Исторический роман Отрарский купец

АННОТАЦИЯ- Известный казахстанский художник,автор исторического романа «Отрарский купец» Есенгали Садырбаев, приглашает читателя пройти вместе с караваном отрарского купца по дорогам Великого Шелкового Пути и ощутить невероятную атмосферу средневекового Восточного Ренессанса.
 Автор предлагает познакомиться с традициями, историей, средневековой цивилизацией Казахстана и Центральной Азии в период расцвета искусства, науки и торговли, ощутить живое биение древней культуры, на которой выросли народы Азии, услышать чарующие звуки восточных базаров и ощутить родство с непреходящими ценностями.
Здесь будут выкладываться фрагменты романа.

Есенгали Садырбаев

Исторический роман
«ОТРАРСКИЙ КУПЕЦ»

Эпиграф «Кто мудр, эту книгу оценит с почтеньем,
Лишь тот ценит знанья, кто зрел разуменьем» Юсуф Баласагуни

ПРОЛОГ
Никто уже точно не помнил, когда в Отраре поселился Талип-уста. Всем казалось, что он родился и жил здесь всегда. Местные аксакалы рассказывали, будто родом он был из Кедера, однако кедерские аксакалы утверждали, что в их городок он перебрался из Дешт-и Кыпчака. Приехал один, без жены и детей, остановился переждать зиму в местном караван-сарае и задержался навсегда. 
Между тем, знающие люди рассказывали историю, как однажды хозяин караван-сарая увидел на новом постояльце красивый кожаный пояс и поинтересовался, где он его купил. Тот ответил, что сделать его сам. Хозяин не поверил: такой пояс мог изготовить только знаменитый мастер. Они заспорили и в пылу этого спора заключили сделку. Победителем вышел постоялец. Всего за месяц он изготовил сто прекрасных кожаных поясов из тонкой телячьей кожи. И все они оказались лучше, чем пояс, который был на нём.
Дело неслыханное, никому неизвестный кочевник превзошел кедерских умельцев. Он тут же заслужил авторитет и уважение местных ремесленников. Они признали его мастером. С тех самых пор этот постоялец прославился под именем Талип-уста.
Весть о новом мастере быстро разлетелась по близлежащим городкам и селениям. Первым делом к нему потянулись торговцы, а следом за ними ученики, желавшие перенять секреты ремесла. К весне Талип-уста уже слыл лучшим мастером Кедера. К нему зачастили лавочники и купцы со всей округи. Они скупали у него буквально все изделия и заказывали новые. Особенно ценились колчаны, поясные ремни и сумки для охотников, украшенные тиснением с изображением диких животных. На всех изделиях стояло клеймо мастера – родовая тамга древнего тюркского племени уйсун, из которого происходил сам Талип-уста.
Известные мастера Отрара добавляли к этим рассказам, что кожевенное ремесло Талип-уста перенял по наследству от своих предков-кочевников, работавших в передвижных мастерских-юртах по всей степи. На протяжении долгих поколений они передавали знания и навыки от отца к сыну, совершенствуя свое ремесло. Так был создан неповторимый стиль кочевой культуры и быта.
Талип-уста тянуло в родные края. Он с тоской вспоминал о степных просторах и раздольных жайляу. Иногда к нему приезжали соплеменники, передавали салем от родни и друзей, угощали едой и напитками из родных кочевий. В эти часы Талип-уста еще сильнее тянуло на родину, но к тому времени он уже обзавелся семьей, женившись на дочери местного лавочника. Из Кедера они перебрались ближе к рынку Отрара и поселилась в шахристане, рядом с цитаделью правителя.
Заказов у Талип-уста было много, да и семейные заботы отвлекали от мыслей о родных кочевьях. С появлением сына Санджара он стал больше времени проводил с ним, подолгу и терпеливо обучая его своему ремеслу. Уже в пятнадцать лет мальчик сам изготовлял вещи, которые можно было продавать на рынке. Время летело так быстро, что не успели оглянуться, как Санджар начал замещать отца в мастерской.
Юность Санджара совпала с бурным развитием Отрара и он жадно впитывал новые знания, достигнув совершенства в изготовлении вещей из тонких сортов кожи, сафьяна, пергамента, велюра. Женившись на дочери местного купца, он породнился с древним родом тюргешей, которые издревле играли важную роль в Западном Туркестане. Слава Талип-уста стала еще шире благодаря родне сына, а спрос на его изделия заметно вырос.
У него родились три внука, которых он отдал в медресе обучаться грамоте и разным наукам, а сам учил их стрелять из лука и владеть саблей. В мастерской он с улыбкой наблюдал, как внуки соревновались между собой в умении украшать кожаные ножны и колчаны. Талип уста благодарил Аллаха и верил, что из них вырастут прекрасные ремесленники. Лишь младший, Салим, выделялся среди них: он был сметлив и предприимчив.  «Видно, в купеческую родню матери пошел», — думал Талип-уста, глядя на внука, а потому в шутку прозвал его «отрарским купцом».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "ШЕЛКОВЫЙ МАРШРУТ"

Глава 1

Мечта
         Эпиграф «Первый шаг определяет весь путь» Поговорка


Мальчик сидел на плоской крыше дома, обхватив колени. Он мечтательно вглядывался вдаль. Мысли уносили его далеко за пределы Отрара. Представляя себя курбан-баши, он вел свой караван в дальние страны и города, о которых много слышал от иноземных купцов, бродячих артистов, странствующих сказителей и дервишей. Все они были частыми гостями в чайхане рядом с базаром. Когда там появлялся интересный рассказчик, детвора разносила по городу эту весть с такой скоростью, что им завидовали даже придворные гонцы.
— Салим! Са-ли-иим!!! Иди кушать, — голос матери прервал размышления мальчика.
Балжан звала сына, стоя на деревянном тапчане в тени карагача. Она уже расстелила дастархан, поставив на него посуду с казаном.
— Я потом, — с легкой досадой отозвался Салим.
Мать не стала настаивать. Взглянула на солнце, приложив ко лбу ладонь козырьком. Потом не спеша направилась в дом. На ходу Балжан напевала веселый мотив, что свидетельствовало о её хорошем настроении.
Салим снова задумался, вспомнив рассказы аксакалов. Каждую пятницу они собирались у мечети задолго до хутбы и после неё не расходились, а перебирались в чайхану, беседуя там до самого заката. Их интересно было слушать. Они говорили, что благодаря торговле Отрар быстро разрастается и уже сейчас не уступает крупным городам Мавераннахра, а ведь это была огромная богатая страна трудолюбивых земледельцев и искусных ремесленников. Они обменивали свои изделия на рынках многих городов Великого торгового пути.
От аксакалов Салим узнал, что в отличии от городов Мавераннахра в Отрар стекались товары со всего Жетысу и Дешт-и Кыпчака. Эти страны были также огромны и богаты, но там жили не горожане, а кочевники. Они появлялись в этих краях ранней весной со своими отарами и табунами, а потом все лето выпасали их на зеленых лугах вдоль реки Сыр.
Одновременно со степняками на базаре появлялись шерсть, кожа и изделия из них, но особым спросом пользовались великолепные ковры и пушнина. Всем этим местные торговцы запасались впрок, а потом перепродавали или обменивали на другие товары, когда кочевники уходили зимовать в свои степи.
Мелкие капли пота выступили у Салима на лбу. Он вытер их ладошкой и, прищурившись, взглянул на солнце. Оно стояло высоко. Еще немного и солнце достигнет зенита, тогда жара станет невыносима. Мальчик поднялся и направился к краю крыши, где свисала толстая ветка карагача. По ней он ловко пробрался на дерево, а по нему спустился вниз и оказался перед тапчаном. Вся семья уже собралась за дастарханом. Братья встретили его улыбками и как будто посмеивались над ним.
— Ну что, жарко, да? — В голосе матери звучали победные нотки.
— Угу, — пробубнил Салим.
— Вымой руки и лицо, а то размазал грязь, будто по лбу получил!
Балжан была известна в городе своими меткими выражениями, которые вызывали у людей смех. Вот и сейчас братья не сдержались, Салим тоже рассмеялся. Вместе со всеми повеселел и отец, широко улыбнувшись.
Выполнив наставление матери, Салим вернулся и устроился вместе со всеми за дастарханом, в самом центре которого на большом блюде семья оставила ему горку плова. Отец заботливо придвинул блюдо ближе к опоздавшему сыну, попутно отодвигая в сторонку, все, что мешало.
Салиму показалось, что плова ему оставили много, а есть в жару не очень хотелось.
— С кем поделиться? — спросил он, глядя на братьев, но те отрицательно замотали головами.
Плов оказался очень вкусным и сытным, съев больше половины, Салим выпрямился, чтобы перевести дух. Глубоко вздохнув, он взглянул на мать. Она поняла его без слов, налила в пиалу зеленого чая и поставила её перед ним.
Сытый и довольный, отец вытер руки о полотенце, сгреб подушку под себя и прилег. Полулёжа, он неторопливо попивал чай. Сыновья тоже устроились по его примеру.
Полуденную жару семья обычно пережидала за разговорами, где первым делом обсуждалась работа в мастерской. Такой порядок установил ещё Талип-уста, дедушка Салима, именитый мастер кожевенных дел, обучивший своему ремеслу единственного сына, Санджара. Тот не изменил порядка после смерти Талип-уста, и вся семья продолжала заниматься изготовлением изделий из кожи.
До самой осени Салиму не находилось работы в мастерской. Он был нужен лишь после большой охоты и с наступлением согыма, когда необходимо было выделывать сырые шкуры. Ему позволяли еще немного заниматься сыромятной кожей, и другой, малоинтересной, как ему казалось, работой. Салиму так хотелось убежать в город, чтобы окунуться в мир купцов, иноземных торговцев и послушать рассказ очередного отрарского гостя. Отец замечал, что младший сын все меньше интересуется кожевенным ремеслом. Если не лежит душа, то и не надо заставлять, - мудро рассудил Санджар и смирился.
Родители начали понимать сына. Они решили поддержать его и часто отправляли помогать друзьям семьи — то к лавочнику Текешу, то в караван-сарай Сабыр-ага. Салим с интересом наблюдал за торговлей и обменом, за жаркими спорами и формированием караванов. «Вот где кипит настоящая жизнь!» - думал подросток.
Ему нравилось встречать гостей из далеких стран, слушать их рассказы, водить на базар и в мечеть, да и вообще туда, куда они не ведали дороги. Иногда купцы отправляли его посыльным к известным мастерам города, чтобы договориться с ними о встрече. Так он перезнакомился со всеми знаменитостями Отрара.
Салим уже снискал славу лучшего проводника по городским закоулкам, знатока всех достопримечательностей и знаменитостей. Он знал родной город, как свои пять пальцев. В этом деле ему не было равных, но существовали на Великом торговом пути страны и города ему неведомые. Они вызывали у него сначала детское любопытство и восторг, а потом — осмысленный интерес. Мальчик часто думал о них, и они снились ему.
Аксакалы рассказывали, что в Отраре сходились и расходились караванные пути из Суна, Турфана, Персии, Индии, Византии, Булгара, Дешт-и Кыпчака и Жетысу. Однако были еще на земле дальние страны, откуда доходили только товары, самих купцов Салим никогда не видел.
— Из Булгара идет караван в Испиджаб, сегодня вечером он будет в Отраре, — донеслась до него фраза отца.
— Он будет только завтра ночью, — поправил его Салим. — Сейчас они движутся к летовке Самала и там заночуют.
— Вот как, — отец на мгновение задумался, потом с удивлением возразил: — Но ведь от летовки всего полдня пути. Да и Сабыр-ага утром прислал своего посыльного, он сообщил мне об этом.
Салим спокойно выслушал отца и криво улыбнулся. Все поняли, что ему известно то, чего никто из них не знал. Мать засуетилась, подлила Салиму чаю, придвинула к нему чашу с халвой и принялась слушать. Отец с братьями подались вперед и тоже приготовились. Стало понятно, что для них это было очень важно. Наступила пауза.
Средний брат Камал не выдержал, приподнялся над подушкой и присел. По его виду было понятно, что он готов спорить.
— Откуда тебе это известно, ты что, сон увидел?
Камал хохотнул, обводя взглядом семью, но его никто не поддержал. Все с интересом смотрели на Салима, ожидая, чем он возразит.
— Знаю, поэтому говорю, — стараясь быть убедительным, произнес он. — Жара остановит караван на реке, они переждут ее в тугаях, напоят верблюдов и лошадей. Только потом отправятся в путь. Сейчас они уже должны стоять там. Весной или осенью, когда прохладно, караван прошел бы, не останавливаясь, но не сейчас.
— На самом деле жара страшная, и караваны идут медленно, — подтвердила мать.
— Верблюды еще перенесут жару, но вот людей и лошадей надо поберечь, — подхватил отец. — И всё же непонятно, почему караван будет только завтра ночью?
— Он что, знает больше, чем Сабыр-ага? — Камал был возмущен. — Готов спорить, что караван доберется если не сегодня ночью, то завтра утром. Это точно!
— Хорошо, — спокойно ответил Салим. — Я готов поспорить.
— Ставлю свой доспех и наручи, которые уже закончил делать! — Камал ударил себя ладошкой по колену.
Отец с Жалилом одобрительно загудели. Мать от изумления прижала руки к груди и с шумом вздохнула.
— Ты еще коня поставь, — вымолвила она, удивленная безрассудством сына.
— Я ставлю своего второго коня! — Жалил резким движением приподнялся с подушки и присел.
Отец рассмеялся, Камал выпучил глаза, глядя на брата. Мать подпрыгнула на месте со словами:
— Ойбай, я убегаю. — Она схватила кувшин и поспешила наполнить его кипятком, ожидая крутой развязки и долгого чаепития.
От волнения у Салима перехватило дыхание. Второй конь Жалила был серой масти, что говорило о его выносливости. Доспех из кабаньей кожи, над которым работал Камал, он тоже видел. Легкий и невероятно прочный, такие носили командиры тысяч и сотен, рядовому воину он был не по карману.
— Ну, что замолчал? — Камал сидел прямо, слегка выставив грудь.
Салим оглянулся на мать, дожидаясь, когда она появится. Ему хотелось выглядеть победителем в ее глазах. Балжан вернулась быстро и принялась разливать чай. И тогда Салим начал.
— Мне нечем уравняться с вами, кроме всех моих денег, которые я заработал, но они не покроют даже десятой части нашего спора...
— Не прибедняйся, — уверенно настаивал Камал, почуяв легкую добычу.
— Не беспокойся об этом, сынок, я уравняю, — прозвучал спокойный голос отца. — Говори.
Салим поблагодарил поклоном отца и продолжил:
— Караван ведет новый курбан-баши, сын покойного Турсун-бея, а он был лучшим другом Самала.
Отец поджал нижнюю губу и задумчиво закивал головой, соглашаясь с сыном.
— Ты прав, баурым, — сказал Жалил после недолго раздумья. — Самал не отпустит сына лучшего друга, пока не проведет по нему панихиду, а на это уйдет целый день.
— Да, но ведь караван уже мог добраться до летовки Самала и сейчас они скорее всего справляют панихиду, — тихо возразил Камал. — Завтра вечером он будет в Отраре.
— Даже если завтра вечером, коня я отдам! — Жалил сжал кулак и стукнул им по колену.
— Ладно, если все будет по-твоему, можешь сейчас примерить доспех, — примирительно произнес Камал с ухмылкой.
Балжан приблизила Салима, обхватила голову сына руками и поцеловала в макушку.

***
На следующий день вся семья также сидела за дастарханом в тени карагача. Каравана до сих пор не прибыл в Отрар. Салим торжествовал победу, а братья признавали поражение.
— Да, но как и откуда ты мог знать обо всем? — Камал недоумевал.
— О смерти Турсун-бея мне вчера утром сообщили дети кочевников, проезжавшие мимо нашего дома, сказали они и о том, что сын покойного возглавил караван и повел его дальше.
— Если караван придёт этой ночью, я сделаю для тебя лучшие поножи, достойные ханских ног! — Камал хлопнул себя по колену.
— Ну, а ты? — Балжан хитро смотрела на Жалела.
— Я сделаю колчан, которым может гордиться сам падишах!
Все улыбались, но больше всех был рад Салим. Ему не верилось, что у него уже есть конь и доспех с наручами, а еще будут поножи и колчан. Караван придёт этой ночью, в этом он ничуть не сомневался.
— Та-а-ак, — протянула Балжан. — А чем же нас обрадует отец?
Теперь все смотрели на Санжара. Стало совсем тихо, никто не говорил, не улыбался. Отец принял торжественную позу и, обращаясь к Салиму, громко произнёс:
— С этим караваном ты отправишься в Испиджаб и вернёшься обратно, будешь погонщиком пяти дромадеров. Я уже договорился с купцом Тахиром, он повезет наш товар. Ты согласен?
От переполнивших его чувств Салим потерял дар речи, а от счастья ему хотелось плакать. Он бросился в объятия отца, чтобы выразить свою признательность и скрыть слезы…

Глава 2
СНАРЯДИ ВЕРБЛЮДА СЧАСТЬЯ

 «Не бойся в жизни перемен, тем более—неотвратимых
Они приходят в тот момент, когда необходимы…» Омар Хайям

Громкие крики погонщика верблюдов нарушили утреннюю тишину.

— Вставай! Вставай!
Подавая команды, он дергал за поводья и слегка бил верблюдов прутом по задним ногам. Дромадеры сопели, издавали резкие звуки и, вставая на мозолистые колени передних ног, нехотя поднимались. Звенели медные колокольчики на их шеях, гремела посуда в тяжелых тюках.
На стоянке царила обычная утренняя суета и, через некоторое время караван уже был готов отправиться в путь. Когда первый верблюд начал движение, слуги ещё подбирали с земли забытые вещи и закидывали их на плетущегося в конце дромадера.
— У последнего верблюда кладь всегда тяжелей, — вслух подумал Салим, садясь на коня.
На пути в Испиджаб было несколько крупных селений, где жили и работали ремесленники. Часто встречались юрты кочевников, где путников всякий раз угощали свежим кумысом и айраном. Уже в самом начале своего первого путешествия Салим испытал столько новых впечатлений, что начал забывать, где и когда произошло то или иное событие. Он решил вести записи, чтобы потом легче было вспомнить об увиденном и узнанном.
Путешествие оказалось трудным, но мальчик стойко переносил испытание, хотя в дороге его не раз посещали невеселые мысли о нелегкой доле погонщика верблюдов. Однако все тяготы и трудности были позабыты, когда они прибыли в Испиджаб, или Белый город, как его называли местные жители. Салим много слышал о нем от приезжих купцов, но только сейчас он смог увидеть его своими глазами. Это был крупный город, здесь жило около сорока тысяч жителей.
Караван остановился на постоялом дворе. Сразу же после прибытия все отправились в центральную мечеть. Она восхитила Салима. Снаружи ее украсили синими изразцовыми плитками, а внутри мечеть была расписана растительным орнаментом и арабской вязью. После намаза он решил прогуляться по городу.
Мальчик увидел прекрасную цитадель правителя, густо заселенный шахристан, окруженный цветущими садами, и ремесленнические рабаты. Особое внимание привлекли городские ворота. Их было четыре, как сторон света: ворота Нуджакента, Фархана, Савакрасы и Бухары. Почти все постройки были из глины и камня. Местные жители выкрасили их в белый цвет, поддерживая тем самым славу Белого города.
Все последующие дни Салим провёл на рынках. Они находились в медине и рабате. Поначалу он молча ходил по торговым рядам, с любопытством слушая, как продавцы расхваливали прекрасные ткани со сложными узорами, оружие, мечи, товары из меди и железа. Постепенно Салим привык к базарной суете, а любопытство подтолкнуло его к разговорам с торговцами. Несколько дней спустя он уже живо интересовался изделиями местных мастеров, сравнивая их качество с отрарскими, вступал в разговоры с лавочниками, бегло переходя с караханидского и тюркского на согдийский или арабский.
Лавочники поначалу были не очень разговорчивы с ним. Они видели перед собой подростка, но потом, когда понимали, что их собеседник знает толк в торговле, начинали вовсю расхваливать свой товар и даже предлагали заключить выгодные сделки.
— Эти кинжалы сделаны лучшими мастерами Испиджаба! Отдам за полцены…
— Акулья шкура красива, прочна и долговечна! Это не цена для нее, дешевле – только даром!..
Торговцы были настолько убедительно, что устоять перед покупкой их товара было трудно. После долгого раздумья, Салим купил с десяток коротких местных кинжалов, а также акульи шкуры из страны Сун, представляя, как братья будут изготавливать из них рукоятки и украшать ножны. Он потратил все свои сбережения, которые скопил за несколько лет работы на постоялом дворе и в торговой лавке Отрара. Мальчик не переживал об этом, напротив — он был счастлив совершить свою первую торговую сделку, пусть даже она не принесет ему выгоды. Салим стал обладателем небольшого тюка с товаром и подарками для родни и друзей. С ним он отправился в обратный путь.
В дороге он общался с людьми разного сословия и положения, которые сами того не ведая стали его учителями. Он много узнал о жизни и нравах простых людей: слуг, охранников, паломников и случайных попутчиков. Беседы с купцами, менялами, писцами и разного рода городскими служащими научили его некоторым торговым хитростям и хорошо запомнились ему, он стал лучше разбираться в людях.
Однако самое главное — теперь ему стало известно, как устроен караван. Будучи простым погонщиком верблюдов, Салим увидел жизнь каравана изнутри. Теперь он знал, что влияет на скорость и безопасность в пути, где лучше устроить привал или встать на ночлег, когда следует отправляться в путь и многое другое. 
Салим вернулся домой повзрослевшим и окрепшим. Все заметили эти перемены. Это был уже не тот наивный мальчик, что обижался по пустякам или искал поддержку родителей в серьезных спорах. Салим получил свой первый опыт караванной торговли, выполняя самую тяжелую и ответственную работу погонщика верблюдов. Он управлял животными и заботился, чтобы они были сыты и здоровы на всем протяжении пути.
Собираясь в жаркий полдень со всей семьей за дастарханом, он рассказывал о своем путешествии, вспоминая события по записям.
— Да ты уже настоящий торговец! — воскликнул отец, восхитившись его наблюдениями. — Значит, в следующую поездку отправишься помощником купца. Я обо всем договорюсь.
Салим был счастлив и чувства переполняли его, как в тот первый раз, когда отец объявил, что отправляет его с караваном в Испиджаб. Однако сейчас он не бросился в объятия отца, а сдержанно поблагодарил его поклоном головы, прижав правую ладонь к сердцу.
 
***

Ночная осенняя прохлада мягкой поступью кралась по степи. Холод проникал под одежду. Кутаться в шерстяное одеяло, Салим вдруг подумал: сколько же всего таких ночей было в его путешествиях? И не сосчитать!
Уже двадцать лет минуло с того дня, когда он впервые отправился с караваном в Испиджаб. Сейчас, по прошествии стольких лет, он с теплотой и пониманием вспоминал отцовское решение.
За эти годы Салим посетил многие близлежащие города: Самарканд, Бухару, Шавгар, Сауран, Шагилджан, Тараз, Сус, Мерке, Кулан, Джикиль, Атлах, Баласагун и другие. Он узнал, какие товары производят в них, завязал знакомства с ремесленниками, лавочниками и купцами. Самыми активными и деловыми торговцами оказались согдийцы и хорезмийцы. Салим узнал, что, когда юношам этих народов исполняется 20 лет, их отправляют в другие страны. И где бы не появлялась выгода, всюду они поспевали. Согдийцы создали свои торговые базы в разных городах от Византии до империи Сун, они имели обширные деловые контакты, были менялами и ростовщиками на всем протяжении Великого торгового пути.
Стать караван-баши и самостоятельно повести караван Салиму помог случай. Он представился много лет спустя после его первого путешествия. Когда их небольшой караван возвращался из Самарканда в Отрар, произошло непредвиденное. Наемный курбан-баши, Зардас, решил остаться в городе, прельстившись заманчивым предложением местного наместника. Поговаривали, что на самом деле его заманила в свои любовные сети одна из женщин дворца. Правда это или нет, никто не знал. Как бы то не было, но Салим, будучи его помощником, взял бразды правления в свои руки. Так сбылась его детская мечта стать караван-баши.
За долгие годы путешествий Салим закалился. Его живые карие глаза с интересом смотрели на окружающий мир, на людей и события вокруг него, а в душе отрарца находили отклик духовные искания и откровения жителей Мавераннахра. Заложенные в нем от рождения и переданные через поколения стойкие качества кочевников, дополненные в городской жизни трудолюбием, ответственностью, образованностью, изучением арабского, согдийского и персидского языков, органично сплелись с миром торговцев, с их порядками, нравами, сводами правил и законов. Салим научился терпимо относиться к чужеземным обычаям и религиям, он уважал мнение других и то, как они устраивали свою жизнь. Общение с купцами, лавочниками и разными дельцами помогало молодому отрарцу лучше узнать людей, занятых торговлей: они ставили интересы выгоды, прибыли и наживы выше всего остального. В отличии от них караванщики готовы были рисковать жизнью ради новых впечатлений и открытий.
Салим часто беседовал с людьми в пути; у костров на стоянках, на постоялых дворах или в тесных базарных лавчонках. Чаще всего его собеседниками были убеленные сединами торговцы и известные купцы. Они преподали ему лучшие уроки жизни и торгового ремесла.
— Сынок, целой жизни не хватит, чтобы объехать с караваном все города и страны на Великой торговой дороге, но любопытство и любознательность будут вести тебя по пути познания мира, — глядя ему в глаза, говорил лавочник Ахмад
Это был умудренный опытом хорезмиец, глубокий старик, побывавший во всех краях Мавераннахра.
— Среди твоих соплеменников сейчас еще мало желающих заниматься нашим ремеслом, но придет время… И знай, что многое зависит от спутников — тех, с кем ты будешь делить тяготы и лишения в пути и переламывать черствую лепешку, кто нальет воду в твой опустевший сосуд.
***
Своим примером Салим доказал, что тюрки могут быть хорошими купцами. Его караван теперь состоял из двадцати пяти верблюдов, пяти вьючных лошадей, пяти лошадей ферганской «небесной породы», пятнадцати слуг и погонщиков, кадия, писца, десяти охранников, двух пожилых купцов, следующих в Баласагун, нескольких прибившихся к ним дервишей, бродячих музыкантов и пары ремесленников. Все они направлялись на Восток, в сторону Сун.
В выборе спутников ему помогали отец и старшие братья, хорошо разбиравшиеся в людях. Особое внимание Салим уделил своему молодому помощнику Хасану. Наблюдая, как его худощавая, сутуловатая фигура мелькала среди груженых верблюдов, Салим вспоминал, как Хасан рассказывал о своем непростом детстве, о том, как познал много трудностей и лишений. В детстве, помогая отцу и старшим братьям, он удивлял их терпеливым отношением и желанием научиться чему-то новому. Молодой помощник твердо знал, что жизнь можно изменить только упорным трудом и верой во Всевышнего, но при этом он сохранил детскую непосредственность и способность удивляться.
Салим улыбнулся, вспомнив, как в свободное время обучал Хасана грамоте. Его ученик смешно вытягивал свою бритую голову на тонкой шее и слегка высовывал кончик языка, старательно выводя каламом арабские буквы, а его тонкие пальцы слегка дрожали от волнения. Преданно и с уважением ученик смотрел на своего учителя, всем своим видом показывая, что готов стараться.
Хасан не раз говорил, что видит в Салиме пример для подражания. Он мечтал однажды возглавить огромный караван. У него уже был опыт погонщика верблюдов и несколько раз он даже возглавлял караваны во время коротких переходов.
***

Перед путешествием Салим постарался узнать как можно больше о стране Сун, ее жителях, нравах, традициях, культурных и религиозных предпочтениях. Некоторое время он подбирал товар для новых рынков. По рассказам купцов, в этой далекой восточной стране ценились драгоценные камни из Бадахшана, белила, благовония, пряности, камфора, меха, ткани из хлопка, сухофрукты и нават, который там называли индийским сахаром или каменным медом. Богатые сунские лавочники скупали кораллы и янтарь, доставленных с Западного моря. Особым спросом пользовались «небесные кони» из Ферганы, у которых с потом выходила кровь. Дорога в этот край была известна давно и путешествие туда было обычным делом для купцов. Бывалые караванщики рассказывали, что в давние времена на дорогах было тесно от верблюдов и других вьючных животных. По их рассказам, караваны из сотен и тысячи верблюдов прибывали почти ежедневно в торговые города империй Тан и Сун.
В последнее время с Востока приходили тревожные вести. От купцов Салим слышал о неизвестных кочевниках кара-китаях. Они появлялись на границах Мавераннахра, грабили караваны, селения, караван-сараи, угрожали пригородам Каялыка, Суяба и Алмалыка.
«Дорога стала небезопасной, — размышлял он. — Хотя когда она была спокойной?»
Чем длиннее путь, тем больше приключений и событий. За время, проведенное в дорогах, Салим побывал в разных ситуациях, был на волоске от гибели, после нападения разбойников, страдал от несправедливого правителя, через чью страну шел его караван. Вспоминая свое путешествие в северные земли Дешт-и Кыпчака за мехом и шкурами, Салим до сих пор невольно вздрагивал. Ему пришлось пережить гибель своих напарников-торговцев от рук разбойников-шайтанов, падеж животных в знойной пустыне, страдания от холода в горах. Как же дорого ему обошлись эти меха и шкуры! Спрос на них был столь велик, что торговцы рисковали здоровьем и жизнями ради выгоды. К тому же каждый купец был еще и путешественником, которого влекла очередная неведомая дорога. Возможность тысячекратной прибыли переплеталась с приключениями во всех странах Великой торговой дороги.
Караван двигался вперед, оставив позади города Сайрам, Кедер, Сауран, Весидж, Чилик, Тараз, Мерке, Кулан. Впереди была широкая  горная область и большой город Баласагун. В нём жили в основном тюрки, но в этом городе были также согдийский, персидский и христианский кварталы.
В предместьях Баласагуна караван остановился на ночлег у горного ручья среди красноватых невысоких скал. Огни костров освещали стоянку, а их блики танцевали бордовыми всполохами на окружающих каменных выступах. Салим любовался этой картиной, когда к нему привели местного проводника Майкы, из племени суан. Он хорошо знал горные тропы и перевалы в этих краях. Ночью все слушали его рассказы у костра. Собрались погонщики, слуги и караванщики. Среди них Салим заметил Ибрагима и Хасана. Внимательно, чуть приоткрыв рты, они слушали рассказчика.
Майкы словно состоял из костей и мускул, соединенных прочными жилами, а его тело обтягивала смуглая кожа. Он был натренирован постоянными хождениями по горным перевалам. Скулы резко выделялись на его обветренном лице, тонкие губы были всегда стиснуты. Весь облик проводника говорил о готовности противостоять суровым обстоятельствам и непредсказуемым ситуациям. Он размахивал жилистыми руками, хлопал по коленям, вертел бритой головой с единственной заплетенной косичкой на ней. Рассказчик выпучивал глаза и раскачивался всем телом, помогая таким образом живописать свое повествование. Салим прислушался.
— Вы, наверное, обратили внимание на развалины башни, следуя сюда? Она стоит на холме, прямо у дороги, по которой шел ваш караван. В давние времена её возвел наш кахан. Говорят, эта крепость была небывалой высоты и подпирала небо. Существует легенда.
Майкы подался вперед и начал свой рассказ.
— У правителя была дочь неземной красоты по имени Монара, он сильно любил и оберегал её. Кахан часто обращался к ясновидящим и звездочетам, чтобы узнать свою судьбу, судьбу детей и своего царства. Конечно, придворные все в один голос предрекали счастливую и успешную жизнь, но нашелся один престарелый сказитель, который не страшился гнева правителя и поведал страшную правду о трагической судьбе Монары: «Участь Вашей дочери печальна, она не доживет до своего шестнадцатилетия и погибнет от укуса черного паука». Правитель сильно разгневался, хотел казнить предсказателя, но все-таки задумался над его словами и приказал построить высокую башню, чтобы укрыть в ней свою любимую дочь. Так и росла в одиночестве Монара, взирая с большой высоты на окружающий прекрасный мир через решетчатые окна. Ей доставляли все необходимое, взбираясь по лестнице, приставленной к внешним стенам башни. Охрана тщательно обыскивала все, что ей приносили. В день шестнадцатилетия дочери, довольный тем, что не сбылось предсказание старца, кахан сам решил поздравить с этим замечательным событием и посетил ее, вручив корзину с фруктами и цветами. Приняв подарок от отца, дочь внезапно вскрикнула и упала замертво. Увидев черного паука среди своего подарка, кахан, охваченный горем, так громко зарыдал, что башня содрогнулась и верхушка развалилась, оставшись в таком виде, каком мы можем созерцать её сейчас.
— Печальная история, уважаемый, да прибудет с ними Мир! — вздохнул сдержанный Ибрагим, кадий из Кедера.
— А Ваше племя давно обитает среди этих гор? — спросил Хасан проводника, решив немного отвлечь от грустных мыслей собравшихся.
— С тех самых пор, когда сюда привела моих предков мать-волчица!
— Волчица? — переспросил кто-то в ночной тишине.
— Это очень древняя легенда. Я слышал о ней от своих родителей, а они от своих. Её передают из уст в уста в нашем народе. Говорят, наше племя суан было многочисленное и сильное, обитало очень далеко отсюда, в холодных, заснеженных краях Алтая. Однажды на них напали враги и всех убили! Спаслись только два младенца, мальчик и девочка. Их выкормила и привела сюда за тысячи фарсахов сильная и благородная волчица, с серебристой шерстью и голубыми глазами. С тех пор мой род размножился и усилился, заняв обширную область от снежных хребтов Тэнри Тау, Баласагуна до согдийской долины!
Майкы уже не жестикулировал, его голос стал тише от усталости, да и слушателей клонило в сон.

             Глава 3
БАЛАСАГУН
«Кто тебе в путешествии спутником стал,
 О коварствах судьбы изначально не знал,
 Мы стремимся и ищем, а Небо решает,
Будет то, что Художник тебе начертал!»
Омар Хайям
Баласагуном, Фарабом, Таразом и землями Мавераннахра правили потомки Ал-Афрасиаба. Читая арабских летописцев, Салим обратил внимание, что они называли их Ханидами. Путешествуя по их владениям, он
узнал, что эти властители переняли многие стороны жизни от своих оседлых соседей — персидских и согдийских поданных: стиль и крой в одежде,
производство керамики, строительство домов и общественных сооружений. Они строили вакфы, благотворительные заведения, медресе, госпитали, постоялые дворы и мечети.
Бывшие кочевники быстро меняли свой образ жизни — строили города и караван-сараи, активно развивали торговлю. Распространение ислама также оказало огромное влияние на местные быт и культуру, а чеканка монет отражала степень уважения к своей степной культуре, где изображение диких животных было повсеместно. Салим часто держал в руках
монеты с изображением диких кошек, зайцев или рыб.
Он вспомнил, как во время учебы в медресе наставник цитировал
текст из книги местного философа и поэта Юсуфа Баласагуни45 «Благодатное знание». В этой книге ученый оформил и упорядочил устный тюркский язык, сделав его литературным. Сюжет, который был написан в традициях персидских и арабских нравоучительных трактатов, Салим помнил
до сих пор: «Прибыв ко двору хана в тот момент, когда правитель искал
нового визиря, один честолюбивый юноша нанялся на эту работу, отлично справлялся с ней, создал семью. Он проводил долгие часы в разговорах
с ханом, помогая тому принимать верные решения… Впоследствии один
из сыновей визиря также стал советником хана, радуя того обширными
знаниями. Не справляясь с возросшими обязанностями, молодой визирь
часто просил своего брата-отшельника помочь ему мудрым советом. Когда
брат-отшельник умирал, визирь, в порыве чувств, выразил желание тоже
стать отшельником. Однако умирающий брат взял с него клятву не бросать
правителя и продолжить служить ему и народу».
Рассудительный наставник в медресе объяснял ученикам, что сюжет
книги — это только повод, чтобы обсудить религиозные, политические и
моральные темы. Он пояснял, что «правитель Солнце — это символ справедливости. Ведь солнце светит всем. Первый визирь, Полная Луна,
символизирует изменчивую фортуну, второй визирь — Достохвальный —
практичный, мудрый, дает подробные советы по всем вопросам жизни. А
отшельник, Недремлющий, представитель религий, открывает душу для
вечности».
Салим помнил некоторые заученные строки из книги. Они были написаны в стихах, поэтому запоминались легко. Это были рифмованные двустишья, как у Фирдоуси46 в «Шахнаме». Салиму нравился общий нравоучительный тон книги, так как главная тема, как он сделал вывод для себя,
— это победа жизни над отрешением от мирского. Для него была неприемлема позиция отшельника, утверждающего, что «дети — это враги, отца
нужно жалеть, поскольку его пища - яд. Или, когда сердце друга разбито,
он становится тайным врагом».
Когда он обсуждал с отцом эту часть книги Баласагуни, отец многозначительно произнес:
— Возможно, ты пересмотришь свои взгляды и мнение с возрастом.
Желаю тебе, сын, поменьше разочарований в этой жизни.
…Предусмотрительно выслав вперед гонца, чтобы он предупредил
хозяина караван-сарая в Баласагуне, Салим приказал охранникам быть
бдительнее, ходили слухи о промышлявших в Каратауских горах шайках
разбойников.

На въезде в город их встретил слуга караван-сарая. Он взял под уздцы
лошадь Салима и проводил до ворот постоялого двора.
— Слава Всевышнему, вы прибыли благополучно! Добро пожаловать!
— приветствовал Салима хозяин караван-сарая Махмуд.
Погонщики усадили верблюдов в указанном месте, а слуги распаковывали поклажу и занесли ее в специальную комнату для товаров. Пересчитав тюки, записали в книгу прихода. Кладовщик сверил свои записи со
списком Салима и, пожелав хорошего отдыха, удалился к другим гостям.
Два пожилых хорасанца-торговца, прибывших с караваном в Баласагун,
перегрузили свой товар на мулов, и, пожелав Салиму безопасного пути и
удачных торговых сделок, отправились по своему маршруту.
По случаю прибытия уважаемых гостей, Махмуд приказал приготовить большой ужин за его счет. Он был выходцем из племени дулат, и ему
было очень приятно принимать торговца-тюрка. «Не так часто встретишь
тюркского купца. Согдийцы, хорезмийцы, иудеи прибрали к рукам всю
торговлю», — размышлял вслух хозяин постоялого двора.
Вечерняя трапеза затянулась. После обильных традиционных блюд и
напитков бродячие музыканты развлекали гостей. Дервиши тоже не теряли времени даром, усевшись в сторонке и собрав вокруг себя разношерстную публику, они проповедовали свое учение. Это были члены мистического братства суфиев47 тарикатов. Они призывали к аскетизму, духовному
воспитанию и совершенствованию.
Махмуд пригласил на ужин кыргызского сказителя, который остановился у него. И когда после выступления музыкантов наступила тишина,
изредка нарушаемая сопением верблюдов и ржанием лошадей, он предложил гостям послушать его рассказ. Салима и его спутников уже клонило ко
сну, но они вежливо согласились. Старец Абыз, странствующий сказитель,
мог рассказывать свои легенды, небылицы и всякие необычные истории на
языках народов, населяющих большую территорию, от Мерва, Нишапура
и до Кашгара. Он мог нараспев рассказать эпос Манас, знал зооастрийские
легенды, манихейские предания, библейские сюжеты, арабские сказки, исламские хадисы, тюркские поверья и легенды.
 — Ну, что скитальцы мои?
Он обвел слушающих взглядом узких глаз и встряхнул бубном.
— Да, да, все мы скитальцы в этом бренном мире… Я прибыл к вам из
далёких краев, с берегов священной реки Энесай. Выслушайте одну поучительную историю. Сказка это или нет, судите сами. Я ее услышал от кочевников Дешт-и Кыпчака.
«Однажды Щедрый и Скупой вздумали вместе идти на поклонение. Скупой всю дорогу пользовался хлебом и водой Щедрого. Наконец, все запасы истощились. Щедрый стал просить еду у Скупого, но тот сказал ему, что не
желает оказаться в таком же положении и поэтому ничего не даст. Щедрый не смог следовать дальше и остался в пещере, до которой они дошли. Скупой пошел один. В пещере, чтобы утолить голод, Щедрый взял в рот
какую-то травку и с той минуты стал понимать язык всех растений и
животных. К вечеру в пещеру вбежали волк и лисица, прилетела сорока.
Лисица спросила у сороки, что она ела сегодня. Та ответила, что до сих
пор голодна. А вот под этим тополем есть мышонок — сказала лисица, он
постоянно играет золотыми монетами и, любуясь ими, насыщается. Волк
указал на противоположные горы и рассказал, что там есть богач, имеющий баранов и одного золотого козла, благодаря чему, волк сыт. Если голову
козла отдать слепому, он прозреет. «А вот под теми деревьями хранится
казна, оставшаяся от семи царей, — сказала лисица. — И я, по милости
Аллаха, сыта». Рано утром звери ушли из пещеры. Щедрый направился к
мышиной норе и нашел золотые монеты. Затем Щедрый пошел к богачу и
купил у него козла. Щедрый знал, что у царя есть слепая дочь. Пошел к царю
и вызвался вылечить девушку. Царь согласился. Голова козла тут же была
сварена и подана принцессе. Она съела её и тотчас прозрела. Обрадованный
царь выдал дочь за Щедрого и устроил той. Царь сказал зятю, что готов
исполнить любое его желание. Щедрый попросил у него тот самый родник,
где под деревьями хранилась казна. Царь дал согласие. Достал Щедрый казну и стал жить со своей женой в веселье и в довольстве. Вернулся Скупой и
позавидовал Щедрому. Он спросил, его: «Как ты смог разбогатеть? А я скитаюсь, переношу голод и холод». Щедрый рассказал ему все без утайки. Скупой отправился в пещеру. Спрятался, ожидая зверей. Ночью они появились.
Первой вошла лиса. Она стала говорить, что кто-то слышал их разговор и
похитил клад, надо быть осторожными. Лисица предложила обыскать пещеру, нет ли в ней кого. Стали искать. Вдруг лисица закричала: «В пещере
человек!» Волк схватил Скупого и растерзал его…»
Сказитель Абыз еще раз пошевелил бубном, ударил пальцами по нему
и замолчал. Наступила тишина. Часть гостей уже дремала, огонь в очаге потух, Салим, чтобы показать, что он внимательно слушал старца, произнес:
— Очень поучительно, спасибо! Степной народ мудр и рассудителен…
Махмуд, тоже желая поддержать сказителя, добавил:
— Пусть Аллах будет доволен тобой! Да, Вы правы, уважаемый, щедрость наивна и чиста, и должна вознаграждаться. Однако, есть такие…
такие, — он явно подбирал слово, — такие проходимцы, кто этим нагло
пользуется.
На последнем слове он ударил кулаком по ковру, устилавшему пол. Салим заметил, что этот всплеск был не просто выражением эмоции. За ним
крылось что-то иное. Было уже поздно и пришло время отдыхать, и он решил расспросить Махмуда при случае.
После утреннего чаепития и улаживания неотложных дел, Салим сходил на местный рынок, осмотрел ряды ремесленников и лавочников. Осматривая гончарные ряды, он обратил внимание на желтую чашу, сделанную методом полива. В ряду бирюзовых чираги-светильников, она горела
золотом в лучах утреннего солнца. Этот метод полива посуды из глины, цветной глазурью, уже давно использовался ремесленниками по всему региону. За время своих торговых путешествий Салим видел многие школы
гончарного ремесла. На рынках Фараба и соседних городов пользовались
спросом керамика из Герата, Самарканда, Мерва, Хорезма, но эта чаша
привлекла его внимание своей необычной окраской и сюжетом. Мастер
органично поместил фигуру огнедышащего льва в середину чаши. Этот
древний тюркский мотив с изображением диких и мифологических животных часто использовался в украшении одежды, оружия и юрт. Кому как
не потомку мастера-кочевника знать это! Талип-ата рассказывал, как они
видели изображение диких кошек, львов, хищных птиц на очень древних
вещах, случайно найденных рядом с таинственными курганами.
Салим бережно взял чашу в руки. Она была средних размеров, политая
желтой глазурью по темно-коричневом ангобе48. Лев был изображен готовым к схватке; мышцы тела напряжены, хвост поджат, когти выпущены.
По периметру и краям шел орнамент из повторяющихся стилизованных
фигурок оленей. Салим осматривал чашу и вслух восхищался работой мастера. Глазурь блестела золотым оттенком и её приятно было держать в руках. Чувствовалась теплота рук мастера. На оборотной стороне чаши было
клеймо — «Сделал Кадыр-уста из Тараза».
— Да будут благословенны руки мастера, что так искусно сотворили
сию чашу! Пусть будет доволен им Аллах! — проговорил он, возвращая ее
хозяину лавки.
Пожелав лавочнику удачной торговли, Салим, еще находясь под впечатлением от работы гончара, продолжил осмотр рядов ремесленников.
Во время полуденного отдыха он обсуждал с Махмудом, когда лучше продолжить путь каравану. Махмуд взял на себя визит к астрологу и
предсказателю погоды. В конце разговора Салим спросил, почему Махмуд
так эмоционально отреагировал на вчерашний рассказ старца?
— Ты это заметил? Я действительно выглядел злым? — Махмуд посмотрел прямо на Салима и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: —
Меня вывел из себя постоялец-безбожник. Он здесь, у меня в зиндане.
Махмуд показал пальцем вниз.
— Кто он? И в чем провинился? — Салим знал Махмуда уже несколько
лет как справедливого, набожного человека и был уверен, что он за незначительный проступок не посадит человека в подземелье.
— Этот проходимец и рифмоплет жил здесь, гулял, ел, пил целый месяц. Мы договорились с ним, и он дал слово, но хотел сбежать. — Махмуд
опять, как вчера, ударил кулаком по ковру.
— Махмуд-ага, успокойтесь, расскажите все спокойно! — Салим положил свою ладонь на кулак Махмуда.
— Ну, хорошо, хорошо, — продолжил Махмуд. — Пару месяцев назад в
наш город забрел бродячий поэт, как он сам себя называет, — «Певец души и восхваляющий разум», по имени Абдулл. Он ходил по рынкам, забавлял
народ стишками, сочинял для лавочников по заказу двустишья на разные
темы, этим и жил. Слухи о его способностях достигли двора хакана, и его
пригласили для развлечения семьи правителя. Однако он там не продержался и трех дней, и был выдворен опять на улицу. Что там произошло,
неизвестно, по слухам, его невзлюбили придворные, вел себя слишком
независимо и держался высокомерно. Так вот, в один из дней в послеобеденное время, когда я был в хорошем расположении духа, он явился в
мой караван-сарай. Я спросил, какая польза мне от него и его ремесла? На
что Абдулл красочно расписал мне будущую выгоду — во-первых, он будет развлекать моих гостей, и ко мне будут прибывать больше постояльцев, во-вторых, он сочинит большой диван49 — поэму обо мне, моей семье,
моих родителях, подвигах моих предков. И эта книга останется в вечности!
И обо мне и моих предках будут знать и через тысячу лет! Он это так красочно и правдоподобно описал, что я поверил ему.
Махмуд отпил айран из чаши, поднесенный слугой.
— Ты же знаешь, мой род Наср Табгач хана завоевал этот благословенный край! И я очень хотел бы увековечить их заслуги! Мы договорились,
что он будет здесь жить столько, сколько будет нужно для написания дивана. Абдуллла обслуживали целый месяц как самого высокого гостя, как
уважаемого купца.
Махмуд сделал жест рукой, как бы говоря, — как тебя, Салим!
Салим понимающе кивнул головой.
— Да, это недешево, кормить, поить, развлекать 30 дней. И что же он
натворил?
— Поверив ему, я не следил за ним, что он делает, не задавал вопросов,
как продвигается книга. Однако слуга мне доложил, что Абдулл расспрашивал его, как можно добраться до Тараза, как часто ходят караваны, цены
на лошадей и мулов. В один из дней я решил поинтересоваться у Абдулла,
как продвигается поэма и зашел в его комнату. Однако ни его самого, ни
его вещей там не оказалось. Я приказал слугам найти его. К счастью, мои
люди видели, как он направлялся в сторону согдийского квартала. Видимо,
решил там спрятаться до отъезда. Вот проходимец! Безбожник! Слуги связали его и привели ко мне. Он хотел подать жалобу кадию50, но её не приняли. Вот и сидит теперь в зиндане. Это было за день до вашего прибытия. Я
еще с ним не виделся и не разговаривал. Пусть посидит, подумает. Может,
голод и сырость вразумят его.
— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Салим, подумав что,
наверное, поэт может что-то сказать в свое оправдание и защиту.
— Пока не решил. Ты же понимаешь, это не совсем обычный узник,
он не раб, не слуга, грамотный, знает поэзию, счет и языки. — Махмуд в
задумчивости погладил седую бородку.
— Разреши мне взглянуть на него. Сколько ему лет, откуда родом? —
Салим привстал, показывая свою заинтересованность.
— Зачем ты хочешь его видеть? Он говорит, что из Испиджаба, если не
врет. Возрастом, думаю, как ты.
«Абдулл из Испиджаба, мой ровесник», — Салим задумался.
— Даже не знаю зачем, просто подумал, может смогу чем-то помочь
ему. Возможно шайтаны нашептали бедолаге, и он еще может встать на
путь исправления. — Салим накинул на себя стеганый халат и добавил: —
А, кстати, какую сумму он задолжал тебе?
— Э..э..э.., надо посмотреть записи у моего писца и кладовщика, — ответил Махмуд и тоже привстал, оглядываясь по сторонам, и ища взглядом
слуг.
Один из слуг тут же подбежал, слегка склонив голову:
— Слушаю, господин!
— Отведи этого уважаемого гостя в зиндан, покажи сидельца, да смотри, не открывай засов. И позови ко мне писца, — коротко отдал указания
Махмуд.
Салим со слугой прошли через двор и узкий коридор, отделяющий хозяйственную часть от гостевой. В конце прохода была дверь, на которой
висел большой замок. Слуга, снял со стены горящий факел, осветил замок
и открыл его. Он вошёл внутрь и, придерживая дверь, впустил Салима.
В нос ударил застоявшийся сырой запах. Пахло мышами и гнилью.
Слуга светил перед собой и указал вниз. Это была большая глубокая яма с
деревянной решеткой верху. Послышались возня и ругань.
— Ну, наконец-то! Явился! Дай воды! — голос из ямы был довольно
бодрым, несмотря на то, что узник сидел вторые сутки.
Салим, предусмотрительно взявший с собой торсык с водой, передал
его слуге. Тот, установив факел в стене, слегка отодвинув решетку, бросил
кожаный сосуд в яму. Послышался звук удара, и затем было слышно, как
сиделец жадно пьет воду. Утолив жажду, он выдохнул и крикнул:
— Ну, что еще принес мне?
Салим подошел к краю ямы и глянул вниз.
— Мир тебе! — приветствовал он узника на арабском языке.
 Абдулл посмотрел вверх, прищурился, но не мог разглядеть того, кто
поздоровался с ним. Свет от факела слепил ему глаза.
— И тебе мир! Кто ты? — ответил узник на арабском.
«Он знает арабский», — отметил про себя Салим.
— Я купец из Фараба, Салим. Держу путь в Кашгар, а потом далее, если
на то будет воля Аллаха! Услышал о твоем нелегком положении, решил навестить и узнать, может, смогу чем-то тебе помочь?
— О, Фараб! Благословенный город! Не раз посещал его. Моя мечта
увидеть хотя бы краем глаза вашу библиотеку! Говорят, сам достопочтенный Абу-Наср Мухаммед был ее основателем!

Салим был удивлен, что этот человек сидит в сырой яме, в полной темноте, голодный, а говорит подобные вещи!
— Говорят, ты из Испиджаба? — Салим присел на решетку.
— Да, верно! Родился там и жил до 15 лет, пока были живы родители…
— А я в 15 лет впервые прибыл в ваш Белый город. Это было мое первое путешествие. Мы могли с тобой там видеться.
Абдулл всматривался в незнакомца, который так учтиво с ним разговаривал. Худощавый тюрок, смуглое обветренное лицо, видимо много времени проводит в дороге, аккуратная бородка, одет богато, похож на купца.
— Не знаю, возможно. Я не близок к торговле, много времени проводил в медресе за чтением книг. — Абдулл отхлебнул из торсыка.
— Я сожалею о твоей участи и постараюсь помочь тебе. Если наш хозяин согласится принять мою помощь и выпустит тебя, захочешь ли ты
быть моим попутчиком в страну Сун? Я поручу тебе несложную работу.
Салим удивился самому себе, как это он, не обдумав, мог предложить
такое?
— Путешествие?! Я люблю дорогу, новые города, новые люди, языки и
приключения! — Абдулл в волнении ходил по периметру небольшой ямы.
— Если это возможно, то я согласен! И да, передайте уважаемому господину Махмуду, что я очень раскаиваюсь. Я обещал ему то, что не смог сделать,
я ведь не летописец, хронологию не знаю и другие нужные сведения для
написания такого серьезного труда. Я виноват!
Последние слова он почти выкрикнул, голос Абдулла звучал искренне.
Салим покинул комнату и направился к своим людям. Отдавая распоряжения по подготовке каравана, он думал, как бы убедить Махмуда согласиться с его предложением. На удивление, Махмуд сразу же согласился, он
даже назвал самую минимальную сумму за содержание Абдулла. Возможно, хозяин постоялого двора сам был рад такой неожиданной развязке.
Избавился от этого неспокойного постояльца, да еще получил денежное
возмещение…
 Прознав, что из Баласагуна отправляется караван в Сун, к Салиму наведался местный лавочник, согдиец Рамтиш. Он, беспрестанно кланяясь,
просил оказать услугу — передать своему родственнику в Дуньхуан весточку и посылку с сухими фруктами.
— Это совсем небольшой коржын с сухими абрикосами и инжиром.
Мой дядя так их любит! Он скучает по Родине, по своим родным, по нашей
еде, а в ответ на Ваше добро он окажет помощь в торговле с ханьцами. Они
такие хитрые, что с ними следует держать ухо востро! — добавил Ратмиш.
Салим посмотрел на посылку и не замечая ничего подозрительного,
согласился.
На следующий день караван был готов следовать дальше. Ранним утром, покидая Баласагун, Салим прочитал молитву, подал садака52 бродягам
и занял свое место в караване. Его новый попутчик, Абдулл, ехал на муленеподалеку и по виду был, кажется, счастлив, что вырвался из этого города. Преодолевая горный перевал по дороге в Атлах53, все люди в караване
были напряжены и сосредоточены, так как здесь были нередки обвалы,
а кроме того в горах могли притаиться разбойники. Всюду по обочинам
горной караванной тропы лежали кости животных, обломки снаряжения
и посуды. На деревьях можно было увидеть разноцветные лоскутки ткани. Это путешествующие тюрки повязывали в знак поклонения аруахам,
духам предков, согласно культу кочевников. Тюрки продолжали почитать
Небесного Тенгри54, привнеся некоторые свои обряды в ислам.
После преодоления перевала, караван остановился у горного родника.
Слуги пополняли запасы воды, поили животных, Салим, с Абдуллом, прогуливались неподалеку.
— Я еще раз благодарю Вас! Наверное, мне пора рассказать о себе, о
своем ремесле, возможно, буду полезен Вам в дороге, — Абдулл учтиво
приложил руку к груди.
— Интересно, Вы сочиняли стихи в яме?
Идя впереди, Салим обернулся. Он с улыбкой посмотрел на своего нового попутчика и только сейчас смог внимательно разглядеть его: невысокого роста, узкие глаза на круглом, заросшем редкой щетиной, лице, а
высокий открытый лоб свидетельствовал о его умственных способностях.
— Да, конечно, условия не очень приятные для написания стихов, —
Абдулл рассмеялся. — Все время уходило на борьбу с насекомыми и мышами. Но одно все-таки сложилось в голове:
От слов своих бывал я огорченным,
Бывал я рад словам неизреченным55.
— Хорошо сказано, — Салим одобрительно кивнул головой. — Ну, а
теперь расскажи свою историю.
— Как Вы уже слышали, я родом из Испиджаба, родился в семье писца из племени чигили56. Отец переписывал рукописи в медресе, некоторое
время проработал при правителе города, брал заказы у купцов и ученых
людей. Работы у писцов всегда много, особенно у тех, кто знает несколько
языков. Ведь они же еще переводят книги. В те времена правители поддерживали стремление людей к знаниям, они строили медресе, библиотеки,
щедро оплачивали переводы книг. Я помню, как отец долго работал над
переводом и перепиской большого труда Мухаммеда аль-Бухари. Это
был сборник хадисов. За эту работу он был щедро вознагражден! Эх, золотое было время! — Абдулл остановился и прикрыл глаза, как будто хотел
мысленно оказаться в детстве. — Отец определил меня в самый лучший
медресе, где я обучался наукам. Я познакомился с поэтическими трудами Рудаки, Фирдоуси, Баласагуни, Асади, Саади58. Подражая им, я тоже начал
складывать рифмы. Семья меня поддерживала в моих первых попытках
и всячески приободряла. В возрасте 14 лет я сочинил несколько рубаи59 в
честь весеннего праздника. Отец был так горд, он вслух читал их каждому
гостю в нашем доме. Однажды он выдал мое четверостишье как сочинение
известного поэта Омара Хайяма. Потом долго смеялся над своей уловкой.
Это время закончилось, когда случилась война между сельджукским султаном Мелик-шахом и правителями Мавераннахра. В той войне отец сопровождал правителя в походе и был убит вместе со многими воинами под
Самаркандом. Надеюсь, душа его сейчас в раю.
 Абдулл вздохнул и присел на камень.
— Я слышал о той войне, в нашем городе было очень тревожно. Из Фараба тысячи воинов принимали участие в этой битве. — Салим положил
руку на плечо Абдулла. — Да будет Аллах милосердным к нему и остальным погибшим!
— В этой братоубийственной войне погибли также два брата отца, они
были оружейниками. Мой младший брат умер еще в детстве, сестру выдали замуж в далекий Баркент. Так я остался совсем один. Чтобы не умереть
с голоду я пошел в медресе и занимался там перепиской и переплетом рукописей, чему научил меня отец. Но то ли моя манера письма была никудышной, то ли заказов стало мало, я проработал недолго. Пришлось искать другой способ заработка. Услышав, что в соседнем Сыганаке собирали
всех, кто мог сочинять диваны, рубаи, рифмованные тексты, отправился
туда. Там проводили состязание. Уговорив торговца, который отправлялся
в Сыганак, взять меня погонщиком мулов, я оказался там. Город бурлил!
Оказалось, что местный правитель, тархан, в честь женитьбы сына устраивал праздник. На рыночной площади играли музыканты, народ развлекали фокусники. В благотворительных заведениях угощали всех желающих. В саду, перед дворцом и в цитадели правителя собрались желающие
участвовать в поэтическом состязании, зрители и зеваки. Заданий было
несколько. Первое — придумать восхваление правителю на глазах у всех.
Длина его должна была быть не меньше восьми строк. Причем, это можно
было сделать на любом языке, который был в ходу в городе. Второе задание — закончить начатое стихотворение. Я не смог принять участие в этом
состязании ввиду моей молодости и неопытности, но я получил большой
урок. Десятки поэтов пытались доказать, что они самые лучшие. На каждое выступление собравшиеся в саду бурно реагировали; кто смехом, кто
возгласами одобрения или усмешками. Состязание длилось целый день.
Победили, конечно, самые опытные поэты, которые долгие годы служили
при дворе. Они достигли высшей степени мастерства в лести и угодничестве. Правитель одарил их дорогими халатами и мешочками с дирхемами.В тот день я понял, что можно зарабатывать на жизнь этим ремеслом
и жить безбедно. Кроме того, поэзия может лечить душу, призвать к справедливости. Я нанялся в помощники к одному из приближенных ко двору
поэтов и в течении нескольких месяцев достиг хорошего уровня в сочинении кыта. Я также совершенствовал свое умение в сочинении газели61.
— Прочти что-нибудь для меня, давно не слышал красивую речь, —
перебил его Салим.
— Эту газель я сочинил 15 лет назад и посвятил прекрасной незнакомке, случайно увидев её на рынке Ордакента. Она сидела в красивом паланкине, который слуги несли вдоль рядов с тканями.
В зеркале сердца отражен
Прекрасный образ твой,
Зеркало чисто, дивный лик пленяет красотой!
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих
Искрится дух живой!
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает от петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей!
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей!
Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой!
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой!
Пусть в твой благоуханный сад войду лишь я!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой!
— Да, красиво! Машаллах! Всевышний наградил тебя великим даром!
— Благодарю, мой уважаемый спаситель, но иногда мой дар приносил
мне страдания, муки и преследования, — Абдулл вздохнул, посмотрел на
заволакивающееся тучами небо и оглянулся на возгласы и шум в караване.
Там царила суета, слуги и погонщики быстро укладывали вещи на верблюдов, и накрывали тюки войлочными накидками.
— Дождь собирается, — Салим направился в сторону каравана, на ходу
сказал: — Продолжим беседу в следующий раз.
Осенний моросящий дождь не стал помехой каравану, и они продолжили свой путь. Салим, укрывшись от дождя промасленной накидкой,
ехал в хвосте каравана, размышляя о предстоящей дороге. Этот маршрут
ему не был знаком, но он собрал всю информацию заранее. Расспрашивал купцов, побывавших в Кашгаре, читал труды арабских географов Ибн
Хордадбеха, Аль Макдиси и, конечно, тюрка Махмуда Кашгари — уроженца Кашгара, проделывавшего этот путь не раз.
До непредсказуемого Торугартского горного перевала в горах Тэнритау оставалось еще два перехода. Дорога вела в гору и идти стало тяжелее,
верблюды сопели в узкие щелочки-ноздри, лошади и мулы то и дело шарахались от скатывавшихся со склонов камней. Окружающий ландшафт стал
более суровым. Местный проводник, нанятый в ближайшем селении, предупредил, что тут полно хищников — волков, шакалов, медведей. Особенно нужно быть осторожнее ночью! Его предупреждения стали реальными, когда люди увидели белые кости, в большом количестве разбросанные
среди камней. Все притихли, даже всегда шумные музыканты перешли на
шепот и стали чаще оглядываться по сторонам. Вооруженные тюрки-кочевники, нанятые Салимом для сопровождения и охраны, разъехались в
разные стороны.
Перед самым перевалом к Салиму прискакал охранник и сообщил,
что навстречу им движется караван из Кашгара. Салим решил выехать к
нему, поприветствовать лично и расспросить о дороге. Некоторое время
спустя он увидел клубы пыли на дороге в ущелье. Впереди ехал на белом,
богато украшенном верблюде купец, по виду хорезмиец, который тоже,
видимо, был предупрежден о встречном караване. Они поприветствовали
друг друга на согдийском языке. Хорезмиец предполагал, что Салим будет
расспрашивать его о дороге и других темах путешествия и сразу сказал,
что они собираются сделать привал и пригласил его к себе в шатер, для
беседы за трапезой и добавил:
— И вам советую отдохнуть перед прохождением перевала.
Салим принял приглашение и отдал указание сделать привал.
Возвращаясь от хорезмийца, Салим зашел в палатку к Абдуллу и предложил продолжить беседу.
— Наверное, не одно женское сердце ты ввел в смущение своими стихами, — начал разговор Салим, перебирая четки из лазурита.
Абдулл мгновение молчал, как будто вспомнив свои приключения.
— Конечно, женское сердце более восприимчиво к красивому и душевному слову, — тихо начал разговор Абдулл. — Однако мне всегда приходилось думать, не вызовут ли негодование мои сочинения со стороны их
братьев, мужей и отцов. Однажды я был приглашен на праздник жертвоприношения в дом хакана Джента и увидел в окне прекрасные черные глаза, с любопытством выглядывающие из-за занавески. Я решил обратить
на себя внимание незнакомки и прочитать лучше свои стихи. Когда дошла
очередь до меня, я встал на небольшую скамейку, и, обращаясь в сторону
окна, громко и нараспев произнес свое сочинение:
Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,
Красотой твоей будет слава солнца посрамлена!
Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,
А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна!
И давно бразды рассудка уронила моя рука!
В большой комнате приемов, где проходило веселье, воцарилась тишина, гости стали перешептываться между собой. Какая неслыханная дерзость! Произносить стихи, не обращаясь к хакану, и не восхвалять его самого и его заслуги! От зорких глаз придворных нельзя было скрыть, кому
предназначались эти слова. Через некоторое время, отозвав меня в темную
комнату, слуги набросились на меня, накинули мешок на голову и, надавав
мне тумаков, вытолкали из цитадели. Бродяга-стихоплет посмел признаться в чувствах дочери хакана! На рынках города на меня показывали пальцем и смеялись, а мальчишки бежали за мной следом, кидали камни, обзывая выскочкой и проходимцем! Ночью мне пришлось покинуть этот город.
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши мудрый, заткни, рот надежно зашей,
Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей!
Абдулл закончил почти шепотом своё рубаи.
— Как далеко ты путешествовал в поисках благодарных слушателей и
ценителей поэзии? — Салим решил отвлечь его от невеселых мыслей.
— Дальше Мерва не бывал, в тех краях безраздельно властвуют персидские мастера изящного слова. Мой персидский не так хорош, но я мечтаю посетить Багдад, увидеть их богатую библиотеку, обучиться разным
наукам. Ведь там живут и работают много наших соплеменников.
— А как принимают оседлые тюрки твой дар? Ласкают ли им слух стихи на караханидском и карлукском языках?
— Да, простой народ с интересом внемлет, они воспринимают мои
стихи как продолжение традиций степных сказителей-акынов. Особенно
живо они реагируют на мои обличительные тексты об алчных правителях
и глупых придворных. Но их ханы не особо жалуют меня и достойно не
оплачивают мое ремесло. И вообще я стал задумываться об уединении от
мирской суеты, хочу заняться чистой поэзией и самопознанием.
— Я расслышал в твоих словах идеи суфийского братства. — Салим
удивленно взглянул на Абдулла и добавил: — Не рановато ли, брат, ты уходить в дервиши?
— Я могу объяснить Вам свое отношение к происходящему вокруг нас.
По всему было видно, что Абдулл готов отстаивать свою позицию. За
долгие годы скитания и общения с многочисленными собратьями по ремеслу он стал опытным полемистом.
— Оглянитесь вокруг! — продолжил он горячо. — Люди потеряли доверие к муллам, к правителям, которые пекутся только о своем благе и угнетают простой народ. Все больше правоверных находят истину в
индивидуальной молитве и созерцании. Суфийские святые призывают к
смирению, принятию реальности и своим примером самоотречения и самоочищения способствуют массовому распространению нового учения в
среде оседлых и кочевых тюркских народов.
— Но я всегда надеялся, что человеческий разум и исламские законы приведут к установлению справедливости в обществе, — не согласился Салим.
— Уважаемый, разумом в нашем несовершенном мире злоупотребляют
как раз те, кто должен мир делать лучше, сегодня везде царит духовный
беспорядок. — Абдулл в упор посмотрел на Салима. — Вот скажите мне,
куда Вы стремитесь? К чему? По какому пути следуете и ради чего? Какими
средствами достигаете богатства и благополучия?
— Я для начала хотел бы напомнить тебе, как мусульманину, хадис о
торговле. — Салим был спокоен и не поддавался напору Абдулла. — Справедливому торговцу не воспрепятствуют войти через любые ворота Рая,
так было сказано Пророком. Теперь скажу о своем жизненном пути. Я мечтаю посетить все четыре стороны света, страны Сун, Индию, Византию и
Страны Магриба62, Аль Андалузию63, Мекку и Медину, северные холодные
страны славян, булгар и хазаров. Не из праздного любопытства, а с целью
изучения и получения новых знаний о торговле и людях. Наш Пророк сказал, что стремление к знаниям — это обязанность каждого мусульманина.
Кроме этого, я желаю распространять сведения о моем городе и народе, о
нашей культуре, традициях и обычаях. Возможно, ты знаешь, что за пределами Мавераннахра нас, тюрков, воспринимают как народ воинов, занимающийся захватом чужих земель и имущества. Многие правители Востока и Запада предпочитают нанимать тюрков исключительно на военную
службу. Даже на невольничьих рынках самыми востребованными являются тюркские рабы, из которых воспитывают лучших воинов.
— Это так, к сожалению, — ответил Абдулл, утвердительно покачав
головой.
— Я хотел показать своим ремеслом купца, что мы, тюрки, можем не
только воевать, но быть хорошими музыкантами, поэтами, учеными и торговцами. Даст Аллах, эти времена наступят! Ведь торговлей, культурой и
дипломатией можно завоевать намного больше стран, чем мечом. Не так
ли? — Салим хитро взглянул на Абдулла.
— Завоевать? О Аллах! — Абдулл вздохнул. Он не собирался переходить на шутливую манеру Салима и добавил: — Это все суета мирская,
алчность торговцев, это в конце концов приведет к катастрофе!
Кто богатством дом набил,
Тот Всевышнего забыл
,Тот кто «Все мое!» сказал,
Ворону подобен стал,
Он в грязи мирской погряз,
Страшен будет судный час!
Салим почувствовал, что разговор заходит в тупик, поднялся с ковра и
раздраженно произнес:
— Ну, на сегодня хватит споров, впереди трудный перевал, отдыхай.
Абдулл собирался еще что-то добавить и произнести свои рубаи о
смысле жизни и трагедии реальности, но видя, что Салим не желает продолжать, замолчал. Перед сном Салим обошел стоянку, проверил людей,
животных и особенно своих «небесных» лошадей из Ферганы. Ночь прошла под звуки воя горных шакалов и топота копыт лошадей охранников, стерегущих караван.
Когда солнце осветило горные вершины Тэнри тау, они уже были в
пути на перевале, а караван хорезмийца отправился в противоположную
сторону еще до рассвета. После преодоления двух фарсахов поднялся ветер и заморосил дождь. Салим вспомнил, что проводник говорил, что погода здесь может меняться непредсказуема.
— Да, невеселое место, — вслух подумал Салим.
Тут к нему подскакал Хасан и, осадив коня, выкрикнул:
— Хозяин, господин — голос его был тревожным.
— Что случилось?
— Вашего гостя, господина Абдулла, нигде нет!
— Что!? Он что, отстал от каравана?
— Нет, господин, я был последним, кто покидал стоянку.
— Куда он мог пропасть? Ты проверил среди тюков, ящиков, мешков?
— Да, конечно! И его мулла тоже нет!
Странно, куда он мог деваться? У Салима мелькнула мысль: не отправиться ли на поиски Абдулла? Однако опыт бывалого путешественника
подсказывал ему, что этого не следует делать. Караван должен продолжить
свой путь. Вспомнив последний их разговор, он с досадой подумал, что
поэт решил отказаться от путешествия в Кашгар. Да, да, именно так. И сейчас он возвращается с караваном хорезмийца.
Салим натянул поводья, лошадь встала, как вкопанная. Конечно, он
решил это давно, просто искал удобного случая. И тут кстати оказался
встречный караван. Салим начал припоминать, как Абдулл несколько раз
расспрашивал его, что их ждет в Кашгаре и других землях страны Сун. Каков стихоплет! Хитер! Решил все заранее и, возможно, специально в последнем их разговоре вел себя так нагло и вызывающе! А ведь еще читал
свои рубаи, прикрывался шкурой дервиша-суфия! Салим усмехнулся, как
он мог поверить такому человеку?
Весь переход через ущелье Салим был немногословен, отдавая лишь
короткие приказы слугам. Он старался скрыть своё расстройство. Между тем погода на перевале постоянно менялась, даже в какой-то момент
Салим подумал, что вот-вот пойдет снег, но ветер разогнал темные тучи
и погода прояснилась. Караван благополучно преодолел опасный участок
пути, до Кашгара им осталось идти пять фарсахов. Салим успокоился и
переключился на другие заботы. Его волновало предстоящее прибытие в
Кашгар, он отправил вперед слугу, чтобы тот предупредил управляющего
гостиного двора об их приближении.

3 глава

КАШГАР—ТУРФАН

«Все то, что было дорого, оставь —
В чужих краях отыщешь утешенье,
И стойким будь и Бога славь,
Жизнь не познаешь, не познав лишенья»

Мухаммад аль-Шафир

Караван шёл по плодородной долине Тарима. Вокруг были ухоженные поля, всюду трудились крестьяне. Салим насчитал несколько видов злаков. Он заметил хлопковое поле, но самыми приметными оказались фруктовые сады. Особенно много было гранатовых деревьев. Этот оазис, словно жемчужина на Великой торговой дороге, окружённая со всех сторон высокими горами.
Благодаря своему выгодному положению, Кашгар богател и развивался. Здесь промышляли самые богатые купцы из Согда, Хорезма, Генуи, Персии и Шама. Предместья Кашгара были густо заселены ремесленническими рабатами, где производили ткани, изделия из кожи, керамику.
— В нашем народе говорят – «В чужой стране крепкая палка лучше плохого попутчика», — произнес Темир, подъезжая к Салиму.
Отрарский купец взглянул на него и промолчал. Их кони поравнялись, дальше они ехали молча. Будучи командиром охраны каравана, Темир следил за порядком и сейчас он догадывался о переживаниях Салима по поводу бегства Абдулла.
— Охрана видела, как ваш друг уезжал, но не стала его останавливать, — прервал молчание Темир. — Никаких распоряжений о нем я им не давал. Он свободный человек и вправе делать то, что посчитает нужным.
«Этот вояка, прошедший много битв и сражений, прав, — размышлял Салим. — Со мной остались верные попутчики, что еще нужно для путешествия?»
Салим примирительно улыбнулся, происшествие с Абдуллом его уже не беспокоило. Он посмотрел на испещренные шрамами руки и лицо Темира и вспомнил, какими словами рекомендовал ему отец этого человека: «В дороге тебе пригодится такой бывалый воин, знающий жизнь с другой, жестокой стороны. Возможно, иногда тебе не хватает строгости, вот его опыт тебе и пригодится».
— Уважаемый Темир, что побудило Вас уйти со службы в армии нашего победоносного Арслан Хана? — поинтересовался Салим.
Темир на мгновение задумался, видимо, подбирая слова. Он не был словоохотливым собеседником, его меч и копье были гораздо красноречивее своего хозяина. Увидев этого человека, не каждый решился бы вступить с ним в разговор. Суровое выражение лица, грозно нахмуренные брови и холодный оскал в минуты радости свидетельствовали о нелегком жизненном пути, которым прошел он.
— Я воевал долгие двадцать лет с того самого дня, когда потерял родителей. Я горел желанием отомстить и меня приняли в знаменитую школу для обучения молодых воинов в предместьях Шалджа. Там мы днями и ночами тренировались, оттачивая воинское искусство, закаляли свои тела, чувства, нервы и дух. И вот, в один знаменательный день меня с несколькими юношами приняли на службу нашего правителя, зачислив в отряд бывалого воина Батыра, он был родом из Атлаха. Многие из нас не знали свой род и племя, ведь после каждой войны в степи и городах скитались сотни потерянных детей…
Темир вздохнул, вспоминая свое детство.
— Все мы были тюркской крови, это было видно по нашим храбрым, отчаянным поступкам и усвоенным с молоком матери бесстрашием и любовью к своей земле. Мы воспитывали своих коней для битв, и они рвались в бой, сметая врагов! Мой меч, копье, лук, щит и булава заменили мне друзей и родню. Не обращая внимания на жажду, зной и холод мы шли в походы. Наша армия славилась от хазарского моря до земель уйгуров, мы усмиряли северные племена, приводили в подчинение горцев Хузистана и персов!
— Знаю не понаслышке о вашей суровой жизни, ведь в наш дом часто захаживали отважные воины за ножами, саблями, кожаными сумками и колчанами. Я слышал их рассказы. — Салим понимающе кивнул Темиру.
— Придет мой час престать перед Всевышним. Как я покажу ему свои окровавленные руки, как раскрою загрубевшую душу, что я смогу сказать в свое оправдание? О реках крови? О горе родных убитых мною храбрецов? Вот я и задумался… — Темир твердо сжал рукоять хлыста, так, что вздулись вены на его руках. Некоторое время они ехали молча.
— После очередного похода на Фергану я почувствовал, что если не остановлюсь, то сойду с ума от жестокости войны и потери своих товарищей. Я долго бродил по городам с целью найти себе занятие по душе и вот умные люди посоветовали наняться в охрану мирных караванов. Это ремесло, которое я освоил, и душа моя успокоилась. Есть много времени для размышлений, надеюсь, мои добрые намерения будут учтены в Судный День... — лицо Темира просветлело и подобие улыбки мелькнуло на его суровом лице, обросшем жесткой седой щетиной.
— А действительно ли охота лучший способ тренировки воинов? — спросил Салим, отвлекая своего собеседника от тяжелых мыслей.
— Конечно! Это древний способ выучки и чем лучше и проворнее охотник, тем он надежней в бою! Ведь на охоте надо окружать в круг или полумесяц, растягиваться на сотни фарсахов, неожиданно совершать набег, обманывать зверя, осыпать стрелами, потом ринуться в ближний бой, рубить и маневрировать! — оживленно рассказывал Темир. — А еще есть тяжелая конница, вся закованная в железо. Они идут ровными рядами, сметая врага на своем пути! Нужна смелость, строгая дисциплина. У нас уважают и чтут только сильных, презирают нерешительных и слабых. Самые сильные батыры в почете, на них молодые смотрят и учатся.
За разговорами караван приблизился к Кашгару. Перед западными воротами, именуемыми Воротами Мира, украшенными резьбой и обшитыми железом, караван встретил управляющий и проводил в гостиный двор. Салим был приятно удивлен увидев богатое убранством и декором здание. Оно было построено из красного камня и кирпича, с белыми колоннами и большим вымощенным плитами внутренним двором, посреди которого журчал бассейн с фонтаном.
Постояльцы сидели и лежали на коврах и цветастых подушках вокруг круглых столиков, они пили чай и с любопытством поглядывали на вновь прибывших. Кроме местных торговцев здесь были арабы и персы. Салим и его спутники приветствовали всех кивком головы, приложив руку к груди.
Утром Салим поспешил на церемонию открытия рынка, которая проходила ежедневно на протяжении вот уже нескольких веков. Это красочное и театрализованное действие состояло из приветствий правителя, известных ремесленников и представителей религий. Перед народом зачитали правила рынка, размер сбора, цены на основные товары, а также призвали быть честными и добропорядочными. Всем представили кадия рынка, который должен был решать возможные споры. Все завершалось музыкой и танцами. Такого открытия рынка Салим еще не видел.
Когда ворота открылись, народ хлынул по рядам. Эта масса людей гудела, словно пчелиный рой. Всюду была слышна уйгурская речь — язык коренных жителей Кашгара.
Салим с помощником Хасаном, охранником Темиром, кадием Ибрагимом и писцом Аяром прогуливались в квартале ткачей. Извилистые улочки были засажены ивами и абрикосами. Торговую улицу сплошь увесили коврами. Они были под ногами, на дверях лавок, висели на натянутых веревках над головами: разных размеров и расцветок, шелковые, хлопковые, шерстяные, ворсовые и без ворса. Орнаменты и узоры на коврах поражали разнообразием. Здесь и растительный, и геометрический, и с изображением диких и мифических животных.
Салим остановился у лавки. Он уже давно научился определять по расцветке и орнаменту место изготовления ковров. Его внимание привлек ковер кочевников-огузов. Некоторые купцы по незнанию называли их парфянскими, персидскими или бухарскими. Однако Салим точно узнавал их по чистоте красок, традиционному красному цвету и геометрическому орнаменту. Он даже мог сказать, какое племя соткало этот ковер. Судя по узнаваемому сюжету, ромбовидному узору и покраской от светлого красного до самого темного, почти черного, этот ковер сделали в племени эрсары. Этот древний мотив кочевники передавали из поколения в поколение. Кто хоть раз в жизни держал в руках огузский ковер, тот уже никогда не спутает его с коврами других народов.
Салим в восхищении провел рукой по ворсу и заговорил с лавочником по-уйгурски:
— У Вас хороший товар. Эти ковры славятся на весь мир своим качеством. Желаю вам легкой работы и прибыльной торговли! — поблагодарил в ответ торговец.
— Ваш благословенный город знаменит не только богатым рынком и качественными товарами, но и великими тюркскими мужами, достопочтенным и благородным ученым Махмудом аль-Кашгари! — продолжил Салим.
— Так и есть, мы гордимся им! Пусть будет доволен им Аллах! — лавочник сложил ладони на груди и слегка поклонился.
Салим упомянул автора «Диван лугат-ат-тюрк» (Сборника тюркских наречий), родившегося в Кашгаре. Его труд был написан на тюркском языке, что было редкостью, так как все рукописные труды поэтов и ученых писались в исламском мире на арабском или персидском языках. Книга служила настоящей энциклопедией и словарем всех тюркских языков. Махмуд аль-Кашгари много путешествовал, в конце жизни вернулся на родину и закончил этот великий труд. Он сам так написал о своей книге:
«Эту книгу я составил в алфавитном порядке, украшал ее пословицами, саджами, поговорками, стихами, раджазами и отрывками из прозы. Я облегчил трудное, разъяснил неясное и трудился годами. Я рассыпал в нем из читаемых тюрками стихов для того, чтобы ознакомить читателей с их опытом и знаниями, а также пословицы, которые они употребляют в качестве мудрых изречений в дни счастья и несчастья с тем, чтобы сказитель передавал их передатчику, а передатчик другим. Вместе с этими словами я собрал в книге упоминаемые предметы и известные слова и таким образом, книга поднялась до высокого достоинства и достигла отличного превосходства». Автор этого труда страстно желал придать тюркскому языку особый статус и был уверен, что тюрки достойны править миром, что культура и ценности тюркских кочевников могут возвысить народы и указать им путь к истине.
Неожиданно Салим обернулся, чувствуя, что кто-то потянул его переметную сумку. Вор-карманник неудачно запустил руку, надеясь прорезать ножом наружную ткань, но его орудие наткнулось на жесткую кожаную прокладку внутри. Он отпрянул, пытаясь бежать.
— Ах ты, шайтан! — вскрикнул Темир и заломил руку воришке, да так, что у того хрустнула и сломалась кость, от боли он закричал на весь рынок.
Тут же собралась падкая до любых зрелищ толпа зевак, громко обсуждая происшествие.
— Поделом ему! Отрубить грабителю руку! Вздернуть проходимца! К кадию отведите, пусть он решает!
 От болевого шока вор потерял сознание и лежал в кругу обступивших его людей. Рука у него была вывернута, он лежал на земле нелепо свернув набок лохматую, нечесаную голову. Его жалкий вид, босые, грязные огрубевшие ноги и серая со множеством заплат одежда, вызвали жалость у Салима. Отрарский купец осуждающе взглянул на Темира, будто говоря, что не одобряет такого жестокого обращения с человеком, пусть даже со злодеем. 
— Так как объектом совершения преступления являюсь я, то и мне решать, как быть с ним! —пытаясь перекричать толпу, громко сказал Салим. — Его злые намерения не были осуществлены, он получил сполна за свой неприглядный поступок, поэтому я его прощаю! Возможно, получив столь жесткий урок, у него будет время задуматься, а может он навсегда останется с изуродованной рукой. Всевышний уже наказал бедолагу! Кто мы такие, чтобы накладывать наказания, больше чем Аллах?!
Толпа притихла, перешептываясь между собой, многие одобрительно кивали. Чтобы не допустить самосуда, Салим приказал Хасану нанять пару носильщиков, чтобы отнесли обездвиженного карманника в тихое место.
Все произошедшее и слова Салима писарь Ибрагим, неотступно следовавший за отрарским купцом, зафиксировал в своих записях. Этот бывалый писарь, служивший когда-то при дворе, научился быстро схватывать произнесенные хозяином слова. Натренированный придворными правилами, он на полуслове угадывал слова, считывая их по губам и точно записывал своим мелким почерком тауки. Салиму почти никогда не приходилось повторять дважды произнесенные в адрес писаря приказы.
Худой и слегка сутуловатый из-за постоянного корпения над письмом, с покрасневшими глазами от работы при неустойчивом пламени лампады, Ибрагим был немногословен. Он предпочитал внимательно выслушать и подумать, прежде чем вывести голубиным пером-каламом текст на бумаге. Обстоятельства приучили его вести свои записи в разных положениях — сидя, почти распластавшись, стоя, держа перед собой бумагу, или опершись на колонну в помещении, в темной и тесной лавке. Он приноровился писать даже в дороге, сидя на лошади, верблюде или на семенящем ослике. Ибрагим обладал прекрасной памятью, запоминал имена, даты, цифры, названия товара, его достоинство и цену. Насмотревшись на дворцовые нравы в цитадели, терпя придирки сановников и заносчивых управляющих, он испытывал отвращение к лицемерию и чванству, поэтому покинул службу и подрабатывал на рынке, пока не нанялся писарем в караван Салима.
При выходе из квартала ткачей отрарцы задержались у лавок с тканями. Здесь Салим был очень внимателен, сосредоточен и приказал писцу тщательно записать все цены на шелк. Его интересовало, какой вид шелка и по какой цене привозят в Кашгар из страны Сун. Уже поздним вечером усталые и полные впечатлений они вернулись в караван-сарай.
Салим не собирался надолго задерживаться в Кашгаре и приказал слугам готовиться к очередному переходу. Им предстояло преодолеть опасную пустыню Такламакан. Пополнив запасы воды, еды и фуража, слуги закрепили тюки на верблюдах и мулах. Перед отъездом Салим посетил мечеть Юсуфа Хас Хаджиба, где совершил каср-намаз и прочитал дуа о благоприятной дальнейшей дороге.
Их путь пролегал между высоких гор со снежными вершинами и пустыней. Навстречу двигались многочисленные телеги кашгарцев и доланов, запряженные быками и мулами, а также трудяги-ослики и верблюды бактрианы, груженные различным скарбом.
Салим много слышал о пустыне Такламакан, простирающейся между горами Тэнри Тау, Тибетом и страной Сун. Сейчас, вглядываясь в огромные дюны, он припомнил рассказы об обитающих здесь злых духах-шайтанах, белых драконах и всякой другой нечисти.
— Астафируллах! — промолвил Салим, — Огради нас от нечистого!
Проводник, нанятый в Кашгаре, предупредил, что в пустыне часто бывают пыльные бури, поэтому всем следует держать наготове ткани для того, чтобы закрывать морды животным и лица людей. Если ветер будет сильным, то необходимо будет остановиться и переждать ненастье.
Не успели они преодолеть один фарсах, как небо заволокло тучами. Из пустыни подул горячий ветер, постепенно нарастая. Какой силы он достигнет, никто не знал. Проводник молча ехал впереди и караван следовал за ним. Песок летел со всех сторон, застилая глаза, проникая в рот и нос. Идти стало труднее и скорость каравана замедлилась. Морды животных повязали тряпками, а на «небесных» лошадей накинули попоны и специальные маски на голову. Внезапно ветер прекратился и люди облегченно вздохнули. Однако проводник крикнул, чтобы не спешили снимать повязки. И он оказался прав.
Не успела пыль осесть, как из пустыни донесся неприятный свист, а затем шелест. Звуки слились и все увидели, что на них сплошной стеной движется песчаная буря. Массы песка обрушились на караван, словно могучий джин бросил их на людей и животных. Салим подстегнул коня, объезжая караван он кричал, чтобы люди усадили верблюдов и скрылись за ними. Вскоре караван был собран в круг, и все спрятались за животными. Пытаясь перекричать ветер, Хасан громко молился, прося Всевышнего помиловать их. Все закончилось так же быстро, как началось.
На вынужденном привале люди осматривали поклажу, чинили тюки, связывали оборванные веревки. Салим заметил, что коржын, переданный в Баласагуне согдийцем Ратмишем слегка потрепался и крепко затянул его, но тут ткань порвалась и на землю высыпались сухофрукты и записка. Салим поднял послание и развернул его. Зная согдийское письмо, он удивился, что часть текста была написана непонятными знаками.
Секретное послание, понял отрарец. Зачем? Какие тайны хотел передать Ратмиш вместе с сухофруктами? Не разобравшись с этим, он взял несколько сухих абрикосов и стал внимательно разглядывать их. Ничего странного, хотя по весу они были тяжелее обычных. Салим сжал фрукт в руке и разломил его пополам. Вынув косточку, он расколол её лезвием ножа. Внутри был маленький драгоценный камень, рубин яркого гранатового цвета.
Ах, вот в чем дело, изумился отрарский купец. Какая важная посылка! Каков хитрец этот Ратмиш! Поначалу Салима возмутила хитрость согдийца, но потом он рассудил, что, Ратмиш решился на это, дабы не обременять его лишними заботами об охране и сбережении драгоценностей. Лучше этого не знать, так спокойнее. Убедившись, что никто в караване не заметил его находку, Салим приторочил коржын согдийца к своей личной поклаже.
***


Следующая остановка была в Куче, небольшом поселении на краю пустыни. Там их приняли на небольшом постоялом дворе, где из всех земных благ оказалась только чистая вода. Салима это нисколько его не смутило, за годы своих путешествий он побывал в разных караван-сараях. Благо, что имели достаточно запасов еды на такой случай. Однако водой им следовало запастись. Наполнив все бурдюки и кувшины, они двинулись дальше.
Их путь лежал в Турфан, где правили уйгурские идыкуты. Салим знал, что большая часть населения в этом городе исповедовала буддизм. Поэтому царившие там порядки могли отличаться от мусульманских городов.
Подъезжая к Турфану, его глазам предстала удивительная картина — тысячи танапов зеленого массива посреди песчаной пустыни. Сам город окружало множество пещер. Позже Салим узнал, что в этих пещерах были изображения Будды.
Турфанский оазис расположился вблизи гор между пустынями Такламакан и Гоби. По рассказам купцов и арабских географов, Салиму было известно, что это место называют «Огненной землей» или «Долиной ветров», из-за очень жаркого климата и частых сильных ветров. Несмотря на такой суровый и засушливый климат, люди приспособились выращивать здесь гранат, персик, а также пшеницу и хлопок.
Караван сделал привал на окраине города, в древнем гостином дворе. Осматривая стены заведения, которые были расписаны разными сюжетами, Салим узнавал на изображениях своих древних коллег, купцов Согдианы, Рума, Персии, Суна. Здесь также были изображения на зоорастрийские, манихейские и буддийские темы. Хозяин заведения пояснил, что таким образом древний художник старался показать, что люди могут мирно сосуществовать и торговать. Отправляясь на местный рынок, Салим обменял дирхемы на местные деньги у менял-согдийцев, которые давно обосновались здесь и вели активную торговую деятельность.
Больше всего его впечатлил рынк сухофруктов. Нескончаемые лавки были сплошь забиты разноцветными мешками с изюмом, финиками, абрикосами и сушеными дынями. Вкус у изюма был особенным. О местном сушеном винограде Салим слышал давно, но нигде не встречал подобного. 
— Это настоящее райское удовольствие! — Салим посмотрел на седого лавочника в остроконечной уйгурской шапке и взглянул на своих спутников. Они согласно закивали головами.
— Как же вам удается вырастить и сохранить такие восхитительные фрукты? — Салим не мог оторваться от изюма и пробовал разные сорта.
— Это все благодаря богам, местному воздуху и трудолюбивым рукам моих соплеменников.
Торговец снял цветастую шапку, воздел руки к небу и объяснил, что в давние времена местные жители построили подземный канал, чтобы со склон Небесных гор текла талая вода в сады и на поля. Вода течет под землей по керамическим трубам и не испаряется. Этот канал протянули на десять фарсахов.
— Да ниспошлет Всевышний вам благоденствие за ваше упорство и трудолюбие! Аминь!
Салим воздел руки к небу, затем сказал Хасану купить разные сорта изюма у этого дружелюбного лавочника и доставить в караван-сарай.
***

Дорога до Дуньхуаня, конечной точки их путешествия, была спокойной. Привычно дул горячий ветер. Сознание того, что трудное путешествие завершается, придавало сил, у людей из каравана было приподнятое настроение. Видимо, это настроение передалось животным, и они вели себя смирно.
В Турфане к Салиму привели буддийского монаха, который просил взять его с собой в Дуньхуань. Салим разрешил, однако предупредил, чтобы тот не пытался распространять свою веру на слуг, погонщиков и других членов каравана. Монах согласился, но попросил выслушать его. Салим согласился и пригласил буддиста на трапезу. Отведав угощения, монах сидел смиренно, ожидая разрешения начать разговор.
— О чем же ты хотел рассказать? — спросил Салим.
— Я являюсь последователем «Дхарма». Это учение о духовом пробуждении. И оно опирается на четыре благородные истины. Страдание, Причина, Освобождение и Избавление. Наша жизнь состоит из проявлений всех этих истин. Это в равной степени относится как к человеку, так и к обычному камню. Когда сочетание распадается, наступает смерть. Но смерть — это перерождение в другую жизнь. И в кого ты переродишься, зависит от кармы.
 — И судя по вашему учению, моя душа после смерти может поселиться в животном? Упаси Аллах! Это что же за религия?!
— Мы вообще отрицаем, что душа существует в самой себе и благодаря самой себе, — монах опустил глаза и сложил ладони перед собой.
Салиму не понравилось беседа. «Слушать его — это харам!» — подумал Салим и вслух произнёс:
— Скоро мы продолжим путь. Вы должны хорошо отдохнуть перед дорогой, — он указал рукой на выход из палатки.
***

По дороге шли многочисленные паломники из местных племен: уйгуры, мачины, тангуты и тибетцы. Они улыбались и приветствовали чужеземцев поклоном. Люди были в разноцветных одеждах со множеством узелков и котомок, с их шей свисали крупные яркие бусы, а на головах покачивались высокие головные уборы. Многочисленные путники, везущие местный товар на телегах, запряженных быками, ослами или верблюдами спешили на рынки богатого города.
По мере приближения к Дуньхуаню, местность меняла свой облик. Огромные горы красно-коричневого песка уменьшались до невысоких желтоватых дюн: ветер передвигал их, а затем изменял направление, и пески перемещались на прежнее место. Их движение сопровождалось звуком, словно музыкой. Это был свист, похожий на жалобный плач, отчего путникам, оказавшимся здесь впервые, становилось не по себе. Местность называлась «Горами поющих песков» Этот удивительный оазис стоял на крайнем западе страны Сун.
4 глава
ДУНЬХУАН
«Три пути к знаниям: самый благородный — путь размышлений,
самый легкий — путь подражания, самый горький — путь опыта»

Конфуций


Караван прибыл в Дуньхуан на закате. На постоялом дворе их встретили слуги. Переводчик-тюрк первым делом объяснил правила торговли на рынках города. Узнав, что среди гостей есть музыканты, он обрадовался и сказал, что они могут хорошо заработать, так как купцы и сановники любят музыку.
Дуньхуан был крупным буддийским центром, где сходились караванные пути со всех концов света. Вместе с торговцами часто приезжали проповедники других религий, некоторые из них оставались здесь навсегда. В этом оазисе царили мир и порядок, где своей чередой текла духовная жизнь, зрели культура и традиции.
Первым делом Салим отправился на скотный двор. С большой группой спутников он пробирался среди разношерстной шумной толпы. Подойдя к продавцу лошадей, Салим через переводчика узнал, какую цену дают за «небесных» коней. Его устроил бы обмен на шелк. Торговец так обрадовался, что долго раскланивался и уверял, что даст лучшую цену. Они присели в чайхане и после недолгих переговоров заключили сделку. Писарь Салима тут же составил купчую, и торговцы заверили этот документ своими печатями.
— Вы осчастливили меня своим решением! — Покупатель не переставал благодарить и кланяться. — Пусть Ваше пребывание в нашем городе будет приятным!
Салим, щедро отблагодарив переводчика, покинул квартал в приподнятом настроении. Первая сделка в стране Сун оказалась очень удачной. Он вспомнил, как сомневался, стоит ли брать норовистых коней в трудную дорогу. Многие отговаривали его от этой затеи, но чутье в очередной раз не подвело отрарского купца. За одну сделку он в десятки раз окупил все расходы. Теперь предстояло также выгодно продать или обменять другие товары. На местном рынке чиновник определил место, где Салим мог предложить свой товар. Взяв с отрарца оплату, он протяжно прочитал правила на рынках Дуньхуаня.
Наказав Хасану не сводить глаз с лали — драгоценных камней Бадахшана, Салим бережно разложил их на парчовой ткани. Камни были разных расцветок, розовые, похожие на свежий утренний цветок, голубые, красные изумруды и рубины. Здесь же расположились «каменный мед» — индийский виноградный сахар, различные меха, от черной лисы до белого песца. Арабские благовония и камфора, в маленьких стеклянных бутылочках, дополняли прилавок купца. Базар был полон людей. Покупатели и продавцы разных племен и рас, со всех краев земли, они толкались и теснились здесь.
В течении дня Салиму предлагали за товар византийские солиды, иранские драхмы, индийские монеты, дирхемы и другие незнакомые деньги. Тут же сновали согдийские, уйгурские менялы и ростовщики. Доверив прилавок охране, Салим отправился прогуляться по рынку. От изобилия и разнообразия товаров рябило в глазах. На прилавках пирамидами стоял знаменитая ослепительной белизны фарфоровая посуда, покрытая изящным рисунком. Бронзовые зеркала блестели на солнце, бумага висела рулонами и раскачивалась на ветру, жемчуг блестел призывно, как белоснежная улыбка красавицы, шкуры леопарда, тигра, акулы перемешивались со слоновьими бивнями и моржовыми клыками. Кроме местных были индийские, тибетские, персидские, уйгурские товары.
Салим остановился у тибетской лавки со снадобьями, из которой доносилось приятное благоухание. Запах действовал успокаивающе. Монахи в лавке «колдовали» над приготовлением настоев и лекарств. Он не нашел здесь ничего выгодного для покупки, но приценился к товару.
Вернувшись к своему прилавку, Салим обнаружил, что его уже ждут многочисленные покупатели. Торговля шла бойкая. Писарь не успевал записывать. Хасан еле сдерживал настырных и любопытных, особенно ему надоедали вездесущая детвора и бродяги. Ближе к вечеру к лавке подошел седой длиннобородый старик. Он был одет как сунский сановник — черная шляпа и красный шелковый халат. Поприветствовав традиционным поклоном, он произнес на ломанном тюркском языке:
— Мир вам! Добро пожаловать в Поднебесную!
Салим, не выказав удивления, ответил на приветствие и добавил:
— Спасибо!
— Я услышал, что в наш город прибыл тюркский караван, и мне стало очень любопытно увидеть вас. Когда я был моложе и служил в столице, встречался с вашими соплеменниками. Я был очарован вашими нравами, культурой и обычаями. У меня даже было тюркское платье. При дворе наш слух и взор ласкали тюркские песни и танцы. О, где эти благословенные времена! — Старец вздохнул. — Зовите меня Гэ Шу
Салим молча слушал его. И старик продолжил:
— А еще я был гостем на тюркском стойбище, меня особенно впечатлило переносное жилище. Кажется, его называют юртой?
 Салим утвердительно кивнул головой.
— Это удивительное жилище! Украшенное коврами, цветным войлоком и разнообразными тканями. Я даже сочинил стих:
В северной предрассветной синеве,
Воин юрту ставил на траве,
А теперь, как голубая мгла,
Вместе с ним она на юг пришла,
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне на двор…

Пока переводчик пытался донести смысл стиха, старец терпеливо ждал реакции Салима, Хасана и других тюрков. По улыбкам на их лицах было видно, что они все правильно поняли, и старец облегченно добавил:
— Я очень рад, что смог вас порадовать вдали от родных земель!
— Благодарю достопочтенный! — Салим приложил руку к груди. — Хочу Вас угостить самаркандской халвой, проходите!
— Я слышал об этой сладости, у нас ее подают только правителям.
— Да, теперь и мы дожили до этих славных времен, Слава Аллаху! — Салим улыбнулся и жестом пригласил старца сесть на ковер у низкого круглого столика.
В конце беседы сановник сказал, что будет рад видеть Салима и его спутников в своем доме. Салим подумал, что это отличный случай узнать больше о народе, с которым у тюрков издавна складывались непростые отношения.
На следующий день прибыл юноша от Гэ Шу и передал его приглашение. Салим согласился не раздумывая. Он собрал спутников и в сопровождении юноши они отправились в гости. Перед воротами усадьбы, обнесенной глиняной стеной, их с поклонами встретили слуги в коротких синих халатах и жестами пригласили во двор. Старший слуга произнес:
— Добро пожаловать в Юй-Юань, Сад радости!
Взору Салима и его спутников предстал великолепный сад, разделенный на части округлыми арками. Здесь царила настоящая гармония архитектуры и природы. К дому вела дорожка, выложенная мозаичной плиткой. Пройдя мимо пруда с экзотическими рыбы, Салим поднял голову и увидел по краям крыш морды чудовищ. Он понял, что они отпугивали злых духов. Посреди сада стояла скульптура из нефрита, излучавшая зеленоватый свет.
Гэ Шу встретил гостей на пороге своего жилища, приветствовал всех поклоном и, видя, что тюрки не сводят глаз с нефрита, произнес:
— У золота есть цена, а нефрит — бесценен!
Прием начался в большой комнате с традиционной чайной церемонии. Их угостили Кунг-Фу чаем. Они сидели на циновках вокруг низких квадратных бамбуковых столиков, окрашенных темным лаком. Рядом стояли жаровни, а чуть дальше большие фарфоровые вазы, расписанные сценами с журавлями.  Слуги внесли гайвань, специальную чашку без ручек, с крышкой и блюдцем, расписанную узорами. Хозяин дома вполголоса комментировал церемонию:
— Блюдце символизирует основу — землю, крышка — защиту — небо, а сама чаша — человека, уверенно стоящего на земле под защитой.
Слуга внес широкую деревянную доску. На ней были глиняный чайник исинь из фиолетовой глины, котел с нагретой водой, чайная коробка, специальные щипцы, фарфоровая и бамбуковая ложки. В воздухе витал легкий аромат жасмина, слышны были пение птиц и легкие звуки музыки.
Вся церемония состояла из семи этапов: нагревания чайника, демонстрация чайных листьев, заваривания чая, промывания горячей водой, снятия фарфоровой ложкой пузырьков, заваривания и повторного очищения. Чай разливал сам хозяин дома. Он говорил о наслаждении аромата чая, «купании небес в аромате», желая всем присутствующим процветания, благополучия и счастья. Затем слуги внесли десятки блюд из овощей, риса, сладкие пампушки, вино и другие закуски. Среди них были акульи плавники и ласточкины гнезда.
— Здесь есть все, что можно предложить уважаемым гостям. Ну, разве только нет печени дракона или мозгов феникса! — рассмеялся старик Гэ Шу и, сделав широкий жест, пригласил: — Угощайтесь, пожалуйста!
Гости осторожно пробовали незнакомую еду, переглядываясь между собой.
За едой сановник начал разговор о давних контактах его народа с тюрками. Он процитировал текст монаха-путешественника Сюань-Цзана, который побывал в Таразе, Суябе и других местах проживания тюрков. Монаху везде оказывали хороший прием и расспрашивали о его религии.
— Тюрки очень любознательны! Почему вы всегда стремитесь к неизвестному, ваш дух кочевников не знает покоя? — старец Гэ вопросительно посмотрел на Салима.
— Мои предки жили на необъятной территории — от тангутских гор до западного моря, и поклонялись Тенгри. Для них не было преград, они всегда находились в поисках лучших земель и пастбищ, — ответил Салим, держа в руках ласточкино гнездо и сомневаясь, пробовать ли его. – Сейчас мы осваиваем торговое ремесло и снаряжаем караваны в разные страны.
— Наш народ живет в подчинении много веков, и не знает безвластия, мы стремимся к порядку, гармонии, защите своих устоев. Этому нас наставляет учение Дао. В стране должен царить закон и порядок. И нас пугает ваш мир, мир нестабильности.
— Пугает? — Салим удивленно посмотрел на переводчика, правильно ли тот перевел.
— Да, да, пугает и тревожит! За северной стеной всякий раз рождается неведомая энергия, которая угрожает нашему миру.
— Я знаком по рассказам путешественников и купцов, которые побывали за Великой стеной, о вашей стране. И они рассказывали, что видели угнетенный и бесправный народ, который страдает от государства!
— Наше государство и наш император мудро правят народом, какие права еще нужны ему? Крестьянин должен работать в поле, ткачи должны ткать полотно, воин должен служить, а все они должны подавлять свои страсти и желания, быть смирными и придерживаться принципа У-вэя, то есть не вмешиваться в ход естественного миропорядка.
— Насколько я понял, ваши правители вмешиваются во все стороны жизни народа, мнение и желания человека ничего не значат для них. Нет свободы!
— Свободы?! Какая свобода? Зачем она нужна? Наш народ должен подчиняться императору и чиновникам! Канцелярия императора лучше знает, что нужно народу!
— У тюрков ценится личная свобода, возможность самому решать, куда ему кочевать. Единоличной власти над тюрком нет, мы можем подчиниться только самому бесстрашному и справедливому среди нас!
— Нет! Нет! — Гэ замахал руками. — Наш народ не должен видеть такую свободу! Это приведет к краху нашего государства!
— Так зачем же возведена эта северная стена? Чтобы скрыть от народа дух независимости и свободы? — Салим жестом показал преграду.
— Мы внушаем народу, что эта стена ограждает их от набегов варваров! Нет! — старик взглянул на переводчика, и поправился: — От недружественных визитов северных гостей!
— И насколько хорошо это получается? — спросил, улыбнувшись, Салим. Он знал, что на протяжении веков его предки не раз покоряли страну Сун.
— Да, вынужден признать, стена не смогла сдержать конфликтующих с обеих сторон. Когда я служил в столице, мне доносили о тысячах моих соплеменниках, бежавших на север. Я даже пострадал от этих фактов. Меня, вот, в наказание, сослали в этот западный форпост, чтобы я был ближе к тюркам, наблюдал за ними и посылал отчеты.
— Если вы опасаетесь тюркского духа, вам нужно не закрываться, а больше общаться, торговать и наладить тесные взаимовыгодные контакты.
— Наши взгляды и мировоззрения настолько разные, что понадобится тысяча лет для сближения, — сановник вздохнул и погрузился в размышления.
В комнате повисло напряжение. Салим взглянул на своих спутников, пытаясь понять их настроение, однако они не проявляли никакого интереса к беседе. Хасан разглядывал вазы, Аяр вел свои записи, а Ибрагим пытался разглядеть поющих в саду птиц.
В Дуньхуане существовал порядок: иноземным гостям запрещалось находиться на улицах города после заката солнца. Зная об этом, Салим со спутниками поспешили покинуть усадьбу сунского сановника. На прощание они вежливо поблагодарили хозяина.
Как только гости вышли за порог, сановник Гэ Шу уселся удобнее и тряхнул медным колокольчиком. На звон из-за ширмы вышел человек по облику похожий на тибетского монаха. Поклонившись, он смиренно встал перед Гэ Шу.
— Ты все внимательно слушал, Лу Шань?
— Да, господин, я ничего не упустил, — монах сложил ладони перед собой.
— Ты понял, что эти тюрки себе на уме? Мало того, что раньше они облагали данью караваны, нанимались в охрану, так теперь еще желают участвовать в торговле! Они что, хотят быть наравне с согдийцами? Видимо, что-то происходит в Западном Крае. Поручаю тебе присоединиться к их каравану под видом лекаря и побывать в их городах. Мне интересно знать, что происходит в Таразе, Отраре, Яссах, Самарканде и дальше — до самого Мерва.
— Будет исполнено, — преданно поклонился Лу Шань. — Что именно мне нужно узнать? И как я буду передавать сведения?
— В Таразе найдешь лавочника, Субхи. Он сын ханьца и уйгурки. Служит согдийскому торговому дому, а заодно и мне. Я снабжаю его шелком через проходящие караваны, но в последнее время от него не было вестей. Когда встретишь его, покажи вот это. — Сановник протянул монаху половинку монеты. — У него вторая половина. Он поймет, кто ты и расскажет, как переправлять донесения.
Лу Шуань бережно взял монету, осмотрел ее и спрятал глубоко в складках своего одеяния.
— Меня и канцелярию нашей столицы интересуют все, чем заняты тюрки, какие у них планы, не только военные, но и торговые. Состояние их городов. Рынки. Дороги. Постарайся попасть к их правителям, используя свое врачебное знания. К их женам, матерям. Женщины, как правило, болтливы. Действуй мягко, терпеливо. Не спеши. У тебя много времени. Не торопись возвращаться.
 Тем временем отрарский купец занимался обменом и покупкой товаров. Ему оказали помощь вездесущие согдийцы, которых в Дуньхуане было немало. Одному из них, Кишику, Салим привез письмо и посылку от родственника Ратмиша из Баласагуна. Он прочитал зашифрованное послание, проверил содержимое посылки и заметно повеселел.
— Я так рад весточки из родного города! Так скучал по нашим сушенным абрикосами и инжиру! Здесь такой не сыщешь ни за какие деньги!
Салим с улыбкой слушал его и кивал головой, зная, чему именно был рад согдиец. Отрарец прекрасно понимал, что природная сметливость, изящная изворотливость и удивительная находчивость согдийцев позволяли им занять такое важное место на Великой торговой дороге. Их мягкая манера вести переговоры, знание многих языков, тактичное убеждение и взаимовыгодные предложения открывали двери в самых разных странах и дворцах.
В знак признательности Кишик помогал отрарцу с покупкой шелка.
 — Будьте бдительны! – предупредил он, — Ханьцы норовят всунуть иноземным купцам крестьянский шелк. Я научу вас, как различать их.
— Наши люди, согдийцы, проникли во все сферы жизнедеятельности города, есть среди чиновников, служащих города, воинов, купцов, менял, кредиторов. Вся документация в городе ведется на двух языках — согдийском и ханьском, — рассказывал Киши, сопровождая Салима в прогулках по Дуньхуану.
Составляя тщательный список закупок, Салим вслух поучал своего помощника:
— Не покупать такой товар, на хранение которого понадобится большой расход, не покупай того, что может сломаться в дороге или умереть. Рискуй только половиной своих денег. Лучшим товаром можно считать тот, который купил за солиды, а продал за динары. В сделках не следует стесняться, ибо купцы знают, что застенчивость уменьшает прибыль. Особенно не надо стесняться наживы, ибо это основа торговли.
***
В последние дни пребывания каравана Дуньхуане на постоялый двор зачастил тибетский лекарь, поклонник Будды. Его порекомендовал хозяин гостиного двора, когда приболел Ибрагим. Писарь страдал от боли в желудке, видимо, от непривычной пищи. Тибетский лекарь готовил отвары во дворе и однажды с почтением обратился к Салиму:
— Уважаемый господин купец, вы прибыли из земель, где родился и работал Великий Врачеватель Ибн Сина! Я слышал о его книге «Канон врачебной науки». У меня есть мечта посетить ваш край и заняться изучением этого труда. Не буду ли я вам обузой в пути? Мое ремесло и знания могут помочь в трудной дороге. Я могу лечить людей и животных.
Салим вспомнил, что на пути в Дуньхуан он не раз сожалел об отсутствии лекаря в караване. Однако брать с собой в дорогу проповедника буддизма не входило в его планы.
— Хорошо, я подумаю, — ответил он.
Лу низко поклонился и произнес:
— Как скажете…
Когда все торговые дела были улажены, Салим сверил свои записи с бумагами Аяра, а затем дал команду собираться в дорогу. Все приготовления были закончены в короткий срок: товары упаковали, запаслись едой и водой. Все это время Салим думал, стоит ли брать в дорогу буддийского монаха? По опыту он знал, что с иноверцами у мусульман иногда возникают споры, которые могут перерасти в конфликт, если вовремя не вмешаться. К чему лишние хлопоты в дороге? Однако на принятие его решения повлиял случай.
В компании Аяра и Ибрагима он как-то отдыхал под навесом в ожидании обеденной трапезы, когда вдруг послышались крики с улицы. Салим отправил слугу узнать, в чем дело. Через некоторое время тот вернулся взволнованный. Он шел и причитал:
— Спаси и сохрани нас, Аллах!..
— Что случилось? — Салим приподнялся с подушек.
— Господин, плохие вести! Говорят, в Турфане обнаружена черная болезнь, по дороге туда видели трупы с черными пятнами на теле. О, Аллах! Что же нам делать? Как мы вернемся?!
— Замолчи! — Салим крикнул на него и сжал кулаки.
Во дворе началась суматоха, люди бегали туда-сюда, Хасан и другие участники каравана обступили Салима. Он поднял ладонь, призывая успокоиться:
— Нам нужно узнать точно, не поддавайтесь панике и слухам! Хасан, иди на рынок и узнай у согдийцев, так ли все на самом деле?
Салим пригласил лекаря и других спутников присесть.
— Насколько опасна эта болезнь?
— Если это так, это очень страшная новость, — ответил тибетский монах. — От этой болезни нет снадобья. Как она распространяется, тоже не известно. Лучше бежать от нее.
Салим тяжело вздохнул и задумался: «Бежать…Но какой дорогой?»
— А если мы спрячемся в горах? — предложил Аяр.
Салим ничего не ответил на слова кадия и взглянул на писаря, ожидая его предложения.
— Когда я переписывал труды географов в Испиджабе, видел карту, где был нанесен северный маршрут, через Пестрые горы, через земли басмалов и карлуков, — тихо сказал Ибрагом.
Салим с интересом посмотрел на него и произнёс:
— Я слышал о меховом пути, это гибельная дорога!
— Господин, — прервал наступившее молчание монах Лу Шань. — Если подтвердится страшная весть, мы должны как можно скорее покинуть этот город! И предстоящая дорога, как бы не была она опасна, будет для нас спасением от надвигающейся опасности!
Салим встал, оглядел присутствующих, потом перевел взгляд на двор и решительно сказал:
— Да, мы должны возвращаться! Срочно надо найти проводника!
Лу Шань вызвался найти местного провожатого и уже хотел отправился на его поиски, но тут Салим вспомнил о его просьбе отправиться вместе с ними и остановил его:
— В дороге нам понадобиться лекарь. Ты можешь отправиться с нами, если еще не передумал.
Лу низко поклонился и радостно произнес:
— Благодарю, господин!
— И помни, что ты только лекарь, а не буддийский монах, — добавил Салим.
— Я все понимаю, уважаемый. Я не проповедник, а всего лишь лекарь, — согласился Лу Шань.
Салим расплатился с хозяином гостиного двора. Тот долго уверял, что волнения напрасны: если город закрыть, то можно долго пережидать любые напасти. Салим поблагодарил его за гостеприимство и еще больше убедился в том, что нельзя задерживаться в городе: неизвестно, сколько времени караван проведет здесь.
Тем временем вернулся Хасан, его трясло от волнения. Он поведал, что сведения о болезни точные и уже запрещены выезды по дороге в Турфан. Город готовится к закрыть ворота, все, кто хочет покинуть Дуньхуан, должны сделать это в течении трех дней.
Салим ходил между верблюдов. Он в волнении теребил их привязи, отчего медные колокольчики звонко гремели. Погонщики, слуги, Темир, Ибрагим и Аяр шли за ним, ожидая приказов.
— Поднимайте верблюдов! Мы выходим! — Салим решительно ударил хлыстом по задним ногам рядом сидящего драмадера.
Все пришло в движение, участники каравана занялись своими обязанностями. Прибежал монах Лу, ведя за руку местного тангутского подростка:
— Этот юноша уверяет, что не раз провожал путников к северному пути за озером Эби Нур.
Тангуткий проводник часто кивал головой и спрашивал, какую цену ему заплатят.
— Если проведешь нас верно, без обмана, получишь вдвое больше, чем тебе платили раньше! — Салим уже сидел на своей лошади и отдавал последние приказы.
С шумом и криками, поднимая клубы пыли, караваны, одинокие всадники и пешие паломники выходили из города, еще вчера такого людного, богатого и гостеприимного, и который вмиг превратился в опасное место, из которого хотелось бежать!
***

Двигаясь на север, караван прошел десять фарсахов без отдыха. После того, как они преодолели первый перевал, пейзаж сменился с пустынного на предгорный. Животные осторожно ступали по мелким острым камни и обходили валуны, скатившиеся с гор. Движение замедлилось.
Салим подумал о привале. Молодой проводник словно прочитал его мысли. Поравнявшись с его лошадью, он с помощью жестов, тюркских и согдийских слов сообщил, что им необходимо отдохнуть: впереди их ожидал трудный переход через другой горный перевал.
Во время стоянки у пресного озера Эби-Нур, тибетский монах рассказал, что это место считается самым ветреным, а в это время года горячий ветер дует со стороны пустыни Гоби.
— В этом проклятом месте ветер бывает такой силы, что может унести людей и животных, он вырывает деревья с корнем, а на озере поднимаются волны высотой в два человеческих роста. Мы должны держаться вместе.
Лу держал в руках джутовую веревку. Увидев ее, Салим догадался, что хочет предложить монах.
— Хорошо, я прикажу связать животных между собой и выстроить их цепью, а людям необходимо будет привязать себя к седлам.
— И еще. Ветер несет мелкие острые камни, — добавил монах.
Салим посмотрел на Хасана.
— Ты слышал?
Хасан все понял и убежал раздавать указания. Ночлег у озера прошел спокойно, животные и люди хорошо отдохнули. Все вели себя обыденно, но Салим нутром чувствовал гнетущую тишину. Она будто зависла над караваном и давила со всех сторон. Природа не подавала признаков жизни — не щебетали птахи, не стрекотали кузнечики…
Монах и проводник молились у камня с начертанным на нем изображением Будды. Слуги собирали пожитки, проверяли снаряжение. Костры еще тлели и струйки дыма раскачивались над ними на ветру.
Салим решил прогуляться к озеру. Там он увидел искривленные на ветру деревья с повязанными на верках лоскутками ткани. Рядом с темными пятнами кострищ были разбросаны черепа и кости животных. Вернувшись обратно, он увидел, что все необходимые приготовления были уже сделаны. Собрав всех, Салим совершил молитву.
— Ну, что ж, все мы в руках Всевышнего! В дорогу! — Салим вскочил на коня, привязал себя к седлу, затем посмотрел на остальных, проверяя, все ли поступили так же.
Пройдя вдоль озера, караван медленно вошел в широкое ущелье. С обеих сторон стояли высокие снежные горы, вершины которых прятались в облаках. У Салима долго разглядывал облака, они причудливо клубились в небе, изменяя цвет. Картина завораживала.
И тут вдруг поднялась пыль, сухая трава тут же пригнулась к земле. Ветер задул из ущелья. Салим обернулся и вопросительно посмотрел на монаха, едущего следом.
— Это Сайкан, — крикнул монах Лу Шань. — Местные жители называют его «Кровавым ветром». Он рождается в тюркских степях.
Салим кивнул и закрыл лицо шерстяным платком, оставив только узкую щель для глаз. Ветер усиливался и шел порывами; то с силой разрывая пространство, бросая пыль и камни навстречу, то ослабевал. Идущие впереди верблюды останавливались, изгибая длинные шеи, пытаясь увернуться от камней. Погонщики не давали им стоять, подгоняя криками и палками, иначе весь караван встанет. Лавина пыльного воздуха с сильным гулом неслась по ущелью с увеличивающейся скоростью! К ветру присоединился дождь. Стихия всеми силами пыталась остановить караван.
Салим повернулся спиной к ветру и увидел, как животные сбились в кучу, лишь веревка удерживала их вместе. Караван очень медленно двигался вперед. Земля, вода и небо соединились во время этого урагана. Ветер был настолько сильным, что Салим вынужден был остановить караван. Погонщики собрали всех верблюдов вместе, и также, как это было в пустыне Такламакан, все спрятались за животными. Никто не знал, как долго им придется пережидать ненастье.
«Воистину, это буря между мирами! — подумал Салим. — Но какой же силы должен быть встречный ветер, чтобы остановить эту стихию? О мудрость божья!» От этой мысли Салиму стало не по себе, но он быстро взял себя в руки и даже смог с улыбкой похлопать по плечу сидящего рядом с ним Хасана. Тот был напуган. Пытаясь приободрить его, Салим громко выкрикнул, стараясь перекричать ветер:
— Мы тюрки, мы никогда не склоним головы перед стихией!
Хасан растерянно кивнул в ответ и начал молиться.
Лил дождь, а ветер продолжал бросать камни на скучившихся в круг животных и людей. Однако буря, будто устав от того, что все они стойко держатся, начала постепенно ослабевать. Не дожидаясь, когда все закончится, Салим приказал двигаться дальше. Им необходимо было вырваться из этого ада. Лишь у выхода из ущелья стихия окончательно утихла. Первое, что они увидели, было большое озеро, окрашенное заходящим солнцем в кровавый цвет.
— Сделаем привал на берегу!
Салим указал хлыстом в сторону озера.
***

Прогуливаясь утром вдоль берега с Хасаном и Аяром, Салим показал на мерцающую поверхность воды:
— Смотрите, вода меняет цвет, она похожа на ковер или цветущую степь!
— Да, уважаемый, местные племена так и называют это озеро и эти горы — Ала-коль и Ала-тау, то есть Пестрое озеро и Пестрые горы. — Аяр указал рукой на окружающие горы и озеро.
Салим в восхищении переводил взгляд с озера на горы.
— Господин, мои воины просят разрешения выехать на охоту, они видели следы джейранов, — обратился Темир и добавил: — Давно мы не ели свежего мяса!
Салим огляделся вокруг: горы стояли близко и местность была незнакомая.
— Хорошо, но без охраны мы не будем чувствовать себя спокойно...
— На охоту отправятся только три воина, остальные останутся здесь, — успокоил Темир.
К вечеру охотники вернулись с двумя тушами джейранов, и слуги тут-же зажарили их на огне. За ужином Салим обсудил вместе со всеми дальнейший маршрут, а после сытного ужина все отдыхали у тлеющих костров. Хасан произнес в тишине:
— Эх, как же скучно без наших музыкантов…
— Да, весело было под звуки их кобуза, душа отдыхала, надеюсь, что они нашли благодарных слушателей в Дунхуане, — согласился Ибрагим.
— Придется самим развлекать себя, рассказывая всякие сказки и небылицы, — Салим попытался вспомнить что-нибудь, но после обильной еды его клонило в сон: — На следующей стоянке будете по очереди сказителями. А сейчас спать!
Салим встал и направился к своей палатке. По пути он хотел проверить охрану, но глаза уже слипались и еле переставляя ноги, он дошел до постели и погрузился в сон.
***
— Ураагх! Ураагх! Ураагх! — гортанные крики разорвали ночную тишину.
Всадники в черных лохматых шапках внезапно ворвались на стоянку каравана, стреляя из луков в сонных людей. Они пытались угнать верблюдов и лошадей. Охрана заняла оборону вокруг животных и вступила в схватку с налетчиками. Крики, стоны раненых, лязг оружия, ржание лошадей и рев верблюдов сотрясли сонный лагерь.
Шум разбудил Салима, он вскочил и, схватив саблю, выскочил из палатки. Уклоняясь от стрел, побежал в сторону верблюдов.
Погонщики стояли перед животными, выставив вперед копья. Слуги в растерянности пытались укрыться за круглыми щитами и падали, сраженные стрелами. Разбойники окружили их плотным кольцом и обстреливали из луков. Салим решил прорваться к своим спутникам и бесстрашно бросился на разбойников. Ударив одного из них саблей по спине, он стал пробиваться дальше, но тут Салим почувствовал боль в правом плече и упал под ноги ревущего дромадера…

5 глава

АБДУЛЛ


 «Закаленное железо не будет долго лежать без применения»
Тюркская поговорка



Абдулл задремал за низким столиком, переписывая хадисы.
— Эй, переписчик!
Голос заставил его вскинуть голову. Перед ним стоял седобородый имам  в полосатом халате и зеленом тюрбане.
— Когда я получу заказ!? О, Аллах, усмири мой гнев! — сердитый, дребезжащий голос гремел в тесной комнате, где Абдулл жил и работал.
— Приветствую Вас, уважаемый ходжа ! Прошу прощения, сегодня Вы получите хадисы! — Абдулл покорно склонил голову и, указав на столик, попытался оправдаться:
— Ночью у меня закончились чернила, пришлось дождаться утра, чтобы их купить. Еще раз прошу простить меня…
Рассерженный старик шагнул к столику, взглянул на бумаги и, его сердитое выражение лица сменила улыбка. Перед ним были листы самаркандской бумаги, исписанные красивой арабской вязью.
— Вижу, что ты стараешься, — произнес имам мягким голосом. — Здоровья твоим рукам! Ты делаешь богоугодное дело!
— Благодарю ходжа! Вы не утруждайте себя, вечером я сам принесу хадисы в мечеть. 
Абдулл проводил имама к выходу, затем вернулся к столику. Почистив гусиное перо, он продолжил работу.
Уже два месяца Абдулл трудился над заказом, который ему удалось получить впервые после прибытия в Тараз. Все это время его не покидали мысли об отрарском караване, который ему пришлось оставить. Единственное, что удерживало его, было обещание отправиться вместе с ним в империю Сун. Он испытывал чувство вины за свой поступок. Однако, сидя в зиндане, Абдулл готов был пойти на многое, чтобы вырваться на свободу. На удачу появился Салим. Этот добрый купец освободил его, уплатил долг Махмуду и взял с собой спутником. Проехав из Баласагуна до перевала на пути в Кашгар, Абдулл засомневался в необходимости своего путешествия.
«Этот купец взял меня с собой, чтобы я развлекал его в дороге!» — эта мысль задела его самолюбие и заставила сделать паузу. Абдулл отложить перо, чтобы не испортить текст. В воображении тут же всплыло лицо Салима. Мысленно Абдулл представил, как отрарский купец спросил: «Почему же ты не сказал прямо, не объяснил?»
— Не знаю, наверное, не хватило духу… Кто знает, что меня ждало в этом путешествии? Почему я должен был ехать туда, куда не желаю?! Меня влечет совсем в другую сторону. В города, где процветают науки, искусства и поэзия! — вслух произнёс Абдулл, но, спохватившись, встряхнул головой, разгоняя наваждение.
Он тихо рассмеялся, вспомнив, как во время разговора с Салимом изображал из себя софийского последователя, критиковал взгляды и ремесло своего спасителя, а тот спорил с ним. Ему было невдомек, что Абдулл провоцировал его, чтобы поссориться и отдалиться. Узнав о встречном караване, он решил, что это был шанс вернуться обратно. Днем во время водопоя он отвел мула на стоянку хорезмийцев, договорился с охранником и на рассвете присоединился к ним.
Уже будучи в пути Абдулл обратился к караван-баши:
— Позвольте мне ехать в вашем обществе, окажите свою защиту бродячесу поэту! — Абдулл пояснял, что не по своей воле ехал в отрарском караване, и что у него нет денег, чтобы заплатить.
Он договорился, что по прибытию в Баласагун отдаст в уплату своего мула. Не заезжая в город Абдулл расстался с мулом и присоединился к другому каравану, состоявшего из суфийских паломников, проповедников и бродячих строителей. Караван направлялся в Тараз. Сердобольные дервиши приняли его, поделились едой, водой и усадили рядом с погонщиком верблюдов.
Прибыв в Тараз, он первым делом отправился в местную мечеть, где договорился с имамом о переписке хадисов. Работая над заказом, Абдулл редко выходил в город, лишь чувство голода заставляло его откладывать калам. Он шел на ближайший рынок к съестным лавкам.
Аппетитный вид кебабов из свежей баранины, кавурдаков из печени, всевозможных пирожков с разнообразными начинками, печеной самсы, сочных птичьих тушек и дымящегося плова кружили голову голодному поэту. Настоящим мучением была для него прогулка среди всего этого изобилия. Острые, пряные, возбуждающие и распаляющие аппетит запахи ударяли в нос, заставляя ускорять шаг. Стараясь обходить манящие и изобилующие ароматными блюдами прилавки, Абдулл подходил к скромным столикам с лепешками и айраном. Перекусив и вдохнув запах свежеиспеченного хлеба, напоминавших ему лепешки из Испиджаба, Абдулл возвращался по узким улицам Тараза в свою комнату.
Все эти запахи, суета галдящей толпы, беготня детворы вдоль городских арыков за деревянными лодочками, смиренно идущие ученики медресе, одинаково одетые в светлые домотканые халаты, напомнили Абдуллу его родной город. Он покинул его в пятнадцать лет. Он часто воспоминал, как мать заворачивала еще теплый хлеб в белую ткань и укладывала в его сумку, провожая в медресе, как отец повторял слова об усидчивости и терпении, как журчала вода в арыке у дома, как смешно передразнивал учителя-богослова его друг Юлдаш.
Когда Абдулл решил уехать с караваном в Сыгнак, оставшись один после гибели отца и дяди на войне, Юлдаш не хотел понять и принять этого, задавая наивные вопросы, от которых у Абдулла наворачивались слезы:
— Почему? А с кем я буду ходить в медресе? В библиотеку? Бегать на рынок, смотреть на бродячих артистов? С кем я буду мечтать о славе, подобной Аль Фараби, соревноваться в стрельбе из лука и в написании текстов красивым письмом, заглядывать в паланкины девушек из цитадели, когда их несут по базару? С кем буду глядеть на звездное небо, лежа на крыше нашего дома?!
Абдулл обнимал друга со слезами на глазах и отвечал ему:
— Я не могу остаться! Здесь все напоминает мне о безмятежном детстве, меня гложет тоска, и тяжесть лежит на сердце! Я должен покинуть Испиджаб, хотя бы на время…
«Вернется ли когда-либо та наивность, желание увидеть чудеса, вера в справедливость Бога, уверенность, когда близкие рядом и всячески оберегают тебя, — думал Абдулл спустя многие годы. —  Разве это было не лучшее время в жизни? Время мальчишеской беззаботности и любви матери, отца и Всевышнего! Когда знаешь ответы на любые вопросы.»
Однако с той поры тяга к неведомому осталось в Абдулле навсегда. Он почти каждый день совершал небольшие, порой случайные открытия, наблюдал интересные события и испытывал увлеченность всем этим. В детстве маленького Абдулла, возвращавшегося из медресе, родная улица встречала ароматными запахами хлеба из тандыра, горячего молока, сушеных трав и звуками ежедневных домашних забот. Повзрослев, он скучал по спокойному голосу отца, его нравоучениям, красноречивым жестам рук, мимике тонких бровей и черных глаз. Он с улыбкой вспоминал немногословную мать, колкости брата и сестры.
Вышагивая утром по вымощенным улицам города на учебу, Абдулл наблюдал, как трудолюбивые жители Испиджаба ежедневно создавали домашнюю утварь, керамические, деревянные, кожаные, металлические изделия для мирной жизни и защиты, шили одежды, строили дома, созидали свой мир, уклад и поддерживали порядок. На улицах его приветливо встречали соседи, родственники отца из племени чигили, горожане в третьем поколении. Все жители Испиджаба чувствовали себя единой, большой семьей и дружно вставали на защиту города от набегов кочевников с востока, или персов с запада. У горожан была мечта сделать свой Белый Город великим, затмить славу Багдада и Мерва. Над этой мечтой они трудились ежедневно, самоотверженно и сосредоточенно, с каждым годом приближая это время.
— Сынок, не надо копить богатство, в конце концов, мы, уходя из мира, ничего с собой не заберем, кроме жизненного опыта. Вот это и надо оставлять после себя, — наставлял отец, переписавший много книг за свою жизнь, и впитавший мудрость из них. — Учись создавать что-то полезное, красивое, вдохновляющее! Даже небольшая его величина, возможно, даст надежду и укрепит чью-то Веру!
Заметив, что сын интересуется рукописями, отец отдал его обучаться каллиграфии, напутствовав словами:
— Запасись терпением, это воспитает твой характер. Ты научишься ждать и наблюдать. Раскроются твои скрытые возможности. Оставшись наедине с бумагой, каламом и своими мыслями, ты познаешь себя. И самое главное — ты создашь красоту, искусство, лицезрение которого приносит людям радость и любовь к Богу.
Однако мальчика манило небо. Абдулл часто разглядывал его по ночам и в глазах мальчика мерцали звезды, его не пугала темнота в бездне тьмы, она рождала в нем вопросы, на которые он искал ответы. Увлечения Абдулла заинтересовали учителя, седого дамула . Он часто слышал от ученика вопросы о небесных светилах, законах мироздания и человеческой души.
 — Какой любопытный, неугомонный малый, — усмехаясь, говорил он. — Изучи сначала основу — грамоту, потом приступишь к другим наукам! Они откроются тебе в книгах, в них ты найдешь ответы на все свои вопросы.
Затем, обращаясь ко всем ученикам, наставлял:
— Знайте, что в темноте свет лампады кажется ярче, так и ваши души, получившие знания, засверкают среди общего мрака и темноты нашего времени. Несите свой свет повсюду, зажигайте другие сердца, помогайте людям шире раскрыть глаза!
Строгий учитель обучал Абдулла основным почеркам каллиграфии, куфийскому письму и тауки . Уста-каллиграф внушал подростку, что это ремесло самое благородное и даже простое созерцание текста осветляет душу.
Оказалось, что это был еще и хороший способ заработка. Сейчас Абдулл был благодарен отцу, что направил его: долгие и трудные уроки в медресе теперь окупались с лихвой.
Узнав, что Абдулл хороший каллиграф, заказчики заваливали его работой, среди них он выбирал самых щедрых. «Мое желание сочинять всегда было выше, чем корпеть над текстами толстых книг, чаще всего богословских и раздутых восхвалений правителей. Следуя поэтическим образам, я встал на путь бродячего поэта, ищущего счастье и идущего за мечтой» — вспоминал Абдулл, извлекая из памяти те незабываемые ощущения, когда сложились первые рифмованные строки.
В то время, после многочисленных заучиваний священных текстов и поэм, маленький Абдулл, подражая, стал сам сочинять рифму, слагая слова в красивую строчку и звучные предложения. Окружающие были восхищены этой его способностью и их эмоции, гордость родителей, уважение среди сверстников окрыляли и вдохновляли подростка.
— Поэзия — самое свободное проявление человеческого духа, — говорил ему учитель каллиграфии, он много цитировал ученикам строки из сочинений Юсуфа Баласагуни и Абулькасима Фирдоуси. —  Цари приходят и уходят, а поэзия остается!
Будь весел и люби судьбу свою,
как птица воздуха звенящую струю,
о прошлом позабудь, грядущим утешайся,
живи и радуйся живому бытию!

Вспоминал эти строки в скитаниях бродячий поэт. Он оттачивал свой дар на базарных площадях и пирушках богачей. Одну историю из своих многочисленных приключений, случившуюся за прошедшие двадцать лет жизни, Абдулл вспоминал с горькой улыбкой. Вечная нехватка денег толкала его на выполнения поэтических заказов, и вот в Дженте после выступления на рынке к нему обратился местный придворный, пожелавший получить хвалебную касыду о себе.
— Подобно тому, как красавице нужно зеркало, чтобы увидеть свое лицо, мне нужен поэт, восхваляющий меня! И пусть поют эту поэму люди! — заявил богач.
Сановник захотел, чтобы Абдулл украсил и воздал ему хвалу, пообещав щедрую оплату. Не зная ничего об этом человеке, Абдулл взялся за написание короткой поэмы. Уже во время сочинения он узнал от горожан, что сановник не отличается добродетельностью и справедливостью, но все же продолжил, надеясь на честное слово заказчика.
— Избранник судьбы, достойный сын своего рода на твоем челе печать мудрости и мудрейших, твоя рука щедра и твое сердце, пылая огнем, не знает страха… — так начиналась касыда, посвящённая сановнику из Джента.
Услышав ее, горожане смеялись, отпуская самые унизительные эпитеты и неприличные шутки в адрес автора и заказчика. Хотя богачу хвалебная поэма понравилась, он огорчился, увидев уничижающую реакцию своих соплеменников. И отказался платить. Абдулл напомнил ему о договоре.
— Эй, стихоплет, я был доволен словами этой касыды, так довольствуйся и ты моими словами! Я благодарю тебя! — со смехом ответил богач и выпроводил поэта за дверь.
Задумался Абдулл и решил отомстить скряге-заказчику, сочинив теперь такую песню, в которой жестко высмеял сановника, его скупой характер и низменный поступок.
В этом мире неверном не будь дураком:
Полагаться не вздумай на тех, кто кругом…

Услышали первые строки касыды на базаре. Народ тут же подхватил песню и стал всюду весело и громко распевать, в застольях, за работой, на рынках, особенно под окнами жадного богача.

С ослами будь ослом — не обнажай свой лик!
Ослейшего спроси — он скажет: «Я велик!»

Хотя Абдулл не упоминал имени своего обидчика, горожане знали, кто является «героем» этой песни. Пристыженный сановник не находил себе места, и как только он появлялся в людном месте, рядом раздавались слова:

Я знаю мир: в нем вор сидит на воре,
Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом,
Бесчестный — честного стыдит,
А капля счастья тонет в море горя…

В городе прошел слух, что за этим сочинением последует другое, еще более оскорбительное и позорное. Не прошло и нескольких дней, как среди тесных лачуг рабата, Абдулла разыскал обеспокоенный сановник. Он долго уговаривал поэта не сочинять больше про него стихов и просил принять мешочек с динарами. Абдулл взял деньги, думая о том, что бедность толкает поэта писать не только хвалебные песни, которые забудет народ, но способствует сочинять обидные строки, которым суждено будет остаться на устах и памяти людей.

Наступили сумерки. Абдулл, наконец, написал последние слова рукописи хадисов и в ожидании, пока высохнут чернила, решил прогуляться к местному караван-сараю. На улицах Тараза появились сторожа, ночные служители, готовые стучать своими деревянными колотушками, традиционно приговаривая: «Спите, жители благословенного Тараза! Все спокойно!»
В тот день небо над городом выглядело необычно. Создатель выкрасили его в глубокий синий цвет. Белые глинобитные и каменные дома выглядели холодными, местами поигрывая металлическими оттенками, а округлые зеленые кроны деревьев превратились в бронзовые силуэты неведомых созданий. Изменялись даже звуки ночного города. Громкая трескотня, порхание крыльев, свист птиц, насекомых и сверчков казались нестройными мелодиями курая, асатаяка и сабызги , стуки сторожей настраивали на умиротворяющий лад, шорохи листьев при легком дуновении походили на перешептывание влюбленных, плеск воды в арыках напоминал тихие разговоры людей, передающих слухи и сплетни на рынке, а растворяющиеся в легкой дымке небесные светила мерцали словно затухающие лампады под сводами мечети.
Несмотря на позднее время в караван-сарае царило оживление, слуги и погонщики готовились в дорогу, упаковывали тюки, плотно привязывая их цветными ворсовыми веревками на спины верблюдов. Между ними ходил светловолосый караванщик, в цветастом халате, с капюшоном. «Похоже, согдийский караван» — догадался Абдулл.
— Мир вам! — Абдулл приблизился к согдийцу. — Куда путь держите? Согдиец исподлобья, оценивающе, взглянул на него и процедил: — И Вам… Зачем интересуетесь?
— Я мусульманин, изучающий адаб , если ваш караван отправляется на запад, то хотел бы присоединиться к вам. Я могу заплатить нужную сумму!
Взгляд караванщика подобрел.
— Ищущий знания мутаалим ? Много вас сейчас кочует из одного города в другой. Мы отправляемся в Гургандж, завтра на рассвете. Приходите, как выйдет утренняя звезда, с оплатой договоримся.
Поблагодарив и раскланявшись, Абдулл вернулся в свою комнату, быстро свернул высохшие рукописи, перевязал сверток цветной нитью и утром направился в мечеть. На следующий день он уже сидел на лохматом верблюде-бактриане среди джутовых мешков, наполненных ячменем, и покидал просыпающийся город Тараз.



6 глава

КАЯЛЫК

«В родном краю и воздух исцеляет…»
Тюркская поговорка

— Хааасаан, Хааасаан, принеси быстрее воды! — растягивая слова, тибетский монах жестом показывал на деревянную чашку. — Наш господин открыл глаза.
Хасан от радости побежал на призыв, спотыкаясь на камнях. В руках он держал торсык с водой.
— Слава Аллаху! Он услышал наши молитвы! — Хасан присел рядом с монахом.
Салим с трудом приоткрыл глаза и увидел лица склонившихся над ним лекаря и Хасана. Попытался что-то сказать, но изречь ему удалось лишь какое-то неразборчивое глухое бормотание.
— Вы ранены, стрела прошла выше сердца, десять дней мы молились, чтобы ваша душа вернулась в тело, — тибетский лекарь поклонился и поднес к губам Салима чашу с темной жидкостью. — Выпейте, господин, это снадобье из трав, оно придаст вам сил.
— Мы защитили караван и товар, господин! Разбойники ранили пять слуг и Ибрагима. Один погонщик, к несчастью, умер от ран, — быстро проговорил Хасан.
Салим закрыл глаза, вспоминая ту ночь. Его беспокоил вопрос: «Почему Темир со своими воинами не услышали приближение нападавших?»
— Хозяин, эти разбойники подошли так тихо и незаметно, потому что обмотали копыта лошадей войлоком и завязали им морды, оружие было также обернуто тканью, наши охранники не успели предупредить нас, — объяснил Хасан, будто читая мысли Салим. — Это были настоящие шайтаны, ночные дьяволы, они потеряли троих и умчались прочь также быстро, как появились. Местные кочевники узнали в них кара-китаев, пришедших в эти края из северных районов империи Сун.
Монах сделал жест рукой Хасану, чтобы тот замолчал и ушел. Прошло еще несколько дней, прежде чем Салим смог сидеть. Люди из каравана подходили к нему, желали скорейшего выздоровления. Салим только кивал им в ответ. Когда Темир молча пожал ему руку, Салим увидел в глубине его карих глаз братскую боль и жалость.
«Да, Слава Аллаху, я сделал правильный выбор. Они не подвели, не бросили в трудную минуту, сплотились вместе. — От волнения у Салима подкатил ком к горлу, он закрыл глаза, будто задремал. — Необходимо их вознаградить за преданность по заслугам. Монах тоже сослужил добрую службу, надо будет помочь ему найти труды Ибн Сины».
Отрарский купец быстро шел на поправку. Он заметил, что после пережитого стал видеть мир совершенно другими глазами. Его радовали мелочи, на которые раньше он не обращал внимание. Купание воробья в лужице или неожиданное появление серебристой рыбы на ровной глади озера вызывали у него добрую улыбку. Он примечал первый солнечный луч, брошенный на утреннюю траву, и звон колокольчика на шее проснувшегося верблюда. Все эти впечатления напомнили ему детство, когда он, будучи еще совсем ребенком, открывал для себя мир в родном Отраре. Салим с теплотой вспоминал, как с любопытством разглядывал вещи, привезенные заморскими купцами на местный рынок, как с друзьями бегал в пригородные мастерские-рабаты, чтобы увидеть красивые кувшины, что рождались в трудолюбивых руках гончара, а под ударами тяжелых молотов появлялись острые мечи и сабли. Все эти воспоминания пробуждали в нем позабытые чувства, наполняя теплом раненное тело. Эта теплота действовала на рану, словно волшебный бальзам из святого источника.
Стоянку несколько раз посещали кочевники-карлуки . Они предлагали свои изделия, были доброжелательны и гостеприимны. Узнав, что на караван напали разбойники и есть раненные, они указали дорогу к целебному источнику.
Приближалась осень. Сначала задул холодный ветер, а потом стоячая вода в приозерных лужах стала покрываться ледяной коркой. К этому времени Салим уже мог уверенно держаться в седле и переносить долгие переходы. Не сговариваясь все начали готовиться в дорогу. Хасан показал себя умелым помощником, за время путешествия он многому научился и теперь мог сам вести караван.
Наступил тот день, когда Салим поднял всех в дорогу. Его спутники уже соскучились по звону колокольчиков на шеях верблюдов, люди весело переговаривались, шутили и распевали песни. Они направлялись в город Каялык.
По дороге попадались встречные караваны. Салим отправлял к ним Хасана, чтобы предупредить о том, что происходит по другую сторону Пестрых гор. За сопкой показалось селение, уютно расположившееся между холмов. Рядом текла стремительная горная речка. Вокруг поселения раскинулись яблоневые сады, радуя взгляд своими яркими плодами. Дорога тянулась между садами и местные жители, занятые сбором урожая, приветствовали и угощали путников сочными плодами.
За садами показалась высокая глинобитная стена. У восточных ворот караван встретила охрана и после короткого разговора, позволила въехать в город. Сразу за воротами их встретили чашей кумыса, которую преподнёс городской управляющий в окружении служащих.
— Добро пожаловать в наш благословенный город! Мы всегда рады купцам! Приветствуем вас!
Салим сошел с коня, сняв по обычаю карлуков свой колпак, он приложил его к груди с поклоном. Приняв чашу с кумысом, отпил немного и передал ее дальше своим спутникам. Они проделали то же самое. Жители города встретили восторгами уважение иноземцев к своим традициям. Вернув пустую чашу, все откланялись и последовали дальше.
Проехав мимо мечети и бани, караван свернул на узкую улочку, где находился гостиный двор. Он был обнесен саманной стеной и утопал в зелени. Это было уютное и тихое местечко. Посреди двора Салим увидел небольшой водоем, по обеим сторонам от него сплошной стеной тянулись строения со множество комнат для гостей. Постояльцев тут было немного, поэтому каждый смог выбрать комнату для отдыха.
На следующий день, накинув на себя длинную шерстяную накидку, Салим с Хасаном и Аяром отправились прогуляться по узким улочкам Каялыка. По ним разгуливал холодный ветер, разнося дым, поднимающийся из глиняных жилищ, лавок и уличных жаровен, где готовили еду для горожан и гостей.
Первым делом они посетили мечеть в центре города. Войдя во внутренний дворик, их взглядам предстала балюстрада из деревянных резных колон, освященных ярким светом из арочных окон. Внутренние и внешние стены были украшены резной терракотой, а по периметру темно-синей керамической плиткой с растительным орнаментом. По центру юго-западной стороны находился искусно вырезанный из дерева михраб. Их встретил имам мечети, смиренный старец, опирающийся на посох. После чтения намаза они присели на ворсовый ковер. К удивлению, ковер на полу оказался теплым. Увидев удивленный взгляд Салима, имам объяснил:
— Мечеть обогревается канами, встроенных в стены и пол, по ним идет теплый воздух из очага снаружи. Наши мастера все предусмотрели, пусть будет доволен ими Аллах!

***
На входе в рынок их встретили служащие и охрана. После приветствия они сразу же предупредили о правилах торговли.
— Помните, за порядком здесь наблюдает главный мухтасиб , справедливая Кулян-Темир, — напутствовали их служащие рынка.
— Вы слышали, мухтасиб — женщина! — восхитился Хасан, оглядываясь по сторонам.
— Мы находимся среди племен, где женщины не довольствуются одним только занятием у домашних очагов. Они воинственны и независимы, такой у них характер, — спокойно ответил Салим.
Базар Каялыка не удивил Салима своими товарами. Здесь он увидел обычные кожаные колчаны и переметные сумки, была расписная деревянная посуда и пояса с серебряными накладками, но все это можно было купить в Отраре. Лишь позже Салим понял, что Каялык славился продажей различных металлов. Их добывали в горных рудниках, плавили на месте и привозили на местный рынок.
Караваны, груженные ценным металлом, расходились из Каялыка во все стороны Великой торговой дороги. В местных кузницах ковали оружие, его качество способно было удовлетворить спрос самых требовательных покупателей.
Расхаживая по базару, Салим услышал согдийскую речь и подумал: «Наверное, нет места на земле, где бы они не торговали!»
Оружейные ряды занимали целый квартал. Хасан задержался у лавки с крупными железными трехперыми наконечниками, булавами, мечами, кольчугами, похожими на балхские.
— Этот сложный наконечник издает громкий свист во время полета, — объяснил продавец, крепкий горожанин с крупными жилистыми руками. Для убедительности он издал протяжный свист.
— А теперь, представьте, тысячи стрел летят на врага, каково будет их ушам?! Они же сойдут с ума от страха, — добавил продавец стрел, довольный произведенным впечатлением.
— Такими длинными мечами воевали наши предки, — расхваливал продавец свой товар в другой лавке. — Оружие, которое ковали здесь, когда-то покорило все земли, от наших гор до самой Византии! Об этом еще помнит народ.
— Такую булаву может поднять только гигант Алпамыш-батыр ! — Восхищался Ибрагим, осматривая шипы на большой боевой палице.
— Вы правы, это оружие для батыров! — С улыбкой ответил лавочник, щуплый старик с короткой седой бородой. — Таких великанов много среди карлуков, кочующих здесь, между горами и пестрым озером. Я и сам, когда был моложе, размахивал булавой во время битв, правда, она была меньше, чем эта.
— А что, на самом деле всеми порядками на этом рынке заправляет женщина? —Хасана распирало любопытство.
— Да, Кулян-Темир заботится о нас. Эта хатун  много сделала для нашего рынка, ведь он основан еще ее мужем, славным и достопочтенным Темиром! Свое имя он получил потому, что всю жизнь добывал железо. Никто уже не помнит, прозвище это или имя. Он родился и вырос среди кочевников. Возил к нам железо, медь и серебро с Алтая. Издавна наши предки добывали там металлы на рудниках. Наш Темир стал очень уважаемым и богатым господином, но не возгордился и вел простую жизнь горожанина, помогал страждущим. Он построил много зданий в Каялыке. Если вы видели наши мечети, бани, медресе, то это его заслуга. И этот рынок, который славится своими железными изделиями, построил тоже он. Жаль, что Темир покинул нас очень рано. В глубине Алтайских гор на его караван напали разбойники, — старик вздохнул и устало присел на шкуру медведя, накинутую на скамью.
— Ах, да, вы же интересовались нашей хозяйкой, мухтасибом рынка, — вспомнил он. — Так вот, после гибели достославного Темира всеми делами стала управлять его вдова Кулян. Она оказалась очень справедливой хатун с твердым характером. К ее имени народ добавил имя ее господина. Долгое время Кулян-Темир помогала мужу и вот теперь сама управляется с делами. Она знает законы, пользуется уважением у хакана. С ней советуются многие уважаемые люди. Ее железный и неподкупный характер как нельзя лучше соответствует приставке Темир. Налоги собираются вовремя, перевелись разного рода проходимцы и мошенники, а главные люди на базаре — это лавочники, оружейники, кузнецы и ремесленники. Перекупщики и посредники чувствуют себя здесь неуютно.
— Да, нелегко выполнять столь сложную работу, — понимающе сказал Салим.
— А еще она часто устраивает угощение для путешественников и торговцев. Они едут к нам с разных концов, бывают даже совсем из далеких стран, где говорят на непонятных языках. Чаще всего это паломники, странствующие монахи. Они идут в расположенный недалеко от города несторианский монастырь. Как он здесь появился, никто толком не знает.
— Я вижу у вас здесь чистота и порядок, ровные ряды крытых лавок, мощенные улицы, — оглядываясь вокруг, добавил Салим.
Старик удовлетворенно согласился с ним, поглаживая седую бородку. Тут к нему подбежал мальчик-подмастерье, и что-то шепнул на ухо. Старик выпрямился и радостно произнес:
— Ну вот, сейчас вы сможете увидеть саму Кулян-Темир, сейчас она обходит рынок.
Некоторое время спустя донесся гул толпы, звонкие голоса детей и колокольчиков на шеях мулов.
— Все ли у вас в порядке? Есть ли в чем нужда? — доносился женский голос, в котором можно было расслышать железные нотки.
Салим и его спутники увидели пожилую карлукскую хатун в сопровождении помощника и двух стражников, вооруженных саблями и копьями. Женщина была среднего роста с темным обветренным лицом, одета в овечий полушубок с мужским наборным поясом, с которого свисал короткий нож. Её высокий меховой колпак был расшит орнаментом с силуэтами гор и солнечных лучей, венчала его золотая фигурка оленя с ветвистыми рогами. Мухтасиб держалась прямо, движения у нее были уверенные и неторопливые, в руках она вертела камчу. Она окинула людей и прилавки сверлящим взглядом своих узких глаз, словно пыталась обнаружить что-то скрытное, потом ткнула камчой в кольчугу, сплетённую из мелких железных колец:
— Кто ее изготовил? — властно крикнула она, обернувшись на свое окружение. Те переглянулись и, быстро пройдя в лавку, допросили продавца.
— Это изделия местного кузнеца. Он скоро предстанет перед Вами, уважаемая мухтасиб!
— У меня уже не такое острое зрение, но я все же увидела, что эта железная рубашка сделана из слишком тонких колец. Почему нарушаются традиции наших прославленных мастеров?!
Тут перед ней появился молодой оружейник. Он виновато стоял перед Кулян Темир, опустив голову.
— Вы, мастер, изготовивший эту кольчугу? — испепеляюще посмотрела на него мухтасиб.
— Да, — пролепетал парень.
— Одень эту кольчугу и отойди на сорока шагов, — приказала хатун.
Она подозвала воина и велела ему натянуть лук со стрелой. Побледневший кузнец стоял в кольчуге на положенном расстоянии. Увидев, что на него направлена стрела, он зажмурился, ожидая смерти.
— Чего же ты испугался? Или не уверен в прочности своей кольчуги? — Кулян-Темир усмехнулась, обводя собравшихся взглядом.
Люди одобрительно кивали, но все же по их виду можно было понять, что им жалко парня. 
— Теперь понятно, какой из тебя мастер! Ты ведь подвергаешь смертельной опасности воинов, которые тебя защищают, — убедительно произнесла хатун.
Со стороны было похоже, будто строгая мать отсчитывает нерадивого сына. Она кивнула воину, тот выпустил стрелу. Толпа ахнула, но тут же перевела дух. Стрела пролетела мимо, вонзившись в столб навеса у самого уха кузнеца. На мгновение воцарилась полная тишина, которую нарушила всхрапнувшая лошадь, затем донеслись завывания холодного ветра в глиняных трубах.
— Я осознаю свою вину, хотел, чтобы кольчуга была легкой и не утомляла воинов в бою, о последствиях я не подумал, — низко опустив голову пробормотал кузнец сквозь слезы.
Он стоял со скрещенными руками, прикрывая ими грудь.
— Запомните, на этом рынке мы будем строго следить за качеством изделий. Передайте это всем! Мы не позволим нарушать традиции наших мастеров, это они заработали славу нашему оружию! — Кулян-Темир окинула собравшихся строгим взглядом. — Сегодня этот мастер получил урок, в следующий раз наказанием ему будет смерть!
Салим и его спутники как завороженные наблюдали за всей этой сценой, молча восхищаясь строгой женщиной, мухтасибом рынка Каялыка. Отрарский купец не осмелился подойти к ней, чтобы выразить свое уважение. Он стоял в глубине оружейной лавки, наблюдая, как люди, переговариваясь между собой, медленно расходились по рынку.
***

Караван Салима, наняв карлукского проводника, покинул Каялык спустя несколько дней. Их путь лежал через живописную долину. Слева возвышались белоснежные вершины Пестрых гор, с вершин которых стекали многочисленные реки и ручьи к большому озеру. Говорливый проводник Балта всю дорогу рассказывал про это удивительное озеро, размерами похожее на море.
— По воле Всевышнего, оно наполовину пресное, наполовину соленое. Старики рассказали легенду об озере и реках, впадающих в него:
«В давние времена, красавица Или полюбила Каратала, храброго, но бедного юношу. Балхаш, отец девушки, всячески препятствовал их дружбе. Влюбленные бежали, и тогда Балхаш упал между ними, превратившись в седое от пенных волн озеро. Или и Каратал превратились в реки по волшебной воле и теперь они текут, впадая в разных местах, в это озеро. Людская молва говорит, что, окунувшись в его воды, человек становится храбрее и красивее, исцеляясь от всяких болезней».
Миновав древний город Ики-огуз, бывшую столицу чигилей, караван направился в сторону города Или-балык, где Салим намеревался дать долгий отдых своим спутникам. Перед переправой через небольшую бурную речку, которую местные называли «строптивой», они увидели группу вооруженных кочевников, наблюдавших за ними с противоположного берега.
Салим отправил к ним Хасана с Темиром. Хасан с ходу вошел вброд, но течение вдруг подхватило его и начало уносить.
— О, Аллах! Помогите! Я не умею плавать! — прокричал в испуге Хасан.
Он попытался ухватиться за ветки деревьев, склонившихся над водой, но слетел с коня. Кочевники поймали коня, который выскочил из воды на их сторону. Хасан сам выбрался из реки. Пыхтя и отдуваясь, он стоял весь мокрый на берегу на радость друзьям. Все подбадривали его и подшучивали. Тибетский лекарь накинул на пострадавшего теплую шерстяную накидку и напоил травяным чаем.
Преодолев водную преграду, караван расположился на привале. Хасан уже сменил одежду и получил обратно своего коня. Теперь он выглядел так, будто ничего не случилось. И о происшествии скоро забыли.
Кочевники оказались дозорными из племени карлуков. Кахан отправил их в разведку перед предстоящей охотой. На реке они хотели напоить коней и стали участниками забавного приключения.
Смеркалось. Решено было встать лагерем на ночлег. Слуги ставили палатки и собирали сухие дрова для костров, погонщики проверяли состояние вьючных животных, монах гулял вдоль берега, собирая травы. Один из дозорных пытался выяснить у Салима, откуда идет караван и что везет. Он говорил на какой-то смеси карлукских, чигилийских и караханидских наречий, но закончил речь на чистом тюркском:
— Я должен доложить моему кахану, кто путешествует через его земли!
— Передай правителю, что мы мирные торговцы-тюрки, следуем в пределы городов Отрар и Тараз. Меня зовут Салим, я сын Санджара, купец из Отрара, родом из племени уйсун. Если ваш правитель позволит, я хотел бы преподнести ему дары в знак уважения.
Дозорному понравилось предложение Салима и он умчался оповестить своего кахана.
— Господин, здесь в реке полно рыбы, в зарослях жирные куропатки, а в ущелье разгуливают стада джейранов! — Хасан держал в руках лук, готовый отправиться на охоту.
— Будьте осторожны, здесь еще могут водиться тигры и леопарды. Привяжите лошадей и мулов вместе и выставите охрану.
С охоты все вернулись молчаливыми и робкими. Тихо отдали добычу слугам и разошлись по палаткам. Обычно они возвращались шумно, громко расхваливая свои доблести, меткость и удачные выстрелы. Салима насторожило такое поведение, он позвал Хасана и прямо спросил:
— Что случилось?
— Господин, ничего плохого, слава Аллаху, мы все в порядке, — ответил помощник, пряча глаза.
— Я же вижу, говори! — Салим настаивал.
После короткой паузы Хасан все-таки признался:
— Наш доблестный и справедливый Темир строго наказал своих воинов за нарушение дисциплины, вот они и притихли.
— А что за провинность и как строго наказал?
— Они увлеклись и без разрешения все умчались за джейраном, позади себя они не оставили никого, и, как сказал Темир, открыли тыл, — тихо, явно не понимая причину строгости Темира, ответил Хасан.
— И каким же было наказание?
— Темир заставил их ползти до самой стоянки, навалив сверху туши джейранов. И ещё он бил их плеткой, — последняя фраза Хасана прозвучала мстительным упреком.
Салим вздохнул, поморщился от неожиданно занывшей раны. Потом задумался: «Позвать Темира и поговорить с ним? Но что он скажет? Он будет прав по-своему, ведь они были на охоте — это все равно, что на войне. А на войне нельзя ослушаться приказа командира, там должны быть строгая дисциплина и подчинение. Пожалуй, ему виднее, как наказывать своих воинов. Надеюсь, он не перегнет палку и вовремя остановится, обуздав свою строгость.»
За вечерней трапезой Салим молча наблюдал за начальником своей охраны. В свете костра его резко очерченные скулы выглядели еще острее, а нас с горбинкой, как клюв хищной птицы. В глазах, узких, будто лезвие ножа, то и дело вспыхивали зловещие огоньки. Видать, не скоро стихнет в душе Темира огонь военных походов… 
Наутро прибыли всадники и передали, что кахан ждет в своём стане. Салим уже приготовил сундук с подарками, и, в сопровождении Аяра и Ибрагима, выехал к карлукам.


7 глава

ОБЛАВНАЯ ОХОТА КЕБЕК-КАХАНА

«Сколько хитростей знает охотник,
столько же способов спастись знает медведь»

Тюркская поговорка


Стан кахана стоял в небольшой долине, скрытой горами от ветров. Десятки разноцветных шатров раскинулись на припорошенной снегом равнине. Отрарских путников сразу пригласили в большой шатер с золотым верхом и развевающимся на ветру синим знаменем с конским бунчуком.
Кебек-кахан, облачённый в теплый шерстяной кафтан с накинутым поверх шелковым халатом, сидел на невысокой, покрытой пятнистой шкурой барса, скамье. Лучи солнца, спадавшие из открытого купола шатра, ярко освещали его меховой, расшитый золотыми нитями, колпак. Из-под колпака на плечи опускались заплетенные косички. Он жестом позволил приблизиться.
— Приветствую Вас, о Мудрый и Справедливый Кебек-кахан! — Салим встал на одно колено и склонил голову. — Примите эти скромные дары от купца из Отрара!
Он указал рукой на сундук. Аяр и Ибрагим тут же подняли крышку. Придворные бережно брали вещи и по одной подносили к правителю. Среди подарков были золотые и серебряные чаши, кубки, шкатулки с жемчугом, шелковые платья...
— Благодарю за дары! Вы можете занять место среди гостей, — кахан жестом указал Салиму на свободное место. — Мне доложили, что ваш караван тюркский, и мне стало интересно увидеть предприимчивого купца из народа воинов.
— Да, Великий, наш караван из тюркского города. Мы уже сотни лет учимся торговать с соседними народами и хотим быть лучшими в этом непростом занятии.
— Да будет на то воля Аллах! Наш народ любознателен и активен, куда бы его не занесла судьба, он всюду добивается лучших результатов, — правитель поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Салима и его спутников проводили в палатку для гостей. Внутри для них накрыли походный стол с угощениями. Не успели они присесть на войлочный ковер, как вошел посланник кахана.
— Вы почетный гость нашего мудрого и справедливого правителя.  Кахан оказывает Вам честь и приглашает присоединиться к завтрашней охоте. Для вас приготовлена кибитка, в ней вы будете следовать за всеми, — посланник кахана поклонился и ушел.

***
Ранним утром за ними приехал провожатый. Они устроились в конусообразной войлочной кибитке, запряженной послушным двугорбым бактрианом, и отправились в путь. Раздвинув войлок, Салим любовался дорогой.
Высокая степная трава пожелтела от заморозков и под колесами уже хрустели ледяные корки в стоячих лужах. С высоты холма он увидел широкую долину, заполненную всадниками. Их было больше тысячи.
Приблизившись, Салим увидел около сотни охотничьих собак с яркими ошейниками, которых несколько дней специально держали в голоде. Теперь они в нетерпении скулили и крутились вокруг своих хозяев. Он перевел взгляд и увидел гепардов с повязками на глазах. Они возбужденно ходили внутри деревянных клеток, установленных на специальных повозках. Десятки всадников с ловчими птицами проходили перед правителем, демонстрируя своих питомцев. Они поднимали их над головами, отчего птицы взмахивали крыльями, доставляя удовольствие Кебек-кахану и его многочисленной свите.
Правитель и все его окружение были в цветных одеждах, расшитых орнаментом. Поблескивали на солнце парчовые и атласные шубы, утепленные собольими, песцовыми и лисьими мехами. Сытые кони заигрывали между собой. Белые верблюды-бактрианы, украшенные шелковыми попонами, везли на себе семью кахана, важно вышагивали впереди. Ослепительно блестело вооружение всадников, которые гарцевали вокруг.
Салим обратил внимание на группу карлукских воинов в высоких остроконечных колпаках, украшенных серебряными и золотыми накладками в виде хищных зверей, птиц и закрученных рогов архара. Всадники гарцевали в прекрасных кожаных доспехах, их колчаны и ножны были изысканно красивы. Седла и попоны на конях поигрывали яркими красками. Салим не смог скрыть своего любопытства и приказал возничему подъехать ближе. Приблизившись, он восхитился: это был отряд женщин-воительниц, продолжательниц древнейшей степной традиции.
Салим знал, что издревле в тюркских семьях рождались храбрые дочери, не уступавших в доблести своим братьям и отцам. С детства они осваивали мастерство верховой езды, стрельбы из лука и владение мечом, а потом оттачивали эти навыки на охоте.
В группе воинов выделялась светлолицая девушка с гордой осанкой, у нее была длинная коса, перекинутая вперед. Ее широкий пояс украшали золотые бляхи с изображением охоты диких зверей с перекрученными в поединке телами.
— Их возглавляет любимая дочь кахана, источник лучей, озаряющих ослепительным светом, гордость племени, наша несравненная Раушан!
Салим с интересом выслушал пояснение приставленного к нему провожатого. Взглянув на него, он увидел спокойное, добродушное лицо человека с внимательным взглядом. Тут раздался стук копыт и Салим увидел удаляющихся всадников, которых повела за собой прекрасная Раушан.
Ещё не успел её отряд скрыться из виду, как заиграла музыка, послышались звуки призывного рога и удары в дабылы-барабаны. Всё тут же пришли в движение, и охота началась!
 Целая армия кочевников, выстроенная в строгом порядке, медленно наступала сплошной стеной, постепенно создавая круг, в котором уже были видны дикие животные. Впереди бежали собаки, вспугивая дичь. Шествие правителя карлуков развлекали музыканты и фокусники, которые ловко демонстрировали свое ремесло, сидя на верблюдах.
Временами к кахану подъезжали охотники с белыми кречетами. По приказу правителя они запускали птиц в небо. В этот момент придворные затихали. Они знали, что сейчас кахан испытывает наслаждение от созерцания полета кречета. Если в небе ловчая птица начинала атаковать жертву, то над степью разносились возгласы одобрения и восхищения. Тут же, будто из-под земли, появлялись придворные поэты, громко зачитывавшие хвалебные оды. Закончив, они исчезали так же внезапно, как появлялись.
Возничий, шустрый и улыбчивый юноша, иногда объяснял отрарцам происходящее. И гости время от времени выглядывали из передвижной юрты, чтобы увидеть всё своими глазами.
«Это самая лучшая тренировка для молодых воинов, — размышлял Салим. — Стрельба из лука на скаку, владение копьем, метание аркана, преследование зверя-врага, его окружение, взаимодействие с товарищами.»
Мысли прервал доносившийся издали рык хищника, Салим прислушался и различил среди шума тявканье лисиц. Выглянув наружу, он увидел, что кольцо охотников сжималось: то тут, то там сквозь него пытались вырваться на свободу дикие звери. Однако охотники протянули между собой толстую веревку с накинутым сверху войлоком и это отпугивало жертв.
Настало время охоты самого Кебек-кахана. Он въехал в круг со своими сыновьями и первым выпустил стрелу из лука в степную антилопу. Вслед за ним то же самое повторили царевичи. Насладившись стрельбой, они позволили всем остальным по очереди и рангу продолжить охоту. Под конец выпустили гепардов и птиц.

Все гости наблюдали за охотой с возвышенности. Стоял невероятный шум, крики людей и вой диких зверей. По традиции в конце облавной охоты старейшины обратились к правителю с просьбой пощадить оставшихся в живых животных. Кахан даровал им свободу и кольцо загонщиков разомкнулось.
— Будет большое застолье! — предупредил Салима подъехавший придворный.
В огромном шатре, украшенным шелковыми занавесками и свисающими сверху цветными расшитыми полосками ткани с пышными кистями на концах, собрались все придворные и гости. На низких столиках с резными ножками стояли блюда, на них мясо дышало паром. Рядом стояли бурдюки с кумысом. Некоторые туши зажарили целиком, их подавали на больших деревянных подносах. Всюду сверкала серебряная и золотая посуда.
— Ну, мой уважаемый гость, как видите, ваши соплеменники-кочевники еще живут по обычаям предков. — Кебек-кахан полулежал на шелковых подушках и с улыбкой смотрел на Салима. — Не забыли ли вы, став городскими жителями, эти обычаи и законы?
— Я стал свидетелем поистине великого и яркого зрелища, о достопочтенный и Мудрый Кахан! — ответил Салим, приложив в благодарности руку к груди, и коротко поклонился. 
— Дарим Вам часть добычи, таковы наши традиции! — Кебек-кахан жестом показал на ковер, где лежали шкуры белой лисы, тигра, дикой кошки и волка.
— Вы оказали мне большую честь! — Салим поклонился еще ниже. — Слава о Вашей доблести и щедрости достигнет Отрара и его округи!
Зазвучала музыка, вперед по очереди выходили поэты, танцоры, музыканты, развлекая публику. Обсуждение облавной охоты, демонстрация лучших трофеев, восхваление удачливых охотников, их птиц, гепардов и собак затянулись до рассвета.
Возвращаясь к своему лагерю на подаренной каханом гнедой лошади, Салим узнал от провожатого, что охота проходила в долине, окруженной Уйсунскими горами, где текла стремительная река. Эта местность славилась всякими чудесами и таинственными явлениями.
Люди и животные хорошо отдохнули, и на следующее утро караван Салима продолжил путь. Они передвигались по иссохшей ровной степи, мимо причудливых скал и холмов.
— Поистине Творец постарался! — Салим обратил внимание своих спутников на цветные горы: они, словно слоенный пирог, состояли из красных, белых, розовых и зеленоватых слоев.
Далее они увидели еще более удивительное зрелище! При вечернем освещении горы на горизонте напоминали фантастических существ и животных. Закатное солнце окрасило их в кроваво-красные цвета.
— В этих нечистых скалах живут, наверное, злые духи и джины! — Хасан как всегда пугался всего необычного. — И нам лучше держаться от них подальше!
Так он отреагировал на советы проводника устроить привал рядом с горячим источником. После вечерней трапезы Салим поднялся на ближайший холм. Кругом в степи было тихо. Полная луна окрашивала серебристым светом горную гряду. На горизонте в тусклом тумане виднелись белые вершины, похожие на крепостные стены. Среди полной тишины Салим расслышал биение своего сердца.
«Сколько дорог прошел, сколько стран, событий, чудес, приключений и диковинных мест я видел, но душа стремится всегда в родной Отрар!»
Его размышления вдруг прервал резкий протяжный и неприятный вой. Зверь выл громко, то взвизгивая, то замолкая. И тут из-за скал ему в ответ раздались десятки визгливых голосов. Салиму показалось, что его окружили невидимые джины и шайтаны, но это были шакалы. Они повыли еще некоторое время и внезапно замолкли, мир вновь погрузился в тишину. Утром все обсуждали ночной шум и, смеясь, вспоминали страхи Хасана.
Караван пересек долину с песчаными дюнами, издающих звук. Салим удивился, насколько эти места были похожи на окрестности Дуньхуана. Проводник предупредил, что впереди место погребения аруахов , предков кочевников и предложил совершить обряд жертвоприношения, чтобы дальнейшая дорога была благополучной.
Некрополь состоял из десятков разной величины курганов. Караван остановился, погонщики уложили верблюдов. Салим придержал коня у высокого кургана, окруженного грядой каменных плит и увидел на одном из камней знакомую тамгу. Сомнений не было, это древняя родовая тамга уйсуней. Салим провел ладонью по камню, убирая с него вековую пыль. Он часто видел этот знак мастера на изделиях деда и отца.
«Мой древний род воздвиг эти усыпальницы для увековечивания памяти вождей и возвеличивания могущества племени!» — Салим присел на колени и прочитал молитву. Потом все собрались вокруг проводника, он совершил древний обряд жертвоприношения. Ибрагим убеждал Аяра, что этот обряд языческий. Салим не стал вмешиваться в их спор и спустя некоторое время дал сигнал продолжать путь.
Когда впереди показалась большая река, в караване почувствовалось напряжение. Предстоящая переправа пугала людей. Проводник заверил Салима, что найдет брод и ускакал.
— Будем готовиться к переправе, — громко сказал Салим. — Рубите деревья и свяжите их в плоты, пустые бурдюки надо наполнить воздухом.
Начались приготовления к переправе. Проводник вернулся с виноватым видом и, нервно сжимая камчу, сказал:
— Господин, мы сможем перейти эту реку вброд, где возвышается вон та скала, — он указал вверх по течению.
— Едем туда.
Салим пристегнул коня и устремился к скале. Проводник с Хасаном устремились следом за ним. Отрарский купец уже разглядывал место переправы, когда они настигли его. Река здесь была гораздо шире, чем ниже по течению, где остановился их караван.
— Говорят, только в этом месте дно реки каменное, — сказал проводник. — Река тут шире, а это значит, что течение не такое сильное чем там, где русло сужается. К тому же, когда в горах наступают заморозки, ручьи замерзают и уровень воды в реке падает.
«Он говорит со знанием дела», — подумал Салим.
В доказательство своих слов, проводник направил лошадь к реке. Та, осторожно ступая, медленно вошла в воду. Глубина была не выше стремени. А когда она вышла на другой берег, Хасан радостно закричал:
— Слава Аллаху! Он услышал наши молитвы!


8 глава

В ГОСТЯХ У КОЧЕВНИКОВ

«Далеко не заплутал,
коль назад к своим, дорогу отыскал»

Тюркская поговорка


Когда караван благополучно переправился через реку, то на другой стороне все заметили загадочные рисунки и наскальные знаки. Среди них было огромное изображение Будды. Увидев его, монах восторженно произнёс:
— Сам Будда благословил наш переход!
— Чьи бы боги нам не помогли, но все мы живы и здоровы, слава Аллаху!
Салим и монах с уважением посмотрели друг на друга и оба примирительно поклонились.
Салим с проводником, Темиром и охраной решили объехать окрестности. Поблизости они обнаружили небольшую стоянку кочевников. Белоснежные войлочные юрты, перетянутые разноцветными лентами, теснились у подножья горы. Северный ветер уносил густой сизый дым от костров в сторону каравана. Путешественники почувствовали запахи готовящейся еды в казанах и переглянулись.
— У племени ягма  особые способы приготовления мяса. — Темир с прищуром смотрел в сторону юрт. — Сейчас как раз самое время заготовки согыма, мяса на зиму.
— Если мы подружимся с ними, то не останемся голодными. — Салим похлопал по плечу Темира, и воины одобрительно закивали.
Их уже заметили и навстречу наперегонки, размахивая пиками с бунчуками , мчались несколько вооруженных всадников. Темир положил ладонь на рукоять сабли, посмотрел на проводника, как бы спрашивая: неужели всадники настроены агрессивно?
Проводник лишь рассмеялся, поняв его опасения, и произнес:
— Они соревнуются между собой, чтобы первыми пригласить нас в гости.
Самый быстрым оказался джигит в короткой волчьей шубе и высоком лисьем колпаке-тымаке :
— Если вы мирные путники, то вас послал к нам Всевышний! Запыхавшись, он почти кричал: — Будьте нашими гостями!
— Мир вам! — Салим всматривался в смуглые открытые лица кочевников в высоких меховых колпаках. Их язык был очень похож на его родной. Он показал рукой в сторону каравана: — Мы торговцы, идем в сторону Или-Балыка.
— Добро пожаловать и в наш аул! — Самый старший из кочевников, подъехав последним, привстал на стременах и приложив руки к груди, чуть поклонился. — Мы зарезали большое количество скота и хотим отпраздновать это событие. Будьте нашими гостями!
— Благодарим вас! — Салим оглянулся на своих спутников. — Мы не хотим обидеть вас отказом, поэтому принимаем приглашение!
— Слава Великому Тенгри! Слава Умай ! — Кочевники громко выражали свою радость и взяв под уздцы лошадей путешественников, направились к своей стоянке.
Гостей перед юртами встретили музыканты, виртуозно игравшие на двухструнном инструменте, свирели и барабанах. Один из них вышел вперед и, встав напротив Салимом, громко запел:
Если гость приходит, то Кут  приходит.
Гость приходит — счастье в дом войдет!

Салима пригласили войти в большую богато убранную юрту, застеленную яркими войлочными и ворсовыми шерстяными коврами. В середине стоял круглый стол, освещенный ярким солнечным светом, весь заставленный деревянными и металлическими блюдами с вареным мясом. В юрте находились несколько старейшин племени ягма в расшитых шелковых халатах.
Усадив гостя на почетное место, хозяин юрты, крепкий старик с короткой седой бородой и живыми глазами, кивнул слугам. Тут же разнесли чаши с кумысом. Отпив из чаши первым, хозяин обратился к Салиму:
— Да благословит Вас Всевышний! Вы оказали мне честь, приняв приглашение! Вы гости, посланные Богом! У нас говорят, что гость приносит счастье.
— Благодарю! Да будет так! — ответил Салим.
Затем все присутствующие принялись за еду. Перед Салимом стояло большое, искусно вырезанное деревянное блюдо с мясом, сугутом , требухой, наполненной мясом со специями и рисом.
— Вы появились в важное время для нашего племени! Мы заготавливаем мясо на зиму и решили отпраздновать это событие!
После еды гости расположились на атласных подушках вдоль решетчатых стен юрты, завешанных белым войлоком с крупным орнаментом.
— В наш аул забрел сказитель-скиталец, певец степей, прекрасно владеющий поэтическим языком. — Хозяин юрты посмотрел в сторону неприметного старика, одетого в халат из грубой верблюжьей шерсти. Он крепко сжимающего свой кобыз . — Попросим его поделиться с нами мудрым словом!
— Все вы слышали про нашего Коркут-ата! Он создатель кобыза, акын, покровитель поэтов и музыкантов, — вздохнув, старик погладил старую потемневшую кожу на кобызе.
— Расскажу одну легенду, связанную с ним.
Сказитель провел смычком по струнам инструмента. В юрте прозвучал протяжный ноющий звук, от которого у Салима защемило сердце.
«Коркут взял в руки свой кобыз, воссел на свою белоснежную верблюдицу, решив объехать весь белый свет, все четыре стороны. Он ездил из страны в страну, в каждой предсказывал людям будущую жизнь, на сорок лет вперед. В своих кюях  он пел о родной земле, о Великой степи. А иногда он погружался в глубокие раздумья, видя, как его народ, героически защищаясь от врагов, не покидает боевого седла, не выпускает из рук острого копья, не снимает с плеч кольчугу. Коркуту все время виделись войны и сражения на многие годы вперед. Когда он был свидетелем того, как льется кровь его сородичей, защищавших родную землю, его игра на кобызе была неистовой, а лицо омрачала тяжелая тень.
После нас наступят очень трудные времена,
Перестанут закон почитать народы и племена,
На сосну заберется щука и под тяжестью этой
До земли изогнется вечнозеленая наша сосна…»

Сказитель замолчал, прижимая к груди свой старенький кобыз. В юрте повисла тишина, но в соседних юртах слышались смех и музыка.
— Если я ввел вас в невеселые мысли, то прошу прощения, — старик виновато посмотрел на задумчивого хозяина.
— Нет, нет, не извиняйтесь, уважаемый мудрец! Вы пробуждаете в народе спящую душу. Нам необходим ваш голос! Я много раз слышал от предсказателей, что грядут тяжелые времена и нам нужно быть готовыми к защите своих родных кочевий. Из-за высоких снежных гор придут тысячи орд завоевателей. И сейчас как никогда всем тюркам нужно быть вместе!
В юрте раздались голоса поддержки, все одобрительно кивали. Салим смотрел на решительные, мужественные, покрытые шрамами лица стариков, переживших не одну битву, и вспомнил своих городских соплеменников.
«Мы единый народ, не важно живем в городских селениях или кочуем в степи… Общий язык, традиции, обычаи… Поклоняемся Аллаху, Тенгри, Будде, огню или кресту. И у нас один враг…», — подумал Салим.
***

Всю обратную дорогу он вспоминал сказителя и размышлял: «Эти пронзительные звуки, извлеченные из кобыза, так глубоко задевают душу, проникают в самое сердце. Звуки кобыза подобны то жалобным, то тревожным, то радостным голосам.»
Караван был уже далеко от реки, когда неожиданно задул холодный северный ветер. Вместе с ним начался дождь. Салим подстегнул коня. Древняя караванная дорога пролегала вдоль холмов, заросших густым лесом. За ними возвышались высокие горы, вершины которых уже покрылись снегом. Под мелким, летящим прямо в лицо дождем, караван прошел несколько фарсахов, прежде чем Салим решил устроить привал. Темные свинцовые тучи сгущались сумеркам и Хасан выехал вперед, чтобы присмотреть место для стоянки. Не проехав и ста шагов, он вернулся обратно.
— Господин, там кто-то есть.
Охранники Темира подъехали к зарослям высокой травы у низкорослого деревца. Под одним, кутаясь в рваную накидку из грубой холщовой ткани, сидел человек. Он совершал какой-то обряд, часто кланяясь. Увидев всадников, он не испугался, а только стал чаще кланяться и быстро говорить на непонятном языке.
— Деус, оберегс, деус, оберегс ! — Произносил длинноволосый и рыжебородый незнакомец.
— Это какой-то шайтан! — Хасан испуганно прятался за Темиром.
— Не пугайтесь. — Тибетский лекарь слез с коня и приблизился. — Это монах, странствующий монах.
—Акуа! Акуа! — осмелев, незнакомец встал и сделал шаг навстречу лекарю.
Он жестом показывал, что хочет пить.
— Дайте ему воды. — Салим разглядывал странствующего монаха.
Худой, изможденный, без обуви, в жалких рубищах нищего, подпоясанных веревкой. Однако он держался спокойно, и в его больших голубых глазах не было страха.
— Спасибо за воду! — неожиданно произнес странник на ломаном караханидском.
— Кто ты и куда следуешь? — Тибетский лекарь протянул ему сухую шерстяную накидку.
— Я монос, иду из церкви Мардина , — объяснил странник на смеси разных языков. — Ищу дорогу к своим братьям-назорейцам.
— Я слышал на рынке Каялыка, что в их окрестностях есть поселение христиан, — сказал Ибрагим, рассматривая монаха.
Услышав знакомое слово, тот оживился.
— Каялык? Где же это благословенное место? О Боже! О Деус! Неужели я на верном пути!
— Если Вы ищите своих братьев по вере, то держитесь именно этой древней дороги, — Лекарь внимательно осматривал странника, нет ли на нем ран.
— Почему Вы совершаете такой опасный путь из э-э… — Салим пытался вспомнить иноземные слова, часто звучавшие на рынках, из уст торговцев-латинян.
— Наша вера подвергается гонениям, наш учитель Несторий открыл нам глаза и призвал очистить душу от ложных знаний. Я иду к своим братьям, несу им слова поддержки в это смутное время!
— Дайте ему воды и еды! — коротко бросил Салим слуге и повернулся к Хасану: — Всякий верующий мирный человек достоин уважения и наш долг помогать им в трудную минуту.
Вечером после ужина тибетский и латинский монахи сидели у костра и пытались общаться. Говоря на смеси различных языков и подбирая понятные собеседнику слова, они активно жестикулировали, а потом оба подолгу молчали в задумчивости. Тем временем пламя в костре медленно угасало…

9 глава

ИЛИ-БАЛЫК — ТАЛЬХИЗ

 «На пути верблюда груз не залеживается»

Тюркская поговорка

Добравшись до Или-Балыка, караван остановился на согдийском постоялом дворе за городскими стенами. Как рассказывали Салиму гостившие в Отраре купцы, этот город стоял на оживленном перекрестке торговых путей. Долгое время он был местом зимовки правителей чигилей и тухси . В местной округе ремесленники создавали свои поселки, среди них особую славу снискали кузнецы, изготавливавшие самые лучшие сабли и мечи.
В сопровождении Хасана отрарский купец сразу же отправился в рабат тюркских кузнецов. Дорогу к нему он знал по рассказам купцов и провожатый не понадобился. Зная о пристрастии местных правителей к белой фарфоровой посуде из страны Сун, он совершил выгодный обмен в одной из оружейных лавок, получив за десяток чаш отличные сабли и ножи. Железные кылыши и чабу  были искусно изогнуты. С удобными рукоятками и изящной гравировкой вдоль лезвия. Орнаменты самые разные: растительные, с мифическими хищниками и птицами. По особому заказу мастера могли выковать легендарные «нарсекены », ими можно было одним ударом разрубить верблюда.
Салим решил, что выгоднее будет взять только лезвия.
— Рукояти и ножны для них сделают мои братья, — пояснил он свое решение Хасану. — И это будет выгоднее, чем брать здесь готовые изделия.
Городской базар шумел и бурлил. Слышались разговоры на тибетском, уйгурском, латинском, согдийском и тюркском языках. Местный климат был суров, но люди научились выращивать злаки и плодовые деревья, окружавшие город большим зеленым поясом.
Карлукский проводник, нанятый в Каялыке, покинул их сразу после переправы через Или. Салим решил дальше двигаться самостоятельно, тем более, что до следующего крупного города Тальхиза  оставалось совсем немного. Дорога была известна Салиму тоже по рассказам купцов из Каялык, часто гостивших в Отраре. В детстве он по многу раз расспрашивал их о торговом пути в их город, составляя потом свой мысленный маршрут.
Они ехали через широкое горное ущелье, заросшее дикими яблонями и урюком. Огромные валуны, некогда скатившиеся с крутых склонов, лежали вдоль караванного пути. Тут они повстречали тальхизских торговцев, возвращавшихся из Или-балыка. Вместе ехать было и безопаснее, и интереснее. Дорогу они коротали за разговорами.
Новые спутники рассказали, что временами в этих местах происходят ужасное вещи, словно сам Великий Тенгри в гневе сотрясает землю и низвергает с гор потоки грязной воды с камнями, величиной с огромного быка. Этот поток несется с гор, сметая все живое на своем пути. Не раз их город испытывал на себе это бедствие, но стойкие и трудолюбивые жители Тальхиза, исповедующие разные религии, все вместе молили каждый своих богов о милосердии. Затем заново отстраивали город, высаживали сады и посевы.
Наконец, за горой они увидели этот удивительный город, обросший высокими елями и соснами. Он стоял на восточной стороне ущелья — в том месте, где стекал чистый поток со снежных горных вершин.
— Вода в реке чрезвычайно холодная, — предупредил местный торговец и показал за стены города. — А наши трудяги выращивают даже среди этих камней самые вкусные и ароматные яблоки. Сегодня вы сможете в этом убедиться!
Караван двигался вдоль городских стен, выложенных камнем. Навстречу им вышли местные жители, возглавляемые аксакалом. Они несли в руках чаши с напитками. Город населяли тюрки — мужчины носили короткие бороды и усы по местной моде, а женщины ходили c заплетенными косами, на которых блестели серебряные украшения. Все были одеты в длиннополые цветные теплые кафтаны, а высокие колпаки, расшитые разноцветными узорами и украшенные свисающими кистями, перекликались с силуэтами горных вершин, окружающих город.
Традиционная церемония встречи гостей состояла из угощения напитками, едой, приветственными танцами и игрой на музыкальных инструментах. Путники обратили внимание, что из-за близости бурной реки, шум от которой был слышен практически всюду, жителям приходилось громко разговаривать, чтобы перекричать реку. Церемония длилось недолго, после чего отрарский караван проводили на постоялый двор.
В центре города стояла постоянно работающая мельница, любой житель Тальхиза мог обмолоть зерно за мизерную цену. Также здесь имелись мечеть, бани, рынок. На базаре ходили самые разные деньги — от дирхемов до византийских солидов. Все лавки были заполнены до блеска начищенной медной посудой, сияющей на солнце, как золото. Также здесь изготавливали стеклянные кувшины для вина и оружие из закаленного железа. Местные гончары мастерили качественные изделия, соревнуясь в красоте и оригинальных формах с хорезмийцами.
Хасан первым посетив рынок, пока остальные отдыхали, потом восхищался:
— У них ножницы и шила из золота! И еще много кеза! Такую же парчу мы видели в Дуньхуане! Но самые удивительные здесь изделия из кости! — Хасан активно жестикулировал руками: — Такие тонкие изящные женские украшения, пуговицы! А фигурки для шахмат из слоновьих бивней и кабаньих клыков!.. 
Словно исчерпав запас хвалебных эпитетов, Хасан присел и, сделав глоток воды, выдохнул:
— Но тут очень холодно, правду говорят. Год кабана холоднее всех других!
Утренний морозный ветер, спускающийся в город со снежных гор, рассеивал сизый дым, поднимающийся из домашних очагов и уличных жаровен. Салим надел шубу с лисьей подкладкой, подаренную вождем племени ягма, и отправился в рабат, к местным гончарам. С самого утра там кипела работа. Производство керамики из местной глины было отлажено столетиями и со временем совершенствовалось. Ремесленники быстро перенимали лучшие приемы, формы, новшества, когда с караванами в город привозили заморские изделия. Звонкая посуда, изготовленная путем обжига, ярко украшенная затейливыми орнаментами, ничем не уступала продукции прославленных центров производства керамики.
Салима пригласили в большую комнату, где на резных деревянных полках стояли готовые изделия и образцы: всевозможные кувшины для воды и вина, с изображением виноградной лозы, бугачи, сосуды с узким горлом и изящной ручкой, чаши разных размеров и предназначений, кружки с крышкой, плоские тарелки всех расцветок.
В углу комнаты ярким синим цветом его внимание привлекли большие сосуды-хумы для зерна и масла. Особенно выделялись своеобразные двойные кувшины с ручкой в форме мифических животных. Многие изделия покрывала золотистая глазурь с изображениями павлинов, фазанов, хищных птиц и животных.
— Посмотрите на эти глиняные игрушки! — воскликнул Хасан. — Наши отрарские дети будут от них в восторге!
Он взял одну свистульку, сделанную в виде петуха, и попытался извлечь из нее звук. Однако у него ничего не вышло. Тут же подбежал сын гончара и лихо продемонстрировал, как надо свистеть. Звук получился звонкий и веселый. Все рассмеялись, глядя на недоумевающего Хасана.
— Не переживайте, уважаемый, дети сами разберутся с этой игрушкой, — успокоил гончар растерянного Хасана.
Игрушек для детей, посуды и всяких других изделий из керамики тут было такое множество, что им не хватало места на полках. Большая часть лежала в плетенных ивовых корзинах.
Салим подивился выдумке и фантазии местных умельцев:
— Видно, что вы очень любите детей, раз придумали для них столько развлечений! Да будет доволен вами Аллах!
В этом городе закончился не знакомый Салиму маршрут каравана. В прошлые годы он путешествовал в этих краях, но дальше перевала, находящегося перед Тальхизом, он еще не бывал.
***

Звуки колокольчиков на вьючных животных отрарского каравана эхом отзывались в тишине горного ущелья, разделяющего Таласскую и Жетысуйскую долины. Наступившие холода поздней осени, сопровождающиеся утренними заморозками, заставляли людей все чаще согреваться кострами, кипятком и горячей едой.
Охранники Темира зорко наблюдали по сторонам, оглядывая неприветливые скалы, нависающие над дорогой. Ощущение тревоги придавал густой туман, который медленно полз по ущелью. Временами со склонов скатывались камни, словно злые духи гор бросали их под ноги идущих верблюдов и лошадей, пугая путников и животных. Салим оглянулся назад. Караван растянулся, последние вьючные мулы еще скрывались за горным выступом узкой дороги.
— Хасан, скачи назад, пусть поторопятся. — Салим подстегнул коня, направив его к голове каравана.
Догнав переднего верблюда, он увидел, что дозорный охранник поднял вверх ладонь. Этот жест означал команду «Остановиться!» Салим повторил этот жест, и караван встал. Верблюды недовольно засопели от неожиданной остановки, вытягивая вперед свои длинные шеи. Темир выехал вперед и через некоторое время вернулся, толкая древком копья, идущего перед ним худого и испуганного человека в заплатанном плаще.
— Этот презренный шайтан следил за нами из-за камней, наверняка это лазутчик разбойников. — Темир с силой ткнул незнакомца, тот упал под передние ноги лошади Салима.
— Аллах, Аллах, душа моя, Аллах, сердце мое, Аллах! Кроме тебя нет у меня защитника и покровителя! Клянусь Аллахом, я не лазутчик! Я дервиш Билге-Чигил из суфийского ордена Яссави. Если вы мусульмане, то должны выслушать меня. Я заночевал среди камней и услышал разговор лихих людей. Они говорили о том, как напасть на ваш караван. Их души окутаны туманом и темнотой, они сбились с праведного пути и нарушают Шариат …
— Где эти презренные? — Темир прервал причитания незнакомца, угрожая копьем.
— Они ушли вперед и ждут в засаде.
— Похоже, он говорит правду, — произнес Салим.
Он редко ошибался в людях и по виду дервиша понял, что тот честен с ним.
— Темир, организуй оборону! — Салим поправил свою саблю и достал лук.
Хасан отвел животных назад, и, оставив несколько погонщиков приглядывать за тюками, вернулся с теми, кто мог сражаться. Все еще не доверяя дервишу, Темир держал его рядом с собой. Потом доверил его одному из воинов и во главе охраны осторожно двинулся вперед. Дозорный доложил, что впереди среди камней притаились несколько разбойников. Темир приказал двум лучникам подняться на гору, чтобы напасть на них с тыла.
Неожиданный ветерок прокатился над головами, рассеивая туман. Теперь за камнями можно было разглядеть ожидавших в засаде разбойников. Они не ожидали, что вместо мирного каравана перед ними окажутся вооруженные воины и попытались отступить назад. Однако два лучника уже подкрались к ним с сзади и перешли в атаку, их тут же поддержали воины Темира. Развязка была короткой, все разбойники пали под градом стрел.
— Благодарю Вас, достопочтенный суфий! — Салим слез с коня и подошел к дервишу. — Не зря говорят, что святые люди приносят каравану счастье и удачу.
— Эх, мусульмане, много трудностей на этих дорогах. Невозможно от них избавиться, пока не выполнишь миссию Пира . Сто тысяч всяких неприятностей, бед, несчастий, трудов нескончаемых... — произнес дервиш Билге, подняв над головой свой посох.
— Если Вы странствующий дервиш, то куда сейчас держите путь, уважаемый? — Салим хотел помочь суфию и отблагодарить его.
— Мои ноги ведут меня к братьям суфиям в город Яссы.
— Наш караван следует в Отрар, мы можем взять тебя с собой.
— Если так угодно Аллаху, я не могу противиться его воле! — Суфий воздел к небу свои худые руки вместе с посохом.
Преодолев перевал, караван остановился на привал у родника. Он пробился близ березовой рощи, которая выделялась на фоне суровых серых скал своим ярким лимонным цветом осенней листвы.
— Расскажите нам о знаниях, которыми Вы обладаете, — Салим обратился к дервишу.
— С удовольствием.
Дервиш был рад, что у него появилась возможность поговорить.
— Знание бывает двух родов: божественное и человеческое. Божественное — это то, посредством чего Создатель знает все сущее и не сущее. Знание того, что хлеба насущного мне достается столько, сколько отпущено, ни больше, ни меньше. Потому то, я и перестал пытаться приумножить свою долю. Я знаю, что я должник перед Богом, никто за меня не заплатит этот долг. Поэтому я занят выплатой этого долга. И еще я знаю, что Бог следит за мной, вот я и стыжусь делать то, чего не следует.
— А какая разница между странствующими и оседлыми дервишами? — Хасан склонился, чтобы внимательно выслушать суфия.
— Странствия — признак ищущего, оседлость — черта достигшего. Поэтому те, кто обрел и осел, выше тех, кто еще ищет и странствует.
— А как Вы относитесь к тем, кто обременен мирскими заботами? — Хасан подал дервишу горячий травяной напиток.
— Ну, например, я ставлю Вас, молодой друг, выше себя, старика, потому что Вы меньше прожили и меньше согрешили, — дервиш взял деревянную пиалу негнущимися пальцами. — Нам подобает разговаривать искренне, поступать достойно. Наш главный принцип — относиться к человеку соответственно его достоинства: к пожилым относиться с почтением, как сын к отцу, к равным — с мягкой обходительностью, как к братьям, к младшим — с любовью, как к своим сыновьям.
— А могут ли торговцы приобщиться к вашему учению? — Хасан продолжал внимательно слушать.
— Если позволите, я расскажу вам притчу о торговце, — вместо ответа предложил дервиш:
«Один мусульманин, достиг больших знаний и решил обосноваться в Басре. Он занялся торговлей и процветал. Дервиш, знавший его ранее, обратился к нему:
— Как печально, что Вы оставили поиск и мистический путь.
Торговец улыбнулся ему и ничего не ответил. Дервиш продолжил свой путь и часто потом рассказывал людям об одном бывшем суфии, который прекратил странствия с низкой целью заняться коммерцией. Однажды он попросил своего учителя направить его к мудрецу, от которого он мог бы получить просветление. Учитель послал его к торговцу выполнять черную работу. Дервиш изумился:
— Как торговец может быть мудрецом?!
— Причина такова, — ответил учитель. — Он, достигнув просветления, также достиг объективного знания мира. Он сразу же увидел, что благочестивое поведение привлекает жадного и отталкивает искреннего. Он понял, что религиозные учителя могут быть погублены своими последователями. Поэтому он учит втайне и внешне выглядит как простой торговец.»
— Уважаемый, Вы все очень подробно растолковали любопытным и назойливым слушателям, — Салим укоризненно посмотрел на Хасана, потом перевел взгляд на дервиша. — Вы терпеливы и сдержанны, спасибо! У нас еще будет время для бесед.
Дервиш был растроган таким обращением к нему, и, хотя он отвык от мирской и загрубел вследствие долгой жизни в отречении, его душа все еще оставалась чувствительной к проявлению человеческой доброты, свойственной степнякам.
На следующей стоянке после обильной трапезы спутники расположились вокруг костра. В наступившей тишине Аяр обратился к Салиму:
— Господин, Вы сказали нам, что в отсутствии музыкантов и сказителей, мы можем развлекать себя сами. Конечно, мы не музыканты и не певцы, однако давайте попросим уважаемого Ибрагима спеть нам песню, которую пели в кочевьях наши соплеменники, а я сыграю на комузе .
Ибрагим запел старую карлукскую песню. Голос у него был высоким, мелодия звучала в ночи протяжно и печально. Его песня была о степном ковыле и вольном ветре, лихих и непослушных рысаках, о терпком кумысе, испеченном на костре горячем хлебе, гибком стане и остром слове степных красавиц, о свистящих стрелах храбрых воинов-тюрков…
Эта мелодия родилась сотни лет назад, во время перекочевок, среди дымящихся костров и под закопченным куполом войлочных юрт. Слова этой песни были понятны каждому тюрку: караванщикам, погонщикам, слугам, воинам. Они слушали молча, смотрели на тлеющие угли и каждый в этот момент думал о чем-то своем.


 
10 глава

ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА ЗНАНИЯМИ

«Кичащийся знаниями от знаний далек,
Признался в незнанье — достигнешь высот»

Юсуф Баласагуни

— Хеч! Хеч! — Абдулл криками сдерживал лошадь, которая, почуяв воду, ускорила шаг.
Согдийский караван приближался к степному оазису. Они прошли большую часть пути, впереди через 5 фарсахов их уже ждал древний Гургандж. Стоянка была недолгой, путники, утолив жажду, сразу отправились в последний переход.
Их караван вышел из Тараза ранней осенью, прошел десятки городов Мавераннахра, в которых во время стоянок торговцы покупали, продавали и обменивали товары и предметы роскоши для султанских дворов. Среди них были опытные хорезмийские, согдийские, булгарские, еврейские и хазарские купцы. Они находили между собой общий язык, делились информацией, суживали друг другу деньги и соревновались, кто из них совершит более выгодную сделку.
Во время общих застолий они говорили только о товарах, прибыли и выгоде. Абдулл скучал среди них. Во время одной из остановок в Дженте он вдруг подумал: «Не остаться ли мне здесь?»
Город напомнил ему о мимолетном увлечении во время неудачного выступления в доме местного правителя, настраивая душу на возвышенный лад: «О, эти глаза — черные, словно смола! И обжигающий взгляд! — Его вдруг охватила страсть к обладательнице завораживающих глаз и сердце беспокойно забилось в груди. — Может, попытать счастье еще раз? Возможно, мои стихи достигнут ее сердца. Ведь говорят же, что птица садится на иву с густыми ветвями, подобно тому, как похвальное слово настигает красавицу».
О, если бы мне опять удалось
Увидеть тебя ценой любой,
На все времена, до Судного дня,
Я был бы доволен судьбой!

Он начал свое сочинение, но был прерван: курбан-баши дал приказ собираться в дорогу.  Громко прозвучала труба, оповещая всех об этом.
Абдулл подошел к большому бронзовому зеркалу в караван-сарае, взглянул на свое отражение и увидел заросшего, износившегося в дороге, худого и поникшего бродягу, с потухшим взглядом.
«Разве может этот человек надеяться на благоприятный исход своего желания? Вокруг правителя ходят десятки богатых, талантливых льстецов и подхалимов, жаждущих породниться с каханом Джента», — пришел он к такому выводу после увиденного.
Абдулл догнал караван, ушедший далеко вперед. Присоединившись, он стал убеждать себя в том, что у него есть более неотложные и важные дела, чем сердечные переживания. И вот некоторое время спустя его взору открылось великолепное зрелище: на гладкой поверхности степи блестела полоса широкой реки, на дальнем берегу которой виднелись побелевшие от жаркого солнца крепостные стены Гурганджа. Вблизи удалось разглядеть, что их покрывали раны от осадных орудий.
По прибытию, Абдулл сразу же направился в медресе при мечети. Ему не терпелось узнать, живут ли еще в Гургандже последователи тех мыслителей, поэтов, ученых, чьи книги и труды он читал. Когда-то они сильно взволновали ищущего знаний Абдулла.
Прошли сотни лет со времен знаменитой «Академии Мамуна»  — дома ученых, поэтов, философов Мавераннахра и Хорасана. Это было удивительное место, созданное под покровительством хорезмшаха Абу Аббаса Мамуна, образованного правителя и приверженца культуры. Здесь создавались и изучались труды самых великих и знаменитых ученых своего времени — Абу Райхана Бируни, Ибн Сины, Абу Масихи, Ибн Ирака, Ибн аль-Хаммари, Абу Али аль-Хорезми и других достойных мусульманских и тюркских мужей.
В годы своей учебы Абдулл зачитывался их рукописями, особенно ему нравились полемические тексты, где ученые спорили друг с другом, приводя аргументы и доводы. Как же ему хотелось оказаться среди них и впитать в себя их свободолюбивый дух!
Стоял полдень. Двери медресе оказались запертыми. Абдулл, кутаясь от холода в изношенную шерстяную накидку, побрел по мощенным улочкам Гурганджа в сторону рыночной площади. Он шел вдоль низких саманных домов, крытых глиной, смешанной с соломой. Однако, чем ближе он подходил к шахристану, тем чаще встречались богатые каменные дома, облицованные керамической плиткой, с резными колонами у входа и кованными железными воротами. За невысокими дувалами виднелись сады с обильным урожаем. По улицам в арыках журчала вода.
Пройдя через арку, украшенную лепными сценами из жизни хорезмийцев, Абдулл очутился перед большим шумным рынком. Его остановило открывшееся перед ним зрелище: рыночная площадь бурлила, словно взволнованное море, от множества людей из разных стран, а разноязыкий говор гудел, как встревоженный улей.
— Это продолжается уже столетия, — старческий голос вывел Абдулла из оцепенения. — Здесь толкаются ученые и глупцы, бедные и богатые, мудрые и невежественные, скромные и пройдохи, благородные и низкие, дурные и добрые.
Абдулл обратил внимание на стоявшего рядом с ним старика. Тот откашлялся и посмотрел на него в ответ.
— Вы, я вижу, впервые на нашем рынке?
— Да, уважаемый, я прибыл сегодня с караваном из Тараза. — Абдулл с интересом оглядывал старика, так точно охарактеризовавшего людскую толпу.
Маленького роста, опрятно одетый в белый теплый халат, выглядел он аскетично. Добродушное, приветливое, круглое лицо, обрамленное такой же круглой седой бородой и живыми карими глазами.
— Вы хорошо разбираетесь в людях, уважаемый, — сказал Абдулл.
— Мое имя Араш. Меня еще называют «Знаток наследия», я в преклонном возрасте и уже пора бы различать людей, — старик тихо засмеялся, показывая редкие зубы. Его щеки чуть покраснели, а седые густые брови живо реагировали, приподнимаясь или опускаясь, при разговоре. Он был явно хорошо расположен к незнакомцу и никуда не спешил. — Если Вам некуда податься, могу подсказать, где здесь дешевая еда и ночлег
Абдулл осматривался по сторонам, размышляя о дальнейших планах.
— Я Абдулл, сын Байрама, из Испиджаба. Благодарю, Вы очень добры ко мне!
— Великий Ахура-Мазда  учил нас помогать страждущим и друг другу, — старик перебирал пояс, сплетенный из большого количества нитей белой овечьей шерсти.
«Огнепоклонник», — мелькнуло в голове Абдулла.
Старик знаком дал понять следовать за ним. Абдулл двинулся за семенившим впереди провожатым.
— Расскажите мне о вашем городе, уважаемый.
— Я поведаю Вам историю благословенного Гурганджа, но сначала устрою вас, — Араш ловко лавировал среди бурлящей толпы.
Они прошли вдоль лавок со снедью и повернули в узкий проулок, такой тесный, что в нем едва ли могли разойтись два встречных человека. Старик остановился перед заросшей виноградом стеной и толкнул едва заметную плетеную дверь.
Они оказались во дворе посреди небольшого сада. Сквозь кроны абрикосов, яблонь и гранатов едва пробивался дневной свет. Между деревьями стояли плетенные из виноградных лоз низкие столы и стулья. Стволы были обернуты разноцветными веревками, высотой в три магометанских локтя . Это придавало саду вид удивительного помещения с изогнутыми цветными колонами. Пробивающиеся сквозь увядающие листья лучи солнца поигрывали на узорах ковров, расстеленных в саду. С веток повсюду свисали спелые фрукты.
— Добро пожаловать на наш скромный постоялый двор! — приветствовал их на ходу подбежавший к ним пышнотелый хозяин.
Немногочисленные постояльцы с любопытством оглядывали гостей. Араш с явным удовольствием взглянул на Абдулла. Тот не скрывал своего удивления.
— У меня совсем немного монет, — вполголоса ответил он.
— Вы найдете здесь самый радушный прием за любые деньги! — Хозяин двора еще шире улыбнулся, приглашая гостей.
— Шерзод, благодарим тебя, покажи гостю его комнату, — Араш чувствовал себя здесь уверенно.
Они прошли в саманное помещение, и хозяин открыл одну из дверей. Абдулл вошел во внутрь. Огляделся. Ему понравилась скромная уютная комната с низким глиняным лежаком, покрытым войлоком. Маленькое окно выходило во двор. Абдулл присел на лежак и почувствовал тепло.
— У нас все комнаты обогреваются с помощью канов. Вы будете в тепле. Цена настолько мизерная, что это будет совсем необременительно для кошелька. Кушать Вы можете здесь или на рынке. Это тоже дешево, — хозяин двора выжидающе смотрел то на Араша, то на Абдулла.
— Мне это подходит, рынок рядом, медресе тоже, — Абдулл полез в карман.
— Нет, нет, не утруждайтесь! Заплатите потом! — Шерзод замахал руками.
Устроив Абдулла на постоялом дворе, Араш отвел его в базарную чайхану, где бродячий поэт смог утолить голод, ради чего он собственно и пришел на базар. 
— Так Вы странствующий ученый? — спросил Араш, дождавшись пока Абдулл насытится гороховой чорбой  и бореками  с сыром.
— Не совсем ученый, а скорее интересующийся науками, — Абдулл посмотрел на старика. — Вы обещали мне рассказать историю Гурганджа.
— Да, конечно! Но не утомились ли Вы в долгой дороге? Это длинная история.
— Я готов послушать начало истории, а затем, если Вас не затруднит, мы продолжим завтра, — Абдулл удобно расположился на теплых верблюжьих подушках.
— У меня много историй и много свободного времени, но мало слушателей, — Араш снова тихо рассмеялся, и его седая голова затряслась.
При этом изрезанное глубокими морщинами лицо старика принимало разные выражения, будто бродячий артист сменял театральные маски. Взмахнув руками, он продолжил:
— Наш благословенный край имеет древнюю историю, люди прижились среди песков. Вопреки суровым условиям они возделали землю, провели по каналам воду и построили эти города. Благодаря богам, мы достигли больших результатов в торговле, науках и ремеслах!
Старик взял в руки чашу с зеленым чаем и приподнял ее.
— Смотрите, эту удивительную чашу создали руки мастера из Хорезма.
— Везде, где я бывал, слышал только хвалебные слова о хорезмийцах, — ответил Абдулл.
— Мои соотечественники всегда отличались ученостью, знали древние традиции.
 Араш вздохнул, словно вспомнил о чем-то грустном.
— Это место было собранием красноречивых, здесь находили пристанище ученые, остроумцы и поэты.
— Почему вы это говорите с печалью? — Абдулл приподнялся с подушек и присел, скрестив ноги.
— Когда пришел в наш край Ибн Кутейба , он огнем и мечом стал насаждать новые порядки. Уничтожал людей, знавших хорезмийскую письменность, ведавших преданиями и обучавших наукам.
Старик тяжело вздохнул и замолчал, теребя пояс.
— Но это было очень давно. Слава Аллаху, сейчас Хорезм снова процветает и знаменит своими учеными мужами! — Абдулл решил, что старик печалится из-за гонений зороастрийцев.
— Да, конечно, со временем раны зажили, и города вновь вернулись к своей былой славе.
— Гургандж стал самым лучшим местом для развития наук, искусств и поэзии.
— И хорезмийские купцы стали лучшими в караванной торговле, их знают во всех четырех сторонах света, — с гордостью добавил Араш.
— Я много слышал о вашей знаменитой «Академии Мамуна», еще мальчиком я мечтал стать слушателем этой школы! — Абдуллу хотелось, чтобы старик подробнее рассказал ему о научной жизни Хорезма.
— О! Это было Великое время! — Араш оживился. — Эти имена! Они ласкают слух любого грамотного человека. Благодаря милостивым и мудрым правителям, у нас жили и творили великие мыслители — достопочтенные Абу Али Ибн Сина и Абу Райхан Бируни!
— У меня длинный список ваших ученых.
Абдулл наизусть знал их имена: математик Абу Наср Мансур Ибн Ирак, астроном Абуль Вафа аль-Бузджани, медик Абу Сахль Масихи, Абулхайыр аль-Хасан, по прозвищу Ибн аль-Хаммар…
— Вы что-нибудь знаете о большом глобусе Бируни? Я мечтаю взглянуть на него. Неужели человеческий разум способен на такое? Как только он осмелился предположить это, шагнуть за пределы общеизвестных фактов? — Абдулл заерзал на месте.
— К великому сожалению, это творение ученого уничтожено пожаром, — ответил Араш. — И хотя многие записи Бируни были утеряны, но сохранились несколько книг, где он записал с точностью небесные светила. Я пользуюсь ими для своих размышлений.
— Позволите мне взглянуть на них.
— Конечно, буду рад поделиться мудростью и знаниями!
— Я слышал о нелегкой и трудной судьбе этого Великого мужа из Кята , — Абдулл, в предвкушении знакомства с книгой Бируни, испытывал благодарность к старику, который встретился ему на рынке.
— Этот благородный ученый рано осиротел, его воспитал правитель города. Бируни еще в детстве проявил тягу к знаниям, ознакомился с трудами греческих мыслителей и избрал трудный путь науки. Ему пришлось скитаться и зарабатывать на пропитание, страдать от невежественных правителей, но Бируни не переставал писать книги и изучать мир!
— Да, да, уважаемый! Этот любознательный ученый писал о Солнце, о географии, о математике, астрономии, геометрии!
— А его удивительные «Каноны»?! Столько нового мы узнали из них, что этого хватит многим поколениям ученых, — продолжил Араш.
— Мой учитель в медресе обращал наше внимание на его труды о духовной жизни, — перебил его Абдулл. — Бируни изучил индийскую, греческую религии и сравнил их с исламом. Его выводы настолько смелые, что до сих пор вызывают много споров.
— До него никто из наших учёных не описывал историю египтян, греков, евреев, персов, мусульман, зороастрийцев, — Араш напрягал память, чтобы вспомнить все таланты Бируни.
— Не могу дождаться, чтобы взять в руки его книгу.
Абдулл вскочил с места, словно собирался сейчас же отправиться за рукописью.
— Не спешите, мой молодой друг, я вернусь завтра, и мы продолжим. Я рад, что встретил такого умного и грамотного собеседника! Да защитит вас Ахура-Мазда!
Последние слова старик-огнепоклонник произнес почти шепотом.
«Этот умудренный жизненным опытом зороастрийский ученый, повидавший многих правителей и служивший при их дворах, является носителем ценной информации, кладезем народных, древних хорезмийских традиций, знатоком верований предков, — размышлял Абдулл. — Он сумел уцелеть во время захвата Хорезма Махмудом Газневи . Наверняка Араш спрятал много книг и скрывался долгое время в безлюдной пустыне. Теперь он бережно оберегает письменные, устные предания и обряды народа, издревле проживающего на этих землях.»
Все следующее утро Абдулл бродил среди рыночной толпы, между торговых лавок, выискивая взглядом среди груды товаров, предметов быта, оружия, одежды, старые книги, рукописи и манускрипты ушедшей эпохи. В лавке лекаря его внимание привлек пожелтевший сверток с выцветшим рисунком цветка, лежавший среди стеклянных бутылок со снадобьем.
— Мира вам! Что это за рукопись? — Абдулл обратился к служащему лавки, старому еврею в цветном хорезмийском халате.
— Это рецепты лечебных трав Ибн Сины, — служащий бережно раскрыл свиток и показал Абдуллу.
В рукописи с рисунками было несколько описаний снадобий, изготовленных из трав и цветов. Абдулл внимательно читал мелкий арабский шрифт. Он перевернул бумагу и увидел на оборотной стороне подпись: «Завершил переписку раб Аллаха Всевышнего, Рустем Ибн Бахман, с трудов достопочтенного Абу Али Ибн Сины».
«Вот я и прикоснулся к трудам Великих!» — Абдулл был счастлив.
Однако радость его была недолгой. Вечером Араш разъяснял расстроенному Абдуллу:
— Это копия рукописи написана 50 лет спустя после смерти Великого Врачевателя. — Старик вытащил из коржына завернутую в ткань старую книгу. — Не переживайте, теперь Вы можете прикоснуться к книге Бируни.
Абдулл в волнении взял книгу и присел на скамью. Книга была обтянута тонкой сафьяновой кожей с потёртыми углами. По краям обложки было тиснение в виде геометрического орнамента, напоминающего орнаменты огузских ковров. Арабское название книги читалось с трудом «О небесных светилах». Пожелтевшие от времени страницы были сплошь усеяны схемами, рисунками, расчетами и сопровождались красивым каллиграфическим текстом. В углу каждой страницы рукописи виднелась подпись ее автора — Абу Райхан Бируни

11глава

ТАРАЗ — ГОРОД КУПЦОВ

«Кто владеет настоящим, тот владеет прошлым,
 кто владеет прошлым, тот владеет будущим»

Древний афоризм

Караван преодолел сорок фарсахов, миновав города Кулан, Атлах и Джамукент и добрался до Тараза. Скромный на вид постоялый двор на правом берегу реки Талас встретил путников радушно.
Салим уже много раз посещал этот город купцов. В разные времена он был столицей тюргешей, карлуков и ябгу. Тараз нравился ему обилием садов и веселым журчанием прохладных арыков. Утолить жажду можно было в любом конце города, питьевая вода здесь была повсюду. Ему не терпелось быстрее окунуться в оживленную атмосферу города.
Первым делом Салим решил навестить своего давнего друга, местного купца Байдара. Они часто ходили с ним по разным странам в одном караване. Однажды в Мерве он выручил его при заключении сделки, дав ссуду, так как Салим уже потратил свои деньги. С тех пор этот благородный, опытный и мудрый представитель таразского купечества стал опекать молодого торговца из Отрара. Следуя его советам, удавалось совершать самые выгодные сделки. Салим часто вспоминал и давно хотел навестить его. И вот такой случай представился.   
Тараз сильно разросся. Вокруг городских стен теснились кварталы ремесленников, работников многочисленных садов и рынков. Миновав восточные ворота, Салим, в сопровождении Хасана и Аяра, проследовал через рабат гончаров в шахристан, где проживали богатые купцы, служащие, имамы и ученые. Салим отправил слугу предупредить Байдара о своем визите. Узнав об этом, купец поспешил накинуть на себя праздничный, длиннополый, шелковый халат и вышел на улицу. Он ждал гостей у распахнутых деревянных ворот.
Встреча была радостной. Байдар сразу же проводил всех в дом и сам расположился вместе с гостями. Это был немногословный и скромный, пожилой человек, но Салим знал, что за кажущейся простотой скрывается твердая, авторитетная и уважаемая в городе личность. Без участия Байдара не проходила ни одна крупная торговая сделка. Сам правитель города советовался с ним.
Выходец из знатного караханидского рода, крепкий, седеющий, уверенный в себе муж. Байдар обладал властным голосом, твердой походкой и внимательным взглядом. Своим трудом завоевав авторитет среди горожан, торговцев и власть имущих, таразский купец при разговоре всегда взвешивал каждое слово и внимательно слушал собеседника. Он страстно желал, чтобы его родной Тараз прославился на весь мир, стал местом встречи всех купцов Великой торговой дороги.
Поощряя молодых торговцев, Байдара давал им советы, ссужал деньги, помогал снаряжать караваны, участвовал в строительстве постоялых дворов, убеждая богатых горожан вкладывать средства в развитие местного рынка. Объездив в годы становления самые дальние уголки Мавераннахра, он сам испытал трудности на торговых дорогах и поэтому знал о проблемах, жизненных потребностях купцов, лавочников, людей, занимающихся этим непростым и нужным ремеслом. Он искренне верил, что только торговлей, взаимовыгодными сделками, дружескими договорами, заключениями брачных союзов можно было укрепить отношения и связи между народами и соседними племенами.
Гости расположились во внутреннем большой дворе, утопающем в ярких виноградных листьях. Цветущие розы, небольшой водоем и заливающиеся, словно в приветствии канарейки в серебристых клетках, создавали уют и радостное настроение.
Байдар дождался пока все гости устроятся на низких глиняных суфах, застеленных белым войлоком и подогреваемых теплым воздухом из очага.
— Сколько же мы не виделись с тобой, мой уважаемый друг?!
— Да, минули годы курицы и собаки, подходит к концу непростой и смутный год кабана, — ответил Салим, рассматривая морщины на лице друга. — О достопочтенный мой покровитель, почему Вы не взяли динары, посланные мною, а закупив на них товар, выслали обратно с моим слугой?
— Я разговорил твоего посыльного и узнал от него, что у тебя были не лучшие времена, — Байдар жестами давал указания прислуге. — А у меня, хвала Всевышнему, дела шли хорошо, и я не нуждался в деньгах: решил, что для тебя лучше будет получить этот товар, продать и уже с прибыли вернуть мне долг.
— Пусть милостива будет к Вам судьба и богатством вознагражден Ваш труд! — Салим встал и попытался поцеловать полы халата хозяина, однако Байдар успел подхватить его и усадил на место.
— Это не к чему, — сказал он, бросив взгляд на окна дома. — И потом, я же не господин и не избранник караханидского рода. Я такой же, как ты, простой купец.
— Вы очень добры ко мне, — Салим перехватил его взгляд и посмотрел на резные решетки окон. Из-за легких, цветастых занавесок на гостей с любопытством смотрели две девушки. Особенно выразительным был взгляд черноволосой, старшей по возрасту. Она неотрывно смотрела на Салима, будто старалась запомнить его лицо или вызвать его ответную реакцию. От такого прямого взгляда Салиму стало неловко, и он отвел взгляд. Однако в душе возникло непонятное волнение, в нём проснулись дремавшие до сей поры чувства.
Слуги накрыли стол. На нем были разнообразные мясные блюда, запечённые овощи, пахучие травы, фрукты, горячие чуреки  и напитки. Гостеприимный хозяин расспрашивал Салима о его приключениях, живо реагировал и подробно интересовался товарами на рынках Дуньхуаня и Турфана.
— Надеюсь, Аллах не пошлет на нас страшную черную болезнь с Востока, — произнес Байдар, перебирая лазуритовые четки.
— Уважаемый, расскажите о своем родном городе, — Салим знал, что Байдар, несмотря на свою немногословность, может долго рассказывать о Таразе.
— Да окружит Аллах своими огромными благодеяниями место моего рождения, — спокойно начал Байдар и продолжил, повысив голос: — Эту перевязь меча моего племени, место моих родственных связей, часть жизненного пути, начало моей славы, столицу округа, место сбора купцов. Ветер приносит с холмов животворное тепло и влагу, почва превосходит по благоуханиям пахучий мускус, сады цветут и плодоносят, его пастбища богаты растительностью, его водоемы полноводны. Здесь снимают свои седла ученые люди и находят пристанище образованные и великие!
— О, земля Тараза, живи долго из века в век! Город, основанный блестящими, как звезды, людьми! — воскликнул Аяр и привстал, впечатленный словами хозяина.
— Благодарю! Если будет угодно Аллаху, Великому и Всемогущему! Жители Отрара также не менее благочестивы и воспитаны! — Байдар был сегодня на удивление разговорчив.
 — Много ли приключений Вы пережили на торговых путях? — спросил Хасан, любивший слушать истории, происходившие на Великой торговой дороге.
— Всякое бывало, интересное и удивительное, порой загадочное, а иногда опасное… Всего не упомнишь… — таразский купец облокотился на подушку, помолчав, продолжил: — Сегодня я хочу вспомнить одно происшествие, случившееся со мной несколько лет назад. Я возвращался с пятью груженными верблюдами из Шаша . Главный караван уже ушел, а я немного отстал от него, задержавшись на местном рынке. Так вот, во время отдыха на привале ко мне подошли два незнакомца, с виду торговцы-бакалейщики. У них было несколько груженных мулов. По внешнему виду эти злодеи ничем себя не выдавали. Потом только выяснилось, они задумали меня извести и завладеть всем моим имуществом. Попросились примкнуть к моему небольшому шествию, объясняя это незнанием дороги. Не заподозрив ничего плохого, я согласился. Хотя они и задумали против меня недоброе, но также они ненавидели друг друга и захотели избавиться в первую очередь от соперника. Ночью, удалившись в свой шатер, они угостили друг друга едой, предварительно добавив яду, надеясь, таким образом, единолично завладеть моим товаром и верблюдами. Утром, не дождавшись своих новых попутчиков, я наведался в их шатер и обнаружил два мертвых тела: строя козни против меня, они убили друг друга. Догадавшись о намерениях этих мошенников, я возблагодарил Аллаха за то, что он защитил меня и наказал двуногих шайтанов. Присоединив к своему каравану их мулов, которых впоследствии передал нуждающимся, я отправился дальше.
— Задумавшие против благочестивого мужа дурные дела, сами оказались жертвой. Воистину, за любые плохие поступки нас ждет возмездие! —Хасан воздел руки к небу.
Возвращаясь на постоялый двор, путники оказались перед запертыми воротами города. Заплатив несколько медных монет стражнику, они смогли продолжить свой путь. Сразу за воротами Хасан вдруг оживился:
— А все заметили, как за нами наблюдали две пары прекрасных глаз?
Салим не выдал своего настроения, но вид у него был задумчивый.
 В доме Байдара за ним наблюдали две его дочери: старшая, Кумис и младшая, Инжу. Чем дольше Кумис смотрела на отрарского гостя, тем чаще билось ее сердце, учащалось дыхание, а на лице вспыхивал румянец. Она чувствовала, как у нее горели уши и увлажнялись ладони, в ногах пробилась до сели незнакомая дрожь. «Неужели Всевышний услышал мои молитвы и подает мне знаки?!» — подумал он.
В отличии от старшей сестры Инжу спокойно разглядывала гостей, совершенно не реагируя на них. Она потеряла к гостям всякий интерес, когда не увидела на поясах отрарцев изящных кинжалов и красивых ножен для сабель. В ее душе и девичьих снах жил образ благородного воина, которого она желала встретить и полюбить. 
На следующий день Салим принимал у себя Байдара, который интересовался товарами, привезенными из Дуньхуаня и других рынков. Договорились, что таразский купец приобретет и поможет реализовать часть кеза и кензи, парчу и цветную ткань.
— Нам надо будет обсудить много дел, кроме торговых есть и другие дела, — многозначительно произнес, уходя таразский купец. — Скоро увидимся.
Провожая его, Салим перебирал четки, размышляя над тем, как найти повод, чтобы опять посетить дом Байдара.
На следующий день, уладив торговые дела, он в сопровождении помощника, кадия, писца и тибетского монаха прогуливался по улочкам Тараза.
— Вы посмотрите, здесь нет ни единой улочки, ни дома, в котором не было бы сада, — удивлялся Хасан, вертя головой в разные стороны. — Наверное, если посмотреть на город с крепостной стены, то домов не увидишь, все закрыто садами и фруктовыми деревьями.
— Я тоже это заметил, — сказал Аяр, проходя мимо глиняного дувала,
Он остановился перед веткой яблони, свесившейся через забор под тяжестью спелых плодов. Ибрагим тоже остановился перед ароматными и аппетитными плодами и произнес:
— Наверное, так выглядит Рай!
Едва Салим подумал, сорвут ли его спутники фрукты с дерева в чужом саду, как из-за дувала выглянула женская голова, укрытая цветным шерстяным платком.
— Угощайтесь яблоками, ешьте сколько пожелаете, — мягко предложила хозяйка, с любопытством разглядывая гостей черными, подведенными сурьмой, глазами. — Вы гости нашего города, посланные Всевышним!
— Благодарим вас, да будет доволен вами Аллах! — хором сказали Хасан и Ибрагим, срывая яблоки.
Так происходило почти всякий раз, когда путешественники проходили мимо садов с созревшими фруктами. Местные жители выходили из домов и угощали гостей, приговаривая: «Кыдырма конак! »
— Поистине, жители этого города благовоспитанны! — восхитился Аяр после очередного угощения.
— Они еще помнят традиции предков, — заметил Салим, направляясь по знакомой улице, ведущей к гончарному кварталу.
— Я хочу узнать, трудится ли еще мастер Кадыр, чьи изделия я видел в Баласагуне, — пояснил он спутникам.
В первой же гончарной мастерской Салим поинтересовался, знают ли они мастера Кадыра.
— К сожалению, он покинул наш бренный мир, да упокоится его душа в раю, — сказал, не отрываясь от работы ремесленник. — Но, у него остались ученики. Вы сможете найти их в конце квартала, узнаете по тамге на двери.
В гончарном квартале было шумно от деревянных колотушек. Клубящийся дым выходил из всех печек и очагов, создавая сизую пелену, от которой слезились глаза. Едва различимая в дыму старая дверь с тамгой мастера Кадыра была приоткрыта и Хасан, постучав медным кольцом, висевшим у входа, первым вошел внутрь.
Они оказались в небольшом помещении, где на полках вдоль стен стояли готовые чаши, сосуды, хумы, сделанные разными способами; с политой прозрачной, белой, зеленой глазурью, расписанные растительным орнаментом, гравированные и тисненные по сырой глине. Тут же, находилась еще не обработанная посуда, только вышедшая из обжига. В комнате было душно от очага и влажно от высыхающей глины. Стоял стойкий запах свежей краски.
— Добро пожаловать в мастерскую Кадыр-уста! — Испачканный глиной юноша вышел им навстречу, из соседней комнаты.
— Меня интересуют изделия вашего мастера, — после приветствия, сказал Салим. — Храните ли вы и продолжаете его дело?
Он обратил внимание на полку с чашами, выполненными в стиле таразского мастера.
— Да, вижу, это тот же почерк! — Не дожидаясь ответа, он подошел и взял в руки такую же чашу, какую видел в Баласагуне.
— Мастер Кадыр-уста очень строго следил за работой своих учеников, и, бывало, сурово наказывал их, если они плохо следовали его наставлениям, — рассказывал юноша, очищая остатки засохшей глины с рук. — Очень трудно было попасть к нему в подмастерья!
— Его изделия разошлись по дальним городам и это — заслуженная слава! — Салим взял другую чашу, политую зеленоватой блестящей глазурью. — Здоровья вашим рукам, вы достойно продолжаете его дело!
Потом, повернувшись к своим спутникам, сказал:
— Хасан, мы закупим посуду здесь, Ибрагим, займись бумагами! — Салим уже выбирал чаши и сосуды для продажи в Отраре.
— К нам частенько приезжают купцы из Индии, Персии, Кашгара, Балха, — гордо рассказывал молодой гончар, помогая Салиму выбирать товар.
Как бы не петляли узкие улочки старого города, они неизменно выводили путника на съестные лавки ас-базаров . Перед отрарскими гостями открылся привлекательный вид прилавков с едой, которые источали аппетит запахи.
Ибрагим остановился перед горкой печеных пирожков, самсы, учпучмаков, фаршированных мясом, специями, овощами. Они призывно дымились на круглых медных подносах.
— У меня десятки видов пирожков, гутабы, тухумы, шилеки, бореки, — широко раскинув руки, приглашал улыбчивый продавец, — А эти этли-наны, ютазы с начинкой из сыра не оставят вас голодными!
— Мои бореки с птицей, рыбой, айвой, салом, пахучими травами и мясом молодого барашка —  самые вкусные на нашем рынке! — зазывал гостей другой продавец.
С тушек жаренных на вертеле перепелок стекал золотистый сок. Это привлекло внимание остановившегося рядом Хасана. Он смотрел на румяную корочку, покрывавшую птицу, и чувствовал, как она завлекала и вызывала непреодолимое желание схватить эту хрупкую и манящую плоть, и смачно вонзить зубы в мягкое, вкуснейшее мясо дичи. Салим, улыбаясь, наблюдая за своим помощником. Потом перевел взгляд и уже не смог отвести его от скворчащих на жаровне разнообразных кебабов с мясом, печенью и почками. Повар мастерски орудовал на мангале, переворачивая румяные ковурмаки, ыштыки с фаршем дичи, колбасы со специями.
Отдельный ряд ждал любителей плова. Повара соревновались в ловкости и мастерстве, предлагая таразский, хорезмский, бухарский, ферганский, хайназарский, самаркандский варианты этого изысканного блюда. Они держали в секрете рецепты приготовления, используя разные виды цветного риса, а также горох, пшеницу, урюк, орех, айву, кишмиш, разнообразные травы и пряности.
Утолить жажду можно было кумысом, айраном, шубатом. Зазывалы предлагали виноградный, лимонный и вишневый соки. Там же были гранатовый щербет, актанчай, кокчай, различные целебные настойки и ароматная вода.
Пленительный запах исходил от десятков видов халвы, навата, парварды, левза, чак-чака, бала, бекмеса, урючного, тыквенного, морковного киема и ореховой яичмишы, обещая райское наслаждение вкусившему эти сладости.
В пятницу Байдар пригласил Салима посетить центральную мечеть и совершить совместную молитву. Эта новая мечеть, построенная правителем Тараза, была возведена в сельджукском стиле, с большим круглым куполом над квадратным помещением. Купол новой мечети, облицованный голубой керамической плиткой, высился над городом, и с его минаретов громко раздавался призыв муэдзина  к молитве, слышный во всех концах города. Войдя вовнутрь, Салим поразился прекрасной акустике. Голоса правоверных, словно парили под куполом и отражались от него эхом.
— Здесь трудились местные мастера и использовалась местная керамика. Наш хакан, опора счастья, гордость ислама, правитель Тараза, соизволил построить этот дом Аллаха! — Седобородый имам в полосатом халате подошел к гостям после пятничного намаза.
— Да будет доволен ими Аллах! — Байдар был рад, что на Салима произвела впечатление мечеть его родного города.
— У меня есть еще новая книга с хадисами, которые не знакомы нашим прихожанам. Эти хадисы имама Аль Бухари недавно доставили в наш город. Позвольте мне показать их вам. — Имам хотел похвастаться книгой и повел их в свою комнату за михрабом, где на красивой резной ляухе  лежал сборник хадисов.
Он держал в руках большую книгу, обтянутую зеленой сафьяновой кожей с золотыми тисненными буквами.
— Эти сокровенные хадисы по моему заказу переписал лучший каллиграф Тараза мастер Абдулл!
— Абдулл из Испиджаба? — Салим внимательно разглядывал подпись под текстом.
Он вспомнил, что Абдулл не показывал ему свое письмо.
— Не знаю точно город его рождения, но прибыл он из Баласагуна. — Имам бережно листал книгу.
— Написано очень красиво! Да сохранит Всевышний его талант! — Байдар с интересом рассматривал хадисы.
Салим не сказал, что знаком с Абдуллом. Он согласился с Байдаром и имамом, восхищенно рассматривавшими книгу.
— А вот этот хадис вы слышали?!
Имам взволнованно приблизил к слезящимся глазам сборник хадисов:
— Пророк Мухаммад, да благословит его Всевышний и приветствует, говорил: «Люди, вы обязаны иметь цель и стремиться к ней! Обозначьте цели и действуйте! Поистине, Аллах не лишит вас Божественной благодати до тех пор, пока вам не надоест то, чем занимаетесь». Записано имамом Аль Бухари, посвятившим свою жизнь собиранию и записи достоверных хадисов.
— Вы создали ценную и полезную книгу, уважаемый ходжа! — Байдар держал книгу, поглаживая приятную на ощупь сафьяновую обложку.
Расставшись с имамом, вокруг которого собирались прихожане, Салим и Байдар решили обсудить отбытие из Тараза отрарского каравана.
— Доволен ли ты покупкой товаров в нашем городе и в хорошем ли расположении духа покидаешь нас? — Байдар положил руку на плечо Салима.
— Все прошло довольно удачно благодаря Вашим стараниям!
Отрарский купец с благодарностью склонил голову перед старшим товарищем. Байдар посмотрел прямо в глаза своему молодому другу.
— У меня вопрос, Салим, почему ты еще не обзавелся семьей? Неужели ты не хочешь возвращаться из путешествий в уютный дом, где тебя ждет жена с детьми? Не торопит ли тебя отец?
— Этот вопрос уже давно обсуждается, — Салиму стало неловко. — Отец каждый мой приезд не дает мне покоя, а бедная моя мать не дождалась…
— Так в чем же дело? — Байдар заглянул в глаза Салима. — Или не встретил достойную девушку?
— Я же все время нахожусь в пути, достопочтенный Байдар, вот и думаю, будет ли женщина счастлива с купцом-скитальцем, не видя меня долгие месяцы, да и в дороге полно опасностей, — тихо ответил Салим и, переводя все в шутку, рассмеялся: — Отец пригрозил мне, что сам найдет мне невесту.
— Мы с тобой давно знакомы, стали братьями и семью твою я хорошо знаю, — начал Байдар издалека. — Давай обсудим это у меня дома. Познакомишься с моими дочерями. Если Всевышний позволит, наши семьи породнятся. Не будем откладывать, нас уже ждут.
Салим молчал. Он вспомнил, как в окне дома Байдара на него смотрели очаровательные глаза.
«Наверное, настало время», — подумал отрарский купец и кивнул:
— Я согласен. Давайте поговорим!
— Ну, хорошо, добро пожаловать! — произнес довольный Байдар, посмотрел вдаль и тихо произнёс: — На все воля Всевышнего!
***

Они расположились за низким круглым столом в небольшой комнате. Она была устлана мягкими персидскими коврами, большие и маленькие яркие подушки, разложенные вокруг, создавали уют и комфорт. Бесшумно распахнулась дверь, вошли две девушки. В руках они несли большие медные тарелки. На них был с щербет, сладкая вода, фрукты, закуски и разные сладости. Они тихо прошли по мягким коврам и поставили тарелки на стол. Дочери таразского купца с интересом разглядывали отрарского гостя и не спешили с расставлять блюда на столе.
— Уважаемый гость, я специально попросил своих дочерей прислуживать нам вместо слуг, чтобы вы могли лицезреть друг друга, — улыбаясь, промолвил Байдар. — Вот, старшая, Кумис, моя серебряная, любимая, мудрая и умная! Она знает ремесло вышивальщицы и грамоту. Младшая, Инжу, жемчужное ожерелье на моей груди, веселый колокольчик, не дающий мне грустить и унывать. Они воспитывались матерью, мною, учителями и теперь стали взрослыми. Да хранит их Аллах! Аминь!
— Аминь! — тихо отозвались Салим и девушки.
Салим заметил, что девушки отличались манерами и характером. Старшая, Кумис, обладавшая изящным станом и тонкими руками, ступала легко, по кошачьи мягко. В ее глубоких, черных глазах таились интерес и еле уловимый призыв, которые заметил Салим, встретившись на миг с ее взглядом. Он ощутил какое-то излучение, достигшее его сердца. Младшая, Инжу, опоясанная мужским наборным поясом с коротким ножом, была чуть угловатая, с твердым шагом, уверенными руками, сильно сжимающими медную тарелку. Взгляд ее зеленых глаз был любопытным, но без блеска, как у Кумис. Позже Салим узнал, что Инжу с детства играла с друзьями брата, увлекалась стрельбой из лука, скакала верхом и повзрослев, старалась заменить отцу рано погибшего на чужбине брата. Не говоря ни слова, дочери Байдара, заставив стол угощениями, удались, оставив после себя легкий шлейф запаха розовой воды и жасмина.
— Дорогой Салим, ты увидел моих дочерей, вижу в твоих глазах загорелось любопытство, хотя ты и скрываешь это. Мы с тобой близко знакомы и, надеюсь, станем родней. Не буду тебя сейчас терзать расспросами. Конечно, нужно время. Поэтому не торопись с отъездом.
Увидев, что Салим молча соглашается с ним, таразский купец добавил:
— Скажу тебе вот что. Моя старшая, Кумис, очень дорога мне и ее выбор для меня важен. Чтобы не опечалить ее своим поспешным решением, я не вынуждал ее соглашаться на сватовство и предложения со стороны желающих породниться со мной. А таких, я думаю, ты догадываешься, немало. Мое богатство и положение привлекают многих. Есть, конечно, среди них желающие завладеть всем этим. Сейчас, после гибели моего единственного наследника, как никогда для меня важна женитьба моих дочерей. Так вот, я поклялся Кумис, что пока она сама не выберет мужа, не буду настаивать. С младшей, Инжу. проще, она всегда со мной, среди мужского общества и я вижу ее предпочтения и вкусы. Произнеся это, Байдар замолчал, давая гостю обдумать услышанное.
Салим задумался. Прежние его взгляды и доводы по поводу неприятия создания семьи уже не казались ему такими уж твердыми. Его предубеждения и страхи таяли, как весенний снег от теплых лучей, а его дремавшие чувства пробуждались от проникновенного взгляда Кумис. Он вспомнил слова отца, настойчиво приводившие примеры счастливой жизни в семейном окружении, как возвышенными словами он вспоминал жизнь с матерью, их отношения и упоминал о многовековых традициях, о неизменности встречи двух родственных душ и сердец. Легкий шелест открывшейся двери отвлек Салима от размышлений. В комнату вошла старшая дочь Байдара, Кумис.
— Заходи, моя милая. — Байдар улыбнулся и обернувшись, пояснил: — Я попросил свою старшую принести что-нибудь вкусненького.
— Нашему уважаемому гостю может что-нибудь ещё нужно? Я принесла Вам свежего бекмеса .
Ее голос звучал, словно звон колокольчика. Салим не знал, что ответить. Он завороженно смотрел на девушку, не отрывая глаз. Слегка улыбнувшись, она продолжила:
— Я понимаю, вы, являясь гостем моего достопочтимого отца, испытываете робость и стеснение, но уверяю вас, не стоит волноваться и переживать. Мы можем просто побеседовать, без всяких условностей.
Она грациозно присела на мягкую подушку.
— Для меня честь говорить с Вами, — еле вымолвил отрарский гость. — Буду рад…
— Ах, да что же они, не могут без меня справиться? — вдруг произнес, выглянув в окно, Байдар и слегка кивнув Салиму, вышел.
— Возможно, я нарушила какие-то традиции, первая заговорив с вами, но так уж повелось в нашем доме. У нас в семье, слава Аллаху, добрые и справедливые правила, не унижающие достоинства женской части. А как у Вас в Отраре?
— Наша семья чтит древние традиции уйсуней, в которых каждый член семьи оценивается по человеческим качествам, будь то воин, хан, ремесленник или хатун. Наши матери, сестры, дочери достойны уважения и высокого положения.
Кумис улыбнулась в ответ и кивнула, поправив легкий шелковый платок на голове. Затем подлила Салиму в фарфоровую чашу немного сладкого щербета.
— Отец мне рассказывал о ваших приключениях в стране Сун и коварном нападении кара-китаев. Пусть Ваши раны быстрее заживут, — с заботой в голосе, произнесла Кумис. — Мне всегда было интересно слушать рассказы отца о дальних странах, чужих нравах, разных способах выделки тканей, диковинных изделиях. Помню, когда он возвращался из путешествия, мы собирались вокруг очага, наша мама обязательно готовила что-нибудь вкусное. Обычно это было традиционное блюдо, по которому скучал в пути мой отец, и мы часами могли слушать его увлекательные истории.
— Да, да! Это так похоже на наши семейные вечера. Мои рассказы слушают всей семьей за большим дастарханом, а в конце я всегда раздаю подарки.
— Подарки! — Кумис оживилась. — Мы так любим их с сестрой! Это всегда неожиданная вещь, заморская диковинка или изысканное украшение! Особенно если отец сопровождает это подробным описанием или историей его создания. Мне нравится новый аромат духов или целебных мазей, а моей сестре изящные, покрытый резьбой кинжалы или колчаны. 
Салим слушал голос Кумис, то спокойный, мягко переливающийся, то восторженный, словно праздничный фейерверк, то заинтересованный и внимательный, как у ученика, слушающего дамула. Удивляясь ее красноречию, нежному говору, ясному уму, он одновременно любовался ее чарующими глазами, изогнутыми, словно кыпчакский лук, бровями, розовеющими щеками, жемчужными зубками, блестящими за алыми, словно роза, устами.
В устах ее жемчуг, на лике — луна,
Щеки — розы, пахнет жасмином,
Глядит газелью, чиста вода красы на ее лике,
Из глаз ее летят, разя меня, стрелы…

Салим вдруг вспомнил стихотворение Абдлулла и почувствовал, как кровь начала закипать в жилах и приливать к лицу. Он инстинктивно коснулся щеки, проверяя жар, и отвел взгляд в сторону окна, выходящего в сад, чтобы успокоить волнение. В этот момент он опасался, что кто-то неожиданно войдет в комнату, нарушив их общение, и застанет его в состоянии смятения и тревоги. К счастью, за дверью царила тишина и покой, словно вся семья и вечно суетящиеся слуги понимали важность этой встречи и притихли. Они разговаривали на разные темы, касались даже каких-то научных и торговых вопросов. Волнения первых минут улеглись, и они свободно, будто были знакомы давно, вели беседу, то смеясь, услышав что-то забавное, то вспомнив что-то грустное, переходили на молчаливую паузу.

«Удивительно, как легко разговаривать с ней, — думал Салим, — возможно именно она может быть моей спутницей в жизни!»

«Да, прав был отец, этот отрарец в самом деле интересный и благовоспитанный муж! И предчувствие меня не обмануло, когда я увидела его впервые!» — радовалась своим мыслям Кумис.

Их, казалось, нескончаемое общение, прервалось из-за шума, донесшегося со двора. Байдар кого-то отсчитывал громким голосом, сопровождая это ударом хлыста по воздуху. «Наверное, так он дает нам понять, что пора и честь знать», — смекнул Салим и пригласив Кумис с семьей в гости в Отрар, решительно встал.

Кумис с понимающим видом кивнула. Она уж точно знала характер терпеливого отца и чуть смущенно, накинув прозрачную ткань на глаза, легко выпорхнула из комнаты, оставив за собой еле уловимое цветочное облако.
***

— Сестра моя, ты уверена, что этот отрарский купец и есть твой избранник?! — Инжу говорила с жаром, когда они вечером обсуждали свои впечатления. — Быть женой купца, который постоянно разъезжает по дорогам, городам, большую часть жизни проводит на рынках и караван-сараях?

— Да, это так, — спокойно ответила Кумис. — Вспомни времена, когда наш отец был в отъезде, вспомни нашу мать. Разве она была несчастной? Мы видели только улыбку на ее лице, она была веселой и ласковой, ни в чем не упрекала отца, дарила ему и нам теплоту и заботу! Это ли не счастье?! Я думаю, что в те дни, когда отец был с нами, они были особенно счастливы. Как разгоралась с новой силой их любовь! Ради этих незабываемых моментов стоило ждать, с замиранием сердца провожать и встречать караван!

Сестры замолчали, влажными и блестящими от слез глазами они посмотрели друг на друга, будто в последний раз, и обнялись.

— Я так сильно желаю тебе обрести любовь, защиту и покой в душе! — Инжу плакала. — Слушай свое сердце, а не меня! Отец поддержит и одобрит твой выбор, но неужели мы расстаемся?!

— Милая моя сестренка, я тоже печалюсь из-за будущего расставания, но такова жизнь, это неизбежно! — успокаивала Кумис младшую сестру, поглаживая ее шелковистые волосы. — Все будет хорошо, позаботься о нашем отце!

                Как взор зовет глаза твои, того не знаешь ты,
                Как ночью я томлюсь, приди, того не знаешь ты,
                Ищу свиданья я сама, гублю себя сама,
                Как сохнет сердце без любви, того не знаешь ты!

Пока Салим был занят личными делами, монах Лу не терял времени даром. Под видом поиска лекарственных трав, он нашел среди рыночных рядов лавку согдийца Субхи. Оставшись с ним наедине, он показал часть монеты. Тот деловито кивнул, ушел в кладовую, долго рылся среди мешков с зерном, керамических кувшинов с маслом и вином, и наконец, вернулся, весь в пыли и паутине. Он взял обе половины монеты и соединил их. И только тогда некое подобие улыбки появилось на его лице.
— Если у Вас есть донесение, можете оставить его мне. Я знаю, что с ним делать, — шепнул лавочник, озираясь по сторонам, — Давно никого не было из Сун от господина Гэ.
— А как Вы собираетесь, если не секрет, передать мое послание? — поинтересовался Лу, показывая маленький кусок ткани, испещренный иероглифами.
— У меня много способов… — нехотя произнес лавочник, явно не желая откровенничать. — Ну, хорошо, про один я скажу. Он, видимо, убедился, что перед ним не обычный монах или торговец, а служащий ханьского ведомства.
— На днях один из купцов согдийского торгового дома отправляется на Восток. И помимо прочих товаров, везет несколько ферганских коней. Так вот, в копыта одной из лошади, под надежную подкову, я заложу тайник с вашим посланием. Надежный способ! И ни разу не подводил. Я сам выбираю способы отправки, в зависимости от размера и количества донесений, — с важным видом делился Субхи.
Монах Лу с почтением слушал его, размышляя о том, как он будет направлять свои послания из разных городов этому находчивому лавочнику.
12 глава

ЯССЫ — ДУХОВНАЯ СТОЛИЦА

«Благословляю вас, жаждущих истины»

Ходжа Ахмад Яссауи

Караван шел по дороге, проложенной между низких гор и песчаной долиной. Временами ветер поднимал пыль и кружил ее в воздухе. На холмах, на расстоянии 2-3 фарсахов виднелись сторожевые башни, охранявшие города от внезапных набегов со стороны степи. Дорога была оживленной, иногда караван с криком обгоняли всадники с развевающимися бунчуками. Они внезапно появлялись из одного пыльного облака, и тут же исчезали в другом.
— Это тюркские гонцы барит ат-тюрк, у них на каждой стоянке готова свежая лошадь, — пояснил, слегка испуганному, монаху Салим. — Среди них есть настоящие герои. Я слышал о двух гонцах, они преодолевали за день тридцать фарсахов.
— С их помощью новости разлетаются быстро!  — Монах закивал головой.
После отъездом из Тараза, в душе Салима бурлили чувства; и ощущение того, что он оставил за спиной что-то родное, будто частичку своего сердца, и уверенность, что он принял какое-то важное решение в своей жизни, и вдохновение от появившегося в нем доселе неведомого чувства. Окрыленный этими мыслями, он думал, как расскажет и порадует своего отца и братьев этой приятной новостью. У него была даже мысль найти в Таразе Абдулла и поговорить с несостоявшимся спутником в путешествии в страну Сун. Салим уже не держал зла на этого бродячего поэта за бегство из каравана и почему-то испытывал симпатию к нему, подумав, что они обязательно встретятся и могут даже дружить. Он с сожалением подумал о неустроенности и одиночестве Абдулла.
До следующего крупного города Яссы, где караван собирался сделать большую стоянку, осталось 42 фарсаха.
— Будьте осторожны, впереди что-то стряслось! — Хасан, сидя на коне, пытался разглядеть среди пыли происходящее.
Навстречу им двигался караван местных торговцев, шум и суматоха доносились из него. Внезапно из придорожной пыли поднялась голова на длинной шее. На Салима смотрел верблюд со страдальческими глазами. Он попытался встать на ноги, но, сделав усилие, рухнул на песок. Его передние лапы были сломаны, кровь текла из ран, она быстро впитывалась в песок, оставляя на нем темные пятна.
— Почему его бросили? — Хасан с жалостью смотрел на это печальное зрелище.
Погонщик подошел к животному и стал осматривать его.
— Это большой грех! Нельзя перегружать вьючное животное! Один из праведных халифов, у которого умирал от старости верблюд, сказал: — Эй, верблюд, смотри не жалуйся на меня Господу! Ведь ты знаешь, что я нагружал тебя по твоим силам!
Произнеся это, суфийский дервиш прошептал молитву.
— Надо закончить его мучения, — сказал погонщик, осмотрев верблюда.
Караван без остановки двигался дальше. Верблюды обходили жертву, поворачивая длинные шеи и тяжело дыша вздрагивающими тонкими ноздрями. Проходящему мимо каравану несчастное животное послало последний рев, словно прощаясь с ними.
— Уважаемый дервиш, — обратился на привале Хасан к суфию. — Вы упомянули о правилах обращения с животными. А какие еще существуют наставления для путешественников?
— Есть свод правил для путешественников. — Дервиш разворошил потухшие угли в костре. — Прежде чем отправиться в путь, первым делом надо вернуть долги, второе — взять халяльный путевой запас, третье — попрощаться, сказав: «Да снабдит меня Аллах провизией богобоязни и да простит грехи мои!», четвертое — совершить два намаза, пятое — в пути облегчать груз животного, не вставать на его спину, не спать на нем, не бить палкой по морде, утром и вечером идти пешком по часу, чтобы облегчить ношу животного. При возвращении посылать гонцов, предупреждать. И произнести: «Каюсь, каюсь нашему Господу, возвращаюсь, пусть не останется на нас греха! И не забывать привозить гостинцы домочадцам!»
Суфий приподнял над головой посох, придавая значимость своим словам.
***

При подходе к предместьям Яссы начался холодный дождь. Караван укрылся в развалинах старого разрушенного рабата. Повсюду лежали обломки керамики и куски засохшей обгоревшей глины. Кое-где еще сохранились навесы, покрытые саманом и связанные джутовыми веревками. Среди развалин остались нетронутыми лишь фруктовые деревья. На них висели созревшие плоды, и путники ходили между развалин, срывая их. Лошади и мулы сновали тут же, подбирая опавшие фрукты. В воздухе стоял запах гари.
— Ремесленники ушли отсюда под защиту крепостных стен Яссы, — сказал Темир, объехав весь поселок.
— Да, мирные люди беззащитны от внезапных нападений, — Салим вытащил из золы уцелевшую глазурованную плитку.
Она напомнила ему убранство мавзолея в Испиджабе: небесно-голубого цвета, с фрагментом гибкого желтого стебля и раскрывшегося красного бутона. Очистив плитку от пыли и нагара, он положил ее в переметную сумку и посмотрел на небо. Черные тучи, пролившие на землю холодные потоки воды, постепенно светлели и уходили на запад.
— Мы не задержимся здесь. — Салим отправил Хасана собирать людей.
Дождь уже заканчивался и на чистом горизонте показались крепостные стены Яссы . Перед взорами отрарских путников открылся плодородный оазис, обжитый людьми еще в древние времена на берегу Яксарта . Вокруг раскинулись возделанные поля, на которых выращивали пшеницу, ячмень, мус, рис и хлопок. Местная глина отлично подходила для изготовления керамики, поэтому здесь расцвело гончарное производство, давшее толчок для развития других ремесел.
В последние годы, когда Салим активно посещал рынки Мавераннахра, хлопковые ткани-зендел красного, белого и зеленого цветов стали соперничать по качеству с известными самаркандскими и бухарскими. Из-за близкого расположения производств, дешевые ткани из Яссы завоевали рынки Отрара, Испиджаба и Тараза. Самые знатные люди и правители заказывали одежду из ясского зенделя.
Отрарский купец с каждым посещением этой области замечал, как с активным развитием ремесел и выгодным расположением на торговых путях, в городе бурно закипела духовная жизнь. Миссионеры всех религий прибывали сюда, чтобы нести новые знания. На базарах и постоялых дворах можно было услышать их яростные дискуссии.
«В том немалая заслуга верных служителей ислама, открывших новое течение, названное суфийским! — Рассказывал однажды Салиму и сыновьям мастер Санджар. —  Оно стало популярным благодаря духовным учителям Арслан-Баб, Ходжи Юсуфа Хамадани и Ахмеда, сына Ибрагима из Сайрама. Их имена и школы привлекали еще больше паломников, учеников и торговцев. Город стал известен всем людям, живущим на Великой торговой дороге!»
Перед южными воротами Ибрахима караван встретила охрана в сопровождении мухтасиба. Он зачитал Салиму правила торговли на местных рынках.
Караван остановился на ближайшем постоялом дворе. Дервиш порывался покинуть их еще перед стенами, но Хасан остановил его, уговорив того отдохнуть после дальней дороги вместе с ними в караван-сарае. Салим приготовил для суфия подарок в виде теплого шерстяного кафтана и крепких кожаных башмаков.
— Вас послал мне Всевышний, дабы облегчить мои страдания в пути! — Суфий с благодарностью принял подарки.
— Вы явились к нам ангелом спасения от разбойников, и мы не забудем этого! — Салим смотрел в глубоко посаженные глаза дервиша. — Пусть Аллах всегда оберегает вас в ваших странствиях по пути знаний!
— Их учение и правила очень близки мне, но я, кажется, еще очень молод, чтобы следовать им, — вздохнул Хасан, провожая взглядом дервиша.
— У нас в народе говорят: «Мальчик проливает воду, а взрослый поскальзывается из-за этого». — Салим по-братски похлопал Хасана по плечу. — Я понимаю, его слова запали тебе в сердце, однако ты сын своих родителей, у тебя есть долги перед ними. Наслаждайся вкусом молодости и постижением желаемого!
— Завтра мы совершим долгий поход в центр города на рынок шахристана, поэтому сейчас надо хорошо отдохнуть. — Слова Салима были приняты всеми как приказ и вскоре на постоялом дворе наступила тишина, изредка нарушаемая храпом лошадей и громким сопением верблюдов.
Омытые дождем мощеные улицы Яссы блестели в лучах утреннего солнца. Вдоль домов, сложенных из плоского сырцового кирпича, в арыках шумела вода. По узким улочкам вился аромат свежеиспеченных тандырных лепешек, жареных зерен, горячего молока. Все эти аппетитные запахи мешались с дымом от горячих углей, которые разносили в чашах бойкие мальчишки.
Салим предпочитал завтракать на постоялом дворе, в этот раз он изменил правилу, так как знал, что на местном базаре еда вкусная и дешевая. В сопровождении Хасана, Ибрагима, Аяра и тибетского лекаря отрарский купец шел мимо съестных рядов и от вида изобилия дымящихся румяных лепешек, самсы, всевозможных печеных в тесте овощей, сладких фруктов, жареного кебаба, у них кружились головы. Недолго думая они зашли в чайхану и устроились под навесом на теплых суфах.
Слуга с медным кумганом , тазиком и полотенцем по очереди обошел их. Вымыв руки, они беседовали между собой в ожидании завтрака. На круглом столе сначала появилась гора лепешек, а потом несколько видов запеченных пирамидок с разными начинками. Горячий чай был очень кстати в холодную утреннюю погоду, и пока друзья согревались им, подали большую чашу с оши софи — бухарским пловом и несколько мисок поменьше с мясными и овощными закусками. Вид аппетитного, изысканного блюда, приготовленного из особого сорта риса и приправленного чесноком, изюмом, грецкими орехами, зирой, искушал и распалял желания проголодавшихся гостей. Мясо сочилось золотистым жиром, а рис рассыпался и источал пряный аромат.
— О Аллах, это же настоящий праздник для наших желудков! — Хасан с жадностью поглощал плов и говорил с набитым ртом: — Вот о чем я мечтал в долгом путешествии!
— А ты, кажется, собирался уйти в дервиши и ограничить себя в мирских благах, — со смехом заметил Ибрагим.
— Не-е-ет, я еще не вкусил все блага этого грешного мира! — Хасан оглядывал ненасытным взглядом стол, заставленный чашками с халвой, сухофруктами, медом, сладостями и фруктами.
Наевшись и отдохнув, путники решили прогуляться к шахристану. На подходе к нему они стали свидетелями шествия паломников, громко читавших суфийские стихи. Неожиданно дервиши остановились, и стали шагать по кругу, постепенно ускоряясь. Через мгновение вся эта масса превратилась в танцующих и крутящихся в трансе людей. Их длиннополые халаты развивались, они то поднимали руки к небу, то обнимали свои плечи. Повинуясь какому-то невидимому дирижеру, они пели в такт и постепенно их активность убывала, переходя на шепот и медленные движения. Окружающие реагировали по-разному — кто-то стоял, как вкопанный, завороженный зрелищем, другие спокойно проходили мимо, уже привыкнув к подобным зрелищам. Отрарцы тоже последовали дальше.
Центр города был застроен большими кирпичными домами с башенками и огороженными садами. Украшенные замысловатой резьбой деревянные колоны поддерживали плоские крыши и навесы, увитые виноградом. Тяжелые ворота сверкали коваными деталями, внушая своим видом надежность и неприступность.
— Говорят, в этих богатых домах стены расписаны картинами на темы охоты и райских гущ. — Хасан остановился у высокого дома с арочными окнами и резным балконом, выходящим в сад.
— Да, их дома похожи на дворцы, — подтвердил Салим. — И еще, у них в саду гуляют павлины и поют соловьи.
Отрарские путешественники отмечали основательность и изящество городских построек, проходя мимо центральной мечети, медресе, библиотеки, дивана, здания управления городом, городской казны, хамама  и других сооружений. Над входом одной из мечетей они заметили висящий топор. Заинтересовавшись, Хасан спросил у служащего, что это означает.
— Это напоминание всем прихожанам об истории про раскаявшегося вора и ученого.
— Что за история? —Хасан удивился.
— Однажды ночью к местному ученому в дом забрался вор. В поисках добычи, он вдруг услышал в темноте голос хозяина. Тот сказал, что в этом доме даже в светлое время ничего ценного нельзя найти, а уж в темноте тем более. Вор испугался, услышав голос ученого и от неожиданности потерял дар речи. Хозяин дома прервал молчание, решив поговорить с незваным гостем и угостить его чаем. Они беседовали всю ночь. Ученый напомнил, что гостя ждет тяжкое наказание на том свете за его воровское ремесло. Раскаявшись, вор спросил, как ему зарабатывать на жизнь? Задумавшись, ученый сходил в сарай, принес топор и сказал, что он может нарубить хвороста в горах и продать на рынке. Это лучше, чем воровать у людей. Вор так и поступил. Каждый день он заготавливал хворост, получая хорошие деньги. Так бывший вор смог заработать достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться. Он тратил большую часть своего заработка на добрые дела, ведя праведную жизнь. После его смерти, горожане повесили этот топор в назидание другим и в напоминание, что одно доброе дело может послужить началом множеству других и направить человека на путь исправления.
Узкая улочка вывела путников на небольшую рыночную площадь, сплошь заставленную цветными джутовыми мешками с красным зерном, рисом, голозерным ячменем, джугарой, янтарным просом и мусом. Большая разноязыкая толпа покупателей ходила между мешков и выбирала товар. То там, то здесь, вспыхивали громкие споры на тюркском, согдийском, персидском, булгарском, латинском языках. Салим обратил внимание, что рис был нескольких видов — от обычного белого, до цветного, круглого и длиннозернистого.
Не задерживаясь долго на этом базаре, они последовали дальше и оказались на памук-рынке. Хлопок разных видов, от сырца до готовых изделий, был всюду в изобилии. Лавки по продаже цветного зенделя были украшены цветными веревками и выглядели как сказочные домики.
— Местный хлопок очень ценится у нас, — сказал Салим, обращаясь к Хасану. — Мы закупим здесь несколько мешков, зеленого и белого.
Писарь записал в книге покупок и продаж слова Салима. Ощупав несколько образцов зенделя, Салим остановил свой выбор на ткани ремесленника Катмиша.
— Я беру три мешка зеленого и пять белого, — сказал Салим, отозвав в сторону лавочника, и добавил: — Товар достойный, но цена 2 дирхама за 3 локтя — это дорого.
— Господин, цена такая, потому что у нас лучший зендель, не только на этом рынке, но во всей округе, — ответил лавочник, разведя руками. — Мастер Катмиш знает секретный способ изготовления, доставшийся ему от его деда.
— Да, да, вы правы, я слышал о превосходстве этой хлопковой ткани, — Салим взял за пухлую руку лавочника. — Но все же, неужели Вы не уступите тюркскому купцу, из славного Отрара? Наши города родственные, люди единокровные, язык и традиции общие. Моя цена один дирхем и пятьдесят фалсов.
Лавочник пытался вырвать руку, но Салим крепко держал ее и улыбаясь, смотрел ему в бегающие глаза.
— Ну же, соглашайся! — Хасан решил помочь Салиму.
Лавочник мотал головой, все еще пытаясь освободить свою руку.
— О, Аллах, Аллах! — худой подросток, помощник лавочника, суетился вокруг торгующихся.
— Я могу тут долго стоять и держать Вашу руку, пока Вы не согласитесь, — Салим смеясь, сжимал руку лавочника. — Сколько покупателей могут пройти мимо вашей лавки?!
— Скажи — саттым! Скажи — я продал! — Салим повысил голос.
Лавочник беспомощно оглядывался по сторонам, ища поддержку, но собравшиеся вокруг зеваки и торговцы только смеялись и подбадривали отрарского купца. Хасан захлопал в ладони и зеваки стали также хлопать и кричать:
— Саттым! Скажи — саттым!
Лавочник свободной левой рукой вытирал рукавом пот со лба, ему стало жарко, несмотря на прохладную погоду, и, не выдержав, выдохнул:
— Ладно! Саттым!
— Скажи три раза! — не унимался Салим, не отпуская руку.
— Саттым! Саттым! Саттым! — круглое лоснящееся лицо лавочника покрылось потом.
— Сатып алдым! Сатып алдым! Сатып алдым! Я купил! — Салим выпустил руку лавочника, и тот рухнул на скамью. Кругом все с облегчением вздохнули и стали расходиться. Ибрагим записал сделку и подал торговцам.
— Хозяин, Вы показали мне хороший урок, как следует торговаться! — Хасан шел за довольным Салимом. — А этот толстяк долго держался, обычно с вами долго не торгуются. Не выдерживают натиска и настойчивости.
— Надо хорошо разбираться в людях, — спокойно ответил Салим.
Остановившись у лавки с таким же хлопком, он пощупал его и, убедившись, что купленный им хлопок был лучше, удовлетворенный, пошел дальше, пробираясь сквозь плотную толпу. На ходу он бросил Хасану:
— Но, это приходит с опытом и временем…
Они попали на крытый рынок мехов. Их взорам открылось изобилие десятков видов пушнины. Меха блестели на солнце и переливались всеми цветами радуги. Купцы предлагали меха соболя, голубого песца, ярко-рыжей лисицы, бобра, выхухоли, белки, куницы, горностая, рыси, шкуры белых медведей и тюленей. На этом рынке было немноголюдно, продавцы и покупатели вели себя сдержанно и терпеливо. Сделки также совершались без особого шума, словно мягкий и пушистый товар действовал успокаивающе на купцов.
— Цены здесь завышают. — Салим провел рукой по шелковистой шкуре черной лисы. Если мы сами отправимся в северные страны за мехом, то заработаем тысячекратную выгоду!
Кое-где среди мехов блестели янтарные бусы и ожерелья из северных морей, самоцветы, серебряные украшения.
— Ибрагим, ты успеваешь записывать? —Салим обратился к писцу.
Не дожидаясь ответа, он подошел к лавке с товаром из бересты. Рыжебородый купец услужливо приблизился и следил за взглядом Салима.
— К сожалению, у нас все животные навьючены до предела, мы не можем брать все, что нам понравится. — Салим отошел от прилавка, разочаровав булгарского купца.
Рынки сменялись один за другим, следом были рынки ковров и военного снаряжения. Индийские ряды пахли ароматами, удивляя покупателей загадочными товарами и чудотворными снадобьями. В некоторых лавках сидели обезьяны, разодетые в яркие традиционные одежды индусов. Своим видом они привлекали зевак и детей. На рынки Яссы и Отрара доходили товары даже из самых удаленных уголков Великой торговой дороги — из стран Восходящего солнца и Утренней свежести.
Предприимчивые купцы привозили удивительные ткани, сотканные во влажном и загадочном городе Хаката . Эти яркие узорчатые материи с рельефным узором пользовались повышенным спросом у придворных вельмож. Виды экзотических птиц, насекомых и невероятных по красоте цветов, самые разнообразные окраски и виртуозные вышивки пленяли модниц во дворцах от Отрара до Багдада. Посуда из этих стран соперничала по легкости, изяществу и звонкости с популярными изделиями из Срединной Империи.
Товары, изготовленные в Мавераннахре, продавались на большом рынке, рядом с Бухарскими воротами. Здесь предлагались знакомые овечьи шкуры, похожие на атлас, сафьяновые и другие кожаные изделия, посуда из керамики и металла, цветные стекла, тафта и гордость тюркского рынка — каракуль.
Оставив тибетского лекаря среди лавок по продаже кореньев и трав, уставшие от впечатлений и шума базаров, Салим с остальными спутниками, решили вернуться в караван-сарай и отдохнуть. Собираясь в дорогу, сверяя свои записи и покупки, проверяя, надежно ли упакованы товары, Салим вспомнил, что совсем забыл про подарки и гостинцы для родных, — отцу, братьям, их женам и детям. Лучшими подарками, решил Салим, будут украшения из серебра, золота и драгоценностей.
Наутро, он заглянул в мастерскую прославленного тюркского зергера Сутуха, чьи ювелирные украшения были известны на всю округу. Прежде всего Салим выбрал для отца широкий карлукский пояс из твердой буйволиной кожи с серебряными, изящно сделанными планками с золотым орнаментом и вставками из изумруда и рубина. Братьям он купил мужские перстни с бирюзой, заказав на них гравировку родовой тамги, их женам — наборы украшений, с серьгами, кольцами и браслетами. Не забыл Салим также взять и украшения для гостей из Тараза.
Последние дни пребывания в Яссы пролетели быстро, поклажу надежно закрепили на верблюдах, люди и животные хорошо отдохнули и готовы были к последнему переходу в Отрар. Наконец, прозвучал долгожданный призывный сигнал трубы к отправлению, и караван покинул Яссы через Бухарские ворота.


13 глава

ГУРГАНДЖ

«У светил не для всех одинаковый ход,
Небо равных судеб никому не дает»

Омар Хайям

Прочитав астрономический труд Бируни, Абдулл после этого несколько ночей провел на крыше караван-сарая. Его хозяин, высокий, худой перс с закрученной черной бородой, настороженно отнесся к странному поведению незнакомца и поначалу запрещал ему сидеть на крыше. Однако с помощью Араша Абдулл объяснил цель своих ночных визитов. Для убедительности он показал труд Бируни и перс уступил.
Стояла осень. В Гургандже наступили холодные ночи. Абдулл кутался в войлочные накидки для верблюдов, которые сложили на крыше. Он смотрел на звезды, размышлял о бренности мира, и также, как ученые-астрологи, пытался постигнуть неведомое и недоступное. Чистое ночное небо открыло ему свои тайны и непонятные доселе знаки и явления.
У Абдулла не было астрономических инструментов, ему приходилось напрягать свое зрение и почти угадывать небесные светила и явления, описанные Бируни. Он пытался понять утверждение ученого о том, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, а созданные Всевышним планеты могут быть такими же, как наша земля.
В одну из последних ночей, когда звезды растворились в небе и горизонт окрасился в розовый цвет, Абдулл уснул, согретый толстым войлоком. Его разбудило осторожное прикосновение. Над ним склонился мальчик, он с любопытством смотрел на странного обросшего человека. Солнце стояло в зените, заставив Абдулла прищуриться и прикрыться рукой от яркого света.
— Господин, Вас ищет учитель Араш. — Мальчик попытался разглядеть книгу, торчавшую из переметной сумки.
Заспанный Абдулл спустился с крыши. Во дворе караван-сарая вовсю кипела жизнь — погонщики шумно отдавали приказы осликам, мулам и верблюдам, пытаясь посадить и усмирить упрямых животных. Хозяин громко отчитывал нерадивых слуг, призывая на помощь пророка Заратуштру . Увидев Араша, он поздоровался с ним.
— Вы, наверное, потеряли меня?
— Вижу, Вы сильно увлеклись астрономией? — Старик взял его за руку, и они вместе покинули караван-сарай.
— Я просто хотел убедиться в правильности расчетов ученых и понять, за что их так ругают наши имамы, — на ходу объяснял свой интерес Абдулл.
Он оборачивался на водоносов и разносчиков дымящихся лепешек — ему хотелось пить и есть. Араш перехватил его взгляд:
— Позвольте мне угостить Вас.
Абдулл не стал отказываться. Они присели в уличной чайхане.
— Благодарю вас за книгу, уважаемый. Мне кажется, что небо теперь стало ближе для меня и понятнее, — Абдулл бережно вытащил из потрепанной сумки труд Бируни.
— У меня закончились средства, где я смогу заработать на хлеб?
— Мой молодой друг, ты хорошо знаешь ремесло каллиграфии, можешь выполнять заказы и обучать учеников, достичь исполнения некоторых желаний, заработать деньги. Но потеряешь много времени. Я слышал, что ты сочиняешь стихи, блестящие хвалебные поэмы. Нырни в море поэзии и достань поэтические драгоценности и жемчужины. Оседлай своего скакуна старания, чтобы пыль из-под его копыт превратилась в эликсир для слуха людей!
Абдулл сидел задумчиво. Он размышлял, делая вид, что любуется расписной деревянной чашкой, вертя ее в руке.
«Этот старик не так прост. За его простоватой внешностью скрывается хитрость. Не хочет, чтобы я занялся астрономией и астрологией. А ведь всем известно, что богачи хорошо платят за предсказания...», — думал Абдулл. Он не хотел опять возвращаться к лести, изворотливости, присущей большинству придворных поэтов.
Я избрал своей профессией стихотворство,
А кто-то другой избрал пение и музыку.
Я стою там, где певец сидит,
Подобает мне укорачивать дерзкий язык!
Сколько можно описывать самшит и тюльпан?
Лик, подобный луне, и амбровые завитушки?
Восхвалять знание и натуру того,
От кого проистекает невежество и злонравие.
Привносить в стихи ложь и алчность?
А ведь ложь — это источник неверия
— вслух прочитал Абдулл.
Немного помолчав, Араш тихо сказал, словно разговаривая с самим собой:
— К сожалению, сейчас другие времена. Не те, что были на заре зарождения учения. Мирское довлеет над духовным. Великий Ахура-Мазда, когда создал первых людей и вдохнул в них душу и жизнь, напутствовал: — «Вы — люди. Вы мои самые совершенные создания! Ваши души важнее тел, потому, что душа существует для того, чтобы тело могло творить добрые дела в согласии с Истиной! Вот почему душа была создана раньше тела. Запомните, тело создано для добрых дел. Однако дух разрушения нападает на все мои благие творения и берегитесь, чтобы Зло не вселилось в вас. Живите в согласии с Правдой и не поклоняйтесь дэвам, злым духам!
— А кто же были эти первые люди? — Абдулл заинтересовался.
— Их имена — Машйа и Машйои. Они вели беззаботную жизнь благодаря Ахура-Мазде и воздавали ему хвалу, но постепенно привыкли и решили, что их благоденствие будет вечным, забыв о напутственном предостережении. И тогда стало проникать в их души Зло. «Праведная жизнь, которую мы вели, доставляет моей душе наслаждение, — заявила Машйа. — Однако несравненно большее удовольствие получило мое тело от нескольких глотков молока. Я думаю, что все плотские радости доставляют большее удовольствие, чем духовные. Бог обманул нас, сказав, что душа превыше тела.» От этих лживых слов силы злых духов еще больше увеличились. Люди ловили животных, убивали их, жарили на сырой древесине, оскорбляя две священные стихии — воду и огонь, ибо вода не должна соприкасаться с огнем! С тех пор начались несчастья на Земле…
Араш вздохнул, его седые брови опустились, прикрыв печальные глаза, и добавил:
— Позволь, мой гость, своё повествование я закончу стихами:
Лучше, если сердце держись ты правдивым,
Душу же не держишь злобною и лживой.
Никогда сомненья сердце не закроют,
Если вера станет чистой и благою.
Те плоды, что с древа веры собираешь,
В сердце прорастают тучным урожаем.
Благоверный миру дарует цветенье,
А неверный дарит гнет и разрушенье…

— А какие сейчас правители в Хорезме и нужны ли им хвалебные стихи? — Абдулл сменил тему, вспомнив предложение старика.
— Сейчас здесь правит гордость Хорезма и опора достоинств — славный Махмуд! Жизнь во время его правления отличается изобилием, благополучием, достатком, спокойствием и безопасностью. Она стала периодом развлечений, праздников и возрождения. Благодаря его справедливости птицы вьют гнезда в клювах соколов, домашние животные мирно пасутся с волками на холмах. Он щедрый, мягкого нрава, благосклонен к мусульманам, милосердный, да сделает Аллах легкой его участь, — сказал Араш, и шепотом добавил:
— Да простит меня Великий Ахура-Мазда!
Он знал, что в городе полно соглядатаев и доносчиков.
— Вы, достопочтенный, и сами неплохо восхваляете! — Абдулл с удивлением посмотрел на хорезмийца.
— Ну что ты, я уже старый. Куда мне угнаться за молодыми, — старик замахал руками.
— Тогда сведите меня с нужными людьми, — Абдулл понимал, что это самый легкий способ заработать деньги для дальнейших путешествий.
— Я знаю достойных вельмож из дворца и доложу им о тебе.
***

Ожидая новостей от Араша, Абдулл частенько прогуливался вокруг медресе, наблюдая, как во дворе в тени раскидистого карагача, сидели юные ученики вокруг своего седовласого дамула. Учитель давал наставления, изредка заглядывая в потрепанную книгу, установленную на резной, потемневшей от времени ляухе. Дети старательно повторяли хором за своим наставником, а если дамул обращался к кому-то отдельно, тот быстро вскакивал с места и, вытянув шею, бойко отвечали на вопрос.
— Эти детские сердца с усердием познают истину и грамоту! Возможно, их дорога в жизни будет благочестивой. Они много полезного сделают для окружающего мира! — Вслух размышлял Абдулл, засмотревшись на юных учеников медресе.
— Вы совершенно правы, уважаемый! — Сидящий рядом старик, видимо, ожидающий своего внука, кивнул головой и добавил:
— А некоторые уже сейчас показывают себя сообразительными и находчивыми! Вон тот смышленый малый в синем халате, подпоясанный желтым кушаком, недавно дал такой совет странствующему человеку, что тот был удивлен и несказанно рад.
— Интересно, как это было? — Абдулл присел рядом с незнакомцем на теплый дувал и внимательно пригляделся к ученику, уткнувшемуся в книгу.
— Сидел он как-то раз под чинарой на окраине селения, уединившись для чтения. Вдруг видит, едет на ослике старик, а в его сумке шевелится что-то живое. По виду старик был очень усталый. Он озабоченно поглядывал по сторонам, словно прося помощи. Осел под ним ревел, мотал головой и теребил ушами. Похоже было, что долгая дорога утомила ушастого и голодного четвероного труженика. Кругом лежала одна выжженная солнцем степь. Из котомки показалась, выражая беспокойство, голова петуха. Поравнявшись с мальчиком, старик обратился к нему с вопросом, нет ли рядом кого-то из взрослых. — «А что случилось, может я вам смогу помочь?» — «Да разве ты в силах мне помочь, — воскликнул старик. — Я озабочен одним вопросом…» — «Но все же, поведайте мне об этом.» Старик, увидев в его руках Коран, подумал и сказал: — «У меня осталась всего одна монета, я еду на местный рынок продавать петуха, — он показал на сумку. — Но боюсь, не успею, он может сильно исхудать или издохнуть от голода! Я сам голодный, осел тоже требует корма, петух уже устал кричать! Не знаю, что и делать, на кого потратить эту монету?!» — «Уважаемый старец, я могу посоветовать Вам решение, — уверенно молвил ученик. — Вы можете купить на монету арбуз, съесть его красную мякоть, зеленую корку отдать ослу, а черные семечки кинуть петуху.» Услышав это, старик обрадовался: — «Действительно, хорошее решение! Как же я сам не догадался? Да одарит тебя Аллах своей защитой!» И он радостно поспешил купать арбуз. Мальчик, довольный, что помог незнакомому старику, улыбался и крепко обнял потрепанную книгу Откровений.
— Удивительная история! — Абдулл восхитился. — Ум и смекалка этого ученика вселяет надежду, что из него вырастет добрый муж, который совершит немало благочестивых дел!
Собеседник согласно закивал седобородой головой, шепча молитву и благословляя учеников медресе.
***

Через несколько дней за Абдуллом пришел слуга из цитадели и пригласил его на встречу с визирем. Встретившись с ним, испиджабский скиталец погрузился в будни дворцовой жизни, заняв место среди многочисленных придворных поэтов.
О, земля Хорезма, живи долго,
В государстве, основанном блестящими как звезды людьми!
Мы похвалили тебя тем, чем тебя хвалят,
О Хорезм, твоя гордость — Махмуд!
Я вижу, что в Хорезме счастье всего мира собралось…

Абдулл окунулся в придворный мир, мир алчности, коварства, угодничества и лицемерия, скрытый от взоров простых горожан высокими стенами шахристана. Он участвовал в бесконечных дворцовых интригах, писал касыды по случаю праздников, свадеб и благоприятных исходов охоты. Ему пришлось быстро обучиться придворному этикету и чинопочитанию, став одним из тех, кто превратил лесть и подхалимство в профессию.
Чтобы попасть на ужин к правителю и зачитать свои хвалебные стихи, Абдуллу пришлось приложить немало сил и энергии. Главный визирь, визирь по делам двора, главный распорядитель ужина, главный в покоях правителя, начальник охраны, главный поэт, звездочет, астролог — всех их приходилось уговаривать или подкупать, льстить и угодничать. И эта игра стоила свеч! Представ перед правителем, Абдулл живо прочитал своё сочиненные:
О, шах! Мы можем назвать Вашу руку
 нашим драгоценным камнем!
Вы неустанно одаряете нас
 россыпью драгоценных камней!
Хотя Бог сотворил душу Вашу из щедрости и благородства,
 когда она устает?
 Как у нее хватает сил дышать?!
Абдулл был щедро вознагражден и продолжал на следующей встрече:
Ты из плеяды белых звезд, мой повелитель Махмуд!
Ты — могущество для сего Мира, как и для Веры!


Погрузившись в придворную жизнь, Абдулл обнаружил, что там образовались две группировки. Одна из них сплотилась вокруг султана Махмуда и его малолетнего сына Ала ад Дина, другая поддерживала визиря Ануш Тегина. У султана была взрослая дочь, которую вовлекли в противостояние этих группировок. На чьей стороне была красавица Фатима, Абдуллу выяснить не удалось. Он видел ее несколько раз вовремя застолья султана. Она сидела за спиной отца в компании матери-султанши и служанок и окидывала присутствующих холодным взглядом прекрасных черных глаз.  Решив не примыкать к группировкам, Абдулл продолжал свое сочинительство, но оставаться долго в такой роли, когда враги плели интриги друг против друга, он долго не мог. Не раз ему приходилось сталкиваться с тем, что его принимали за сторонника султана и составитель списка гостей ужина, сторонник визиря, в последний момент отказывал испиджабцу в участии. Или на пышном приеме, когда можно было блеснуть талантом, человек султана будто нечаянно пролил на его заготовленный текст горячий шербет. Это было так показательно, что Абдулл понял, что не будет ему жизни пока он не определится, чью сторону ему принять.
— Молодой человек, будьте предусмотрительны, — будто невзначай, при встрече, бросил ему визирь Ануш Тегин, — друзей выбирают с выгодой для себя и для своей карьеры.
Абдулл промолчал. Он поймал на себе укоризненный взгляд. В следующий раз визирь был более открытым. Ануш Тегин вызвал Абдулла в числе других придворных поэтов к себе и произнес перед ними пространную речь, где хвалил султана и его заслуги, но в конце упомянул о возможном кризисе в Гургандже, если власть примет малолетний сын Ала ад Дин. Многие, кто состоял в группировке визиря понимающе кивали и поддерживали его речи, добавляя о необходимости надежной опоры. Остальные же молчали, уставившись взорами себе под ноги. Абдулл стал понимать, о чем идет речь и для себя решил, что будет служить только султану Махмуду. Он также, как и другие, опустил глаза, рассматривая узоры на ковре.
— Ну, молодой поэт, что скажете мне? — голос визиря оторвал Абдулла от размышлений.
Подняв голову, он обнаружил, что в комнате никого нет. Визирь, немолодой, но крепкий хорезмиец, с правильными чертами лица, с аккуратной ухоженной бородкой сидел напротив и смотрел на него испытующим взором.
—  Не зря я выделяю именно Вас, —  Ануш Тегин нервно потирал руки, словно пытаясь согреть их, — Вы мне показались самым разумным, смышлёным и перспективным поэтом. К тому же, как я узнал, что Вы интересуетесь науками и владеете искусством каллиграфии. Такой человек очень нужен мне, и моему будущему двору. Предлагаю Вам служить мне и моя щедрость не будет знать границ!
—  Я не уверен, что могу Вам служить, —  голос Абдулла слегка дрожал от волнения, —  я дал клятву при поступлении на службу к султану и намерен ее сдержать.
По наливающимися кровью глазам и сжатым тонким губам визиря было видно, что он пытался сдержаться, не показывая свое раздражение и негодование. Ануш Тегин молча махнул рукой на дверь и Абдулл быстро вышел.
Через несколько дней он сидел в раздумьях во дворе дворца у водоема, наблюдая за стайкой резвящихся рыбок, как вдруг сверху упал маленький камушек в воду, обдав его брызгами. Абдулл поднял голову и увидел на балконе женской части дворца дочь султана Фатиму, кокетливо рассматривающую его. Он обернулся, нет ли кого-то еще рядом и никого не обнаружил. «Неужели, это мое внимание она привлекает?!» —  не успел подумать Абдулл, как еще один камешек упал прямо ему под ноги. Он поднял его и увидел привязанную к нему записку. Испиджабский поэт поднял голову. Фатимы уже не было на месте.
«Уважаемый поэт! К тебе обращается дочь султана Фатима. Девушка, которая стыдливо прикрывает лицо от любых взглядов и внимания посторонних мужчин. Конечно, мне было непросто написать это письмо, ведь я воспитана в строгих правилах. Я обратила на тебя внимание после твоего выступления на пиру. И с тех пор мне нет покоя! Я прошу, ответь на письмо твоей поклонницы, сраженной красотой твоей поэзии и изящным словом».
Абдулл в тот же вечер написал ответ, поблагодарив Фатиму, восхваляя ее внимание к поэзии, ведь как он помнил, что она не особо реагировала на газели и касыги, сочиненные для ее отца и всей семьи. За ответом пришел малозаметный слуга, имеющий доступ к женской части дворца. Затем последовали еще несколько дней переписки, в которых с каждым письмом Абдулл улавливал нарастающее женское кокетство и заигрывание. Стрелы женских чар попали в цель! Абдулл старался вкладывать в строки свои искренние чувства, по-настоящему восхищаясь красотой, очарованием и умом девушки.
Красавица, внемли, я сердце отворю,
Твоей любовью мир я заново творю.
И в ответ однажды получил письмо со словами признания. Девушка писала о томлении чувств и сердечной привязанности к поэту из Испиджаба. Незаметно, сам того не осознав, Абдулл поверил в то, что любит Фатиму, что может открыться ей, что готов предложить ей свое сердце и руку, невзирая на их разницу в положении при дворе. Он так и написал ей в своем последнем письме, и получил приглашение встретиться в саду цитадели, чтобы обсудить их отношения.
Высокие кустарники тамарикса, барбариса и жасмина, высаженные в саду, скрывали укрывшихся в них от посторонних глаз и как нельзя лучше подходили для свиданий влюбленных пар. Абдулл замер, сидя среди благоухающих колючих зарослей, то и дело выглядывая на дорожку, ведущую из дворца.
«Сколько раз я пытался привлечь внимание своими стихами прекрасных обитательниц дворцов в городах, где мне пришлось выступать. Сколько я вынес страданий и гонений из-за того, что открывал свое сердце этим бесчувственным красавицам. И даже если мои строки, сочиненные с любовью, доходили до их сердец, то возникали преграды в лице их отцов, братьев и придворных. Неужели наконец-то мне ответили взаимностью?!» Беспокойные размышления Абдулла прервали веселые и звонкие голоса девушек из дворца.
Султанская дочь в сопровождении своей свиты медленно шла в сторону Абдулла. Увидев ее, испиджабский поэт замер от изумления. Длинный парчовый халат, расшитый драгоценными камнями, был подпоясан широким красным атласным поясом с бирюзой, тюрбан персикового цвета обрамлял нежное лицо, а на изящных бархатных туфлях сияли жемчужные россыпи. Черные косы, обрамлявшие круглое лицо, были увешаны серебряными украшениями. Заметив Абдулла, Фатима замедлила шаг и обернувшись к своему окружению, что-то шепнула. Девушки рассыпались вокруг, окружив место свидания.
—  Приветствую тебя, мой поэт! —  Фатима улыбнулась и заглянула в глаза Абдуллу.
—  Я счастлив увидеть Вас, моя прекрасная пери! Наконец то я смогу сказать Вам о своей сердечной привязанности! Ведь не все можно доверить бумаге, —  волновался Абдулл, подбирая слова.
—  Да, я уже чувствую твое нетерпение и страсть! Это было видно по письмам. И они находили отклик в моем сердце.
—  Тогда позвольте мне признаться в своих самых искренних… —  Абдулл запнулся, увидев, как дочь султана приложила палец к губам.
—  Подожди, не торопись, мой поэт! —  блеснув глазами, остановила его Фатима, —  мне надо сказать тебе кое-что. Я ценю твое доброе отношение ко мне, дорожу твоими чувствами, и сама готова открыться. Но, у меня есть одно условие.
—  Условие?! Какое? Я готов… —  с жаром ответил Абдулл.
—  Мы продолжим наше общение и обмен взаимными сердечными посланиями, если ты будешь преданно служить визирю Ануш Тегину.
—  Визирю? Служить? Но при чем тут он? —  недоумевал Абдулл.
—  Это мое условие, —  кокетливо ответила Фатима, —  мой женский каприз. Если ты меня действительно любишь, ты согласишься?
Абдулл стоял остолбеневший, не в силах произнести слово. Султанская дочь упорхнула, оставив еле уловимый аромат лаванды.
«Почему Фатима требует этого? Или она в сговоре с визирем? Что за игру затеяли они? Может он угрожает ей? Как можно играть на чувствах влюбленного поэта? Что же мне делать? Идти к визирю? Ради любви я готов!» —  мысли одна за другой метались в голове Абдулла, пока он выбирался из сада. Решив отложить на завтра свой разговор с Ануш Тегином, испиджабец отлёживался у себя в комнате. Проспав до самой ночи и поняв, что пропустил вечернюю трапезу, он вышел из своего заточения и побрел на кухню, желая там утолить жажду и голод, как он это делал не раз. Дверь на кухню была заперта. Расстроившись, Абдулл присел на каменный пол у двери и задумался. Вдруг по ту сторону двери послышался разговор. Беседовали повар Исанкул и его помощница Сельма.
—  Скоро и нам придется выбирать, на чью сторону встать, —  расстроенно басил Исанкул, —  Они не оставят нас в покое.
—  Да, уважаемый, совсем наш дворец погряз в этих интригах и тайнах, —  соглашалась Сельма, —  и наш бедный престарелый султан Махмуд не может ничего сделать с этим хитрым визирем. Сам виноват. Отдал бразды правления ему, а сам пировал и развлекался на охоте.
—  Да что наш султан может, если даже его родная дочь связалась с этим Ануш Тегином! Говорят, они вместе плетут заговор, —  повар перешел на шепот, —  И визирь собирается на ней жениться! И тогда власть будет полностью у него!
—  О, Аллах! Ах, как жалко маленького наследника! Его уж точно не оставят в живых, —  запричитала помощница Сельма.
—  Тихо, —  шикнул Исанкул, —  это не нашего ума дело.
Услышав этот разговор, Абдулл медленно, стараясь не шуметь пошел прочь от кухни, забыв о голоде и жажде.
 «Так вот в чем дело! Эти коварные злодеи решили таким способом завлечь меня на свою сторону! Эта султанская дочь, которой я открыл свое сердце, пустила в ход свои прекрасные чары и женские хитрости, дабы я принял условия визиря! Проклятие! Нет ничего святого! Пусть покарает их Всевышний! И как только я мог поверить Фатиме? Ее красивым письмам и красноречию?»
Абдулл заперся у себя в комнате, лихорадочно обдумывая свое положение.
«Но как же не поверить? Она писала так искренне, так душевно… Видно, влияние визиря и его интриги оказали большее влияние на ее ум и сердце. И жажда будущей власти над Гурганджем, перспектива стать султаншей затмили ее разум. Даже возможное убийство отца и младшего брата не страшат ее. Какая же алчная и бессердечная девушка! Возможно, Аллах спасает меня таким образом от этого шайтана в прекрасном женском обличье!»
Надежно спрятав мешочек с динарами, заработанные при дворе, и закинув вещи в коржын, Абдулл тайно покинул спящую цитадель правителя Гурганджа, подкупив охрану и затерялся в предместьях города.
До самого рассвета он мучился от навязчивых мыслей: «Эта любовь превратила меня в слепого и наивного юнца! Принесла душевные страдания! Толкала на предательство и измену! Опять я, предвкушая сладость, испил яд, отравивший разум! Из-за этой несчастной любви в моей груди зарождается ненависть, злость и разочарования! Сколько раз мне советовали мудрые люди держаться подальше от внимания этих красивых и изнеженных обманщиц из дворцов!»

Абдулл решил отправиться в новое путешествие. Он посетил скотный рынок, купил выносливого и крепкого коня, собрал запас еды и обошел несколько постоялых дворов в поисках попутчиков. Он стремился в Бухару. Его усилия увенчались успехом, и уже на следующее утро он влился в богатый хорезмийский караван. Посвятил хвалебную кадыгу курбан-баши, Абдулл занял место среди богатых купцов, ехавших отдельно от всего каравана под особой охраной.



14 глава

ОТРАРСКИЙ ОАЗИС

«Кошка, если захочет,
от Отрара до Сайрама
по крышам домов проскочит»
 поговорка

Караван Салима держал путь в Отрар. Им осталось преодолеть двадцать фарсахов. Путь лежал вдоль реки Сейхун и через пустыню Кызыл-кум. Тысячелетиями знойное южное светило выжигало в этом краю пески и стены городов, возведенных местными жителями.
Вся территория от Яссы до Отрара была усеяна саманными и каменными строениями, раскинувшимися среди песчаных холмов. Гончары, кожевенники, кузнецы и ткачи селились вместе, создавая селения-рабаты. Благодаря проведенным от реки каналам, земля давала богатые урожаи зерна, овощей и фруктов. Земледельцы тоже создавали свои поселки, обеспечивая снабжение Отрара продовольствием и товарами. Однако вся торговля велась в самом городе.
Во всех городах и селениях вдоль Сейхуна существовали мелкие рынки, караван-сараи, пункты обмена и склады. Своими размерами и количеством товаров они не могли соперничать с Отраром, лишь на его рынке можно было увидеть все изобилие этого богатого края.
Когда до города оставалось всего два фарсаха, Салим отправил вперед гонца, чтобы сообщить семье о своем прибытии. Его караван остановился в рабате мастеров-ювелиров и кузнецов городка Алтын-тобе. Отрарский купец сразу же решил объехать рабат и направил своего коня к высокому холму, вокруг которого ютились мастерские. Работа кипела повсюду. Из керамических труб, возвышавшихся над плоскими крышами кузниц, поднимался густой дым.
С холма Салиму открылось широкое пространство, окруженное глиняными стенами, садами и высокими сторожевыми башнями. На ней лежала паутина дорог, по которым в сторону Отрара двигались десятки мелких и крупных караванов, одинокие повозки, всадники и пешие странники. Это были торговцы и ремесленники, они спешили заключить выгодные сделки до наступления зимних холодов.
Когда заходящее солнце залило округу теплым оранжевым светом, караван Салима уже подходил к северным воротам Отрара. Со стороны города доносились ароматы вечерних блюд, звонкие голоса и пение горожан.
Его встречали родные братья. Камал и Жалил ходили среди любопытных зевак. Их сопровождала группа музыкантов, певцов и слуг с лепешками и кувшинами для напитков на подносах. Шум, крики, музыка, удары барабанов, радостные возгласы и громкие молитвы смешались разом. Салим не слышал своего голоса и приветствия братьев. Стараясь сохранять спокойствие, он следил, чтобы караван не останавливался среди толпы и продолжил движение в сторону дома.
***

Прошло уже несколько дней со дня возвращения Салима, а он все еще был в центре внимания семьи. По вечерам, когда дневные хлопоты и дела завершались, все домочадцы слушали его рассказы. Временами за дастарханом раздавались громкие восклицания.
Салим еще не рассказал отцу о Кумис и разговоре с Байдаром. Не было удобного случая, чтобы поговорить с ним наедине. Это был очень важный разговор, поэтому он не торопился.
Целыми днями Салим проводил на рынке среди местных лавочников, предлагая им свои товары из страны Сун. Большую часть предметов роскоши у него уже скупили придворные и посыльные правителей города. Все его денежные затраты, риски, тревоги и лишения окупились за короткий срок. Отрарский купец смог щедро отблагодарить за труды своих попутчиков, погонщиков, слуг и воинов.
Тибетский лекарь Лу Шуань остановился на постоялом дворе. Тайный агент империи Сун всё это время бродил по рынкам, улицам, рабатам Отрара, присматривался, прислушивался и записывал все, что могло заинтересовать сановника Гэ.
Салим наведался к нему, вручив мешочек монет в благодарность за помощь во время путешествия. Потом они отправились в библиотеку Отрара для знакомства с трудами Абу Али Ибн Сины и других ученых врачевателей.
— В нашем городе вы найдете книги величайших мыслителей. До Каира и Багдада прославился наш земляк достопочтенный Абу Наср Мухаммед аль-Фараби!
— Если только мой скромный разум сможет понять их величие. — Лу смиренно сложил руки перед собой и вкрадчиво спросил: — Могу ли я с Вашей помощью познакомиться с влиятельными людьми Отрара и предложить им свои знания?
Салим немного удивился просьбе Лу Шаня и пообещал подумать.
Чтобы отвлечься от торговых забот, Салим любил захаживать в ту часть отрарского рынка, где собирались всякого рода прорицатели, ясновидящие, астрологи и мудрецы. Рядом с ними были целители, знахари, костоправы, продавцы амулетов и лекари, исцеляющие от всех болезней. Вокруг гадальщиков на бараньей лопатке всегда собирались любопытные и страждущие. Один из них обжигал жаурын на огне и, дождавшись, когда появятся трещины на кости, вещал о грядущих днях посетителя. Другой, тщательно изучив строение лопатки, предрекал о благополучии скота и богатстве человека.               
Со всего Мавераннахра сюда спешили немощные, мечтающие избавиться от болезней, вредных привычек и узнать, что ждет их в будущем. Отбоя от посетителей не было. Вокруг каждого целителя толпились люди.
— О, мудрейший, научи меня добиваться успеха в жизни и моем ремесле! — Салим оглянулся на голос.
Он увидел, как молодой горожанин, по виду сын торговца, обратился к седовласому старцу, седевшего в окружении своих учеников. Почтенного возраста учитель устроился на войлочном ковре, он внимательно оглядел юного отрарца, слегка улыбнулся и поманил пальцем к себе. Юноша наклонился, надеясь услышать сокровенные и премудрые советы. Однако старик взял его за воротник халата и резко окунул его голову в стоящий рядом глиняный чан с водой. Юноша махал руками, пытаясь вырваться, но старик оказался крепким и удерживал сильными жилистыми руками голову несчастного в воде.
Собравшиеся заохали, удивляясь такому жесткому уроку. Это длилось всего несколько мгновений, но юноше они показались вечными и мучительными; вода уже залила его уши, нос и рот. В отчаянии он махал руками, мычал под водой, захлебываясь и теряя силы.
Наконец, хватка старик ослабла, и бедолага вырвался из цепких рук. Он смог выпрямиться, но не удержал равновесия и упал на землю. Юноша кашлял и мотал головой в разные стороны, пытаясь избавиться от попавшей в уши и нос воды. Дождавшись, пока проситель придет в себя, мудрец, глядя в глаза, спросил:
— Скажи, сын мой, каково было твое желание, когда ты был под водой?
— Я, я… хотел дышать!
— Хорошо, а какие у тебя еще были желания? — Старик выглядел миролюбиво.
— Ничего другого я не хотел, — задыхаясь, ответил юноша.
— Теперь запомни, как ты желаешь лишь одного, ты сможешь добиться успеха в любом деле. Только тогда, когда тебе сильно захочется этого, как только что хотелось дышать. Ничего больше, — глубокомысленно промолвил мудрец, поглаживая свою длинную седую бороду. 
Ученики записывали слова учителя, а любопытные зеваки качали головами, обсуждая этот показательный урок и совет мудреца. По изменившемуся лицу молодого человека было видно, что он уяснил назидательное наставление, его глаза заблестели, словно озарение посетило его душу и сердце. Раскланявшись и заплатив несколько монет, он удалился, бормоча слова благодарности. Мудрец продолжал сидеть на белом войлочном ковре, скрестив ноги, и, опустив тяжелые веки, принял невозмутимый вид в ожидании очередного посетителя.
Наблюдая за этой сценой, Салим вдруг вспомнил и о своем желании: он собирался поведать отцу о Кумис и прибытии купца Байдара. Медлить он не стал и поспешил домой.
Добравшись, он сразу же оповестил Санжара: 
— Отец, на днях прибудет наш друг, уважаемый купец Байдар из Тараза!
— Хорошо, мы примем его с подобающими почестями, — обрадовался Санджар, вспомнив, как Байдар опекал и помогал его сыну.
— Байдар прибудет не один…— Салим смутился.
— Хорошо, кто его сопровождает?
— Две очаровательные дочери. И мы, если на то будет воля Всевышнего и твое благословение, можем породниться с этой уважаемой семьей. Поэтому я задержался в Таразе. Я имел доверительную беседу с его старшей дочерью Кумис.
— Слава Аллаху! — Отец крепко обнял сына. — Мы должны подготовиться к их приезду!
Дом мастера Санджара пришел в движение. Слуги приводили в порядок гостевые комнаты, зажигались огонь в жаровнях, резали скот.
***
Когда в распахнутые железные ворота медленным шагом въехали богато украшенные лошади, звеня серебряными колокольчиками, Салим в нетерпении выбежал вперед, невольно выдав свои чувства перед выстроившимися во дворе домочадцами. Все увидели двух прекрасных девушек, восседавших на белых конях, покрытых зеленой парчой, с золотым орнаментом, и с любопытством выглядывающих из-под прозрачных накидок. Бросив взгляд на взволнованного сына, Санджар распахнув объятия, шагнув навстречу Байдару.
Во время ужина, знакомства, доверительных и теплых разговоров, Санджар радуясь приятному обстоятельству, приглядывался к старшей дочери Байдара и замечал в ее взоре теплоту, обращённую в адрес Салима, и думал: «Жаль, что его мать не увидела счастье сына. Надеюсь, она сейчас радуется, наблюдая за нами с небес.»
По дороге в Отрар Байдар подолгу беседовал с Кумис, пытаясь выяснить у нее отношение к судьбе жены купца. Дочь рассудительно и твердо отвечала, когда в доме уют и достаток, хозяин сам стремится к домашнему очагу. И куда бы не завела его судьба, он всегда будет думать о своем доме и торопиться вернуться к семье. Кому как не дочери купца знать это? Ведь она выросла, наблюдая за матерью и отцом. Инжу молча соглашалась с сестрой, но Байдар замечал, что она не готова разделить тихую долю замужней женщины, и твердость ее характера больше подходит для управления делами отца.
Свои размышления Байдар поведал Салиму, который успел все обдумать и уже принял решение. Кумис, зная свою судьбу, общалась с ним спокойно и уверенно, не пряча своих черных глаз. Их отцы занялись необходимыми приготовлениями, допоздна просидев за круглым столом и ведя записи на самаркандской бумаге. Они договорились, что все необходимые свадебные обряды надо провести в короткий срок.
На следующий день Санджар в сопровождении уважаемой хатун из своего рода нанес визит Байдару.
— По велению Аллаха, по слову Пророка, я пришел сватать ту, что чище месяца, светлее солнца! И исполнить обряд сватовства-кудалык. У вас есть прекрасная дочка, у нас есть взрослый сын, — приговаривал он с хатун в один голос.
Одарив всех членов семьи Байдара богатыми подарками, отрарцы вместе с гостями утвердили под шумные традиционные споры, шутки, песни и мелодичные сопровождения нанятых музыкантов, уже обсужденный размер калыма за невесту. В него входили золотые динары, шелковые ткани, породистые лошади, отара жирных овец, верблюды и тягловые быки, навьюченные коврами и предметами быта. По традиции, сваты угощали друг друга печенью с курдюком и желали:
— Давайте будем друг другу близки как печень и нежны как курдючное сало!
Преподнося друг другу сахарные головы, они выражали пожелания сладкой жизни между супругами.
Через день таразский купец устроил пышные проводы невесты — кыз узату. Девушки, сопровождавшие её, женщины из семьи Санджара и близкое окружение воздавали хвалу отцу семейства за достойное воспитание дочери, перечисляли лучшие качества Кумис, ее скромность, умение вышивать, знание грамоты, мягкий характер и другие замечательные стороны невесты. Наконец, они запели печальную прощальную девичью песню:
— Не грусти, красавица, жизнь прекрасна, погляди, жар-жар! Не печалься, что твой отец остался здесь, жар-жар! Свекор твой пусть будет хорошим, заменит его тебе, жар-жар! Разве свекор заменит мне отца? Жар-жар! Как не плакать, ухожу ведь навсегда, жар-жар!
Жалобные звуки кобыза и свирели сменились веселой мелодией домбры и танцами, древний обряд проходил всю ночь, внося праздничную ноту в тихую жизнь отрарского шахристана. Приданное невесты ничем не уступало по богатству калыму. В него вошли серебряная посуда, усыпанные жемчугом головные уборы, браслеты, кольца, златотканые принадлежности невесты, превосходные одежды, мулы, быстрые как ветер кони и разные другие домашние мелочи.
Через день началось главное событие — свадебный обряд. К украшенному порогу дома Санджара подвели белую лошадь в серебряном убранстве, с восседающей на ней невестой. Кумис была одета в остроконечный головной убор, саукеле, расшитый золотыми нитями, серебряными пластинами с орнаментами и бирюзовыми камнями. С верха саукеле, увенчанного пышными перьями белой совы, ниспадала легкая воздушная ткань, прикрывавшее лицо. Увешанное серебряными подвесками и украшениями, в орнаментах которых содержался глубокий древний смысл и оберег, сшитое из розового шелка, с персиковыми оттенками, платье тянулось длинным шлейфом в пять локтей за лошадью. Гости кругом обступили невесту, осыпали ее орехами, зерном, монетами и восхищенно желали счастья и благополучия:
— Чтобы было изобилие, богатство!
 Тут вперед выступил певец-импровизатор. Виртуозно играя на домбре, он провел обряд беташар . Называя по степени уважения и старшинству родственников жениха, характеризуя и восхваляя их лучшие стороны, он призывал невесту поклониться каждому. Не забывал певец и о наставлениях, подробно перечисляя обязанности невесты к родителям жениха, поучал как вести себя со старшими и младшими сородичами мужа. Каждый ее поклон вызывал бурю эмоций и восторженных возгласов.
Затем жена старшего брата Салима открыла ткань, прикрывающую лицо Кумис и поздравив ее, повела к специально изготовленному трону, обшитому золотистым шелком, именуемым «троном почета и счастья». Построенные легкие шатры в большом дворе Санджара не вместили всех гостей, молодежи пришлось искать свободное место в саду. Посередине оставалась площадка для танцоров, музыкантов и певцов, но и она не пустовала.
— Поздравляем тебя, невеста, с троном и счастьем! Достоинства мужа прославит добрая жена и недостатки сгладит она! Хорошая невестка, как дочь родная, хороший зять, как сын родной! Зять — родня на сотню лет, сват — родня на тысячу лет! Красивая девушка для глаз, умная для души! Да подаст вам благо Тенгри! Пусть жених и невеста будут счастливы и имеют много детей! Да покровительствует вам Умай! Пусть будет у вас любовь, достойная Айши и Мухаммеда!
Пожелания родных доносились со всех сторон. Гости, произнося пожелания, подносили подарки к трону, на котором восседали Салим и Кумис. Начавшийся праздник с соблюдением самых важных традиций постепенно перешел в шумное веселье, продолжавшееся до утра, изобильное угощение, песни и танцы не кончались, пока утомленные гости не валились с ног от усталости.
— Гости упомянули Айшу и Мухаммеда, а кто они были? — спросил Салим свою возлюбленную, когда усталые музыканты отдыхали и установилась тишина под шатрами.
— Это красивая и печальная история любви, — ответила Кумис, все еще находясь в волнительном состоянии от прошедших обрядов. — История двух сердец, произошедшая рядом с Таразом. Может, Вы видели, проходя с караваном, мавзолей Айши-Биби и усыпальницу Карахана?
— Да, это удивительные по красоте сооружение, но только мне не довелось узнать его историю.
— На всю округу была известна дочь ученого и поэта хакима Сулеймана Бакыргани, красавица Айша. Весть о девушке с прекрасным ликом, подобно полной луне, черноглазой газели с томным взором, длинными косами и гибким станом разлетелась по всему Мавераннахру! Сотни бравых батыров и важных сановников сватались к ней, но она отвергала их притязания. Однажды слухи дошли до правителя Тараза, досточтимого Мухаммеда. Прослышав про Айшу, он немедленно отправил сватов к отцу девушки, но они вернулись ни с чем, ибо отец девушки не хотел родниться с правителями по известным только ему причинам. Однако до Айши дошли вести о знатном женихе, и она расспрашивала своих приближенных о нем. Ей сообщили, что Мухаммед статен, мужественен, справедлив, хорош собой, чист лицом и взором, подобно летящим стрелам. Верные люди говорили: «Он достоин Вашего сердца, будет надежным щитом на тернистом жизненном пути! Хвала Всевышнему, что он узнал о Ваших достоинствах!» Мухаммед написал послание, которое тайком передали Айше:
Как сердце бедное мое кровоточит!
Газелью ранен я — был бесполезен щит.
Из-за нее я обезумел вмиг!
Коль сердце ранено любви стрелою меткой,
Искусство лекаря тут помогает редко!

Айша ответила на его чувства и тоже передала послание:
Хоть я с тобою разлучена,
познала я горькое страданье,
Страданье — радость,
Если в нем таится встречи ожиданье.

Из-за нежелания отца выдать замуж дочь за караханидского правителя, влюбленные приняли решение тайный никах . Никакие преграды не могли помешать их любви! Дождавшись, когда отец отбыл по неотложным делам в Баласагун, Айша в сопровождении своей верной Бабаджи-хатун, бежала навстречу своему избраннику. Путь был неблизкий и по пути беглянки сделали привал у ручья. Свой саукеле невесты, высокий меховой головной убор, Айша положила на траву и после короткого отдыха хотела вновь одеть его, но вдруг, неожиданно вскрикнула от боли. Оказалось, ее укусила змея, спрятавшаяся в саукеле. Смертельный яд быстро стал распространять по телу и в отчаянии Бабаджа-хатун призвала к помощи проезжавших мимо путников. Люди старались оказать помощь, но все было тщетно!
Слабеющая Айша попросила послать гонца к возлюбленному, который в сопровождении муллы уже выехал встречать ее. Издалека Мухаммед увидел тревожные бунчуки посланцев и пришпорил коня. Он стремглав помчался к своей невесте, а когда он прибыл, Айша уже умирала. Взяв ее за руку, Мухаммед попросил муллу совершить обряд венчания. После обряда, Мухаммед трижды прокричал угасающей возлюбленной: «Айша, ты стала моей женой! Ты стала биби, замужней женщиной!»
Горе было невосполнимым, караханидский правитель, чтобы увековечить образ и память об Айше-биби, приказал возвести на том месте мавзолей печали сказочной красоты! Бабаджа-хатун осталась в мавзолее хранителем и после смерти была похоронена рядом со своей госпожой. Над ее могилой также возвели купол.

Сердца, где не нашла любовь приют,
Пусть не стучат и от тоски умрут

Мухаммед завещал, чтобы его собственная усыпальница была построена на холме, и с нее открывался вид на мавзолей Айши-биби. Так возлюбленные остались навеки в памяти народа, как пример трагической любви и верности!

Когда к жизни любовь меня в мир призвала,
Мне уроки любви она сразу дала,
Ключ волшебный сковала из сердца частичек
И к сокровищам духа меня привела…


***

Начало зимы в Отраре было прохладным. Ветер из степи принес мокрый снег, и горожане укрылись в своих домах. Рынки города работали реже, торговцы привозили товары только из ближайших городов.
— Скорее бы этот год кабана прошел, — вздыхал Санджар и поглядывал на темные тучи в небе.
Они провели с Байдаром много времени, обсуждая семейные и торговые дела. Наконец, когда таразский купец собрался в обратный путь, они провели обряд прощания, согласно древний тюркской традиции. Байдар с младшей дочерью и многочисленным сопровождением поспешили обратно в Тараз, боясь не успеть до наступления настоящих холодов. Кумис окружили заботой многочисленные домочадцы, жены братьев, их дети, соседи, не давая ей скучать, и вскоре она почувствовала себя уютно и комфортно в новой семье.
Тем временем, Салим начал приготовления к путешествию на север, в земли Булгара.






15 глава

БУХАРА

«Изначальней всего остального в нашей жизни — любовь,
В песне юности слово — любовь,
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что твердь и основа всего — любовь!»

Омар Хайям

Преодолев 15 переходов, хорезмийский караван прибыл в Бухару, город с населением в несколько сотен тысяч человек. Абдулл уже знал, что бывшая столица Саманидского государства, пережившая небывалый экономический и духовный подъем, все еще продолжала быть важным центром на Великой торговой дороге. Здесь арабские, персидские, согдийские, тюркские нравы и обычаи переплелись с традициями и нравами местного населения. Абдулла был наслышан, что правители поддерживали торговлю, ремесла и науки, что привело к процветанию Бухары и всего региона. Купцы из Гурганджа хвалились ему, что они держат в городе не менее тысячи лавок, а их культурные и торговые связи были так обширны, что совместно с бухарскими и согдийскими торговцами они создали целые торговые поселения в империи Сун, добирались до запада, балтийских стран и Византии.
Позже Абдулл убедился, что в этой области бурлил настоящий котел различных племен и народов: согдийцы, персы, хорасанцы, хорезмийцы, памирцы, бактрийцы, тохары, евреи, арабы, тюрки создали своеобразную новую городскую среду с разными религиями.
Эмир хорезмийского каравана великодушно пригласил Абдулла в свой гостевой дом, в шахристане. Этот великолепный замок, сложенный из сырцового кирпича, искусно декорированный резными деревянными колоннами и украшенный настенной живописью, производил впечатление. Сцены охоты, торговли, мирной жизни рассказывали об интересах и пристрастиях хозяина дома. Высокий, важный, одетый в дорогие шелковые и парчовые ткани, согдийский купец из Хорезма, показывал гостю свой дом и, проведя в дальнюю комнату, приоткрыл дверь и тихо сказал:
— Это наше тайное домашнее святилище.
В комнате с расписанными стенами стоял алтарь с иконами.
— Я принял веру Мухаммеда, но и от древних обычаев отцов не могу отказаться. — Хозяин дома взглянул в лицо Абдуллу, пытаясь угадать, будет ли тот хранить его тайну.
— Я уважаю ваше решение, вашу память предков, это личное дело каждого, — успокоил согдийца Абдулл.
— Я родился здесь, это дом моих отцов и дедов, но живу большую часть времени в Хорезме. За последние годы значительно возросло количество персов и арабов в Бухаре и она стала похожа на города Аджама  в Персии, — вздохнул хозяин дома.
— Меня привлекли в ваш город имена поэтов, достопочтенных Абу Абдуллаха Рудаки и Раби аль-Бухари. — Абдулл решил сменить тему. — Я хотел бы увидеть известную городскую библиотеку, где работали и черпали вдохновение светила науки и поэзии.
— А-а… вы говорите о «Доме мудрости», мой молодой друг? — Купец присел на мягкие, расшитые золотом подушки.
— Да, совершенно верно, я читал о нем в описании Великого Абу Али Ибн Сины. — Абдулл напряг память, чтобы вспомнить описание:
«В одной из комнат были книги на арабском языке и поэзия, в другой только книги по праву. Так в каждой комнате были расставлены книги по темам. Он читал эти книги и принимал то, что было полезно в них, и понял положение каждого человека в его науке.»
— Это хорошее и почитаемое дело — искать знания! — Купец одобрительно кивнул и пригласил Абдулла к накрытому столу.
На мир взгляни разумным оком,
Не так, как прежде ты глядел.
Мир — это море. Плыть желаешь?
Построй корабль из добрых дел.

Абдулл шел по улицам Бухары и по памяти цитировал Рудаки. Он представлял себе, как поэт так же прогуливался здесь, смотрел на окружающий мир и слагал свои кадыги и рубаи. Проходя мимо лавки, где готовили фисташки, Абдулл наблюдал, как трудолюбивые жители замачивали фисташки и косточки абрикосов, клали их на обрубок дерева, надкалывали, а затем прокаливали в горячем казане.
С тех пор как существует мирозданье,
Такого нет, кто б не нуждался в знанье.
Какой мы не возьмем язык и век,
Всегда стремится к знанью человек!

А мудрые, чтоб каждый услыхал их,
Хваленья знанью высекли на скалах.
От знанья в сердце вспыхнет яркий свет,
Оно для тела — как броня от бед!

Сильный запах мокрой овечьей шерсти отвлек Абдулла от размышлений. Он оказался на улице изготовителей войлока. Ремесленники прямо на улице валяли, красили, скатывали войлок и выставляли в лавках уже готовые ковры, одежду, колпаки, накидки, украшенные яркими орнаментами. По пути попадались джаубаки, небольшие фруктовые базары, радуя глаза яркими созревшими плодами. Абдулла остановил мальчик-зазывала, перед лавкой, продающей дыни.
— Купите лучшие дыни Бухары! Это самые сладкие дыни! Сам правитель города вкушает их! Не проходите мимо! Они лучше хорезмских и исфаханских!
Бойкий мальчуган перегородил путь Абдуллу.
— Вы, видно, гость нашего города.
Юный зазывала протянул ему кусок сочной, сахарной дыни. Красная мякоть, со вкусом меда, таяла во рту, и Абдулл ощутил прилив энергии и эйфории.
— Я много слышал об этих дынях! — Он благодарно потрепал маленького продавца по плечу, вынул монету и протянул лавочнику. — Пожалуй, куплю, но заберу на обратном пути, приготовьте мне одну.
Здесь же в плетеных корзинах были выложены стопкой сушеные куски дыни, источавшие сладкий аромат.
— Наши свежие и сушеные дыни везут в самые дальние страны, в Сун, Булгар и Византию! Сам царь Индии заказывает эти прекрасные плоды, — с гордостью произнес лавочник.
Абдулл продолжил осмотр города, размышляя, где бы узнать о хранилище книг, библиотеке «Дома Мудрости». Находясь в Гургандже, он сблизился с одним старцем, в молодости увлекавшимся науками. Он, как и многие ищущие знаний, побывал в Бухаре, куда стекались ученые люди.
— Наплыв ученых мужей был большим, — рассказывал старик. — И скоро Бухара завоевала титул «Купол ислама»! Правители позаботились, чтобы условия работы были не хуже, чем в Багдаде, великом месте сосредоточения выдающихся образованных людей!
Взгляд Абдулла скользнул по прилавкам, продающих ляухи, подставки для Корана и книг, светильники, свечи, лампады. На одной из искусно вырезанной и расписанной ляухе, он увидел старую книгу.
— Уважаемый, что эта за книга? — Абдулл бережно взял толстую книгу в кожаном переплете. На обложке была надпись «Китаб сурат ал-ард» на арабском языке.
— Это труд уважаемого …и..и..и достопочтенного Абу..Мухаммада ..аль—Хорезми! — слегка заикаясь, ответил седой согдиец-лавочник.
— Это же «Книга картины Земли»! — догадался Абдулл, едва раскрыв рукопись с чертежами и картами. — Великий аль-Хорезми первый создал труд по географии! Да будет доволен им Аллах!
— Этот ученый муж жил и работал здесь сто лет назад, и оставил много трудов, — справился с волнением согдиец.
— Да, я читал многие его труды и теперь имею счастье держать одну из них! — Абдулл перелистывал пожелтевшие страницы. — Опираясь на вековые традиции хорезмийских математиков, изучив греческие и индийские традиции, аль-Хорезми создал новую науку, связанную с вычислением!
От волнения Абдулл присел на суфу и закрыл книгу, чтобы не углубляться в чтение схем и карт.
— Он для меня пример человека и ученого! — говорил Абдулл, обращаясь к лавочнику, но тот уже разговаривает с покупателем светильников.
«Его труды по математики, географии, арифметики, астрономии, алгоритму направили многих по пути поиска знаний! Путешественники благодарны ему за книги по конструированию и применению астролябии!» — размышлял Абдулл, решив купить эту книгу.
— Сколько вы хотите за эту рукопись?
Лавочник оценивающе посмотрел на него, прищурившись. Видя перед собой небогатого, но образованного человека, произнес:
— Я получил эту книгу в залог, ее владелец не смог отдать долг и теперь я не знаю, смогу ли я возместить свои затраты. Сколько Вы можете за..за..платить? — лавочник опять стал заикаться от волнения.
— У меня есть золотой динар, — Абдулл подумал, что мог бы поторговаться с продавцом, но не решился.
— Целый дин..н..н.н..ар?! — седой согдиец, казалось еще больше поседел от волнения и, взяв монету, тут же стал пробовать ее на зуб.
Абдулл рассмеялся, наблюдая, как старик рискует потерять свои последние зубы, кусая монету.
Возвращаясь на постоялый двор через железные ворота Бад ал-Медина, одной рукой обнимая книгу, другой держа сплетенную соломенной сеткой дыню, он радовался предстоящему чтению рукописи и поеданию сладкого плода.
Несколько дней спустя Абдулл сидел в своей комнате. За окном уже наступила ночь, и он зажег бронзовый чигирь. Затем устроился поудобнее, и стал записывать в свою дорожную книгу красивым каллиграфическим почерком:
«Бухара — город древний, здесь много садов и фруктов. Красота этих земель несравнима с другими городами Мавераннахра. Я поднимался на крышу крепости и видел со всех сторон только изумрудную зелень, сливающуюся с голубизной неба. И нет других мест, жители которой умели бы лучше возделывать свои земли, чем жители Бухары. Они знают фикх, чтение Корана, верные и добронравные, приветливые, расточают добро, стремятся совершать благие дела. Здесь трудится плеяда светил, врачевателей, знатоков права. Сюда съезжались великие ученые из разных стран. Здесь работал Абулкаси Фирдоуси, собирая материал для своей «Шахнаме». Перечисляю известных и достойных мужей данной окрестности — поэт Абу Мансур Мухаммад ибн Ахмед Даники, составитель хадисов Аль Бухари, правовед Аль Хаким Ат Термизи, астроном и математик Ахмад Аль Фергани».
Фитиль светильника, догорая, стал мигать и Абдулл отложил свое тростниковое перо-калам.
***

— О, счастливые жители благочестивой Бухары! Слушайте! Слушайте! Слушайте!
Абдулла услышал зычные голоса глашатаев на следующий день, прогуливаясь мимо рынка. Эти призывы, сопровождаемые резкими звуками карнаев , раздавались среди монотонного гула рыночной площади.
— Если Всевышний оказал милость и наградил вас даром слагать дивные рубаи, кадыги и газели, если мечтаете донести свой талант до слуха и сердец сильных мира сего, — глашатай сделал паузу, пережидая, пока музыкант извлекал звук из карная, духового инструмента, длинной в пять локтей. — Если желаете услышать звон золотых динаров в ответ на ваши старания и удостоиться чаши на пиру из рук правителя и обрести почет, то приходите на состязание поэтов и звездочетов в цитадель Бухары!
«Хорошая возможность заработать и увидеть знаменитую цитадель, другого случая может не быть», — размышлял Абдулл, направляясь в центр города.
Он беспрепятственно прошел через кованные ворота цитадели, под строгими и недоверчивыми взглядами охраны. Желающих попытать счастья здесь было предостаточно, они толпились в просторном внутреннем дворе дворца. Юные, безусые поэты, закаленные в диспутах опытные сочинители, странствующие сказители, престарелые знатоки лести и угодничества, звездочеты в островерхих колпаках, расшитых блестящими символами гороскопа и снующие между ними придворные перешептывались, исподлобья глядели друг на друга.
«Разношерстная собралась компания», — подумал Абдулл, оглядывая собравшихся.
Он протискивался ближе к высоким резным дверям, увенчанных правительственной тамгой. Опыт службы при дворе султана Гурганджа подсказывал ему быть в числе первых выступающих. Очень часто правитель бывал утомлен бесконечными сладостными и льстивыми стихами, повторяющимися сравнениями со львом, тигром, соколом и небесными светилами.
Наконец их впустили в приемный зал, большое светлое помещение с десятками резных колонн, увитых позолоченными стеблями и застеленное персидскими коврами. На светлых стенах висели сотканные панно со сценами охоты, величественных приемов иноземных послов, мифических птиц и животных. Часть дальней стороны помещения была отгорожена полупрозрачными шелковыми тканями, видимо, для женской свиты правителя. Придворные расставили приглашенных полукругом вдоль стен и призвали к тишине, предупреждая о появлении султана. Торжественные звуки мелодии, прозвучавшие откуда-то из глубины зала, возвестили о прибытии правителя, важно прошедшего к своему трону, установленному на высоте двух локтей.
После традиционных приветствий и оглашения правил состязания, в центр зала стали выходить претенденты, зачитывавшие свои сочинения. Абдулл стоял между молодым, жаждущим славы и денег, стихотворцем и седовласым сгорбленным с живыми глазами сказителем. Молодой поэт, одетый в длинный домотканый халат, теребил от волнения свой трехцветный пояс и чутко реагировал на самые, по его мнению, поэтичные высказывания соперников, широко раскрывая и без того большие глаза, подведенные сурьмой. Старец тихо посмеивался, повернув правое ухо в сторону выступающих и беззвучно шевелил губами.
Вызывали по списку, составленному главным распорядителем двора.
— Файзулла!
Прозвучало имя молодого соседа Абдулла и тот, еле слышно произнеся «да поможет мне Ахура Мазда!», резво выбежал на середину зала и, поклонившись султану, низким голосом произнес:
Твоя золотая душа дрожит над твоей головой,
Душою питаем мы плоть, ты плоть поглощаешь душой!
Ты — золотая звезда, из воска твои небеса…

—Также, как Вы усладили Наш слух золотыми словами, пусть Ваши уста наполнятся монетами, — милостиво произнес султан, когда Файзулла торжественно закончил читать длинное сочинение и указал на серебряный поднос с золотыми динарами.
Молодой поэт принялся наполнять свой рот монетами и стоявший рядом с Абдуллом старец начал тихо считать количество исчезающего золота во рту претендента.
— Тридцать пять динаров! — охнул старик и покачал головой, покрытой выцветшей зеленой чалмой. Но когда пришла его очередь демонстрировать свое умение, сказитель оживился и, выпрямив свою согнувшуюся спину, громко, насколько позволял его возраст, прочитал отрывок из поэмы, как он назвал «Величайшее откровение о благе Бухары и его правителе».
— И его рот пусть наполнится золотом! — добродушно сказал султан.
Он с интересом стал наблюдать, как динары скрывались в, казалось бы, маленьком рту старика. 40 монет благополучно поместились за заросшими сединой дряблыми щеками сказителя, под удивленные перешептывания собравшихся.
Абдулла долго не вызывали и он, оттесненный от переднего края более активными состязающимися, жаждущих награды, бросил взгляд в сторону колыхающихся шелковых занавесок. В глубине приемного зала Абдулл увидел женский силуэт. Он знал, что придворным и приглашенным следует притуплять свой взгляд при виде женщин дворца и гарема, но все же краем глаза наблюдал за незнакомкой. Краем глаза Абдулл различил изящную фигуру, облаченную в нежно зеленый наряд. Подол платья был расшит цветными узорами на манер оперенья павлиньего хвостового и переливался цветными драгоценными камнями, обрамленными в жемчужные овалы. Поверх головы и плеч был накинут полупрозрачный платок, чуть прикрывающий увешанную жемчужными нитями изящную шею. Конец белоснежного тюрбана, расшитого золотыми нитями, свисал на левое плечо. Хотя лицо было слегка прикрыто, Абдулл увидел устремленный на него выразительный взгляд и приветливую улыбку. Забыв на миг, что он находится на приеме у султана, Абдулл, будто зачарованный, созерцал прекрасную незнакомку, излучавшую таинственный свет из глубины зала. Почувствовав, что его лицо краснеет, руки и спина покрываются мелким холодным ознобом, а в висках и в груди пробудились неведомые чувства, Абдулл отвел взгляд и сделал шаг в сторону, скрывшись среди гостей.
«До чего же прекрасно это видение! Эта неземная пери, стройный кипарис с солнечным ликом, бездонными глазами и манящей улыбкой! Как предстать перед ней?» Он заметил, что незнакомка окидывает взглядом зал, будто ищет кого-то, тихо перешептываясь с женщинами гарема.
— Приглашается Абдулл ибн Байрам из Испиджаба! — зычный голос придворного вернул Абдулла на землю.
Толпа расступилась, он медленно сделал несколько шагов в сторону султана. Нараспев прочитав заготовленную кадыгу, восхваляющую предков султана и выражающую надежду, что будущее будет еще прекраснее, Абдулл поклонился и попятился назад.
— Благодарю, что вспомнили моих благочестивых родителей! Они действительно заслуживают целой поэмы! — произнес султан, слегка уставший от восхвалений, но все же кивнул Абдуллу и привычно добавил: — И его рот пусть наполнится золотом!
Абдулл в нерешительности стоял перед протянутой ему слугой серебряной чашей. Блеск монет завлекал и прельщал его, собравшиеся уже приготовились начать счет, как Абдулл вдруг сказал:
— Благодарю Вас, Достопочтенный и Благородный султан, но я не могу взять в рот монеты, так как держу пост.
— Как? Ведь пост уже закончился! — недоуменно оживился султан.
— Это так, но во время Священного Рамадана я находился в пути, прервал пост и теперь восполняю его.
— А разве взять монеты в рот нарушит пост!? — Султан обернулся на своих придворных, ища глазами имама.
— Строго говоря, все, что попадает в рот, нарушает пост, Великий! — поспешил пояснить появившийся рядом имам.
—Хорошо, тогда передайте ему заслуженную награду в мешочке, — махнул рукой правитель и встал с трона, давая понять, что первая часть приема окончена.
Абдулл стоял среди внезапно оживившегося зала, громких радостных разговоров, обсуждений количества заработанных динаров, суетливых слуг и придворных, готовящих зал для торжественных угощений, и думал о мимолетном видении. «Смогу ли еще раз встретиться глазами с ней?»
Уже на выходе из дворца юркий, пахнущий благовониями евнух сунул ему в ладонь свернутый батистовый платочек.  Не понимая, почему его сердце так сильно заколотилось, Абдулл быстрыми шагами вышел из ворот, присел у глинобитной стены и раскрыл послание. Внутри платка находилась записка. Пробежав глазами по строкам, написанных красивым женским почерком, Абдулл тут же спрятал послание.
К нему опять вернулось то чувство, что его посетило во дворце, когда он смотрел в глаза незнакомке. В послании было приглашение явиться утром в лавку шелкового вышивальщика, рядом с цитаделью. На другой день Абдулл не находил себе места, в нетерпении пришел рано и расположился недалеко от лавки, в тени раскидистой ивы. В назначенное время никто не появился, только лавочник выглядывал несколько раз, а посетители, подойдя к закрытой двери, уходили обратно. Выждав еще некоторое время, Абдулл все же осмелился приблизиться к лавке, и тут же был втянут внутрь ожидавшим у двери помощником лавочника.
—Тебя уже ждут! Как ты посмел опоздать! — сердито зашипел лавочник и, втолкнув его в завешанную шелковыми тканями комнату, закрыл за ним дверь.
Абдулл стоял в нерешительности. Перед ним была девушка-пери, прекрасное божество из дворца.
— Почему ты не захотел наполнить рот золотом? — вместо приветствия, кокетливо произнесла незнакомка. Ее голос нежным колокольчиком прозвенел в тишине комнаты.
— Я хотел привлечь Ваше внимание! — честно признался Абдулл.
— Еще до выступления я обратила на тебя внимание, Абдулл из Испиджаба, — с улыбкой произнесла девушка. — Меня зовут Аиша, я из семьи султана. Не удивляйся моей смелости, я вдова и поэтому могу позволить себе некоторую вольность. Все мужчины при моем появлении опускают глаза и не осмеливаются заговорить со мной. Приходится быть смелой. Зато я сама могу выбирать, с кем мне говорить.
Абдулл слушал, боясь прервать Аишу, и тонул в ее бездонных глазах, стараясь удержаться на плаву здравого смысла, цепляясь за неожиданно появившуюся мысль о нереальности происходящего.
— У меня немного времени, меня ожидают подружки, но жду от тебя послание сегодня! — Аиша, обдав стоящего в оцепенении Абдулла цветочным ароматом и благоуханием, направилась к выходу и обернулась. — Письма будет передавать евнух Эшонкул, у него есть беспрепятственный доступ в женскую часть дворца.
Такое мне досталось волшебство,
Что отрицать бессмысленно его,
Я жду, как чуда, чтобы вдруг возник
Твой светозарный, твой лучистый лик!

Абдулл погрузился в сочинительство и ежедневно отправлял послания, стараясь выразить все возвышенные мысли и чувства. 
Покой утратив, я письмо пишу
Той, в чьей душе прибежище ищу!
В ответ он получал короткие обещания в скором свидании.
Возлюбленный, я знаю, ты чуть жив,
Будь, умоляю, многотерпелив!

Тянулись дни и недели ожиданий. Абдулл пытался отвлечься от назойливых мыслей и переживаний, но это ему не удавалось. В эти дни его немного занимала книга Аль Хорезми, которую он читал, но большого интереса к ней не испытывал. Такое состояние он испытывал впервые в жизни и понимал, что он влюблен. В считанные дни Абдулл исхудал от переживаний и занемог. На очередной встрече Эшонкул участливо заметил:
— Господин поэт, у Вас неважный вид, может, стоит показаться лекарю?
— Вряд ли от моей болезни найдется снадобье… — вяло ответил Абдулл.
— Знаю хорошего лекаря, он недавно прибыл из страны Сун, сам он родом из Тибета. Знает древние секреты врачевания и лечит не только тело, но и душу. Может, всё-таки покажетесь ему?
 — Хорошо, а как попасть к нему? —  согласился Абдулл.
— Во дворце его целый день окружают служащие, особенно женщины из гарема. Сама мать хана благоволит ему, он стал её личным лекарем.
— Как же тогда я увижу его?
— Есть один способ, — сообразил евнух, — этот тибетский лекарь Лу каждую пятницу посещает лавку травника на рынке у ворот Медины. Если придете туда после пятничной молитвы, то сможете встретить его.
Абдулл дождался священной жума и разыскал лавку травника. Однако дверь оказалась запертой. В растерянности он озирался вокруг и, присев на дувал, задумался. Ему было невдомек, что в это время в лавке проходила важная встреча. Тибетский лекарь Лу Шань, напирая на одноглазого травника, вполголоса твердил:
— Я ещё раз повторяю, ты должен с первым же караваном отправить мое донесение в Дуньхуань!
— Но господин, я уже давно этим не занимаюсь, — виновато отвечал травник.
— Если не хочешь потерять второй глаз, ты выполнишь моё поручение, Джолмэ! Ты решил, если поселился в Бухаре, то отдалился от своих? Не забыл, что ты тангут и поданный империи Сун? Ты должен всегда помнить, откуда ты и быть готовым помочь при первом же зове, — доброжелательно произнес Лу Шань, мягко взял ладонь травника Джолмэ и нажал на точку в районе большого и указательного пальца. Травник от боли скрючился и упал к ногам монаха Лу.
— Вот, видишь, — ещё более мягко, почти нежно, произнес Лу Шань и, медленно выговаривая слова, приказал: — Ты завтра же пойдешь в караван-сарай Заргарон и найдешь согдийца Курбонби. Передашь ему этот свёрток. Здесь бухарский шерстяной ковер. Совсем небольшой, но очень ценный и важный для господина Гэ Шу! Заплатишь купцу несколько дирхам, попросишь доставить в Дуньхуань. Ты всё понял?
— Понял, понял, — покорно залепетал травник.
Довольный Лу Шань направился к выходу. Выйдя из лавки, он столкнулся с Абдуллом.
— Вы - лекарь Лу?
— А тебе что надо? — грубо спросил Лу Шань, но тут же поправился, — Что желаете, горожанин?
— Моя болезнь… — вялым голосом произнес Абдулл. — У меня болит сердце и душа. Я всё время думаю о прекрасной женщине.
— Ах, это, — протянул монах, рассматривая бледное лицо бродячего поэта. — Попробуйте попить настойку льняного масла, понюхать эфира… Вы служите в цитадели или трудитесь в торговле?
Получив отрицательный ответ, он потерял интерес к испиджабцу.
— И прочитайте трактат Ибн Сины «О любви», — уходя, бросил через плечо монах.
Исполнив эти советы, Абдулл вновь ожил. В одну из вечерних прогулок среди шумной толпы Абдулл почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Это был Эшонкул. Улыбнувшись, он протянул послание и растворился в толпе. Раскрыв письмо, Абдулл вздрогнул, словно обжегся. Наконец-то сбылось! Его ждала возлюбленная! Аиша сообщила, что воспользовалась отсутствием султана в Бухаре и пригласила проникнуть во дворец с помощью Эшонкула.
В назначенный час Абдулл стоял у тайной калитки, скрытой заросшим диким виноградом. Его провели темными узкими коридорами в цитадель в запретную часть дворца. Тихо толкнув массивную деревянную дверь, он оказался в полутемной, мягко освещенной комнате, наполненной ароматами жасмина и розы.
— У нас есть время до восхода солнца, любимый! — нежный голос прозвучал из глубины занавесок.
Абдулл, так долго изливавший свою любовную тоску на бумагу, шагнул навстречу своему долгожданному желанию.






ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЕВЕРНЫЙ ПУТЬ

16 глава

ДЖЕНТСКОЕ МОРЕ

«Если не познать 70 наук и не пройти 70 дорог,
то ты будешь стоить не больше идола»

Ходжа Ахмед Яссауи

Всю зиму Салим был занят сборами в дорогу. Он искал надежных спутников, желавших отправиться вместе с ним. Прослышав о его планах, к нему потянулись люди. Готовясь к своему первому путешествию в северные земли, он расспрашивал о них побывавших там людей. Согдийские купцы, жившие в Отраре, неохотно рассказывали о маршруте, убеждая его, что все необходимое можно купить в Хорезме. Идти дальше через Устюрт до реки Яик  нет смысла, считали они. Погода в тех краях капризная. Днем жара стоит невыносимая, а питьевой воды почти нет. По ночам холод и сильный ветер такие, что уснуть невозможно. Однако эти рассказы не остановили Салима.
Один из старейших хорезмийских торговцев по имени Вашан прибыл с караваном в Отрар и остановился на постоялом дворе. Прослышав, что Салим собирается за мехами в северные страны, он несколько раз навестил его и в конце концов предложил сделку.
— Я расскажу о меховом пути и какой дорогой каравану легче будет добраться до Булгара, сведу с нужными и проверенными людьми, но рассчитываю, что за это Вы заплатите мне половину прибыли от продажи мехов, уважаемый Салим, — Вашан подчеркнуто прижал ладонь к груди и склонил голову, ожидая ответ.
— Вы хотите участвовать в моем деле деньгами или только советами, уважаемый Вашан-ага? — уточнил Салим.
Старик поднял голову и опустил ладонь на колено. Он внимательно смотрел в глаза Салима, словно пытался разглядеть в них что-то ему непонятное. Потом произнёс:
— Мои деньги сейчас в товарах, но я давно занимаюсь торговлей мехами и мне известны все пути, которыми их доставляют на рынки Мавераннахра. Знаю также многих купцов, которые своим успехом обязаны мне.
Общих дел с Вашаном у Салима прежде не было, но от знакомых он слышал, что связываться с ним не стоит, а в разговорах надо держать ухо востро и рот на замке. От предложения Салим вежливо отказался, пояснив, что он всего лишь хочет продать свой товар, а если повезет, на вырученные деньги закупить мех. После этого Вашан больше не появлялся в его доме, но в голове Салима поселилась мысль, что путешествие за мехами будет нелегким, поэтому подготовиться к нему следует основательно.
Вечерами Салим читал труды мусульманских миссионеров и послов, посетивших северные страны. Ахмед ибн Фадлан писал о булгарах, а Ибн Русте  сообщал о славянах. Сведения других авторов убедили его в том, что существует другой путь, он лежал через Дешт-и Кыпчак. Мысленно Салим представлял себе этот маршрут, но у него не было твердой уверенности, что его представления точны. И тут помог случай.
Однажды, проходя мимо лавки гончара в рабате ремесленников, он заметил светловолосого мужчину с голубыми глазами на изможденном лице. Он месил глину ногами в большом деревянном чане и напевал печальную песню на неизвестном языке. Салим остановился, с интересом разглядывая незнакомца. Заметив это, тот замолчал.
— Что за песню ты пел?
Салим вошел в лавку. Из внутренней комнаты ему навстречу тут же вышел гончар.
— Добро пожаловать, уважаемый господин! Вас интересует посуда?
— Я проходил мимо и услышал, как ваш работник поет. Откуда он?
— Это Чулуг , он славянин из северных стран.
— Почему его зовут Безрукий, у него же руки целы?
— Это прозвище, — ответил гончар. — Работник из него никудышный, словно рук нет, а его имени я не знаю. Купил на рынке в Хиве, думал, будет помогать, а теперь жалею, что вместо него не купил осла.
— Как твое имя? — спросил Салим, обращаясь к работнику.
— Идан, — коротко ответил славянин.
— Откуда ты родом и как попал в наши края?
— Я из славянского селения, что стоит рядом с Великой Булгарией. Служил в церкви, работал в поле. В один из дней на нас напали и меня увели в плен. На рынке Булгара всех нас купили хивинцы и привезли в свой город. Потом меня продали и дальше перепродавали разным людям. Так я попал сюда, — обреченно развел руками Идан.
Он говорил с легким акцентом, но речь его была понятна. Салим заметил, что за выцветшими густыми бровями скрываются умные глаза.
— Ты неплохо знаешь наш язык, а на каких языках еще говоришь?
— Жизнь заставила познать булгарскую, кыпчакскую и персидскую речь, немного знаю латынь, — Идан посмотрел на хозяина и продолжил месить глину.
— Хорошо, продолжай работу. — Салим вышел из лавки и подозвал к себе гончара.
— Вы сказали, что из него плохой работник?
— Да, уважаемый, совсем никчемный! И больно грамотный! Зачем мне грамотный? Мне нужно хорошо месить глину и лепить горшки. Зря только его кормлю. Хочу продать его, пока совсем не исхудал, — гончар оглянулся на работника.
— Я купец, собираюсь в северные страны, мне нужен такой человек, знающий язык и нравы славян. Могу выкупить его, если он вам не нужен.
— Я буду рад избавиться от него, — обрадовался гончар.
— Завтра я пришлю своего помощника Хасана, он оформит сделку.
***

Зима близилась к концу. Все ярче светило солнце, дни становились теплее и по всему Отрару разлились лужи из растаявшего снега. Салим собрал новый караван из опытных людей. Составив длинный список необходимых товаров для продажи и обмена в предстоящем путешествии, он тщательно следил, чтобы не упустить любую мелочь. За ним всюду следовали Хасан и писарь Билге, выполняя приказы и ведя записи.
Несколько раз Салим беседовал с Иданом. Он оказался хорошим собеседником и подробно рассказывал о рынках Волжской Булгарии, о народных традициях и обычаях, об уловках и хитростях местных купцов. Узнав, что Салим планирует отпустить его после удачной поездки в Булгар, Идан обрадовался.
— О том, что он рассказал мне, я нигде не читал и не слышал, — поделился с отцом Салим.
— Ты правильно поступил, что дал этому несчастному надежду на свободу, — Санджар одобрительно кивал головой. — По доброй воле он тебе сослужит хорошую службу, да будут благословенны твои намерения!
Солнце согревало отрарский оазис, пробуждая все живое, и вот уже молодая травка пробилась вдоль арыков и на плоских крышах глинобитных домов. Ветки тальников, росших вдоль берегов водоемов, наливались живительным соком и начали обрастать почками. Мягким бархатом ветер с холмов доносил благоухание весны — горьковатые запахи жусая, дикого лука, степной полыни-жусана.
С берегов Сейхуна уже доносились звуки проснувшейся реки, несущей талые воды с далеких гор Памира. Этот шум постоянно напоминал Салиму, что ему следует торопиться. Каравану необходимо было выйти из Отрара до разлива реки, который обычно происходит в конце года . После Наурыза водную преграду трудно преодолеть.
Перед дорогой Санджар собрал всех домочадцев за дастарханом. Весь шумный и веселый вечер Салим слушал наставления и пожелания членов семьи, принимал заказы от детей и жен братьев, ловил на себе печальный взгляд Кумис. Она старалась не показывать грусть, улыбалась и шутливо давала наставления, вспоминая, как мать провожала отца в дальнюю дорогу. 
— У меня есть одна просьба к тебе, — загадочно произнесла Кумис, когда Салим примерял новый теплый кафтан со вшитым в него оберегом от злых сил и несчастий в пути.
— Что за просьба? — Салим посмотрел на жену.
Кумис держала в руке сверток.
— Это надо обязательно передать моей сестрёнке, в Тараз.
 — Что это?
Кумис развернула шелковый сверток. Там было большое серебряное кольцо в виде птичьего клюва.
— И это всё?
— Да.
Салим задумался. «Что бы это значило? Почему она посылает столь странный подарок своим, в Тараз? Может это какой-то знак? Может она затаила обиду на меня или кого-то из моей семьи? Что означает форма кольца?» Масса тревожных мыслей промелькнула в его голове, пока Кумис молча улыбалась и глядела в окно, сложив руки на животе.
Наконец, заметив на его лице тень сомнения, она произнесла:
— Милый, дорогой Салим, это кольцо означает, что в новом доме меня приняли как свою дочь и нет повода беспокоиться. Это древняя традиция наших предков. Пусть отец накрывает праздничный дастархан и ожидает внука…
Последние слова заставили Салима подскочить на месте. Он обнял Кумис и ласково произнес:
— Конечно, я немедленно отправлю гонца с твоим кольцом!
Перед отъездом Кумис попросила Салима сводить её в окрестности Отрара, чтобы насладиться весенней цветущей степью.
— Мы часто выезжали с сестрой в предместья Тараза в это время года, чтобы полюбоваться красотой степных трав и цветов, насладиться терпким ароматом весны.
Они выехали на заре, когда большая семья Санджара и весь Отрар только просыпались. Свежая прохлада весеннего утра после долгой зимы несла запахи пробуждающейся природы. Овцы горожан покидали зимние загоны и шли на выпас. Исхудавшие, с бурой, как земля, шерстью они брели понуро, еле передвигая ослабевшие тонкие ноги. Шевеля влажными губами, овцы жадно пережёвывали пожухлый ковыль и только появляющиеся ростки полыни.
Кумис сошла с лошади и пошла по колыхающимся на ветру травам. Салим шел следом, молча, не тревожа разговорами свою возлюбленную. Кумис задумчиво смотрела на безбрежное серебристое море степи, легко касаясь пальцами верхушек ковыля и мысли её плавно переносили в детство, когда они беззаботно веселились с сестренкой во время прощания отца с матерью перед дальней дорогой. Сейчас ей хотелось многое сказать Салиму, о том, как сильно она переживает их разлуку, о бессонных ночах, о зарождающейся в ней новой жизни… Но по его внимательному взору и теплоте рук, она чувствовала, что он понимает её без слов. Никакие слова не заменят этих прикосновений, невидимой душевной связи и сердечной близости!
Приобнявшись, они любовались яркой, светлой зеленью трав и яркими пятнышками цветов, которые словно узоры на ковре были разбросаны по всей степи. Слушая дыхание друг друга, они радовались щебетанию скворцов, хлопотавших над своими гнездами. Некоторые из них смело и безбоязненно усаживались на пасущихся овец, копошась в их густой шерсти.
— Это хорошая примета, — тихо сказал Салим, обращая внимание Кумис, — Значит год будет мирным и щедрым.
Взявшись за руки, они еще долго бродили среди цветущей степи, негромко обсуждая будущую поездку в Булгар, молча наблюдали за просыпающейся природой и иногда замирали, увидев брачные игры сайгаков или куланов.
А сердце плавится от мук разлуки,
Надеется, что встречи дни вернутся

Назначенный семейным астрологом день отправления совпал со священным жума . Совершив намаз со своими спутниками в соборной мечети, Салим покинул Отрар во главе каравана. Они вышли через Джентские ворота, держа путь на север.
Двигаясь по знакомым местам вдоль берега Сейхуна и примыкающей к реке пустыни Бетпак-дала, они встречали многочисленные рабаты ремесленников. Талая вода текла под ногами верблюдов, наполняя многочисленные ручейки, бегущие к крутым берегам широкой реки. Степной воздух щекотал в носу горьким ароматом цветущего жузгуна. Просыпающаяся земля дышала паром и по утрам туманная дымка покрывала зеленеющую траву. Вдоль караванной дороги весело пестрели степные цветы, напоминая текеметы  кочевника. И кое-где в тени оврагов еще лежали снег.
Салим наблюдал, как жизнь в степи оживала, люди в селениях готовились к посевной, на дорогах царило оживленнее. На душе у него было одновременно и радостно, и тревожно — предстоящее путешествие в северные страны сулило хорошую выгоду, но беспокоило своей неизвестностью и опасным маршрутом через суровые степи и пустыни.
В поездку для охраны каравана Салим снова нанял Темира и его воинов. На этот раз его караван состоял из 35 навьюченных грузом верблюдов и мулов, 15 лошадей, 25 слуг, погонщиков, лекаря, кадия, писца, двух музыкантов, и примкнувшим к ним купцов из Сыганака с десятью дромадерами, а также двоих торговцев-персов, ожидавших в Отраре попутного каравана, чтобы отправиться на север.
Пройдя через густонаселенную область между Отраром и Яссы, караван вышел на дорогу, ведущую к Сыганаку. Салим не раз бывал в этом городе, стоящем на границе Кыпчакских и Хорезмских владений. Это было удобное место для стоянок караванов, его любили купцы, доставлявшие товар с севера на юг. В предместьях города жили ремесленники и кочевники, останавливавшиеся здесь на зимовку.
— Рынки нашего города известны на всю округу своими вьючными животными, — гордо рассказывал на привале торговец из Сыганака.
Это был крепкий старик со смуглым обветренным лицом.
— В хороший базарный день одних только верблюдов продается по пятьсот голов, не говоря уже о лошадях и мулах, — продолжал он. — Наши люди вывели новую породу дромадеров. Это выносливые, стойкие и неприхотливые животные. Они едят колючки, трупы зверей, даже шерсть и кости. С грузом сто батпанов или коржынов они проходят пятнадцать фарсахов в день и даже могут взбираться на почти отвесные склоны!
Караванщики уважительно смотрели на верблюдов.
— Нужно будет купить несколько таких дромадеров. — Салим велел Хасану записать это в книге расходов. — Заодно проверим их в деле.
Дорога шла мимо каналов, Орда-кент, Кызыл-тал, Бузгуль-узяк и Тюмен-арык. Они несли воды Сейхуна на местные поля, где люди выращивали различные злаки, овощи и фрукты. За полями стоял гостиный двор у железных ворот Нуджакента.  Салим решил остановиться здесь. Рядом находился базар оружейников. Он намеревался купить там тугие кыпчакские луки и стрелы, по рассказам бывалых купцов, они ценившиеся на рынках Булгара.
Утром, в сопровождении Хасана, Темира и одного из персов по имени Митра, он осматривал лавки оружейного рынка. Крыша базара состояла из бревен, перекинутых с одной стены на другую. На бревнах был плотно уложен и перевязан камыш. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь редкие щели, играли на начищенных доспехах, кованых шлемах, искусно гравированных лезвиях мечей и медных щитах. Звук от наковален смешивался с громкими возгласами восхищения и споров торговцев.
Салим не спеша приценивался к товару, он то проверял лук на упругость, то проводил рукой по оперению стрел. Разбирающийся в оружии Темир, советовал Салиму, на какой товар ему следует обратить внимание. Перс громко цокал языком, не скрывая восхищения при виде такого разнообразия оружия. Когда они оказались у неприметной лавки, хозяин которой выставил на показ луки разных размеров, Темир приблизился и взял в руки большой лук, сделанный из крепкого дерева и рогов сайгака.
— Это достойный лук, он надежен как в бою, так и на охоте! — Темир натянул тетиву, сплетенную из жил крупного животного.
Хозяин лавки, жилистый кыпчак, с темными огрубевшими руками и цепким взглядом, одобрительно кивал, наблюдая за воином.
— Мир Вам, уважаемый уста! На какое расстояние летит стрела, выпущенная из вашего лука? — спросил Салим, взял в руки лук поменьше и почувствовал, что он был легче тех, что предлагали на рынке.
— Если стрелок умелый, то настигнет цель на расстоянии пятьсот кадамов , — спокойно ответил мастер, мешая кыпчакские и караханидские слова.
— Пятьсот шагов? — Хасан недоверчиво переспросил мастера. — Как такое возможно?!
— Да, да, вы не ослышались!
Мастер-оружейник взял один из луков.
— Это мое ремесло, я долгие годы стремился улучшить боевые качества своих луков. Пробовал различные материалы, их сочетание, гибкость, устойчивость к погоде, легкость и сопротивление. И вот, кажется, достиг цели! Только мои луки могут стрелять так далеко. Ведь это я сделал их! — Для убедительности мастер показал свои натруженные, со вздувшимися на них венами. — Вот этими руками!
— А сколько луков у вас есть на продажу? — Салим забыл спросить о цене.
— Я могу предложить Вам пятнадцать разных луков с полными колчанами стрел, — оружейник показал идеально ровную стрелу. — Каждый такой лук будет стоить трех и не подведет хозяина в нужный момент. Его не стыдно будет подарить знатному воину или правителю
Салим скупил все луки со стрелами у этого мастера, и все двинулись дальше. Рынок оружейников плавно перетекал в шумные ряды медников и жестянщиков, где мастерили и продавали посуду, казаны, кувшины, чигири, украшения для оружия, конскую сбрую и много других мелочей.
Закончив дела в городе, Салим дал указание собираться в дорогу. За городскими воротами к каравану присоединились несколько торговцев и ремесленников, направлявшихся в города Джетского моря . Весь их груз уместился на двух верблюдах и трех мулах. Они заняли место в хвосте и не мешали в пути.
Ровная песчаная дорога уходила за горизонт. Вдоль неё росли кустарники и множество зайцев обитало в этих зарослях. Они становились легкой добычей проголодавшихся путников и недостатка в еде караван не испытывал. Сейхун и его притоки набухли от растаявшего снега, а берега покрылись грязью. Приходилось быть осторожнее, чтобы не увязнуть в ней.
В пути они часто встречали стоянки кочевников, чьи белые юрты были видны издалека. Иногда группы всадников с криками мчались навстречу каравану, заставляя нервничать охрану, но это были посланники, приглашавшие их в аул, чтобы совершить выгодный обмен. Для такого случая Салим припас много всяких мелочей в виде ярких украшений для женщин, всевозможных бытовых предметов, мужских сумок, поясов, обуви и одежды. Благодаря кочевникам, путешественники всегда имели свежее мясо, кумыс и айран.
По мере приближения к Джентскому морю усилился болотный запах, в небе все чаще можно было увидеть перелетных птиц, солоноватый привкус появился на губах. Заводи у речушек, бегущих к морю, все гуще обрастали камышом. Жители поселений занимались рыбной ловлей на морском берегу. Они тут же потрошили улов, сушили и вялили его, а затем отвозили на постоялые дворы. Проезжающим караванам доставалась свежая рыба в виде ухи или запеченных на углях блюд. Рядом селились охотники. Они добывали цаплю, пеликанов, фламинго, тигров, гепардов, диких кошек, куланов, сайгаков, и сбывали их шкуры, перья, мясо и рога на рынках ближайших городов.
Ремесленники этих поселений создавали рабаты, которые со временем превращались в города с шахристаном и крепостными стенами. Местная глина была пригодна для производства посуды и здесь возник один из центров керамики. В местных озерцах добывали соль, ставшую важным товаром на торговой дороге. Она имела отличительный вкус и лечебные свойства, за что ценилась на всем Великом торговом пути.
Не задерживаясь на стоянках, а лишь запасаясь питьевой водой и солью, отрарский караван следовал дальше. Так они вступили в пределы Дешт-и Кыпчака.




17 глава

ПРАЗДНИК В ДЕШТ-И КЫПЧАК

«Там станут звенеть от зари до зари
Веселые песни прекрасных пери,
Туранские девы, как тополь стройны,
Их кудри, что мускус, душисты, черны,
Их лиц, под фатою нежна красота,
И розою алою пахнут уста»

«Шахнаме», Фирдоуси

Через несколько дней пути степь изменилась. Появились холмы и курганы, поросшие кустарниками. Преодолев большое расстояние, путники решили устроить дневной привал. Они встали лагерем между трех курганов. Земля тут была покрыта ковром цветущих трав, которые с удовольствием поедали лошади и муллы.
У подножия самого большого кургана слуги развели костер, а затем принялись устанавливать палатки и готовить еду. В этот момент подул холодный ветер с нарастающей силой. Неожиданно он вихрем закружил между трех курганов. На небе откуда ни возьмись появились свинцовые тучи. День угас, словно неведомая сила накрыла долину темным покрывалом. И тут повалил густой мокрый снег, сменившийся градом. Несколько палаток разорвало и унесло ветром. Охваченные ужасом, слуги и караванщики пытались укрыться за ревущими от страха верблюдами.
Посреди всей этой бушующей стихии Салим старался сохранить спокойствие. Он кричал, подбадривая своих спутников:
— Крепитесь, будьте мужественнее! Мы все под защитой Аллаха!
Стихия бушевала недолго и так же неожиданно угасла, как началась. Ветер разогнал тучи. В небе проглянуло солнце, оно снова светило и согревало степь, будто ничего не произошло. «Видимо, так зима в этих краях уступает место весне» - подумал Салим.
Он решил быстрее покинуть это недружелюбное место и караван продолжил путь, оставив позади три степных кургана. Они достигли долины невысоких гор. Среди цветущих лугов Салим увидел такое множество войлочных юрт, что привстал на стременах, пытаясь разглядеть, где они заканчивались. Однако повсюду, куда достигал его взор, раскинулись жилища кочевников. Подъехав ближе, он заметили, что между юртами разостланы цветные ковры, которые раскрасили своей пестротой всю долину.
— Господин, к нам приближаются люди, — Хасан указал хлыстом сторону всадников.
К каравану подъехали несколько человек. Они были настроены мирно, весело переговаривались между собой и громко приветствовали путников:
— Мир вам! Да будет благословенна ваша дорога! Наш хан приглашает вас в наше кочевье!
— Благодарим вас! — Салим почтительно приложил ладонь к груди и, услышав громкие звуки дабылов, комуза и веселый смех, доносившийся из кочевья, спросил: — У вас праздник?
— Наступило время, когда жизнь пробуждается после зимней спячки! Это Великий праздник! — возбужденно выкрикнул молодой всадник.
— Слава Великому Ахуре Мазде! — произнес хвалу зороастрийскому богу, подъехавший персидский купец Митра. — Они празднуют День весеннего солнцестояния! На моей родине его называют Новрузом! Будет замечательно, если мы примем их приглашение и отпразднуем вместе! Этот священный праздник основан самим Зороастром! Наши ученые вывели алгоритмический календарь Солнечной Хиджры и считают Новруз началом нового года!
— Я читал в трудах достопочтимого Аль Бируни, что Новруз знаменует собой первый день, когда Вселенная начала свое движение, — добавил Салим.
— Да, да, именно так, уважаемый! — радостно закивал головой Митра.
— Хорошо, караван встанет здесь, рядом с кочевьем кыпчаков, — сказал Салим.
Он отдал указания Хасану, а сам решил подготовился к встрече с ханом кыпчаков. Вскоре отрарцы направились к огромной юрте, что стояла посреди кочевья. Снаружи ее покрыли цветным войлоком. Войдя внутрь, гости обнаружили, что это был огромный зал настоящего дворца. В нем могли поместиться сотни людей. Стены и пол украшали яркие красные ковры, а в восточной стороне стояло золоченое ложе на помосте в виде золотых львов. Над ним висели расшитые шелковые покрывала. Поддерживающие купол деревянные резные столбы мастера украсили позолотой. Кругом на низких столиках стояла расписная деревянная и серебряная посуда, чаши и кувшины из золота. Все они были наполнены кумысом, айраном, дымящимся мясом, изделиями из теста, сладкими блюдами из молока, пшена, проса и масла.
Посреди юрты стоял стол, а на нем большое черненное серебряное блюдо с ручками в виде тигров. Его доверху наполнили фруктами, услаждавших взоры. Музыканты развлекали гостей игрой на кобызе, шертере, духовом сыбызгы, и дангыре, похожем на бубен. Однако самые нежные звуки издавал семиструнный инструмент .
Салим вручил правителю кыпчаков жемчужные четки, отрезы франкского шелка с разводами и саблю из дамасской стали. После приветственных церемоний и вручения ответных даров, гостей усадили справа от правителя, на почетных местах, слева от него восседала хатун с детьми.
Хан жестом остановил музыкантов и в наступившей тишине обратился к собравшимся:
— Предоставим слово для напутствия нашему уважаемому старцу, мудрому Озару. Пусть он даст свое благословение!
Вперед вышел, опираясь на посох, седой кыпчак и чуть поклонившись в сторону правителя, произнес:
— Пусть вечно сияет твоя звезда, будь опорой народа и гордостью рода, о, Мудрый Хан! Да будет благословен наш кош ! Пусть наши стада будут сыты, скакуны быстры, воины мужественны, соколы зорки, женщины умны, казаны наполнены, шатры светлы, стрелы остры, собаки преданны! Аминь!
— Аминь! — хором отозвались присутствующие.
— Призываю народ простить друг другу грехи и обиды! Окажите помощь слабому и бедному! Пусть будет благополучным наш народ! Пусть все зло и все черные дела провалятся сквозь землю! Аминь!
— Аминь! — опять отозвались в юрте.
— Пусть аруахи, духи наших предков, всегда поддерживают нас! Наполните кувшины и сосуды молоком, кумысом, айраном, родниковой водой! Да благословит вас Тенгри! Пусть вам покровительствует богиня Умай! Аминь!
— Аминь! — кыпчаки воздели руки к небу.
— Аминь! Всевышний, прости и направь их на путь истинный! — вполголоса проговорил Салим.
Когда гости покидали гостеприимную юрту правителя, над степью уже опустились сумерки.
— В эту ночь Счастья люди готовятся к празднику, на рассвете они пойдут совершать ритуал очищения родника, — пояснял Салиму молодой кыпчак Айгазы, приставленный к гостям.
Утром он встретил Салима и его спутников у гостевой юрты. Весеннее солнце уже стояло высоко, вокруг было шумно и весело.
— Мне велено показать вам наш праздник.
— В-о-о-он там, видите, — Айгазы указывал на облако пыли за юртами, — Уже начался кокпар. Самые крепкие наездники борются за тушу большого козла! Победителям обещан богатый приз!
— Как высоко взлетают! — воскликнул Хасан, увидев алтыбакан , на котором раскачивались и смеялись молодые кыпчаки. — И девушки у вас такие смелые, не стеснительные и открытые.
— Наши девушки наравне с воинами могут защитить кочевье, они владеют луками и мечами не хуже своих братьев и отцов! — гордо сказал Айгазы.
— Кочевники придерживаются своих традиций и обычаев, а их женщины не скрывают лиц, — шепотом переговаривались персидские торговцы.
Они прошли дальше и их взору открылось удивительное зрелище: девушка на лошади преследовала юношу, пытаясь хлестнуть его плеткой.
— Эх, видно не смог догнать брат Зумрад девушку! — с досадой хлопнул себя по кожаным, расшитым цветными нитями, штанам Айгазы.
— Если он не смог догнать, то она должна его сама настигнуть и хлестать? — догадался Митра.
— Именно так. Еще поцеловать должен был, — расстроенный Айгазы помотал головой, так, что заплетенные косички разлетелись в стороны, а колпак чуть не упал с его головы.
Он повернулся и повел гостей дальше.
— Не желаете ли послушать состязания акынов? Там бывают не только шутки и остроты от народных импровизаторов, но и гневные обвинения и изобличения! — Айгазы улыбнулся.
— Думаю, Хасан с молодыми воинами и погонщиками, хотел бы продолжить наблюдать за качелями и состязаниями с девушками, — ответил весело Салим, повернувшись к своим молодым спутникам.
— Да, если можно, мы задержимся здесь, — Хасан улыбнулся.
— А эти всадники куда собрались? — Митра увидел, как всадники разных возрастов седлали коней.
— Они собираются на байгу. Это скачки на большое расстояние, победителя ждет шуба и сабля из рук хана! Но они вернутся поздно.
Казалось, что Айгазы тоже не отказался бы поучаствовать в этом состязании.
Они проследовали через свободную площадку в центре кочевья, и увидели, как устанавливают огромный казан, на больших железных ножках. Вокруг суетились женщины в цветных одеждах. Сверкая на солнце серебряными и золотыми украшениями, они разжигали огонь и разделывали мясо.
— Здесь будет готовиться угощение для всех желающих. В этот котел вмещается целый верблюд! Кроме мяса туда добавляют еще семь видов зерна. Это угощение, которое специально варят для этого праздника! Как сварят, надеюсь, мы попробуем! — Айгазы подошел к женщинам и о чем-то спросил их. Женщины кивали, по-доброму оглядывали путешественников, их высокие белоснежные тюрбаны, расшитые орнаментами, качались в такт.
— Давай! Бей! Кидай! Эх, промазал! Дай мне! — громкие детские крики привлекли внимание гостей.
Они приблизились к группе мальчишек, азартно кидающих разноцветные кости-альчики . Не обращая внимания на взрослых, закатав рукава, дети шумно выясняли, кто выиграл, кто более меткий и по праву может завладеть выигрышем.
— Когда я играл в их возрасте, то не было мне равных, — хвастливо заявил Айгазы. — У меня был целый сундук альчиков. Если появится желание, вы тоже можете принять участие в любом состязании.
Молодой кыпчак подвел их к шумной толпе. Мужчины разных возрастов держали в руках луки и оценивающе смотрели на шест, вкопанный на расстоянии сто локтей. На его вершине сверкала золотая бляха. По очереди они пытались сбить ее стрелой. Несколько стрел пролетели мимо, под смех зрителей.
«Не испытать ли и мне удачу? Ведь когда-то я был лучшим стрелком на своей улице!» — мелькнула мысль у Салима.
Под одобрительный взгляд Темира он взял кыпчакский лук. Встал среди стрелков и прицелился. Зрители восторженно зашумели, а молодые кочевники смеялись и подшучивали.
— Ты смотри, купец умеет держать оружие! Да еще стрелу вложил правильно!
Салим натянул тетиву, прицелился, затаив дыхание, и пустил стрелу. Она со свистом достигла шеста и вонзилась чуть ниже золотой бляхи, отчего та покачнулась, но осталась висеть на месте. Раздались возгласы удивления и одобрения. Воодушевленный, Салим вернул лук и оглянулся на персидских купцов:
— Мы должны быть всегда в форме, никогда не знаешь, что тебя ждет в дороге.
— Это верно, — соглашались торговцы и дружно кивали головами.
Они последовали дальше и оказались на импровизированном базаре, составленном из деревянных телег и нескольких палаток. Невозможно было пройти мимо искусно выделанных овечьих шкур и кож. Они были окрашены в разные цвета и походили на атлас. Персидские торговцы щупали шкуры, цокали языками и трясли кудрявыми бородами:
— Зебо! Зебо! Красиво!
— Посмотрите, какие седла! — Айгазы подошел к телеге с конским снаряжением и провел рукой по красной тисненной коже седла. Узда, ремни, подпруги, стремена, сделанные из хорошо выделанной бычьей кожи, блестели обшитыми серебряными бляхами. Передняя сторона седла была украшена серебряным орнаментом с красными и зеленными драгоценными камнями. Зеленая попона, выделанная из тонкой кожи, переливалась золотыми нитями. На седло было наброшено замшевое покрывало с вышитой на ней сценой схватки тигра с оленем.
— Это поистине царский набор! — восхищенно произнес Темир, держа в руках кованые стремена, с выгравированной кыпчакской тамгой.
— Весь набор от седла до стремени и попоны сделан одним мастером, это наш умелец Бектур, — Айгазы показал на смуглого с большими руками мужчину.
— Неужели всё это он сделал сам? — Салим с уважением посмотрел на добродушного, с гордой осанкой кочевника.
— У нас говорят — джигиту и семидесяти ремесел мало! — вместо ответа сказал кузнец, и, улыбаясь, добавил: — Мы приучены всё делать своими руками — оружие, седла, плуг. И сапоги мастерим сами!
— Да будет доволен вами Аллах! — не сдержался Салим. — И да хранит вас Великий Тенгри!
Пока персы ходили от телеги к телеге, шепотом переговариваясь между собой, Салим с Темиром, разговаривали с мастером Бектуром, отмечая для себя особенности изделий и их схожесть с изделиями южных племен.
— Он не только умелый кузнец, но и в выпивке силен! — Айгазы со смехом показал на бутиг , сделанный из кожи лошадиной ноги.
— Хорошо, что вспомнил об этом, — добродушно ответил Бектур. — Давайте выпьем по случаю праздника!
— Надеюсь у тебя там не буза? — продолжал шутить Айгазы.
— Сейчас узнаем, — Бектур достал несколько калтуков  и разлил в них пенящийся белый напиток.
— Слава Богу, это кумыс! — Айгазы двумя руками обхватил калтук и жадно осушил его.
Над кочевьем стоял праздничный шум. Всюду играла музыка, стучали туяктасы , слышался смех, песни, ржание лошадей. Дым от сотен костров, на которых готовилось угощение, смешивался с ароматами пищи. К вечеру праздничного дня Салим уставший, сытый, полный впечатлений и с полным коржыном подарков, вернулся со спутниками в гостевую юрту. Хасан и несколько молодых воинов отпросились у Салима и ушли участвовать в ночной игре кыпчаков «Ак суек».
Утром следующего дня все сидели за столом, попивая чай и слушая рассказ Хасана о ночном состязании.
— Мы искали белую лошадиную кость при полной луне. Сначала из толпы вышел седой кыпчак с костью в руках и, размахивая ею в разные стороны, произнес: «Белая кость — знак счастья, лети до луны! До белых снежных вершин! Счастлив тот, кто найдет тебя!» Когда он закончил, ее уже не было у него в руках. Он выбросил кость куда-то в темноту пока говорил, но никто не заметил, куда именно. Джигиты и черноокие красавицы тут же рассыпались в разные стороны. И кажется, никто из них на самом деле не торопился найти эту кость. Вряд ли ее вообще кто-то искал и даже найдя, не очень-то желал сообщить об этом. По-моему, это был счастливый случай для влюбленных встретиться в заранее условленном месте. Нам только и осталось встречать уединившиеся парочки, пока мы добросовестно занимались поисками белой кости.
Всех забавляла искренняя наивность Хасана, но над ним никто не смеялся. Всем было интересно узнать о традициях и обычаях кипчаков. Как бы не было хорошо у гостеприимных кочевников, все же Салим решил продолжить путь. Получив в подарок от вождя красивого скакуна в полном убранстве и десяток овец, в полдень отрарский купец повел свой караван дальше по степной дороге.
18глава

ИСПЫТАНИЯ В ПУТИ

 «Иди, постигни опыт жизни — и малая его крупица,
тебе, чтоб одолеть преграды, всегда и всюду пригодится»

А. Рудаки


Абдулл сидел в чайхане, которая стояла посреди шумного бухарского рынка. Он не торопясь записывал свои наблюдения, мысли и рифмы, навеянные весенним настроением.
Я весны люблю начало, мне мила ее краса,
Звоны лютня, щебет пташек, куропаток голоса.

Иногда он заглядывал в трактат по философии, купленный в местной лавке, или просто разглядывал базарную толпу. Ему нравилось наблюдать за прибывшими из разных городов людьми. Рынок пестрил одеждами; разноцветных халатов, шуб, накидок, кафтанов, высоких тюрбанов, меховых колпаков, белоснежных чалм, мохнатых папах.
Кочевник-карлук в коротком до колен теплом кафтане, расшитым цветными нитками, сжимал в руке резную плеть. У него было бритое скуластое лицо, открытое и доброжелательное. Взгляд внимательный и цепкий. Из-под меховой шапки на плечи спускались две косички с вплетенными в них синими шерстяными нитями. Наверное, приехал в город, чтобы поменять свой товар на бытовые вещи и украшения для своих женщин, подумал Абдулл.
У лавки с тканями стоял грузный хорезмиец в длинном стеганом халате. У него были густая черная борода и пышные усы. Он ничем не выдавал своего интереса к тканям. Наверняка сейчас начнет торговаться, доводя продавца лавки до изнеможения.
Абдулл перевел взгляд на перса с тонкими чертами лица и ровным носом. Тот буквально буравил своими черными глазами окружающих. Его закрученные волосы свисали локонами на парчовый воротник, а белый тюрбан был обернут в четыре слоя вокруг головы и конец его висел на левом плече. Перстни с изумрудами, нанизанные на тонкие пальцы, поблескивали на солнце. Конечно, он привел большой богатый караван в Бухару и намерен уехать отсюда с большой прибылью. Его сопровождала целая группа женщин в переливающихся шелках и атласах. Их лица закрывали прозрачные вуали и за ними угадывались любопытные взгляды миндалевидных глаз. Они, словно живой букет, окружали персидского купца.
В полдень Абдулл покинул рынок и направился в медресе привычным маршрутом. Находясь в Бухаре уже большую часть зимы, он понял, что угасла былая слава этого города, как центра науки и искусства. Почти все знаменитые бухарцы разъехались в другие страны в поисках лучшего места применения своим трудам. Со сменой власти и уменьшением поддержки влияние ученых на умы горожан снизилось в отличие от торговли, которая процветала по всему региону.
Те, что украсили познанья небосклон,
Взойдя светилами для мира и времен,
Не расточили тьму глубокой этой ночи,
Сказали сказку нам и погрузились в сон.

Абдулл пребывал в неопределенности, думая об Аише и о своих планах в поисках знаний. Все решилось само собой, когда Аиша прислала письмо с сообщением об отъезде всего двора в Самарканд по приглашению брата султана. Она предлагала Абдуллу тоже отправиться в путешествие и подумать, как соединить их судьбы. В свою очередь она обещала, что предпримет все усилия для этого. Однако их судьбы разошлись в разные направления.
Абдулл засобирался в дорогу. Его следующей целью был город Мерв, столица царствующих сельджуков. Подсчитав монеты, он понял, что сможет купить только осла и принялся за поиски попутного каравана. Большие и богатые караваны отказывались брать его с собой, так как он не мог оплатить дорогу. Да и на осла смотрели с презрением.
Его приняли только в караване ремесленников, отправляющихся в Мерв для постройки новой мечети. Каменщики, плотники, кузнецы, резчики по ганчу собрались в одну артель и, купив несколько верблюдов, лошадей и ослов, собрались в дальний путь. Нагрузив вьючных животных нехитрым скарбом, сделав запасы воды и еды, караван вышел через ворота Дар и Нур.
Абдулл чувствовал себя хорошо и спокойно среди простых людей. Не было нужды упражняться в красноречии, говорить витиевато, напыщенно, восхвалять и угождать кому-то. Ремесленники по-простому приняли его и угостили скромной едой.
Они прошли десять фарсахов по барханам и сильно устали. Идти было трудно. Ноги вязли в песке, палило солнце. Ослы, понуро опустив уши, начали чаще останавливаться. Караванщики решили сделать привал среди чахлых деревьев.
Абдулл выбрал место между кустарников, бросил сырмак, седло для осла, на теплый песок, прилег и тут же уснул. Не успели путники разжечь огонь и приготовить еду, как над стоянкой раздался крик:
— Аааааааа! Больно! Ааааа! Меня кто-то укусил! О, Боже, как больно! — вопил Абдулл, кружась на одной ноге. — Помогите! Моя нога!
Ему казалось, что его ногу обожгли горячим железом и пронзили десятками игл. Все сбежались на крик и шумно обсуждали, как помочь бедолаге:
— Наверное, его укусил скорпион.
— Расступитесь! — громко скомандовал пожилой каменщик.
Схватив ногу Абдулла, он туго перевязал ее у щиколотки своим поясом.
— Да поможет нам Аллах! — произнес он и, прильнув губами к ране, начал высасывать из нее яд, сплевывая его вместе с кровью на песок.
На помощь каменщику пришел его подмастерье. Сменяя друг друга, они высосали яд из раны несчастного. Наконец, наложив повязку, Абдулла оставили под деревом.
— Если Бог смилуется, ты услышишь утренний азан. Или покинешь этот бренный мир! — сказал напоследок каменщик.
Абдулл остался лежать, испытывая жгучую боль. Он вспомнил записи Абу Али Ибн Сины про укусы ядовитых насекомых и змей. Великий целитель писал, что шанса спастись нет, если не обработать рану противоядием. И описывал симптомы смерти потерпевших. Отчаявшись, Абдулл начал находить их у себя. Боль усилилась.
— О, Аллах, я умираю! Что же делать? Спасите! — он кричал, стонал, плакал и, скорчившись, жаловался: — За что я наказан? Любимая моя, Аиша! Неужели мы не встретимся?! Прости меня, Всевышний! Не дай мне умереть, я еще ничего не успел создать и увидеть!
Его стенания разносились над стоянкой. Животные нервно реагировали на крики. Путники, пытаясь уснуть, ворочались и поминутно оглядывались на него.
Обжигающая боль волнами ходила по телу снизу-вверх и это было похоже на пытки. От отчаяния и страха Абдулл катался по песку и бился головой о землю. Наблюдавшие за ним ремесленники, подбежали и привязали его к дереву, вытерев холодный пот с его лба. Выбившись из сил, Абдулл почти терял сознание. Приподняв голову, он посмотрел на звездное небо, прощаясь с жизнью.
***

— Ас-саляту хайру минан-наум! Молитва лучше сна! — сквозь забытье услышал Абдулл. Правоверные путники совершали утренний намаз. Абдулл пришел в себя, боль стихла, жар спал, но нога налилась тяжестью.
— Слава Аллаху, наш бродячий ученый очнулся! — вокруг него засуетились люди.
Кто-то предложил айран и хлеб. Абдулл слабо улыбался в ответ и кивал в знак благодарности.
— Да будет благословен азан! Вот его чудодейственная сила, изгнавшая зло из тела! — наперебой говорили путники.
Абдулл тихо благодарил всех, кто оказал ему помощь, особенно долго держал грубую руку старого каменщика и пытался всунуть тому монету, от которой тот отказался, уверяя, что это обычное дело взаимопомощи путешествующих вместе и долг правоверных.
Когда солнце было в зените, прозвучал горн, оповещающий о начале движения каравана. Шатаясь, Абдулл взобрался на осла и стал догонять ушедших вперед товарищей.





19 глава

ВСТРЕЧА В СТЕПИ.
ЛЕСНЫЕ РАЗБОЙНИКИ

«Тот, кто собирает мед, должен
перенести укусы пчелы»

Тюркская поговорка

Отрарский караван пересекал просторы Дешт-и Кыпчака, верблюды медленно шагали мимо пологих холмов, заросших высоким ковылем. Подобно изогнутому луку, линия горизонта притягивала путешественников к себе. Вновь натянута тетива мечты, караван стрелой устремился в дальние края.
На первый взгляд мир степи спокоен и однообразен, сиреневый горизонт колышется на слабом ветру еле заметным движением, убаюкивая и умиротворяя. Но это спокойствие только кажущееся. Неисчислимые степные обитатели проснулись от спячки с приходом весны и теперь они обживали свои жилища.
Вот путники видят сарышунаков, сусликов, столбиками стоящих посреди высокой травы. Пока отощавшие за зиму зверьки кормятся, другие стоят на страже. Увидев проходящий караван, они коротким и громким свистом предупреждают друг друга об опасности.
Весеннее цветение скоро закончится, и обитатели степи торопятся насладиться сочными травами. Куланы стайками проносятся за своим вожаком проторенными тропами, разжигая охотничью страсть воинов, охраняющих караван. Зайцы, сурки, куропатки в испуге разбегаются из-под копыт лошадей и скрываются в густых зарослях кустарников. Гордый степной орел плавно парит в голубом небе, зорко высматривая добычу. Ястреб, степной лунь, коршун скользят над степью в поисках пищи для своих недавно выведенных птенцов.
— Взгляните на это представление! — выкрикнул Хасан с высоты верблюда.
Черный жаворонок распластался на земле и, запрокинув голову, терся головой о спину. При этом он раскачивался из стороны в сторону, шипел и издавал трескучие звуки.
— Это божье создание танцует брачный танец! — со смехом пояснил, ехавший рядом Митра.
— Надеюсь, это к добру! Говорят, увидеть и услышать жаворонка считается хорошей приметой! — добавил Салим.
Буйная зелень и яркое солнце уступало место бархатным сумеркам, окрасившим округу теплым оранжевым цветом. Впереди, по сведениям проводника, находился степной родник, где караван собирался сделать привал. Вода в роднике оказалась настолько вкусной и прозрачной, что путники и животные долго не могли напиться, столпившись вокруг источника. Вода вытекала из него и терялась в зарослях, куда приходили на водопой ночные обитатели степи.
Кыпчакский проводник занялся приготовлением древнего блюда кочевников бас-карын . Промыв бараний желудок, он засунул в него сваренную голову и, плотно набив мясом, отправил на горячие угли. Рядом уже варили кансокта — баранью кишку, наполненную кровью, кусочками печени, сердца, почек и легких, приправленных специями.
Рассвет путешественники встретили в дороге. Степь изменила свой вид. На горизонте появились невысокие горы и стали часто встречаться степные курганы, окруженные каменными балбалами. Эти тюркские изваяния запечатлели облик древних жителей степи.  Головные уборы, прически, усы, покрой одежды, наборные поясные ремни и оружие повторяли кыпчакские традиции. Некоторые каменные скульптуры держали в руках чаши, напоминая о древней традиции кочевников.
— Все просторы этой благословенной страны полны дичи. Сайгаки от изобилия луговых пастбищ, подобно жирным коровам, они не в силах бегать, и, наверное, охотники этой области, преследуя дичь, никогда не погоняют коня! — восхитился Темир, поравнявшись с Салимом и показывая на очередную группу степных антилоп.
Словно в подтверждения его слов ехавший впереди воин сообщил о появлении кыпчакских охотников со стороны гор.
— Тюркские беки выехали на охоту, — проговорил Хасан, пересчитывая всадников, ловчих птиц и собак. —  Это охотники племени абдалы, во главе своего вождя. У них племенные бунчуки!
После недолгих приветствий, отрарцы и охотники сошли с коней и присели на войлочные ковры, расстеленные на земле. Вождь племени терпеливо слушал собеседников. По его виду можно было понять, что он спешил продолжить охоту. Бек часто переводил взгляд на сункаров . Ловчие птицы сидели на расшитых прочных рукавицах кусшы , их глаза прикрывали красивые кожаные томага ,
— Сейчас еще можно поохотиться на мелкую дичь, но скоро уже закончится и это развлечение. Мы хотим насладиться охотой, чтобы можно было вспоминать об этом до самой осени, — объяснил главный сокольничий Салиму. — Берем с собой соколов и тазы , садимся на своих скакунов и отправляемся в дорогу.
— Я всегда хотел узнать, откуда появились эти удивительные собаки? Они такие тощие, а глаза умные, — влез в разговор Хасан под неодобрительный взгляд Салима.
— От сытой собаки нет охоты. Мори голодом свою собаку, чтобы она следовала за тобой, так говорили наши предки, — бек погладил лежащую у его ног рыжую собаку, которая преданно смотрела ему в глаза, и кивнул сокольничему.
— Расскажу вам легенду о происхождении этой породы собак, — сказал главный сокольничий. — Когда беркут стареет, хозяин отпускает его на волю. Птица откладывает два яйца и высиживает их. Из одного появляется собака, самая быстрая и ловкая. Из другого — последний птенец. Так говорят в народе. Еще говорят, что беркут, не бросающийся на лису, может лишиться крыльев.
— Воистину дела Всевышнего прекрасны! — Хасан от удивления привстал. — Хвала Господу, изобилующего щедротами!
— Да сопутствует вам удача в охоте! Возвращайтесь с великой добычей! Пусть оберегает вас Аллах! — желали вслед уходящим охотникам отрарские путники.
Проводив кыпчаков, караван продолжил свой путь. Не успев пройти один переход, как неожиданно из-за холмов показалась еще одна группа вооруженных кыпчакских всадников. Их было несколько десятков. Один из них поскакал наперерез каравану, воинственно размахивая копьём с бунчуком. Темир с воином выехал к нему навстречу. Они о чем-то беседовали, и по их жестам было видно, что разговор шел напряжённый. Наконец, Темир вернулся к Салиму и доложил о том, что эти кыпчаки предлагают сопровождение до границ с Булгаром или заплатить пошлину.  Причем, как уточнил Темир, они упомянули об обязательной оплате за проход через земли кочевников.
— Как они утверждают, это традиция сложилась давно, — передавал слова кыпчаков глава охраны, — И всякий проходящий караван платит дань, или соглашается на сопровождение, или … —  Темир замялся и положил ладонь на рукоять сабли.
— Что или? — спросил Салим и, догадавшись, уточнил:
— Неужели они угрожали разбоем?
— Не совсем так, скорее окружат нас, не дадут прохода и вынудят заплатить, — Темир осматривал своих воинов, оценивая их возможности. Силы были не равные.
«Это так соблюдаются обычаи в степи?» — недоумевал Салим, но не показывая своих чувств, призвал всадника кыпчаков.
— Мы соглашаемся на сопровождение, — твердо произнес отрарский купец, и пояснил Темиру: — Лучше пусть сделают свою работу и получат за это оплату, чем просто пошлину. Это ведь расслабляет кочевников и толкает их к простому вымогательству торговцев.
 Степи Дешт-и Кыпчака незаметно сменились гористой местностью, оврагами и рощами деревьев. Кыпчаки, решив, что они выполнили свою работу, взяли оплату и покинули караван. Чувство защищенности уменьшилось, и Салиму стало неуютно от того, что он не видел, что находится впереди, так как голова каравана все чаще стала скрываться среди густых деревьев. Иногда деревья так густо росли вдоль дороги, что казалось, караван движется среди обросших зеленью городских улиц. Близость деревьев пугала людей, казалось, что из леса сейчас выскочит дикий зверь, чей рев и вой  они временами слышали. Благодаря чуткому слуху и острому чутью обитателей леса знали о присутствии животных в караване, голоса зверей раздавались все ближе и ближе.
Ехавший впереди Хасан поднял руку с хлыстом, привлекая внимание путников, и указал в сторону леса. Салим увидел двух буланов, очень больших оленей с короткими туловищами на высоких ногах. Крупные горбоносые головы с развесистыми лопатообразными рогами виднелись среди зарослей молодого ивняка. Имея такую внушительную внешность и крепкие рога, буланы чувствовали свою безопасность и не боялись проходящего каравана. Присмотревшись, Салим увидел, что один из оленей, встав на колени перед другим, поил его водой из своего рога, похожего на блюдце. Он черпал им воду из родника. Затем те же действия проделал другой булан. Это удивительное зрелище так восхитило путников, что караван замедлил ход, дивясь увиденному.
Воины Темира ехали с натянутыми луками и, напрягая глаза, всматриваясь в лес. Когда караван выходил на открытое пространство, все облегченно вздыхали. Неожиданно передний верблюд-вожак остановился и лег на живот. Как не пытались погонщики поднять его, животное отказывалось вставать, крутя длиной шеей.
— Если он не болен, то это дурной знак, — Митра ходил вокруг лежащего верблюда. — Он хочет предупредить нас об опасности на дороге!
Караван сделал вынужденный привал среди опушки леса. Салим позвал к себе славянского батрака Идана:
— Кто водится в этих темных лесах?
— Здесь много всякого дикого зверя, медведи есть, волки лесные, вепри, шакалы. Говорят, оборотни по ночам рыскают, — Идан от страха побледнел и прошептал: — Души крадут!
— Я шайтанов не боюсь! С божьей помощью убережемся! — твердо сказал Салим, показав в небо.
— Но, более всего, господин, надо опасаться лихих людей! — добавил Идан, вспомнив, как его забрали в плен, неожиданно появившиеся из леса, разбойники.
— Какого они рода племени? — спросил, приблизившись, Темир.
— Не знаю… да разве есть у них род? — воскликнул в сердцах Идан. — Эти безродные шатуны собираются в банды из разных мест. Среди них могут быть хазары, лешие, беглые рабы и лесные люди, живущие в болотах севернее, убийцы, нечистые бесы, воры. Они давно забыли свой род и живут только разбоем. И Бог их проклял!
— Верно говоришь! — Салиму понравились слова Идана. — Это безбожники!
Пока они вели разговор, слуги, не разводя костров, разнесли походную еду.
— Ну, слава Аллаху! — радостный крик погонщика прервал беседу.
Улегшийся верблюд-вожак нехотя встал, качая головой и звеня колокольчиками. Остальные верблюды выстроились за ним, караван был готов продолжить путь.
— Надо быстрее выбираться из этого негостеприимного леса, — сказал Хасан, озираясь. — Аллах, защити нас от лесного шайтана!
Ветер зашумел в высоких кронах деревьев, небо стало мрачнеть и затягиваться серыми тучами. Над лесом нависла тишина, птицы перестали петь и щебетать, треск и жужжание насекомых прекратились в ожидании дождя.
— В кустах кто-то есть, — объявил воин, подъезжая к Темиру.
— Всем держать наготове оружие! — скомандовал Темир и поднял руку с плеткой. Караван замедлил ход.
— Это лесные идолы! — послышался крик в тишине.
Действительно, из зарослей леса на них смотрели деревянные истуканы, вырезанные из стволов деревьев. Потрескавшиеся и почерневшие от времени, обросшие мхом, они выглядели мрачно и пугающе. Один из идолов был четырехглавый. Это было высокое изваяние с расположенными на разной высоте головами лесных богов. Салим придержал коня, чтобы рассмотреть его. На вырезанном столбе угадывались женские фигуры с рогами и кольцами в руках. Мужские выделялись усами, они были в шапках и с саблей или ножами на поясах. Истуканы смотрели на путников большими темными впадинами вместо глаз. Начавшийся дождь добавил мрачности этому зрелищу — дождевая вода, будто потоки слез, стекала со скорбных и темных лиц идолов. Встречались также деревянные изваяния мифических животных и птиц, с повязанными на них цветными лоскутами ткани.
— Эти повязанные тряпки еще яркие, не выцветшие, — обратил внимание Салим, — значит, поклоняющиеся этим идолам, недавно были здесь.
Словно в подтверждение слов, из леса донесся треск и шум. Со всех сторон густой чащи на них двигались какие-то бородатые люди в шкурах. Они держали перед собой деревянные копья, дубинки, ножи, сверкая из темноты безумными, дикими и голодными глазами.






20 глава

НА ПУТИ В МЕРВ.
В СТОЛИЦЕ СЕЛЬДЖУКОВ


 «Музыкант весьма искусен, сила есть в его руках,
Но сильней рука поэта, что приучена к перу!»

А. Рудаки


До самой реки Абдулл плелся в хвосте каравана на своем ослике. Он испытывал слабость, все тело ломило, голова кружилась. На последнем привале до него дошли разговоры о предстоящей переправе через Джейхун:
— О Аллах! Эта бешеная и необузданная река погубит нас! — панически причитали молодые ремесленники.
— Тысячи лет через нее переправляются люди, и мы преодолеем! — уверенно возражали им бывалые люди.
Проводник привел их караван к поселению Амуль. Городок располагался на огромном холме, свысока глядя на широкую реку. У крепостных стен была организована переправа из лодок и плотов. Для богатых караванов предлагались большие лодки с широкими палубами для животных и вместительными трюмами для грузов. Те, кто был победнее, могли довольствоваться простыми узкими лодками для нескольких человек или плотами, сделанными из бревен, веток и надутых шкур животных.
Вода бурно неслась с далеких снежных гор, внушая страх путникам, желавших переправиться через нее на другой берег. Ремесленники договорились о переправе и, связав свои пожитки, погрузились на плот. Отдельным плотом переправлялись животные.
Прочитав молитву, они отплыли от берега на двух плотах. Холодная вода заливала плот, норовя смыть людей и вещи. Абдулл цепко держался за джутовые веревки, связывавшие бревна. Он уже позабыл о боли в ноге. По посреди реки плоты столкнулись, течение закрутило их и едва не унесло вниз. Сильные натруженные руки паромщиков удержали канаты и, выправив плот, они направили его к берегу. Течение довершило все остальное.
— С помощью Всевышнего, мы преодолели это испытание! — ликовали на берегу ремесленники.
Все шутили и смеялись над своими страхами, сушили одежду над кострами. После короткой передышки, они продолжили путь.
За рекой начиналась пустыня Каракум. В это время года она была еще не так опасна для путешественников. Дорога шла через песчаные бугры и холмы, местами виднелись такыры . Через каждые пять-семь фарсахов были обустроены сардобы, колодцы под куполообразными сооружениями. Они виднелись издалека. Эти постройки удивляли путников своей необычной конструкцией.
— Мне приходилось бывать здесь в самую страшную жару, — рассказывал проводник своим спутникам, достававшим воду из колодца. — Здесь всегда есть вода. Горячий воздух пустыни постоянно циркулирует под куполом и, охлаждаясь, стекает вниз в виде капель.
Он сделал паузу и, желая удивить своих спутников, добавил:
— Я знаю, что есть колодцы глубиной до триста мекканских локтей!
— Здоровья рукам этих мастеров! Они спасают жизни! Пусть будет доволен ими Аллах! — наперебой говорили путники, утоляя жажду.
Несмотря на суровый пейзаж, путешественники встречали различных животных среди горячих песков. На одном из привалов ремесленники решили добыть дичь. Они встретили дикую кошку, дикобраза, большую ящерицу, жирных пустынных птиц. Подстрелив джейрана, охотники сами чуть не стали жертвами огромной кобры.
До Мерва оставалось не более пять дневных переходов, караван ремесленников торопился, привалы не устраивали даже на ночь. Остановившись рядом с большим караван-сараем Даяхатын только для того, чтобы утолить жажду, они присели в тени высоких стен.
До них донеслись монотонные звуки колокольчиков. По дороге шла небольшая богатая процессия. Впереди вышагивал высокий белый верблюд, украшенный парчовым покрывалом с зеленой бахромой и серебряными колокольчиками на изогнутой шее. Между двух горбов качался паланкин, закрытый шелковыми тканями и украшенный фазаньими перьями. Прозрачное покрывало слегка приоткрылось, и показалась изящная женская ручка, украшенная множеством тонких браслетов и колец. Большие миндалевидные зеленые глаза, моргая ресницами, с любопытством осмотрели округу. На мгновение взгляд упал на Абдулла, и ему вдруг почудилось, что это Аиша отправилась вслед за ним. Поправив свою давно не стриженую бороду и серый тюрбан, он вскочил на ноги.
Однако Абдулл ошибся. Это оказалась другая хатун. Её глаза смотрели мимо него. Верблюд, важно покачивая головой, прошагал дальше, ступая своими большими лапами и поднимая пыль. Вся процессия проплыла мимо, словно во сне, оставив после себя облако серой пыли. Абдуллу еще был слышен звон колокольчиков, голоса погонщиков, и как ему казалось, аромат розового масла.
Тем временем их караван заметили из смотровых башен, расположенных по углам здания. Убедившись, что путники простые ремесленники, пригласили их внутрь. Оплату с них не потребовали, таково было правило местных правителей.
— А мне казалось, что эти богатые постоялые дворы только для торговцев и богатых путешественников! — обрадовался молодой помощник каменщика Бахрома, удивленно озираясь на величественный входной портал постоялого двора.
— Постройку этого караван-сарая оплатила хатун из богатой тюркской семьи. Она велела пускать всех страждущих и неимущих, — ответил внушительного вида стражник, прикрывая за входящими ворота.
— Интересно, что подвигло эту добропорядочную женщину совершить такое благодеяние? — расспрашивал Абдулл отдыхающих паломников, расположившихся вокруг прохладного водоема.
— Рассказывают, что Даяхатын была женой богатого и уважаемого купца. Однажды ее муж вернулся из путешествия по торговым делам и услышал от друга неприятную новость о своей жене. Коварный и завистливый друг поведал ему о неверности Даяхатын. Он был оскорблен сплетнями и грязными наговорами, поверив другу. Муж не стал выяснять правду и, не желая слушать оправданий жены, решил тайно покинуть дом. Он облачился в одежду странствующего дервиша и направился в паломничество. Не понимая причину ухода мужа, Даяхатын отправила на его поиски людей, но все было тщетно. Женщина долго страдала. Она обращалась к ясновидцам, гадалками и прорицателям. Однако мудрый совет дал ей простой суфийский дервиш, посоветовав творить добрые дела, угодные всем страждущим. Поразмыслив, женщина решила построить постоялый двор для людей, оказавшихся в трудном положении среди неприветливой пустыни. Она подумала, что, если ее муж или другой странствующий человек окажется в дороге, он найдет приют в этом караван-сарае. Прослышав о ее благочестивом поступке и строительстве постоялого двора, со всех сторон стали стекаться строители, ремесленники, каменщики, чтобы принять участие в этом богоугодном деле. Среди строителей Даяхатын узнала своего мужа, прибывшего с другими дервишами, чтобы оказать посильную помощь. Она ничем себя не выдавала, старалась оказаться незамеченной, и всюду появлялась укутанной с головы до пят, наблюдая со стороны за строительством величественного и красивого здания.
— По толщине стен, резным и лепным украшениям видно, что денег не пожалели, — вставил Абдулл, осматривая удивительные орнаменты над айванами и керамические, расписные плитки по периметру террасы.
— Говорят, что она намеренно затягивала строительство, все больше вкладывая золота и приглашая разных мастеров со всего Мавераннахра, чтобы, во-первых, дольше видеть своего мужа, а во-вторых, чтобы караван-сарай стал известен на всей Великой торговой дороге. Все же однажды строительство закончилось, и она устроила большой праздник, чтобы отблагодарить всех строителей. В конце этого праздника женщина рассказала всем о своем муже, его беспричинном уходе и заблуждениях, разрушивших их семью. Услышав это, муж обрадовался и, устыдившись своего поступка и недоверия, покаялся и примирился с Даяхатын. Так воссоединилась счастливая семья, и среди пустыни возник этот великолепный караван-сарай!
***

Войти в процветающую столицу сельджуков, город Мерв, было непросто, он со всех сторон был окружен четырнадцати километровыми стенами с внутренними крытыми переходами. Охрана на семи воротах строго следила за порядком и не впускала прибывших без разрешения смотрителей шахристана.
Город быстро разрастался. Бурное строительство привлекало многих умельцев. Они стекались со всей округи. Кроме возведения мавзолеев, вакфов, торговых лавок и гостиных дворов, в Мерве строились библиотеки, медресе и научные заведения.
Ремесленники из Бухары остановились в пригородном рабате и искали возможность встретиться с главным строителем города, чтобы тот оценил их мастерство каменщиков и резчиков по ганчу. Абдулл тепло попрощался с ними и направился на ближайший рынок в окрестностях города.
Всюду ходили грозные сельджукские воины, проверяя наличие оружия и выпытывая, с какой целью прибывал народ в город. Внимание Абдулла привлекло высокое пирамидальное сооружение, стоящее на холме.
— Что это за дворец? — он обратился к скучающему продавцу тканями.
— Это астрономическая обсерватория, — зевая, ответил лавочник. — Звездочеты смотрят в небо.
— Наверняка там есть огромная труба, — мечтательно проговорил Абдулл. — Вот бы взглянуть в нее…
— Что? Побойся Бога! Даже не думай! — торговец подозрительно посмотрел на Абдулла. — Её охраняют, как покои султана!
Абдулл направился в чайхану, чтобы оттуда понаблюдать за обсерваторией. Еще в Бухаре он слышал, что в Мерве работают ученые Абу Фазли Сарахси и аль-Хазини. Аль-Хазини был византийским греком, его «Книгу весов мудрости» по достоинству оценили все торговцы. В ней ученый описал самый точный инструмент для взвешивания предметов.
— В Мерве лучшие условия для занятия наукой. Они созданы благодаря визирю Низам аль-Мульку, — поведал Абдуллу в Бухаре местный правовед. — Этот великий человек поощрял строительство школ, библиотек, благотворительных заведений, караван-сараев, мавзолеев и мостов. Он влиял на духовную жизнь жителей государства. Ремесла и искусства активно развивались при нем. Его благое дело продолжил визирь аль-Туграи.
Оказавшись в Мерве, Абдулл смог убедиться в правдивости слов бухарца. Бродя по рынку, он увидел большое количество ткацких, гончарных и медных мастерских: заметил, что горожане ведут разговоры о философии, математике, астрономии, цитируют стихи местных поэтов. Он стал свидетелем духовного спора между сторонниками разных правовых школ. Убедив охрану у ворот в том, что он пришел наниматься служителем в медресе, и, показав записку бухарского правоведа, Абдулл оказался в шахристане Мерва. Улицы здесь были мощеные и чистые. Несмотря на наступающую жару, в тени деревьев было прохладно. Журчание воды в арыках настраивало на умиротворяющий лад.
Первым делом Абдулл направился в библиотеку, чтобы ознакомиться с новыми трудами Омара Хайяма и окунуться в мир поэзии после долгой дороги. Изучать духовные и светские знания можно было в двенадцати библиотеках, в которых хранились двенадцать тысяч книг.
Что жизнь? — базар... Там друга не ищи,
Что жизнь — ушиб… Лекарство не ищи,
Сам не меняйся. Людям улыбайся.
Но у людей улыбок не ищи!

Абдулл держал в руках свежие стихи Омара Хайяма, написанные на самаркандской бумаге.
Ты сегодня не властен над завтрашним днем,
Твои замыслы завтра развеются сном!
Ты сегодня живи, если ты не безумен.
Ты — не вечен, как свет в этом мире земном!

Пребывание Омара Хайяма в Бухаре оставило след среди местных знатоков науки и поэзии. Они были впечатлены его знаниями. Хайям интересовался механикой, философией, географией, музыкой, алгеброй и астрономией. Но быстрее всего до сердец и умов горожан доходили его проникновенные стихи и рубаи. Их цитировали простолюдины, правители и знатные горожане всюду — на рынках, в караван-сараях, медресе.
Он жил и учился в Самарканде, Балхе, Нишапуре, Бухаре и Мерве. В Исфахане Омар Хайям составил новый звездный календарь, по которому жили в Персии. Написав трактат по алгебре, он оказал большое влияние на решения многих задач и уравнений. Его смелость и независимость от авторитетных мнений древнегреческих и арабских ученых, помогали решать сложные задачи.
Великий ученый и поэт хорошо разбирался в философии, поддерживая позицию Абу Али Ибн Сины в вопросах истины откровения.
Благородство и подлость, отвага и страх,
Все с рожденья заложено в наших сердцах,
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже,
Мы такие, какими нас создал Аллах!

Абдулл был впечатлен собранием трудов в библиотеке. Резные стеллажи до потолка были заняты рукописями многих ученых, философов, поэтов, наставников, правоведов. Он мог часами, забыв об отдыхе и еде, просиживать за чтением книг.
Десять дней в этом городе пролетели незаметно. Его голова отяжелела от чтения спорных утверждений и полемических трактатов. Чтобы как-то отвлечься от серьезных мыслей, Абдулл решил прогуляться по городу.
Он шел по мощеной камнями улице, осматривая новые здания. Весь город был в строительных лесах. Его внимание привлекла новая мечеть. Такой формы купол он еще нигде не видел. Большая полусфера высилась над шестигранным помещением. Легкость огромному куполу придавали треугольные арочные окна. Ниже, по всем стенам располагались изящные стрельчатые арочные окна, обрамленные небесной синевы плитками. Все это великолепие завершалось торжественным входным порталом, отделанным резными кирпичами.
Строители завершали возведение высоких минаретов и четырех айванов. Подойдя ближе, Абдулл услышал знакомые имена.
— Бахром, надо еще камней! — рабочий стоял на высоких лесах и громко кричал вниз. Среди снующих рядом со стройкой ремесленников, Абдулл узнал своего спасителя, пожилого каменщика Бахрома, из Бухары.
— Легкой работы, уважаемый Бахром! Вижу, Вы уже при деле! — Абдулл с радостью обнял каменщика в пыльной одежде.
— Слава Аллаху, нас заметили и привлекли к строительству этой мечети, — ответил Бахром, и, вытирая вспотевший лоб, показал в сторону стройки: — Все наши бухарцы трудятся здесь.
Каменщики приветливо махали Абдуллу руками. Воспользовавшись небольшим перерывом, Бахром и Абдулл присели в тени тутового дерева.
— Как Вы, уважаемый, устроились здесь? — Бахром не спеша отпил прохладного айрана.
— Я посещаю библиотеки, — рассеянно ответил Абдулл
Он посмотрел на потемневшие и огрубевшие руки каменщика и подумал: «Этими грубыми руками создается такая красота!»
— Я слышал, что у султана есть придворные строители.
— Если будет угодно Богу, мы хорошо и в срок закончим стройку, возможно, на нас упадет благословенный взгляд султана, — Бахром улыбнулся.
— А почему бы и нет? — Абдулл поддержал каменщика. — Если продавец фруктов и ароматных трав может привлечь внимание правителя и стать его советником, то творение ваших рук более значимое!
— Да, я слышал эту историю, — Бахром мечтательно посмотрел вдаль. — Этот удачливый горожанин разбогател и теперь оказывает посильную помощь беднякам и ученикам медресе.
— Ну, что же, будем надеяться, что вас не минует удача и с божьей помощью вы займете достойное место в Мерве. — Абдулл попрощался с каменщиками и продолжил прогулку по городу.
Мерв дремал в палящих лучах полуденного солнца. Ворота Мелика, обшитые железом, были широко раскрыты, словно пасть огромного животного. На кованых воротах виднелись лев, готовящийся к прыжку, и птица с большими перьями на хвосте. В ворота въезжали мулы, груженные плетеными корзинами с овсом, рогатые буйволы, трудолюбивые ослики, скрытые под огромными тюками. За ними, размахивая кнутами, шли бородатые ремесленники в белых хлопковых одеждах с перекрученными поясами из трех цветных веревок. Неутомимые верблюды возили строительный кирпич целый день от карьера до стройки.
Абдулл решил осмотреть новые величественные здания и описать их в своей рукописи. Он прочитал «Книгу о правлении» Низам аль-Мулька, в которой визирь советует больше стоить караван-сараев, мавзолеев, вакфов, мостов, медресе и таким образом расширять город, приобщая кочевников к городской культуре. При непосредственном участии великого визиря искусства и науки развивались в тесном контакте с торговлей.
При осмотре нового мавзолея, который строили бухарцы, Абдулл обратил внимание на богатую отделку. Сложные рельефы на колонах, замысловатые росписи, яркие цвета глазурованной плитки поразили его. Традиции тюркских кочевников в украшении ковров и других элементов быта архитекторы и строители использовали при возведении этого здания.
Абдулл присел в тени раскидистого абрикоса, рядом с новым мавзолеем Худай Назар-овлия, построенного над могилой суфийского святого. Возведенное из сырца и облицованное жженым кирпичом, квадратное здание было обращено фасадом на юго-запад. Портал с неглубокой арочной нишей украшал геометрический рельефный узор — пятиугольники, цепочки квадратов, полу-кресты в повторяющем сочетании. Углубление арки было заполнено мелкой терракотовой мозаикой, выполненной сложной кладкой в виде лесенки с резными вставками. Весь фасад заполняла резная плитка, по периметру облицованная глазурованными восьмигранниками. Они радовали взор посетителей яркими надписями небесно-зеленого цвета с желтым орнаментом. Большой овальный купол гармонично завершал это сооружение. Вокруг него стоял сад и тени деревьев дарили прохладу горожанам.
Абдулл не спеша обошел мавзолей, встречая группы дервишей и паломников, которые поминутно читали молитвы и прикладывали ладони к горячим стенам здания. Из-за строительства посетителям запрещали входить внутрь. Некоторые паломники после молитвы повязывали яркие лоскутки ткани на ветки деревьев, отдавая дань древней традиции.
На следующий день Абдулл направился на поиски мавзолея Муххамада-ибн-Зейда, прямого потомка пророка Али. Он шел по узким улицам среди народа, спешившего на рынок. По обе стороны улиц тянулись лавки ремесленников и жаровни, издававшие аппетитные ароматы. На плоских крышах домов сидели дети, наблюдая за бурлящей городской жизнью. Когда они видели что-нибудь необычное или интересное, то кричали, показывая пальцами, смеялись, шумно выражая свое настроение. Иногда дети бросали камни и палки в проезжающих путников, криками их прогоняли женщины, вывешивавшие покрашенные ткани на крышах.
Заполненная людьми улица выходила на торговую площадь. Перед лавками стояли столы и лотки, покрытые коврами. Они были заполнены разноцветными тканями, остроносыми башмаками, сверкающей на солнце посудой, изогнутыми ножами, тюрбанами, колпаками, бусами, украшениями, керамическими и медными кувшинами, конской сбруей и многим другим.
Абдулл договорился со служителями школы-медресе «Низамия» о переписке богословских трактатов. Получив постоянный небольшой доход и ночлег, он продолжил осматривать город. С трудом пробравшись сквозь базарную толпу, он вышел на улицу, ведущую к мавзолею. Она была заполнена паломниками и животными, привязанными вдоль заборов. Парк, окружавший мавзолей, благоухал ароматами, словно райский сад, с белыми и розовыми цветками яблок и абрикосов.
Абдулл стоял напротив трех больших арок, обрамлявших узкие арочные ниши, над которыми были изящно выложены узоры из кирпичей, а тень от солнца придавала всей этой картине дополнительный эффект. Войдя внутрь, он увидел на стенах тонкую орнаментальную роспись, чередующуюся с керамической плиткой. Вся стена была голубых и темно синих расцветок. Невысокий купол с арочными окнами легко парил над стенами. Михраб был сложен как лепестковая раковина. Двенадцать лепестков имел бирюзовый оттенок, а на их фоне были нарисованы белые цветы с пятью лепестками и желтой сердцевиной. Тут же полосой шла арабская надпись суры из Корана. Абдулл провел рукой по прохладной глазури и почувствовал теплоту рук мастеров и художников, создавших эту красоту.
«Да будет доволен вами Аллах!» — прошептал он, и, восторженный увиденным, присел на ворсовый ковер.
Паломники, пришедшие поклониться могиле мученика за веру, сидели в разных уголках мавзолея в ожидании намаза. Их негромкие голоса эхом носились под куполом. Абдулл внимательно разглядывал сложную вязь орнамента, стараясь запомнить все тонкости.
Этим вечером он допоздна сидел над книгой и записывал свои впечатления от увиденного пока не догорел фитиль в глиняном чираге.





21 глава

БУЛГАР. СЕВЕРНЫЕ ЕДИНОВЕРЦЫ

«Ты стойким будь и Бога славь,
Жизнь не познаешь, не познав лишенья!

Мухамад аш—Шафим

Лесные разбойники медленно приближались, переговариваясь между собой, они не спешили нападать, остановившись в 10 шагах от каравана.
— Стреляй! — по команде Темира охрана выпустила стрелы.
— Защищайтесь! С нами Бог! — Салим выхватил саблю.
Все, кто мог держать оружие, заняли оборону и создали круг, закрывшись щитами. Разбойники, видимо, были без главаря. Группами они пытались напасть на караван с разных сторон, но падали, сраженные меткими стрелами воинов Темира. Лес наполнился криками и стонами раненных, ревом верблюдов. Нападение было отбито, разбойники бежали, оставив раненных и убитых.
— Это жалкое сборище лесных албасты, — Темир осмотрел мертвых, всматриваясь в их обросшие щетиной лица. — Они не ожидали организованного отпора. У них не было даже оружия. Хотели на удачу ограбить нас и скрыться в лесу.
— Но, страху нагнали, — добавил он, глядя на испуганных спутников.
— Эти ножи могут зарезать разве что белку. — Хасан поднял с земли разбойничье оружие, сделанное из рога дикого быка.
— Нам повезло, — сказал Идан, глядя на убитых разбойников. — У этих дикарей человеческое обличие. У них нет рогов и копыт. Спаси нас, Боже, от нечистой силы! — перекрестился он.
— Мы двигаемся дальше! — прервал обсуждение Салим и сел на коня. — Не будем испытывать судьбу, лес еще не закончился, будьте осторожны!
***

Караван медленно приближался к владениям Волжской Булгарии. Это северное тюркское государство обрело силу, богатство и влияние после падения Хазарии. Северные племена сплавлялись по реке, доставляя товары для обмена и продажи из страны Викингов и других княжеств. Поэтому города и селения булгар раскинулись вокруг большой реки Едиль, служившей главной торговой артерией.
По мере приближения к реке местность менялась, появились овраги и холмы, болотистые земли. Чаще стали попадаться обработанные поля, огороженные деревянным частоколом. На них работали поселяне, вспахивая и засеивая рожью, пшеницей, льном, овсом, просом, полбой. Завидев караван, они подолгу стояли и смотрели на незнакомцев. Самые любопытные подходили и что-то с улыбкой говорили на незнакомом языке. Салим догадывался, что они приветствуют их и желают счастливого пути. В ответ он кивал головой, прикладывая руку к груди.   
На привал остановились у небольшого города Ошель. Все дома в нём были построены из дубовых и сосновых бревен. Каково же было удивление путешественников, когда они вдруг услышали полуденный азан .
— Аллах велик! Не ожидал услышать азан в этой северной стране! — Хасан приготовился к молитве, расстелив свой коврик рядом с Салимом.
После намаза они отправились посмотреть на городскую мечеть. Она была искусно срублена из сосновых бревен и стояла на невысоком пригорке. С него хорошо просматривался весь город. Резные двери, колоны и окна мечети были выкрашены в белый цвет и сияли на солнце. Пирамидальный купол перекрывал шестиугольное помещение, рядом поднимался низкий четырехугольный минарет, с площадкой для муэдзина. Внутреннее помещение украшал растительный орнамент, на стенах виднелись арабская вязь цитат из Корана. Деревянные полы были застелены тканевыми коврами. Гости не скрывали своего восхищения мастерски построенной деревянной мечетью. Их услышал служитель. На смеси арабского и кыпчакского он произнес:
— Услышал ваше удивление по поводу присутствия мусульман в наших краях.
Он был худощав, с бледным цветом лица.
— Слава Аллаху, на нашей земле уже больше ста лет звучит азан! Благодаря арабским посланникам наши правители привели народ к истинной вере! — Голос имама был тихим и спокойным.
— Мы рады были услышать вдали от родных земель призывы к молитве, — произнес Салим.
Сделав пожертвования мечети, они поспешил вернуться к каравану.
Дальнейшая дорога была уже не так утомительна и скучна из-за постоянных встреч с местными жителями — любопытными детьми, гостеприимными селянами, предлагавших угощения. Салиму предстояло решать, в какой из городов направить караван, так как в Волжской Булгарии было два главных города — Булгар и Биляр. В Булгаре проходила самая крупная и богатая на севере ярмарка. Сюда съезжались купцы из Суна, Европы, Багдада, Дамаска и северных княжеств. О её богатстве молва доходила до Отрара и Тараза. Именно на рынках Булгара в изобилии предлагались дорогие меха и пушнина из северных земель и края Сыбыр.
Особого мастерства булгарские ремесленники достигли в выделке кожи. Их тщательно обработанные изделия вывозили арабы, называя их «кожей булгари». Не менее известны были ювелирные и кузнечные мастера. В то же время Биляр именовался Великим городом, что говорило о значимости. Его купцы вели торговлю со многими странами Европы и Азии. В городе имелись огромные склады товаров викингов и купцов с севера.
На пути каравана первым стоял Булгар. В его предместьях все поля были обработаны и засеяны. Ремесленнические селения теснились у городской стены, кварталы в них жители огородили высоким деревянным частоколом. У главных ворот стояла стража, которая молча пропустила караван в город.
Постоялый двор находился внутри центрального укрепления. Их встретил помощник хозяина. Он оказался из русов, в суконной рубахе и с длиной, соломенного цвета, бородой. Распахнув ворота, он гостеприимно пригласил их внутрь. Попутно предупредил об особой осторожности при обращении с огнем.
Двор был покрыт бревнами, в центре устроена поилка для животных. Привыкшие видеть каменные и кирпичные сооружения, гости с любопытством осматривали деревянные постройки. Полы скрипели под ногами, вокруг стоял стойкий запах сосны.
— Пожары у нас не редкость. Бывало, все имущество купцов сгорало, — спокойно рассказывал работник гостиного двора и равнодушно добавил: — Если начнется пожар, то его не остановить! Только сам успевай спасаться.
— Из камня дома куда надежней, в южных странах их строят из сырцового кирпича. — Идан был рад поговорить с соплеменником на родном языке.
— Это же очень дорого, в каменных домах у нас живут только богатые купцы и правители, —ответил соплеменник Идана. — Везти камень далеко, а дерево, вот оно, под рукой. Его у нас много.
Персидские торговцы попрощались с отрарскими спутниками и отправились к своим сородичам.
Уснуть не удавалось на новом месте. Ночь была светлой, луна освещала город серебристым светом и Салим никак не мог заснуть. Он ворочался, прислушивался, впечатленный рассказами о пожарах. Его больше беспокоило предстоящее знакомство с местными купцами. Засыпая, Салим вспомнил слова напутствия бывалых отрарских купцов:
«Булгарские купцы очень цепкие и настойчивые. Они не дают спуску приезжим торговцам. Они никак не заинтересованы в установлении торговых связей мусульман со славянскими купцами, поэтому всячески будут препятствовать этому.»
Поутру к ним наведался смотритель рынка. Пересчитав товар, назвал размер пошлины. Сообщил о базарных ценах и предупредил о наказании за нарушения правил торговли. При спорах посоветовал обращаться к кадию рынка. Взяв с собой Идана и Хасана, Салим направился в сторону рынка.
Улицы Булгара были такие просторные, что по ним можно было проехать в два ряда на больших телегах. Это было сделано для того, чтобы пожар не распространился быстро по всему городу. Дома удивляли своими высокими крышами, резными окнами, оригинальными воротами, парадными входами и острыми пиками заборов.
Чем ближе отрарские гости подходили к рынку, тем оживленнее становились улицы. Вокруг самого рынка царило беспрерывное движение лошадей и верблюдов. На первый взгляд все это походило на хаос. Однако движение подчинялось своим правилам.
На базаре взору Салима открылась огромная четырехугольная площадь, состоящая из торговых рядов и улиц с лавками. Над лавками располагались жилые комнаты. Торговые улицы в свою очередь образовывали кварталы, между которыми протекал канал. Посреди рыночной площади стоял большой дом, в котором находились кадий, собиратель пошлины и стража.
Лавки и торговые домики, искусно расписанные красками и украшенные резьбой, были сделаны из досок. На некоторых можно было прочитать суры из Корана. Встречались полосатые полотняные шатры и белые навесы. Владельцы лавок вывешивали различные флаги, бунчуки, чучела животных и птиц, а также товары, продававшиеся у них. На одной из улиц изготавливали телеги, резные повозки для сановников и сани разных размеров.
Вся базарная площадь была заполнена пестрой и разноликой толпой, в причудливых одеждах. Над лавками стоял шум от разноязыких разговоров. Булгары, русы, черемисы, греки, византийцы и венецианцы, генуэзцы, викинги, персы, арабы, тюрки, кыпчаки, евреи, индийцы и франки заполоняли торговые улицы. Гостей и жителей города в балаганах и шатрах развлекали артисты, фокусники, жонглеры и музыканты. 
Булгар играл важную роль на Великой торговой дороге, а сама Волжская Булгария слыла центром торговли пушниной. Сюда стекались купцы из Мавераннахра, Индии, Суна, Персии, русских княжеств и северных стран. 
— Какой большой базар! — воскликнул Хасан, оглядываясь вокруг. — Наверное, нет купцов, которые не желали бы здесь торговать, и нет товара, который сюда не возят! Как же мы будем торговать здесь?!
— Смотритель рынка сказал мне, что не стоит беспокоиться о продаже моих товаров и меня посетят булгарские купцы для покупки товаров, — успокоил Салим. — Возможно, это выгодно для нас. Не придется платить пошлину за место на рынке.
— И у нас будет время для поиска нужного товара, — согласился Хасан.
— Идан, пришло время оказать мне услугу, — Салим посмотрел на славянина и продолжил: — Мы будем искать хорошую пушнину и меха из северных княжеств. Ты будешь моим переводчиком!
— Я сделаю все, что в моих силах, господин! — Идан с готовностью смотрел на Салима.
***

Один из булгарских торговцев предложил обменять на собольи меха белые хлопковые ткани из Испиджаба, а также атлас и бархат из Отрара. Сделка показалась Салиму невыгодной, и он отказался. Весь свой товар ему удалось продать за два дня. Однако славянских купцов за это время встретить ему не удалось. После нескольких дней, проведенных в Булгаре, Салим убедился, что вся торговля пушниной находится в руках булгарских торговцев. Они скупали буквально всё, и приезжие купцы вынуждены были покупать товар у перекупщиков. Цены при этом были высокие.
Зная, что славянские купцы также не довольны этой ситуацией, Салим искал встречи с ними. В этом ему помогал Идан. Вместе с Хасаном он целыми днями бродил по рынку, заводил разговоры со своими соплеменниками, выясняя, как и где они сбыли свой пушной товар.
В один из дождливых дней, когда тучи на небе окрасилось в свинцовый цвет, Салим сидел на гостином дворе и размышлял: «Не стоит ли направиться в Биляр?»
В этот момент к нему подошел Хасан и радостно шепнул:
— Господин, Аллах услышал наши молитвы! Мы нашли славянского купца, он ждет нас завтра.
— Хорошо, но не будем радоваться заранее, — спокойно ответил Салим и, озираясь по сторонам, добавил: — Не забывай, у этих стен есть уши.
После беспокойной ночи Салим в сопровождении Темира, Хасана и Идана вышел в город. Получив задание от Салима, Темир со своими воинами наблюдал, чтобы за ними не было слежки. Поплутав для верности вокруг рынка, Идан привел их к старому деревянному дому. Как оказалось, здесь собирались гости из славянских городов и селений, чтобы поесть, утолить жажду или выпить вина. В тот день посетителей не было.
Их ждал крепкий, краснощекий рус. У него была окладистая рыжая борода с пробившейся в ней сединой. Его длинный зеленый кафтан, подбитый мехом, переливался золоченой вышивкой. Он смотрел на гостей умным проницательным взглядом сквозь нависшие над глазами густые брови. Звали его Митрей. После приветствия и знакомства он вполголоса произнес:
— Мой помощник Василий сказал, что Вы хотите заключить сделку? — Купец оценивающе смотрел на Салима.
— Я знаю, что вы ищите покупателя на свои меха и пушнину, но булгары мешают вам, — ответил Салим, глядя ему прямо в глаза.
— Да, это так, — вздохнул Митрей.
— Я хочу предложить выгодную сделку. Мы можем заключить ее в тайне и покинуть город.
— А если я захочу поехать в ваши края с вашим караваном? — спросил Митрей. — Я давно мечтаю увидеть южные страны, Персию, Индию…
— Конечно! Я с удовольствием возьму вас с нами! — Салиму понравилось это предложение руса.
— В наших городах ценятся товары с загадочного и богатого Востока, но доходит их очень мало. — Митрей улыбнулся, потирая ладони. — Богатые горожане, бояре и знатные князья готовы платить за диковинные заморские вещи хорошую цену. 
— Вот и договорились! — Салим протянул Митрею руку.
— Мои меха находятся в трюмах кораблей, под двойным днищем. Присылайте своих людей! — Митрей ответил на рукопожатие Салима.
Несколько дней у них ушло на передачу товара. Закупив камку, местную ткань, Салим упаковал в нее ценные меха. На виду у булгарского смотрителя рынка, он купил знаменитую «кожу булгари», долго и шумно торгуясь с лавочником, чтобы привлечь внимание. Не забыл он про рыбий клей, моржовую кость, воск, пользующиеся спросом на рынках Отрара. Так прошло еще несколько дней.
Закончив записи в торговую книгу, Салим подозвал к себе Идана.
 — Ты сослужил мне хорошую службу, как я и обещал, ты можешь вернуться домой.
Идан, прослезившись, хотел было припасть к ногам Салима, но тот удержал его.
— В этом нет необходимости, ты свободный человек. И за твою помощь я хочу заплатить серебром.
Салим протянул Идану мешочек с монетами и приказал Хасану:
— Проводи его к лавкам одежды, купи добротные вещи, кафтан, колпак, штаны и сапоги, чтобы был похож на богатых торговцев русов.
— Прощай! Пусть Бог хранит тебя! Берегись и не попадайся разбойникам! — Салим встал и дружески похлопал по плечу Идана.
Сборы закончились, дорожные запасы были сделаны, погонщики и слуги ждали приказа. В самый последний день Митрей привел к Салиму двух купцов, желавших тоже присоединиться к каравану. Это были генуэзский и еврейский купцы. Они по очереди подходили к Салиму, рассыпались в любезностях, обещали щедрую оплату и заверяли, что не будут обузой в дороге.
— Ну как, уважаемый, принимаете нас в свой караван? — Митрей широко улыбнулся.


22 глава

КУПЦЫ

«Язык единодушия дороже единоязычия»

Руми


Решение принять в свой караван иноземных купцов Салим принял после беседы с ними. Как выяснилось, все они хорошо говорили на кыпчакском языке и это устраняло всякие преграды в общении. Вместе с тем Салим убедился, что эти умудренные жизненным опытом седовласые торговцы были знающими людьми. Они обошли с караванами всю западную часть Великой торговой дороги, побывали в Шаме , Персии, Византии, плавали к викингам, подолгу жили среди русов. В путешествии их рассказы сократят время и пополнят книгу его путешествий новыми страницами.
В условленное время все три купца прибыли со своими слугами и охраной на постоялый двор. Они купили в Булгаре вьючных животных и отрарский караван сразу же увеличился до девяноста верблюдов, двадцати пяти лошадей и мулов. Несколько молодых горожан из Булгара, мечтавших поступить в медресе Хорезма, напросились в попутчики. Оплаты с них Салим не взял. Богоугодное дело и тяга к знаниям должны поддерживаться, считал он. Группа бродячих артистов тоже была принята им без оплаты, все же дорога с ними будет не так скучна.
Теплым солнечным днем отрарский караван покинул Булгар и отправился в обратный путь. Погода благоприятствовала путешественникам. Весна уже заканчивалась, а лето еще не устоялось. Луговые травы после дождей шли в рост и уже поднялись до самых стремян. Обратная дорога казалась привычной, а проход через лес уже не пугал отрарских путешественников. Вооруженных людей в караване прибавилось.
Во время привалов было шумно и весело, благодаря бродячим артистам. Каждая стоянка превращалась в импровизированное представление, вызывая бурю радости. Среди артистов были кыпчакский сказитель, играющий на кобызе, бухарские жонглеры, индийский факир, глотающий огнь, персидские танцовщицы, согдийский фокусник, темнокожий дрессировщик с умной обезьяной, тюркский метатель кинжалов, багдадский актер, умевший мимикой и жестами поведать комедию или трагедию, понятную без слов. Все они были мастерами своего дела и собирали щедрую оплату от благодарных зрителей.
— Давно я так не смеялся! — Митрей вытер шелковым платком слезы. — Спасибо Вам, уважаемый Салим, что дозволили этим лицедеям ехать с нами!
— Это наша древняя традиция, — ответил довольный Салим. — Наши караваны часто сопровождают музыканты и степные сказители. Так легче пережить трудности переходов.
— У мудрого народа достойные традиции! — промолвил еврейский купец Яаков, покачивая головой.
Его длинные седеющие косички, свисавшие у висков из-под тюрбана, обрамляли смуглое лицо с крючковатым носом. Он наблюдал за представлением и тихо посмеивался. При этом, как заметил Салим, его глаза оставались печальными.
— А как путешествуют у вас за Хазарским морем? — спросил Салим.
— Это зависит от богатства торговцев. Бывают караваны по пяти ста верблюдов, в них трудно уследить за всем, что там происходит. Много слуг, погонщиков, рабов, воинов, торговцев, паломников, да и всяких проходимцев. Их всех еще кормить и поить надо, — вздохнул Яаков и, видимо, вспомнил о чем-то. — По мне лучше небольшие караваны.
— Согласен с Вами, достопочтенный! —вступил в разговор генуэзский купец Николо Гизольфи.
 Это был высокий худощавый мужчина с пытливым и внимательным взглядом. Казалось, что его серо-голубые глаз способны заглянуть человека в душу, прочитать тайные мысли. В разговорах он чуть склонял голову набок, а его прямой и тонкий нос походил на клюв хищной птицы.
— Мы, генуэзцы, вообще стараемся не брать на себя такую тяжелую ношу, как организация каравана и поход в далекие страны. Это большой риск, для жизни и финансов.
— О, да! Вы очень осторожны! И поэтому такие богатые, — полушутя произнес Митрей.
Однако генуэзец был непроницаем.
— Слава Богу, что мы понимаем друг друга, нет лучшего пути для сближения с народами, чем говорить на их языке, тем самым побуждая выслушивать твои печали и завоевывая их сердца! — Слова Яакова лились мягко и вкрадчиво. — Того, кто прибегает к нему, они примут за своего, позаботятся о его безопасности. С помощью языка можно найти спасение и выход из опасного положения!
— Да, лучше и не скажешь! — вставил Митрей.
— Это написал мусульманский путешественник и философ. К сожалению, не помню его благословенного имени. Мир ему! — ответил Яаков и после паузы, будто отвечая на чьи-то выпады, произнес:
— Не понимаю, почему в городах нас презирают за наше ремесло?! Ведь мы даем деньги тем, кто нуждается, помогаем им встать на ноги, не умереть с голода, ссужаем нашими деньгами торговцев, чтобы они снаряжали караваны. Мне кажется, мы делаем нужное дело. Конечно, за любые услуги надо платить, мы берем вознаграждение за свой труд…
— А скольких бедолаг вы разорили? Сколько людей, не сумевших вернуть вовремя взятые в рост деньги, пошли по миру? — возразил Николо.
— Ну, это печальная сторона ремесла. В каждом деле есть проблемы и сложности, — уклончиво ответил Яаков.
— Алчность менялы, выдающего в рост деньги - это самый отвратительный порок в христианском мире, — тут же парировал Николо. — Вы можете принять крест, переплыть море, сражаться с язычниками, отвоевать священный гроб, погибнуть за божье дело, но все равно душа ваша погибнет! У нас в Генуе ваши собратья по ремеслу большие ловкачи, предатели они и обманщики! Они пожирают не только людей и домашний скот, но мельницы, замки, луга и рощи. В одной руке у них лист бумаги, в другой — перо. С их помощью они обдирают жителей и набивают серебром свои кошельки!
Николо нервно сжал тонкие пальцы в кулак, так что послышался хруст косточек.
— Они жируют на человеческой нужде, как волки пожирают людей! Иногда ненависть горожан выплескивается наружу, и тогда разъярённая толпа устраивает погромы, сжигая дома, долговые списки, имущество ростовщиков и избивая их самих! — Генуэзец распалялся, вспоминая еврейские погромы в родном городе. — Иногда сам Господь наказывает таких! Однажды в нашу церковь во время службы вошел меняла и тут на его голову с потолка обрушился фрагмент лепнины со сценой Страшного Суда. Он упал замертво! Очевидцы признали этот случай знаком свыше!
Яаков, не зная, что ответить, молчал, втянув голову в плечи. Из-под его тюрбана торчал только большой нос и несколько прядей седых волос. Митрей поглядывал на неожиданно разговорившегося генуэзца и на еврейского купца, думая, чью сторону принять. Он еще не сталкивался с такими жесткими торговыми правилами, которые царили в Европе и решил, что лучше помалкивать и послушать спор двух бывалых, умудренных купеческим опытом, спутников. Салим, с интересом наблюдавший эту беседу, сочувствовал Яакову, выжидая момент, когда стоит начать примирение этих европейских торговцев. Однако, Николо, словно почувствовал, что в путешествии лучше не создавать неприязненных отношений со своими попутчиками, мягко продолжил:
— У нас, в Генуе, ваших соплеменников менял называют банкирами, потому что свои сделки они ведут прямо на городской площади за специальными столами — банками.
— Да, да, многие мои собратья так развернули свое дело, что объединились в товарищества и стали покупать у правителей право чеканить монеты, — оживился Яаков, уловив перемену в голосе Николо. — Авторитет у них такой, что ваши уважаемые купцы сами отдают им большие деньги на хранение.
— В наших городах они поднялись до самых высших ступеней власти. Все нуждаются в ваших услугах: купцы, сановники, рыцари, мелкие торговцы, служители церкви, — говорил Николо. —Конечно, когда стали выдавать векселя, стало удобно вести торговлю.
— А что это за векселя? — вступил в разговор Митрей, почесывая рыжую бороду.
— Это особая бумага с личной подписью и печатью, выдаваемая менялой, — спокойно начал объяснять Яаков. — В ней указывается сумма, взятая у вас банкиром. По прибытии в другой город или страну, вы предъявляете эту бумагу другому меняле, а тот выдает вам необходимую сумму монетами, за которые можно купить товар на местном рынке.
— О, слава тебе, Господи! Хорошая задумка! И не надо возить с собой большой кошель с деньгами и подвергаться риску!
— Даст Бог, и до вас дойдет эта удобная услуга. Главное, чтобы был мир и спокойствие в городах, — умиротворенно заключил Яаков.
Разговор, начавшийся было с обвинений со стороны Николо в адрес предприимчивых еврейских дельцов, перешел в спокойное русло. По голосу генуэзца можно было понять, что он уже успокоился.
— Признаю, что развитию торговли ремесло менял очень помогает, — примирительно произнес он. — Вот в нашей Генуе высоко поднялся купец Спинола, купив должность маэстро и все не без поддержки ростовщиков, а через год он был лишен этого почетного звания из-за мошенничества и сговора с другими торговцами. Мой брат занял его место!
Генуэзец злорадно потер ладони и продолжил:
— Наш достопочтимый отец, глава семейства Гизольфи, сообразил, что главное богатство находится на Востоке и снарядил несколько торговых кораблей в Египет, Шам и Византию, а еще дальше открывались невиданные сокровища, о которых мы только слышали от пилигримов и странствующих монахов. Мы открыли для себя Понтийское море, на северных берегах коего в древности поселились наши герои, современники Ахиллеса, Ясона и Одиссея. 
— У нас тоже есть много былин про это море, только называем мы его Русским морем, — вставил Митрей.
— Я прибыл из Генуи в Булгар именно этим путем через Босфор, из созданных моими храбрыми соотечественниками поселений. Правда это было трудно и опасно, в первую очередь из-за венецианцев!
— Ах, эти венецианцы! — воскликнул Яаков. — Всюду они суют свой длинный нос! Ввязываются в опасные авантюры, снабжают деньгами проходимцев, снаряжают корабли, которые нередко занимаются грабежом на море!
— Вот именно! Так и происходит. Куда мы не прибудем, в надежде открыть новый рынок, то там уже сидят венецианцы! — поддержал Николо своего недавнего оппонента.
— Они снарядили огромную армию и флот франков для войны и захвата земель Шама и Иерусалима! — добавил Яаков.
— Мой покойный отец, когда услышал это, разразился проклятиями: «Это большая авантюра, которая закончится крахом! Мы только наладили торговлю, как разгорелись войны!»
Николо сопроводил восклицание отца жестами.
 —  Мой брат, Джузеппе, служил на торговом корабле и повидал много стран. И он уверен, что для мирных купцов и так открыты ворота всех городов, не стоит обнажать меч! Чужестранцу с добрыми намерениями всегда рады…
— А у нас к иноземцам относятся с недоверием и опаской. Того гляди обманут простых поселян. Наши священники призывают быть бдительными и не поддаваться чужой ереси! — с иронией вставил Митрей.
Николо, гордившийся своим братом-храбрецом, бросил взгляд на своих спутников-купцов. Он сделал жест рукой, призывая собеседников к вниманию. Ему захотелось рассказать историю, услышанную при последней встрече с Джузеппе в поселение Кафа:
— Мой брат, Джузеппе, опытный моряк, бороздил воды Румского моря, направляясь на Кипр. Однажды его кораблю встретилось в открытом море странное трехмачтовое судно. Паруса были подняты при полном штиле, на палубе не было ни души, но слышны были смех, музыка, стуки весел, команды капитана. По виду, корабль был похож на византийский, однако ни флагов, ни штандартов не было видно. Испугавшись нечистой силы, команда моего брата решила не приближаться к странному судну, и громко читая молитвы, проплыла мимо. — Николо перешел на шепот. — Позже в порту Генуи они услышали историю о корабле-призраке, якобы принадлежащем византийскому императору. Этот корабль был захвачен пиратами чернокнижниками. Но затем они попали в страшную бурю, и с тех пор, злой рок висит над этим кораблем, на нем обитают темные силы, колдуны, души умерших матросов. Все они обречены на вечное плавание по водам морей.
Так, проводя время в беседах и развлечениях, путники достигли большой реки Жайык. В поисках переправы они двигались в сторону устья, надеясь найти брод. Река брала свое начало в северных горах, растаявшие снега наполнили ее до краев. Ее русло местами было непредсказуемо из-за песчаных берегов. Многочисленные поселения вдоль берегов часто затапливало.
Проводники указали только на один большой город Чаган, он стоял на высоком каменном холме. В этом городе, основанном хазарами, проживали многочисленные ремесленники всех местных племен. Они устроили постоянную переправу через реку и брали пошлину.
В городе были богатые усадьбы, лавки, мастерские, хамам, мечеть. Кыпчаки зимовали здесь, а часть их жила постоянно, они продавали скот, занимаясь ремеслом и возделывая землю.
Переправа была построена из бревен, связанных между собой прочными веревками. Она могла выдержать небольшой караван.  Один из погонщиков сломал ногу в дороге и не мог следовать дальше, Салиму пришлось срочно подыскивать ему замену. К нему привели слегка прихрамывающего крепыша, родом из Мавераннахра, оказавшегося вдали от родных мест по воле случая.
— Ахриман ? Это твое настоящее имя или прозвище? — удивленно переспросил Салим, разглядывая нового члена каравана. — Как ты оказался в этих краях?
— Не помню, с детства ношу это имя, — ответил Ахриман, слегка скосив глаза и разглядывая одежды Салима и Хасана. — Судьба погонщика занесла, однажды проснулся и оказался здесь, среди этих неверных хазар! Я хорошо знаю ремесло, могу управлять десятью верблюдами, бывал в дальних путешествиях, мною были довольны торговцы. 
Салим обратил внимание, что у Ахримана отрезано часть уха, скрытое копной нечёсаных волос.  На лице виднелись шрамы, похожие на следы от удара хлыстом.
«Надо бы поручить Хасану узнать причины этих увечий», — подумал Салим. 
На привале, после благополучной переправы, в тени раскидистых деревьев, попивая кумыс, отрарский купец поучал Хасана:
— Слушай и присматривайся к нашим гостям. Они много повидали и немало пережили. Настоящий умный купец должен использовать опыт своих товарищей по ремеслу!
На одной из стоянок между Митреем и Николо возник спор.
— Если взимать большие пошлины, то торговля зачахнет! — с жаром говорил рус.
— Надо брать пошлину со всех видов деятельности людей, — спокойно отвечал генуэзец. — Если дать им спуску, они начнут бунтовать!
— Вот, я вожу заморские товары к себе в Суздаль, но пока довезу их, с меня столько пошлин сдерут, что иной раз можно остаться голым! — Митрей огляделся, ища поддержку у Салима и Яакова. — Приехал я как-то в город Поморский к своим славянам. Говорю им, братья, зачем же обдирать своих?! А они мне, да какой же ты свой, рожа суздальская! И давай драть с меня тридцать три пошлины!
Раскинув жилистые руки и надув красные щеки, Митрей нараспев проговорил:
В город подышли — взяли пошлину,
на рейд зашли — да взяли пошлину,
на якорь встали — взяли пошлину,
в таможню взошли — да взяли пошлину,
в харчевню взошли — да за харчи с нас взяли!

Весь караван рассмеялся над словами Митрея, среди бродячих артистов раздались одобрительные возгласы.

— А сам я вышел из коробейников, — продолжал Митрей. — У нас много всякого мелкого торгового люда, афени, щепетильники, кантюжники, ходебщики, все пытаются выйти в люди. Гусляры, гусельщики, скоморохи трудятся, потешают на пирах бояр и купцов. Я трудился, как пчела, копейку к копейке собирал, обошел все базары вот этими ногами. — Он показал пальцем на ноги в дорогих красных сафьяновых сапогах. — Всю Русь исходил и к варягам хаживал! Начать свое дело мне помог один суздальский купец, Никита сын Дьякова. Брал я у него деньги под честное слово, обещал вернуть через год в судный ярмарочный день. Если бы не вернул вовремя, пошел бы слух, что разорился я или проворовался. Ссуду или товар мне бы уже никто не дал. Честь дороже! Доброе имя лучше богатства!
Было видно, что суздальский торговец с удовольствием вспоминает свою молодость, начало своего купеческого пути.
— Уже после, когда торговые люди меня приняли за своего, бывало, пользовался их доверием. Если срочно нужны были деньги, мог снять шапку.
 Митрей снял свою круглую с собольей опушкой, шапку и протянул перед собой, изобразив жалобное просящее лицо. Путники от такого вида Митрея дружно заулыбались.
— Люди добрые, щедрые купцы и лавочники, помогите набрать нужную сумму, под мое честное имя! Сердобольные товарищи мои кидали монеты в шапку. На другой день я обходил тех же людей с полной шапкой денег и с благодарностью отдавал долг.
— А расписки, что же, не писали? — удивленно спросил Яаков.
—У нас все торговые сделки заключатся на честном слове! Раз давши слово, вы должны помнить и свято его исполнять!
— Нравы ваши и помыслы еще чистые! Дай Бог, сохранить их и дальше! — пожелал Николо, задумчиво закручивая на палец свисающий на плечи локон волос.
— Наши предки так жили и нас учили: следует быть трудолюбом, ласковым, обходительным, учтивым, скромным, уметь говорить красиво и вести себя порядочно. Нужно, чтобы бодрость и предприимчивость была его удел, осторожность и быстрота мыслей его счастье, а довольная опытность и осмотрительность его опора. Купцу нельзя быть ленивым и тратить время в забавах. Самое главное правило купца почитать честность и непоколебимо держаться своего слова! — Митрей, что-то вспомнив, смахнул украдкой накатившую слезу с глаза.
— Мой дед, когда лежал на смертном одре, завещал эти заповеди и запрещал знаться с мотами, бездельниками, тунеядцами. И чтить Светлую Троицу... Да, мой дед Петр был крепким мужиком, и воеводой служил и охотником славным был, и в торговле понимал много. Рассказывал, как они из варяг в греки  ходили на торговых ладьях по рекам. Прозвали их «гречниками» от того что с греками вели торговлю. Ох, и насмотрелись они всякого, пережили тяжкие испытания пока шли от Новгорода к Днепру, а оттуда тащили волоком по земле свои ладьи, страдая от набегов печенегов и всяких разбойников. Преодолевали страшные днепровские пороги, где вода, низвергаясь вниз, издает громкий, страшный гул, а обрывы высоких скал таят новые опасности!
— А когда они достигли моря, то бушующие высокие волны и шквальный ветер опрокидывал их суденышки, выкидывал на острые скалы, волны ломали мачты, весла, соленая вода заливала дно ладьи и товары. — Митрей встал, размахивая руками и выпучив глаза, басил голосом, показывая морскую стихию. — Воины-гребцы теряли силы в борьбе с морской пучиной и молились: «Святой Фока, порученный от Бога, плавающий в море, правитель, направь нас, потопляемых и разбиваемых волнами житейскими!»
— Мучительное, страшное, невыносимое и тяжкое плавание «гречников» завершалось  в первом византийском порту Месемврин . И тогда начинался торг! — успокоившись, продолжил Митрей. — Наши привозили меха, льняные ткани, мед, воск, янтарную смолу, взятые у варягов моржовую кость, китовую кожу, и награбленные в Европе диковинные вещи. А греки предлагали вина, пряности, орехи, шелк, оливковое масло, утварь дорогую. А кто добирался до самого Царь-града , тот испытывал неописуемый восторг от увиденного зрелища! Аж глаза разбегались от красоты и чудес города! Их базилики с золотыми куполами, палаты царские, украшенные цветными камушками и мозаикой диковинной! А в главной их церкви столько алтарей, сколько дней в году! Его богатства бесчисленны! Ни в одном храме нельзя встретить сокровища, подобно этому! Внутри храма колонны и лампады из чистого золота и серебра в таком количестве, что человек не сможет сосчитать!
— Да, подтверждаю, это действительно великолепный храм! — закивал головой Николо.
Все слушали Митрея с нескрываемым интересом, а говорил он с таким чувством и вдохновением, что сам не замечал, как в кыпчакскую речь вставлял славянские слова, которые всем были понятны и перевода не требовали.
— И возвращались наши удачливые купцы с великой прибылью, и поклонялись огромному священному дубу, делали жертвоприношение хлебом и петухами. И дарили дорогие подарки — сорок сороков черных соболей, сорок бурнастых лисиц, камку белохрущевую, белый шамаханский  шелк, багрецовые сукна, зелен сафьян, скачной жемчуг и яхонты и прочая…
Ишше разные товары, все заморские,
Разные материи были шелковые,
Разны атласы были, бархаты,
Ише находился груз да красно золото,
Находился во грузу да чисто серебро,
Ще ведь было в кораблях каменья драгоценные,
Разны меха были — для зимы то шить на шубы разные!

— Эээх! — протяжно, размашисто, с удовольствием, пропел русский купец, раскинув руки.

Окружающие спутники, с интересом слушавшие и наблюдавшие за ним, заулыбались, ощущая широту и щедрость души этого большого, рыжебородого руса, купца из далеких северных земель.

— Дай Бог вам сил и терпения! К сожалению, одни много трудятся, а другие пользуются благами, — мудро изрек Яаков, вытаскивая толмуд и собираясь уединиться для чтения молитвы. — У нас с малых лет заставляют учиться, изучать грамоту и математику. И когда мы попадаем в другое племя, можем сослужить большую службу.
Он остановился и, решив договорить, спрятал за пазуху книгу.
— Нас нарекли радонитами, знающими дорогу, мы овладеваем всеми языками народов, где бываем. Я, например, знаю арабский, греческий, франкский, испанский, славянский, кыпчакский, латинский. Бывает, что приходится выполнять деликатные заказы богатых особ и правителей. А в иной город не пускают купцов другой веры, кроме нашей! — еврейский торговец тихо вздохнул и, поклонившись, отошел в сторону для чтения молитвы.
Дождавшись, пока Яаков отойдет подальше, Николо произнес:
— Да, пришлось им смириться с потерей своего богатого города Итиля хазарского, очага иудаизма и торговли.
— Вот, еще один вид пошлины! — не унимался Митрей, — Пошлина за веру! У купцов нет иной веры, как доход и выгода! Прости, Господи!
Он перекрестился и продолжил:
— А ведь порой купцам приходится наряжаться в непривычные одежды иноверцев, чтобы пройти на городской рынок.
— А я одел кыпчакскую рубаху и штаны с удовольствием! — Николо продемонстрировал свои широкие кожаные, расшитые орнаментом штаны. — Считаю их очень удобными. И кыпчакская шляпа, согревает в холод, охлаждает голову в жару!
Он поднял над головой белый войлочный колпак с цветной кисточкой наверху.
Хасан смотрел на генуэзца и улыбался — такого кыпчака он еще не видел. Бледное вытянутое лицо, обрамленное завивающимися волосами до плеч, аккуратно стриженная седая бородка, пальцы длинные, как у музыканта.
***

Пройдя через невысокие зеленые холмы и выйдя на просторы степей, караван растянулся на большое расстояние. Степь кое-где переходила в заболоченную местность, и проводникам приходилось выезжать далеко вперед, чтобы указать путь, где можно обойти трясину.
— Господин, воины подняли тревогу! — Темир разбудил задремавшего в седле Салима. — Впереди вооруженные кыпчаки! Их много!
— Возьми с собой воинов, мы отправляемся навстречу. Будь начеку!



23 глава

КЫПЧАКИ

«Герой испытывается в бою,
а мудрый испытывается в жизни»

Тюркская пословица

Салим в сопровождении Темира и воинов выехали навстречу вооруженным всадникам. На холме их поджидала большая группа легкой конницы с высоко поднятыми штандартами, флагами и бунчуками. Это были кыпчакские дозорные. Вели они себя миролюбиво — луки в кочанах, сабли в ножнах. Приблизившись к ним, Салим громко поздоровался, и в знак приветствия поднял над головой кыпчакский бунчук, подаренный ему ханом, во время празднования Новруза. Увидев бунчук, кочевники хором ответили на приветствие. Поднявшись на холм, Салим с Темиром обнаружили огромное войско кыпчаков, заполнившее всю долину.
— Это целая армия! — Темир вгляделся вдаль.
— Это только часть нашей армии, — отозвался один из дозорных и, махнув рукой за горизонт, добавил: — А там стоит еще десять тысяч воинов!
— Куда же вы направляетесь? — Салим обратил внимание, что это не простые кочевники, а подготовленные воины.
— Это вы можете узнать у нашего сотника. 
Дозорный поскакал к ближайшей группе кыпчаков. Салим и Темир последовали за ним.
К ним навстречу выехал крепкий, широкоплечий воин, в красном кафтане и блестящем шлеме, увенчанным рыжим конским хвостом. У сотника было смуглое скуластое лицо, покрытое шрамами. Он бросил на отрарцев строгий взгляд. К его седлу была приторочена железная маска с усами и грозным выражением. Он выслушал дозорного и его взгляд немного потеплел.
— Вы можете без опаски следовать дальше, — произнес он и бросил взгляд на хорезмскую саблю Темира и вооружение его воинов: — Такое оружие я видел у огузов, из пустыни. Достойная сталь!
Салим показал свою саблю сотнику.
— У меня такая же сабля. Если желаете, мы можем совершить обмен с Вами!
Сотник глянул с недоверием на его оружие. Потом вытащил свою широкую изогнутую саблю из ножен, висевшую на левом боку, и показал Салиму:
— Это сабля была во многих битвах, но находится в достойном состоянии! Мне ее ковал самый лучший кузнец нашего кочевья!
Салим, вместе с Темиром осмотрели саблю. Действительно, оружие было великолепное — тонкое лезвие и изящно изогнутым перекрестием, по которому шла гравировка.
— На моем шамшире есть золотая гравировка на персидском. — Салим показал на лезвие своей сабли, шамшира. — Эта надпись означает — «С нами Бог!» Сделал мастер Ассадуло. Лезвие из булатной стали!
Салим чуть наклонил саблю, чтобы был виден естественный узор стали, в виде маленьких извилин и завитушек.
— Это лучшее украшение шамшира! — он провел пальцем по плоскости сабли и показал рукоять, обтянутую черной кожей.
— Эту саблю называют «Львиным когтем»! Она рубит, режет, колит! И сверху, и снизу, и сбоку! — сказал Салим, и решил продемонстрировать трюк, такой же, как показывал персидский лавочник, продавшей ему шамшир в Отраре. Он достал шелковый платок, подбросил его вверх и подставил лезвие сабли. Платок медленно опустился и, коснувшись лезвия, распался на две части.
— Ох, да это же чудо, а не сабля! — не сдержался суровый кочевник.
Окружавшие его кыпчаки от такого зрелища заахали, громко восклицая и хлопая себя по кожаным штанам. Обмен завершился к обоюдному удовольствию.
— Наша армия отправляется на Кавказ, в страну Картли, — рассказывал сотник, закрепляя на поясе шамшир.
— Вы хотите завоевать эту страну? — спросил Темир и посмотрел на грозную армию кыпчаков.
— Мы спешим на помощь к царю Давиду, он попросил помощи у наших вождей. Наши беки долго совещались, спорили, выслушивали старейшин и приняли такое решение. Все это время мы готовили наши луки, стрелы, копья, дротики, точили сабли, мечи и топоры! Чистили доспехи, плели кольчуги, ковали маски и шлемы. Шили кожаные плащи, мастерили пояса для ножен и колчанов. Плели арканы, сети, вырезали щиты. Учили молодых воинов. Тренировались на охоте. Женщины кормили своих сыновей традиционным блюдом жау-журек, придающим храбрость и отвагу в бою. И наконец, совершив жертвоприношение Небесному Тенгри, ударили в походный барабан наши святые отцы! Подняв знамена и бунчуки, мы вышли в путь!
Сотник рукой показал на войско, растянувшееся по широкой степи.
— Пусть сопутствует вам удача и пусть вас не коснется вражеское оружие! Да хранит вас Всевышний! — пожелал Салим воинам.
Они отъехали с Темиром в сторону, уступая дорогу кыпчакам. Стоя на холме, отрарцы наблюдали, как мимо них проходит армия кочевников. Над степью стоял шум от топота тысяч копыт, звона оружия, трепета знамен, грома барабанов. Над всем этим шествием висело большое пыльное облако. Тысячи воинов вели за собой по несколько заводных коней с нагруженными доспехами, оружием, едой, переметными сумками. Они заполнили всю долину до самого горизонта. Возвращаясь к каравану, Салим со спутниками обсуждали вооружение кыпчаков и их разнообразные маски.
— Мы видели кыпчаков в мирное время, на празднике и вот удалось лицезреть их грозный вид! — произнес Салим.
Еще раз оглянувшись на удаляющуюся армию кочевников, он подал сигнал продолжать шествие.
Некоторое время спустя в степи опять наступила тишина, изредка нарушаемая свистом мелких зверьков и шумом крыльев куропаток, испуганно вылетающих из-под кустов. До самого горизонта простиралась равнина. Солнце уже грело по-летнему жарко и путникам приходилось укрываться от зноя накинутыми на головы белыми куски ткани.
Всматриваясь вдаль, Темир обратил внимание на невысокий одинокий курган. На его вершине у покосившегося каменного балбала неподвижно стоял старец в изношенном халате. Приглядевшись, он заметил, что халат на нем был весь в заплатках. По всей одежде были пришиты перья, цветные веревки с кусочками меха и колокольчики. На голове странная войлочная шапка, отороченная мехом белки, по краям висели ракушки каури, а вверху торчал рога барана с привязанными к его концу колокольчиками.
Старик стоял, опираясь на кривой посох из арчи, из его переметной сумки торчал кобыз. Смуглое широкое с многочисленными следами от ран лицо было обветренное и потрескавшееся от ветра и солнца. Он смотрел слезящимися глазами вдаль, за горизонт, туда, куда ушла армия кыпчаков.
Темир подъехал к Салиму и обратил его внимание на незнакомца, стоящего на кургане. Салим, видя, что старик никак не реагирует на караван, решил не беспокоить его.
— Видимо, это кыпчакский шаман, провожающий своих соплеменников в далекую и неизвестную страну. Никто ведь не знает, вернутся ли они, не забудут ли свою родную степь и то, как пахнет степной жусан. Эти мысли читаются на скорбном лице старика и в его печальном взгляде. Может, его сын или внук едет в этом войске, — объяснял Салим столпившимся вокруг него купцам.
Через десять фарсахов караван оказался в долине, между Хазарским и Джентским морями. Степь здесь перемежалась с солончаками и болотцами. Близость к морской соленой воде сказывалась на климате и растительности. Высохшая соль выходила на поверхность земли и губила невысокие кустарники и деревья. Во время ветра соль вместе с пылью поднималась и достигала городов, расположенных на караванных путях, нанося ущерб садам, посевам и животным. Люди как могли противостояли этому.
Проводники из местных племен вели караван между соленых болот и каменистых холмов, издали напоминающих острые купола минаретов. Несмотря на суровый климат, животный мир приспособился к этим условиям, и путники встречали здесь горных козлов и баранов, с завитыми рогами и длиной белой бородой, прыгающих между камней. Иногда ярким пятном мелькала рыжая лисица. По вечерам в темноте сверкали глаза каракала , пугая лошадей и мулов.
Некоторые азартные путешественники из каравана желали устроить охоту на гепардов и леопардов, чьи красивые пятнистые шкуры ценились на городских рынках. Они же заметили на мелких водоемах невероятно красивых розовых птиц с изогнутыми клювами, чьи перья украшали дворцы султанов. Салим не позволял удаляться от стоянки надолго, и охотникам только и оставалось любоваться грациозными, изящными, хищными зверями и птицами на расстоянии.
 — Мы отважно защищались и храбро бились! — услышал на привале Салим, обходя вечерние костры своих спутников.
Он пригляделся и увидел нового погонщика, жестикулирующего руками перед собравшимися погонщиками и караванщиками. Ахриман демонстрировал свои шрамы и почесывал отрезанное ухо, рассказывая о своих приключениях.
— Наш согдийский караван попал в засаду! Разбойников было много, они окружили нас, осыпали стрелами! Одна из них попала мне в ухо. И в ноге есть рана, отчего я хромаю.
Добродушные зрители сочувственно охали и восхищались мужеством своего нового товарища. Хасан, видимо затеявший этот разговор по поручению Салима, недоверчиво поглядывал на разговорчивого Ахримана.
— А шрамы от ремней я получил от своих неблагодарных хозяев, отплативших подобным образом на мое требование справедливой оплаты за работу! — опережая вопрос, поспешил объяснить Ахриман, оглядываясь на Хасана.
«Складно рассказывает, посмотрим на дальнейшее поведение», — подумал Салим, проходя дальше к костру иноземных гостей.
***

В небе парили беркуты, сапсаны и степные орлы. Грифы и стервятники сопровождали растянувшийся караван, ожидая, что, возможно, им достанется труп павшего в пути животного. Караван шел по огромному плато, окруженному со всех сторон известковыми горами. Долина была похожа на дно высохшего моря. Это ощущение усиливалось видом волнообразной земли, словно гигантские волны несли потоки песка на юг.
— Господин, смотрите, из песка торчат чьи-то зубы! — крикнул Хасан.
 Действительно, из песка торчала огромная челюсть неведомого животного.
— Это же челюсти акулы! — воскликнул Николо, приблизившись, он дотронулся до острых клыков. — Да, да, я видел не раз это опасное морское чудище!
— Удивительно, как они здесь оказались? — Митрей тоже подошел, покачивая головой.
— Это было дно моря! — Яаков со знанием дела указал на многочисленные ракушки, окаменелости и скелеты больших рыб. — И Бог увел отсюда воду, чтобы дать больше земного пространства людям!
— Ох, а это что за диковинка? — Хасан взял в руки шарообразную окаменелость с шипами.
— Это морской еж! Мы едим их у себя на родине, — Николо взял один каменный шарик. — Вкусно! И еще у них икра бывает, это блюдо для любителей!
Продолжая путь, караван очутился в необычайной долине, усыпанной каменными шарами, величиной с быка или верблюда. Шары были рассыпаны повсюду, будто гиганты играли ими в поло.
— Чудны дела твои, Господи! — Митрей снял шапку, перекрестился и поднял глаза к небу.
Салим, проезжая мимо одного из шаров, провел рукой по нему. Он был абсолютно гладкий, будто отшлифованный. Некоторые шары были светлого оттенка и издали походили на сваренные яйца, с очищенной скорлупой.
— Это же какая птица снесла такое яйцо?! — шутя, воскликнул Митрей.
— И даже порезали их гигантским ножом! — поддержал шутку Яаков, показывая на расколотый шар, будто аккуратно разрезанный пополам.
Внутри шара виднелось ядро, гладкое и блестящее.
— Давайте быстрее покинем это место! — Хасану казалось, что шары сейчас покатятся и раздавят их.
На выходе из загадочной долины они увидели пещеры в меловых скалах, вырубленные неизвестными племенами.
— Вот и жилище жителей этого странного места. — Яаков щурил глаза, всматриваясь в темноту пещер. Хасану стало еще более неуютно, и он прятался за спины Темира и воинов. Долина заканчивалась высокими белыми горами, с вертикальными вершинами, издали похожими на замки с башнями. Белый цвет камня отражался от солнца и слепил глаза путников. Караванная дорога шла вдоль необычных каменных оградок высотой в несколько локтей.
— Это загоны для куланов и джейранов, — пояснил проводник. — Когда охотники окружают большое стадо, они гонят их сюда, чтобы подстрелить как можно больше дичи.
Озираясь по сторонам, путешественники удалялись в сторону появившегося на горизонте зеленного оазиса. На привале все вели себя тихо, разговаривали вполголоса, будто боясь потревожить духов долины. Лишенная растительности большая влажная местность была высохшим озером с трещинами, воронками и колодцами с пресной водой. Однако, несмотря на жаркий день, на дне котловины было сыро и стоял болотный запах. Из трещин и воронок шел еле заметный пар, будто под землей кипела вода.
— Будьте осторожны! — Салим стоял рядом с одной из воронок. — Тут можно провалиться под землю. 
Ему показалось, что его голос эхом прозвучал в ответ из глубины.
— Лучше здесь не ночевать. — Осторожный Яаков осматривался вокруг, пряча руки в длинных рукавах.
— Но вода чистая и вкусная! — Митрей не понимал страхов своих спутников.
Проводник что-то шептал Салиму, испуганно показывая на поднимающийся пар из-под земли. Салим согласился с ним и вскоре караван продолжил путь, уходя прочь от пугающего странного места.
Вслед уходящему каравану солнце бросало последние лучи, тени от оранжево-белых скал причудливо тянулись до красного горизонта. И только одинокий орел парил над засыпающей долиной, словно небесный страж следил за покоем и тишиной на земле.


 

24 глава

ЖАЖДА В ПУСТЫНЕ

«Муки жажды — это значительная часть ада»

Арабская поговорка

— Уважаемый Николо, в чем причина распрей с вашими единоверцами и соплеменниками? — расспрашивал генуэзца Митрей, вытягивая затекшие ноги и устраиваясь поудобнее для неспешной беседы. — Вот, недавно в Булгаре, я общался с купцом из Венеции, кажется, Доминико зовут. Разговорчивый малый оказался. Все что-то записывал и чертил.
— А что он про нас сказал? — откликнулся неохотно Николо.
— Ругал он ваших братьев генуэзцев, мол, торговать мешаете.
— Это мы мешаем?! Ох, продажные, корыстные и алчные люди! — возмутился Николо. — Их коварство не знает границ! Они за блеск золотых монет честь и душу продадут!
— Даже так?! — оживился Митрей.
— Эти венецианцы не раз участвовали в аферах и кровавых затеях! Всюду норовили взять прибыль, устраняя конкурентов!
Генуэзец сердито ломал сухие ветки для костра.
— Этот Доминико сказывал, что хочет составить карту торговых путей и городов вокруг Хазарского моря.
— Что?! Вот что надумал! — Николо грозно посмотрел на Митрея. — И как это он намеревается сделать?
— Ну, ходит и расспрашивает всех, собирает сведения, платит щедро. Я, грешным делом, подумал тогда: а не шпион ли он?
— Этот может быть так. Потом будет продавать свою карту всем, кто заплатит.
Николо придвинулся ближе к костру. По ночам в пустыне становилось прохладнее. Через паузу, Николо произнёс с гордостью:
— Наш славный город Генуя отправляет своих достойных и предприимчивых мужей налаживать деловые связи для взаимовыгодной торговли.
Перебиравший четки Яаков, резко повернул голову в сторону Николо, и, словно хотел что-то сказать, возразить, но передумав, опять опустил потухшие глаза на горящий костер.
— Почему же не помогать своим единоверцам? — тихо сказал Митрей, но вспомнив, как с ним обошлись в Новгороде местные купцы, осекся.
Только за то, что он был из Суздаля, с него взяли пошлину больше, чем с местных торговцев.
— Ничего, вот наберем силу, подкопим средств, построим большие галеры, обучим своих кондотьеров , — вполголоса цедил на латинском генуэзский купец, словно разговаривая сам с собой.
 Наступила тишина. Было слышно, как потрескивают тлеющие угли в костре и порхают ночные бабочки. Купцы сидели молча, размышляя каждый о своем. В эту ночь, словно предчувствуя неладное, Салим долго ворочался, прислушивался к ночным звукам, сопению верблюдов и тихому, глухому топоту копыт сонных лошадей.
— Господин, хозяин, беда!
Громкий возглас Хасана разорвал утреннюю тишину, вырвав Салима из беспокойного сна.
— Кто-то порезал все наши коржыны, бурдюки и сосуды с водой! Все наши запасы воды утекли в землю!
Увидев переполох на привале каравана, Салим призвал проводника:
— Какое расстояние до ближайших колодцев?
— Один переход! — ответил обеспокоенный проводник.
Не задерживаясь, караван тут же выступил в путь. В дороге выяснилось, что один из погонщиков сбежал. Из-за небывалой жары запасы воды быстро уменьшались. Вскоре почти все коржуны, сосуды и бурдюки оказались пустыми. В ближайшем колодце вода оказалась соленой. Следующий колодец также не порадовал путников. Воду из него невозможно было пить, видимо беглый вероломный погонщик бросил туда разложившееся тело издохшего животного. Проводники были в замешательстве, скакали впереди с бледными лицами и испуганно смотрели вдаль. В караване началась лёгкая паника.
— Экономьте воду! Не давайте животным! — громко командовал Салим, объезжая караван.
— Этот новый погонщик исчез, прихватив с собой гнедого с полным коржыном товара, — доложил Хасан и, от отчаяния схватившись за голову, запричитал: — Ахриман! Шайтан! Порождение иблиса! Не зря тебе дали это имя! Я видел, как этот двуличный погонщик совал свой грязный нос в тюки, задавал подозрительные вопросы слугам! О, Аллах, почему я не оказался бдительнее?! Я должен был оградить наш караван от коварных проходимцев!
Салим ничего не сказал своему помощнику, не успокаивал, но и не обвинял его. Ведь в конце концов это он принял этого проходимца в караван. Известно же, что воров, мошенников и обманщиков метят. Ставят клеймо, отрезают кончик уха или пальца, наносят увечье и таким образом дают другим знать, что это за человек.
Следующие несколько фарсахов они преодолевали с надеждой, что найдут воду. Один проводник умчался вперед и скрылся за песчаными дюнами. Ожидание было мучительным. Пустые, высохшие кожаные сосуды и тыквянки болтались и гремели, нервируя ослабевших путников.
— Мы должны вместе помолиться! — сухими потрескавшимися губами произнес Яаков.
Ехавший рядом Салим услышал его, но еще надеялся на добрую весть от проводника. Караван медленно приближался к высохшему руслу реки, где люди надеялись утолить жажду. Но по унылому и сгорбленному силуэту проводника люди поняли, что и здесь нет воды.
— О, Аллах, спаси нас от гибели! — громко выкрикнул Хасан.
— Собери всех для молитвы! — одернул его Салим.
Сделав вынужденный привал, путники молча сошли с коней и встали на общую молитву. Мусульмане, христиане, католики, иудеи, язычники дружно совершали молитву, хором повторяя слова, обращенные к Богу. Угроза мучительной смерти от жажды сплотила путешественников, и никто не думал в этот момент о религиозных различиях.
— Собрать у всех оставшуюся воду и отдать лекарю! — жестко обратился к собравшимся Салим, держа руку на рукоятке сабли. — Стража будет проверять и охранять воду!
— Будем всем поровну давать, не взирая на сословие! — сказал Салим
В глазах Яакова и Митрея он увидел молчаливое согласие и поддержку. Купцы давали указания своим людям. Это решение облегчило на время тяжелое положение каравана, и они продолжили путь к следующему колодцу. У Салима стучало в висках, глаза закрывались от яркого солнца. В закрытых зрачках прыгали, вертелись, скакали радужные, резкие, режущие, кричащие цвета. Горячий воздух проникал через сухие, вспухшие губы, сердце то замедляло, то убыстряло свой ход. Все мысли вертелись только вокруг одного желания — утолить жажду.
— Наша смерть не будет быстрой и легкой. Она будет мучительной, в беспрерывном кошмаре. Некоторые люди будут разгрызать свои сосуды, чтобы как-то утолить жажду. И начнутся видения, сумасшествия, безумия, — тихо и спокойно, словно в бреду, бормотал Николо.
Словно в подтверждение его слов, кто-то отчаянно и возбужденно крикнул:
— Вижу! Вижу! Там! Большой дворец! Пальмы! Там точно есть вода!
И резко замолчал. Его остановил Темир, получивший приказ от Салима пресекать панику.
— Нет, это минареты! Я вижу минареты! Аллах сжалился над нами! — истерично и исступленно запричитал другой в конце каравана.
Несколько лошадей и мулов, со вздутыми животами, остались лежать на дороге. У проводника уже не было сил скакать вперед, и Салим решил не отпускать никого от каравана, и вместе прибыть к очередному колодцу. Последний отрезок пути был самым тяжелым и мучительным. Казалось, эта дорога не кончится никогда! Животные и люди еле шли, качаясь в стороны, шествие растянулось и Салим уже не мог возвращаться в конец и подгонять отстающих. Над пустыней опускалась ночь, и в сумерках уже невозможно было различить человеческие фигуры. Впереди идущий Темир достиг каменной ограды, и, встав на колени, закинул в темноту колодца кожаный кюнек. Услышав всплеск воды, он закричал, собрав последние силы:
— Вода! Есть вода!
Достав из колодца воду, он с жадностью прильнул к сосуду.
— Не пей сразу много! Ты погибнешь! — крикнул подоспевший Салим, удерживая Темира.
Стражники обступили колодец, и, не давая людям разом наброситься на воду, наливали понемногу в протянутые сосуды. В ночной темноте у колодца воцарилась радостная суматоха. Хасан из последних сил догадался развести костер, пока другие утоляли жажду. Изнемогая, он остался лежать рядом. Его усадили и поднесли воды…


25глава

ХОРЕЗМИЙСКИЙ РЫНОК

 «Увиденное не сравнится с услышанным»

арабская поговорка


Отрарский караван прибыл в Хорезмийский оазис в дни празднования окончания поста. На городских стенах Гурганджа музыканты играли на сурнаях , глашатаи кричали: «Ид мубарак!»
Всех приглашали на праздничное угощение.
Разместив караван в пригороде на постоялом дворе, окруженном прохладным водоемом, Салим в присутствии своих спутников, совершил обряд жертвоприношения. Раздав пожертвования слугам и караванщикам, купцы направились в город.
— Какое же прекрасное зрелище! — восхищался Митрей кружащимися людьми в танце на небольшой уличной площади.
Под звуки бубнов, дутаров, чангов, карнаев горожане танцевали и пели, собирая вокруг себя зрителей.
— Да пребудет над благословенным Гурганджем мир, достаток и согласие! — проговорил Яаков, оглядываясь вокруг с доброй улыбкой.
— Как сказано в Коране — правоверные, находящиеся в трудной дороге, освобождаются от поста, — пояснил Салим своим спутникам. — Но, мы можем держать пост в любое другое время.
Они проследовали через ворота Мансура, и, пробираясь сквозь шумную веселящую толпу, направились к рыночной площади. В праздничные дни рынок был оживленным.
— Вот этот рынок, о котором я много слышал. О нем и его купцах ходят легенды! — Николо осматривал лавки цепким взглядом.
— Я везде встречал этих предприимчивых торговцев. — Яаков старался не отставать от спутников. — Говорят, даже в далекой стране Чин они владеют лавками.
— Да, вы совершенно правы, они очень деловые и хваткие. До недавнего времени вся торговля, в Мавераннахре, была у них в руках, — согласился Салим.
Он посторонился, пропуская огромную телегу.
— Посмотрите, над лавками построены комнаты для торговцев. Это очень удобно, не надо надолго отлучаться от товара и прямо здесь же можно отдохнуть.
Митрей показал на большое здание из кирпича. Действительно, над лавочками, продающими керамическую посуду, нависали жилые комнаты с балконами.
Некоторые балконы, завешанные прозрачными занавесями, подпирались колонами, вырезанными из карагача и покрытыми филигранной резьбой. Мимо пронесли большой поднос с горячими тонкими лепешками, обдав гостей ароматом свежеиспеченного хлеба.
— Эти знаменитые хорезмийские лепешки могут очень долго храниться, — рассказывал Салим, уловив взгляд купцов. — Лучше именно их взять с собой в дорогу.
Их внимание привлек шумный торг в лавке, где продавали одежду.
— Ты самый лучший торговец! У тебя самый лучший товар! Самая красивая ткань! — персидский купец, цокая, громко расхваливал продавца. — Я нигде не видел такую удобную и прочную одежду!
Зеваки обступили лавку. Будучи опытными купцами, Николо и Яаков снисходительно наблюдали за сценой. Митрей, поверив хвалебным словам, стал щупать ткани и цветные халаты.
— Хасан, наблюдай, что будет дальше! — шепнул Салим своему помощнику.
— Слава о твоем товаре дойдет до моего благочестивого города Исфахана! Ты гордость Хорезма! Жемчужина торговли! — перс взял под локоть покрасневшего от похвалы лавочника и вкрадчиво добавил: — Теперь, после таких восхвалений, ты должен уступить мне по пятьдесят фалсов с каждого.
Не дав опомниться лавочнику, перс взял его за правую руку, а другой поднес перо, чтобы подписать сделку. Лавочник обреченно сел и поставил подпись.
— Это кто сказал, что хорезмийцы самые хваткие?! — смеясь спросил Митрей.
— От таких сладких речей и такого напора мало кто устоит! — Яаков понимающе смотрел на продавца одеждой.
Гуляющих заморских купцов всячески заманивали в свои лавки продавцы, настойчиво предлагая товар, расхваливая его достоинства и буквально не давая проходу. После одной из таких попыток схватить за рукав и затащить к прилавку, Митрей не выдержал и, рассмеявшись, крикнул среди базарного шума:
— Ох, да что это за приставалы! Надо бы поступить с ними как мой новгородский товарищ!
— А что же он сделал? — спросил Салим.
— Этот новгородский богач любил каждый день прогуливаться вдоль меховых рядов, — рассказывал Митрей, остановившись в тени старой чинары. — К нему постоянно приставали зазывалы, убеждая, что у них лучшие меха. Они схватили его за руку и насильно втащили в свою лавку. Так вот, он решил проучить лавочника. «Ну, — сказал он, — показывайте, что у вас есть хорошего?» Лавочник натащил ему енотовых и медвежьих мехов. Новгородский купец развертывал, разглядывал их: —«Хороши, хороши, а нет ли лучше?» Конечно, есть, отвечал продавец, и притащил еще. «Хороши и эти, да нет ли еще получше?» — «Извольте, извольте!» Разостлали перед ним еще несколько мехов, перерыв всю лавку и устроив настоящий бедлам. «Ну, благодарствую, — сказал наконец купец, — вижу у вас много прекрасных вещей. Прощайте!» Как, Уважаемый, разве Вам не угодно купить? «Нет, мне ничего не надо, я просто здесь хожу ради интереса, а вы насильно затащили меня в вашу лавку» Не успел он выйти, как другой лавочник подхватил его под руки: «У нас самые лучшие, пожалуйста!». Он втащил его в свою меховую лавку. Новгородец таким же образом перерыл весь их товар, похвалил, поблагодарил и вышел. Уже другие, видя это, перешептывались между собой, улыбаясь, давали ему свободный проход. С тех пор его знают все лавочники рынка, не пристают и только, весело улыбаясь, учтиво раскланиваются.
— Вот это купец! Задал им взбучку! Будут теперь знать, как приставать! — весело произнес Хасан.
Они последовали дальше, проходя мимо рядов, где продавали всевозможные светильники: медные, серебряные, стеклянные, кованные, керамические, соляные. Раскрашенные во все цвета радуги и ярко светящиеся, они придавали торговому ряду праздничный и волшебный вид. Посудные лавки поразили гостей разнообразием видов и способов изготовления изделий. Купцы разбрелись в разные стороны, рассматривая и прицениваясь к товару. Генуэзец увидел, как белые чашки с синей росписью горой возвышались над прилавком. Николо видел подобный товар у себя в Генуе, и он стоил дорого! Этот же, местного производства, был не хуже по качеству, и цена его была доступна. Генуэзец прислушивался к звону посуды, мысленно подсчитывая прибыль.
Митрея восхитили большие кумы, кувшины для вина, зерна и муки, масла.
— Это же отличные кувшины! Я смогу наполнить их вином и всяким добром! — Он гладил шершавые и теплые бока понравившегося ему кума, на котором стояло клеймо мастера.
Яаков держал в руке зеленоватый стеклянный сосуд, смотрел через него на солнце, щурясь и улыбаясь, повторял:
— Очень чистое стекло, прозрачное! Великолепно!
Салим с Хасаном, наблюдая за купцами, обсуждая, какой товар еще сможет поместиться у них в тюках.
— А, может, какую-то часть товара из Булгара продадим здесь? — спросил Хасан.
Салим не ответил, размышляя над предложением своего помощника.
— Самая лучшая торговля — это торговля батистом! — сказал Яаков, подходя к Салиму. — Много знатных и богатых желают купить эту ткань за любые деньги. Занимает мало места в клади, а приносит много прибыли.
— А лучшее ремесло — обработка кораллов, — вставил Николо. — Природа сама постаралась создать его, надо только почистить, подкрасить, подрезать мягкий товар. А стоит он тоже немало.
— Да, товар для царей, султанов, вельмож выгодно возить, — вкрадчиво продолжил Яаков. — Драгоценности, дорогие сосуды, великолепные ткани приносят большую прибыль. Но и риск большой. Можно потерять не только деньги, но и голову. Он обернулся, ища глазами ссудную лавку: — Интересно, как обстоит здесь дела с денежными ссудами? Дают ли под честное слово заем? Менял я видел.
— Не знаю, возможно не приветствуется ростовщичество, но честное слово и репутация купца здесь очень ценятся! — ответил Салим и пригласил спутников в чайхану.
Там им подали щербет, напитки, жареных цыплят, овощи, халву и лепешки.
— Расскажу случай, произошедший с одним купцом, — Салим обвел взглядом торговцев и продолжил: — Один добропорядочный купец из Бухары отправился в город Нишапур. Его караван задержался в дороге, и он остановился ждать его в караван-сарае. Встретив земляка и не имея достаточно денег для проживания, он обратился к нему с просьбой одолжить небольшую сумму до прибытия каравана. Когда тот отказал ему, усомнившись в платежеспособности, да еще и рассказал о своем сомнении хозяину постоялого двора, купец, сгорая от стыда, пошел и повесился. Его убили недоверие и сомнения в его честности…
— Да, печально, — задумчиво сказал Николо. — Наши купцы обязательно затребуют залог. Если нет имущества — оставь человека, которого при нарушении договора могут отдать в рабство.
До самого вечера купцы осматривали торговые улицы и активно обсуждали выгоду от продажи и обмена товаров. В следующие дни они уже самостоятельно посещали рынки Гурганджа. Первые впечатления они уже пережили и теперь мало чему удивлялись. Купцы были заняты торговыми делами, в которых расчет и выгода были лучшими советчиками.
Николо хотел направиться дальше на юг, увидеть Хиву и Самарканд. О рынках этих городов он был наслышан и планировал закупиться товаром там. Генуэзский купец всю дорогу пытался учить согдийский, арабский и караханидский языки, чтобы лучше понимать торговцев Мавераннахра. Яаков же решил остаться в Гургандже, ближе изучить местные традиции и найти своих соплеменников. У него получалось договариваться с хорезмийцами, и он был уверен, что здесь он сможет основать рынок займа денег. На возражения Салима о запрете мусульманам дачи денег в рост, он улыбался и уклончиво ответил:
— Мы никоим образом не нарушим запретное, можно найти решение при желании обеих сторон.
Митрей был впечатлен рассказами индийского факира о его чудесной и волшебной стране и теперь он мечтал добраться до Пенджаба и Герата. Особенно его манила возможность дешево купить индийские пряности, кораллы и красители.
Салим решил продать часть рыбьего клея из Булгара и купить хорезмийскую парчу. Эта прекрасная золототканая материя из шелка всегда пользовалась спросом у придворных швей. В сопровождении Хасана он обходил лавки купцов, предлагавших эту дорогую ткань. Они остановились у богато задрапированного входа в лавку. Перед их взорами свисали, поблескивая на солнце, переливающиеся тяжелые ткани. По бокам дверей колыхались легкие шелковые покрывала, расшитые узорами и райскими сценами. На полках и столах лежали рулоны парчи, создавая великолепное и дивное зрелище. Золотые и серебряные нити, вплетенные в разноцветную ткань, сверкали и искрились. От обилия выбора разбегались глаза. Оранжевые, желтые, зеленные, голубые, красные, белые шелка были разукрашены изящными и изысканными орнаментами.
— Да, эта же материя только для султанов и падишахов! — Хасан смотрел, затаив дыхание.
— Эту роскошную ткань мы возьмем для подношения нашему правителю и его женам! — сказал Салим, помня, что ему предстоит визит в цитадель правителя Отрара.
Сторговавшись за приемлемую цену, Салим отправил Хасана с товаром в караван-сарай, решив осмотреть цитадель Гурганджа. Пробираясь через базарную толчею и разноголосую толпу, он заметил двух перешептывающихся мальчишек, видимо, что-то задумавших в отношении хорезмийца, продающего ранние овощи.
Скупавший за бесценок овощи у трудяг в поле, толстый, облаченный в цветистый халат, лавочник с жирными, блестящими губами, прогнал детей, искавших заработок. Отрарский купец заметил, как мальчишки подкрались к груженому ослу торговца, привязанному веревкой к шесту, поддерживающему палатку, и, хитро улыбаясь и оглядываясь по сторонам, подложили что-то под хвост понуро стоявшему ослику.
Салим смекнул, что эти сорванцы подложили под хвост осла жантак, верблюжью колючку. Почуяв неладное, ослик махнул хвостом, отчего колючки впились в задницу ушастого бедолаги. От боли трудяга-ослик рванулся, заревел, забрыкался и изо всех сил рванул веревку. Шест дрогнул и сломался, обрушив пыльную палатку на прилавок и голову жадного лавочника. Ветхая ткань, оборвавшись, накрыла торговца и находившихся рядом людей. Шум, крики проклятий, ругань из-под завала и смех собравшихся зевак царили вокруг, внеся оживление в скучную, деловую атмосферу рынка.
Мальчишки весело наблюдали за этим, заливаясь мстительным смехом, и поддавали тумаков ногами по толстому заду запутавшегося, неповоротливого лавочника, еще более развлекая собравшихся. Рыночное развлечение еще больше развеселило окружающих, когда ослик, испугавшийся шума, бросился бежать, потащив за собой палатку.
— Люди добрые, держите моего осла! — закричал лавочник.
Облепленный грязью, смешанной с мякотью раздавленных овощей, он пытаясь собрать уцелевшие вещи, посылая проклятия.
Груженый осел, запутавшись в тесных рядах, остановился. Он терся, виляя хвостом, о стволы деревьев и пытался удалить колючки. Салим увидев, что мальчиков уже и след простыл, покачал головой и вспомнил поговорку, что на рынке от скупого пользы как от гнилой воды.
Он направился в сторону цитадели, где крепкие и высокие стены окружали белоснежный дворец правителя. Среди цветущего сада возвышались пирамидальные купола и башни, а у резных ворот стояла грозная стража, вооруженная до зубов.
— Да, не каждому смертному удается проникнуть во дворец.
Мягкий голос отвлек Салима от размышлений. Он обернулся и увидел приземистого старика в белом шерстяном халате. Тот улыбался, показывая редкие зубы, и поглаживал длинную седую бороду.
— Я совсем не горю желанием войти внутрь, — ответил Салим спокойно. — Я достаточно повидал в своей жизни дворцов и не хотел бы жить там постоянно.
— Соглашусь с Вами, жизнь во дворце сложная и служба нелегкая. Вы, я вижу, гость в нашем городе? — добродушно спросил старик, осматривая его.
— Да, я купец из Отрара, возвращаюсь на родину.
— Ох, вы купец? Всегда любил слушать рассказы купцов о дальних странах! — Старик покачал головой. — А сам я дальше Хивы не выезжал.
— Вы работали во дворце? — Салим кивнул в сторону цитадели.
— Да, несколько лет. Вычислял по звездам, предсказывал, разгадывал сны. А еще служил «хранителем традиций».
— Древних хорезмийских традиций? — переспросил Салим, догадавшись, что перед ним зороастриец.
— Совершенно верно. Еще многие горожане чтут веру предков. Люди приходят ко мне, просят: «Расскажи, Араш, научи нас, объясни…»
Старик тихо рассмеялся.
— Ну как им отказать? Приходилось и приезжим помогать. Направлял по пути истины, открывал книги знаний, показывал дороги благополучия. У меня много возможностей. — Араш посмотрел в глаза Салиму.
Отрарец молча слушал, наблюдая, как в ворота въехала повозка с плетенными корзинами.
— Устраивал людей служить во дворце, но не все были мне благодарны, — вздохнул старик, что-то вспоминая. — Вы сказали, что родом из Отрара? Если встретите вашего земляка, странствующего ученого и поэта, знатока каллиграфии Абдулла, передайте ему привет от меня!
— Абдулла?! Он был здесь? — Салим рад был услышать знакомое имя.
— Вы его знаете? —  Араш оживился.
— Да, немного, совсем немного.
— О, умный, сообразительный и талантливый молодой тюрок! —Араш кивал седой головой, в тюрбане.
— Да, очень сообразительный, — поддержал Салим, улыбаясь.
— Я его устроил во дворец, — Араш кивнул в сторону цитадели. — Он был придворным поэтом, служил верно, но потом куда-то пропал. Ничего не знаю о его дальнейшей судьбе.
— Пропал? Да, это он может, — тихо промолвил Салим, вспомнив, как его несостоявшийся спутник сбежал из каравана.
— Так это не первый раз? — Араш удивленно поднял белые брови.
— Наверное такая судьба у него, появляться где-то и пропадать, — тихо сказал Салим, махнув рукой, не желая продолжать разговор.
— Да, да, верно, судьба… скиталец, — согласился старик.
Салим возвращался в караван-сарай под вечер, думая о бродячем поэте Абдулле и их пересекающихся жизненных путях.

26 глава

ДЖЕНТ — ОТРАР

«Кто знания щитом себя вооружил,
Тот в шуме бытия не знает треволнения,
Учись и познавай! В превратностях судьбы
Познания твои — одно твое спасенье!»

Насир Хосров

Вечером, перед прощанием, Салим устроил для своих спутников ужин в караван-сарае. Они долго беседовали, вспоминая свои приключения, давали друг другу наставления и обменивались подарками.
На рассвете отрарский караван вышел через восточные ворота в сторону Джента. Дорога в десять фарсахов пролегала через пустыню, лежащую между реками Сейхун и Джейхун. Несмотря на близость рек, пустыня выглядела безжизненной, лишь колодцы вдоль дороги оживляли ее унылый пейзаж. Жители поселков, как могли, осваивали землю, проводя каналы на свои посевы.
И каково же было удивление путников, когда через семь фарсахов они увидели цветущий оазис посреди высохшей земли. Его яркая зелень и высокие деревья виднелись издалека и походили на мираж.
— Чудны дела твои, Господи! — воскликнул Хасан, пришпорив коня.
— Да, Аллах помогает тем, кто упорно трудится и вопреки обстоятельствам возделывает землю и получает хороший результат! — сказал Салим, оглянувшись на своих спутников.
Караван остановился у колодца, под тенистыми турангами. Жители оазиса были заняты своими участками, на которых росли просо, рис, рожь и различные овощи. Смотритель колодца гостеприимно пригласил Салима отведать угощение.
— Мы всегда рады гостям!
— Благодарю, уважаемый! Мы не ожидали увидеть такой рай среди песков! Как он появился? — спросил Салим.
В селение были невысокие дома из сырцового кирпича, покрытые смесью камыша и глины. Посреди оазиса высилось строение, служащее одновременно смотровой башней и минаретом.
— Здесь похоронен святой суфий из нашего рода, и люди решили поселиться рядом, чтобы молиться за его покой, не допустить запустения. Так появился наш поселок. Здесь живут исключительно трудолюбивые, праведные и стойкие духом люди! — гордо рассказывал смотритель.
Немного отдохнув, караван отправился дальше по пустынной дороге, мимо песчаных невысоких холмов, поросших густыми зарослями саксаула. Иногда, поднимая густые облака пыли, дорогу пересекали тучные стада сайгаков. Яркими желтыми и оранжевыми пятнами на красноватом песке виднелись тюльпаны, внося разнообразие в суровый пейзаж.
По мере приближения каравана к городским окрестностям Джента, появлялись стада овец и лошадей кочевников. Близость реки и города угадывалась по оживлению на дорогах. Всюду сновали телеги с товарами. Из окрестных рабатов ехали ремесленники, везущие свои изделия на местный рынок.
Наконец, на вечернем горизонте появились башенки и зубчатые стены. Город Джент раскинулся вдоль небольшого притока Сейхуна, на границе владений кыпчаков, огузов и хорезмских султанов. Это выгодное положение благотворно влияло на торговое, культурное и духовное развитие Джента. Горожане говорили на разных языках, исповедовали зороастризм, несторианство, ислам и тенгрианство. Город населяли тюрки, почитавшие Аллаха, но были кварталы христиан, иудеев и уйгуров, исповедовавших буддизм.
Отрарский караван подошел к городу уже на закате. Ворота оказались закрыты. Салим приказал расположиться у городских стен. Слуги разбивали палатки, погонщики поили скот и укладывали верблюдов. Люди готовились к отдыху. За ночь к городским стенам съехались многочисленные ремесленники и кочевники с передвижными юртами, установленных на высоких телегах. Утром Салим увидел вокруг городских ворот целое селение. Над ним стоял дым от костров, шум голосов, лай собак, ржание и рев животных.
— Этот торговый квартал исчезнет после базарного дня, — с сожалением промолвил Хасан, осматривая растянувшееся кочевье.
Их караван посетили смотритель рынка и налоговый сборщик. Разузнав о товарах каравана и назвав пошлины, они удалились за стены города. Салим не намеревался торговать здесь, так как из-за близости к Хорезму товары были дешевы и поэтому он решил посетить город налегке. Войдя с Хасаном в город через ворота Медины, они оказались среди зеленого сада, разбитого рядом с постоялым двором. Среди плодовых деревьев дети играли в тэбук, ловко подбрасывая ногой кожаный мешочек с песком.
— Эх, сейчас поиграть бы с ними, — мечтательно проговорил Хасан, задержав взгляд на детях. — Я часто выигрывал на нашей улице!
— Ну, это было давно, сейчас ты уже не такой прыткий, — рассмеялся Салим. — Смотри, как они резво играют!
К ним подбежал мальчик в свободных штанах на кыпчакский манер, неся кумган и чуреки, завернутые в белую ткань.
— Меня послал отец, — он повернул голову в огузской цветной тюбетейке, указывая на вход в постоялый двор. — Велел угостить путников с дальней дороги!
Сполоснув руки и взяв лепешку, Салим с Хасаном поблагодарили смуглого мальчугана, которому не терпелось вернуться к игре.
— А как пройти на рынок? — спросил Салим, оглядываясь по сторонам.
— Там, где много народу! — мальчик указал на оживленную улицу и побежал играть.
Путники шли по широкой улице мимо высоких, глиняных дувалов, скрывающих низкие дома и дворики с садами. Вся улица была запружена народом, торопящихся купить, обменять, продать товар. Рынок Джента располагался на площади, примыкающей к шахристиану. Торговые лавки тянулись рядами, создавая ровные линии, а в наиболее узких местах они были перекрыты навесами из камыша. Всюду сновали водоносы в белах колпаках с бронзовыми кувшинами на своих спинах. Они носили воду по узким переулкам, куда вьючное животное не могло вместиться.
В начале рынка посетителей встречал асхана-базар, полный всяких съестных товаров, манящий вкусными запахами и привлекательным видом горячих, жареных и вареных мясных блюд, сладких пирожков из теста, запеченных фруктов и овощей. Глаза разбегались от обилия аппетитных, пряных и сочных кебабов, хошанов, копченых и вяленых колбас, фаршированных печенью кавурдаков.
Далее следовали посудные, медные, хлопковые и обувные ряды. В некоторых гончарных лавках изготовляли посуду, прямо на глазах у посетителей, нанося надписи по желанию заказчика. Популярны были пожелания «приятного аппетита», «счастливого и удачного дня», «здоровья», суры из Корана, имена покупателей, выполненные арабской вязью, мудрые изречения, слова-назидания, благословения, завуалированные, скрытные любовные послания.
Наблюдательный Салим увидел, как рядом с гончаром остановился старый погонщик в черной лохматой овечьей шапке с рыжей крашеной бородой. У него на руках лежал месячный ягненок. Он предлагал гончару обменять его на товар. Горшечник, не отвлекаясь от гончарного круга, торговался, указывая на готовую посуду, покрытую глазурью. Оба держались с достоинством, понимая друг друга по жестам.
Разноцветием и блеском шелковых, парчовых и атласных тканей встретили путников ряды дорогих тканей. Бойкие торговцы раскрывали перед покупателями свои легкие воздушные полотна, переливающиеся на солнце и развевающиеся на ветру. Расшитые золотом и серебром, тяжелые ткани, красиво драпированные, лежали на прилавках, придавая торжественности и величия. Словно охраняя это богатство, далее шли ряды оружия, доспехов, предметов воинского назначения. Здесь самыми популярными были кыпчакские луки и седла, слава о которых разошлась далеко за пределы Дешт-и Кыпчака.
— Луки кыпчакского мастера из Сыганака принесли нам удачу и хорошую прибыль, — вспомнил Салим, остановившись у лавки с оружием. — Надо взять еще с десяток, для Отрарского рынка.
Нагруженные коржынами мулы плелись за уставшими Салимом и Хасаном, возвращавшихся к каравану. Утром следующего дня они покинули Джент, направляясь к переправе через Сейхун. Ледники в горах, где рождалась река Сейхун, не скупились на воду, она неслись в долины и пустыни Мавераннахра, сметая на пути хлипкие переправы, мосты и селения ремесленников. Увидев картину разлива и подтоплений, караван Салима не стал приближаться, держась на расстоянии двадцати пяти локтей от берега.
— Мы пойдем вдоль левого берега, — немного поразмыслив, решил Салим. — Дорога там меньше загружена.
Так сложилось, что правый берег Сейхуна был более оживленным и обжитым. Множество селений, рабатов, городов появлялись именно там, тогда как на левом простиралась малозаселенная пустыня. Караван двигался по широкой, проторенной дороге, временами обходя размытые и болотистые участки. Ближе к берегу густые, сочные заросли камыша колыхались от тихого ветра. Бурные волны ударялись о песчаные берега, крякали утки, весело щебетали мелкие серые птахи. Иногда впереди поднималось облако пыли от повозок туркменских племен, чувствовавших себя в пустыне привычно.
Временами воины Темира охотились на тугайных оленей и встречали кочевников, также охотившихся в пустыне. Встречи проходили дружелюбно, они объединялись и азартно загоняли дичь, соревнуясь в ловкости и меткости. Наградой им были тучные и жирные туши оленей и джейранов. Как и предполагал Салим, движение по левому берегу оказалось намного быстрее и караван преодолел больше пятидесяти фарсахов, редко останавливаясь на отдых. Стоянки устраивали в основном днем, так как солнце уже палило по-летнему жарко.
Не заходя в Узгенд, караван приблизился к месту, где река Сейхун резко поворачивала и часть реки уходила в приток. Течение здесь было спокойнее и переправиться было проще.
Родные окрестности обрадовали путников. В караване чувствовалось приподнятое настроение и радостное оживление. Отправив по традиции гонца к семье, Салим наблюдал за переправой своего каравана. Верблюды осторожно ступали своими большими лапами по скользким бревнам, лошади нервно ржали и прижимались друг к другу, мулы стояли смирно, лишь подергивая длинными ушами. Благодаря слаженным усилиям слуг, погонщиков и служащих переправы, все прошло спокойно и быстро. Вид оживленного цветущего оазиса, журчащих прохладных арыков, колосящихся полей, наливающихся соками плодов, вьющихся вверх по подпоркам лоз винограда, приятно радовал взор возвращающихся домой путешественников.
— Эх, чем быть султаном в стране чужой, лучше подметкой на земле родной! — крикнул Хасан, раскинув широко руки и вдохнув воздух родной земли.
— Да, сколько моих братьев тюрков скитаются на чужбине! — согласно кивнул головой Темир. — Служат чужим султанам, защищают, воюют против их врагов. Правда, не всегда это происходит по своей воле. Наши воины пользуются большим спросом на невольничьих рынках от Рума до Багдада.
Их разговор прервал шум, поднятый слугами на дороге, ведущей к Джентским воротам Отрара. Несколько караванов одновременно стояли у ворот, образовав затор. Охрана у ворот требовала порядка и спокойствия, грозно поднимая вверх копья и сабли. Вышедший на шум кадий, случайно оказавшийся рядом, навел порядок, призывая на помощь Аллаха. Наступила тишина, нарушаемая лишь звоном медных колокольчиков и музыкой встречающих.
***
В доме Салима царила праздничная атмосфера. Многочисленная родня высыпала во двор, громко приветствуя Салима, перекрикивая друг друга. Дети в ярких нарядах танцевали и радовались. Музыканты стали играть чуть тише, давая возможность расслышать приветствия. Первым делом Салим поцеловал руку отца и поблагодарил Всевышнего за благополучное возвращение. Краем глаза он заметил отсутствие Кумис, но продолжил церемонию встречи, обнимая братьев, их жен и многочисленных племянников.
— Не переживай, с ней всё в порядке, — шепнул отец ему на ухо. — Она в своей комнате, с ней рядом повитуха, ждем появления на свет еще одного отрарца! Да облегчит её страдания Аллах!
— Я ходил к нашему астрологу, он предсказал два приятных события в один день! — сказал Санджар на следующий день, держа на руках новорожденную, завернутую в мягкий шелк, нежного персикового цвета. — И вот ты вернулся, живым и невредимым, и я держу на руках свою внучку!
Он прослезился, слеза упала на лицо новорожденной, отчего та сморщила свой лоб и заулыбалась. Собравшаяся семья дружно засмеялась, видя в этом хороший знак.
Салим сидел в окружении родных, наблюдал, как братья с интересом рассматривают подаренные изящные кривые ножи с тонкой серебряной гравировкой, их жены любовались украшениями с драгоценными камнями, на их плечах переливались и поблескивали меха. Дети шумно играли на шерстяных коврах, показывая друг другу деревянные и керамические фигурки зверей, глиняные свистульки, яркие куклы и свои обновки. Кумис ещё отдыхала в своей комнате. Салим, с теплотой смотрел на родные лица, вспоминая свои трудности в пути, дни тяжелых дорожных испытаний. Именно воспоминания о семье придавали ему силы и поддерживали его на чужбине.
Его размышления прервал один из сыновей Камала, семилетний Касым. Раскрасневшийся от игры, он подбежал к Салиму и спросил:
— Салим-ага, а как зовут нашу новую сестренку?
Салим перевел взгляд на отца.
— Я трижды прочитал суру из Корана и произнес её имя по три раза в каждое ухо! — отец сделал паузу.
Все находящиеся в комнате притихли.
— Лейли! Наша луноликая красавица! — Санджар чуть поднял младенца над собой.
— Лейли, Лейли — повторяли вокруг, взрослые и дети.
Несколькими днями позже в мечети имам повторил церемонию наречения новорожденной, с выдачей свидетельства. Волнения и приятные хлопоты первых дней улеглись, и мастер Санджар предложил своим сыновьям посетить новый хамам.
— Наш уважаемый земляк, благочестивый Махмуд, после посещения Священной Мекки, стал ходжой, повязал зеленый тюрбан и выделил средства на постройку нового хамама. И пожелал, чтобы он был похожа на баню Багдада. Пусть будет доволен им Аллах!
— В Багдаде знают толк в хамамах, — с радостью поддержал предложение отца Жалел. — Говорят, там тысячи бань!
Они прошли по кварталам шахристана в сторону рабата и, миновав улицу медников, оказались на просторной рыночной площади. Рядом с рынком среди недавно разбитого сада с молодыми деревьями и цветниками, высилось куполообразное каменное сооружение. В середине находилось здание, центр хамама, перекрытое высоким шарообразным куполом. От него расходилось по сторонам света, пять айванов с менее высокими крышами. Купола окутывали клубы пара и дыма. Прослышав об открытии нового хамама и бесплатного входа в первые дни, вокруг толпились люди.
Войдя внутрь, Санджар с сыновьями увидели просторное помещение, облицованное керамическими плитками с установленными по периметру скамьями и небольшим фонтанчиков посередине. В уютных нишах на постеленных ковриках сидели горожане, они отдыхали, беседовали, пили чай и прохладные, целебные, травяные напитки.
Напротив входа, среди орнаментальных узоров, виднелась надпись из трактата Абу Али Ибн-Сины: «Если вы посещаете хамам, то нет нужды в лекарствах. Все болезни исцеляет хамам».
Оплата не была фиксированная, каждый платил столько, сколько мог себе позволить. Поэтому даже самому бедному было доступно посещение хамама. Всюду царила атмосфера умиротворения и спокойствия. Мягкий свет, проникавший сквозь небольшие арочные окна, падал на мраморные стены и блестел на мокрой мозаике пола. Пахло благовониями, маслами кедра и сосны.
Пройдя внутрь, посетители оказывались в центральном круглом зале, окруженном колонами и нишами. Каждая ниша представляла собой каменное сидение для умывания. Вдоль стен через каждые четыре ниши, находился кран с холодной и горячей водой. Посередине зала возвышалась мраморный стеллаж для массажа и прогревания тела. Несколько человек лежали на нем, подставляя горячим камням свои бока. Грузный банщик предлагал посетителям массаж, расхваливая его пользу.
Пол приятно грел стопы, слышался тихий плеск воды, доносились расслабленные, приглушенные голоса. Расположившись на горячих камнях, Камал и Жалел прикрыли от удовольствия глаза. Салим с отцом прошли дальше и увидели бассейн с прохладной водой, на поверхности которой отражался мозаичный купол.
Баня, какая же радость сокрыта в тебе!
Кто посетил тебя — будь благодарен судьбе!
Здесь, будто пламя, горячая плещет вода,
Солнце сияет, сквозь дождь и в достатке вода!

Тихо произнесенные Санджаром стихи, эхом отозвались под потолком.
— Приятно оказаться здесь после долгих месяцев путешествий, — Салим присел на теплые камни. — Это очень нужное и полезное для здоровья заведение!
— Да, сын, в трудах достопочтенного Ибн-Сины описываются десятки болезней, при которых полезен хамам. Здесь забываешь на время тревоги и заботы будней, смываешь плохие мысли, очищаешь душу. Здесь все равны. И еще, — отец приблизился к Салиму: — В бане узнаются скрытые новости и решаются серьезные жизненные вопросы. И правители Отрара посещают общую баню, чтобы показать всем, что они чисты душой и телом.
Салим с братьями и отцом еще долго наслаждались теплом хамама, разминали свои тела под сильными руками массажиста, обсуждали семейные и ремесленные дела, городские события, строили планы на будущее. Возвращались они поздно, когда уже сумерки наполняли улицы мягким полумраком. Они наблюдали, как темнота поглощала лавки на рыночной площади, окутывала старые чинары и тополя, смягчала остроконечные силуэты минаретов и башен.
Отрарский купец ощущал, как в воздухе царило нетерпение торговцев перед завтрашним базарным днем. Он представлял, проходя мимо постоялых дворов, как люди ворочаются в томлении и предвкушении наживы или удачных покупок. Всякого рода проходимцы и дельцы в алчном ожидании и вожделении шепотом обсуждали свои дела за глинобитными стенами караван-сараев. Позвякивали медные кумганы совершающих омовение перед молитвой, постукивали керамические чашки припозднившихся посетителей в чайхане, наполняемые вином, зеленым чаем и щербетом. Где-то в глубине звучали бозаншы  и шертер , бряцали бубенцы.
Ещё стояла пыль от прибывающих караванов из ближних городов и дальних стран. Слугам постоялых дворов не приходилось думать об отдыхе, обслуживая гостей из Индии, Суна, Хорасана, Лахора, Кабула, Булгара и Персии. Многоликая масса прибывающих, расположившись в предместьях Отрара, распаковывала свои товары, знакомилась с особенностями местного рынка и смывала с себя многодневную пыль в многочисленных банях.
 «Обычная ночь перед большим базаром. Завтра у лавок менял прибывшие торговцы, византы, греки, латинцы, индусы, подданные Сун будут шумно определять достоинство своих монет, вооружившись весами, и подтверждать хождение кирманской, нишапурской и севильской динаров, бухарского дирхема, византийского солида, пристально разглядывать арабские буквы на саманидских мусеябах и недоверчиво придираться к венецианскому флорину», — думал Салим, возвращаясь домой и вслушиваясь в звуки засыпающего родного города. 

ЧАСТЬ 3

ДОРОГА СПЕЦИЙ


Глава 27

РАЗМЫШЛЕНИЯ В МЕРВЕ


«Изведай сначала и радость, и боль,
Отведай и горечь, и сладость, и соль,
Смотри, пред владыкой не осрамись,
Тропою нехоженой вдаль не стремись!»

«Шахнаме» Фирдоуси



Абдулл сидел в окружении книг и размышлял. В этот момент голос служителя гулко прозвучал в пустой комнате:
— Уважаемый, библиотека закрывается.
— Да, да… конечно… я уже закончил, — рассеянно ответил Абдулл.
Он давно отвлекся от чтения и был погружен в собственные мысли. Решительно встав и погасив лампу, последний посетитель библиотеки направился к выходу.
Абдулл шел по узким улочкам вечернего города. Ему был хорошо знаком района Марвази, он миновал квартал менял, проследовал мимо базара ал-Хадиса, новостроек и садов.
Все еще размышляя о посетивших его идеях и неожиданных озарениях, он машинально помылся и перекусил лепешкой с кусочком вяленного мяса, запив всё это айраном.
Ему не терпелось записать свои мысли. Очистив от нагара фитиль глиняного чирага и, подточив калам, Абдулл принялся за письмо. В его голове было тесно от мыслей, желавших быстрее выплеснуться на бумагу. Но они были настолько переплетены и сбивчивы, что Абдулл взял себя в руки, отложил перо, стараясь успокоиться и четче сформулировать предложения для изложения на бумаге. Он плавно выводил своим красивым каллиграфическим почерком текст:
«Мои путешествия в поисках знания, изучения трактатов и книг ученых, правоведов, философов, общение со знатоками поэзии привели меня к желанию посвятить свою жизнь просвещению жителей моих родных городов, — Испиджаба, Фараба, Тараза, Кулана, Мерке и других тюркских селений, приблизив вчерашних кочевников к изучению грамоте, наукам и искусству. Необходимо переписать тысячи трактатов, книг, рукописей, распространять  их в мектабах и создать новые библиотеки, дополнить хранилища Фарабской библиотеки, использовав опыт легендарного «Дома Мудрости» Аль Мамуна. Для этого необходимо собрать верных помощником и сподвижников». Абдулл сделал паузу, прочитал написанное и задумался.
— Нет, надо отдохнуть, ещё раз всё обдумать, — пробормотал он, задувая светильник.
***

Стоял жаркий день, Мерв жил своей обычной шумной жизнью. Не смотря на желание продолжить начатый вчера текст, Абдулл все же решил выйти в город, навестить своих товарищей в медресе «Низамия». У него сложились дружеские отношения с управляющим, получившего благословение от самого основателя школы Низами Аль Мулька.
Абдулл не был силен в богословских диспутах, но он часто посещал эти собрания знатоков права и многому научился у них. Особенно ему интересно было услышать от них оценку своего труда, очередного переписанного богословского трактата. Написанный на шелковистой самаркандской бумаге изящным арабским шрифтом, трактат торжественно выносили в центр комнаты, демонстрируя собравшимся. Это были самые приятные минуты для Абдулла. Хвалебные восторги и возгласы раздавались вокруг. Не желая привлекать к себе внимание, Абдулл уединялся в соседнюю комнату и, улыбаясь, слушал отзывы о своей работе.
На одном из собраний ученых мужей Абдулл познакомился с братьями ал-Ахсикаси, приехавшими в Мерв из Ферганы. Эти молодые ученые после обучения в местном мектабе остались в городе. Они изучали различные науки, сочиняли стихи, исследовали историю. Старший, Мухаммад, серьезно занимался лексикой арабского языка и применял знания в составлении касыд. Он знал также много старинных историй и работал над книгой «Китаб ат-та’рих». Абдулл с интересом слушал его рассказы, думая о необходимости создания подобного труда для родного города.
Младший Абу Рашид Ахмад увлекался философией и поэзией. За свою преданность наукам он получил прозвище Зул-Фадаил, то есть Достойнейший, и служил секретарем в диване султана. Общение с этими и другими эрудированными гражданами Мерва вдохновляли Абдулла. Он с еще большим рвением тянулся к знаниям, старался больше слушать и познавать. После полудня Абдулл вернулся в свою комнату и продолжил записи.
«Во всем Мавераннахре активно развиваются ремесла, процветает торговля, строятся мечети, рынки, караван-сараи. Тратятся огромные деньги на военные походы. И будет неправильно, если развитие наук и искусства будут плестись в хвосте этого процесса. Надо призывать сильных мира сего и состоятельных граждан к поддержке мыслителей, художников, ученых и создавать благоприятную среду для рождения новых научных и культурных работ. Ведь есть хороший опыт персидских царств, когда было принято щедро жертвовать на развитие науки и искусства.»
Со двора донесся шум. Абдулл прислушался, но всё быстро стихло и вновь наступила тишина. Он продолжил.
«Природное стремление тюрков ко всему новому, к поиску знаний, открытость миру и духовная терпимость должны дать превосходные результаты. Необходимо широко распространять рассказы о наших великих современниках, выходцев из Мавераннахра, своей жизнью они стали примером плодотворной работы в разных областях просвещения. Разносторонне образованный человек из тюрок, не только в военной области снискавший славу, — вот наша мечта! Так писал достопочтенный Абу Наср Мухаммед Аль Фараби ат-Турки, общество само может и должно управлять разумом, а не догмами. Он учил, что город станет добродетельным, когда в нем почетное место займут науки и искусства, когда мыслящие люди не только сохранят честь и достоинство, но будут воздействовать на души сограждан, сделают всеобщей нормой стремление к совершенству.»
— Аллах велик! Наступило время молитвы! — донесся голос с улицы.
Абдулл отложил калам, встал и выглянул в окно. Муэдзин нараспев приглашал правоверных к вечерней молитве. Солнце уходило на запад, окрашивая глинобитные дома теплым, оранжевым цветом. Стекла на окнах молельни Ал Мусалла, стоящей напротив, и купола минаретов ярко блестели, отражая лучи заката.
 «Да, еще один день заканчивается. Время неумолимо стремится вперед. Нужно с пользой использовать отпущенные Всевышним годы», — подумал Абдулл.
Вздохнув, он вернулся к столу и продолжил писать.
«Я пойду дальше в другие города и страны в поисках знаний, буду переписывать трактаты и книги, выискивать полезные учения для моих земляков. Пойду по стопам уважаемого Учителя Аль Фараби, который не довольствовался малым и достиг высоких результатов. Он прошел все города, где созидают и творят, где рождаются идеи, открытия и люди ищут истину. Путешествуя в поисках знаний, он побывал в Самарканде, Бухаре, Мерве, Нисе, Балхе, Тусе, Нишапуре, Хорасане, Исфахане, Багдаде, Басре, Алеппо, Харране, Каире, Дамаске. Честно служа науке, он заслужил признание и высокое звание Второго Учителя после Аристотеля!»
Абдулл отложил перо, закрыл чернильницу, прилег на софу, и, засыпая, стал размышлять: «Надо запастись самаркандской бумагой, тростниковыми и голубиными перьями, чернилами, предстоит выполнить много заказов. Завтра же переговорю с управляющим мектаба, чтобы он собрал все книги для переписки, мне нужны дирхемы для продолжения пути».
***

— Да разве этот судья решит справедливо наш спор?! — возмущенные крики и возгласы привлекли внимание прогуливающего Абдулла. Он прислушался и увидел, как под навесом чайханы собравшиеся горожане жарко спорили, переходя на шутки и остроты при упоминании имени главного судьи района Марвази.
— Кадий этого города отличается огромным брюхом, толстой шеей и руками. Даже пальцы на пухлых руках похожи на фаршированные курдюком бараньи кишки! — рассказывал один из горожан.
— Даже просторный халат из мульхама, накинутый поверх тесного кафтана, не может скрыть выпирающие наружу складки его тела. Узкие глаза, оживлявшиеся только при виде аппетитной еды, тонут среди пухлых щёк, мясистого носа и наплывающего, словно поднимающееся тесто, лба. А большой круглый тюрбан еще более подчеркивает округлые формы кадия, — со смехом добавил другой.
— Вы посмотрите, до чего же дошел в чревоугодии этот законовед! — не выдержав тихо воскликнул Абдулл.
— А известно ли вам, уважаемые, каков ежедневный рацион питания этого служителя правосудия? — подключился к разговору другой собеседник, увидев, как зеваки собрались вокруг.
— Интересно было бы знать, на каких заслугах жирует этот господин! — зашумели кругом.
— Мой родственник прислуживает в его доме и рассказал, как поживает наш кадий.
— Да, интересно, есть ли у него время на рассмотрение судебных дел… — поинтересовался Абдулл, присев на перевернутый бочонок.
— Наш кадий просыпается поздно. Встает только после утренней молитвы, когда город вовсю трудится. Съедает чашку сваренного на молоке риса, половину ноги ягненка, самсу с мясом индейки и выпивает пять пиалок айрана. Потом отправляется в судебное заведение, узнает, какие есть жалобы, и быстро вершит суд. Затем открывает сундук для пожертвований, половину забирает себе и возвращается домой. Там перекусывает сухими фруктами, запивая гранатовым щербетом. Во время этого перекуса он молится Богу, прося уберечь его от чревоугодия. В полдень, чтобы скоротать время, он грызет запеченные бедра куропатки, не обделяя вниманием другие части этой птицы. Когда солнце уже в зените, он подумывает об обеде и утоляет жажду кумысом, а затем ложится отдыхать.
— Вот как трудно жить кадию, даже устает к середине дня! — вставил Абдулл.
— Проснувшись, господин судья начинает есть копченную телятину с бореками, начиненных луком и шафраном, и запивать виноградным щербетом. Это только для разогрева аппетита. Насытившись, он идет к очагу, чтобы проследить, как жарится на вертеле баранья тушка и жирная дичь. Это длительное зрелище настолько его утомляет, что он засыпает тут же, растянувшись на широкой софе. Через короткое время кадий вскакивает, будто кто-то его потревожил, проглатывает пару печеных голубей с йогуртом, запивая актанчаем. После небольшой паузы он подкрепляется фаршированными колбасками и пирожками, выпивая пару чашек сладкой душистой настойки. Сразу же принимается за виноградный бекмес и урючный кием. От такого сладкого лакомства наш правовед веселеет, полулежит на мягких подушках, дает мудрые наставления слугам и помощникам. Это продолжается до настоящей трапезы, куда хозяин иногда приглашает другого кадия. Часто они спорят, кто больше съест чашек бухарского плова, кусков кабульского кебаба или жареной форели. Проигравший должен устроить угощение из туши верблюжонка, поджаренного на айвовых углях, с заморскими специями, багдадскими и лахорскими соусами, десятью видами душистых трав и вином из Латакии . Так они трапезничают, забивая свои желудки всевозможными яствами, ведут беседу о праве, справедливости, нерадивых горожанах, нарушающих законы, жалобщиках, сутяжниках, не дающих спокойно жить им, кадиям. Споров о трактовке Шариата, вопросах вынесений приговоров и способов наказаний у них не было, разве что дискутировали о бесчисленных способах приготовления того или иного блюда разнообразной кухни народов Мавераннахра.

 
28 глава
ТЮРКСКИЕ ГОРОДА

«Широкой душе и мир широк»

Тюркская поговорка

Начало осени в Отраре выдалось жарким. Люди собирали урожай. На рынках царило оживление. Лавочники и ремесленники бойко предлагали свой товар на больших и малых базарах. Богатые отрарские купцы скупали урожай, заполняя им амбары, а их караваны шли по многолюдным торговым дорогам Мавераннахра. Они чутко следили за спросом на рынках оазиса и старались угодить самым важным своим заказчикам.
 Ханский наместник устроил во дворец той , созвав всю торговую знать. Он уже давно помогал деятельным горожанам и эти торжества стали регулярными. Салим с двумя мулами, нагруженными щедрыми подарками, явился в цитадель после полудня. Среди подарков были кожаная скатерть, свертки ткани из Хилоса, бальбекские  одежды, одеяния из Мерва, багдадские воротники, магрибские бурнусы. Под звуки карнаев, встречавших гостей, он проследовал через большой цветущий двор наместника.
Во дворе толпились приглашенные. Они стояли в тени диковинных деревьев сада и у замысловатых форм цветников, созданных умелыми и заботливыми руками садовников Отрара. В густых кронах зрели плоды ореха и инжира. С раскидистых ветвей свисали миндаль и хурма, среди пышной листвы краснели гранаты, желтели фисташки и каштаны. На причудливых клумбах ярким пламенем горели розы, наполняя воздух райским благоуханием. Покачивались на воде круглые бутоны лотоса, розовые орхидеи напоминали зардевшие девичьи щеки. С резных каменных ваз, словно чистый взгляд голубых глаз, взирали фиалки. Посреди сада журчала вода в фонтанах, а в прозрачном водоеме, отделанном синим мрамором, резвились разноцветные рыбки. По периметру двора висели серебряные клетки с щебечущими радужными канарейками, поющими соловьями и воркующими голубями.
Казался сад смотрящему райским,
Когда входил больной,
Он выходил оттуда, как ярый лев!

Разглядывая все это чудо, гости переговаривались друг с другом, обменивались новостями и терпеливо ждали, когда распахнутся тяжелые, инкрустированные бронзовыми накладками двери в приемный зал наместника. Их встречали визири, придворные, сановники, советники, астрологи, мудрецы, столпившиеся вокруг возвышенности, на которой восседал наместник и его семья.
Прием проходил в установленном порядке: каждый гость после вручения подарков мог высказать свою просьбу или пожелания, которые внимательно выслушивал правитель. Затем, когда разнесли напитки и еду в больших, медных подносах и гости расселись в непринужденных позах на расстеленные ковры, разговор пошел в доверительной и живой обстановке. Обсуждались всевозможные проблемы торговли, заботы лавочников и ремесленников, снабжение караван-сараев, обслуживание колодцев на пути, размеры податей и налогов, набеги со стороны разбойников и каракитаев.
После возвращения из цитадели Салим рассказывал отцу о разговоре с наместником:
— Наш правитель заинтересовался моими путешествиями. Во время разговора зашла речь об индийских купцах. Крайне недовольный их торговой политикой и ценами, он спросил у собравшихся купцов, насколько трудна дорога в Индию и насколько выгодна поездка за специями. Ведь спрос на них очень высок. Поскольку из собравшихся никто не был в Индии, все только и могли повторять рассказы согдийских и хорезмских купцов. Они были похожи на сказки и небылицы. В конце правитель посетовал на пассивность купцов Отрара.
Салим замолчал, глядя на отца.
— Тебе неприятно было слышать такие слова от наместника? — Санджар чувствовал, что сын что-то недоговаривает и посмотрел на него в упор: — Что ты ему ответил?
— Пока мои товарищи, виновато опустив головы, молчали, я сказал, что если есть необходимость, то появится и желающий. Ведь наши братья тюркские купцы только начинают осваивать это трудное торговое ремесло. С божьей помощью осилим и это!
— Что-то уж больно уклончиво ответил. — Отец недоверчиво покачал головой.
— Да, ты прав, отец, я подумал о себе, но не сказал вслух.
— Я думаю, имеющие уши, услышали, — мудро заключил мастер Санджар, поняв, что сын уже принял решение.
Началась подготовка к путешествию. Салим опрашивал людей, знавших дорогу в Индию, записывая информацию в свою дорожную книгу, подбирал слуг, охрану, погонщиков. В доме ещё не знали о стране путешествия. В один из вечеров отец Салима за ужином завел разговор, рассказав о сказочной Индии, о её богатствах, душистых специях, лечебных свойствах цветов и растений, о необходимости установления связей с этой страной. В конце его длинной речи все поняли, о чём идет речь и поддержали решение Салима отправиться в путь.
В последние дни перед выходом каравана из Отрара домочадцы окружили Салима и Кумис особой заботой и вниманием. Салим старался чаще общаться с дочерью, держа на руках Лейли. Он не знал, сколько времени проведет в пути и когда еще у него появится такая возможность.
— Говорят, что эта сказочная страна может заставить позабыть о доме, — в шутку произнесла Кумис, собирая Салима в дорогу. — Индийские колдуньи самые искусные в своем ремесле, смотри, не поддайся их чарам!
 — Да, много сказок и небылиц рассказывают, — откликнулся Салим. — Не всему нужно верить. И пока своими глазами не увидишь, ничего не узнаешь. Как бы там не было, но сердце я оставляю дома, и всегда буду стремиться сюда.
Он держал на руках дочь и с улыбкой смотрел, как она улыбалась ему.
А сердце плавится от мук разлуки,
Надеется, что встречи дни вернутся.

— Да подарит тебе Всевышний истинный путь, долгую жизнь, да осчастливит тебя своим руководством по прямому истинному пути! Пусть хранит тебя Аллах! —  произнес традиционное бата отец Салима.
***

Заняв свое место во главе каравана, Салим повел его в Индию. Путь пролегал по правому берегу Сейхуна. Многочисленные поселки чигилей, чамулов и ягма  чередовались с рабатами ремесленников, возделанными полями и садами. Если дорога пролегала поодаль от реки и шла через цветущую степь, то взору открывалась картина жизни кочевников. Большие табуны и отары мирно паслись на широких лугах. Разноцветные юрты располагались рядом с ручьями и колодцами.
Отрарский караван состоял из сорока пяти верблюдов, вьючных лошадей и мулов. Часть животных Салим собирался обменять, продать в Балхе или Герате на верблюдов, привыкших к переходу через горные перевалы. Рядом ехал верный помощник Хасан, охрану возглавлял, вернувшийся с наемной службы Малик по прозвищу Башаг . Он доводился родным братом Темиру, который на этот раз отправил его вместе с Салимом. Это был коренастый, невысокого роста бывалый воин, он прошел с армией сельджукского султана весь Хорасан, Белуджистан , Кабулистан, Арабистан  и дошел с боями до византийских земель.
Малик неохотно рассказывал о своей службе, отвечая, что его любые, даже самые красноречивые речи не смогут описать ту атмосферу боев и походных приключений. Однако его большие карие глаза загорались, когда речь заходила о его боевых товарищах и командирах. В эти минуты он походил на степного зверя, готового к яростной схватке. На его лице мелькало чувство скорби, и он переживал о потере своих ратных друзей, воспоминая о боевом братстве. Башаг сжимал мозолистой рукой рукоять сабли, обтянутую прочной кожей кулана, а другой поглаживал шрамы на бритой голове. Он делился воспоминаниями о Кылыче из племени канлы :
— Мы прошли вместе с ним сотни переходов, делились черствым хлебом, глотком айрана, законной добычей при захвате вражеского стана. Он не раз отражал летящие в меня стрелы, прикрывал щитом, отбивал устремленные в мою грудь мечи. Однажды перед боем Кылыч вызвался выйти на поединок, по заведенной древней традиции и, сразив богатыря персов, повернулся к противникам спиной. Он радостно поднял вверх свой победоносный меч и был предательски ранен стрелой. Умирая у меня на руках, Кылыч взял с меня клятву, что я закопаю его амулет с родовой тамгой там, где он родился. Предав его земле, я вскоре отправился к берегам Сейхуна, где выполнил его просьбу.
Расправляя широкие плечи, обтянутые в кожаные доспехи, Малик гордо поднимал обветренное лицо навстречу солнцу, вдыхал ветер, расширяя ноздри, словно волк. С теплотой в голосе он рассказывал о своем сотнике-командире:
— Ата-темена враги прозвали атаманом, этот доблестный воин из племени дулат с ранних лет познал, что такое несправедливость и жестокость. Он скитался по стойбищам, нанимался в группы барымтачей-конокрадов, побеждал в кокпаре, был среди лучших на облавных охотах, выслеживая тигров и барсов. Его заметили после отважной защиты мирного каравана. Так случилось, что ему одному пришлось сражаться с целой бандой разбойников и, одолев всех, получил всего несколько царапин. Он с честью вынес это испытание! Попав в армию Ахмад-хана, наш герой быстро завоевал авторитет среди воинов своей храбростью и дослужился до сотника. Мне посчастливилось воевать под его началом! Ата-темен первым бросался в бой, но при этом следил за всей сотней и успевал давать команды. Его умелое и жесткое управление выручало нас в самых трудных ситуациях. Однажды при наступлении в Кабулистане нас окружили горные племена в ущелье. Они свисали над нами со скал с натянутыми луками. Командир поднял руку, подал знак, мы сгруппировались, ощетинились копьями, закрылись щитами и, получив приказ к ложному отступлению, отошли из ущелья, находясь под прицелом врагов. Вражеские воины, осмелев, расстроили свои ряды и потеряли бдительность. Они спустились с горы, преследуя нас. Отступив достаточно, мы выстроились в линию и атаковали горцев. Победа была за нами благодаря умелому руководству Ата-темена. Для него мы все были сыновьями и братьями…
Башаг стих и поморщился, словно от ноющей раны.
— Наш командир стал жертвой интриг и коварства при дворе сельджукского султана. Кто-то предательски направил наш отряд в пасть зверю — это были неверные, обитавшие у византийской границы. Произошло настоящее избиение, силы были неравные, уцелели только несколько человек, в том числе и я. Истекая кровью, мы рассказали о жестоком бое, но возмездия не последовало. С тех пор я покинул армию. Потеряв всех боевых братьев, я вернулся в степь к родному очагу с раненой душой, одной лошадью и пустой котомкой.
    Салим знал, что Малик-Башаг и его брат Темир были известны всему отрарскому оазису своим сильным, неподкупным и твердым характером. Их часто нанимали для охраны караванов и сопровождения знатных особ.
— Хорошо путешествовать среди родных племен! — Хасан окидывал взглядом привычные пейзажи, приветствовал встречных путников, улыбаясь и прикладывая руку к груди.
— А я в первый раз покидаю наши земли, неизвестно, что ждет меня дальше. Вверяю себя Аллаху! — произнес кадий Бежан, восседавший на муле.
Соскочив на землю, он пошел рядом, разминая ноги.
— Наслаждайтесь, пока мы не удалились за границы Мавераннахра, — сказал Салим.
Он хорошо знал местные дороги, проехав по ним многие южные города за прошедшие годы. Салим оценивающе посмотрел на отрарского кадия, видя его скованность и житейскую неопытность. Для такого высокого роста и крупного телосложения походка у Бежана была слишком робкая и осторожная. Одногодок Салима, кадий всю жизнь просидел в лавках торговцев, менял, присутствовал при судебных разбирательствах, имущественных спорах, тяжбах при наследовании прав, удостоверяя сделки. Обучившись ремеслу кадия у родственников, Бежан примерно в те же годы, когда Салим впервые отправился с первым караваном, начал самостоятельно зарабатывать на жизнь. Хорошо изучивший правила ремесла и нормы мусульманского права, Бежан страшился Божьего наказания за неправильное или нечестное исполнение работы. Он наотрез отказывался составлять и заверять несправедливые, и сомнительные договоры и завещания. За что его иногда избивали в темных переулках Отрара недоброжелатели и обиженные горожане. Его неуверенность скорее была следствием страха и боязни сделать что-то не так и нарушить законы. Случалось, находясь в замешательстве от разночтений и неверного толкования Шариата имамом или кадием, Бежан отказывался работать, убегал и прятался от людей. Родным стоило немало усилий, чтобы убедить кадия в том, что он владеет важным и необходимым ремеслом и взывали к терпению, говоря, что надо относиться с пониманием к несовершенству этого бренного мира. В конце концов, в один из таких дней Бежан, прячась от заказчиков, примкнул к каравану Салима, который как раз искал надежного и честного кадия.
На горизонте показались стены Весиджа, места рождения достопочтенного Мухаммеда Аль Фараби и Бадухката. В этом городе активно торговали кочевники, образовав передвижное селение. Они занимались выделкой шкур и изготовлением изделий из шерсти. 
От Весиджа до Испиджаба было девять фарсахов по оживленной дороге. Ещё в давние времена путешественники прозвали его Белым городом. Сунские посланники писали о «городе на белой реке», арабы дали ему имя Ал-Мединат-Ал Байда. Местные жители и тюркские летописцы называли его Сайрам. Десятки селений, прерывающиеся возделанными полями, теснились вокруг высоких городских стен, опоясывающих его несколькими рядами. Ремесленнические рабаты с глиняными дувалами, шахристан с рынками и домами горожан, цитадель правителя — всё это было окружено надежными укреплениями с башнями и вышками.
Рабаты утопали в садах, кроны каштанов, смоковниц, плодовых деревьев скрывали мастерские и низкие дома гончаров, кузнецов, сапожников, оружейников и ткачей. Над улицами свисали толстые виноградные лозы, создавая цветную арку над головами: красные, розовые, черные, желтые грозди аппетитно переливались на солнце, словно разноцветные ожерелья и бусы. Всюду стоял аромат созревших плодов и ягод, поднимался дым из домашних очагов, стоял шум мастерских и лавок. Ворота перед шахристаном, названные дверями Нуджакента, обитые железом, грозно ощетинились острыми пиками. Полуденную тишину улиц нарушали зычные голоса глашатаев, зачитывавших очередной указ городского наместника.
Оставив караван отдыхать за воротами, Салим решил прогуляться по улицам Испиджаба — города, с которого началась его купеческая жизнь. Здесь все было знакомо ему и радовало взор. Дышалось легко и свободно, добрые мысли рождались неожиданно, как легкий весенний ветерок. Его воспоминания ожили при виде улицы с соборной мечетью, куда он часто заходил со своими спутниками. Он заметил, что фасад мечети обновили яркими изразцами и новой резной деревянной дверью.
Почти все улицы шахристана вымостили камнями и плитами, арыки по-прежнему журчали, неся свои воды к южным воротам Фархана. Горожане хорошо позаботились о деревьях, высаженных вдоль дувалов. На многих перекрестках были разбиты цветники, оживляя однообразный вид глиняных стен. Город стал чище, приятнее, уютнее. Проходя мимо рынка в медине, Салим обратил внимание на покрытие лавок, сделанных из вырезанных дощечек, сложенных фигурно, словно мозаика. От падающего солнечного света это покрытие смотрелось ажурным орнаментом и придавало красивый вид торговым рядам. Многие лавки украшали тюркские, карлукские, кыпчакские предметы быта: бунчуки, тряпичные ленты с кистями на концах, полотнища с вышитыми тамгами чигилей. За последнее десятилетие Испиджаб сильно разросся за счет пригородных поселков.
Отдыхая в тени яблони за чашкой айрана, Салим вспомнил, что в этом городе родился и вырос Абдуллл, этот загадочный бродячий поэт: «Где же сейчас ты ищешь счастье? Вольготно ли слагаешь стихи, иль испытываешь нужду?»
Салим возвращался к каравану по тихим улицам под протяжные призывы муэдзина. Синева вечернего неба сливалась с синевой изразцов куполов мечети, они словно стирали границы между мирами.
«В эту минуту небо становится землей, а земля небом. Может это и есть место пересечения между этим и потусторонним мирами?», — размышлял Салим.
Он прошел ворота и направился в сторону горящих огней на стоянке.
***

На рассвете караван проходил мимо города Джикил, он славился своим рынком лошадей. Туркменские кони были известны своей невероятной выносливостью и неприхотливостью. Они выделялись гордой осанкой, которая придавала им величественный и грациозный вид. Также ценились изящные арабские и ферганские породы, их доставляли на местный рынок из Согда и арабского халифата.
На рынке часто случались конфликты из-за угнанных скакунов, заканчивавшихся вооруженными столкновениями с кочевниками. Конокрады совершали дерзкие налеты и угоняли целые табуны, соревнуясь между собой в количестве угнанных лошадей.
На рынке города Сунах, едва заметного среди густой зеленной чащи садов, все окрестные селения закупались овощами и фруктами. Со всего Мавераннахра сюда съезжались, чтобы принять участие в соревнованиях по выдалбливанию тыкв, вырезанию диковинных фигур из стволов карагача, мастерству по мозаике из цветного риса или фасоли. Здесь научились сохранять урожай, сушить и солить плоды. Торговля велась круглый год.
— Господин, что за колья стоят вдоль дороги? — Хасан подъехал к Салиму, показывая в сторону степи.
— Зимой здесь бывают сильные снежные метели и туманы, поэтому местные правители приказали вбить колья, чтобы путники не сбились с пути. Эта местность рядом с городом Узбанике, она граничит с горами и степью.
— Пусть будет доволен ими Аллах, за такую заботу о путешественниках! — Хасан вполголоса прошептал молитву и спросил Салима: — Почему же люди построили город в таком неблагоприятном месте?
— Только в этом месте произрастает удивительная трава, которую употребляют в пищу люди и животные, из нее вьют веревки, шьют одежду, варят снадобья, набивают подушки, используют в хамамах.
Караван остановился на отдых в предместьях Шалджа, знаменитого оружейного центра. Рядом с ним располагались военные лагеря, где обучали тюркских юношей для наемных армий. В этих поселках частными гостями были работорговцы, главари шаек и военачальники, набирающие отряды. Иногда здесь устраивались показательные бои, которые собирали толпы людей. Мечи, сабли, копья, щиты, палицы, изготовленные в местных кузницах, проверялись в этих боях.
Проторенная древняя дорога была такой оживленной, что временами на ней становилось тесно от верблюдов, лошадей, телег и пеших людей. Салим отправил своего помощника к предместьям Шаша. В этом богатом земледельческом районе на реке Сейхун располагались уютные караван-сараи.
Вокруг Шалджа стояли возделанные поля и сады. Не было видно ни одного пустого участка. Всюду трудились люди, собирая урожай и вывозя его на больших телегах в рабаты. Уходящее за горизонт огромное хлопковое поле, словно белая скатерть, лежало среди зеленых холмов.
— Этот хлопок, белое богатство Шаша, поистине великий дар Господа! — не смог сдержать свое восхищение увиденным Бежан.
— Да и местные ткачи тоже славятся! — Салим показал на рабат, куда один за другим тянулись груженные до верху ослы.
Не дойдя фарсах до города, караван свернул в сторону показавшегося на возвышенности караван-сарая.




29 глава
В КАРАВАН-САРАЕ
«Теперь, сказитель, с разумом  пытливым,
Сказанием обрадуй нас красивым,
Когда реченье разума равно,
Душа певца возликовать должно»

«Шахнаме» Фирдоуси

От Шаша караванная дорога расходилась на южное, восточное и западное направления. На месте этой древней развилки султан из династии Кылыч Арслана построил огромный постоялый двор для больших караванов. Каждый последующий правитель, радеющий о благе торговли и купцах, поддерживал этот двор в хорошем состоянии, достраивал его и укреплял. Добрая слава правителя зависела от отношения к торговцам, и они не жалели денег на устройство мест отдыха для путешественников. Караван-сарай стоял на холме и его стены виднелись издалека.
Завидя караван со смотровой башни, к ним выехал слуга. Узнав о количестве людей и животных, он поспешил вернуться обратно для подготовки встречи. Подъезжая к воротам, путники увидели впечатляющий массивный портал из сырцового кирпича, выложенного в виде геометрического узора. Тяжелые деревянные ворота, обитые железом, внушали уверенность в надежной защите.
— Добро пожаловать, уважаемые! — Их встретили служащие постоялого двора, выстроившиеся по обе стороны от входа.
Караван проехал ворота и оказался на широком мощеном дворе для животных и товаров. Посреди двора находился пруд с деревянными поилками. Стойла были вычищены, корма насыпаны, подстилка пахла свежей соломой. Кузница для ремонта подков и другого снаряжения находилась здесь же.
Оставив животных и товары, Салим со спутниками прошел во двор для постояльцев. Он был меньше размером, состоял из айванов, открытых галерей и худжаров . Все помещения имели сводчатые перекрытия. К услугам правоверных была готова молитвенная комната с михрабом. Для желающих вести торговлю на постоялом дворе было устроено место с прилавками. В центре двора ярким пятном выделался цветник с журчащим посередине него фонтанчиком. Узорчатые тени от раскидистых тутовников, падающие на расстеленные ковры, придавали уют, гармонию и безмятежность.
— Это настоящий дворец для путников! — воскликнул Хасан, озираясь вокруг. — Такой нарядный и уютный!
— Вы все являетесь гостями нашего благочестивого правителя, — приветствовал управляющий караван-сарая, улыбчивый старик в цветном колпаке. — Мы не берем платы за проживание.
— Хорошая новость, — ответил Салим. — Пусть продлится время правления этого почтенного кахана!
Откуда-то из глубины двора доносились звуки струнных инструментов и приглушенные удары бубна. В чьих-то руках тихо стонал комуз: он тосковал по родным местам, вспоминал воды, что поили то дерево, из которого руками мастера его вырезали, даровав второе рождение.
— Да помилует и упокоит его душу Аллах! Хоть и был Гайнулла скрягой, но он сам ответит за свои дела перед Всевышним! — услышал Салим, проходя мимо сидящих торговцев из Мавераннахра. Имя этого купца было ему знакомо и отрарец, приблизившись к сидящим, приветствовал их и спросил:
— Уважаемые, о ком вы говорили? Что случилось с достопочтимым купцом Гайнуллой ибн Сафаром? Этот господин родом из Шаша?
— Да, именно так! Торговец из Шаша. Вы его знали? Весь его караван погиб в песках Каракум.
— Да, я был знаком с этим удачливым торговцем, печальная весть, — ответил Салим и, прошептав молитву об усопшему, удалился.
***

«Так распорядилась судьба и злой рок. А ведь он был такой богатый, расторопный, знал где можно с выгодой купить, продать, обменять товар, — размышлял Салим, сидя в своей комнате и глядя через полуоткрытую дверь на суету во дворе караван-сарая. — Вот, также как, и все эти торговцы, он снаряжал караваны, сидел у вечернего очага, рассказывая о своих путешествиях и планах».
Салим припомнил, как в последнюю встречу с Гайнуллой на постоялом дворе Тараза, тот, направляясь с богатым караваном в Мерв, высказывался о своем пути купца, бахвалясь о выгодных сделках в кругу постояльцев.
— Я имею склады в Самарканде, Кашгаре, один мой караван с тканями сейчас ведет мой человек в Хорезм. Я владею виноградниками и хлопковыми полями, а сам сейчас собираюсь в Исфахан и Дамаск. Если понравится там, куплю дом и заживу припеваючи. Но перед этим хочу совершить одну прибыльную сделку и потом могу никуда не ездить, а жить и не работать.
— А что это за сделка, если не секрет? — поинтересовался Салим.
— Весь секрет в знании, где купить, куда отвезти, знать какой товар. Вот поеду в Кашгар, возьму ковры и отвезу их в Трапезунд, там они очень ценятся. Затем куплю в Тебризе, ткань отвезу в Баласагун, там возьму фарфор и шелк, повезу в Багдад, продам, куплю железные мечи и сабли. Это будет очень прибыльная сделка. Из Алеппо стекло в Йемен, из Лахора в Басру парчовые покрывала, а после этого брошу торговать!
Устав рассказывать, Гайнулла откинулся на расшитые подушки, поглядывая на своих собеседников с нескрываемым превосходством, словно говоря: «Вот, смотрите, какой я удачливый и деловой!»
— Уважаемый Гайнулла, а куда Вы тратите прибыль от торговли? Наверное, у Вас большая семья?
Купец из Шаша посмотрел на Салима, как на человека, задавшего странный и глупый вопрос.
— Э—э—э, нет, мой молодой друг, так не достигнешь богатства! Весь секрет в том, что я не делюсь ни с кем, будь то близкий родственник или же друг! Никому ни динара! Ни дирхама! Надо копить золотые монеты, чтобы было, на что жить в старости. Может, и оставлю немного своим детям, — самодовольно ответил Гайнулла и добавил: — Если хочешь быть таким же обеспеченным, как я, то следуй моему примеру!
— Поистине, Аллах не любит хвастунов, — произнес в полголоса дервиш, сидевший рядом. — Опомнитесь, разве Вы заберете с собой на тот свет накопленное богатство?! А оно ведь может принести большую пользу окружающим Вас людям, и даже небольшая часть потраченных средств на добрые дела облегчит Ваше положение перед Всевышним!
Лицо Гайнуллы изменилось, он замолчал, отвернулся от дервиша и сомкнул губы, не желая больше разговаривать.
Прислушиваясь к вечерним звукам караван-сарая, Салим задумался: «Да, вот теперь сгинул наш товарищ-купец из Шаша, не спасло его богатство, сколько бы не было у этого хвастливого, расчетливого и алчного человека. Нужно не забывать делать добро родным, сиротам, беднякам, собратьям по ремеслу и путникам. Воистину, Аллах не любит гордецов, спесивцев, которые скупы и утаивают то, что Аллах даровал им по щедрости своей, как сказано в Священной Книге!»
Когда хлопоты и суета постояльцев закончились, они собрались вокруг очага, желая обменяться новостями с торговых дорог, послушать рассказы бывалых купцов о победах и поражениях царей, народных волнениях, новых налогах, узнать предпочтения и запросы жителей разных городов. Волею судьбы, под крышей караван-сарая, встретились предприимчивый басриец, неугомонный согдиец, бойкий хорезмиец, закаленный латинянин, терпеливый торговец из Хайфы, энергичный багдадец, тихий и незаметный суфийский дервиш, бухарский делец, таразский сановник, персидский эмир каравана, молчаливый торговец драгоценными камнями из Бадахшана. Присутствовали также кадии и писцы, астрологи и бродячие предсказатели, вольные караванщики, паломники и авантюристы, пытавшиеся поживиться за счет богатых купцов. Салим оглядывал это пестрое собрание и думал об удивительном братстве путешественников из разных стран, приверженцев всех религий, свободно общавшихся между собой, переходя с одного языка на другой.
«Похоже, вскоре возникнет один язык, язык Великой торговой дороги», — мелькнула мысль у отрарца.
Удобно устроившись на мягких подушках и толстых войлочных коврах, купцы, караванщики, менялы, путешественники, паломники, сказители по очереди развлекали друг друга. Они рассказывали небылицы, притчи, сказки и дорожные легенды.
— Вижу, здесь собрались люди из разных стран, различных верований, других культур и традиций, — вступил в разговор Салим. — И нам ничего не мешает находить общий язык, понимать друг друга. Для этого необходимо всего лишь доброе намерение и согласие.
Собравшиеся молча согласились. Они дружно закивали и на их головах зашатались чалмы, цветные тюрбаны, высокие и плоские колпаки, лохматые папахи.
— Послушайте, пожалуйста, одну суфийскую притчу, о взаимопонимании, — сказал отрарский купец. — Однажды тюрок, араб, перс и грек шли вместе на рынок и нашли золотой динар. Не знавшие разногласий до сей поры, они стали спорить и решать, как его потратить. Перс предложил купить ангур, но араб возразил, что лучше будет купить эйнаб.  Тут вмешался тюрок: не нужен ни ангур, ни эйнаб, сказал он, на весь динар нужно приобрести изюм. Грек выразил несогласие и стал настаивать, что им надо взять стафил.  Каждый из них стал доказывать свою правоту и дело дошло до драки, а все потому, что им в этот момент не встретился человек, который смог бы объяснить, что все они говорят об одно и том же. И что слова «ангур», «изюм», «эйнаб» и «стафил» означают виноград, который они хотели купить. Но каждый из них говорил и думал об этом на своем языке.
— Да, поучительно! — промолвил сухощавый с жидкой седой бородой купец из Хивы и, оглядев присутствующих, добавил: — А не хотите ли услышать притчу нашего Ходжи Насреддина?
Возражений не последовало, и он продолжил:
— Эта притчу я услышал на нашем базаре. Однажды Насреддин увидел, как несколько человек приготовили еду и присели в тени. Проходя мимо, он громко сказал: «Мир вам, о, скупцы!» Один из них возразил: «Зачем наводишь на нас напраслину? Слава Аллаху, среди нас нет скряг». На это Насреддин промолвил, обращаясь к небесам: «Если этот человек говорит правду, то прости меня, о Боже, за наговор!» Он уселся в их круг, и стал есть за двоих, но никто не посмел и пикнуть.
Вокруг раздались смешки торговцев, хохот караванщиков, возгласы одобрения паломников, хихиканье слуг. Грузный согдийский меняла, в дорогом цветном халате, привстал на своем месте.
— А у меня тоже есть анекдот об этом смышленом Ходже, про список глупцов.
Присутствующие притихли, ожидая рассказ.
— Прослышав однажды о простаке Ходже Насреддине, правитель призвал его к себе и приказал ему составить список глупцов города. В тайне он надеялся, что Насреддин включит в список себя. Вот тогда пусть попробует его учить. Если возразит мне, я ему покажу его же список. На следующее утро явился Ходжа и вручил список шаху. Тот взглянул на него и обомлел! Его имя стояло на первом месте!
— Да как ты посмел издеваться надо мной! Да я тебя...
В испуге Насреддин отшатнулся и произнёс:
— Постой, не гневайся раньше времени. Скажи, не ты ли на прошлой неделе принимал тут купца из Индии? Знал ты его раньше?
— Нет, мы встретились впервые.
— «И ты дал ему десять тысяч золотом, чтобы он привез тебе драгоценных камней из Индии?»
— Да, а что?
— Значит, ты утверждаешь, что это не глупо? Дать такую сумму первому встречному и попросить его вернуться с драгоценностями?
— А что? А вот, если он вернется?
— Тогда я вычеркну из списка твое имя. А его впишу на твое место.
В темноте двора беззвучно смеялись караванщики и паломники, купцы улыбались из вежливости, переглядываясь между собой.
— О смелости и хитрости этого муллы ходят легенды, — нарушил тишину высокий загорелый караванщик из Бухары. — Однажды, Ходжа похвастался, что сможет научить осла говорить и эмир повелел заплатить ему тысячу монет с условием, чтобы тот показал ему говорящего осла через некоторое время. Дома жена плакала и спрашивала: «И зачем ты обманул эмира, зачем взял деньги? Когда он поймет, что ты его обманул, он бросит тебя в темницу!» Насреддин успокоил ее: «Я оговорил себе двадцать лет сроку. За это время либо ишак сдохнет, либо эмир.»
Вокруг засмеялись, даже самые сдержанные ухмылялись, кто-то захлопал.
— А можно и я расскажу, — Хасан взглянул на Салима и, получив одобрение, продолжил: — Насреддин подъехал к речному броду с ослом, доверху груженному солью. Тяжелые тюки с солью намочились и стали легче. Осел почувствовал облегчение и запрыгал от радости. В следующий раз, осел был нагружен хлопком и груз, намокнув, стал тяжелее. Почувствовав это, осел недовольно тряс длинными ушами. «Не всегда, при переходе через реку, ты выигрываешь», назидательно сказал ослу Ходжа.
Послышались одобрительные голоса. Многих уже клонило ко сну от обильной пищи и тепла круглого, каменного очага. Музыканты тихо бренчали в темноте, над караван-сараем опускалась ночь.
— Раз сегодня все вспоминают этого остряка, добавлю и я, — произнес в ночной тишине один из постояльцев, весь вечер крутившийся вокруг доверчивого араба. —. Сосед пришел к Насреддину и попросил ишака на время. Ходжа ответил, что уже одолжил его. В этот момент из сарая раздался крик животного. Сосед удивился и сказал, что ишак подает голос. На это Насреддин ответил вопросом: «Кому ты больше веришь, мне или ишаку?»
Хотя реакция на последний анекдот была слабой, так как, большая часть уставших постояльцев уже засыпала, таразский сановник все же нарушил тишину, желая тоже рассказать свою историю:
— Вы могли слышать о проделках безбородого обманщика Алдара Косе. Так вот, однажды заносчивый торговец хвастался перед своими спутниками в дороге: «Сказывают, что этот Алдар Косе может обмануть всех, но, уверяю, только не меня! На его уловки попадаются только глупцы!» И вдруг они видят, как навстречу им идет сам Алдар Косе. Он поздоровался, пожелав путникам хорошей дороги. Однако, купец остановил его, прокричав: «Эй, говорят, ты изобретательный обманщик! Ну-ка, попробуй обмануть меня! Предупреждаю, ничего у тебя не получится! Я не такой простак!» Алдар Косе учтиво поклонился купцу, промолвив: «Сожалею, почтенный, но сейчас не могу выполнить вашу просьбу, так как мой мешок обманщика остался дома. Если Вы так хотите убедиться в своем уме, то дайте свою лошадь. Я быстро поскачу и доставлю мешок. И тогда Вы сможете узнать, обману я Вас или нет.» Недолго думая, торговец, желавший доказать спутникам свое превосходство, дал коня безбородому обманщику. Алдар Косе умчался, оставив после себя облако пыли, и больше его не видели.
Тихий смех был еле слышен среди храпа и сопения отдыхающих гостей. Многие из них уже разошлась по своим комнатам, некоторые спали здесь же, на коврах, охраняемые слугами. Часть гостей ушла молиться, кто-то продолжал шепотом общение с чашей вина в руке, музыканты дремали. В караван-сарае царили спокойствие и умиротворенность, надежно защищённое толстыми стенами и бодрствующими на смотровых башнях вооруженными стражниками.

30 глава
САМАРКАНД

 «Ты вознесся, Самарканд,
что говорят — то райский сад!
Вершины башен и оград,
Там не охватит дерзкий взгляд…»

Ахмад аль-Вади

Преодолев пятьдесят три фарсаха с короткими остановками на отдых, отрарский караван приблизился к Самарканду. Всякий раз, когда Салим бывал здесь, он восхищался его выгодным расположением между двух рек Зарафшон и Сиаб, прохладным климатом и близостью гор, защищающих от северных ветров. Все это благотворно сказывалось на развитии древнего оазиса.
Этот город во времена легендарного царя Афрасиаба, чья разрушенная цитадель покоилась рядом с новой крепостью, в древности носил имя Мараканда. Долгое время город находился под влиянием культуры эллинов. Отрарский купец читал рукописи путешественников, поэтов, географов, которые оставили свои впечатления о Самарканде, описывая как город, подобный раю. От местных жителей, паломников и купцов Салим слышал другое название. Они именовали город Семизкентом, то есть «жирным городом». Это название он получил еще со времени возвышения Тюркского каганата.
Еще на подходе к стенам города, Салим обратил внимание, что кипарисы, высаженные вдоль дороги, острижены так, что они походили на различных животных — слонов, верблюдов, коров и хищных зверей, готовых броситься друг на друга. Он вспомнил рассказ своего старшего товарища, купца и тестя из Тараза. Как-то Байдар подъезжал к Самарканду, его спутники пытались подобрать сравнение этому городу и не смогли. Тогда Байдар сказал: «Он подобен небу цветом, а его дворцы подобны звездам, сверкающим на небесах, а ручейки его подобны Млечному Пути!» Всем понравилось это сравнение.
Караван расположился на отдых в предместьях города, на небольшом постоялом дворе, хозяин которого наотрез отказался брать плату за проживание:
— Вы гости моего хозяина!
— А где же этот великодушный хозяин? Я воздам ему честь и хвалу! — произнес Салим, осматриваясь вокруг.
— Он уже предстал пред Всевышним, перед этим оставив мне деньги, завещая потратить все на гостей Самарканда.
— Как же звали этого благодетеля?
— Воздавайте хвалу Господу, а Он уж знает, кто достоин благодарности! — уклончиво ответил управляющий постоялым двором.
Оставив караван на попечение хозяина и под присмотром Малика, Салим в сопровождении Хасана и кадия, отправился к Кешским воротам Самарканда. Город был настолько оживленным и популярным у торговцев, что для удобства были построены двенадцать ворот. У каждых массивных деревянных ворот была мечеть, а за ними теснились рабаты ремесленников, садовников и дехкан.
— Первым делом мы должны отведать местный плов.
Салим обернулся на своих спутников и, увидев их повеселевшие лица, продолжил:
— Я уже не раз убеждался, что это особенное блюдо, и больше нигде не вкусишь подобного.
Они присели в небольшой, уютной чайхане у фруктового рынка, чьи зазывалы, улыбаясь, вежливо и настойчиво приглашали гостей, уверяя, что только у повара Икрама можно насладиться особым самаркандским пловом. В углу над огромным пылающим казаном колдовал раскрасневшийся от жара и дыма повар-аспазшы Икрам. Ароматы готовящегося блюда манили и дразнили голодных гостей, завороженно наблюдающих за приготовлением плова.
Им принесли кумганы с водой, и пока они мыли руки, на столике уже появились лепешки, фрукты, овощи, молочные напитки, халва. Шло время. Утомленные и голодные гости часто оборачивались в сторону хлопотавшего у казана Икрама. Затянувшееся ожидание слуги пытались объяснить необходимостью соблюдения определенных правил повара, его специальным способом готовки, и томительное предвкушение стоит того. Когда у путников уже совсем кончалось терпение, а аппетитные запахи и пряные благоухания вконец измучили их, аспазшы ударом по казану известил о готовности еды! Это долгое ожидание забылось, когда перед гостями появилось большое блюдо с невероятным вкусным угощением!
— А если спросить у повара секрет приготовления этого блюда? — проговорил Хасан, не отрываясь от большой, расписанной керамической тарелки с дымящимся пловом, подбирая стекающий жир кусочками лепешки.
— Вид у него приветливый, хотя и очень усталый, возможно и скажет, — Бежан оглянулся на повара, внимательно наблюдающего за тем, как гости с аппетитом поглощают еду.
Увидев, что путники часто оборачиваются на него, Икрам не выдержал и подошел к гостям, отдыхающим за низким, расписным столиком.
— Да будет тобой доволен Аллах! Здоровья твоим рукам, Икрам-уста! — встретили повара гости.
— Благодарю уважаемые, я просто делаю свою работу, — скромно ответил зеленоглазый, добродушный повар.
— Мы тут поспорили между собой, раскроете ли Вы секрет этого блюда? — спросил сытый Салим, откинувшись на вышитые подушки.
— Уважаемые, дорогие гости, нет никакого секрета! — улыбаясь, Икрам развел руками и вытер стекающий пот со лба.
— Хорошо, мы слушаем тебя, — Хасан присел, скрестив ноги, собираясь запомнить сказанное поваром.
— Надо взять чугунный котел, размером с объятья, — повар раскрыл руки. — Мясо барашка с окрестных райских пастбищ, отборный рис, разбухающий от гордости, молодую морковь, краснеющую от радости и острый лук, жалящий подобно мечу. Всё это надо готовить до тех пор, пока запах не достигнет Аллаха, а повар не упадет от изнеможения, потому что попробует божественное кушанье! — Икрам от усталости опустился на низкий стул, словно подтверждая свои слова.
— Запах достиг не только Всевышнего, но и всей округи, пока готовился плов! — Довольные и сытые гости рассмеялись. — Действительно, нет никакого секрета!
— Куда путь держите, мои дорогие гости? — чуть отдышавшись, спросил Икрам, поглаживая аккуратно стриженные, седеющие усы.
— Если будет угодно Богу, хотим увидеть загадочную Индию, — Салим держал в руках круглую лепешку, думая запастись ими в дорогу.
— Ах, Индия! Далекая и сказочная! — вздохнул аспазшы-Икрам. — А знаете, как индийский царь хотел испечь у себя наш самаркандский хлеб?
Увидев, что гости слушают его, он продолжил:
— Индийскому правителю так понравился наш хлеб, что он приказал своему повару испечь ему такой же. Тот всё сделал по рецепту, однако вкус у лепешки оказался другой. Привезли муку, потом воду, дрова, но, несмотря на все усилия, вкус и аромат не удалось повторить. Царь был рассержен. Чего же еще не хватает?! Повар только разводил руками. Он не знал, что нужны воздух Самарканда, его белое солнце, ласковый ветер, прозрачное небо, песня воды в арыках, шорох черных девичьих кос, блеск росы на листьях садов!
Отдохнувшие путники продолжили знакомство с городом, обходя многочисленные рынки Самарканда.
— Надо закупить для Индии знаменитую шелковую ткань Маргилана , ее также называют хан-атласом,— сказал Салим, внимательно рассматривая прилавки.
Их взоры привлекла лавка с висящими над ней воздушными полотнами. Невысокий и юркий хозяин с широкой бородой, завидев гостей, радушно вышел вперед и, раскинув руки, пригласил их осмотреть товар.
— Только здесь, у торговца Тахира, вы найдете невиданной красоты ткань! Самые капризные госпожи из дворцов Мавераннахра и Персии заказывают их у нас! — гордо хвастался лавочник, поднимая густые черные брови до надвинутой на лоб круглой цветной шапочки.
Салим щупал шелковое полотно, смотрел через ткань на солнце, взвешивал на ладони, проверял точность узоров и надежность окраски. Не показывая вида, что ему понравился товар, он, качая головой, отошел в сторону.
— Господин, неужели Вам не понравился мой шелк?! — Тахир изменился в лице, пышные усы поникли.
— А что в нем особого? Почему я должен купить именно его? — ответил Салим, обернувшись на лавочника, а затем посмотрел на Хасана.
— О, уважаемый, мастер Санат, который соткал это чудо, призвал на помощь Аллаха и добрых ангелов! Он взял зелень листвы, омытую дождем, добавил цвет лепестков тюльпана, румянец зари, синь ночного неба, блики солнца на быстро утекающей воде арыка, сияние глаз своей любимой! — расхваливал товар лавочник Тахир, держа перед собой ткань и любуясь цветными переливами.
— Да, ты убедительно рассказываешь, достопочтенный торговец.
 Салим уже решил купить шелковую ткань, но продолжал свою игру.
— Стоимость этой ткани возросла от твоих красивых слов, но давай опустимся на нашу грешную землю! Вот моя цена за два локтя! — он показал серебряную монету.
На удивление, лавочник быстро сдался, и они заключили сделку.
— Ах ты, упрямое животное! — Громкие ругательства обратили внимание гостей. — За что мне такие мучения с тобой?! Ах ты, ушастый шайтан!
Какой-то мужчина старался сдвинуть с места ослика, нагруженного тюками. Тот лишь упрямо шевелил длинными ушами, опустив морду. Количество поклажи было столь велико, что мешки задевали перекинутые жерди над узкими улицами рынка и полностью скрывали трудолюбивого осла.
— Не мудрено, что этот ушастый бедолага так упрямится. — Салим указал на шум. — Если жадный хозяин не знает меры, то животное покажет свой характер. А еще обзывают этих верных помощников всякими нелицеприятными кличками, забывая, что именно они справляются с нелегкой работой там, где не могут лошади и верблюды. Благодаря ослам строятся дома, роются каналы, работают мельницы, доставляются товары! Этот заблудший муж чересчур нагрузил своего помощника, надо указать ему на его ошибки.
Пока Салим объяснял Хасану, как нужно вразумить хозяина несчастного животного, как неожиданно весь груз свалился с ослика за землю. Вскрикнув очередное проклятие, горожанин, кажется, понял причину упрямства своего животного и, успокоившись, примирительно похлопал ушастого по загривку. Тот радостно закивал мордой и затеребил ушами.
— Кажется, вмешательство не понадобится, они помирились, — с улыбкой произнес Салим.
За этим происшествием в толпе зевак наблюдал старик, одетый в длинный серый плащ и соломенную широкополую шляпу. Он узнал отрарского купца и, сощурив узкие глаза, оценивающе осматривал его. «Да, когда то, мы провели много времени в дороге, в одном караване и я даже излечил его рану, — вспоминал старик и, чтобы Салим не опознал его, попятился за спины столпившихся людей.
«Судя по всему, у этого купца дела идут хорошо. Куда же ты, Салим ибн Санджар, на этот раз ведёшь своих верблюдов? Какие цели преследуешь, помимо торговых? Наверное, следуешь указам своих правителей и пытаешься открыть новые страны и рынки, чтобы затем ваши вожди покорили их? — размышлял монах Лу Шань. — Наше ведомство привыкло иметь дело с согдийцами, ведь они более предсказуемы и легко управляемы. Но с этими новыми торговцами-тюрками совсем стало неуютно. Их неуёмный дух не довольствуется только получением прибыли, им подавай что-то большее. А именно это и беспокоит моих хозяев, господина Гэ и канцелярию императора Сун».
Тибетский монах скрылся среди базарной толпы, что-то шепча в жидкую бороду. Он появился в Самарканде с наступлением весны и уже смог втереться в доверие к придворным во дворце. Используя свои лекарские способности и талант убеждения, монах зарекомендовал себя незаменимым человеком в цитадели правителя. Многие служащие пользовались его услугами и часто во время лечения, находясь под воздействием паров дурманящих трав, откровенничали, рассказывая сплетни, подслушанные разговоры, обсуждали решения визиря и планы приближенных хана. Лу Шань делал такие чудодейственные отвары, обещая исцеление от любых недугов, что прежние врачи впали в немилость во дворце и тибетский монах стал вхож в дома богатых самаркандцев, купцов, лавочников и кадиев. К одному из таких состоятельных горожан, купцу Рокшану, лекарь втёрся в доверие, и они часто проводили время за пиалой зеленого чая. Узнав, что монах Лу из Дуньхуаня, согдиец Рокшан обрадовался, сообщив, что у него есть торговый дом в этом далеком городе.
— Мы давно торгуем с вашей страной и наши караваны частые гости в Дуньхуане, — откровенничал Рокшан, смешивая ханьские слова с согдийскими.
Монах Лу Шань, улыбаясь в ответ, часто кивал, сложив ладони перед собой.
«Этот болтливый согдиец сослужит мне хорошую службу. Я заполучу от него нужные сведения о городе, их торговле и планах на будущее. Я постараюсь использовать его в своих целях и мне будет чем порадовать своего господина Гэ!» — думал старик Лу, ухмыляясь своим коварным планам.
***
Тем временем, купив еще хлопковые полотна и рулоны кагазгары, самаркандской бумаги, цветные шнурки для поясов, Салим отправил Хасана, Колдаша и Бежана с товаром в караван-сарай, а сам продолжил осматривать рынок.
В сутолоке базарной толпы кадий Бежан немного отстал от своих спутников, засмотревшись на необычное шелковое полотно с вышитым фантастическим сюжетом, вывешенное для привлечения внимания проходящих мимо людей. В центре свисающей над прилавком ткани ярко сверкали то ли всполохи огней, то ли звезд. Зазевавшись, Бежан сделал шаг в сторону прилавка и встретился глазами со жгучим, манящим взглядом очаровательной девушки. Интуитивно он сделал шаг навстречу девушке, будто заколдованный взором незнакомки. Девушка схватила его за рукав, и, оттащив за висящие тяжелые ткани, укрывшие их от шумного рынка, жарко шепнула на ухо:
— Милый, достойный человек, вижу ты смелый и благородный муж! Но…— сделав паузу, девушка заохала и, закатив подведенные сурьмой глаза, запричитала: — Я вижу вокруг твоей головы темную ауру, вижу, как кружатся тени иблиса  и джина, замышляющие против тебя злые дела!
 Бежан смотрел на лицо гадалки, обрамленное длинными прядями черных, как смола волос, с вплетенными цветными нитями, бисером, ракушками каури. На лбу девушки виднелся нарисованный синей краской таинственный знак — звезда с глазом посередине, а с обернутого вокруг головы тюрбана свисали медные монеты, колокольчики и камушки. Яркое, цветное платье дополняло образ базарной гадалки.
— Кто-то замыслил против меня недоброе? — растерянно спросил Бежан.
— Дай мне свою руку, — вкрадчиво продолжила девушка. — Вижу, как на этой ладони чернеют и прерываются линии жизни. Это плохой знак! Но лучше и точнее смогу сказать после раскладки карт. Мы должны уединиться…
Она мягко и настойчиво потянула Бежана в полумрак рынка и втолкнула под камышовый навес, где стоял низкий резной столик с ножками в виде кошачьих лап. На столе уже были разложены карты. На глиняных стенах висели какие-то сильно пахучие сушенные травы и корни, чучела летучих мышей, птиц, змей. На полках зловеще поблескивали белые черепа, кости, рога диких животных. Рядом с ними лежали острые когти волка, рыси и медведя. Мягко и загадочно шевелился от легкого сквозняка высокий мех на черных шкурах. Откуда-то доносилась тихая мелодия свирели, добавляя таинственности происходящему. Горели неровным пламенем глиняные лампады, пьяный аромат шел от бронзовых курильниц, обволакивая Бежана дурманящим облаком. Он почувствовал легкое головокружение и, мелькнувшая было мысль сбежать из этого странного места, быстро растворилась. Бежан, поддавшись чарам колдуньи, расслабился и обреченно присел за столик.
— Возьми эти карты судьбы и перемешай их, затем покажи мне первую и последнюю.
Бежан, как заколдованный, выполнял все указания колдуньи. Та взяла ловким движением карты, посмотрела и дунула на них, произнесла какое-то заклинание, обожгла своего гостя испуганным взглядом и сказала:
— Я не ошиблась, увидев темную ауру на твоей ладони. Это предостережение подтвердили карты! Она провела картами над курильницей, легко дунула, направляя дым в сторону Бежан и хриплым голосом курильщицы гашиша шепнула:
— Я заклинаю темные силы, очищаю твою голову, закрой глаза, вспомни себя ребенком, вспомни, как ты бегал по улицам… Вот ты бежишь по незнакомым улицам, вокруг враждебных лиц… Тебя спрашивают, направляют, указывают дорогу, но это все твои недоброжелатели, пытающиеся тебя свернуть с пути истинного…
Бежан прикрыл глаза и мысленно оказался на улицах Кедера. Подростком он убегал от группы ребят из рабата, которые постоянно поджидали учеников медресе, чтобы ввязаться с ними в драку. От них часто доставалось маленькому Бежану, возвращавшемуся домой. В жалком виде, с ушибами на теле и разорванной одежде Бежан представал перед взорами уставшей от забот матери.
— Да, да, я вспомнил! Нелегко мне пришлось во время учебы!
— Вот видишь, эти мерзкие проступки вернулись в твою взрослую жизнь, но в другом обличии! — демонически оскалившись, шептала гадалка. — Тебе необходима защита, помощь, и я могу это сделать…
— А кто же сейчас мне строит козни? — недоуменно спросил Бежан, перебирая в памяти свое окружение.
«Неужели Мансур, глава нашей лавки? Он не хотел меня отпускать в это путешествие. Находил всякие пустяковые причины. Почему? Что я ему сделал? Я же был его лучшим учеником… — лихорадочно думал Бежан. — А может Габит? Почему он не пришел на прощальную вечеринку? Может, он хочет занять мое место, и ему было стыдно смотреть мне в глаза? Наверное, он втайне надеется, что я не вернусь из этого путешествия?»
Мысли стучали в затуманенной голове Бежана.
— Это могу узнать только я! — многозначительно протянула хозяйка таинственного места. — Это трудно…тяжело… требует много сил, знаний и жертв…— тут она оценивающе оглядела своего клиента и добавила:
— Но это дорого стоит…Ты готов заплатить?
Кадий в нетерпении пошарил в складках своего халата, нащупал кошель с монетами и ответил:
— Говори, я заплачу!
— Терпение, мой благородный гость. Скоро ты все узнаешь.
Гадалка смотрела ему в лицо и догадывалась о бушующих страстях, разбуженных её коварными намерениями. Она скрытно радовалась своей удачи, что смогла внести смятение в душу этого простака и теперь ничего не стоит выманить у него деньги. Он отдаст многое, чтобы узнать имя своего несуществующего врага-соперника и злопыхателя. Колдунья терпеливо ждала, когда страх, сомнения, боязнь этого гостя одолеют его душу, и он сам произнесет имя недруга. Тогда ей останется только подтвердить страшную догадку.
       — Бежан! Бежан! Очнись, проснись!  — кто-то тормошил его за плечо.
Кадий открыл глаза, огляделся. Он лежал среди битой глиняной посуды и сухих навозных «лепешек» на задворках рынка. Вокруг него склонились его спутники, Хасан и Колдаш.
       — Мы тебя совсем обыскались! Куда ты пропал? Что случилось?
 Бежан присел, помотал еще тяжелой головой, вспоминая недавнее происшествие, ощупал себя. Кошелька не было.
— Видимо, шайтан в облике одной красивой гадалки завлек меня в свои сети и обчистил, — виновато промолвил кадий.
Самаркандские разносчики всевозможных товаров, еды и напитков предлагали свои услуги, жестянщики гремели в своих переулках, шелководы носили белые огромные тюки, башмачники стучали деревянными молотками. В каждый свой новый приезд сюда Салим удивлялся новым постройкам, мечетям, медресе, фонтанам с чистой, питьевой водой, а радушие местных людей создавало приятную атмосферу комфорта, и хотелось задержаться в городе надолго.
Вечер Салим встретил на террасе Кюхандистана, за пиалой чая из душистых трав. Он сидел на мягких подушках и глядел с высоты цитадели на окрашенные теплым светом зеленные гущи садов, спокойную гладь водоемов, на блестящие в закатном солнце цветники и слушал журчание арыков на затихающих улицах. Среди этой идиллии высились точеные купола мечетей и минаретов, отражающие темнеющую синь неба и казалось, что вся небесная лазурь была рассыпана над самаркандскими домами.










31 глава
СОГДИАНА. ПЯНДЖ

«Видеть прекрасное — это кусочек рая»

Тюркская поговорка

От Самарканда караван направился вдоль золотоносной реки Зарафшон, через западную часть согдийской долины. На пути лежали древние города Саразм и Пянджикент. С давних времен они слыли центрами торговли золотом и драгоценными камнями, обнаруженных в этом регионе. Местное население оказалось очень предприимчивым и активным, научившись извлекать выгоду от своего географического и экономического положения. С малых лет обучаясь торговле, согдийцы смело отправлялись в разные страны для ведения торговли и заключения выгодных сделок. Побывавший во многих странах старый и опытный купец Кудрат рассказывал Салиму о ловких и смелых торговцах из Пянджикента.
«Я слышал про оборотистость и вездесущность торговцев из Финикии, царства румских земель. В древние времена, куда бы ты ни прибыл, на какой бы рынок не зашел, везде главенствовали финикийцы, распространяя свою культуру и влияние. Согдийцы исполняют такую же роль в Мавераннахре и соседних странах», — вспоминал слова Кудрата Салим, проезжая земли согдийской долины.
Язык выходцев из этих земель был одним из основных на всем протяжении Великого торгового пути, язык сделок, обмена и нотариальных записей, указов правителей и путешественников. Основав во многих городах свои торговые колонии, они активно участвовали в политической, культурной и религиозной жизни разных городов и целых стран.
Несколько лет назад Салим приезжал в Пянджикент для заключения выгодной сделки, у него была возможность увидеть этот город и его ремесленнические рабаты. Он помнил великолепные живописные фрески на стенах приемных залов богатых согдийских домов. Знание согдийского языка помогло ему ближе узнать жителей Пянджикента. Побывав на приеме знатного купца Исмоила, Салим был впечатлен росписями на стенах его дворца. Там были изображены сцены охоты с хищными зверями и птицами, сюжеты из праздничных, религиозных церемоний, торжественные приемы иностранных гостей, райские сады.
Тщательно скроенные, приталенные одежды, красного и белого цвета, были отличительной особенностью внешнего облика горожан. Их высокие колпаки, с опущенным верхом, украшенные цветными шелковыми нитками, аккуратно стриженные бороды, повязанные вокруг головы ленты с золотыми бляхами, были характерными и узнаваемыми. Несмотря на массовое ношение тюрбанов, чалм и кафтанов, согдийцы все еще придерживались старых правил. Распространение тюркского влияния приводило к постепенному сближению и слиянию народов Согда и Мавераннахра, взаимно обогащая языки и традиции.
Совершив визит вежливости к Исмоилу в Пенджикенте, Салим надеялся заручиться его поддержкой. Он не ожидал, что согдиец предложит ему сделку.
— Уважаемый Салим ибн Санджар, Вы направляетесь в далекую страну, — из далека начал Исмоил. — Ваше намерение достойно похвалы и поддержки! Наши пенджикентские купцы издревле посещают южные области и страну слонов, специй и тысяч чудес. Конечно, без должной подготовки и знаний такое путешествие не совершают. И раз Вы осмелились, то любая информацию будет Вам полезна.
Исмоил сделал многозначительную паузу, поглаживая седеющую бороду. Как всякий согдиец, он умел придать веса своим словам. 
— Наш торговый дом в Лахоре работает для общего блага и всякий, прибывший из Мавераннахра может обратиться туда. Это будет полезно и личные связи между купцами Индии и Пенджикента также необходимы. В прошлом году, например, нас посетил мой индийский друг, Садхир. Он остался очень доволен и вернулся с огромным грузом товаров. Я хотел ссудить ему немного динаров, но он отказался.
Салим разглядывал сложный вышитый сюжет на халате собеседника и никак не мог понять, к чему тот клонит.
— Я снабжу Вас информацией о дороге, перевалах, горных реках и местах, желательных для стоянок. Также укажу области, где надо остерегаться разбойников и диких зверей. 
Исмоил все своим видом показывал, какое благо он совершает для отрарского купца. И в конце добавил:
— Взамен хочу попросить всего лишь вручить моему другу мешок с халатами и обувью, понравившихся индусу. А один небольшой ковер попрошу передать в наш торговый дом в Лахоре.
Салим с готовностью кивнул, радуясь такой незначительной сделке.
Пройдя от Пянджикента несколько фарсахов, караван достиг более древнего Саразма. Его жители прославили свой регион замечательными гончарными и ювелирными изделиями. Они поставляли ценные руды в Хорезм, Персию, Кабул, Индию, Белуджистан.
— До чего же благодатна эта райская земля! — Хасан не уставал восхищаться древней долиной реки Зарафшон и Согдианы. — Их земли похожи на изумрудно-зеленый велюр, их высокие дворцы похожи на звезды, вышедшие на прогулку, а протекающая среди них река — подобие млечному пути!
— Мне приятно, что ты познаешь и с благодарностью говоришь о мире, который существует не только на рынках, — сказал Салим, одобрительно похлопав по плечу своего верного помощника.
Ровная долина уходила в предгорья, откуда несла свои холодные воды река Заравшон. Всюду, куда хватало взгляда, простирались возделанные поля и сады. Утрамбованная тысячелетиями верблюжья тропа вела на запад, вдоль начинающейся горной гряды. Салим вел караван в предместья Кеша , города, чья слава простиралась от Багдада до Дуньхуаня. Соседство с такими крупными городами как Самарканд и Пянджикент стимулировало жителей Кеша к активной деятельности. Его ремесленники старались ни в чем не уступать своим соседям, они изготавливали великолепные ковры, разнообразные переметные сумки, надежные сундуки, ювелирные украшения, достойные правителей. Они вытесняли с рынков изготовителей фарфора и шелка из империи Сун, высоко подняли планку прочности кольчуг и сабель. Тесное переплетение культур, духовных учений, ремесленнических приемов, науки и искусства давали ослепительный блеск Кешу, одному из очагов городской цивилизации Мавераннахра.
После прибытия на постоялый двор, Салим, Хасан, Малик и писарь Колдаш посетили пригородную мечеть у Мервских ворот.
— Этот михраб в своих золоченных кружевах подобен райским вратам! Какая гармония цвета, формы, сплетение растительных элементов! Эта красота поражает сознание и навевает мысли о бесконечности небесной жизни! Слава Аллаху! — прошептал Колдаш и, дотронувшись рукой до вырезанных орнаментов, грустно добавил: — Жаль, что в мирской суете мы забываем и не замечаем этого…
Писарь, нанятый Салимом для путешествия в Индию, был молчалив и часто тоскливо оглядывался назад, на растворяющийся горизонт, туда, где остались его родной город и степь. Хорошо обученный своему ремеслу, Колдаш также знал несколько языков, интересовался астрономией и математикой. Среднего роста, всегда аккуратно бритый и стриженный, предусмотрительно вежливый, отрарский писарь сразу расположил к себе Салима. И теперь, когда караван уже был далеко от родных земель, Салим, видя его состояние, решил узнать причину тоски своего попутчика.
— Почему ты столь задумчивый? Что беспокоит тебя? — спросил Салим, когда они оказались одни.
—Я вспоминаю Отрар, семью и… — Колдаш сделал паузу, вздохнул, — ту, которая поселилась в моем сердце, разожгла огонь страсти в душе, заставила думать о ней. Её краса, как молния, пронзившая небеса, однажды поразила мою грудь!
— Как ты с ней познакомился, — тихо поинтересовался Салим, не желая быть слишком любопытным, но чувствуя, что писарь хочет поделиться своей сердечной болью.
— Это было в саду у медресе. Она гуляла среди цветников с подругами после занятий и ей улыбались алые розы, вокруг порхали белые бабочки, звонкие струны флейты вторили ее беззаботному смеху. Её брови были подобны месяцу, губы как коралл, а голос был похож на журчание ручья, дарящий прохладу в жаркий день…
— Наверное, у неё и имя такое же прекрасное, как и облик?
— Я узнал имя позже, у её подруги, сестры моего друга. Они посещали мактаб вместе. Оно прозвучало для меня, как звучит благословенный азан в месяц Рамадан для правоверных, — Гюзаль. Услышав его, моё сердце затрепетало. Однако мне пришлось приложить немало усилий, чтобы обратить на себя её внимание и заговорить с ней. К счастью, у нас оказались общие интересы. Она изучала в мактабе поэзию, знала толк в красивом слоге и с интересом слушала, как я декламировал поэтические строки. Если бы не ее строгие родители, мы могли бы часами разговаривать, рассуждая о поэзии и звездах.
— Она интересуется науками? — спросил Салим, наблюдая, как у Колдаша посветлело лицо, заблестели карие глаза, покраснели щеки и уши.
— Да, это удивительно! Моя Гюзель задавала такие вопросы учителю о небесных светилах, что тот терялся и обещал разыскать книгу Бируни «О вращении небесных сфер», чтобы грамотно объяснить ей законы мироздания. Жаль, что в темное время, когда на небосводе ярко горят звезды и можно наблюдать за ними, ей запрещали покидать дом.  Я часами сидел под ее окнами, чтобы смотреть на те, же звезды, что и она. Лишь один раз мы смогли вместе провести несколько часов под темно-синим куполом, считая светила, произнося стихи и мечтая о нашем будущем. Когда ее отец, торговец хлопком, уехал в Яссы, ее мать разрешила нам побыть вместе. Ведь она знала меня и мою семью.
— Так чего же ты думаешь? Надо отправлять в их дом сватов!
— Все шло к этому, но мой отец ответил, чтобы я не думал пока о женитьбе, так как совсем недавно отдавали калым за невесту старшего брата и сестру тоже выдали замуж. Это были немалые расходы для нашей семьи! В общем, сказал отец, если хочешь приблизить это время, заработай сам. Вот я и нанялся в ваш караван. Мне пришлось долго объясняться с Гюзель и её матерью. Тяжело мне было расставаться с моей черноглазой газелью, с моей тростиночкой в шелковом одеянии, с нежным, благоухающим цветком… — Колдаш замолчал, оглядевшись, не слышит ли его кто-нибудь ещё.
На выходе из мечети их поджидали группы нищих, калек и немощных, просящих подаяния. Салим с Колдашем дали садака, подаяние, прошептав молитвы. Они вышли во двор мечети и долго еще любовались величественным строением. Путники смотрели на филигранную отделку мозаикой голубого купола, чьи оттенки повторялись в небесах. Их восхищенные взоры были подобны молитве, обращенной к Всевышнему.
Тут внимание Колдаша привлек дервиш в остроконечном войлочном колпаке, сидящий поодаль от всех. Он восседал с достоинством, не вымаливал подаяние, а сжимая свой искривленный посох, смотрел полуоткрытыми глазами на проходящих людей, будто созерцал ему одному доступные видения.
«Спрошу-ка я его о том, что меня волнует», — подумал писарь и, проходя мимо, кинул золотую монету в деревянную чашу дервиша. Тот поднял свой взгляд на Колдаша:
— Вижу, сын мой, тебя гложет какая-то забота. Расскажи, откройся мне…
Салим стоял недалеко, с интересом наблюдая за развитием событий. Колдаш, присел на корточки перед дервишем и вымолвил:
— Достопочтенный скиталец, у меня есть вопрос, над которым я размышляю уже долгое время. Поможешь ли ты мне?
— Помогу, если это в моих силах, я слушаю.
Дервиш склонил в ожидании свою седую голову, направив острие колпака на Колдаша.
— Я уже долгое время страдаю от любви к одной девушке, все мои мысли о ней, хочу сосватать её. Правильно ли я поступаю?
— Так что ты хочешь услышать от меня?
— Взять ее в жены? Или..
— Нет! — резко ответил дервиш, отчего кадий отпрянул от него.
— Как нет? Почему?
— Скажу тебе, мой сын, целью этого мира является человек, а целью человека — это мгновение, целью тела является обретение духа, а целью духа — регулирование чувств. Целью же регулирования чувств и органов является совершенствование сердца, а целью сердца является возлюбленная. Вот поэтому я тебе ответил — не женись, ведь если бы ты действительно желал этого, ты бы спросил своё сердце, а не меня!
Озадаченный Колдаш с поклоном удалился, и побрел прочь, думая над словами суфийского старца. Через короткое время он присоединился к своим спутникам. Они уже седлали коней, чтобы продолжить путь.
С их приближением к горным районам, природа вокруг начала менялась, она становилась суровой и непредсказуемой. Плодородные земли сменились каменистой почвой. Чаще встречалась горная алыча, миндаль, колючая зарафшанская арча, терескен, низкорослые фисташки и хвойные деревья. По каменистым склонам прыгали горные бараны с закрученными рогами, прячась от охотников и хищников. Их рогатые головы то и дело мелькали между скал. Жаворонки носились над расщелинами, белоголовый гриф высоко парил над ущельем, высматривая падаль. Его сородич орел-бородач с желтой шеей и грудью тоже реял в небе в поисках осторожных сурков. В наступающих сумерках слышался вой волков, эхом расходящийся по узкому горному руслу реки.
Каменистые берега щетинились острыми скалами, их выступы нависали над горной тропой, угрожая обрушиться на караван. Иногда мелкие камни с шумом слетали вниз, пугая животных и людей. Редкая растительность служила пищей энергичным горным козлам, скакавших по своим незаметным козьим тропам. В вертикальных склонах гор кое-где виднелись пещеры, чьи темные входы зловеще зияли над рекой, текущей в вечернем ущелье. Поговаривали, что это жилища горных разбойников, которые нападают на мирные караваны из своих укрытий.
Близость бурной реки Пяндж поселила смутную тревогу в душе Салима. Он предупредил своих спутников о предстоящей сложной переправе. Во время ночного привала все обсуждали варианты перехода, греясь вокруг костра, и всякий раз вздрагивали, озираясь на волчий и шакалий вой. Стражи Малика бдительно охраняли караван, вслушиваясь в ночные звуки и шум бурлящей реки.
Утром к Салиму привели высокого, сурового вида горца из местных воинственных афганских племен. Одетый в волчью шкуру, лохматый, весь в ссадинах, вооруженный примитивным луком и мечом, он уверял, что покажет переправу.
— Я бы не доверял ему, уж больно подозрительный у него вид, — Малик осматривал гостя. — Ещё заведет нас в засаду разбойников.
— По крайней мере мы можем выслушать его, — промолвил Салим, жестом пригласив горца присесть и протянул ему чашку со сладкой водой. — Если окажет помощь, то возьмем его проводником. Как твое имя, уважаемый?
— Назаршо, — ответил горец и, залпом выпив напиток, сбивчиво начал объяснять дорогу на древнем согдийском языке.
Жестикулируя и смешно выпучивая глаза, он тряс своими амулетами на шее. Его темное, огрубевшее лицо с густой растительностью, включая крупный нос с мелкими седыми волосами, и сросшимися на переносице черными бровями выражало полное спокойствие, какое бывает у людей, твердо убежденных в своей правоте и верном пути. Он показывал вверх по реке, утверждая, что там есть каменный проход, образовавшийся от горного обвала. По нему идут все караваны и паломники.
Проводник Назаршо выглядел нескладно. Он привычно карабкался по скалам на слегка искривленных ногах; легко отбрасывал попадающиеся на его пути огромные камни, хватая их своими большими мозолистыми ладонями; окидывал округу взглядом черных, как уголь глаз, выискивая только ему понятные ориентиры. Он часто выбегал вперед, что настораживало Малика и охранников. Они опасались засады, но Назаршо усаживался на большой валун, дожидаясь караван, и добродушно улыбался.
Высланные вперед с проводником несколько слуг доложили Салиму, что впереди есть широкий каменный завал, через который можно перейти реку. Воины Малика первыми перешли на другой берег, и встали с натянутыми луками вокруг переправы, оглядывая горный склон. Несколько стражников следовали в конце каравана.
Лошади, нюхая воду и осторожно ступая по камням, довольно уверенно перешли реку, чего не скажешь о верблюдах. Обычно не пугавшиеся водных переправ, эти большие животные на этот раз подняли рев, упираясь и нехотя входя в реку, ступая по большим, скользким и плоским камням. Погонщикам приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы перетащить тяжелогруженных дромадеров на другой берег. Первыми пустили верблюдов, привыкших к горным переходам.
После успешной переправы и небольшого волнения, Салим призвал горца Назаршо и намеревался заплатить ему несколько монет, однако тот запросил плату вещами и едой, согласившись дальше сопровождать караван.
— Действительно, зачем жителю этих неприветливых гор деньги? — усмехнулся Хасан, осматриваясь вокруг. — Здесь нет ни рынка, ни лавок.
— Погоди, не делай поспешных выводов, — Салим показал хлыстом вперед. — Увидишь, здесь есть всё, что нужно для благополучного проживания.
Караван двигался вдоль отвесных скал. Иногда горец-проводник подавал сигнал, поднимая вверх палку с повязанной красной тканью, предупреждая об опасном участке, и тогда шествие замедляло ход. Чаще всего опасность была незначительная, но Назаршо, старательно и добросовестно выполнявший свою работу, был убежден, что лучше быть настороже, готовым к любым неожиданностям. Его добродушный нрав и молчаливое спокойствие нравились Салиму, предупрежденного о коварстве и вероломстве некоторых племен, живущих в горах на пути в Лахор. Назаршо, будто желавший всеми силами опровергнуть нелицеприятную славу о своих земляках, был услужлив и честен. На привалах он собирал сухой хворост для костра и горные ягоды, которыми угощал путников и подсказывал, где можно подстрелить дичь.
Дорога серпантином вился вверх; то сужалась до такой узкой тропы, что ступить на нее могло только одно животное, то расширялась на десятки локтей. Путникам страшно было смотреть вниз, на бушующую на дне ущелья реку. Временами, из-за водопада, падающего с расщелин гор, грохот воды становился таким громким, что путники не слышали собственных голосов. Через один фарсах дорога постепенно опускалась к широкой зеленой долине, бег реки здесь замедлялся, напряжение в караване проходило. В наступившей тишине люди услышали, как с горы скатились камни. Подняв голову, они увидели охоту ирбиса , на мархура  с завитыми рогами. Назаршо поднял руки к небу, и умоляюще поглядел на стражников каравана, приготовивших оружие, прося взглядом не стрелять в животных.
— Это большая удача — увидеть «призрака гор»! — тихо проговорил Малик, по привычке потянувшись за луком, но тут же, вложив его обратно в колчан, жестом остановил своих воинов. — Не будем мешать этому умному и хитрому зверю. Он специально скатывает камни и замирает. Козлы пугаются, думают, что это ветер гуляет по горам и на миг теряют контроль. В этот момент ирбис прыгает, используя внезапность.
Все произошло так, как описывал Малик, опытный и бывалый воин. Путникам оставалось только наблюдать, как барс тащил свою жертву в укромное место. Вокруг него уже собирались другие хищники. Волк будет выжидать, пока не насытится ирбис, затем начнет доедать добычу. Над ними уже летали десятки грифов, ожидая своей очереди.
Горное селение в долине раскинулось по обоим берегам реки, его плоские, цветные крыши живописно выделялись среди изумрудной зелени садов. Подъехав ближе, путники увидели, что на крышах сушились абрикосы и яблоки. Дома жителей теснились вдоль горы и ползли вверх по склону. Селение, сады и возделанные участки, отвоеванные у суровой природы, были огорожены высокой каменной оградой. Караван встретили приветливо и проводили до гостевого двора, построенного прямо на берегу реки. Проводник Назаршо скупо перекидывался с жителями словами, требуя самого лучшего приема для гостей. Большое каменное здание с просторным двором, вместило весь караван. Двор выходил на берег, где были устроены деревянные террасы, нависавшие над горной рекой. Резные террасы, увешанные цветными, развивающимися на легком ветру полотнами, словно парили над водой.
— Как же хорошо придумано.
Наслаждаясь отдыхом, Хасан растянулся на подушках террасы, пил чай, смотрел на реку, несущую свои воды прямо под ним.
— Наверное, так выглядит рай, с молочными берегами!
— Человек, если на то будет воля Всевышнего, для услады взора и счастливой жизни, может построить сады Эдема у себя, в мирской жизни, — проговорил писарь Колдаш, поглаживая рукой по узорам ковра. 
— «Вопросов полон мир — кто даст на них ответ? Брось ими мучиться, пока ты в цвете лет. Здесь, на Земле, создай Эдем небесный!» — вставил Бежан много раз слышанные на рынках стихи Омара Хайяма.

Местные лавочники прибыли к ним и предложили свой нехитрый товар. Хасан вел торговлю с ними до наступления ночи.
Караван продолжил свой путь с рассвета и прошел по укатанной горной дороге еще несколько фарсахов до следующей стоянки. Едва слуги установили палатки и занялись приготовлением еды, как с гор подул леденящий ветер. Это было так внезапно, что даже житель этих гор, проводник Назаршо, не смог предсказать ненастье.
Небо закрыла черная туча, исчезли очертания вершин, из темных облаков повалил снег. Столбы вихря завертелись и закрутились, буря гудела и завывала. Над ущельем повис грозный и холодный мрак. Тревога охватила людей. Шатры вмиг обледенели, все промерзали так сильно, что не могли пошевелиться. Проводник вместе со всеми забился в угол наспех сооруженного из камней и палок укрытия и тихо ждал окончания обрушившегося несчастия.
— О, Аллах! Как тяжко! Какое злое горе к нам пришло! — причитал Хасан, молясь в темноте шатра, укутавшись несколькими накидками. — Неужели мы все сгинем здесь, под снегом?!
Ему вторили все люди каравана, простирая руки к небу, моля избавления от бушевавшей бури. Три дня и три ночи бушевала снежная буря, доведя людей до изнеможения. Их дух и тело страдали без сна и горячей пищи, руки коченели, животные гибли.
— Где сила ваша? Где смелость и стойкий дух?! — Салим, из последних сил пытался поддержать своих спутников. — Вы лучшие создания Аллаха! Мы выдержим!
И вдруг, на рассвете подул теплый ветер, небо очистилось, на востоке алым светом восходило солнце, сердца людей озарились надеждой, в горы вернулась спокойная и благодатная осенняя погода.



Глава 32
КАБУЛИСТАН
«Живущий духом — доблестью сияет,
Живущий телом — доблесть убивает»

Саади

Отрарский караван покинул ущелье реки Пяндж и направился на юг, через горные гряды Кабулистана. Назаршо сдержанно попрощался со всеми, пряча глаза и чувствуя себя виновным в недавнем природном бедствии, принесшем убытки путникам. Салим как мог, успокоил его, заплатив вознаграждение. Подарил теплый согдийский кафтан, крепкие сапоги и мешочек сухих фруктов, приготовленный напиток из которых так понравился этому скромному горцу.
 Древняя земля Кабулистана, простиравшаяся перед путешественниками, пережила в своей истории множество войн и иноземных вторжений. На ней побывали парфянские, греко-македонские, персидские, индийские, тюркские и арабские завоеватели. Религиозные и культурные воздействия буддизма, зороастризма, христианства и ислама оставили здесь свой след. Жители горной страны были очень воинственны, они самоотверженно защищали родные земли от силового навязывания чужих порядков и были радушны к торговцам, миссионерам и паломникам.
Караван двигался вдоль многоводной реки, медленно текущей через прекрасную долину Бамиан , окруженную вертикальными скалами. По обеим берегам виднелись густые зеленые сады, радуя взоры созревшими яркими плодами абрикоса и персика. Далее простирались финиковые пальмы и рощи миндаля, заканчивающиеся стройными рядами виноградных лоз, сгибающихся под тяжестью налитых соком гроздей. Над всем этим райским великолепием порхали птицы с диковинными оперениями, пели соловьи, а на верхушках деревьев восседали белые журавли. В окружающих долину скалах были высечены большие, в сто локтей, фигуры Будды, а рядом, словно птичьи гнезда, чернели входы в пещеры. Кое-где виднелись яркие росписи сцен из жизни местных богов.
Караван проследовал через возделанные поля среди холмов, заросших не высокими деревьями, и рукотворных каменных насыпей. Эти насыпи создали местные племена, расчищая землю для посевов. На полях горцы собирали поспевший урожай. Они приветливо встречали караван и предлагали свои продукты для обмена.
— Такого разнообразия типов, разрезов глаз и цвета кожи я не видел в других странах! — удивлялся Хасан.
Он отвечал на приветствие бегущих за верблюдами детей. Их привлекали украшения на снаряжениях животных — яркие ленты с бахромой на концах, звон медных колокольчиков, мончуки, обереги из когтей хищников, висевших на их шеях.
— Не мудрено, ведь через эти земли прошли тысячи иноземных завоевателей! — сказал Малик, отгоняя хлыстом любопытных ребятишек, слишком близко приближавшихся к груженым дромадерам и рисковавших попасть под их лапы.
Кое-где их процессию встречали танцами и музыкой; звучали кувруки, барабаны, литавры, чанговы , длинные дудочки, издававших протяжные и резкие звуки. Местные жители всеми силами старались завлечь к себе в гости. Не останавливаясь, путешественники проехали мимо очередного селения и оказались перед большим лесом, рядом с которым стоял буддийский монастырь. Дорога огибала высокий холм, и путники смогли разглядеть это монументальное сооружение из камня со всех сторон. Буддийский храм венчал большой купол с квадратной чашей и шестом на вершине.
— Купол похож на земной холм, в котором покоится Будда, — пояснял Салим спутникам. — Внизу барабан, состоящий из ступ со скульптурами, а там наверху что-то типа спирали, символизирующей семь земель и небо. Все это окружено молельнями и в каждой из них есть статуя Будды. Я видел много таких храмов за время своих путешествий и разговаривал с монахами.
До их слуха доносились голоса буддистов, которые ходили вокруг храма и распевали молитвы. Все они были обриты наголо, облачены в яркие желтые одеяния. Шли они справа налево.
— Надеюсь, их религия мирная и они молятся о добре и просветлении, — прошептал Хасан, добавив: — «Аминь!».
Усиливающийся шум, крики и поднимающиеся клубы пыли впереди привлекли внимание путешественников. Перед их взором открылась большая поляна, заполненная огромной толпой. В середине ровного поля, примерно в тридцать пять локтей, состязались всадники на лошадях с короткими гривами и заплетенными хвостами. Они были одеты в традиционные костюмы горцев и сапоги с высокими голенищами. У каждого всадника была в руке слегка загнутая ивовая палка, напоминавшая посох дервиша. Из-под копыт летела пыль с комьями земли. Палки со свистом рассекали воздух, всадники грозно кричали в пылу схватки.
Присмотревшись, Салим увидел, что соперники разделены на две группы и каждый всадник пытается ударить по катящемуся по земле белому, сплетенному из кожаных ремешков шару, загоняя его на очерченный участок. Играющие группой налетали, наскакивая друг на друга словно буря, стремительно наступая, ударяя то прямо, то из-под шеи лошади, или изогнувшись отбивали шар назад.
— Скорбен вид согнувшегося стана, вот и стал он клюшкой для човгана , — проговорил Хасан. — Вот о чем были сказаны эти слова, которые я не раз слышал на рынке.
— Да, именно ива, это гибкое дерево, дало название этой игре, — добавил Салим. — Эта игра — древняя забава тюрков, настоящее мужское состязание, я много раз видел её, но, к сожалению, никак не осмеливаюсь поучаствовать в ней! Это хорошая тренировка для воинов, как и кокпар. Отважный муж не на словах отважен, в игре в човган удар умелый важен!
К закату солнца они прибыли в предместья Кабула, древнего города, раскинувшегося на высоких холмах. Торговые отношения издревле связывали его жителей со всеми известными рынками Великой торговой дороги, и местные караван-сараи были заполнены разноязычными купцами.
Их встретил перс, служащий постоялого двора, и провел через кованые ворота. Широкий двор был заполнен людьми. Вокруг водоема толпились торговцы хлопком и портные, тут же предлагали свои услуги башмачники и бакалейщики.
На вопрос о плате служащий рассказал историю о благородном и щедром купце. В прошлом году в их области случился неурожай из-за плохой погоды. Резко снизились налоги, жизнь подорожала. Местный султан пригласил одного богатого купца и призвал того помочь жителям. Этот купец взял на себя заботы целого города, обеспечил всех зерном и скотом. Это продолжалось целый год. Таково было богатство этого купца! Сейчас он обеспечивает нужды этого караван-сарая и проживание бесплатно для гостей, поэтому здесь так много народу. Все комнаты трехэтажного здания были заселены торговцами, ремесленниками и мастерами.
Утром Салим решил посетить известный птичий рынок, о котором слышал столько невероятных рассказов. Взяв в аренду мулов, он в сопровождении своих верных спутников направился к рабату, рядом с небольшим водоемом. Уже на подступах к рынку их оглушил пением, урчанием, щелканьем, клекотом, свистом и птичьим гвалтом, живой товар.
Птичий рынок оказался огромным крытым базаром с двух-трехэтажными постройками-клетками. Взору путников открылось невероятное буйство красок, видов оперений и разнообразие пернатых. В висячих золотых клетках заливались пением индийские соловьи всех цветов радуги. Их трели уносили слушателя в райские гущи. Им вторили, распустив шелковые хвосты, персидские, а рядом, не уступая в громкости и красоте, пели соловьи в изумрудном оперении. Их пение было то звонким, радостным и веселым, то грустным и печальным.
Особое место на рынке занимали птицы для услады взора богатых и знатных людей. Павлины с переливающимися радужными красками хвостами важно вышагивали в просторных серебряных вольерах под восхищенными взорами посетителей рынка. Здесь же на блестящих медных шестах, словно на ветках деревьев, сидели попугаи, привезенных со всех концов света. Они различались по размерам - от крохотных, с ладонь, до огромных, величиной в два локтя.
— Эти божьи создания очень умны, — сказал Салим и показал на ярко синего попугая с загнутым желтым клювом. — Этот может научиться разговаривать и будет развлекать своего хозяина милой болтовней.
— Он говорит только то, чему его научишь? — спросил Хасан, рассматривая диковинную птицу.
— Нет, этот летающий шайтан может повторять все, что услышит! — Салим рассмеялся. — Так что лучше не болтать лишнего в его присутствии.
Попугай закивал головой и защелкал клювом, будто подтверждая слова Салима. Казалось, эти умные птицы были окрашены во все цвета, какие только существуют на свете; индийские были ярко-красного окраса или ослепительные белые, малайские с желтым хохолком и темным клювом, юркие попугаи из далеких южных островов выглядели так, будто были одеты в зеленую парчу, попугаи из Нубии  носили лимонного цвета оперения и у них были красные головы, а голубые птицы с цветными разводами приехали из страны, где очень жарко и влажно.
— От такого разнообразия голова идет кругом! — Колдаш покачал головой. — Непросто будет покупателю сделать выбор!
Они последовали дальше и оказались среди продавцов хищных птиц. Усатые продавцы с черной, как смола кожей, в пестрых тюрбанах громко зазывали посетителей.
— Здесь раздолье для любителей охоты с ловчей птицей, — сказал Салим, выискивая глазами соколов, сункаров и лашынов из родных краев.
Все хищные птицы сидели смирно в плетенных ивовых клетках с надетыми на их головы колпаками. Лишь иногда они резко реагировали на посторонний шум, поднимая хвосты и раскрывая крылья.
— У султанов и царей самыми желанными являются шахины, за их быстроту и скорость, а также белые кречеты, за красоту и благородную стать, — сказал Салим.
— Эх, ни с чем не сравнится полет наших беркутов и степных орлов, — вздохнул Хасан, засмотревшись на большую птицу с грозным взглядом и острым клювом. — Они настолько смелые, что нападают на зверей намного крупнее себя! На больших степных антилоп они бросаются и выклевывают глаза, а волку могут сломать хребет! Очень уважают их у тюрков-кочевников!
Далее путники увидели высокие клетки из джутовых веревок. В них ворковали, курлыкали, хохлились, булькали и ворчали голуби всех предназначений — почтовые, бойцовые, декоративные, мясные. Они чистили перышки и прятали головы под крылья.
— Почтовые голуби оказывают человеку большую услугу, доставляя письма и новости быстрее любого коня. Порой эти посланцы решают судьбу царств и битв, — со знанием дела сказал Малик, с уважением осматривая пернатых помощников.
— А эти, — Хасан показал на взъерошенных, и хохлатых бойцовых птиц, — наверное, зарабатывают для хозяина большие деньги?
— Да, к сожалению, некоторые голуби используются недобрыми и алчными людьми, — ответил Малик.
Голуби привлекали большое количество толкающихся и яростно торгующихся покупателей. Они походили на драконов, чаек, павлинов, а их оперенья были разных цветов — голубые, серебристые, пепельные, красные, желтые, черные, малиновые, чубатые, кучерявые, золотые, пестрые и розовые. Особое внимание обращали на себя почтовые и мясные голуби.
Крики и шум привлекли внимание Салима и он, жестом позвав своих спутников, поспешил к образовавшему кругу из зрителей. В середине круга сошлись в схватке куропатка и петух.
— Кому же в голову пришла эта затея?! — обернулся с негодованием Салим.
Большинство зрителей с нескрываемым интересом и азартом наблюдали неравную схватку. Небольшая серая куропатка, размером с голубя, с короткими ногами и острыми когтями, смело набрасывалась на крупного черного петуха с торчащим хохолком и растопыренными крыльями. Куропатка атаковала соперника прямо в голову, подлетая и подпрыгивая. Петух от неожиданной дерзости опешил от ударов. Хозяева птиц громко поддерживали своих питомцев, называя их разными хвалебными именами. Среди возбужденных зрителей крутился маленький и юркий с крашенной красной хной бородой и усами человек, призывая ставить деньги на победу куропатки или петуха.
— Мне противно наблюдать за этим зрелищем, — сказал Салим.
Малик согласился с ним. Не дожидаясь развязки, они удалились, уводя Хасана, который не прочь был увидеть победителя этого зрелища. Покидая этот необычный и шумный рынок, путешественники обсуждали между собой диковинные виды птиц и их сказочные оперенья, дивясь разнообразию творений Всевышнего.
Услышав вечерний азан, они увидели силуэты мечети и поспешили присоединиться к правоверным. Центральная мечеть была выстроена из черного камня, встречающегося в местных горах. Внутренний двор украшали десятки колон, вырезаных из того же крепкого камня. Во дворе мечети был устроен круглый водоем для омовений с бьющим в центре фонтаном. Черный камень придавал постройке мощь и надежность. Пол мечети, покрытый мраморными плитами с голубыми разводами, сочетался с ажурными, вырезанными из дерева дверями, на которых поблескивали дамасские бронзовые ручки, кольца и гвозди.
В северном углу молельного зала привлекал внимание резной купол над михрабом и фриз с надписью золотыми буквами суры из Корана. На коричневом фоне фриза черными красками были выведены куфийским почерком слова из Откровений. Текст был обведен тонкой золотой линией, отделяя его от темного фона, который заполнял изящный растительный орнамент в виде вьющегося стебля с ажурными листьями и распустившимися цветами с шестью и двенадцатью лепестками. Стебель олицетворял собой Доброе Древо Вселенной, а листья и цветы — правоверных. В зале было тесно от молящихся. Они рядами сидели на полу, застеленном коврами местных кабульских ткачей.
«Лучшее завершение этого беспокойного дня, — думал Салим, сидевший в смиренной позе. — Не забывать благодарить Всевышнего и просить о благополучном завершении индийского путешествия»



продолжение следует...