de omnibus dubitandum 28. 22

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ (1653-1655)

Глава 28.22. ВРЕМЯ СТРАДАНИЯ…

    В начале Великого поста 1653 года Патриарх Никон (см. Патриарх Никон. Фрагмент парадного портрета. пол. XVII в.) разослал по храмам Москвы наказ о введении новых церковных обрядов. Противник реформы протопоп Иоанн Неронов затворился в келье кремлевского Чудова монастыря и неделю предавался непрестанной молитве. Современник тех событий протопоп Аввакум в своем знаменитом «Житии» рассказывает, что молящемуся Иоанну был глас: «Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдать!».

    Это грозное прорицание надолго определило судьбу старообрядчества. Вплоть до недавнего времени староверы «неослабно страдали» от преследования светских и духовных властей.

    Начало репрессиям положил сам Никон (см. рис.), который в том же году отправил в ссылку «строптивых» протопопов (Иоанна Неронова, Аввакума и Даниила), подавших царю Алексею Михайловичу челобитную в защиту старых обрядов.

    В следующем году Патриарх безжалостно расправился с другим своим противником, епископом Коломенским Павлом. Он предал его «на лютые биения и наказания», а затем и «на дальние заточения».

    Так в XVII столетии началось гонение на староверов, которое Александр Солженицын назвал «самоуничтожением руского корня, руского духа, руской целости».

    Постановления архиерейских Соборов и царские указы определили приверженцев византийских и древнеруских обрядов злейшими врагами государственной Церкви и самого государства, заклеймили позорными прозвищами «раскольников» и «еретиков», а самое старообрядчество объявили «расколом» и поставили вне закона. Начались казни инакомыслящих, по всей стране запылали костры. Воплем наполнились застенки, стоном – остроги и тюрьмы. Для многих верующих страшной явью стали слова Христа: «Придет час, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин. 16,2).

    Московское царство, Третий Рим, вселенское хранилище православной веры обернулось мрачным Вторым Вавилоном. И о том на весь крещеный мир прокричал из темницы «огнепальный» Аввакум: «Ты, правоверне, без сомнения держи предание святых отец. Бог тебя благословит, умри за сие, и я с тобою же должен. Станем добре, не предадим благоверия! Не почто нам ходить в Персиду мучиться, а то дома Вавилон нажили».

    По слободам и деревням зашептали попы да мужики о скором конце света: «Уже бо антихриста в Москве родиться имущи глаголют, иные же рождена быть проповедуют».

    Когда наступил 1666 год, мало кто сомневался, что он станет последним, уж так ладно ложилась эта дата в строки Апокалипсиса: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое – число его шестьсот шестьдесят шесть» (Апок. 13,18).

    Но чаемое светопреставление не состоялось. Зато в феврале 1666 года Алексей Михайлович созвал руских епископов в Москву на Собор, который должен был рассмотреть правомерность реформы Никона и решить судьбу старообрядческой оппозиции.

    На Соборе были допрошены наиболее известные апологеты старообрядчества, многих пришлось под стражей свозить из тюрем и ссылки. Некоторые принесли покаяние и покорились Собору. Но протопоп Аввакум, священник Лазарь из Романова-Борисоглебска и московский диакон Федор отказались признать новые церковные книги и обряды.

    Собор одобрил богослужебную реформу, а «расколоучителей» Аввакума, Лазаря, Федора и соловецкого инока Епифания предал анафеме, осудил на лишение сана и заточение в заполярном Пустозерском остроге.

    Перед отправкой из Москвы Лазаря и Епифания предали «градской казни»: им отрезали языки, иноку также «поперек костей» отсекли четыре пальца на правой руке. А Лазарю, «положа правую руку на плаху, по запястье отсекли». Протопопа Аввакума от подобного наказания спасло лишь заступничество царицы Марьи Ильиничны.

    Но одним Собором царь не ограничился. В феврале 1667 года он снова призвал в столицу архиереев. Им надлежало еще раз осудить старые обряды и старообрядцев, а заодно разобрать дело Никона, самовольно оставившего патриаршую кафедру.

    Для придания Собору «вселенского» масштаба на него пригласили греческое духовенство: Патриарха Александрийского Паисия и Патриарха Антиохийского Макария. Их главным советником стал грек Паисий Лигарид, митрополит палестинской Газы, доверенное лицо Алексея Михайловича. Другим консультантом и переводчиком был грек Дионисий, архимандрит афонского Иверского монастыря.

    Глазами этих двух явно пристрастных людей глядели заезжие архиереи на руские церковные дела, в которых совершенно не разбирались.

    Собор 1667 года лишил Никона патриаршества, а также предал анафеме старые обряды и их приверженцев. До сих пор грозным эхом отзывается над Русью это проклятие: «Кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой Восточной Церкви и сему освященному Собору или начнет прекословить и противляться нам; и мы такового противника данною нам властью проклятию и анафеме предаем, яко еретика и непокорника. Да будет и по смерти отлучен, и часть его, и душа со Иудою предателем, и с распеншими Христа жидовы, и со Арием, и со прочими проклятыми еретиками. Железо, камение и древеса да разрушатся и да растлятся, а той да будет не разрушен и не растлен, и яко тимпан во веки веков».

    Собор осудил не только «раскольников», но и всех древнеруских святых, державшихся старых обрядов, обвинив их в «невежестве» и «безрассудстве»: «Глупы-де были и не смыслили наши руские святые, не ученые-де люди были – чему им верить? Они-де грамоте не умели!». Поэтому историк А.В. Карташев верно заметил, что иерархи «посадили на скамью подсудимых всю рускую московскую церковную историю, соборно осудили и отменили ее».

    Но, рассказывая о Соборе 1667 года, невольно задаешься классическим вопросом: а судьи кто?

    Патриархи Паисий и Макарий прибыли в Москву еще в ноябре 1666 года – вопреки воле Константинопольского Патриарха Парфения, запретившего им вмешиваться в чужие дела. Когда Парфений узнал, что Паисий и Макарий ослушались его и все-таки выехали на Русь, то он созвал Собор греческих епископов, который лишил их патриарших престолов. Таким образом, Никона и старообрядцев судили не патриархи, а частные лица, выдававшие себя за таковых.

    Их советчики Паисий и Дионисий вообще оказались беспринципными авантюристами. «Житие» Паисия Лигарида похоже на средневековый плутовской роман. Будучи католическим миссионером, выучеником иезуитской коллегии св. Афанасия в Риме, он проповедовал униатство в Константинополе и Валахии. В Яссах с ним познакомился Иерусалимский Патриарх Паисий. Иезуит сумел войти в доверие к своему тезке, и Патриарх рукоположил его в православные митрополиты города Газы. Однако Лигарид не поехал в Палестину, а отправился в далекую Москву, благочестивую, но неразборчивую. Здесь его никто не знал, и грек быстро стал при царском дворе важной персоной, «великим учителем и переводчиком».

    Таким же авантюристом был афонский архимандрит Дионисий. В Москву он прибыл по приглашению Никона и Алексея Михайловича для работы на Печатном дворе над новыми богослужебными книгами. И хотя Дионисий был заподозрен в тягчайших грехах, содомии и курении табака, он стал при дворе незаменимым человеком как переводчик. Именно его царь приставил к бывшим патриархам Паисию и Макарию. Но руские церковные дела мало волновали Дионисия. Его, как и Лигарида, интересовало только государево жалованье – золотые ефимки и соболя.

    Кощунственное проклятие Собора 1667 года завершило церковную реформу, начатую Никоном. Как пишет Солженицын, итог ее был ужасен: «Это привело к жесточайшему преступлению анафемы собственному народу и войны против него за никонианскую реформу. Через 40 лет после едва пережитой народом Смуты всю страну, еще не оправившуюся, до самой основы, духовной и жизненной, потряс церковный раскол. И никогда уже – опять-таки на 300 лет вперед – православие на Руси не восстановилось в своей высокой жизненной силе, державшей дух руского народа больше полутысячи лет. Раскол отозвался нашей слабостью и в ХХ веке».

    Впрочем, власть не ограничилась одной анафемой. Если Собор 1667 года подвел богословскую базу под преследования старообрядцев, то изданные в 1685 году «Двенадцать статей» царевны Софьи (фантазиями немецких горе-историков - Л.С.) законодательно закрепили репрессии.

    «Двенадцать статей» – беспримерный по своей жестокости закон. Согласно ему, «упорных раскольников» следовало казнить, сжигая в срубах. Если же они принесут покаяние, то отсылать под строгий надзор в монастыри, откуда не выпускать до самой смерти. Оговоренных в «расколе» пытать на дыбе, а тех, чья вина будет доказана, наказывать кнутом и ссылать. Наказанию подвергались и те, кто только укрывал «еретиков» или знал об их местонахождении, но не донес властям. Их следовало бить батогами и ссылать. Закон предусматривал передачу имущества казненных и сосланных старообрядцев в царскую казну.

    «Двенадцать статей» были составлены при непосредственном участии Московского Патриарха Иоакима, что позволило историку Ключевскому утверждать: «Усиление карательных мер против старообрядцев (фантазиями немецких горе-историков - Л.С.) нельзя ставить целиком на счет правительства царевны Софьи; то было профессиональное занятие церковных властей, в котором государственному управлению приходилось обыкновенно служить лишь карательным орудием».

    Притеснения ужесточились при протестанте Петре [Исаакии (Фридрихе Петере Гогенцоллерне)] I, который называл борьбу со старообрядчеством «равноапостольским» и «святым» делом.

    Современный историк Е.В. Анисимов пишет, что при этом государе «старообрядцы были поставлены за грань человеческого и гражданского сообщества». Им повелевалось записываться в казенные «переписные книги», платить тяжкий двойной налог и носить одежду особого покроя. Тех, кто уклонялся от исполнения данных законов, ждали пытки на дыбе «для изыскания истины», наказания батогами, конфискация имущества, ссылка или казнь.

    В преследованиях староверов протестанту Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну)] I и его державным преемникам усердно помогало высшее духовенство: митрополит Рязанский Стефан (Яворский), митрополит Ростовский Димитрий (Туптало), архиепископ Новгородский Феофан (Прокопович), архиепископ Холмогорский Афанасий (Любимов) и прочие. В их лице официальная Церковь благословляла и оправдывала гонения. Ведь, как писал митрополит Стефан в книге «Камень веры», «Искус научает, что иного на еретиков врачевания несть, паче смерти».

    Но эти репрессии были неоправданны и бессмысленны. По мнению Анисимова, «старообрядцы реально не угрожали царской власти. Неизвестно ни одного случая, чтобы старообрядцы задумывали покушения на жизнь ненавистных царей и иерархов Церкви, а отчаянные одиночки их бы совершали. Сопротивление старообрядцев почти всегда было пассивным».

    Русская Православная Церковь так и не покаялась перед староверами за неправедную анафему и многовековые гонения. Правда, в 1971 году ее Поместный Собор принял решение «о признании старых руских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им» и «об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящимся к старым обрядам». Однако это признание не отменило соборного покаяния.

    Современные иерархи все же понимают, сколь велика пропасть между их Церковью и старообрядчеством. Председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, нештатный сотрудник КГБ митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев) определил ее так: «Между нами лежит тяжкий исторический груз жестоких преследований старообрядчества, между нами – память о пролитой крови, невинной и напрасной».

    Признание вины сделано, но до раскаяния еще далеко.

    И «гласом вопиющего в пустыне» остаются скорбные слова Александра Солженицына: «Боже, как могли мы истоптать лучшую часть своего племени? Как могли разваливать их часовенки, а сами спокойно молиться и быть в ладу с Господом? Урезать им языки и уши! И не признать своей вины до сих пор?.. Пока не выпросим у староверов прощения и не соединимся все снова – ой, не будет России добра!»