Учительница русского Глава 31

                г. Новосибирск, 1947 год

Леся отложила в сторону методическое пособие, по которому готовилась к уроку, и потёрла уставшие, все покрытые красной сеточкой капилляров глаза. Было уже около полуночи, и Леся в который раз ругала про себя свою работу, которую исполняла хорошо, безукоризненно, но через силу. Она никогда не любила преподавать, хотя и закончила педагогический техникум, но, когда ей предложили: либо сажать картошку для нужд города и фронта, либо идти учительствовать в переполненные в военное время классы, она, скрепя сердце, выбрала второе. «Хотя бы работа непыльная», - подумала она тогда, ещё не зная, под чем подписывается.

В войну город и область приняли сотни тысяч эвакуированных и беженцев, большей частью - молодёжь допризывного возраста, женщин и детей. И этих детей нужно было учить: их определяли в огромные классы по тридцать пять-сорок человек. Если бы могли, укомплектовывали бы, наверное, ещё большим количеством, но, благо, не находилось подходящих помещений, чтобы вместить такое поголовье. Леся стала учителем русского языка и литературы.

Первые годы в школе были поистине ужасны, ничего не складывалось. Выйти замуж до войны Леся не успела по никому не понятной причине. К свадьбе были все предпосылки, но молодые тянули-тянули и дотянули до лета 41 года, когда разразилась война и Андрей ушёл на фронт. Уходил улыбаясь и весь светясь, как будто спасался от чего-то крайне гнетущего. Ушли на фронт и другие мальчики: весельчак Володя Щепкин, Щепа, приверженец шапкозакидательства, который теперь мог с лихвой проверить свои силы против германцев. Проверил, за свою задиристость повешенный немцами на первом суку. Ушёл и рассудительный Вячеслав Савадов. «Меня за мое происхождение первым же эшелоном - на передовую. Чего ждать?» Одним словом, красоваться стало не перед кем, постепенно перекочевали в бабушкин сундук нарядные платья, в том числе то, которое недавно сшила Варвара.

Леся в глубине души была обозлена на Николая и Варвару, считая их причиной того охлаждения, которое произошло в Андрее по отношению к ней. Ещё бы: сношаться с семьей врагов народа, набрасывая тем самым тень и на себя! Андрей как-то вдруг перестал обнимать, стараться сорвать с её губок мимолетный поцелуй, не говоря уже о тех настойчивых, жарких поцелуях, которых Лесе, честно сказать, стало не хватать. Какая-то пустота возникла между ними, а с уходом Андрея на фронт Леся почувствовала, что впадает в кромешное отчаяние. И она принялась ждать своего Андрюшу с остервенением, давая отворот-поворот тыловикам, пытавшемся посягнуть на неё с известными целями.

Юра с Вильгельмом исчезли ещё до войны. Просто испарились. Помнится, к ним в дом после ареста Вари ещё несколько раз наведывались гпушники, мама тогда предусмотрительно спрятала мальчишек за поленницей в сарае. Казалось бы, зачем им дети, но они действительно спрашивали тогда про немецкого мальчика. После этого мальчишки и пропали. Отец рвался организовать поиски, но мама вела себя как-то странно: не суетилась, не стенала, а лишь подняла руку в каком-то упреждающем жесте, и отец, что-то сообразив, обмяк на лавке и, схватившись за голову, плакал, прикрываясь руками. Он был очень привязан к обоим мальчикам.

Мама же, многое пережив на своём веку, являла собой в тот момент пример несгибаемой стойкости. Стойкости, которая через совсем короткое время свела её в могилу, шарахнув инфарктом. Спасти мамочку не удалось, и осталась Леся единственной хозяйкой, волей-неволей научившись вести дом и варить харч своему бедному отцу, в одночасье поседевшему, словно одуван.

Леся злилась, потому что с отцом отныне невозможно было разговаривать: все беседы сводились к одному, - судьбе мальчиков и том секрете, который мать унесла с собой в могилу. Иван Петрович догадывался, что жена знала, где искать внуков (для него Велька тоже каким-то необъяснимым образом превратился во внука), - но разве теперь спросишь-выпытаешь? Единственное, что остаётся, - лить безутешные слёзы над холмиком земли, из которого просачиваются на свет божий только маленькие цветочки.

- И чего вы с Андреем не расписались? - затягивал отец опостылевшую Лесе песню. - Родила бы уже! Он же обещал мне, сам обещал, что женится! А теперь ещё неизвестно, как оно обернётся, вернётся ли вообще живым?

- И зачем ребёнок в такое страшное время? Опять вот карточки вернули. Скоро самим есть нечего будет, - парировала Леся.

- Эх, дура-ты, дура, ЛЭська! Был бы ребятенок, чай не объел бы маленький ротенок! А с младенцем в доме всегда радость, грустить не получается. Была бы мне, старому, отрада!

- Перестань, батя, - тихо говорила Леся и, как будто устыдившись, уходила к себе. С отцом спорить хотелось все меньше; может быть, понимала нутром, что прав престарелый родитель, - но да что теперь поделаешь?

Теперь этих детей у Леси было вон сколько: сорок голов, успевай поворачиваться. Прилежные шли вперёд, но ведь были и такие, которые из-за войны, переездов или хвори напропускали многое, - таких необходимо было подтягивать до общего уровня. В большинстве своём дети старались: нешуточное это дело, когда страна воюет, - но дети все равно остаются детьми, кто заснёт на уроках, кому холодно по причине скудости одежды, кто совсем отощал и думает не о Пушкине, а только о сладкой корочке хлеба, кто - тяжело переживает похоронку на отца и начинает куролесить. Леся никогда не умела найти слова, чтобы утешить, лучше у неё получалось строжиться, присрамить за слёзы, приводя в пример юных партизан или заставляя читать вслух о боевых подвигах советских солдат. Для этой цели она всегда приносила в класс свежую газету.

Леся сомневалась в том, что дети её любили, и показавшаяся не такой страшной в самом начале её работы эта мысль, постепенно начала внутренне изводить Лесю. Но как она ни старалась, не могла произрастить в своей душе необходимых для профессии педагога чуткости и любви к воспитанникам. Пыталась взять другим: во время войны помпезное здание Новосибирского театра с огромным, поражающим воображение куполом было закрыто для своей прямой функции, но зато там разместилась эвакуированная из Москвы экспозиция Третьяковской галереи. Лесе удалось изловить вечно занятого Александра Ивановича Замошкина, в то время руководителя эвакуации картин ГТГ, и уговорить его организовать ознакомительную экскурсию с демонстрацией хотя бы небольших полотен. Когда ещё маленькие сибиряки и дети-беженцы смогут получить такой беспрецедентный подарок судьбы: увидеть воочию творения Левицкого, Боровиковского, Тропинина, Кипренского, Венецианова, Брюллова, Верещагина, Крамского, Сурикова, Репина, Куинджи, Серова, Поленова, Левитана и Врубеля?…


На фото: Реставратор А.А.Александровский на выставке «Русская реалистическая выставка» в Новосибирске. 1942

Фото взято с официального сайта Государственной Третьяковской Галереи



Продолжить чтение http://proza.ru/2023/08/07/1065