Чтец

Лонг-лист "Яблочный спас" - 2023

«Я плохой чтец. Все засыпают еще на первой странице. Если вы тоже заснете, я сбегу отсюда, только и всего».
Гарет Робертс

Курить отошли подальше от церковки при кладбище. А кто-то из родных примкнул просто послушать пусть старые байки от родных — новое время напхало в жизнь суеты и собираться стали всё реже. Однако февраль — не июнь, народ по одному уходил в храм… и не возвращался. Старший надо всеми куряками брат Николай остался один. «Мёдом что ли им там намазано?» — подумал и пошёл, было, греться в машине. Но развернулся и направился к церкви.

…Бабуля ушла тихо, во сне. Родилась она в Кровавое воскресенье, и в тот год исполнилось ей 95 лет. Когда здоровье прихрамывало, вся многочисленная родня срывалась с работы и ехала на «прощание». Бывало это два-три раза в год и продолжалось лет пятнадцать. А 9 января собирались за стол, где основоположница клюкала с напёрсток «беленькой» и блаженно оглядывала детей, внуков и елозивших под столом правнуков. Хотя уже не всех помнила. А к чему?

Место на кладбище, рядом с дедулей, ожидало уже лет тридцать. Накануне хляби, как всегда неожиданно для синоптиков, подморозило. Автомобилисты такое несчастье зовут «День жестянщика» — дорожное движение увязло в авариях. И где-то там, в пробках, стоял батюшка, который ехал отпевать усопшую. Служка обратилась к семейству:
— Надо бы, чтобы кто-нибудь почитал усопшей…
Все зарделись, как троечники под партой. Женщины отступили, тут же некурящие мужики припустили к курящим. Но добровольцев у нас хватает. Вызвался внук Витя:
— Я как-бы и не воцерковлённый, но для бабули попробую.
— Погоди… Крещёный?
— А то как! Её стараниями. Только я и не читал никогда.
— Ну вот и не робей! Да там просто…

Это «просто» было на дореформенной азбуке, со всеми ятями, ерями и херями. Хорошо, что не на старославянском. Однако, хоть орешек знаний твёрд, а позади Москва! И он стал читать, где открыли. Спотыкался в начале о всякие «-щахося», «-щиееся», а после всё более отчетливо и внятно стал произносить неведомые прежде слова, повторял и крестился по прилагаемой «инструкции».
Погодя схлынула оторопь, пришла отрешённость от чужого мнения и, будто лучик через тучи, раскрылся голос. Даже лучище! Прям невидимый сноп света, который завораживал и вычищал всё темное, налетевшее и приставшее к душам. Чуда не случилось, стены не задрожали, ангелы не снизошли, просто прилегло на сердца слово, неслышимое за мирскими заботами. Мужики один за другим забегали греться и торопели. Завороженно стояли как примороженные и уже никуда не бежали. Зашёл и Николай.

И спустя минут сорок небеса не разверзлись. Зато, наконец-то, расползлась пробка и приехал батюшка. Служка подошла к Виктору:
— Абзац завершай и хватит на сегодня — батюшка приехал.
Стихло. Мужики встрепенулись и снова выскочили на улицу. Стояли тихо.
— Меня глючит или в церкви пахло яблоками? — отходя от оторопи спросил Николай.
— О! Я тоже подумал: кто это в храм яблоки принёс? — подхватил Серёга. — Да ещё такие…
— Как у бабули. Да?
Все закивали.

Когда-то давным-давно купили в деревне дом под дачу. Всё б ничего — и дом большой, и земли много. Сад шикарный! Но тут же грянула такая лютая зима, что по весне все раскидистые яблони стояли без листвы, и даже не пытались цвести. Сухая громоздкая и никчёмная «икебана» уродливо торчала среди грядок и при ветре сыпалась сухими ветками. Хотели, было, порубить, но бабуля не дала! Бывало положит левую руку на ствол и отмаливает деревья. Следующей весной яблони зацвели. Но и гиблых веток хватало, их аккуратно сняли. К сентябрю деревья дали урожай. После яблоками заваливали всех…

***
Полтора года спустя на отпевании дяди Гриши — бабулиного зятя — история повторилась. Летом пробки на подступах и на отступах столицы — святое дело. На этот раз в то же время отпевали ещё одну усопшую. Служка снова предложила родственникам почитать, но с той стороны предложили почитать ей самой. Однако в церкви незаметных забот ей хватало. Служка узнала Витю, а тот и не возражал. И снова полилось святые слова уже поставленным голосом и без запинок. Кто знал — вошли в церковь, внимать. Звал свет, который появлялся при чтении Виктора.
Он ещё пионерию застал. Когда на Святую Пасху мать по советской традиции на Пасху вела на поклон усопшим, Витя не сопротивлялся. Едва начал нагибаться для того, чтобы пройти под стол, как попал в разрозненную плотную колонну на перекрытом шоссе. Получалось что-то вроде третьей, вернее первой, демонстрацией в году. Только тут вместо транспарантов несли венки. Цветы, само собой. А ещё какое-то тихое шествие получалось, как подпольное. Но вместе с тем всенародное и величественное, будь то хоть с мягким ветром по солнышку или под моросящий дождик по хлябям.

Креститься научили. Уже отроком в молодую память лёг «Отче наш». Витя пытался как-то совместить религию и идеологию, звезду и крест. Даже придумал креститься звездой, дитя неразумное. Благо никто из родных на кладбище этой бесовщины не заметил, а погодя и понимание пришло… После похорон бабули Виктор стал чаще ходить на кладбище. Из «Молитвослова» перепечатал нужное и под ламинат — как-то при читке шёл дождь.

Думал так: «Есть ли Бог, нет ли Бога… Сторонюсь я ритуалов или нет… А если есть, то как они на том свете без молитвы? Как выяснилось Богу нужное слово сказать в семье и некому. Так что иди и читай!» Чем-то пугающим и отталкивающим посещение кладбища не было. Напротив, возвращался домой Витя в каким-то умиротворённым. Не с чувством выполненного долга, а… просто на душе становилось солнечно что ль!
В последнее время с ним увязывалась его Машка. Однажды зашли в начале лета, когда деревья и цветы десантировали на свои семена. Их разносил бодрый ветер. Но едва Виктор начал читать, как парашютики сбились стайками и будто застыли вокруг чтеца.
— Не, ну ты видел! — восхищалась Машка. — Как разумные! Окружили так… Прям как воздушные медузки в «Аватаре»!
— Семена Древа Душ. Очень похоже. — усмехнулся Витя. — А ты заметила, что птицы примолкли, пока читал?
— Ой, и правда!

… Так что на отпевании дяди Гриши Виктору уже не в новинку было читать. Бывало, что и так в церковь заходил. Правда не в новодел рядом с домом. Туда как-то зашёл — две черные старушки нарисовались и давай шипеть как кобры. Другой раз в праздник мать послала свечки поставить. Сутолока, даже гвалт, очередь на причастие. И тут батюшка на весь храм: «Кто больше двух недель не причащался — даже не стойте!» Витя хмыкнул: «К тебе что ли люди пришли? К Богу ведь!» И поехал в старенькую уютную церковь на отшибе, где его когда-то крестили. Там тоже народа хватало, но как-то благостно было, торжественно. Словом, празднично. Понравилось.
Обручальное кольцо не носил. Вообще что-то лишнее на себя — ну никак! Пирсингом и татушками тело не поганил. Крест постоянно тоже не носил. Как-то пробовал, но один оставил у пруда, второй — в бане в гостях. Однако в святые места стал надевать. Брал с собой и по городам, где не без удовольствия оглядывал величественные старые храмы.
 
…Наконец, на отпевание дяди Гриши и незнакомой рабы Божьей добрался батюшка. И снова в маленьком храме пахло яблоками. Казалось бы, август — чему удивляться? Но пахло «теми» яблоками, бабусиными.
***

Прошло немного времени, и Витя, наконец, отделил идеологию от веры. За его недолгий его век первая мельтешила, подстраиваясь под экономику, политические амбиции и прочая. Конечно же, череда новых времён калечило миропонимание, не даваясь за что-либо зацепится. Идеология нахлобучивалась на людей сверху. Вера же шла от сердца каждого человека, вливаясь в каждого она охватывала общество.
Виктор выкинул телевизор. Маша не возражала — новости, причём на самом деле новые, выдавал компьютер. А навязанное чужое мнение допекало хуже рекламы. И они чаще стали ходить в церковь — отдышаться и помолиться.
Ведь сбываются не мечты. Сбываются молитвы.