70 лет сумрака

Полуфинал "Герои Великой Победы" - 2023

«Память не закопать».
Андрей Андреевич Вознесенский

Послеобеденное время для Николая Михайловича Воронина выдалось на редкость суетным. Неугомонная супруга то перебирала все три парадных рубашки, не зная, на какой остановиться, то чуть не сожгла утюгом штаны. С выбором галстука довела мужа до того, что он смял все в ком, кинул в помойное ведро и велел не доставать. После этого гневного протеста отказ от пиджака ему дался легко, остановились на парадной шерстяной безрукавке.
Накануне размеренное течение пенсии взорвал звонок с прежней работы — из Аэрофлота. Николая Михайловича попросили дать интервью для книги воспоминаний ветеранов старейшей авиакомпании. Напросились в гости. А потому с утра Николай на свежем воздухе чистил от снега дорожки, пока супруга суетилась по дому.
Журналист с фотографом приехали уже ближе к вечеру. Весёлые ребята ловко установили экран, не отказались выпить чаю и как-то шустро и незаметно ввязали старика в интервью. Начали с войны.

***
Когда на Советскую Родину напали фашисты Николаю было 11 лет. В деревню горькую весть привёз представитель с района. Дело было к осени, не знали куда кидаться — урожай собирать или траншеи копать? Третью линию противотанковых рвов рыть уже не пришлось — отогнали от столицы немчуру. Мальчишки по направлению председателя колхоза поначалу свозили погибших в братскую могилу, пока одна из подвод не наехала на мину. Как-то раз выручили танкистов — подсказали, где взять брёвна для гати.
Мал был Колька для фронта, зато в тылу трудился неутомимо. Сам Жуков называл тылы своей второй армией! В основном Воронин работал с монголками — небольшими сильными дикими лошадками, привезёнными взамен тех, что в начале войны изъяли у колхоза на нужды армии. Вспомнил он и то, как уже в июне 1945 года ветреным утром сгорела деревня и всё пришлось начинать с нуля.
После войны Николай Михайлович ездил в Химки ракеты делать, пока в 1958 году под боком не открыли аэродром. Перешёл мастером по ремонту наземного оборудования. Потом его поставили на ответственную работу — инженером по технике безопасности. На этой стезе трудился до пенсии. Пожелал родному Аэрофлоту летать на достойных отечественных самолётах… Вот и всё интервью!

***
Ребята умело, без суеты собрали стойки-лампы и собрались на выход, когда Николай Михайлович решился притормозить журналиста:
— Сынок, тут такое дело… Не поможешь, а? У меня такая история…
…Отец Николая — колхозник Михаил Васильевич Воронин 1908 года рождения был призван из села Исаево в первые дни войны. Последнее письмо от мужа мать Николая Анна Петровна получила в августе 1941 года. А в декабре 1942 года пришло извещение, что красноармеец Воронин пропал без вести. Семьям безвестных пособие на потерю кормильца было не положено, а потому жизнь почернела вдвойне. Однако в октябре 1943 года выплаты возобновили, причём не на погибшего, а на живого! Отец словно явился из небытия, хотя ни одного письма до конца войны так и не написал. Словом, 70 лет мучили Николая Михайловича вопросы, на которые архив Минобороны давал лишь короткие отписки. И решил он обратиться к «четвёртой власти», которая нежданно нагрянула сама к нему в гости.
Многого журналист Паша не обещал, но сказал, что займётся обязательно.

***
Великая Отечественная война не была основным коньком Павла. Но с Центральным архивом, который Министерство обороны России, делая святое дело, неутомимо восполняло на сайте в интернете, работать доводилось.
Началось всё с бывшей классной руководительницы Лидии Васильевны которая искала отца, канувшего на Ржевском направлении. Похоронка пришла из Дуброво Калининской области, каковых на карте было шесть, не считая Дубровок и прочих. Обобщенный банк данных «Мемориал» выдал документы, согласно которым 7 января 1943 года рядовой Зоткин скончался по болезни. Нашлось даже фото захоронения.
Позже, нет-нет, а в «Мемориал» Паша заглядывал, радуя своих клиентов сведениями об их отцах и дедах — о боевом пути, о наградах, порой рассказывая и об обстоятельствах смерти. Чаще это были престарелые люди, которые не владели интернетом… ну или просто тупили. Так, что «дело Воронина» распуталось на досуге в один вечер. Через неделю Паша с оператором, возвращаясь с очередной серии интервью, снова заехали в Исаково, к Николаю Михайловичу.

***
На стол ложились листы с копиями документов и фотографий. Первым шло донесение о безвозвратных потерях от начальника 3 отдела полковника Шилов начальнику центрального бюро по персональному учёту потерь личного состава действующей Красной Армии полковнику Шавельскому за номером 35944 от 9 ноября 1942 года. Девятый в именном списке — красноармеец конной разведки Воронин Михаил Васильевич из деревни Исаково, который пропал без вести ещё в октябре 1941 года. Извещения разослали в декабре.

Вторую весточку о Воронине из Исаково уже генерал-майор Шавельский получил 29 мая 1954 года от полковника Липатова, который составил справку по результатам проверки карточек военнослужащих, которые умерли в немецком плену. Согласно немецкой карточке учёта военнопленный с личным номером 16547 попал в плен ещё 26 августа 1941 года в городе Новгород-Северский. Погиб в плену в феврале 1942 года в лагере для военнопленных Шталаг VIII F (318). Причина смерти не указана, хотя это не так уж важно. Немцы не ошибались.

Этот лагерь находился неподалёку от немецкой деревушки Ламсдорф в Верхней Силезии. Сегодня это место близ польских сёл Ламбиновице и Щадурщице к востоку от города Ополе. Военный полигон здесь появился ещё в 1864 году, а уже во время Франко-прусской войны 1870-1871 годов здесь разместили 3 000 французских военнопленных (погибло 53 человека). Во время Первой Мировой войны здесь томились уже 90 000  солдат и офицеров из России, Великобритании, Италии и Сербии (погибло около 7 000  человек).

Лагерь вновь заработал на третий день Второй мировой войны — 3 сентября 1939 года, приняв около 100 000 поляков. Позже его стали звать Russenlage — Русским, так как две трети – более 200 000 узников – были советскими солдатами.
На них не распространялись положения Женевской конвенции. От голода, жестокого обращения и болезней погибло до 120 000 человек. Освободили Stalag 344 (переименованный Stalag VIII F (318)) отряды Красной армии 17-18 марта 1945 года. В 1964 году в память обо всех военнопленных ламсдорфских лагерей здесь был воздвигнут памятник.

… Помолчали. Николай Васильевич вдруг ожил:
— А как же тогда отец «воскрес» в 1943-м?
— Так страна-то большая! Ворониных хватает…  — продолжил рассказ Павел. — В конце сентября в северных морях нашелся Воронин Михаил Васильевич — матрос затонувшего судна из состава конвоя. А ваш отец служил в конной разведке, совсем не на флоте. Видимо кто-то в архиве напутал либо сжалился над вдовой. И приписал семью к моряку, возможно холостому и бездетному. Всяко бывало.
На этот раз просто чаем посиделки не обошлись. Сели, помянули. Оператору, который за рулём, хозяин дал с собой: «Дома помяни!».
Уехали. Николай Михайлович достал фотографию отца и матери, которая чудом сохранилась у родни — своя-то изба сгорела. Слезам уже и взяться не откуда было. К тому же напротив, грусть была какой-то мягкой, умиротворённой — уже не резали сердце вопросы, отстали; прошло подгрызающее негодование из-за отписок лентяев-архивщиков. Словно сгинули 70 лет сумрака, который сжимал улыбку, гасил радость, не давал душе развернуться, как гармонь, на полную.
Отец не бросил семью после войны, как судачили по деревне. Это был другой человек — молодой краснофлотец, который, возможно, вернулся домой и теперь где-то бегают его пузатые правнуки, тоже Воронины. А отец Николая храбро сражался, но ему не повезло. Он умер, но не предал свою страну и свою семью. Вот и всё, в чём Николаю Михайловичу всю жизнь хотелось убедиться…

***
И вот мемориал в Ламбиновице, бывшем Ламсдорфе. Над землёй на три метра возвышались основания конусов двух бетонных плит. Напоминали они странные лопаты без черенков, к которым будто прилипли комья земли. Но это были не комья, а люди — раздробленные, искромсанные, раздавленные…
Ветер всё же растеребил слизистую, выгнал пустую слезу. Николай Михайлович смахнул её рукавом.
— Ну здравствуй, отец!