Сострадание как свойство чистого сознания

   Еще я запомнил, как взаимодействовал с другими людьми в состоянии разотождествления. Если в предыдущем опыте пребывания не-личностью ко мне все же обращались как к телу, и я отзывался, так как понимал, что если я – тело, то значит, обращаются ко мне. Так я понимал, что слова были направлены к Игорю. Но сейчас, когда отсутствовала всякая идентификация, я не понимал, почему люди обращаются к телу Игоря, называя его по имени, если я нахожусь рядом с ним, но телом не являюсь? Ведь эти люди, которых я помнил, раньше смотрели как бы на меня, когда я был телом. А тут они смотрят на тело и обращаются к нему, но меня не видят и никак не проявляют ко мне интереса. А самое странное, что тело каким-то невероятным образом откликалось на вопросы и вообще вело обычные разговоры как обычно, как будто ничего не происходило.

   Позже, немного освоившись со своим состоянием, я заметил, что все-таки на каком-то тонком уровне какая-то часть моего разума все же управляла действиями тела, в том числе и речью. Но это не составляло мне никакого труда, и я подумал тогда, что могу управлять всеми телами таким же образом, что у меня есть все возможности для этого, и это также не составило бы мне никакого труда. Было ли это мыслью, или так оно и было на самом деле – я вспомнить не могу. Помню только образ того, что когда люди говорят о себе как о «я», то они имеют в виду меня, так как других «я» просто не было. Даже те люди, с которыми общалось мое тело, понимались мной как «я», только в несколько другом аспекте. Это как если бы я был единственным актером на сцене и при этом играл бы множество ролей, оставаясь при этом этим актером, а не ролями.

   Самое невероятное, что я помню – это состояние глубочайшей безмятежности, невероятной глубины покоя и абсолютной свободы. Я был в полнейшей безопасности (тогда такой оценки не было, тогда я просто был покоем как таковым), не было тех эмоциональных состояний, которые в обычной жизни доставляют столько хлопот и неприятностей – чувств страха, вины или гнева. Этот покой и безмятежность порождали единственное «положительное» состояние – даже не радость, а готовность. Внутренне присущая мне сила будто говорила – ты можешь все! Мне казалось, что любая идея могла мгновенно родиться во мне и обрести силу в разуме одного или многих людей. Это похоже на человека, который делает из глины предметы и только и ждет, чтобы создать новый шедевр. Активное потенциально бесконечное состояние пред-творчества было частью меня, частью моей природы.

   Еще одним качеством, которое я запомнил, было желание, нет, даже не желание, а готовность помогать. Как будто во мне жило какое-то сострадание или милосердие (хотя все эти слова не имеют точного аналога в том состоянии). Именно поэтому я реагировал на обращения и просьбы ко мне (т.е. к телу Игоря) с готовностью их выполнить. Я понимал, что люди начинают страдать, если их желания не удовлетворяются Игорем по какой-то причине. Поэтому, видимо, я фиксировал удивление и даже недоумение у тех людей, с которыми я взаимодействовал, так как я никак не препятствовал их просьбам и с готовностью на все соглашался (это было необычно для Игоря). Но в то же самое время отношение к страданиям людей никак не меняло моего покоя и безмятежности. Да и самое понимание «страдания» было абсолютно другим – неличностным. Это похоже на отношение к страхам детей: мы понимаем, что эти страхи нереальны, что они безопасны и не способны нанести малейший вред. Понимая, что страдания людей иллюзорны и вызваны их иллюзиями, я не воспринимал их как реальные. Но все равно мне было их «жаль»...