Женщина-флешка на 100 гБ

Сегодня поругалась со своим чурбан-царевичем на автомобильно-гастрономической почве. Разозлил меня Венька до корней волос и до фундамента ушей.

Началось с того, что у Веньки внезапно уменьшилась машина. Сижу я рядом с ним – чувствую, что всё не так. Коленки девать некуда, бока за всё цепляются, а мой тыльный отдел в сиденье влезать перестал. И даже ремня безопасности на мою грудь не хватает! Повертелась я так и эдак, говорю:

- Венька, что с нашим драндулетом, в амальгаму его маму? Ты мне кресло на детское поменял, что ли? Чувствую себя, как бегемот в напёрстке. Неужели твой рыдван от жары ссохся? Или от старости?

Посмотрел на меня муж и сурово вздохнул.

- Нет, Нинуль, - говорит. – Это не машина ссохлась, а ты раздобрела! Когда мы познакомились три года назад, тебя в бардачке возить можно было. А теперь день ото дня разбухаешь ты, мать, как гренка в супе.

- Какая была, такой и осталась! – возражаю обиженно. – Ну… может, самую чуточку поправилась. Или семейной женщине уже поесть в удовольствие нельзя?

- Есть тебе можно, Нина, - ржёт Венька. – А вот глотать нельзя!

Пошкарились с ним. Он гогочет, я неистовствую.

- Раз машина стала нам тесна, – говорю. – Меняй её на фиг. Купи что-нибудь попросторнее… фургон-хлебовозку, например. Поставлю туда диван и всё будет хорошо. Даже над ухом по дороге зудеть не буду.

Но Венька в отказ. Не хочу, говорит, колёса менять! Привык к верной тачке.

- Что ты вцепился в эту рухлядь? – кричу. – Посмотри на неё трезвым мозгом. Крыло обшарпано, зеркало набок сворочено, слева вмятина, справа – царапина… Утиль, а не машина.

Тут муж и выдал: мол, это не машина, а карта памяти! И она напоминает ему о былых подвигах в беззаботной молодости.

- Нет в тебе поэзии ни на йоту, Нинка, - говорит Венька. – Вся она у тебя в желудок ушла, племя ты хомячье. С этими отметинами столько важных мгновений связано!… Крыло обшарпано, говоришь?

- Ну.

- В стакан нырну! Помнишь, где я его обшарпал? Это я тебя в невестах на речку возил, на дикий пляж. А на обратном пути мы целовались за рулём – вот я об валун машину и покоцал! 

У меня сразу отпала охота злиться на Веньку. Какой он романтик, оказывается!

- Ты говоришь – зеркало сворочено? – продолжает Венька. – Опять-таки памятный знак. Твоя работа, между прочим! Это я тебя на первом году сдуру машину водить учил. Водителем ты так и не стала, только деревья в округе проредила и зеркало об ёлку загнула. Посмотрю на него – и вижу, как наяву! Ох и орала ты тогда!.... Громче, чем сейчас.

Я прямо таять начала. Приятно же, девочки, когда муж такие вещи помнит!

- А вот подголовник разболтан? – спрашиваю. – Тоже что-то памятное?

- Ещё бы! – ухмыляется муж. – Это мы до свадьбы… неужели забыла? Мы с тобой на заднем сиденье отжигали… а ты ногами бамс-бамс! Подголовник снесла, ручку у двери отломила и в потолке вон до сих пор дырки от твоих каблуков!

Растрогалась я вконец. Бог с ней, с тесной и старой машиной, если муж всю любовь нашу бурную помнит, стервец обаятельный.

- Убедил, Вень, - соглашаюсь покорно. – Не продавай этот раритет, пусть хранит наши приключения! Постараюсь похудеть, так и быть… А вот тут что за царапины?

- Это? – Венька вдруг засмущался. – Ох, тоже грешок молодости… с Настей Бубкиной… но это, Нин, до тебя было. Я тебя тогда ещё не знал…

Лучше бы я не спрашивала! Обидно же.

- Ну вот! – кричу. – Охальник блудливый, всю романтическую идиллию поломал! Чтоб сегодня же замазал гнусные Настины следы и больше я их не видела!

Хлопнула дверью, ушла домой – большая и гордая. Встала перед зеркалом, провела ладошками по своим мега-формам – и призадумалась.

- Чего затихла, Нин? – Веня входит. – Всё нормально, те царапины я уже затёр!

- Да вот осенило, - говорю. – Ты меня баржей считаешь, но и я не чужда поэзии. Моё тело – тоже карта памяти. Я за каждый набранный килограмм отчитаться могу, за каждую складку и выпуклость!

Прихватила пальцами кусочек живота, показываю мужу:

- Это ты меня женихом в кафе на вишнёвый пирог водил. Было дело?

- Не спорю, - говорит Венька. – Ты тогда три порции слупила.

- Если точно, то четыре, - говорю. – Берём следующее жировое отложение – это ты меня шоколадом и мороженым как на убой кормил. Тоже факт?

- Факт! – кивает Венька. – Ишь, как долго оно всё накапливалось… а вот это на бёдрах у тебя что?

- Тебе маркером обвести или как? – говорю. – Вот этот участок вырос, когда мы на море отдыхать ездили. Две недели ели без продыху! Вот этот – когда ты меня на день рождения в ресторан водил. А вот здесь, на попе округлилось – это когда мы с тобой в дым разругались и я неделю лежала под капельницей…

- Не может быть, Нин! – ахает муж. – Когда это ты под капельницей лежала? Почему я не знаю?

- Неделю я была в жутком трансе, - говорю жалостно. – И придумала специальную капельницу: три раза в день закапывала в себя по пятьдесят пельменей, чтобы утешиться. Пустяки, я тебя давно простила, Вень, дело прошлое.

Расчувствовался муж, взял меня за круглый бочок, приласкал и говорит:

- Получается, Нин, у женщин своя карта памяти, которая всегда при себе? Ах ты, флешечка моя стогиговая!

- Именно так, - говорю. – Сам видишь, я дама с богатым прошлым, а у твоей тощей Настюхи на теле сплошные каньоны и ущелья, кость да жила. Бедная девка, ей даже вспомнить толком нечего.

- Настюха давно быльём поросла, - говорит Венька. – Нин, а вот здесь, на боках у тебя что за памятные килограммы колышутся? Чему они посвящены?

- Долго пересказывать, - говорю уклончиво. – У каждого женского килограмма своя длинная история...

Много хочет знать! Не у одного Веньки были грешки молодости, но про них я молчок! Пусть мнёт своё богатство и не спрашивает.


(использована иллюстрация из открытого доступа)