de omnibus dubitandum 22. 309

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ (1635-1637)

Глава 22.309. ПАМЯТИ ПАТРИАРХА ЕПАРХИАЛЬНЫМ АРХИЕРЕЯМ…

    Церковная власть, с своей стороны, принимала во внимание заявления челобитчиков и издавала иногда по этому поводу особые распоряжения. Так, по поводу челобитной нижегородских священников патриарх Иоасаф, в 1636 году 14 августа, издал известную память тиуну Манойлову и поповскому старосте, Никольскому попу Панкратию, о прекращении в московских церквах разного рода бесчинств и церковных непорядков, которые, очевидно, во всей силе существовали не только в Нижнем Новгороде, но и в самой Москве, а также и в других городах.

    Память патриарха Иоасафа тиуну Манойлову имела значения не для одной Москвы, но была разослана, по-видимому, ко всем епархиальным архиереям. По крайней мере в 1642 году 30 мая послана была: «по указу великого господина преосвященного Серапиона, архиепископа суздальского и торуского, память в Суздале городе и по всем городам нашие архиепископьи и протопопом и священником и диаконом», которая является почти буквальным воспроизведением памяти патриарха Иоасафа, только с присоединением к ней и многого своего, вызванного чисто местными условиями.

    Память, или точнее, окружное послание к духовенству и народу суздальского архиепископа Серапиона, бывшее доселе неизвестным, в некоторых отношениях очень любопытно, как памятник стремления духовных властей упорядочить и улучшить местную епархиальную жизнь.

    Память архиепископа Серапиона 1642 года начинается теми же словами, как и память патриарха Иоасафа, только с изменением названия рассылающего ее лица и названия города, куда она адресована. «Ведомо убо нам архиепископу, пишет Серапион, от многих известися, что в Суздале и по всем городам нашей архиепископьи, в соборных и приходских святых Божиих церквах чинятца мятежи и соблазн и нарушение святыя нашея православныя христианския непорочныя веры, что в святых Божиих церквах зело поскору пение Божие, не по правилам святых апостол и святых отец: говорят в голосов пять и шесть и больши, со всяким небрежением» и т.д. — воспроизводится вся память патриарха Иоасафа тиуну Манойлову 1636 года [Впрочем в суздальской памяти встречаются и некоторые изменения по сравнению с московской, хотя и не особенно значительные. Они касаются прежде всего некоторых отдельных слов, не имеющих значения в происшедших вероятно от переписчиков. Но кроме этих случайных изменений в отдельных словах, в суздальской памяти есть против московской и некоторые характерные опущения и вставки, именно: в московской памяти говорится: «а в церкви бы велели говорити голоса в два, а понужде в три голосы опроче экзапсалмов, а экзапсалмы бы по всем церквам говорили в один голос».

    В суздальской памяти говорится: «а в церкви велети говорити голоса в два, а экзапсалмы по всем церквам говорити в один голос»; слова московской памяти: «а по нужде (говорить) в три голосы»,в ней опущены. Очевидно архиепископ Серапион, сочувствовавши, вероятно, единогласию, избирает средину: он дозволяет говорить в церкви в два голоса, но не дозволяет говорить, хотя бы и по нужде, в три голоса, и тем самым, с одной стороны, несколько удовлетворяет сторонников единогласия, а в тоже время существенно не расходится в этом пункте и с патриаршею памятью.

    О нищих в московской памяти говорится: «нищим во время святого пения по церквам ходити милостыни прошати отнюдь не велети же, а велети им стояти и просити милостыни вне церкви, стояти в притворе церковнем, егдаже православнии христиане должни суть подаяти им до святого пения, входяще во святую церковь, после пения, исходяще из церкви, подают. А во время святого пения им, в церковь приходя, мятежу и соблазну никакого отнюдь чинити не велети, а велети им в те поры в церкви Божией стояти и слушати божественного пения такожде со страхом и благоговением, немятежно».

    В суздальской памяти все это место изложено так: «а нищим шпыням по церквам ходити отнюдь невелеть»— и только. Сравнительно с московскою памятью в суздальской есть и некоторые вставки. В московской говорится: «а иные, полагают пелены на блюде и свечи, собирают, рекуще: на созидание церквам; инии же творятца малоумни, а потом их видят целоумных».

    В суздальской это место изложено так: «а инии, полагают пелевы на блюде и свечи, собирают, рекуще: на созидание церквам, а потом их мнози видят со пьяницами; а инии проданными себя называют и на окуп просят; а иные творяща неистовыми нравы, и потом их видят целоумных». В московской памяти говорится; «чего непострадахом: не пленена-ли земля, не взяты-ли быша гради, не падоша-ли без оружия, не помроша-ли скоти и не оскудеша-ли нивы? И cия вся содеяшася ныне пред очима нашима в наше наказание, и никакоже воспомянухом ся! И тивуну Ивану Манойлову и пр.» В суздальской памяти, после слов московской — «и никакоже воспомянухом ся» — находится следующая довольно большая вставка: «и протопопом и священником всякую службу: вечерню и повечерницу, и утреницу, и часы пети в ризах; а которые християне бороды бреют, и женский пол белятца, и тем заповедать, чтобы впредь того не творили; и которые промышляют кабаками и тяжутся ходя к крестному целованию, и промеж себя любви не имеют, живут во вражде и прелюбодействе и в блуде, и от таковых в церковь Божию приноса от них не принимать, дондеже обратятся от таких злых дел. Да священником же детей своих духовных во вся воскресения и в праздники наказывать по заповеди Божией жити, и к церкви Божией велеть приходити почасту, чтобы не обленилися. Да и самим бы вам протопопом и священником и дьяконом добро пожити к великой духовной крепости и люди учити. Помните какову власть от Бога прияхом: поставлени бо есте Христово стадо пасти словесных овец, православных християн, а ни злата, ни сребра ради и никаких тленных вещей, но токмо о душах християнских пещися во дни и в нощи, да како имам ответ воздати Богу во второе пришecтвие: се аз и дети, яже ми дал Бог».

    В московской памяти повелевается, чтобы «позорною и безстудною бранию... отнюдь бы небранилися, таковыми словесы языка и душ своих не сквернили».

    В суздальской к этому сделана такая прибавка «и блуда и прелюбодейства отнюдь удалялися, и содомского греха отнюдь блюлися, понеже бо за такия дела Содому и Гомор Господь огнем пожже».

    Конец московской памяти со слов: «да и самому бы тиуну Ивану Монойлову, да старосте поповскому попу Панкратию велети у себя в тиунской избе cию память прочитати» и далее до конца памяти, в суздальской изложен несколько иначе, именно: да и сами бы есте протопопы и священиицы вся творили по сей памяти, и прочитали бы есте сию память почасту православным християном, кои к вам в церковь Божию приходят по воскресным - днем и по владычным и богородичным и нарочитых святых праздникам, и о том бы накрепко наказывали всех православных християн, чтобы творили так, как в сей памяти написано, неотложно, с великим утверженем. Такожде бы и вы, священницы, не безчинствовали и по кабакам не ходили и исправляли бы пение церковное благочинно и не леностно по преданию св. апостол и св. отец и против сея памяти. А старостам поповским по мирским по приходским церквам дозирати почасту того церковного пения и тово в себе оплошку не ставити»].

    Но воспроизведением московской памяти, с некоторыми в ней изменениями и вставками, суздальский архиепископ Серапион однако не ограничился. Он, со своей стороны, к московской памяти присоединил еще целый ряд собственных своих распоряжений, рассуждений и увещаний, вызванных, очевидно, особенностями местной жизни и личными заботами архипастыря устранить и уврачевать недостатки нравственно-религиозной жизни местного общества и духовенства.

    Архиепископ предписывает, чтобы все православные христиане обязательно постились в Великий пост, «и кто достоин, они бы пречистому телу и крови Христове причащалися; а коим недостойно причаститися, и они бы к доре приходили, а отнюдь бы нихто от православных християн святого Великого поста не постяся — не минули», причем архиепископ требует прежде всего соблюдения этих предписаний от самого духовенства.

    «А буде вы сами (протопопы, священники и дьяконы), пишет архиепископ, не учнете творити так, и от пьянства и от иных неподобных дел, яже писано в сей памяти, не воздержитеся и детей своих духовных и прихожан не станете наказывать и поучать, и вам за то от нас, архиепископа, быть в великом жестоком наказании и в пене. А православнии христианя, буде кой не учнет вас слушати и во святый Великий пост не учнут поститися и на предняя дела злая своя обратятся: учнут блуд и прелюбодейство творити, или хто пойдет к крестному целованью, или жены их учнут лица свои пременяти - на бесовский обычай белитца, или иное какое дурно учнут делать; и таковым православным християном безчинником запрещати, и в церковь Божию не пущати, и приносу от них никакова не приимать, дондеже обратятца; и вам извещать на них архиепископу, и от нас таким безчинником быти в великом и жестоком наказании и в пене безпощады».

    Архиепископу ведомо учинилось, что в земской избе, где ежегодно бывают сходы всех посадских людей, «на том сходе, промеж вами, мирскими людьми, бывают мятеж велик и брань велия о всяких податех, и бывают у вас промеж вас в податех оклады: на иных прибавка, а с иных сбавка; и в тех у вас окладах промеж вами бывают клятвы великие и божение не по правде».

    Архиепископ слышал далее, что во время раскладки в земскую избу на сход приносят образ Христа «и пред тем образом Христовым клятвы и божения творите, а все не по правде. А инии - де безумнии человецы, на том у вас сходе, к тому пречестному образу в том окладе на роте и прикладываются, чтобы с него подати сбавили».

    Архиепископ повелевает, чтобы «отселе впредь тако не творити, клятвы и божения на криве не глоголати, и к пречестному образу Спасову на роте во окладех податных не ходити».

    Нарушителям этого требования — «тем безумным людем от нас, архиепископа, быть в великом наказании, и велим тех безумных человек отцом их духовным от церкви отлучити, и в домы их не велим ни с какою святынею приходити».

    А тем начальным людям, которые все это будут допускать на будущих сходах, говорить архиепископ, «будет тоже наказание и запрещение от нас и от отцев их духовных».

    Архиепископ заявляет далее: «да у вас, православных христиан, слышим, что у вас безумнии человецы лают друг друга матерны, а инии безумнии человецы говорят скаредные и срамные речи, их же невозможно писанию предати; а инии, окаяннии человецы, творят блуд и прелюбодейства и садомския грехи».

    Архиепископ увещевает своих пасомых «от таковых богомерзких дел отселе престати, и матерны друг друга не бранити, и скаредных и срамных речей не говорити, и блуда и прелюбодейства и садомского греха не творити».

    Священников он убеждает, чтобы они всячески унимали своих прихожан «от таковых богомерзких дел», причем замечает: «да и самим бы вам, священникам и дьяконам, житие доброе жити, в безмерное пьянство не вдаватися, и от всяких неподобных дел уклонятися, и на кабак отнюдь не ходити... и аще сами священницы удержатся от пьянства, то незазорно им будет и люди учити».

    Свою речь о пьянстве, замечает архиепископ, он обращает не к одному духовенству, но и ко всем пасомым, которых он затем и научает истинно христианской жизни.

    «Подобает, говорить архиепископ, всем православным христианом имети любовь нелицемерну, ненавидяще злое, прилепляющеся благому братолюбием друг ко другу» и т.д.

    Прерывая свои поучения ко всем православным, Серапион снова обращается исключительно к священникам, как главным исполнителям его архипастырских предписаний, как призванным руководить и наставлять в доброй жизни других.

    «Вы священницы, поучает архтепископ, разсмотряйте детей своих духовных, аще кто в них повинен, и беззаконник, и непокорлив, и нечестив, и грешник, неправеден и скверен, хульник, отца и матери досадитель, мужебийца, блудник, мужеложник, клятвопреступник, — с таковыми грешники не поведено ни пити, ни ясти; — и вы бы, священницы, в таковых гресех кто у вас обрящется, и вы бы им за такие грехи опитемьи давали и запрещали бы впредь таких богомерзких дел не творили».

    А так как тогдашнее духовенство и само было заражено многими пороками и недостатками, то архиепископ опять обращается к нему с поучением: «да и самим вам — священницы и диакони, быти непорочным, трезвым, целомудренным, благоговейным, честным, страннолюбивым, учительным, не пьяницам, не бийцам, не сварливым, не мшелоимцем; но кротким, смотреливым, независтливым, несребролюбцем, свои домы добре правяще, чада своя имуще в послушании со всякою чистотою; аще бо кто своего дому не умеет правити, како о церкви Божии прилежати возможет?».

    Всех православных христиан архиепископ убеждает чтить и слушать своих священников, любить братство, бояться Бога, чтить царя, повиноваться властям придержащим, и присоединяет к этому и еще другия общия нравственные наставления.

    Обращаясь снова к священникам архиепископ запрещает им, после венчания, заходить на обеды в дома брачущихся двоеженцев и троеженцев, так как «возбранено есть святыми отцы иереем с такими обедати у них на брацех». В тоже время относительно священников архиепископ произносить такое практически важное суждение: «суть иже (священники) божественные книги добре ведуще, словом же и делом и житием целомудренным, таковых на большии лучшии степень повелеваем возводити, благодарение же и чести подати им многи, да и прочии, окрест сущии, тверже будут верою на сохранение нашего царства, якоже и карфагенского собора правило 71-е повелевает».
 
    Но, пишет архиепископ, чтобы церковная жизнь шла правильно, необходимо всем строго соблюдать церковные постановления, необходимо, чтобы на самые архиерейские кафедры избирались люди достойные, способные истинно пасти стадо Христово.

    «Сице убо, пишет он, последующе и мы св. апостол преданию и богоносных отец, твержьщая запрещения положихом святей и апостольстей церкви, яко да грубым и худым неудобь им будет восходити первое святительства, или же чрез божественные повеления возводя таковые».

    И приводя затем различные свидетельства св. Писания, подтверждающие его мысль, заявляет: «видиши-ли, яко; преслушания ради божественных книг и вся злая приходят на вы. Да аще убо в ветхем законе толико казни и толико запрещениа, то кольми паче в благодати требен есть смотрение велико имети. Повелехом бо сего ради на высоту святительства добре могуща и крепкия возводити не телом, но душею и разумом, могущих на пажить обращати душа словесных овец — паству Христову, иже поручени быша от Бога паставити под сению церкве святые божественных таин, и затворити во ограде спасенных заповедий, яко немощно будет зверем входити и восхищати паству Христову и священное церковное смущающе исполнение».

    В заключение своего окружного послания архиепископ Серапион говорит, что ныне произошло смущение в церкви «от вины брачные», и он, согласно соборному установлению, предписывает, чтобы четвертому браку «быти отвержену отнюдь». Если же кто вступить в четвертый брак, «всякого лишен будет собора церковного, и входа в церковь святую, дондеже в сожитии: се бо отцем, прежде нас бывшим, изволися; мы же волю явленейшу творящу, яко чужа христианского жития сего отмещем».

    Третий брак, «человечестей повинующеся немощи» архиепископ признает, но под условием возложения епитимии на троебрачника. Если же, говорит архиепископ, какой священник дерзнет троебрачущихся допустить до святого причащения ранее положенного епитимийного срока (от 3-х до 5 лет), то такой иерей «в своем степени беду приимет», а незаконно сподобившийся причащения «в неприобщенных стояти до скончания шестого лета» [Рукопись импер. публ. библ. из собр. гр. Толстого, по описанию Калайдовича и Строева, № 258, а по нынешнему библ. каталогу: Отд. II, 21, № 33; л. л. 122—162. Московская память тиуну Монойлову 1636 года напечатана в Акт. Арх. эксп. Т. III, № 264] .

    Таким образом, как видно из приведенной памяти суздальского архиепископа Серапиона, епархиальные архиереи, по поводу получаемых ими жалоб на различные церковные беcпорядки, на нравственную распущенность духовенства и пасомых, издавали от себя памяти, или окружные послания, адресованные епархиальному духовенству и всем пасомым в видах, путем запрещения и угроз, увещаний и наставлений, исправить вкравшиеся в местную церковную и народную жизнь различные беспорядки и пороки.

    Но одними запрещениями и угрозами, одними увещаниями и назиданиями, устранить все недостатки и нестроения в религиозно-нравственной жизни общества и самого духовенства было очень трудно. Поэтому, и после издания памятей духовными властями, осуждаемые в них недостатки и нестроения продолжали существовать по-прежнему, по-прежнему «ни возбуждали неудовольствия и жалобы людей благочестивых, искренно и сильно смущавшихся ими, и потому жалобы на церковные беспорядки, на распущенность духовенства и народа, не прекращались. Очевидно необходимо было, кроме издания памятей, употребить еще и другие средства, которые бы более действительно содействовали нравственно-религиозному подъему как духовенства, так и пасомых.

    На одну из таких мер, более живо и энергично способную воздействовать на улучшение жизни и пастырской деятельности духовенства, указывает суздальская память. В ней архиепископ повелевает священников книжных, учительных, ведущих трезвую целомудренную жизнь, ревностных к надлежащему исполнению своих пастырских обязанностей, возводить на высшую степень, т.е. на протопопские места с тем, чтобы они служили живым наглядным примером для всех других пастырей, и чтобы эти священники, смотря на них — на воздаваемую им честь, стали во всем подражать им, и таким образом жизнь духовенства сама собою стала бы постепенно улучшаться, а вместе с нею необходимо стала бы улучшаться и вся нравственно-религиозная жизнь пасомых.