Любовь после жизни

Есть такое простое правило – все в жизни делать вовремя: родиться, учиться, жениться и влюбляться, т.е. вовремя оказываться в нужном месте и в нужное время. И особенно важно вовремя переболеть такой болезнью как любовь, так как считается, что нет ничего более жалкого, чем влюбленный старик. Но что другое, как не любовь, может наполнить смыслом и осветить последние дни уходящего в вечность человека?

Был у нас один профессор: аристократ, умница, красавец с голубыми глазами, густой волнистой шевелюрой и прямой спиной. Единственное, чему ему не доставало – это живости общения, а, может быть, сексуальности, как сейчас принято говорить. Несмотря на это было у него множество поклонниц из числа студенток, аспиранток и сотрудниц, однако он никогда не был замечен в интересе к ним, так как был человеком женатым и на большом посту, который при социализме не допускал вольностей на стороне.

Жена, надо сказать, была у него настолько умна, насколько некрасива. Красили ее только сиявшие на лице темные вишни глаз. Многие, знающие эту пару, удивлялись тому, как мог Профессор выбрать себе в жены столь непривлекательную женщину, некрасивость которой перешла и ее дочери, которая не только не унаследовала гены своего отца, но и материнские умудрилась подпортить. Злые языки говорили, что она просто дитя нелюбви, так как женился Профессор, будучи еще пятикурсником, на Активистке – комсомолке, спортсменке, которая верховодила всем курсом и к тому же была дочкой директора большого завода, расположенного где-то в провинции. Их женитьбу долго обсуждали в студенческом коллективе, так как все ожидали совсем другой свадьбы будущего Профессора. Он еще с первого курса встречался (как тогда говорили) с самой красивой и при этом скромной студенткой из своей группы. И вдруг, после летней практики четвертого курса, проведенной на предприятии отца Активистки, они поженились, разбив сердце Красавице.  Однако, несмотря на то, что симпатии студентов были на стороне последней, и они с большим удовольствием вытирали ей слезы, ругая новоявленную пару, на свадьбу изменщика пошли, ели и пили там изрядно, не уставая перемигиваться друг с другом, мол, все понятно: ему, провинциалу из скромной семьи служащих, просто счастье подвалило в виде этой завидной невесты с папашей-директором, ну, а то, что некрасива, так стерпится-слюбится под крылом у богатого родственника. При этом они не столько завидовали жениху, которого недолюбливали за нескрываемый снобизм, сколько сочувствовали его невесте, которую все уважали.

Прогнозы друзей оказались правильными. Молодожены, закончив университет, были приняты в аспирантуру, с успехом и в срок защитили кандидатские диссертации, после чего получили направления в один профильный ВУЗ на юге страны, где за неимением местных кадров, сразу получили кафедры в заведование и отличную квартиру в центре города. Понятно, что карьера у мужа шла вверх с большей скоростью, чем у жены, так как та, беззаветно его любя, старалась не заступать ему дорогу и во всем помогать и делами, и советами, тем более дом и дети, которых у них со временем стало двое, тоже требовали внимания.

Благодаря такой поддержке, авторитет мужа стал быстро расти. Кроме того, связи тестя помогали заключать договора с предприятиями, что дало возможность зятю довольно быстро защитить докторскую диссертацию и стать проректором ВУЗа по научной работе. Прошло еще немного времени и уже в профессорском звании он стал ректором университета и еще больше распрямил спину, что позволяло ему посматривать на окружающих свысока. Жена при этом по-прежнему оставалась кандидатом наук, ушла с заведования кафедрой в доценты и, что особенно странно, была на редкость скромной женщиной даже внешне. На фоне своего мужа-франта, она постоянно носила пионерский наряд: черный низ, белый верх, прикрытый вигоневой старушечьей кофтой, что ее совсем не красило.
 
Но, что удивительно, Профессор по-прежнему в левых связах замечен не был. Одно время пошел слух, что молодая красивая дама - студентка первого курса заочного отделения, наверняка неслучайно назначена на должность начальника отдела лекторского мастерства, и видимо получила это место благодаря симпатии к ней ректора, но потом выяснилось, что ректор подписал приказ о ее назначении под давлением своего зама по науке, который вскоре перестал скрывать свои отношения с красоткой, невзирая на наличие жены и детей. Потом ректору стали приписывать симпатию к маленькой и миленькой дамочке с отличным голосом, коим она исполняла романсы на университетских вечерах, благодаря чему, якобы, не имея должной ученой степени, была назначена заведовать аспирантурой. Однако приехавшая с курорта бухгалтерша огорошила всех известием, что видела эту певичку в Ялте под ручку с проректором по учебной работе, полноватым и лысоватым человеком весьма преклонного возраста.  Так что, и эта версия неверности Профессора своей стареющей Активистке тоже рассыпалась.

С началом перестройки что-то разладилось и в карьере Профессора, он стал часто стал ездить в Москву, откуда возвращался еще более непроницаемым и надменным, а вскоре университет облетела сенсационная новость, что ему с должностью ректора придется расстаться, а на его место прочат проректора по науке, ну, того, который пробил заведование отделом лекторского мастерства своей секретарше.

Беда не приходит одна, и в это же время находят онкологию у жены Профессора, и она начинает угасать на глазах. Несмотря на это, опальный ректор не перестал бороться за свой пост и по-прежнему куда-то надолго отлучался. В одну из таких отлучек исполняющий обязанности заведующего кафедрой, попросил нас – двух аспиранток Профессора – проведать его жену и купить ей что-нибудь из продуктов.
Надо сказать, что одна из нас - волоокая красавица блондинка, была давно и безнадежно влюблена в шефа и пролила много слез по поводу того, что он, встретившись с нею в коридоре, едва кивал в ответ на ее «здравствуйте», а во время консультаций, небрежно перебрав исписанные листы говорил либо «надо подработать», либо «печатайте». Я не питала нежных чувств к шефу. Прежде всего, он был совсем из другого поколения, старше нашего на двадцать пять лет, к тому же я вообще не чувствовала в нем мужчину. Сидит в своем кабинете некое божество, идешь к нему с написанной статьей, и ноги подкашиваются от вида длинной красной ковровой дорожки, которую надо пройти, а потом услыхать нестандартный вердикт: «Все плохо, никуда не годится!»  Какая уж тут любовь? Все желания при встрече с шефом сводились только к тому, чтобы услышать заветное: «Печатайте». Вот теперь пришлось идти в обиталище нашего божества, хорошо, что его дома в этот момент не было.

Квартира ректора была просторной, с видом на главную площадь города. Хозяйка выглядела сильно исхудавшей, бледной, но встретила нас радушно, напоила чаем с тортиком, который мы ей принесли. Поговорили о погоде, о диссертациях, а перед самым уходом она нам, двум к этому времени замужним дамам, сказала:
- Девочки, настоятельно рекомендую вам полюбить себя, не отдавать всю себя семье, помнить, что жизнь - это миг, который вы вряд ли заметите. Вот я во всем себе отказывала, все деньги берегла для детей, а они уехали, устроили свою жизнь вдали от нас, и им ничего от родителей не надо. А я так и не купила себе красивое вечернее платье, а так хотелось! Так и не съездила в Париж, а была возможность поехать вместе с мужем на международный конгресс, но за меня надо было платить не малую сумму, и я отказалась. А зачем? Вот теперь уже точно не до нарядов и Франции, даже мечты в прошлом… Не совершайте моих ошибок, живите здесь и сейчас, любите себя…

- Что это она разоткровенничалась? Похоже она нам на мужа жаловалась, но я его понимаю: на нее что ни надень, куда ни свози, красивее не станет, - заметила после встречи с ректоршей моя подружка, по-прежнему влюбленная в своего руководителя.
- А мне показалось, что ее слова прозвучали как заповедь уходящего в иной мир человека, как прощание с этим миром. Она просто перед смертью советовала нам не повторять ее ошибок, и она права, в принципе, - возразила я. - Чем больше женщина балует мужа и детей, тем меньше получает признательности и благодарности от своих близких.

Года через три, после длительных лечений, жена Профессора действительно умерла. Возможно к смерти ее подтолкнул тот факт, что мужа все-таки сняли с должности ректора, и он был вынужден вернуться на кафедру заведующим. Все годы ректорства он числился главой кафедры, но ею практически не руководил, перепоручив это занятие одному из доцентов. Все коллеги и я - к этому времени кандидат наук и преподаватель, с замиранием сердца ждали по сути нового для себя заведующего: холодного и неприветливого, но вскоре с радостью узнали, что бывший ректор, вполне нормальный человек, а руководитель просто замечательный.
Он никогда не делал нам разносов, никогда не кричал на нас. Реагировал на любой промах словами: «Доработать надо», - и все. Еще нравилась его абсолютно демократическая манера управления. При обсуждении любого предложения, он всегда давал возможность высказаться каждому из нас и только после этого принимал решение. Нет, он не стал нам другом и по-прежнему глядел на нас откуда-то с небес, но мы ему это прощали, понимая, что не могли же десятилетия ректорства пройти бесследно. На его приказы-просьбы, мы всегда отвечали с готовностью, и выполняли их, чтобы не подвести шефа, отдавая себе отчет, если уж он что-то поручил, то это не терпит отлагательств. Мы знали его отношение к приказам сверху, которые Профессор сортировал на три кучки: «это нам не надо», «пусть полежит» и «а вот это надо бы выполнить».

Еще он удивил коллектив тем, что предложил кафедре проводить капустники к 1 апреля, назвав их «Днем трубочиста», так как кафедра готовила теплотехников. На эту инициативу откликнулись вся молодая часть кафедры, и праздники проходили весело и, как говорится, с огоньком. Профессор был на всех из них, сам в представлениях не участвовал, не смеялся, только добродушно улыбался, но все равно создавалось впечатление, что он сейчас не с нами, а где-то там далеко. После вечеринок мы возвращались с ним домой пешком, так как жили недалеко друг от друга, о чем-то говорили, но никогда не касались личных тем. В тот самый вечер, когда, как выяснилось потом, состоялся последний капустник, мы довольно долго стояли и разговаривали перед расставанием. И вдруг Профессор заявил совершенно некстати:
- А знаете ли, я люблю молодых женщин.
Это прозвучало как вызов, так как даже я уже считать себя молодой не имела права, а он, хоть выглядел молодцом, давно перешагнул черту, отделяющую все остальные возраста от старости.  Его заявление меня задело, и я ответила в пику Профессору, что всю жизнь любила только ровесников. После этих слов Профессор как-то странно посмотрел на меня и попрощавшись ушел.
 
Сочтя это разговор старческой слабостью, я выбросила его из головы, но вскоре меня стали останавливать сотрудницы университета и, хитро поглядывая, спрашивали, правда ли это, что у Профессора роман с его аспиранткой? Когда об этом спросили в первый раз, я рассмеялась и сказала, что это бред. Во второй раз пыталась объяснить, что у шефа, когда он был молод, были все возможности иметь в любовницах аспиранток и сотрудниц, но он никогда ни на кого внимания не обращал, а теперь его время ушло. На третью интересующуюся личной жизнью Профессора, я разозлилась и послала ее к черту вместе со всеми досужими сплетницами, но потом вдруг вспомнила, о чем шел разговор в тот вечер, перед этим странным заявлением шефа.

Точно! Мы говорили о двух его новых аспирантках - моих вчерашних дипломницах - отличницах, послушницах и аккуратистках. Помнится, наши мнения разошлись. Я больше надеялась на успехи в науке у симпатичной и веселой Ани, а он говорил, что у нее знания поверхностные, а вот Вера умна и обладает аналитическим умом. Я, недолюбливающая Веру за полную несхожесть характеров, странную манеру одеваться, делавшую ее, молодую девушку, похожей на тетку, с жаром доказывала, что нет в этой Вере искры божьей, и набита она сплошным занудством. Преподаватели часто обсуждают своих учеников, поэтому разговор в душу не запал, и я не связала горячность, с которой шеф защищал Веру, с его мужской симпатией к скучной аспирантке.
 
Однако, когда мне об этом сказала приятельница, работавшая в ректорате, и в доказательство привела факт совместной поездки шефа с Верой на научную конференцию в Одессу, что ей аспиранту-первогодку было не по статусу, я со всей своей прямотой и несклонностью подозревать людей в каких-то неблаговидных поступках, решила уберечь репутацию Веры от грязных сплетен и попросила ее подружку Аню, с которой мы были в приятельских отношениях, предупредить Веру, чтобы она была осторожнее и не давала поводов для сплетен. Зачем ей, молодой незамужней девушке, разговоры о том, что ее поклонник почти на полвека старше ее?
- Да, да, - поддакнула мне Аня, - меня тоже на каждом углу расспрашивают, что за отношения у Профессора с Верой? - и добавила, отводя глаза. - А я понятия не имею.
Случился этот разговор накануне летней сессии и быстро забылся, а потом повалились события поважнее, и сплетни о влюбленности Профессора в аспирантку забылись.

Новый семестр начался с оглушительного события: попытки переворота в Москве, получившего название ГКЧП, и последовавшее после этого заявление Верховной Рады о выходе Украины из состава СССР. Не успели коллеги по кафедре обсудить эту сенсацию, как узнали новую: Профессора отстраняют от руководства кафедрой и назначают на это место нашего коллегу - новоиспеченного доктора наук. Причину отставки объяснили преклонным возрастом Профессора, которому летом исполнилось 70 лет. Никто в этот мотив снятия Профессора с должности не поверил, так как не менее половины заведующих других кафедр были в таком же возрасте и старше. Однако и истинных мотивов такого решения мы понять не могли. На ум приходила только одна версия: Профессор поплатился заведованием кафедрой, как и ректорством перед этим, за неумение кланяться вышестоящему начальству и привычкой на заседаниях ректората выступать жестко и задавать тон всему собранию.
 В результате Профессор стал рядовым преподавателем кафедры, и мне его было очень жаль, что я ему при случае и сказала, добавив, что очень благодарна судьбе, что последние годы я работала под руководством либерала и демократа, человека, который терпел мое правдоискательство и несдержанность.
- Да, уж… - ответил Профессор, но комментировать мои слова не стал.

 С этой поры мы стали редко встречаться, так меня закрутила новая жизнь в новой стране. Заседания кафедры тоже были редкими, День трубочиста заглох в первый же год, так что пообщаться с Профессором не удавалось. Однако, даже при редких встречах сложно было не заметить, что наш Профессор совсем не потерялся, не помрачнел, не замкнулся в себе, а скорее, наоборот, стал выглядеть совершенно счастливым человеком, что он и подтвердил на новогодней вечеринке произнеся такой тост:
 - Я часто ловлю на себе ваши сочувственные взгляды. Однако, коллеги, поверьте мне, все, что происходит - к лучшему. Я никогда не ощущал себя таким свободным человеком, как сейчас. В молодые годы меня поглощала учеба, потом карьера, затем необходимость отвечать за коллектив, служить семье. Теперь я один, отвечаю только за самого себя и совершенно свободен! Оказывается - это и есть счастье. Поднимем бокалы за то, чтобы каждый из нас обрел в новом году свое счастье!

Честно говоря, даже от сердца отлегло от его слов, это ведь славно, что человек, к которому ты питаешь добрые чувства, счастлив. Я поделилась этой мыслью с Аней и вдруг поняла, что кого-то мне на кафедре на хватает.
- Аня, что-то я не вижу Веру, где она?
- А вы что, не знаете? Она уже полгода работает в теплотехнической лаборатории комбината. Замуж вышла, уже в положении, говорит, нет времени на науку.
- Вот как, а как же Профессор? – не сдержалась я.
- Вы же видите: он счастлив, значит, все хорошо.

Действительно, с Профессором произошли какие-то перемены, которые сложно было не заметить. С лица сползла маска снобизма, и на нем поселилась добродушная улыбка. Он стал более любопытен и с удовольствием принимал участие в обсуждении политических новостей, которые в начале 90-х годов валились как из рога изобилия. Его мнение о происходящем всегда выдавало в нем демократа и либерала, и как, ни странно, противника прежней власти. Пообщаться с Профессором лично как-то не удавалось, но на праздновании юбилейной даты университета, мы случайно оказалась рядом с ним в актовом зале, и, когда его не пригласили в президиум, как бывшего ректора, я, почувствовав, как напрягся Профессор, пожала его лежавшую на подлокотнике руку. Он, благодарно кивнул, а через некоторое время тихо произнес: «Я никогда не говорил вам, что я дворянин?» Наверняка сказав об этом, он поднимал свою значимость и в своих, и моих глазах на фоне его бесстыдного унижения.
 
После театра по дороге домой он рассказал историю своей семьи. Его дед- потомственный дворянин, чиновник по горному ведомству царской России, был расстрелян большевиками практически в первые дни революции. Его семья успела к этому времени уехать в поволжский городок, где у них был маленький домик, доставшийся в наследство от родителей матери, мелкопоместных дворян. Отец Профессора в это время был студентом четвертого курса Московского университета и по примеру отца хотел стать инженером. Однако дворянское происхождение не позволило ему закончить образование, и он всю оставшуюся жизнь работал чертежником на небольшом заводике.  Сын - будущий Профессор - к началу войны учился на втором курсе Горного университета, так как в анкете в графе «социальное происхождение» он уже смело мог писать «из служащих». Во время войны он был в эвакуации, так как имел бронь от армии по причине своих отличных успехов в учебе. Потом ему это сильно мешало, каждый тыкал в глаза, мол, откосил от фронта, но тогда спасло от неминуемой смерти, так как практически все парни его курса полегли на полях сражений, и мало кто из тех, кто родился в начале 20-х годов, остался на этом свете.

 Его жена была из семьи заводчика, но ее отец первые же дни после начала революции вступил в партию и отдал свой завод народу, став на нем красным директором, что обеспечивало ему лояльность власти.
Я удивилась в тот вечер таким откровениям обычно немногословного Профессора и решила, что он мне доверяет, а, значит, хорошо относится. Каково же было мое удивление, когда спустя год на просьбу стать моим консультантом в докторантуре, я получила от Профессора отказ. Это было странно, так как с момента защиты кандидатской диссертации Профессор всегда прилюдно прочил меня в доктора наук. Удивительно, но я не обиделась, обижаться можно только на близких людей, а на чужих людей какая обида? Я списала его решение на то, что не его, а меня мэр города выбрал в советники по экологии.

Однако истинная, совершенно поразившая меня причина отказа Профессора стать моим консультантом, открылась спустя еще год, когда мы вместе отправились на международную конференцию по охране окружающей среды, которая под эгидой ООН проходила в Австрии. Прибыли в Вену ярким весенним утром и решили погулять по городу в ожидании автобуса, который должен был доставить нас до места проведения конференции. Находившись по городу, устроились в центральном сквере отдохнуть на лавочке возле клумбы, украшенной уже распустившимися тюльпанами и нарциссами. Я на всю жизнь запомнила эту дивную весеннюю Вену, залитую неярким, но уже теплым солнечный светом, в салатовом ореоле проклюнувшихся на деревьях почек, в ярких пятнах цветов. Профессор был все также импозантен, и в свои уже семьдесят пять выглядел вполне бодрым.  Видимо, разомлев на солнышке, Профессор вдруг без предисловия задал мне удивительный вопрос:
- Скажите, а вы любили когда-нибудь?

Я слегка опешила, но быстро нашлась:
- Конечно, я и сейчас люблю.
- Своего мужа?
- Не все ли равно? - уклончиво ответила я, и правильно сделала, потому, что он и не ждал моего ответа, а только подвел к теме, которая его волновала.      
- Я никогда не изменял своей жене и считал, что люблю ее, хотя, наверное, даже не думал над этим вопросом. А вот она меня очень любила, жила для меня, отказывая себе во всем и, как мне кажется, пожалела об этом в конце жизни, как и я пожалел о том, что не знал ни одной женщины, кроме нее. 
- Честно говоря, сложно это себе представить, - перебила я откровения Профессора, - вы были таким видным мужчиной, что наверняка женщины были от вас без ума, по крайней мере, моя подруга, ваша бывшая аспирантка, очень страдала, от того, что вы ее не замечаете.
- Вот как? – поднял свои изогнутые брови Профессор, - а я и не знал. Это та стройная блондинка с большими глазами? Что-то я ее давно не видел.
- Она уже десять лет живет в другом городе, - сказала я, а про себя подумала: «Ну ты, Профессор, даешь! Похоже, люди тебя совсем не интересуют, даже аспирантку умудрился забыть, неужели не чувствовал ее влюбленности?»

- Надо же! Надеюсь, что у нее все хорошо? – сказал он и, не дожидаясь моего ответа, продолжил:
- Была в моей жизни одна дама, мы с нею познакомились на конференции. Мне сорок, ей около тридцати, не замужем, очень интеллектуальная и симпатичная, с большими вишнями глаз, роскошными волосами, возможно, чуть полновата, но очень интересная. Мы, помнится, прогуляли с нею тогда по Москве всю ночь, говорили без умолку, а потом почти десять лет общались по телефону. Я ждал ее звонков, звонил сам, но встретиться так и не решился. И вот, представьте себе, раздается в моей квартире звонок и Неля - так звали мою телефонную подругу - говорит: «Я в вашем городе, жду вас у памятника Пушкину». Это было так неожиданно и очень неудобно: я - ректор единственного в городе ВУЗа, человек публичный должен встретиться с дамой на улице, где как минимум половина прохожих меня знает! Но я все же пошел на встречу.
- А вы знаете, что ваш преемник на ректорском посту совершенно не стесняется того, что его знает весь город, и открыто прогуливается на велосипедах со своей возлюбленной? – опять вклинилась я в его исповедь.
- Неужели? - опять поднял брови Профессор. - Я знал, что мой преемник большой оригинал, но это как-то совсем за гранью. Он, вроде, еще живет со своей семьей? Ну, да Бог с ним! Так вот, подхожу я к памятнику Пушкину, и не могу понять, кто ждет меня в этом море народа, который высыпал в сквер в воскресный день? И вдруг подходит ко мне довольно грузная дама и только вишни глаз выдают ту прежнюю девушку, с которой я когда-то гулял по Москве. Она что-то лепетала, извинялась, что так неожиданно приехала, а я стоял и думал, что она совершенно мне не интересна, и с первой минуты захотел с нею расстаться. Однако погуляли по городскому парку, спустились к морю, а потом я посадил ее в поезд, следовавший в ее город, и больше никогда не вспоминал, она тоже не звонила. Сейчас вот как-то само всплыло, видимо, весна виновата.

- Представляю, как ей было тяжело. Мы, женщины, часто любим даже не реального мужчину, а того, которого себе придумали, и почему-то уверены, что мужчины любят нас за душу, а, следовательно, способны любить вечно и молодую, и старую. 
- Нет, у нас все по-другому. Мужчины любят глазами. Влюбляются в какой-то образ и хотят, чтобы он таким оставался и не старел.  Моя телефонная подруга была похожа на мою жену фигурой, цветом глаз и волос, даже овалом лица, как сейчас похожа на них моя последняя любовь.
- Ну надо же, вы сейчас влюблены? – с деланным удивлением воскликнула я и совершенно отчетливо поняла, кто новая любовь Профессора.
- Я не просто влюблен, я наконец-то по-настоящему люблю и безумно рад этому! Тогда, в молодости, было не до любви, вернее, такие, как я, были влюблены в красотку с именем Наука. Это перефразированная строчки из песни, которую поет внук, я просто заменил Удачу на Науку. Хотя удача тоже была нужна, чтобы достичь успеха в науке. Именно это было главное, а далеко не любовь.

- Говорят, у вас до жены была красивая подружка, - задала я провокационный вопрос.
- Говорят? Представьте, я ее забыл совершенно, жену помню, как хорошего друга, а ее забыл. А то чувство, которое испытал несколько лет назад, когда держал на руках в море молодую девушку, красивую, гладкую и упругую, буду помнить до конца своих дней. Я буду помнить капли, блестевшие на ее волосах, запах молодости, который исходил от нее, ее черные вишни глаз, которые смотрели на меня с удивлением и испугом.
Сказав это, Профессор на какое-то время замолчал, опустив голову с белыми волнами волос, как бы погрузившись в сладкие воспоминания, а я, решив заполнить паузу, сказала:
- Похоже, вишни глаз у вас главная примета любимого образа, но он каждый раз должен быть на двадцать моложе.
- Я всегда говорил, что у вас самый острый язык на нашей кафедре, - хмыкнул профессор, - хотя вы, наверное, правы, по всей видимости, это так и есть.
Теперь замолчала я, понимая, что сказала бестактность, а Профессор, помолчав, поднялся, давая понять, что нам пора идти.
- Увы, в этот раз мне опять не удалось изменить жене, вернее, уже ее памяти, и виной этому вы.
- Причем тут я? Я даже не уверена, что знаю вашу последнюю любовь, - удивилась я.
- Ну как же? Разве это не вы передали Вере о сплетнях, ходивших в университете о наших с нею отношениях?
- Да я, но это было сделано от чистого сердца, так как я была уверена, что это досужие вымыслы наших кумушек из бухгалтерии, и пыталась защитить вас и Веру.

- Нет, это были не сплетни, я действительно в ту пору был совершенно влюблен и буквально потерял голову от любви, от того блаженства, которое испытывал, глядя на нее. Накануне мы были с Верой в Одессе, было жарко, пошли на море и решили искупаться. Я был совершенно потрясен ее фигурой, которую она прятала под бесформенной одеждой: тонкая талия, широкие бедра и темный пушок волос на восхитительных ногах. Она в воде поскользнулась на камне, я ее подхватил и держал на руках, она же своими изящными руками обнимала меня за шею. Я не понимаю, почему вы решили, что наши отношения с Верой – вымысел?
- Я даже не знаю, что вам ответить? - сказала я, потрясенная таким откровением Профессора. - Наверное, то, что вы были в моих глазах чем-то вроде божества, которому совершенно несвойственны человеческие слабости. Разве кто-нибудь знает что-то о любви Иисуса Христа к земной женщине?

- Неужели я произвожу такое впечатление на коллег? Я такой же грешник, как и все. Как говорил Христос: кто не грешен, пусть бросит в меня камень.
- Однако, вас никто и никогда ни в чем не подозревал. Я тоже решила, что раз вы в молодые годы не были замечены в тайных страстях, то уж с возрастом подозревать вас в этом глупо. Тем более, я совершенно не приемлю любовь между людьми разных поколений.
- Почему? Неужели вам никогда не нравились красивые студенты? – удивился Профессор.
- Я вообще люблю красоту, и мужскую, и женскую. Часто ловлю себя на том, что, выбрав в аудитории красивое лицо, постоянно поглядываю на него, чтобы полюбоваться. Но в этом нет ничего кроме эстетического чувства, сродни тому, которое испытываешь, глядя на красивую скульптуру.
- Ну вот, а мне вы полюбоваться Верой не дали, спугнув ее. Именно после вашего предупреждения она ушла из университета, а вскоре вышла замуж. Я же был лишен счастья видеть ее и прикасаться к ней. Не знаю, как для вас, но для меня это и есть любовь.
- Вот теперь до меня дошло, почему вы отказались быть моим консультантом по докторской…
- Да, я не мог согласиться помогать человеку, который лишил меня счастья общения с моей единственной на этом свете любовью, - нахмурился Профессор и быстрыми шагами пошел по залитой солнцем дорожке венского парка.  Ничего не оставалось, как двинуться вслед за ним. Догнав его на выходе из парка, я сказала:
- Вы меня знаете: я идеалистка и правдоискатель, именно эти, неудобные для любого человека, черты, заставили меня заступиться за честь человека, которого я очень уважала. Так что уж простите меня…
- В принципе, я так и понял. Все шушукались, а вы, как всегда, не промолчали. Поэтому я и решил объясниться. Весна, Вена и этот дивный парк. Забудем об этом разговоре. 

Прошло еще несколько лет, мы виделись с Профессором редко и практически не общались. Годы его практически не брали: все тот же взгляд поверх голов, все та же прямая спина и молодая походка, все те же седые волнистые волосы и поднятые дугой темные брови. Я никому не рассказала об откровениях профессора, но понимала, что на его помощь при защите диссертации мне рассчитывать не приходится, а без его признания работы пройти предзащиту мне не удастся. Все же я позвонила ему и попросила заслушать меня. Профессор принял меня дома и заставил, перелистывая каждую страницу диссертации, рассказывать, о чем там идет речь. Я успела дойти до середины работы, как он остановил меня словами:
- Защищайтесь, я всегда говорил, что вы станете доктором наук.
На предзащите он тоже поддержал мою работу, проявив и объективность, и природное благородство. Дворянин, что тут скажешь! Однако вскоре мне пришлось убедиться, что своим пристрастиям он не изменил.

Однажды летом я столкнулась с Верой в центре города, и едва узнала ее в даме с пышными формами с ногами, заросшими темными волосами, которые она прятала под бесформенной юбкой и с пробивающимися темными усиками, которые часто появляются у женщин с восточной кровью к сорока годам. Прежними на лице оставались лишь темные вишни глаз. Вера была откровенно рада нашей встрече, стала расспрашивать о моей диссертации, о защите докторской, о моих планах и под конец спросила о Профессоре. Я ей ответила, что мы редко видимся, но он по-прежнему бодр и не выглядит на свои годы.
- Если бы вы знали, как я признательна вам за то предупреждение, которое вы сделали через Аню, лучше бы, конечно, сказали мне лично, но все равно. Ведь Профессор просто замучил меня своей любовью. Я боялась ходить к нему на консультации: то руку на колено положит, то обнять пытается, все время говорил о том, как он меня любит. Это было тяжело, но я думала никто этого не замечает, а оказалась в центре сплетен, которые преследовали меня даже на заводе, куда я сбежала работать, не выдержав такого внимания Профессора и коллег. Видимо, человек так устроен, что последним узнает то, о чем судачат на всех углах. Он ведь и после моего ухода не успокоился: поджидал меня у подъезда с цветами, а то и с подарками, потом, когда родился мой первый ребенок, пришел проведывать меня в роддом, просил взять крестным моего Ваньки. Муж вначале подсмеивался над моим ухажером, но в конце концов не выдержал и поговорил с ним. Я уж не знаю, что он точно сказал, но Профессор перестал меня преследовать.  Аня говорит на других аспиранток переключился, к нему уже девочки в аспирантуру идти боятся, просто какой-то сексуальный маньяк. Он и молодым был таким же?

- Что вы, Вера! Он женщин в упор не видел практически до 70 лет. Правильно говорят, что надо вовремя нагуляться, чтобы с годами стать спокойнее. С отличниками и карьеристами такое случается, вы уж на него не обижайтесь.
- Но почему он выбрал именно меня, а не Аню?
- А он вам что, не открылся? Вы похожи на его покойную жену.
- Ну и славно, что отстал, хорошо, что я его не видела уже несколько лет. С годами маразм крепчает.

Я на стала говорить Вере, что ей уже совершенно не опасно встречаться с бывшим поклонником, так как она, располнев и постарев, вышла из его любимого образа, что Профессор наверняка уже ищет его подобие, но на 15-20 лет моложе Веры. В том, что не ошиблась в своих предположениях, я убедилась буквально месяц спустя после встречи с Верой. Как-то мы столкнулись с ним в дверях магазина, расположенного в нашем районе, и, перекинувшись несколькими фразами, разошлись: он пошел в сторону своего дома, а я – за покупками. В отделе, расположенном поблизости от входа, решила купить сахар, который продавался на развес, но продавщице, молодой темноглазой розовощекой девушке, было не до меня. Она что-то весело рассказывала своим подружкам и, кивая в спину уходящего Профессора, которого хорошо было видно через стеклянные стены магазина, заливаясь хохотом, говорила:      
- Ну вот, опять приходил. Звал с собой в Сочи, мол, я богатый, профессор, ни в чем нуждаться не будешь, я тебя люблю. Представляете, такой старый пень, ведь лет на 60 меня старше, а туда же! Хохмач!
Я не стала говорить девушке, что Профессор не виноват, что она похожа на его жену, вернее, на тот идеал женщины, который он любил всю жизнь, даже не отдавая себе в этом отчета. Что всю свою жизнь он шел к успеху достиг его, но удержать его у него не хватило сил, как и не хватило сил удержать вокруг себя своих близких. Теперь эту пустоту он пытается заполнить тем, чем когда-то пренебрегал, тем, что оказалось вечным. Ему очень хочется, чтобы не насмешки девчонок, а прощальная улыбка любви осветила его последние дни, не понимая, что он безнадежно отстал от состава, который может привезти его на станцию Любовь.

Санкт-Петербург, март 2020 г