Популяция

Некоторые существа приходят в наш мир, чтобы принести с собой кошмары.
Я мог бы сказать, что такие кошмары преследовали последние годы моего знакомого, Макса. Но нет, было как раз наоборот: это он их преследовал. И делал это с такой маниакальной настойчивостью, что даже когда у него была возможность просто развернуться, уехать и забыть, он вместо этого продолжал упорно идти по этой жуткой, выбранной самим себе дороге.

Дорога привела его к смерти. Теперь я остался на этом пути один, без товарища, который сам же и вовлек меня в свою историю. Но как и зачем я вообще согласился участвовать в этих событиях – до сих пор не знаю убедительного ответа…

Макс – это фамилия. И имя. Максим Владимирович Макс, сокращенно Макс-Макс. Когда-то был лучшим студентом нашего курса на естественнонаучном факультете, и мы с ним писали дипломные работы у одного и того же руководителя. Дружбой это назвать было нельзя, равенством тоже. Его способности напоминали сундук с сокровищами, а мои – серую массу. Он вопреки непримечательной внешности постоянно находился в центре студенческой жизни, я – на ее задворках. Вот только после окончания университета он как-то незаметно пропал в одном из провинциальных городков нашей области, а я неожиданно для самого себя защитил кандидатскую и остался работать там, где учился, на том же факультете.

Однажды, двенадцать лет спустя, в первый день летнего отпуска я обнаружил присланное на телефон сообщение: «Есть уникальный зоологический материал. Круче я не встречал, это прорыв. Приезжай завтра на станцию Медьма. Только заранее отзвонись, одному опасно. Там свиньи».
Номер не определился. Видимо, контакт был настолько древним, что уже успел пропасть вместе с предыдущими поколениями утерянных мной телефонов. Пожалуй, совсем проигнорировать интригующее послание было бы неправильно, тем более, судя по тексту, его автор хорошо меня знал. А вот я его… Кто это вообще?
Чтобы восстановить сей палеоконтакт, пришлось извиниться в ответном сообщении и спросить имя неведомого друга. Я получил ответ «Макс-Макс», а заодно номер и время рейса, который довезет меня до Медьмы.
Студенческие воспоминания – это всегда приятно, стихийно и увлекательно. И все же ситуация со стороны выглядела как-то подозрительно. Одно слово «свиньи» чего стоило.
Я бы не поехал, но за день до отпуска от меня сбежала Катька, в Заповедник изучать европейских норок. Нет, ничего критичного, просто для Катьки это была работа мечты – изучать норок. Ей уже тридцать лет, а она все еще неугомонная «Катька». Детей у нас сделать не получилось, внезапно подвернулось это предложение, повеяло лесами и полями… Не убивать же мечту человека! Изучит – вернется. Большинство из моего окружения расценило это как шаг к расставанию, но, может, расставание и будет естественным?
В общем, отпуск внезапно начался с одиночества, не хотелось провести его бездарно, и я поехал в загадочную Медьму, прямо в лапы старого университетского товарища.

1
Лес вокруг нас стал темно-темно серым, как будто его по самые макушки затопило мутной водой. Наступала ночь. Вокруг нас во всех направлениях переплетались сучья, ветки, листья, потому что мы находились на уровне нижней части кроны деревьев, в конструкции, специально сооруженной Макс-Максом для наблюдений. Судя по всему, он потратил на нее немало сил, времени и изобретательности.
Впереди сквозь тьму и ветви маячила небольшая поляна, откуда доносился слабый запах падали. Поляну тоже поглотила относительная темнота, так что я не представлял, что мы сможем разглядеть.
- Кое-что разглядим, - шепотом уверил меня Макс-Макс. – Обязательно придет на запах и не постесняется, я это уже знаю.
И мы стали ждать.
Очень скоро прилетели и восторженно зазвенели в тишине комары. Следующие полчаса они небезуспешно пытались нас жрать, и мы им явно проигрывали. Вместе с комарьем меня долго одолевали сомнения, скука и сон. Время казалось бесконечным и занудным…

Но вот где-то в темном лесу отчетливо хрустнула пара веток, и настроение моментально поменялось.

Я не знаю, как описать чувство чудовищной беспомощности живого существа перед неизвестным. Но расположение над землей, вне досягаемости придает ему долю захватывающего восторга. Ты в центре опасности, но неуязвим – это что-то мистическое, нереальное, такого не должно быть, но есть.
Сначала присутствие. Потом приближение. Потом чувство масштабности и чужеродности.
Существо возникло из леса и прошло под нами во тьме. Невидимое, неизвестное, подавляющее воображаемыми размерами.
Оно прошло одновременно уверенно и осторожно прямо под тем местом, где сидели мы в самодельном гнезде Макс-Макса – и направилось на поляну. Я не видел в темноте ни очертаний, ни размеров, но ощущения рисовали огромную зверюгу… «Как ты думаешь, кто это?» - спросил я сам у себя. Восприятие и воображение начинают во тьме жить своей жизнью, сюда же добавим воздействующий на нервы сплав страха и любопытства и мое весьма поверхностное знакомство с местной фауной. Я терялся в догадках, но медведь или лось показались мне подходящими кандидатами.

Теперь зверь находился в центре поляны, и я сразу оценил, насколько Макс-Макс все продумал – наше укрытие, обзор, расположение приманки – потому что на фоне темной растительности под тусклым светом ночного неба выделялся еще более темный, чем все вокруг, силуэт. Я честно признался себе, что не могу идентифицировать это животное.
Ощущения меня не обманули - это оказалась действительно очень большая тварь, неожиданно крупнее любого из местных видов. Тварь одним своим силуэтом вызывала внутри какой-то потусторонний холод и безудержные позывы притвориться мертвым и раствориться в ландшафте, лишь бы только она не заметила… Казалось, силуэт был выше роста человека, на четырех длинным стройных ногах, с очень массивным корпусом и не менее массивной, вытянутой, ни на что не похожей мордой.
«Черт, кто это?..» - я не понял, произнес это вслух или нет.
Животное опустило голову, очертания смазались, с поляны теперь доносился хруст того, что оно там поедало. Я даже не поинтересовался заранее, что за падаль притащил туда Макс-Макс, но хруст костей ощущал, как будто они были моими собственными. И все больше погружался в какую-то физиологическую панику…

- Это энтелодон, - сказал Макс-Макс.
Я резко обернулся и посмотрел на него. Было темно, я не видел Макс-Макса, но чувствовал, как мои глаза буквально просверливают его. Просверлишь тут, когда окажешься ночью с сумасшедшим на одном дереве! Ведь даже с моей географической, далекой от зоологии специализацией было ясно, что энтелодон – это хищный тысячекилограммовый подонок, похожий на кабана, но с комплекцией танка, который, к счастью, вымер, когда нашего вида еще в проекте не было.
Но существо на поляне было действительно похоже…
- А утром я тебе покажу, откуда он взялся, - продолжал Макс-Макс. – И обрати внимание на следы, когда станет светло.

2
Мы стояли у края карстового провала. Это была большая, метров двенадцать в глубину и метров двадцать диаметром, дыра посреди бесхозного поля с голыми, осыпающимися, почти отвесными глинистыми стенками и грязной водой на дне. Несколько лет назад она внезапно появилась в чистом поле, породив с собой кроме сельскохозяйственных неудобств еще и букет народных легенд и домыслов.
Мне как географу карстовые провалы были почти родными, в этой местности они являлись обычным делом.
Это было утро, а ночь мы провели на дереве. Несмотря на колоссальную мешанину из впечатлений, а может быть, именно благодаря ей, я все-таки там заснул и проспал пару часов, так что теперь мои глаза периодически слипались и с трудом разлипались.
- Это карстовый провал… - равнодушно констатировал я.
- Теперь это провал, - согласился со мной Макс-Макс. – А когда он только что появился, это был портал. И он вышел оттуда.
Обычно, услышав такое заявление, здравомыслящие люди сразу же начинают обдумывать план спасения своего товарища от внезапно подкравшейся деменции. И я, вздохнув, молча принялся за то же самое. Энтелодон, вымерший несколько десятков миллионов лет назад, вылез из портала, открывшегося в карстовом провале, – куда уж разумней и правдоподобней… Даже если предположить, что Макс-Макс говорит несерьезно, а попросту меня разыгрывает, в сумме его манипуляции все равно давали весьма нездоровую картину.
И все же я не мог не признать особую логику в его умозаключениях, потому что уже располагал некоторыми элементами пазла, из которых Макс-Макс строил свою с позволения сказать «гипотезу».

Часть этих элементов Макс-Макс подбросил мне еще по пути от станции до деревни. Солнечным летним утром я вышел из поезда на станции Медьма, не удивившей меня своей ожидаемой убогостью. Я со своей дзюдошной комплекцией не сильно похож на кандидата наук, но на фоне местного контингента смотрелся непередаваемо интеллигентно.
Меня встретил Макс-Макс. Скромный такой мужик, с неприметной внешностью, не сильно поменявшийся за эти годы, но несколько обтрепанный жизнью и нездоровыми привычками. Оказалось, что сначала надо дойти от населенного пункта Медьма до другого населенного пункта – деревни Перепокуйцы (только вслушайтесь в это название!), а оттуда уже до леса. Пока мы шли через пыльную Медьму, похожую на жертву гибридизации советских руин и современного упадка, я раздумывал над непостижимостью названий, разбросанных в русской глубинке. А когда мы вышли в знойные, почти полностью брошенные, заросшие сорными травами поля под голубым небом, Макс-Макс прервал мои мысли и начал рассказывать свою душераздирающую историю.

У Макс-Макса была бабка. Не знаю, насколько справедливо так называть пожилую женщину, но это термин самого Макс-Макса, и я им пользуюсь. К бабке в Перепокуйцы он ездил редко, но ездил – приходилось. У нее были козы, куры, поросята – хозяйство, которое после смерти мужа она не хотела или не могла в силу привычки бросить. В итоге доставалось всем родственникам: периодически требовалось косить, носить, возить, рубить и чинить.
Приехав к бабке в очередной раз шесть лет назад, Макс-Макс застал ее в шоке, мраке и горе. Ночью какой-то жутких размеров зверь проломил ей забор, разнес сарай и свинарник и устроил погром на скотном дворе. Зверюга пришла, несомненно, из леса, и бабкин дом попался ей, потому что стоял на самой окраине. Но кто это был, так и не выяснилось, потому что пока во дворе в полной тьме царили паника, треск и ужасающие крики домашних животных, сама бабка и все ее соседи сидели по домам, благоразумно прикованные страхом к своим местам, а потом было уже поздно.
Утром выяснилось, что пострадавший скотный двор представлял собой кровавый хаос, посреди которого с жуткой обыденностью разгуливали все до одной выжившие бабкины куры. Трагедия их совершенно никак не коснулась. Козы в состоянии аффекта разбежались по окрестностям, но потом вернулись. Часть свиней тоже разбежались – эти пропали безвозвратно, а трое валялись убитыми и полусожранными посреди двора. Собственно, их останки и составляли красочные декорации кровавой сцены.
Бабка оказалась упертой и никуда не уехала, хотя и разоренное хозяйство восстанавливать не стала, у нее осталось то, что осталось. Коз своих она полюбила пуще прежнего, с курами обращалась, как с ветеранами погрома.
Через год свиньи объявились. Нет, они не пришли с повинной, как блудные дети, их просто видели с подросшими поросятами в окрестностях деревни. К тому времени на пару домов было совершено похожее нападение, так что в окрестностях теперь блуждали не только бабкины свиньи, но и соседские. И возвращаться домой они не собирались.
Впрочем, проверить это на сегодняшний день было непросто: половина местных жителей постепенно разъехалась навсегда, а те, кто остался, по словам Макс-Макса, путались в показаниях.
Итак, свиньи объявились с потомством, и бывшие хозяева могли утешить себя только осознанием того, что их беглые подопечные хотя бы устроили свою личную жизнь с местными кабанами. Казалось бы, все просто, но поголовно все, кто встречал эти счастливые семейства, называли их какими-то странными. В чем странность, кроме того, что это гибриды (я, кстати, однажды видел юных гибридов кабана и домашней свиньи, они были бодры, симпатичны, блестяще-коричневы, здоровы и подтянуты), никто объяснить не мог, да и никому эти объяснения не были нужны. Однако, когда по местным лесам и полям стало разгуливать второе поколение, странность была уже налицо. И не только во внешности, но и в поведении. Потомки и потомки потомков были не только непохожими на своих прародителей и крупнее их размером, но и отличались от них повадками. По словам Макс-Макса, они были «устрашающе-организованы». Вот именно так, через дефис: не организованы настолько, что устрашала степень этого порядка, а организованы так, что устрашал сам этот их внутренний порядок. Они вели себя, как банда… или как стая собак.
Макс-Макс их видел. Каково же было его удивление, когда он выяснил, что чудесные свинки напрягают своим постоянным, по большей части незримым присутствием не только окрестности Перепокуйцев, но и наведываются в другие деревни. За шесть лет они порядком расплодились и, так сказать, улучшились.

Каково соотношение правды и домыслов в этой сумбурной истории, я не знал, как связать все эти события, даже не предполагал, а к чему клонит Макс-Макс, опасался представлять. Но Макс-Макс сам подвел всему итог. После утреннего паломничества к карстовому провалу, где я наслушался его бредовых откровений, мы свернули в Перепокуйцы. Макс-Макс хотел показать мне бывший бабкин дом, следы чудесных свинок, а если повезет, и они соизволят прийти к деревне, и их самих.

3
Мы двигались по грунтовой дороге через заброшенные и не заброшенные поля, нас озаряло лучистое, золотое и веселое утреннее солнце, вокруг нас гремела какофония разноголосых мелких птиц, воздух незаметно и по-летнему коварно раскалялся.
Я хотел спать. Но на легендарных одичавших свинок, устроивших самим себе своеобразную селекцию, я тоже очень хотел посмотреть, поэтому бдительно вертел головой, оглядывая окрестности. Но окрестности были пусты.

Так мы дошли до самих Перепокуйцев, маленькой, рядовой деревни, которой лето и хорошая погода придавали тот самый образ, вызывающий нестерпимую бытовую ностальгию по исконному, близкому к земле и природе раю (с наступлением осени и грязи такая ностальгия, обычно, проходит сама собой). И первым нас встретил страшно заросший бурьяном, классически покосившийся, потемневший и облезший бабкин дом. Когда-то он был зеленый и в меру добротный, а теперь краска более чем наполовину слетела и напоминала остатки содранной с тела дома шкуры. Деревянный забор раньше был неприступным, но теперь наполовину отсутствовал. В густейших зарослях лопухов, чистотела и крапивы, которые, казалось, сами взяли на себя роль забора, зияли протоптанные дорожки к дому, туалету и огороду, вернее, зеленому хаосу, которым стал огород без хозяйского присмотра.
- Бабка моя умерла в прошлом году, - напомнил Макс-Макс. – Теперь только я тут появляюсь, когда мне надо. Но огород – это уж лишнее.
Он кивнул на одну из наиболее заметных и разухабистых тропинок в бурьяне, тянущуюся откуда-то из-за забора:
- Это вот они протоптали. Но я их уже здесь ни разу не заставал. В огороде им брать нечего, так, ходят просто иногда.
В этот раз мы их тоже не застали, участок был пуст. Мы осторожно его окинули взглядом из-за бурьяна и прислушались. Тишины не было, но все, что мы услышали – это хор тех же певчих птиц, что и везде.
Макс-Макс поднялся на обшарпанное крыльцо, подпертое двумя простыми столбами и усыпанное облетевшими лепестками белого чубушника, открыл ключом висячий замок на двери, и мы вошли внутрь.

В таких старых домах – особенные миры, в каждом свой, складывающийся десятилетиями, возможно, неприятный и не особо пригодный для жизни посторонних людей. Главное в них – запах, дома-мирки различаются, прежде всего, по запаху, далее – по определенному укладу и порядку, но этот был уже нарушен – в нем завелось немного вещей Макс-Макса.
В очень небольшой сумрачной кухне, скрытой печкой от взгляда с порога, помещалась маленькая газовая плита, а рядом – стол, накрытый засаленной клеенкой в клетку, и две кривые табуретки. Желто-оранжевые занавески пестрели пыльным ситцем, уже год как никто не прикасался к ним.
Макс-Макс поставил на плиту чумазый, в веселых цветочках чайник, налив в него откуда-то воды, достал миски и начал высыпать в них лапшу быстрого приготовления. Трудно назвать это едой, но другой у него здесь не было. А параллельно с этим он рассказал подробности смерти своей бабки.
Бабка Макс-Макса была крепка и живуча, как стальная крестьянская мотыга. Именно поэтому она диктаторски заставляла всех помогать по хозяйству – потому что хотела все успевать, а не потому что у нее не было сил что-то делать. И все-таки она умерла в прошлом году по весне, и причиной был назван инфаркт миокарда. Ее нашли за огородами в полях, что она там делала, непонятно. Макс-Макс, конечно, там не присутствовал и восстановить события был не в состоянии, но теперь был уверен, что кто-то загнал его бабку за огороды и там напугал до смерти, или она сама пыталась изгнать каких-то непрошеных гостей, но здоровье подвело ее в самый критический момент.
Оставалось только установить, что это за непрошеные гости и на что они способны.

Чайник закипел, Макс-Макс стал заваривать кипятком проклятые макаронные изделия. Из мисок прямо-таки пахнуло студенчеством: в те годы лапша быстрого приготовления составляла основу нашего нездорового рациона. Честно говоря, я думаю, для Макс-Макса она так и осталась основной пищей.
Тем временем Макс-Макс открыл банку тушенки, разложил по граненым стаканам чайные пакетики и продолжил рассказ.

Оказывается, никаких таинственных убийц своей бабки он сначала искать не собирался. А местные россказни звучали для него как ничего не значащие байки, этакий зарождающийся на смутных событиях народный эпос, он не обратил на них особого внимания. Но постепенно, по мере того, как Макс-Макс невольно с ними соприкасался, они стали обретать в его понимании некую логичную структуру и складываться в очень занимательные и материально подтвержденные формы.
С прошлого года местные поросячьи банды начали приобретать статус общественной проблемы. Про них даже писали в районных газетах. Макс-Макс показал мне три газетные вырезки и пару распечатанных скринов новостных сайтов. Некоторые из них я уже когда-то видел, хотя самостоятельно бы об этом не вспомнил. Кроме ехидного смеха, если честно, они у меня ничего не вызывали, потому что заголовки типа «Дикие свиньи терроризируют деревню» или «Ночью в дачный поселок пришли хвостатые оккупанты» для этого и предназначены. Но у меня хватило воли ограничиться иронией. Там были упомянуты не только Перепокуйцы. Жители Казлятины жаловались администрации района на беспризорных свиней, разгуливающих по деревне и посматривающих на местное население как на пищевые ресурсы. «Голодные животные в поисках еды подрывают огороды, разоряют помойки, агрессивно ведут себя».
- Мы туда сходим на экскурсию, - сказал Макс-Макс. - Казлятина – это соседняя деревня. Мертвая. Там с прошлого года никто не живет. И раньше-то была полуживой. Не нужна никому. Там вечные проблемы: со светом, со связью… со свиньями теперь еще. Администрации плевать на нее, ну местные тоже плюнули – разъехались. В деревне теперь никого нет, сам видел. Нам надо сходить туда на разведку.
Я призвал всю тактичность и отказался делать это сегодня, мотивируя тем, что мне ни в коем случае нельзя опоздать на электричку. Я твердо решил, что не хочу провести еще одну ночь приключений в компании Макс-Макса, какие бы вселенские тайны он мне сейчас ни открыл. Я вообще не думал, что мне хватит этой тактичности до конца нашей встречи. Факты были впечатляющими, но Макс-Макс интерпретировал их как шизофреник или как любитель некоторых незаконных веществ, и закрывать на это глаза было уже нельзя.
Но тут Макс-Макс собрался резюмировать все свои умозаключения, и оказалось, что он сам признает свою историю бредовой и призывает относиться к ней критически. По его словам, из всех возможных версий он специально выбрал наиболее абсурдную и решил начать с нее, постепенно отсекая все самые неправдоподобные элементы по мере того, как будут находиться разумные объяснения. В результате должна получиться хорошая, естественная, подтверждаемая фактами концепция, которую уже можно будет излагать научно. А если объяснения не найдутся, придется оставить изначальную версию. А именно: семь-восемь лет назад в поле появился карстовый провал, который в момент своего появления открыл что-то типа временного портала, и через него сюда проник вымерший энтелодон; оказавшись в мире с незанятыми экологическими нишами, в котором ему не было аналогов, и освоившись в нем, он принялся набирать себе гарем из местных свиней и уничтожать конкурентов-самцов, что хорошо согласуется с тем фактом, что некоторых особей он уничтожил, а некоторых освободил. Каждое новое поколение его дикорастущих детей за счет скрещивания со своим прародителем давало потомков, все более похожих на него самого: они большие, агрессивные, сплоченные и хищные. В генетике это называется насыщающим скрещиванием. Им нужны ресурсы и территория, ему – власть, поэтому они идут, пожирая и вытесняя все, плодятся и снова идут.

Как бы безумно ни звучала история, она имела под собой не просто воображение: мы совершенно точно видели в лесу животное, которое не смогли опознать. И эти факты необходимо было проверить, чтобы, наконец, интерпретировать их нормально. Идея была проста: нужно поставить фотоловушку, и тогда все сомнения насчет видовой принадлежности твари пропадут. Проблема была в том, что на аппаратуру у Макс-Макса не было денег. Щелкнуть зверюгу из укрытия фотоаппаратом со вспышкой или просто посветить в нее фонарем Макс-Макс категорически не решался. Ведь если зверя спугнуть, возможно, тот психанет и больше уже никогда не покажется на глаза, а все труды по его приманиванию пойдут псу под хвост. А если кадр при этом получится неудачным или вовсе не получится, то никаких доказательств в руках Макс-Макса не останется. Не говоря уже о том, что светить в глаза неизвестной хищной твари с расстояния нескольких метров и испытывать таким образом самодельное укрытие на прочность - это был бы поступок побезумнее всего того, что я здесь наслушался. В общем, первая и пока единственная здравая мысль Макс-Макса заключалась в том, что нужна была фотоловушка, а так как денег ему едва хватало даже на еду, не говоря уже про специальное оборудование, то он планировал решить эту проблему с помощью меня, вернее, моего кошелька. И теперь я был к этому готов.
Да, именно в этот момент я принял окончательное решение: выяснить, что здесь происходит, и одновременно понаблюдать за Макс-Максом. Бросить его в таком подозрительном состоянии без присмотра мне казалось недопустимым и даже элементарно нечестным. Почему-то у меня было ощущение, что это не он старается объяснить обычные явления самым бредовым образом в духе дешевых псевдонаучных теорий, а наоборот, местные события толкают его на то, чтобы он находил им именно такие объяснения. Они загнали его своими фактами в какую-то логическую ловушку.
Оставалось только разгадать загадку, заменить неправдоподобные объяснения на естественные и переубедить его. Задача была понятна. Видимо, в этот момент меня и затянуло.

4
Я вернулся домой в душной электричке. На раскаленной станции Медьма солнце сверкало на поверхности железнодорожных путей, а тени не было вообще нигде, даже под навесом, сплошь исписанным исконными бранными словами. По дороге туда Макс-Макс пытался выяснить, есть ли у меня машина. Ибо таскаться пешком в Казлятину и обратно было слишком долго, а общественный транспорт рядом с этой деревней, естественно, не ходит. Пришлось признаться, что да, она у меня есть.

В полупустой электричке я, конечно, выбрал теневую сторону, мозги мои немного охладились, и я начал размышлять, как меня угораздило подписаться на этот голливудский экшн, в котором фигурирует спонтанно возникшая машина времени, амбициозный суперзлодей-энтелодон, занимающийся евгеникой, созданием армии и захватом мира, и в финале, видимо, всеобщий свинапокалипсис.
Про фотоловушки я, если честно, знал еще меньше, чем Макс-Макс, он хотя бы биолог. Но про них все знала Катька. В электричке я написал ей сообщение с вопросами, где это можно достать, сколько это стоит, и как это установить. Можно было и позвонить, но я был сейчас не в состоянии сформулировать все адекватно, настолько мои мозги были пожеваны предыдущими похождениями. Да и телефон она на работе практически никогда не слышит, валяется он у нее черте где, особенно когда она в полях. Увидит сообщение – ответит.

Я вошел в прохладную (наконец-то!), звенящую тишиной квартиру, убранную Катькой перед отъездом до самых микроскопических мелочей и еще не успевшую обрасти моими брошенными носками, кофейными чашками и недочитанными книгами, которые я наивно планировал закончить за отпуск разом. Хотела обезличить свое присутствие здесь перед тем, как уехать?.. А получилось наоборот. Из каждого угла, зеркала, кресла и приоткрытой двери на самой периферии воображаемого зрения по привычке выглядывала тощая кучерявая Катька в моей поношенной футболке, как она любила, вечно рвущаяся в тайны местной фауны, с наушником в одном ухе и старым плетеным браслетом на руке. Главное, чтобы не узнала о моем приключении со свиньями. Катька – человек чрезвычайно разумный и практичный, хоть и импульсивный романтик. Засмеет же. Может быть еще и поэтому я решил сам прояснить для себя эту историю, чтобы у нее уже не было повода впутываться, если она о ней узнает. А она когда-нибудь узнает, потому что Макс-Макс собирался выудить из своей шизофренической мешанины идей и фактов материал для публикации.

Достав из холодильника борщ, сметану и стейки (хе-хе, свинина же…), я собрался все это сожрать и пойти спать, несмотря на то, что вечер еще даже не приближался. Невероятные похождения, организованные Макс-Максом, требовали отдыха для нервной системы нормального человека.
Вместо этого я зачем-то отправился обедать за компьютер и засел за поиски информации об энтелодонах. О них я не знал почти ничего, но мне казалось, что Макс-Макс выбрал на роль вселенского негодяя не того парня.
В результате я проторчал за этим занятием до поздней ночи.

5
Мы с Макс-Максом сидели в крошечной, тусклой, древней старушечьей кухне, пропитанной былым присутствием его бабки, которая, наверное, навсегда осталась здесь в виде духа-покровителя своего дома. Сверху этот дом накрыла летняя ночь, тихая ночь конца июня с опрокинутым из космоса на землю звездным небом, эфемерно подсвеченным на самом краю горизонта прозрачным закатом, переходящем в рассвет. В открытое окно ночь кидала горстями комаров и маленьких бесцветных молей, которые как-то умудрялись просачиваться в помещение через москитную сетку. Мы сидели за маленьким, с липкой клеенкой столом и пили пиво, которое я специально привез Макс-Максу, потому что он грозился по телефону какой-то сомнительной дешевой водкой.
- А помнишь, у нас команда КВН на выпускном называлась «Миллениум»? – сказал он. – Потому что был двухтысячный год. Твою мать, двенадцать лет уже…
- Ужас. Теперь это кажется идиотским, - ответил я.
- Почему?
- Потому что примитивно и наивно. Можно было и поинтереснее придумать, а так – идиотский пафос. Порог нового тысячелетия!.. А в итоге – все то же, та же самая обычная жизнь.
Я не стал продолжать, потому что рассуждения неизбежно затронут самого Макс-Макса: в студенчестве он почти блистал, а теперь... Но Макс-Макс этого не заметил, у него сейчас была другая доминанта – он занимался садомазохизмом со своей ностальгией.
- Вот время было… - мечтательно сказал он. – Может, пойти к вам лаборантом каким-нибудь? Надоело все.
Кажется, он окончательно утопился в воспоминаниях о студенческой свободе и беспредельно дерзкой юности, взращенной в университетской атмосфере. Я в отличие от него не мог почувствовать такого головокружительного погружения. Я же не порвал с этой атмосферой, она просто постепенно поблекла, потухла, заболотилась, поскучнела и стала обычной работой. И дело не в том, что это я привык теперь смотреть на нее с другой стороны, а в том, что время действительно сильно и безвозвратно поменяло ее. Это просто было другое время. Жизнь теперь меняется слишком быстро.
- Там теперь все по-другому, - сказал я Макс-Максу. – Там ничего этого больше нет.
Но Макс-Макс меня особо не слушал и, наверное, всерьез не воспринимал, ему больше были интересны воспоминания. Он задумчиво уставился в стакан пива, как будто там показывали лучшие моменты из жизни студгородка, в котором он когда-то обитал. Главное, чтобы ему не пришло в голову попытаться вернуться в университет, дабы официально заняться изучением той ахинеи, которая тут у него происходит. По крайней мере, до появления каких-нибудь задокументированных фактов, желательно, хоть немного отрезвляющих…
Катька ответила на мое сообщение вчера глубокой ночью, даже позже, чем я сам пошел спать. Сразу понятно, почему не перезвонила: наверное, только тогда и увидела сообщение, в ночи. В этом вся Катька. Она сначала забывает, что где-то есть внешний мир и связь с ним, а потом внезапно обнаруживает, что он все-таки есть, и оттуда звонят и пишут. В ответном послании она обещала постараться все узнать и интересовалась, зачем мне это понадобилось. По понятной причине я не готов был сообщить ей правду и просто написал, что об этом для чего-то спрашивает мой знакомый.

Глядя на лирически настроенного Макс-Макса и вспоминая свои вчерашние скитания по интернет-пространству, я немного помолчал и серьезно сказал:
- Это не энтелодон, товарищ.
Макс-Макс поднял на меня глаза. Я думал, он сейчас начнет отстаивать свою точку зрения, но он задал единственный вопрос, и очень разумный:
- А кто?
Вопрос был действительно рациональным, они отсекал беспочвенные рассуждения и отсылал к практическим действиям: что может быть надежнее, чем увидеть и сфотографировать неизвестную зверюгу? Мне бы ответить: «Вот сфоткаем и узнаем». Но я был уже вооружен информаций, победно добытой в интернете, начиная с популярных сайтов и заканчивая палеонтологическими статьями и форумами специалистов, поэтому был готов применить ее в бою за истину, еще пока неизвестно даже какую. Занятие как раз под пиво.
- Кто? – повторил вопрос Макс-Макс.
- Кубанохерус?.. – предположил я.
- Какой-какой… херус? – уточняюще и, разумеется, с сарказмом переспросил Макс-Макс.
- Кубано. Хорош ржать, чУдное название же. Если ты серьезно относишься к своей гипотезе про временной портал, то будь готов, что я буду приводить серьезные аргументы за или против. И если ты считаешь, что этот черт из портала – папашка всех новых свинок, то он не энтелодон. К сожалению. Ищи альтернативу.
Макс-Макс изобразил лицом вопрос.
- Мы люди продвинутые и современные, правильно? – начал я рассуждать, как будто мои логичные рассуждения могли придать этой истории хоть каплю правдоподобия. – Нам без науки генетики никуда, прошли слава богу времена лысенковщины. То, что два вида скрещиваются, еще не значит, что они дают плодовитое потомство. А то, что два вида – родственники, не значит, что они вообще способны скрещиваться. А то, что два вида похожи, не значит, что они родственники. Так вот, пока ты здесь сидел без интернета и науки, в нормальном мире палеонтологи все переиграли. Энтелодон, вполне возможно, больше не свинтус.
- Фак… - помолчав, констатировал Макс-Макс, глядя в пиво и осознавая нестыковку, но пока явно недостаточно мне доверяя. – А кто он?
- Оставь надежду. Он бегемот. Я сам не ожидал. Близок к бегемотам и китам. Это слишком далеко, чтобы трахаться со свиньями.
В Макс-Максе вскипало неверие. Я положил ему на стол распечатанную схему филогенетического древа млекопитающих из какой-то новой статьи. Если в доме есть принтер, это значительно укорачивает и облегчает процесс доказательства во многих спорах, ибо лучше один раз увидеть. Древо было новомодным, перекроенным на основе последних научных данных. Семейство энтелодонтид, адских свиноподобных тварей, было на нем безнадежно далеко от истинных, настоящих, всем известных свиней. Это в биологии обычное дело: внешнее сходство – всего лишь то, что нам с нашей точки зрения кажется сходством и чем ученые пользуются за неимением более полных данных. Полнее данные – полнее картина, и вот уже оказывается при более пристальном изучении, что различия важнее, глубже и принципиальнее, а сходство поверхностно. И тогда не то что виды, целые пласты родственных связей в общей системе животных перемещаются и перетряхиваются. И некоторым исследователям, привыкшим к прежним системам, трудно принять это, ведь это кусок их картины мира, который внезапно выпал и потянул за собой все остальное. Это уже требует ремонта: времени, осознания, примирения, а иногда так и остается простым несогласием.
У Макс-Макса сейчас тоже что-то поломалось, может быть, не целая картина, а только маленькая теория, но она была для него важна.
- А это точно? – спросил он, всячески вертя в руках треклятое эволюционное древо, распечатанное на офисной бумаге; латинские названия по нему так и разбегались в разные стороны.
- Споры там, конечно, ведутся… - ответил я.
Макс-Максу как биологу, наверное, виднее масштаб трагедии, но все же я добавил от себя:
- По мне, так новое древо убедительней.
- А этот кубанохерус?
- Этот – свин.
- Дай-ка мне его фото.
Макс-Макс почему-то не сомневался в его наличии, и я дал ему «фото» - распечатанную версию реконструкции ископаемого животного. Макс-Макс придирчиво рассмотрел ее.
- У него рог на башке, - скептически заключил он. – Если это рог, конечно…
Тут я ничего не мог поделать: кубанохерус действительно выглядел, как здоровенный пятисоткилограммовый кабан с длинными ногами и единственным рогом на черепе. Найден он был, исходя из названия, понятно где – на реке Кубань. Там эти милейшие создания бороздили просторы примерно двадцать миллионов лет назад. А вот держали ли в страхе местную фауну или были пацифистами – это неясно.
- У нашего рогов не было, - категорически сказал Макс-Макс. – Точно. Ты сам видел силуэт. И наш больше. Давай сюда энтелодона, - он протянул руку.
Такие «фотки» у меня тоже были: энтелодоны, деодоны, проэнтелодоны, археотериумы и прочие их родичи в разных реконструкциях и скелетах. Их же было целое семейство – энтелодонтиды, и представители там собрались подобающие. Они жили на нашей планете около тридцати миллионов лет назад, в самый разгул необычных млекопитающих, они не дотянули до появления человека. Кто-то реконструировал их облик по образу и подобию огромного хищного кабана, кто-то – еще более хищным, с грацией адского волка, но все с одинаковыми чертами: длинными ногами с раздвоенными копытами, очень мощным корпусом и чудовищной головой с чудовищным же оскалом длинной зубастой пасти ужасающего размера. Самые крупные из энтелодонтид в высоту были два метра и весом до тонны, а череп у них был длиной в метр – вот это и значит ужасающий размер, когда на тебя смотрит метровая пасть с длиннейшими зубами.
- Видишь, как эти похожи, - с тихим триумфом сказал Макс-Макс, перебирая листы с изображениями, как пират карты с вожделенными сокровищами.
Я восторгов не разделял, но этот сукин сын был прав: они действительно были похожи, особенно если вообразить любого из них силуэтом ночью в лесу. От такой схожести изнутри начинали панически разбегаться миллионы мурашек, причем, не только по коже, а вообще везде, и прежде всего, в мозгу – головном и спинном. А если представить, как этот силуэт опускает голову и начинает чавкать падалью и хрустеть костями, в душе открывается жуткий провал неизведанного ужаса, в который тут же головокружительно затягивает. Такие ощущения были у меня в лесу, такие же, только бледнее, были вчера, когда я подбирал картинки и знакомился с информацией, такие же будут и всегда, каждый раз, когда я буду соприкасаться с этой темой. Вот оно, изначальное, генетическое, бессознательное чувство страха пред действительно жизненно-важной неизвестностью, от которой у наших далеких предков зависел мгновенный исход: выживание или смерть. Столкновение с подобного рода неизвестностью потенциально грозит гибелью, поэтому мозг сходит с ума, не зная, как это идентифицировать и анализировать, чтобы что-то предпринять. Но чувство действительно было захватывающим. Физически захватывающим дух. Особенно когда приходилось рассуждать об этом почти на месте событий, в доме, отделенном только тонкими стенами и открытым окном от ночи, в которой ходит неизвестное животное, не теоретически, а на самом деле, ПО-НАСТОЯЩЕМУ ходит. Я знаю это.
Но во имя здравого смысла – он не может быть одним из тех, кто изображен на этих картинках.

Я закурил сигарету. Может быть, следовало набраться смелости и курить на улице. Все-таки, несмотря ни на что, это обычная деревня, и здесь продолжается обычная жизнь. Но смелость не понадобилась, потому что мы как-то спонтанно начали курить в доме, и вопрос отпал сам собой.
- Как ты его вообще нашел? – спросил я. До этого почему-то не спрашивал.
Макс-Макс последовал моему примеру и тоже закурил.
- Когда умерла моя бабка, я стал тут оставаться иногда. Дом на самой окраине, видны поля, – он затянулся, как любой рассказчик, который хочет этой паузой подчеркнуть неординарность, исключительность и значимость того, что сейчас скажет. – И вот однажды я вышел ночью и увидел, как ЭТО идет по полю к лесу. Я сначала подумал, что лошадь, потом – что лось. Но, черт возьми, у меня стопроцентное зрение. Тогда я подумал, что зря бухаю, – он сделал еще одну паузу. – То есть… это одна часть мозга подумала. А в другой… знаешь, как удар по башке, сразу одномоментно сложилась вся картина: нападение на дома, сожранные свиньи и это чудовище… Ау ж потом я начал приглядываться к этим, бродячим ублюдкам, когда их видел, и нашел общие черты. А выследил… Я утром пошел на луг и нашел его следы. Думал, померещилось ночью черте что, и следы будут самыми обычными, если будут вообще. Но нет, не были это обычные следы. Я не зря и тебе их показывал. Дошел я по ним в лес, а там, естественно, потерял. Страшно было – капец… Потом я придумал сделать приманку и укрытие. Мясо, собака, дорогое, кучу денег на него угробил. Падаль, знаешь, как ни странно, на дороге не валяется, ее еще сделать надо из чего-то. Зато это все оправдало мои ожидания, сполна оправдало: он стал приходить. Я от радости скорее вспомнил про тебя и позвонил. Пока все так складывается, надо ловить момент. Материал ценнейший. И ты как раз географ, поможешь с карстовым провалом.
- Я как географ могу только сказать, что он оттуда не вылез,–скептически заметил я. – Это просто карстовый провал. Они иногда появляются так внезапно. Это нормально, это обычное явление.
- Ты его даже не осматривал, - перебил Макс-Макс, - может, он не обычный. Может, там найдется еще что-то аномальное или ископаемые подтверждения. И почему в момент провала не могло возникнуть такое временное явление…
- Потому что не бывает таких явлений. Не известны геологии такие явления, если тебе нужно мнение географа. Слушай, а почему ты вцепился в этот провал? Это же не единственное объяснение. Почему не рассматриваешь версию генетических экспериментов, например?
- Да ну… - отмахнулся Макс-Макс. – Абсолютно неправдоподобно. Это уже какая-то теория заговоров. Генетические эксперименты выглядят по-другому, а не как в «Обители зла» со всякой вируснёй и мутантами.
Очень странно, но для Макс-Макса генная инженерия, реальная отрасль науки, в этом случае выглядела менее правдоподобной, чем спонтанный временной портал. На чем была основана эта вопиющая несправедливость, я выяснять не стал. Во-первых, я был уверен, что он и сам этого не знает. Во-вторых, не было особой разницы в здравомыслии этих версий, хотя одна была основана на реальных технологиях, а другая - нет. Вариант клонирования вымерших животных я не стал ему даже озвучивать, я мог бы поспорить сам с собой, что Макс-Макс поднимет и эту идею на смех, поминая при этом все «Парки юрского периода». Похоже, в современной науке Макс-Макс совершенно не разбирался.
- Энтелодоны жили широко по Евразии, но не у нас, - продолжил я свою миссию отрицания. – Мы существенно севернее, холодновато у нас должно быть таким тварям.
Это Макс-Макса нисколько не смутило, хотя и заставило на ходу искать объяснения:
- Значит, это его местный родственник, мало их что ль было… Значит, портал дает сдвиги не только во времени, но и в пространстве. Значит, энтелодоны забрались в свое время и сюда, просто еще не найдены палеонтологами. Видишь, сколько серьезных объяснений может быть. По-хорошему, нам в команду нужен физик…
- По серьезному – так по серьезному, - я принял вызов. – Энтелодонтиды не приспособлены к условиям северного леса и вообще леса. Они эволюционировали так, что стали морфологически приспособленными к открытым пространствам и твердой почве, - кажется, я теоретически был теперь более подкован в этих вопросах, чем сам автор концепции. – Ты мне сам показывал в лесу следы. У свиней все четыре пальца с копытами: по краям маленькие, в середине большие. И на мягкой почве отпечатываются все четыре.
- На тех следах было не так!.. – поспешно напомнил Макс-Макс.
Накануне нашей ночевки в лесу он специально обильно пролил водой почву вокруг приманки, чтобы получить четкие следы. Но так как тащить много воды в такую даль было нереально, он ограничился парой привезенных заранее на чужом велосипеде канистр. Поэтому лужа получилась маленькой, как раз на пару-тройку отпечатков.
- Да, - я отчетливо помнил эти огромные отпечатки двойных копыт. Я бы принял их за следы какой-нибудь на удивление большой коровы или лося, но мне простительно: я никогда не занимался изучением животных. Но я полночи подбирал и анализировал информацию, и мне теперь было что сказать: – У энтелодона первый и четвертый пальцы находятся высоко, и они не отпечатываются на следах. И на тех их не было. И ты использовал это как доказательство. Но энтелодонтиды приобрели такие ноги в процессе эволюции для перемещения по твердому субстрату, они жили на открытых засушливых пространствах. Не вяжется с лесом. Это не их среда обитания. Почему он не прячется в полях, почему мы ищем его в лесу?
- Ему приходится выбирать между комфортом и выживанием, - ни на секунду не смутился Макс-Макс. – В полях его быстро бы обнаружили. А он не дурак, он понимает, что мир теперь другой, и в нем доминируют люди. Поэтому ему приходится прятаться в лесу. Неудобно, но надо. Человек тоже приспособлен к открытым пространствам – саванна. Однако ж теперь мы живем везде! Думаю, и энтелодон так может, если приспичит. Я за энтелодона. Если докажу, что это он, придется перетрясти все это дерево обратно, - Макс-Макс воинственно помахал распечаткой. – И я буду этому причиной!
Я уже махнул рукой на то, как энтелодон мог физически спариваться со свиньями при такой разнице в размерах, как ему удавалось скрываться от всех, кроме Макс-Макса, столько лет и как он будучи теплолюбивым животным пережил несколько местных зим.
- Нужно добыть с него хоть какой-то генетический материал! - азартно продолжал Макс-Макс. – Хоть шерсть подобрать.
- А это дело! - на сей раз искренне согласился я. – И нетрудно, раз мы знаем, где он ходит. Останется только найти, кто нам сделает анализ, где, и кто из нас будет это оплачивать…
- Это будет сенсация. При любом раскладе!
- Надо и с местных свиней добыть.
- Однозначно. Завтра в Казлятине поищем. Там наверняка повсюду их шерсть и дерьмо. И мы узнаем, кто это.
Я сложил в стопку разбросанные по столу бумаги с изображениями доисторических тварей. На меня все еще накатывали изнутри волны жути каждый раз, когда я вспоминал нашу лесную встречу ночью и примерял на неизвестное животное описания существ, которые точно ему подходили, но не могли быть реальностью. И сейчас одна такая снова накатила:
- Да кто он есть на самом деле??? Жеводанский зверь какой-то…
- Жидованский…
- Перепокуйский…
Мы замолчали и уставились в бездну черного окна. Бездна недоуменно уставилась на нас, потому что тоже не знала ответа. Мне пришла в голову мысль, что будь мудрый мрак, обволакивающий это место каждые сутки в течение миллиардов лет, живой субстанцией, он бы узнал это существо, даже если бы встречал его в нечеловечески далеком прошлом…

- А ты как до туалета ночью ходишь? – спросил я Макс-Макса о насущном, неохотно оборвав всю свою мысленную философию.
- Да норм, - отмахнулся Макс-Макс. – Ты же не думаешь, что он сюда придет? У меня больше свиней нет.
- Я о мелких ублюдках.
- А, эти… эти могут. Вон, лом стоит у стены, возьми и иди, делов-то. Я так и делаю. И спать, наверное, а то скоро уже рассветет…

6
Мертвая деревня Казлятина утопала в высоких зарослях сорных трав. Была резко заметна граница там, где кончались эти мусорные букеты и начиналось луговое разнотравье. Мы оставили машину у изгиба лесочка возле грунтовой дороги и направились по этой дороге к Казлятине. Кончался июнь, стояла жаркая погода, зеленый луг пестрел цветами: белыми, желтыми, всеми оттенками розового и сиреневого. В такой жаре и изобилии уже стали взрослыми кузнечики и зазвучали отовсюду из травы, как маленькие часики, у которых началась чудовищная тахикардия. Было тихо, и кроме этих звуков доносились только разрозненные голоса птиц.

Мы подошли к Казлятине - нескольким сиротливым брошенным домам, разделенным дорогой и заросшими участками. С двух сторон высокие кусты лебеды, пустырника, репьев, крапивы и недотроги буквально вываливались на дорогу. Какое-то странное, заколдованное царство, в которое мы ступили как чужаки…
Мы прошлись по дороге до последнего дома, никого не увидев и не услышав. Только потревоженные мелкие птички, поселившиеся в садах, тревожно «чекали», вертясь в кустах и на заборах.
Мы решили пройтись по огородам, выбрали для пробы наиболее обветшалый дом с разрушенным забором, выглядывающий из моря высоченной травы, как тонущее судно. Весь этот травяной массив вбирал воду из почвы и транспирировал ее листьями в воздух. Поэтому, когда мы погрузились в заросли, то внезапно оказались в атмосфере тропической влажности: горячей, липкой, обволакивающей кожу и легкие и мешающей дышать. Продравшись сквозь этот кусочек ада, мы оказались возле потемневшего полуразрушенного дома, брошенного явно не год назад, а гораздо раньше, обошли его и попали на участок, который представлял собой второй кусок того же травяного ада. Несколько престарелых яблонь, груш и слив тонули в нем по пояс.
Здесь тоже никого не было, но внимательный Макс-Макс наметанным глазом заметил несколько борозд смятой травы, пересекающих участок. Их протоптали явно не люди.

И мы уселись ждать. Над нами проносились шмели, зависали полосатые мухи, тоскливо тенькала невзрачная птичка-пеночка, мы слились с этой природой, занявшей добровольно покинутую человеческую территорию. Не было тут только свинок, на которых мы пришли посмотреть. Возможно, они предпочитали не разгуливать в светлое время суток, и нам нужно было выехать гораздо раньше, чтобы быть здесь перед рассветом? А сейчас утро было уже в самом разгаре.
Но тут посреди этих размышлений мы услышали слабый, периодически повторяющийся треск кустов. Похоже, он доносился с участка напротив. И мы тихо и медленно, стараясь не производить звуков, но все равно производя их, направились обратно к дороге, чтобы иметь возможность оценить оттуда обстановку. Не забывая озираться по сторонам, мы двинулись вдоль брошенных участков в ту сторону, откуда приехали.
Степень запустения здесь была разной, и по ней, наверное, можно было составить хронологическую шкалу последовательности, в которой люди покидали это место. Свинок так нигде и не было. Но посмотрев назад, Макс-Макс чуть слышно прошептал:
- Вот они.

И обернувшись вслед за ним, я их увидел. Они переходили дорогу в противоположном конце деревни. Одновременно на моих глазах, возникнув из бурьяна и исчезнув в нем же, слева направо пробежали шесть или семь животных разного возраста. А потом из того же бурьяна материализовался и остановился посреди дороги большой и внушительный хозяин этой компании, старший по званию. Вернее, старшая, потому что это оказалась кормящая самка, видимо, мамаша самых младших. Но при любом раскладе она не дотягивала до существа, увиденного нами в лесу.

Итак, она остановилась и развернулась к нам. Она впечатляла. В ней не было ничего напоминающего домашнее животное не то чтобы наполовину, а вообще никак. Она была подтянута и атлетически сложена. Самые крупные самцы кабанов весят более двухсот кг и в высоту бывают до метра. Она была примерно такой же, даже больше, в короткой и блестящей бурой шерсти, на очень длинных (гораздо длиннее, чем у диких кабанов) ногах, несущих тараноподобное тело. Вытянутая, клыкастая, какая-то ехидная морда была направлена на нас. Принюхивающийся нос по форме больше подходил хищному животному, чем представителю свиней. Глаза смотрели оценивающе, но вряд ли хорошо нас видели. Животное поражало сочетанием хорошо знакомых и совершенно новых, ни с чем не ассоциирующихся черт. А я-то ожидал увидеть созданий, хоть сколько-то похожих на домашних поросят. И уж точно не ждал от них таких наводящих ужас размеров…

Увидев, что старшая по званию остановилась и заинтересовалась пришельцами, то есть, нами, несколько взрослых особей присоединились к ней и тоже остановились на дороге, точно так же по-хозяйски принюхиваясь и оценивая нас. Как стая собак. «Или волков» - подумал я. И стало как-то жутко неуютно от осознания того, что мы оказались в месте, которое они считают своей территорией.
- Фотографируй… - зашипел на меня Макс-Макс.
Фотоаппарат у меня был плохой, фотографировать я не любил, но сейчас и не требовались художественные снимки. Я поднял болтающийся на шее фотоаппарат, прицелился и сделал серию кадров. Ни мои движения, ни ритмичное щелканье затвора не смогли напугать или разозлить животных. Они продолжали принюхиваться, приглядываться и, как могло показаться, размышлять… А я продолжал фотографировать.

Через несколько секунд старшая по званию приняла какое-то решение. Она не спеша, медленно переставляя длинные ноги, направилась в нашу сторону. Я все еще в азарте делал кадры (ведь с ее приближением они становились все удачнее), когда Макс-Макс дернул меня за рукав. Я оторвался от фотоаппарата, увидел полную картину реальности, и мне она не понравилась. Старшая по званию приближалась, едва заметно ускоряясь, а остальные следовали за ней. Мы стояли в каком-то непонятном ожидании: что она будет делать дальше. А у нее явно был какой-то план.
Если бы мне когда-нибудь сказали, что хрюканье может быть зловещим, я бы не поверил. Но оно было именно зловещим. Оно было тихим, резким, коротким, брошенным, как отрывистые приказы. Приказы отдавала она, старшая по званию, и отовсюду, с обеих сторон зеленой стены бурьяна ей отвечали так же коротко, негромко и методично. Ключевое слово – «отовсюду».
- Господи, сколько их здесь… - произнес Макс-Макс, вертя головой в направлении раздающихся со всех сторон звуков.
- Пошли-ка ближе к машине, - благоразумно добавил он, и мы медленно, тихо, без резких движений начали отступать.
Это должно было удовлетворить и умиротворить старшую по званию. И какое-то время она двигалась без изменений, коротко переговариваясь со своими подчиненными, о числе которых мы все еще не имели понятия. Но стоило нам слегка ускориться, и она передумала: она тоже ускорилась и перешла на рысь. Трое или четверо взрослых, почти таких же крупных, как она, особей двигались позади нее.
- А, черт! Машка, Зорька, как тебя там, ты что??? Мы уже уходим, - крикнул ей Макс-Макс.
Мы моментально развили завидную скорость. Осознание того, что дьявольские свиньи прячутся вокруг нас в море сорных трав и в любой момент могут выскочить в непредсказуемом месте, как акулы из глубины, добавляла к нашей скорости еще несколько бонусов.
Воздух уже не казался горячим и липким – он просто закончился в легких. Оглянуться назад было некогда. Некогда было даже подумать об этом. Трава и дома пролетели мимо, тут же замелькали луговые просторы, и впереди, как маяк, засверкало на солнце красное пятно моей машины. «Хорошо, что красная. Красные быстрее, если верить оркам», - возникла у меня в голове совершенно неуместная мысль. Но удивляться нелепой работе мозга в экстренных ситуациях тоже было некогда.
Возле машины стояла еще одна взрослая свинья, но увидев, что мы бежим на нее, как бешеные, она ретировалась в лес.

Никогда я так быстро не садился в машину и не трогался с места. Макс-Макс с пассажирского сидения обернулся назад.
- Не останавливаются…
В зеркало заднего вида я и сам заметил, что не останавливаются. По внешнему виду не было заметно, что старшая по званию устала. Она бодро бежала вперед, однако, когда поняла, что машину ей не догнать, просто остановилась, постояла пару секунд и свернула в заросли травы. Вся стая мгновенно разошлась и исчезла.
Я снизил скорость и остановил машину.
- Посмотрим, что дальше будет, - сказал я. У меня было странное ощущение недоделанной работы. – Может, еще сфоткаем.
Мы стали ждать в раскаленной солнцем машине. Окна были открыты, но они не спасали. Двери я открывать не рискнул.
- Я теперь понимаю, почему отсюда последние съехали, - сказал Макс-Макс, открывая бутылку с водой. – По ходу эти считают деревню своей.
- Сколько их, как думаешь?
- Где ж тут посчитаешь… Больше десяти взрослых.
- Больше десяти?.. Мне кажется, их взрослых штук тридцать. Они же были повсюду.
- И сейчас где-то есть… - оглянулся по сторонам Макс-Макс.

Ждать пришлось недолго. Внезапно некоторые из них появились на дороге метров за пятьдесят сзади и спереди машины, они вынырнули из травы с разных сторон.
- Ты знаешь, что это значит? – сказал я Макс-Максу. – Они нас окружили.
Я взялся за фотоаппарат. В объективе свиноподобные твари, для которых в моей голове пока не было аналогов, но было много красочных эпитетов, выглядели впечатляюще. Длинные полухищные рыла нюхали воздух, зубастые пасти клацали, хитрые глаза сверкали, стоячие уши чувствительно вертелись вслед за звуками, странные боковые выросты возле глаз чудовищно напоминали вчерашние картинки. Попахивало какой-то сюрреалистичностью.
Макс-Макс вертел головой и комментировал то, что не попадало ко мне в кадр. Комментарии настораживали…
- Суки… курсируют, как акулы… Это же ненормально. Что вам надо, твари?...
В конце концов мы почувствовали толчок в бок машины. Значит, кто-то из них незаметно подошел вплотную. Я опустил фотоаппарат и вернулся в полноценный мир. Обстоятельства изменились: пока я фотографировал, хвостатые ребята существенно приблизились.
- Дай мне фотик, - сказал Макс-Макс. – Я буду снимать, а ты двигай тачку вперед. Надо их хоть как-то разогнать, а то стремно.
Но медленно едущая машина никого не разогнала, она привела стаю в восторг. Они с энтузиазмом сопровождали нас, подступая все ближе, и в конце концов стали периодически атаковать ее с боков. Пару раз кто-то из них попытался поставить ноги на багажник – с их ростом это было просто сделать. И я внезапно четко увидел их глазами, что этот большой, яркий, медлительный объект, начиненный людьми, играл роль превосходной, интересной добычи и одновременно – отличного развлечения. Я ускорился, они ускорились тоже. Спокойно ускорились до сорока километров в час. Потом до пятидесяти…
Они, конечно, устанут когда-нибудь, а машина – нет. Но на такой скорости игра закончилась – нас стали атаковать по-серьезному. Ситуация сохраняла мерзкую интригу: на узкой грунтовой дороге с подступающей к самой машине травой по бокам нельзя было видеть всю стаю.
- Ускорься немного. Посмотрим, на что они способны, - сказал Макс-Макс.
Но тут машине досталась сбоку пара таких ударов, которыми свиньи явно рассчитывали перевернуть нас или хотя бы остановить. Они работали очень слажено, если не сказать технично, и им не хватило только знаний о том, чем автомобиль отличается от живого существа, чтобы скорректировать свою тактику. Тем не менее было ужасающе очевидно, что они все ближе к успеху. Поэтому я молча ускорился настолько, насколько позволяли кочки на грунтовой дороге. Не буду я больше экспериментировать.

Стая осталась далеко позади. Они тут же остановились, потеряв интерес к заведомо проигрышному делу, расформировались и исчезли в траве возле дороги.
- Остановимся? – спросил с надеждой Макс-Макс.
- Нет. Если они разворотят машину, мы останемся здесь, с ними наедине, понимаешь это?
- Тогда куда мы?
- В Перепокуйцы твои. Посмотрим, что с машиной, рассмотрим фотки, и я поеду домой. А ты придумаешь мне новый план, который не убьет нас. Пока не придумаешь, не звони. А я достану фотоловушки и узнаю про генанализ.

Я ворвался в Перепокуйцы под звучащую в голове песню с зацикленным припевом: «На честном слове и на одном крыле». Остановился у дома Макс-Макса, быстро осмотрел машину. Все, что о ней стоит сказать – местами она была прискорбно помята и избита. И это недвусмысленно намекало на то, что случилось бы с ней и с нами, если бы свинки нас догнали.
Машину было чертовски жалко, но я об этом не думал. Голова была клубком какого-то восторженного и азартного страха перед чем-то неизведанным, открывшимся в двух шагах от обыденности. Не удивительно, что Макс-Макса затянуло в эту историю…

Вывернув из какого-то соседнего дома, к Макс-Максу подошла женщина. Выглядела она, как среднестатистическая «тетка»: не городская и не сельская, не молодая и не старая, не симпатичная, но располагающая к себе. В руках у нее был лист бумаги.
- Максимка, - сказала она. Это был первый человек, который при мне назвал Макс-Макса «Максимкой». – Подпиши. Собираем подписи, чтобы отстреляли этих поросят чертовых. Перерыли все огороды. Подписи только твоего дома тут нет.
- Это не мой дом, - автоматически сказал Макс-Макс, подозрительно скосившись на бумагу.
- Маниного дома, - поправилась «тетка». – Но твоя подпись сойдет, сойдет.
Я посмотрел на Макс-Макса. У него на лице было написано столкновение смешанных чувств. Его как будто выдернули из одного мира в другой. Там он был главным героем, и весь сюжет строился вокруг него, а здесь, оказывается, были другие активно действующие персонажи, способные влиять на события…
- Подписывай, - сказал я ему.
Макс-Макс поставил подпись. В каждом движении его сквозило сомнение. Он посмотрел вслед удаляющейся соседке.
- Они их пристрелят, - сказал он.
- Это же хорошо.
- Они их пристрелят и утилизируют. Мы не успеем поставить ловушки, сделать анализы. Ничего не успеем!
- Успеем. Пока они официально подадут обращение в администрацию, пока оно походит по инстанциям, пока там выяснят, кто будет исполнять… Потом подключатся СМИ, и дело пойдет быстрее. Но за это время мы уже все успеем.

7
Я ехал в машине домой среди лугов и полей, обрамленных лесополосами, с нетерпением ждал, когда на горизонте замаячит город, и думал о том, что считал в нашей истории самым странным. А самым странным было то, что все эти невероятные факты мы, приложив усилия, могли объяснить разумно, но лучше всего и вообще без усилий они объяснялись сумасшедшей версией Макс-Макса. Она ложилась на эти факты идеально. Хронология была безупречной, таинственное существо как будто сошло с картинок, и фрагменты этих самых картинок отчетливо угадывались в гибридах. Сложное объяснение всегда проигрывает простому. Значит, должно быть что-то, что объяснит эту историю еще проще, чем гипотеза Макс-Макса.
Я понимал, что теоретизировать дальше бесполезно, и тут поможет только практика. Я намеревался сразу по приезду позвонить Катьке и попросить помощи, но мой путь прервал телефонный звонок. Макс-Макс всеми правдами и неправдами убеждал меня, что я должен сейчас, вот прямо сейчас, вернуться обратно в Перепокуйцы.
Была уже вторая половина дня, я ехал уже полчаса, Макс-Макс мне толком ничего не объяснил. Все указывало на то, что я могу проигнорировать звонок и продолжать путь. Но я зашел слишком далеко, чтобы действовать по-своему только потому что мне не понравился тон, которым Макс-Макс распорядился мной по телефону. Он непоследовательный, оторванный от жизни эгоист, но придется работать с тем, что есть. Нужно вернуться и узнать, что случилось.

Я снова ворвался в Перепокуйцы и обнаружил на другом конце деревни с десяток человек и две машины – скорой помощи и МЧС. Макс-Макс отделился от толпы и пошел ко мне.
Быстро протиснувшись между присутствующими, я узрел эпичную картину. Передо мной предстала неандертальская Палеолитическая Венера – в гневе и с окровавленной лопатой в руках. У ее ног валялась поверженная огромная коричневая свинья. Никаких других эпитетов я подобрать не мог: если бы у неандертальцев были палеолитические Венеры, они выглядели бы именно так. Она знаменовала собой победу одного чудовища, представителя рода Homo (ведь мы и наши собратья, несомненно, чудовища) над другим монстром из мира животных. В ней была своеобразная и совершенно чуждая человеческим канонам привлекательность.
- Сучара ты драная! – сказала неандертальская Венера прокуренным голосом и страстно ткнула мертвую свинью лопатой в бок. На Венере была грязная футболка и шорты – видно она работала на огороде, когда к ней пришел враг.
- Что случилось? – спросил я Макс-Макса.
- Свинья утащила ребенка, мать отбила, свинью застрелили.
- Все плохо?..
- Да не. Не очень. Рана и перелом. Ну и стресс, конечно, но для деревенского дитяти стресс – это не критично. Сейчас она пнет ее еще пару раз, и поедут в больницу.
Так и случилось. Венера ткнула свинью на прощание лопатой, как копьем, и поспешила в сторону скорой помощи с изяществом вездехода. Я даже пожалел, что у меня не было в детстве такой матери, которой можно одновременно ужасаться и восхищаться, как первородным божеством-телохранителем.
Макс-Макс примерно с таким же восхищением смотрел на свинью.
- Это Зорька… - сказал он мне. – Смотри, прокушенное ухо.
Просматривая фотографии, мы научились хорошо отличать Зорьку от остальных – у нее было разорванное ухо. И я прямо представлял себе, как в молодости Зорька прошла по головам своих соперниц и соперников, участвуя в полуканнибальских стычках, и все, кто ей проиграл, давно съедены.

Люди стали расходиться, и мы подошли к Зорьке. Животное лежало на боку в луже крови, источая поверженную мощь. Только беззаветная преданность потомству могла заставить кого-то связаться с этим существом один на один, а остановить его могли лишь несколько хороших выстрелов. Судя по всему, кто-то из местных, тот, кто это сделал, – охотник, хорошо бы спросить его мнение о происходящем.
Пока я всячески фотографировал убитое чудовище с разных ракурсов, Макс-Макс сбегал домой за какими-то баночками и пакетиками, в которые стал распихивать шерсть, кусочки кожи, кровь – все, что ему удавалось взять струпа.
Сотрудник МЧС, похожий на доброго, всем знакомого с детства, но сильно повзрослевшего Емелю, на которого зачем-то надели униформу, стал с интересом к нам присматриваться:
- А что вы делаете?
- Мы из университета, занимаемся местной фауной, - коротко сказал я.
Он понимающе кивнул, потому что ничего не понял. Не хочу назвать его неумным парнем, но он явно был далек от темы. Нам это было на руку – меньше вопросов. Но и времени на эту самую местную фауну у нас теперь было гораздо меньше: человеческие жертвы должны были существенно подстегнуть реагирование властей на ситуацию.
- Их здесь очень много, Вы знаете? – спросил я Емелю.
- Нет. А сколько? – он действительно был пока совсем не в теме.
- Мы в соседней деревне видели около тридцати. Они напали на мою машину. Можете сами посмотреть последствия.
Рядом Макс-Макс заламывал руки в отчаянии, потому что считал, что я своими беседами приближаю момент расправы над свиньями, а значит, мы не успеем их изучить. Я же полагал, что этот момент уже и так максимально приближен выходкой Зорьки, и лучшее, что нам остается – попытаться официально присоединиться к карательному процессу в качестве экспертов.
- Вы знаете, кто это? – спросил я. – Это же не кабаны. И не домашние, не похожи. Я никогда не видел ничего похожего.
Емеля секунду подумал и неожиданно сказал:
- А знаете, лет пятьдесят назад здесь были хорошие свиноводческие хозяйства. И породы, вроде, выводили. Может, отголоски?
Это было действительно интересно, но я возразил:
- Но это было давно. Ничего этого уже нет.
Емеля еще секунду подумал и снова удивил меня своим оригинальным мышлением:
- Знаете, в моей деревне в детстве были сады с сортовыми яблонями. То есть, в детстве их уже вырубили. Но и сейчас местные иногда продают такие яблоки. Значит, у кого-то остались. Вот они, отголоски. Может, здесь также: сбежали с местными кабанами…
- Так тут нет кабанов! – вмешался кто-то из стоящих рядом. – Уже несколько лет как – ни одного кабана! На десятки километров. Как эти вот появились сволочи – ни одного не стало.
- Переопылились?.. – скептически улыбнулся Емеля.
- Эти их прогнали.
- А Вы охотник? – поинтересовался я с надеждой.
- Нет.
- А кто убил животное?
- А, это брат Ларки, - человек кивнул в сторону уехавшей скорой. Выходит, Палеолитическую Венеру звали Ларкой. – Вот он-то– охотник.
- Надо бы с ним поговорить. – сказал я.
- А, нет. Он уже уехал вместе с ней. Он только в гости приезжал, зачем же ему возвращаться…
Итак, охотник сбежал. А мне нужно было мнение человека, который действительно разбирается в местных диких животных. Деревня оказалась без охотников – печаль…

Следующим к нам подошел представитель уже разнюхавших и подъехавших СМИ. Молодой человек напоминал вылизанную «Фотошопом» картинку: в солнечных очках, розовой футболке-поло и джинсовых шортиках. Подходящий элемент для происходящего кругом абсурда.
- А Вы их что, видели? – спросил он у меня первым делом.
- Да, в Казлятине. Штук двадцать.
- Ого… это далеко? Надо бы подъехать подснять их.
- С ума сошли?.. Вон, мою машину подснимите. Это они сделали. А если есть куда скинуть фотки, я дам свою флешку.
Я подумал, что раз ситуация приобрела публичный характер, придется в ней засветиться и извлечь из этого пользу. Как бы ни развивались дальше события, теперь всегда можно будет сказать, что мы оказались в их центре первыми из научного сообщества и первыми приступили к изучению феномена.
Мы сели в машину съемочной группы, чтобы отобрать фото, Макс-Макс завис рядом над открытой дверью. Еще раз передо мной замелькали кадры из жизни стаи – удивительной, ни на что не похожей, вселяющей наполовину животный наполовину суеверный страх. Вот они маячат сзади на дороге. Вот догоняют машину. Вот окружают, рассредоточившись по явно заранее рассчитанным позициям. Вот Зорька ведет их в атаку… Были также короткие видео, которые удалось снять Макс-Максу, но их качество оставляло желать всего наилучшего.
Похоже, в наших руках были ценные кадры. Но всеми я делиться не стал.
- А комментарии дадите? – спросил корреспондент после того, кок разжился несколькими фотографиями, которые я разрешил ему скопировать.
- Да!!! – сказал Макс-Макс.
- Нет!!! – сказал я, представив, как будут выглядеть комментарии Макс-Макса. – Пока не можем. Пока просто укажите авторство.
Если уж он решился заговорить на публику, то совершенно точно вывалит им месиво из энтелодонов, гибридов, порталов, бабкиной вендетты – и превратит всю историю в фарс. Для нашей репутации это будет просто смертельно.
Я поспешил выйти из машины и увел Макс-Макса подальше, уверяя по пути:
- Успеем еще дать комментарии. Вот такие низкосортные СМИ вечно все перевирают. Оно нам надо? Будем выглядеть идиотами. На такую историю слетится столько СМИ, что скоро сами будем выбирать, кому давать комментарии.
На самом деле именно этого я боялся больше всего. СМИ нахлынут, это точно. Рано или поздно они наткнутся на Макс-Макса, как на золотоносную жилу конспирологии, и мы скатимся до уровня фриков. Не видать нам тогда серьезного отношения в научной среде, нигде и никогда в жизни, за что бы мы ни взялись. А что подумает Катька??? Этого я боялся еще больше.
Теперь Макс-Макс уподобился ходячей взрывчатой субстанции, которую нужно было каким-то образом контролировать.

8
Пришлось ночевать в доме бабки Макс-Макса. Мне была выделена какая-то узкая пыточная кровать с совершенно невменяемым матрасом и целой империей микроскопических клещей и пероедов в подушках. И хотя я знал, что конкретно эти твари не имеют к человеку пищевого интереса, вдыхать их вместе с пылью было для моего организма тем еще психологическим испытанием. Я же говорю: старые дома – это особые миры со своими экосистемами, и к этой я не был особо подготовлен. Тем не менее, решение о ночевке было принято, я от него не отступил, переночевал и проснулся живым и здоровым. Матрасы меня не поглотили, пухоеды не сожрали, клещи не высосали мою душу.

Вчерашний вечер был бурным. Я посвятил его общению с местным населением в надежде получить как можно более полную картину этой свинской истории. В конце концов, почему я должен пользоваться только рассказами Макс-Макса?
Воспоминания о вчерашнем вечере материализовались отдельными кусками, без всякой системы, прямо в постели. Вот я разговариваю с тем самым собеседником, который оказался «не охотник». Он пытается скормить мне яичницу и самогон, а я – выведать у него, давно ли в Перепокуйцах хозяйничают эти свинки. «А лет пять…» - отвечает он, даже не прикидывая. Похоже, это для него не так важно. «А кто это, по-твоему?» - спрашиваю я и получаю в ответ: «А кто его знает».
«А кто его знает» - это был вообще самый популярный ответ у местных. Казалось, они были совершенно равнодушны к тайне происхождения своей проблемы и даже не пытались что-то предполагать. Им гораздо важнее было просто от нее избавиться.
- Ведь раньше не было их, да? – я спрашиваю у какой-то вовремя подвернувшейся бабки и киваю на труп Зорьки, эпично возвышающийся на дороге. Его велено не трогать, потому что завтра должны приехать специально обученные люди, чтобы обследовать его на возможные заразные болезни и утилизировать.
- Не… эти одичавшие. Сбежали вот. И одичали…

 Еще я вспомнил, что те части от трупа, которые Макс-Макс собрал и распихал по баночкам и пакетикам для дальнейшего генанализа, пришлось отнести в холодильник к соседям, потому что в доме его бабки рабочего холодильника не было и в помине. Макс-Макс завернул все это в один пакет и подписал: «Еда. Максим. Не трогать».

Я вспомнил и звонок Катьке. Я так слезно и убедительно просил ее раздобыть нам хоть одну фотоловушку и отправить пробы на анализ, куда угодно и за любую цену, что она обещала в ближайшее время переслать мне контакты и адреса, чтобы я мог сам все это сделать. Но я все еще не рассказал ей сути, хотя, естественно, заинтриговал ее. У меня появилась мысль, что Катька может так заинтересоваться тем, что здесь происходит, что забудет о своих норках вернется домой навсегда. Однако мне все еще казалось, что я не располагаю достаточно убедительными и захватывающими фактами, которые не будут звучать по телефону, как бред сумасшедшего, и не отпугнут ее, а наоборот, сподвигнут вернуться и присоединиться к нам. Я решил пока промолчать, поднакопить для нее аргументов и хорошенько их сформулировать, чтобы она точно не смогла устоять. Катька любила европейских норок, могла рассказывать о них часами, причем не халтуря, а действительно интересно и увлекательно, могла обходить десятки километров маршрутов в поисках хоть каких-то следов пребывания этих редких животных. Для нее они были героями настоящей трагедии. У европейской норки очень непростая судьба: она повсеместно находится на грани вымирания, и не только в силу естественных причин или промысла, а главным образом потому что ее вытесняет акклиматизированная вездесущая американская норка. В устах Катьки эта история звучала, как шекспировская драма со страстями и злодеями, но к своей исследовательской работе она подходила крайне серьезно. К тому же норки бесконечно обаятельны и милы, и чтобы она променяла их на каких-то свиней, должно было случиться что-то действительно уникальное. Это был мой план по возвращению Катьки в семейное логово.

И наконец, главные воспоминания, возникшие утром, касались вчерашней поздней ночи.
Мы уже разошлись по койкам, и я принялся устанавливать дипломатические отношения с клещами и пероедами. Кое-как установив их, я даже успел почти заснуть. И тут я услышал появившиеся где-то вдали, за пределами деревни почти невероятные звуки. Я сначала не осознал, что это, а потом понял, что это вой. Вернее, что-то среднее между воем и рычанием, мало сравнимое с любыми другими криками животных. Невообразимо жуткое, как отголосок массового вымирания из прошлых эпох.
- Слышал? – спросил я Макс-Макса.
Макс-Макс не спал, все слышал и тут же ответил:
- Это он... Офигеть, это он!!! Откуда-то с полей орет.
- Ты его уже слышал?
- Нет, первый раз слышу, - Макс-Макс помолчал и лирически добавил: - Это он орет, потому что он узнал, что Зорьку убили. Она была верховной самкой.
Макс-Макс уже дорисовал широкими мазками в своей голове какие-то картины эпического уклада жизни этой стаи во главе с легендарным прародителем и его лучшей самкой-соратницей. Домыслив и озвучив их, он, видимо, начинал принимать все это как данность, как существующее положение вещей и уже не сомневался в их реальности. Наверное, это был своеобразный талант, пригодившийся бы, например, в драматическом искусстве, но в науке такое самовнушение является браком. По его представлениям они получались чуть ли не по-человечески разумны.
- Свиньи, конечно, ребята сообразительные, - напомнил я ему. – А вот энтелодоны, говорят, мозгом не вышли. Если ты надеешься, что это он, не приписывай ему такой тонкой душевной организации.
Вместо ответа Макс-Макс бросился к окну и стал пытаться в нем что-то разглядеть. Судя по всему, это было бесполезно.
- Я пойду на улицу, посмотрю, - сообщил он.
Внезапно где-то очень близко, может быть, за забором, может быть, на соседнем участке, а может быть, прямо за стеной, раздались похожие звуки. Да, не так громко и инфернально, но они были похожи. Они были нарастающими, стихающими, прерывающимися, возобновляющимися… и очень близкими. Больше всего это было похоже на грызню собак, но собак не из нашего мира, а их альтернативных версий. Снова что-то среднее между рычанием и завываниями. Звуки перемещались где-то за стенами и доносились сразу из нескольких источников, с разных сторон. Не было сомнения, что в деревне полно непрошеных гостей. Было удивительно, насколько их сдержанные, короткие позывные, которые мы слышали утром в Казлятине, отличались от того, что доносилось сейчас с улицы. Это звучало, как клубок фурий, готовых убить друг друга, но при этом не было похоже на конфликт. Возня за стенами дома по ощущениям напоминала неспешное, будничное и очень наглое обследование территории.
Макс-Макс опять приник к окну, пытаясь высмотреть что-то на улице. Я приник вместе с ним, но, несмотря на то, что в доме не было света, и стекло не бликовало, ничего не мог разглядеть. Единственный фонарь, конечно же, стоял на противоположном конце деревни, и свет до нас долетал, как из другой вселенной. Через пару минут, привыкнув к темноте, глаза стали хорошо идентифицировать дорогу, кусты, строения – но никаких живых существ в поле зрения не попадало. Были только блуждающие по деревне, подходящие совсем вплотную позывные адских тварей. Сколько их там ходило, трудно было определить. Две-три рядом, столько же на расстоянии… Но мы-то знали, что их может быть гораздо больше.
Мы обсмотрели все окна в доме, прилипнув к ним, как две большие мухи. Часть окон выходило на дорогу, часть в огород, все были бесполезны.
- Я на улицу, - решительно заявил Макс-Макс и стал натягивать штаны. – Ничего не видно!
- Сиди здесь, камикадзе хренов, - сказал я ему. – Просто сиди здесь! Хорош я буду, если пущу тебя, и они тебя сожрут.
Звуки тем временем иногда подступали к самым стенам, мне казалось, что твари находятся прямо за порогом, но все еще недосягаемы для нашего взгляда. И только эта близость удерживала Макс-Макса в доме.
Но постепенно все стало стихать и удаляться. Видимо, свинки нагулялись. Позывные «жеводанского зверя» из полей смолкли уже давно, вдалеке было совсем тихо. А вблизи тишина разбавлялась лаем собак – лаяли самые смелые.
Мы еще какое-то время вслушивались и вглядывались, стоя возле окон. А потом Макс-Макс все-таки не вытерпел и без предупреждения выскочил на улицу. Идиот. Мне пришлось выскочить вслед за ним.

Ночь была тиха и прекрасна, как в стихотворении какого-нибудь русского поэта. По небу были щедро рассыпаны яркие звезды и размазаны прозрачные облака. Луна уже зашла, черные деревья шелестели кронами от легкого ветра. Все, как полагается у классиков. И вокруг никого не было.
Мы стояли на пороге дома и на пороге ночи и прислушивались. Собаки продолжали лаять и портили всю поэзию.
- Мешают, - сказал Макс-Макс. – Из-за них не слышно ничего. Нужно выйти на дорогу.
Я остановил его:
- Свиньи отрежут нам путь, и окажемся в их теплом гостеприимном окружении. Что будем тогда делать? Сам знаешь, они так умеют. Наверняка сидят сейчас где-то в засаде. Ты лучше утром поищи их следы и сфоткай хорошенько.
Макс-Макс пребывал в сомнениях.
- Я тебе оставлю свой фотик, если ты сейчас бросишь дурить и пойдешь спать, - посулил я.
Как ни странно, мои обещания подкупили Макс-Макса – мы действительно ушли спать. А через несколько часов, ранним утром, я проснулся и лежа в кровати стал вспоминать вчерашние события. Дойдя до этого места, я задался основным вопросом: какого черта я не сплю в такую рань, и что, собственно, меня разбудило?

9
- …!!! …!!! …!!!.. – раздалось с улицы, с другого конца деревни.
Это был нецитируемый по причине цензуры набор очень колоритных слов и выражений. Он должен был означать удивление, возмущение и ужас, помноженные друг на друга и одновременно возведенные в крайнюю степень.
Тут-то я и догадался, что разбудил меня шум на улице, а эти возгласы были его логическим продолжением.
Макс-Макс тоже проснулся, и мы не теряя времени выбежали за порог. Там явно происходило что-то, чего нельзя было пропустить.
Оказавшись за калиткой на деревенской дороге, мы посмотрели в сторону, где вчера лежало тело убитой Зорьки – крики долетали оттуда. Сейчас это место представляло собой что-то темное, бесформенное, расползшееся ни на что не похожими очертаниями, которые нельзя было разглядеть издалека. Но красноречивые возгласы вчерашнего «не охотника», который в смятении мельтешил где-то там рядом, указывали на то, что происходит что-то действительно не вполне нормальное.
Приближение к этому месту быстро прояснило картину: Зорька лежала наполовину сожранной. Труп был распотрошен, обгрызен, обглодан, с огромными оторванными кусками; расползшееся вокруг пятно представляло собой месиво из дороги и плоти. Обрадованные утренним солнышком и нежданным пиршеством мухи радостно жужжали кругом и сверкали зелеными хитиновыми брюшками, ползая по останкам.
- …!!!... – сказал Макс-Макс примерно в тех же словах, что и «не охотник» до этого, а я машинально и очень медленно потянулся за болтающимся на шее фотоаппаратом…
Не знаю, считалось ли у этих свиней почетным быть сожранным своими же соплеменниками после героической смерти в бою, или Зорька в глазах стаи превратилась в обычную доступную для поедания падаль, но трапеза здесь была отменной. От Зорьки мало что осталось. Все, что легко было съесть, было съедено, остальное страшно обкусано. Здесь явно постарались не собаки – это были вчерашние ночные гости, Зорькины соратники. Они сожрали свою мертвую предводительницу.
Макс-Макс дернул меня за рукав и благоговейно зашипел на ухо:
- Смотри… он тоже тут был!..
Я оторвался от фотоаппарата и посмотрел туда, куда он указывал. Голова Зорьки тоже была обглодана. Но самое главное – от нее был откушен неимоверно большой кусок, прямо с частью черепной коробки. Не выгрызен, а как будто откушен и разломан одним движением. А внизу, в вязкой мешанине, которую создала вытекшая на грунтовую дорогу кровь, отпечатался не вполне четкий, но хорошо узнаваемый нами след – копия тех, которые мне показывал в лесу Макс-Макс.
- Да… - согласился я, пребывая как будто на грани двух реальностей. – Он тоже здесь был… - и начал фотографировать эти подробности, не побрезговав бросить на землю зажигалку для масштаба.
Макс-Макс тем временем принялся за «не охотника».
- Видел кого-нибудь ночью? – спросил он.
- Видел… свиньи по улице бегали, - ответил тот.
- А еще кого-нибудь?
- Вот кого я мог видеть?.. Все дома сидели, ясен пень, никто на улицу не выходил. Скорей бы их постреляли что ли! Или еще лучше – отравы им разложить, пусть сдохнут.
Макс-Макс «завис», обдумывая предложение об отраве: добавит ли оно нам проблем или это уже не важно.

Тем временем, откуда-то материализовавшись, к нам неожиданно подтянулся вчерашний корреспондент. Вокруг трупа начинала собираться уже привычная компания. Корреспондент сегодня был по-новому «отфотошоплен»: футболка теперь была сиреневой, шорты песочными, очки блестели, как брюшки у падальных мух на Зорьке.
- Ох... правда, мне говорили не смотреть, - сказал он, подойдя, и отвернулся.
- А вы что, не уезжали? – с иронией поинтересовался я, довольно бессердечно игнорируя его реакцию. – Чего так рано? Или я недооцениваю ваши источники информации?
- Да нет, все гораздо проще, - корреспондент все-таки повернулся и даже улыбнулся. –Мы вчера узнали от зоозащитников, что они собираются сюда с самого ранья, до МЧС, СЭС или кто там должен приехать. Мы сюда тоже приехали и уже успели взять интервью. Они остановились за деревней.
- А… стесняюсь спросить, - вкрадчиво начал Макс-Макс, - зоозащитники сюда зачем… пожаловали?
- Видимо… - корреспондент усмехнулся почти с сарказмом, - спасать свиней...
- От кого… от нас? – уточнил Макс-Макс.
- Угу.
- А они это видели? – Макс-Макс кивнул на свидетельства разнузданного каннибальского пиршества вчерашней ночи.
- Нет. Они до деревни не дошли. Их сюда не пускает ваша активистка. Которая вчера собирала подписи.
- Очень хотелось бы на них посмотреть…
- Ой, нет, - как-то смущенно отмахнулся корреспондент, - они не совсем зоозащитники, они, по-моему, психи.
- Пойдем посмотрим, - бесцеремонно утянул меня Макс-Макс.

За деревней действительно стояла какая-то машина, оттуда доносилась бодрая женская брань. Со стороны деревни на бранном поле выступала сборщица подписей, со стороны супостатов – стоящая рядом с машиной тощая и довольно миловидная блондинка в длинном цветастом сарафане, который болтался на ней, как на вешалке. Все блондинки, встреченные мной в жизни, были искрометными, интеллектуальными или просто приятными персонажами, поэтому она предварительно мне понравилась. К сожалению, миловидной она казалась ровно до того момента, как начинала нести ахинею. А ахинею она начинала нести каждый раз, когда открывала рот. Рядом в машине окопалось ее подкрепление – еще две особы примерно в том же стиле. Но они пока помалкивали.
- И не паркуйтесь в нашей деревне, еще раз говорю, - бушевала сборщица подписей. –Разбирайтесь с кем вы там хотите где-нибудь подальше. Мы вас здесь не ждали.
- А живодеров своих ждете? – умело огрызалась блондинка. – Я в шоке вообще: вы еще хуже тех, кто выбрасывает животных на улицу! Там хоть есть шанс выжить, а вы еще и убийц наняли! Мешают – убьем! Интересно, а когда вам соседи мешают, вы их тоже отстреливаете?
- Да причем здесь соседи мои?..
- Да при том. Свиньи тоже ваши соседи, такие же живые существа, как и вы, и имеют такое же право на жизнь, как и вы. Они приходят к вам, потому что это их дом, как и для вас, они были домашними животными. И вы – вы! – сами их заводили, а теперь даже не желаете нести за них ответственности. Убить-то проще! Собственно, чего я ожидала?! Вы и заводите их, чтобы убивать.
- Паскуда какая… - сборщица подписей повернулась к нам с выражением полного душевного бессилия. – Шесть раз же объяснила ей, - и она вернулась к своему увлекательнейшему диалогу с блондинкой: - Кто «вы»-то??? Маня померла, Фроловы уехали, а свиньи от них сами сбежали вообще-то. Какой им тут дом? Они все дикие, в лесу живут.
- Они сбежали, потому что вы бы их все равно убили! Они не идиоты. Теперь получайте обратный эффект! Все возвращается!
- Да мы-то им что плохого сделали? Пускай бы себе и бегали в лесу, мы разве против? Они тут ребенка чуть не убили.
- Все возвращается в этой жизни, бумеранг работает! – повторила блондинка. – А ребенка нечего одного отпускать, за него должны отвечать родители. Родители есть у него? Куда они смотрели?
Если бы в этом разговоре участвовала Неандертальская Венера, он получился бы в разы короче и проще. Она бы наверняка очень быстро и доходчиво объяснила, что она думает о советах по воспитанию деревенских детей и об «эффекте бумеранга», и что она сделает с любым вторгшимся недругом и с самой блондинкой, если та скажет еще хоть слово. Но Неандертальской Венеры здесь не было, и неожиданно инициативу проявил Макс-Макс:
- А разрешите поинтересоваться, гражданочка… - он специально выбрал мерзенький конторский тон. –Вот я, взрослый мужчина. Как мое присутствие должно помочь ребенку, если на него нападает животное весом в 150-200 кг? А именно столько они и весят, это очень большие и абсолютно не ручные животные. Или Вы думали, у нас тут розовые свинки бегают?
- Даже крупные животные, - наставительно и без какого-либо колебания ответила блондинка, - как показывает практика, просто так, без провокаций, на человека не нападают.
- Да, конечно, не просто так, - согласился Макс-Макс. – Конечно же, не просто так, они пришли с определенной целью – поживиться чем могут. А человеком они поживиться – могут. И как видите, уже начали. Ну так что посоветуете в данной ситуации? Вы же, наверное, приехали не ругаться, а предложить какой-то выход?
- Ну уж не кидаться убивать всех, как вы… - уже не так уверенно сказала блондинка, видимо, ожидая подвоха. – И не надо тут ехидничать. Животные не виноваты в том, что они хищные…
- Нет, конечно, только в том, что жрут нас.
- Ой, вот только давайте без этого вот - они еще никого не сожрали. И еще не известно, что этот ребенок делал, может, он сам полез к животному. Никто же ведь больше не пострадал, никто ни на кого не напал. А то, что вы их боитесь – ваши проблемы, это говорит только о вашем отношении к животным. И детей так же воспитываете.
- Ну это вы зря. В брошенной Казлятине они нас чуть не догнали и чуть не напали.
- Что??? Вы пришли на их территорию и удивляетесь, что они вас прогнали, серьезно? Вы сами пришли и чего-то другого после этого хотели?..
- Они-то к нам ходят, - пожал плечами Макс-Макс.
В голове у блондинки, видимо что-то заело и застопорилось от неожиданной реплики, но она смело игнорировала здравый смысл и выложила большую кучу аргументов:
- Не надо забывать, что изначально вся планета принадлежала животным. Пока человек не пришел. И у них гораздо больше прав на нее, чем у людей. Поэтому это мы должны к ним приспосабливаться, а не они к нам! Ничего, заборы получше поставьте, за детьми следите, куда не надо не лезьте – и вы удивитесь, что никто вас не трогает. Животные лучше, чем люди. Я говорю это, потому что постоянно сталкиваюсь с такими, как вы: вы провоцируете или ведете себя по-идиотски, а потом говорите, что животное агрессивно. Это вы агрессивны! Одно животное напало на ребенка, еще и при неизвестных обстоятельствах, еще и неизвестно, может что-то не так было конкретно с этим животным, а вы хотите не разобраться в ситуации, вы хотите уничтожить ВСЕХ! Когда приедут ваши живодеры, ни один из них не пройдет, разве что по нашим трупам, если смелости хватит. У нас – хватит. Мы будем стоять здесь лагерем столько, сколько понадобится, и мы не уйдем до тех пор, пока нас не услышат, пока не обратят на нас внимания и пока не откажутся от этой вашей бойни, которую вы здесь планируете!
- Вы здесь не встанете лагерем! – поспешила заверить сборщица подписей. – Я вас сюда не пущу. И никто вас сюда не пустит.
Макс-Макс призадумался, и я начал подозревать, не замышляет ли он объединиться с блондинкой во имя спасения своих любимых свиней. А она восприняла паузу как начало своей победы и продолжала фонтанировать аргументами.
- Они просто живут, как им предназначено природой, а вы – изначально задались целью уничтожить. Потому что вам плевать, что они тоже живые, имеют чувства, семью, детей…
- А знаете, - внезапно перебил Макс-Макс, - Вы правы. Они умные, семейные и организованные, как люди. У них есть настоящий коллектив и настоящая дисциплина. Совсем как у людей. А еще они очень сплоченные, представляете? Они ни за что не бросят в беде своих собратьев и не дадут в обиду своих детенышей. Стоит одному оказаться в опасности, и они все бросаются на помощь. Они до конца борются за каждого представителя своего вида, они наваляют любому, кто на них посягнет. Можете себе представить, что кто-то из них вдруг наплюет на собратьев и начнет их поставлять?
- Нет. Поэтому я и говорю, что животные лучше людей.
- Так здесь только вы – паршивая овца. Мы тоже не бросаем в беде своих собратьев и пытаемся защитить детей от опасности. Здесь только Вы ненавидите представителей своего вида и пытаетесь топить нас в нашей проблеме. Ваши любимые животные так не делают.
Блондинка вспыхнула, как гневная спичка (в словесном эквиваленте это выражалось бы емким «Ой, всё!») и, резко оборвав разговор, дернула дверь машины.
- Ну и не пускайте! Мы и так знаем, где будет ваша бойня, встанем там.
Сев в машину, раздраженно хлопнув дверью и хорошенько окатив нас дорожной пылью, она уехала, а мы смотрели ей вслед.
- Непробиваемый маразм, - сказал Макс-Макс. – Облила дерьмом и укатила. Хочу так же побеждать в спорах.
- Да нет, ты победил, - успокоил я товарища, в котором только что напрасно засомневался. – Она слилась, потому что не смогла ничего ответить. Сейчас побесится, залижет раны и вернется с новой ненавистью ко всем.

Из этого разговора я вынес осознание того, что до сего момента мне несказанно везло не только с блондинками, но и с зоозащитниками. Все люди, отдавшие себя живой природе, которых я встречал до этого, были удивительно самоотверженными, очень скромными и в разной степени «не от мира сего». Кто-то из них выхаживал десятки попавших в беду птиц, каждую из них вытягивая из смерти. Кто-то лечил и пристраивал кошек и собак. Кто-то ежедневно проходил долгие километры заповедных маршрутов, держа руку на пульсе хрупких экосистем. Кто-то обивал административные пороги в поисках справедливости, когда рушилось природоохранное законодательство, и до конца бился за нее. Но, совершенно точно, они не ненавидели людей только за то, что те – люди, и не игнорировали законы природы только потому что они не вписываются в их представления.
Когда Катька с гневом в глазах рассказывала мне, как несколько лет назад в Ленинградской области фанатствующие активисты выпустили с зоофермы десятки американских норок, тем самым подарив местной природе толпу несвойственных ей хищников, я воспринял этот рассказ как абсурдную историю в стиле желтой прессы. Я понимал, конечно, что случай реален, и в нем участвовали не абстрактные персонажи, а конкретные люди... Но «освобождение» выросших в клетках зверей, часть из которых вскоре умрет от голода, а другая, наиболее предприимчивая, часть пустится грабить местное биоразнообразие, не способное безболезненно прокормить больше хищников, чем там уже есть, было в моем понимании так далеко от здравого смысла и благих намерений, что я не связывал его с реалиями своей жизни. Однако сегодня я, видимо, столкнулся с чем-то подобным…
Зло, сделанное из добра, – самое отвратительное.

10
Наконец-то я нормально спал. Дома. Всю ночь. Правда, один, без Катьки, но зато и не в обществе Макс-Макса и его адских поросят. Однако они достали меня и здесь.
Было четыре тридцать утра, когда Макс-Макс позвонил мне по телефону. Несмотря на чудовищную рань, сразу возмущаться и посылать его в светлый путь не имело смысла: теперь могло произойти все, что угодно, причина звонка могла быть и уважительной.
Макс-Макс сказал в телефонную трубку совершенно не сонным, но почему-то несколько потерянным и тревожным голосом:
- Я знаю, куда они поехали…
- Кто – они? – спросил я.
- Да эти три дуры недоразвитые! Они поехали в Казлятину! Корреспондент вчера обмолвился, а до меня только сейчас дошло…
- Да пусть хоть к черту в пасть едут! – ситуация прояснилась, теперь можно было возмущаться, плеваться ядом и сыпать проклятиями. – Взрослые бабы, сами виноваты. Почему меня должно интересовать, куда они поперлись?..
Я собирался бросить трубку, но Макс-Макс не дал мне этого сделать:
- Нет, не пусть! Придется ехать смотреть, что там с ними. Если выяснится, что их сожрали, а мы знали и ничего не сделали, и никуда не сообщили, мы окажемся виноватыми!
- Не окажемся, мы никому не обязаны. Разве мы сторожа дурам этим??? – перефразировал я Каина (хоть он был и не самым подходящим эталоном для подражания) и собрался было снова лечь спать.
Но Макс-Макс не унимался:
- Окажемся обязательно! Мы знали, что там опасно и не сказали им…
- Ну так позвони в МЧС, в полицию, куда хочешь. Пусть они сами разбираются.
- Что я им скажу??? – запаниковал Макс-Макс. – Я уже об этом думал. Что три какие-то бабы, которых я в глаза видел один только раз, возможно, поехали, а возможно, нет, возможно, их сожрали, а возможно – нет??? Они меня пошлют…
- Ну тогда мы ничего не можем сделать, - подытожил я и бросил трубку.
Всё, можно было спать дальше.
Но – черта с два. Три неимоверные идиотки поехали вчера в Казлятину, не разобравшись, что там творится, и теперь я начал о них думать. Я их ненавидел, презирал, считал, что они сами виноваты, но они не выходили у меня из головы. Ведь Макс-Макс прав: если мы знали и ничего не сделали, значит их судьба и на нашей совести тоже. Нельзя же бросить в опасности людей, даже таких. Сначала мы не обратили внимания на их слова и не задумались о намерениях. Но теперь-то мы знаем, что они поехали именно туда. Что теперь? Звонить? «Здравствуйте, мы, конечно, не знаем их имен, телефонов, номера машины; откуда они приехали, тоже не знаем; а куда они направились, мы знаем только с их слов, и, мамой клянусь, это место очень опасно, нас там самих чуть не сожрали…». Тьфу!..
Я встал, оделся за пять минут, вышел во двор и сел в машину. 

Теперь мы ехали с Макс-Максом среди полей, лугов и посадок по направлению к Казлятине. Интересно, там они, или нет? Просто приедем, посмотрим, расскажем им все как есть, предупредим и уедем, с ними или без них, но с чистой совестью. Никаких споров, скандалов и нервов. Просто предупредим…
Это я так себя настраивал.

На горизонте показалась Казлятина, справа приближалась кромка леса, возле которого мы в прошлый раз оставляли машину, но пока она была еще очень далеко.
Кажется, их автомобиль, серебристого цвета. По идее, должен блестеть на солнце… Но ничего подобного я пока не видел в поле зрения. Нервы натягивались все сильнее из-за ожидания неприятного разговора, из-за неизвестности и долгого пути. Только приехать, найти их, предупредить и уехать, если они откажутся нас слушать. Только бы с этими тремя злобными фуриями все было в порядке…
Рядом Макс-Макс без умолку болтал о том, что вчера Зорьку погрузили прямо в какой-то кузов и увезли в неизвестном направлении, что администрация района, наверное, и сама не знает, что делать в такой ситуации, что сборщица подписей только вчера донесла до их сведения коллективное обращение, что самого его в четыре утра внезапно настигло откровение насчет того, куда все-таки зоозащитницы отправились «стоять лагерем»… А я напряженно вглядывался в дали.
Все еще нигде ничего не блестело. Воздух, пропитанный утренним летним солнцем, сегодня был особенно тяжелым, плотным и душным. На горизонте он был сизоватым и почти трепетал испарениями. К вечеру обещали грозу.

Край леса приблизился, пыльная грунтовая дорога пошла вдоль него, плавно изгибаясь.
И тут, наконец, далеко впереди, возле обочины забликовало светлое пятно. Машина стояла почти там, где мы в прошлый раз оставляли свою. Через несколько десятков метров стала видна и желтая палатка на фоне яркой зелени луговых трав. Ну что ж, теперь все проще, прямо по моей мантре: доедем, найдем, предупредим, и будь что будет.

Но через пару минут стало понятно, что желтое пятно – не совсем палатка. Это была палаточная ткань, брошенная на опушке леса, как тряпка. Машина стояла с распахнутыми дверями, вокруг никого не было, а утопающая в бурьяне Казлятина гостеприимно маячила все ближе и ближе.
- Макс-Макс! – сказал я, – Гляди вокруг внимательно.
Мы приблизились, и я остановил машину. Мы смотрели сквозь ее стекла.
Палатка валялась несобранной в тени деревьев справа от нас, за ней поднимался лес. Там же были разбросаны вещи в примятой траве: рюкзаки, пакеты, одежда. Никаких людей и животных поблизости не было. А это значит… что либо зоозащитники прячутся где-то от тех, кого собирались защищать, либо их уже нет, и возможно, в прямом смысле слова.
В душной и напряженной атмосфере замкнутого салона машины мы больше ничего не могли сделать, сквозь окна, ограничивающие обзор, больше ничего не могли рассмотреть. И я медленно открыл дверь.
Решение выйти было у меня очень взвешенным. Мы должны с предельной аккуратностью выяснить, что здесь произошло. Оставаясь в машине сделать это невозможно.
- Мы должны выйти, - сказал я Макс-Максу. – Я осмотрю место и, что смогу, сфоткаю, а ты следи, чтобы эти твари нас не окружили.
- Валяй!.. – ответил Макс-Макс.

В полный рост, вне машины, картина выглядела куда эпичней. Несостоявшаяся стоянка все-таки не была просто брошенным в спешке местом. Вещи не были оставлены в хаосе, они были раскиданы, перевернуты, растерзаны, а местами – порваны и пожеваны. Это напоминало не бегство второпях, а последствия мародерства в уже пустом, переставшем сопротивляться лагере.
Машина при ближайшем рассмотрении тоже оказалась покореженной. Ее двери были раскрыты, никто не успел в ней укрыться. Иначе, как подсказывала логика, ее владельцы имели бы возможность уехать. Впрочем, когда дело касалось этих сумасшедших, логика не очень-то работала…
Вокруг висела угнетающая тишина. Нет, она не была и не могла быть гробовой и зловещей. Самое страшное, что она была обычной: местные птицы продолжали заниматься своими делами, пчелы буднично жужжали, а я периодически щелкал затвором фотоаппарата. Тишина была обычной. Как будто ничего не случилось.

Мы стали медленно и тщательно оглядывать окрестности. Горизонт к этому времени начал почти незаметно поглощаться прозрачной, непонятного цвета, вибрирующей дымкой. Вечером обязательно будет гроза.
Впереди на дороге, ведущей в Казлятину, темнели какие-то пятна. Но я не мог бы сказать, была ли это кровь или обычная грязь, и не помнил, существовали ли эти пятна при нашем предыдущем визите сюда или появились после.
Еще ближе к Казлятине, почти у первого дома, на дороге стояло то, что мы почему-то не сразу заметили, - большая, довольная и вальяжная коричневая свинья. Она была одна. Зная их коварство, мы ждали появления и других ее собратьев, но пока она была одна, остальные где-то прятались.
Возможно, она только что вышла из кустов и теперь очень лениво и благодушно взирала на нас, почти не интересуясь и даже не принюхиваясь. Она изволила трапезничать. Изо рта у нее свисал длинный и бесформенный лоскут какого-то жуткого неопределенного цвета, которым она умиротворенно чавкала.
К счастью, я был достаточно далеко. И на таком расстоянии мне даже в объектив фотоаппарата необязательно было узнавать в грязных болтающихся ошметках оторванные лохмотья чьей-то кожи. Я так и поступил – не узнал, пусть будут неопознанным куском неизвестного происхождения.

Я сделал несколько снимков и молча передал фотоаппарат Макс-Максу.
Потом мы переглянулись.
- Сейчас мы сядем в машину и вызовем МЧС, - сказал я с безжизненным и бездушным спокойствием, которое единственное и могло нас спасти. – А потом мы уедем отсюда. Здесь мы уже сделали все, что могли, и большего сделать не сможем.

11
Небо волновалось и клокотало, но пока где-то очень далеко, за горизонтом. Над нами же воздух был неподвижным и вязким. Жара и повысившаяся влажность сделали его физически ощутимым. В такую погоду хорошо валяться дома с головной болью и, пользуясь беспомощным состоянием, сваливать все проблемы этого мира на других. Но я был не дома, а в Перепокуйцах, день приближался к вечеру, дышать было почти нечем, одежда прилипла к телу, а мысли размазались по черепной коробке. Мы с Макс-Максом стояли на деревенской дороге и разговаривали с «Емелей», которому досталась нелегкая задача разобраться с местной ситуацией. Зорьку увезли еще вчера, но мы успели уже к ней настолько привыкнуть, что без нее дорога казалась какой-то пустой и унылой, как будто здесь чего-то не хватало.
- А вы чего не уезжаете? – спросил Емеля. – Мы всем рекомендовали уехать.
Это была правда: все уехали. Последней оставила деревню сборщица подписей, мы видели, как за ней заезжала машина, видимо, родственники.
- Мы пока останемся тут, - заявил Макс-Макс. – Не переживайте, с нами будет все в порядке. Мы знаем, как себя с ними вести, будем соблюдать осторожность.
Макс-Макс говорил спокойно, но глаза его азартно блестели в ожидании тайны и интриги. Он как будто стоял на пороге огромного, загадочного и немного запретного мира и ждал, когда все уйдут и перестанут ему мешать изучать его.
- Как хотите, - с сомнением сказал Емеля. – Мы и соседней деревне порекомендовали на время съехать. Сегодня от них тоже получили обращение. К ним эти ваши поросята тоже повадились. Эпидемия какая-то…
Макс-Макс ткнул меня в бок и восторженно вытаращил глаза. Меня тоже впечатлило сообщение про соседнюю деревню: аппетиты у свинок оказались как у хороших захватчиков. Похоже, они вовсю осваивали новые территории и ресурсы.
- А что в Казлятине? – задал Макс-Макс вопрос, который сейчас интересовал его больше всего на свете. Ведь мы поспешно уехали с этого побоища и не знали, что там было обнаружено, и что произошло дальше.
- Трупы… - вздохнул Емеля. – Сожрали их эти ваши «жеводанские звери».
«Как быстро распространяются прозвища! – подумалось мне. – Даже те, что придуманы на краю деревни глубокой ночью под пиво…».
- «Вы пришли на их территорию. Чего же вы от них хотели?..» – с сарказмом процитировал Макс-Макс. И добавил: - Дуры.
- Вы видели там этих… «жеводанских поросят»? – спросил я Емелю.
- Видели. Мы в них стреляли, и они разбежались.
Подумав, он добавил:
- Честно говоря, я пока не знаю, как с ними быть. Дюже хитрожопые. Надо хорошо обмозговать это дело, да пока ума не приложу, как. Может, вы поможете?..

Издалека долетело тихое, приглушенное расстоянием ворчание грома. Ленивое, как сонный рык громадного небесного зверя. Небо было светлым и белесо-мутным, только на юго-западе из-за горизонта поднималось нагромождение объемных, многоэтажных сизых туч в каком-то мареве. Оно казалось неподвижным, огромным, застывшим, как будто нарисованным на небесном своде. Мир замер, и было впечатление, что никогда ветер не приведет его снова в движение. Обманчивое впечатление.

12
Все снова повторилось. Мы опять сидели в тесной и темной кухне бабки Макс-Макса, в окне опять была ночь. Но на сей раз она не просто смотрела на нас чернотой своих глубин. Она завывала ветром, металась листьями древесных крон, раскалывалась долгим громом и сверкала сполохами молний. В окно врывались долгожданные волны прохладного воздуха, а о москитную сетку бились пока еще редкие, но уже настойчивые капли дождя.
На столе у нас стоял чайник и стаканы с чаем. К счастью, ничего крепче в доме не оказалось, и взять было негде, потому что все, кто жил в деревне, разъехались. Мы остались одни.
В углу кухни величаво возвышался отожравший себе добрый кусок площади соседский холодильник. Предприимчивый Макс-Макс выпросил его на время у соседей перед тем, как те уехали, иначе нам негде было хранить образцы до завтра, когда я повезу их к себе. Он, конечно, не признался, зачем ему на самом деле понадобился этот предмет быта, чтобы не шокировать ненароком добрых людей, поэтому лишних вопросов у соседей не возникло.
И все это из-за меня. Я отказался уезжать домой, потому что опасался за Макс-Макса и хотел понаблюдать за ним. Мало того, что после моего отъезда он остался бы в деревне один, так он к тому же находился в каком-то странном состоянии мечтательного ожидания. Я мог бы поспорить, что в детстве я в таком состоянии ждал Деда Мороза, в каком он – приближения к зловещим тайнам этого места. Мне это не нравилось. Он сам себе искажал реальность, его страшно было оставлять одного. Если завтра не успокоится и не перейдет в обычный будничный режим, придется придумать, под каким предлогом забрать его с собой.
Ладно, посмотрим, что будет завтра. А пока мы сидели на кухне, пили чай с подозрительно старым и по этой причине, возможно, не совсем съедобным вареньем и слушали раскаты грома, вой ветра и стук капель. Тусклая лампочка убого светила с потолка.
- Они захватывают новые территории, - сказал Макс-Макс.
- Плодятся и расселяются, - согласился я.
- Нет, методично захватывают новые территории. Явно по какому-то плану.
- Ты наделяешь их неким суперзлодейским разумом, - предупредил я.
- Это не обязательно разум, - возразил Макс-Макс. – Сложные инстинкты тоже бывают очень похожи и на разум, и на хитрый план. Хотя в данном случае, - добавил он, - я все же подозреваю разум. Это все-таки хорошо развитые млекопитающие…
За окном волной прошелся очередной порыв ветра, и на землю резко, внезапно, стеной обрушился поток дождя. Его шум моментально заглушил все вокруг.
Макс-Макс продолжал:
- Они жили в местных лесах и на бесхозных землях. По-видимому, в какой-то момент они придумали грабить деревни. Их все больше, а у людей есть легкие ресурсы – огороды и жрачка, включая самих людей. Из Казлятины они людей выжили. Деревня и так умирала, но факт – теперь там вообще никого нет, кроме них. И они не ушли оттуда, они держат эту территорию. Они расправляются с теми, кто туда заходит. А теперь, - Макс-Макс горящими глазами посмотрел на меня через стол, - а теперь они выжили всех из Перепокуйцев. Мы свидетели этого. Мы остались последними.
Макс-Макс украсил свою речь паузой, как вишенкой на торте.
- Следующая на очереди – соседняя деревня. Наш Емеля не сказал, какая, Зайцы или Путь Октября. Судя по всему, Путь. Свиньи отправились в Путь. Причем, все эти свиньи – разные части стаи. Невозможно так быстро перемещаться между деревнями туда-сюда, значит, они не просто кочуют, а именно расселяются и постепенно выживают конкурентов. Кабанов вытеснили из леса, а людей – из местных деревень. Зорька, та была главной, вот она действительно курсировала между Казлятиной и Перепокуйцами и руководила остальными. Теперь ее нет, но остался главный зверь, о котором мы мало знаем, но мы знаем точно, что он с ними общается. Не зря они все орали позапрошлой ночью, до чего-то видать договорились. Он и сейчас где-то в этой местности. Вдруг придет сюда… деревня практически пустая, - со скрытой надеждой завершил Макс-Макс.
- А дальше?.. Дальше они, по-твоему, что будут делать?.. – спросил я.
- Дальше?.. Дальше они, несомненно, попытаются захватить другие территории. У них не хватит ума сообразить, насколько велик мир и развита цивилизация, но хватит ума на планирование захвата ближайших населенных пунктов. Они просто животные, поэтому будут идти, пока идется. Экспансия нового успешного вида. Потом люди опомнятся, объединят усилия и уничтожат их. Разве что… - Макс-Макс ухмыльнулся, - эти свиньи окажутся уж больно хитрыми, научатся эволюционировать под наши реалии и избегать нашей кары. Ведь они и так меняются из поколения в поколение, а поколения у них появляются быстро… И они будут «воевать» с человечеством.
На эту прекрасную антиутопию, наверное, можно было много всего ответить. Но я не мог, не хватало логики даже просто решить, откуда начать формулировать что-то разумное в ответ на такие рассуждения.

Внезапно наше внимание полностью переключилось: сквозь шум ливня до нас долетел тот самый звук, который не давал нам покоя позапрошлой ночью. Далеко, в черных полях, за месивом из потоков воды выло наше знакомое чудовище.
Хлещущий дождь почти перекрывал все остальные звуки, они могли оказаться иллюзией. Мы замерли за столом, глядя на черный прямоугольник окна и, конечно, ничего не видели в нем.
- Слышал?.. – спросил Макс-Макс.
- Слышал, - ответил я. – Значит, не показалось…
И мы продолжали вглядываться. Вернее, вслушиваться, бессмысленно помогая себе глазами – ориентировочный рефлекс обманывал нас, давая ложную надежду, что так мы лучше определим источник звука.
И он возник снова, так же далеко и смутно, но для нас уже вполне отчетливо. Он прерывался и возобновлялся, как в прошлый раз, только теперь его было гораздо труднее вычленить из общего шумового потока.
- Кажется, он на том же самом месте, - прошептал Макс-Макс.
Он щелкнул выключателем, и маленькая тусклая лампочка на потолке прекратила страдальчески пытаться освещать кухню. Теперь самым светлым пятном была шевелящаяся дождем мгла в окне. Но это не помогло.
- Ничего не разглядишь, - продолжал шипеть Макс-Макс.
- Я надеюсь, ты не собираешься на улицу… - предупредительно поинтересовался я.
- Нет, конечно…
А из полей, заглушаясь дождем и громом, продолжало доноситься завывающее рычание странного существа. Из-за разразившейся стихии, мрака и нашего одиночества в пустой деревне это существо казалось еще ближе и еще недоступнее. Невидимое, но присутствующее. Темное окно с текущей водой притягивало взгляд, как колодец, ведущий в другой мир. Хотелось вглядываться и вслушиваться, оставаясь за стеной дождя…

13
… пока сзади не хлопнула дверь. Это Макс-Макс все-таки выбежал на улицу.
Не было времени проклинать его и материться – я выбежал следом.
Стихия бушевала, как сумасшедшая. Такой адский ливень мне очень редко приходилось видеть.
- Ты куда собрался??? – крикнул я с крыльца.
- Я найду его! – не оборачиваясь бросил мне в ответ Макс-Макс, он был уже во дворе.
- Черта с два ты отсюда выйдешь!.. – начал было я.
Но Макс-Макса не сильно интересовало мое мнение, к тому же он оказался невероятно коварен. В свое время он на каком-то соседском велосипеде отвозил в лес приманку и воду, потом этот велосипед валялся у него во дворе, и я особо не обращал на него внимание. А зря. Теперь он на этот велосипед сел и поехал во тьму под хлещущим ливнем.
Я выругался, но не отчаялся. Макс-Макс наивен, а у меня машина. Пока я сбегал за ключами, сел в машину и завел ее, он успел проехать приличное расстояние, но скоро я высветил его фарами среди блестящих струй дождя. Догнать его на дороге было простым делом. Только вот что с ним делать потом?..
Но тут Макс-Макс свернул с дороги в поля на какую-то эфемерную тропинку. А машина не смогла – из-за канавы, вырытой вдоль дороги, в которую она немедленно угодила…

С этим разбираться было некогда. У меня был фонарь и, выйдя из машины, я посветил им вокруг. Макс-Макс ковылял на велосипеде, трава страшно ему мешала, скрывала тропинку, лезла под ноги, путалась в колесах. Трава была на моей стороне. Мне придется догонять его пешком.
- Я все это время занимался дзюдо, а ты бухал, так что не надейся, что сбежишь! – крикнул я ему.
«Выдохнется», - уверенно подумал я, пускаясь в погоню. Вода насквозь промочила нас уже в первые секунды после выхода из дома, она мешала дышать и смотреть, все было мокрым, скользким и бликовало в свете фонаря.
Тем временем Макс-Макса подгонял фанатизм: он изо всех сил крутил педали, периодически петляя и путаясь в траве. Иногда он падал, и я успевал сократить дистанцию. Но в целом наша гонка была похожа на соревнование двух сумасшедших инвалидов.
Я понятия не имел, что с нами будет. Мы неслись навстречу адским позывным. По крайней мере, Макс-Макс очень рассчитывал, что едет именно туда, а я был вынужден следовать за ним, шарить во тьме и струях дождя фонарем и стараться не потерять его из виду. Одни ли мы неслись туда, мы тоже не знали. Вокруг нас в этих полях могло скрываться множество хитрых отродий, которые бегали быстрее нас.
Макс-Макс маячил далеко впереди, фонарь едва выхватывал его на самой периферии своего свечения. Иногда Макс-Макс пропадал из поля зрения, но не окончательно. Я очень надеялся на то, что он устанет раньше, чем я, и что это случится до того, как мы доберемся до «пункта назначения».

Внезапно призрачная тропинка оборвалась и исчезла в высокой растительности, или просто Макс-Макс свернул в одному ему ведомую сторону. Похоже, он был абсолютно уверен в своем маршруте. Велосипед немедленно застрял в траве, Макс-Макс его бросил и дальше побежал пешком. Мои шансы моментально возросли. Но пока он все еще мельтешил далеко впереди на эфемерной границе света. Блестящие полосы дождя перечеркивали это пятно сверху вниз густой сетью. Когда сверкала молния, картина менялась, все становилось четким, контрастным, и тьма приобретала очертания ландшафта. Молния гасла и сменялось ударом грома.

При очередной вспышке мне стало понятно, что, бегая по полям, мы почти приблизились к карстовому провалу. Он темнел немного впереди Макс-Макса. Но самое главное, что в коротком сполохе молнии отчетливо высветилась огромная черная фигура животного, стоящего на противоположном берегу карстовой воронки.

Еще более важным было то, что Макс-Макс, наверное, тоже ее увидел, но не остановился и даже не снизил скорости, а продолжал воодушевленно бежать навстречу. Ситуация все больше напоминала бредовый сон.
Я тоже не остановился. Теперь было уже поздно думать о себе. Раз решил следовать, надо продолжать. Еще одна вспышка разразилась блеском дождя и мокрых трав. Фигура возле карстового провала продолжала стоять: жутко неподвижная, монументальная, но живая. А Макс-Макс был уже почти у самого края.
И в тот момент, когда свет молнии угас, мне показалось, что берега карстовой воронки рушатся и осыпаются вниз, увлекая за собой обе фигуры – человека и животного…

Мне нужна была третья вспышка, чтобы убедиться, что это действительно произошло. Но ее не было. Я бежал в темноте, обшаривая фонариком пространство впереди себя, и не чувствовал никаких уместных эмоций – страха, неуверенности, тревоги. Просто некогда было их почувствовать. Воздуха не хватало, сердце стучало о грудную клетку.
Когда в направленном вперед пятне света появились края обрыва, я увидел, что они и в самом деле обвалились. Они представляли собой черное месиво из мокрой развороченной земли. Карст – коварная штука.
Я остановился и хорошо просветил фонарем всю окружность провала. Ни Макс-Макса, ни зверя. Если тварь или ее отродья выскочат сейчас с какой-нибудь стороны, я уже не удивлюсь и, может быть, даже не расстроюсь.
Но никого не было.
Я крикнул:
-Макс-Макс!..
Собственная безопасность перестала иметь значение. Чего уж тут мелочиться: я и так бегал по полям, орал и светил везде фонарем, и все, кто мог захотеть меня убить, прекрасно знают, что я здесь. Хуже я уже не сделаю. Но никакого ответа на мой крик так и не последовало, а ведь дождь уже стихал, и сквозь него можно было уловить даже слабые звуки.
Я еще раз осветил фонариком развороченные берега. Я был один, ночью, в поле, под дождем, возле карстовой воронки. Если я подойду ближе, велика вероятность, что берег подо мной обвалится. Но у меня больше не было выбора. Я подошел к самому-самому краю, увязая ногами в черных комьях мокрой земли, и направил взгляд и фонарь вниз.

Внизу чернела, блестела, рябила страшная поверхность воды, скопившейся за эти годы в воронке. Действительно, похоже на портал в небытие, окруженный мраком. Кое-где с отвесных стен все еще обваливались куски грунта и исчезали на дне с одинокими всплесками... То тут, то там… Но в воде были и другие всплески, не эти, от механического падения, а ритмичные, громкие и самопроизвольные. Там, внизу карстовой воронки, кто-то находился. Я знал, что как минимум там находился Макс-Макс. Но, во-первых, он мне не ответил, а во-вторых, от человеческого тела в воде гораздо меньше шума.
Я еще раз окликнул Макс-Макса и еще раз просветил под собой черную, колеблющуюся водой глубину. По ней разбегались круги и волны от движения большого и тяжелого животного. Плавало оно там или бродило, не знаю, я не мог оценить глубину, мне было видно только длинную и широкую спину с покрытым мокрой шерстью хребтом. Он был там! Голова у зверя была опущена, он, ворочаясь, что-то искал под водой, наверное, Макс-Макса. Именно в этот миг ко мне и пришла четкая уверенность, что Макс-Макса больше нет. Ну, раз уж даже «энтелодон» не может его отыскать…
Но даже с таким осознанием и в такой близости от опасности нельзя было сдаваться. Я крикнул еще раз, светя вниз фонариком:
- Макс-Макс!!!
Я прекрасно знал, что зверь внизу сейчас переключит внимание на меня. Значит, пусть будет так, невозможно одновременно спасти себя и выяснить, что случилось с товарищем. Да и не товарищ он мне особо, так, знакомый псих. Но уже не повернешь обратно и не бросишь его здесь. И я чувствовал, что сердце падает с каждым ударом в бездну и выныривает обратно, но продолжал стоять и смотреть.
Зверь начал поднимать голову вверх, с нее потекла вода, искажая и размывая очертания огромной длинной морды. Все-таки что-то есть в том, чтобы узреть истину, стоя перед лицом смерти…
Но чертов карстовый провал распорядился по-другому. Если бы у природных объектов был интеллект и характер, этот бы обладал невероятно банальным и плоским чувством юмора – он подо мной обвалился. Как раз в этот момент земля под ногами безудержно поехала, осела и упала вниз. Фонарь мой отправился туда же. А я рефлекторно ухватился за что попало. И вот тут я познал силу дёрна. Луговые злаки, трава, которую обычно даже не замечаешь, не просто упорно держатся корнями за почву и друг за друга, но этим создают опору для самой почвы, а в данном случае – и для меня. Я ограничился съехавшими в бездну ногами, втащил их обратно и остался валяться недалеко от края. Теперь я был уже не в состоянии сделать что-то еще.

Я почти не ощущал себя. Ночью, в поле, на мокрой земле и среди мокрых трав, под дождем, без движения и мыслей я чувствовал себя органичной частью окружающей природы, как падаль. Это было настолько логичное и умиротворяющее впечатление, что пошевелиться сейчас казалось немыслимым, даже разрушительным. Земля подо мной была неподвижна. Можно было лежать в темноте и знать, что тебя пока не сносит в карстовый провал. И еще оттуда были слышны звуки. Глубокие всплески, шаги, рассекающие воду, удары о ее поверхность… Громкие мощные звуки повторялись и повторялись, грозя появлением неведомого чудовища, пока я не понял, что зверь не может подняться из провала.
Это придало нотку восторга. Он не может выбраться на поверхность. Края обвалились и размокли, они не выдерживают его веса. А это значит, что утром его можно там найти, живого или мертвого.
Эта ловушка была восхитительной, она действительно вызывала восторг. Мне оставалось только лежать и слушать, как животное перемещается в воде и пытается найти выход…

Кажется, Макс-Макс не зря был высокого мнения об этой твари. Лежа в зарослях мокрых трав и не имея возможности даже смотреть в черное небо, потому что оттуда в глаза лилась вода, я прислушивался к происходящему. И судя по звукам, животное обследовало все берега по периметру и нашло-таки место, где есть возможность подняться из провала. Я слышал, как плески сменились чавканьем разъезжающегося грунта под чьими-то ногами. Земля явно скользила, осыпалась и разваливалась под большим весом сопротивляющегося тела, этот вес по всем правилам должен был остаться на дне. Но эволюция или человек наградили эту тварь исключительно эргономичными конечностями, хорошей координацией и адской настойчивостью. И я слышал, как увязающие в грунте шаги поднимаются все выше и выше. Постепенно, с переменным успехом, постоянно срываясь, но все выше и выше…
Ко мне вернулось ощущение живого существа – страх. Я вспомнил все: и подавляющий силуэт в лесу, и хруст костей, и прокушенный Зорькин череп… Теперь, если зверь найдет меня – я просто добыча, даже не важно, живая или уже нет.
Молнии сверкали теперь редко и очень далеко, почти ничего нельзя было видеть. Животное поднялось из провала неподалеку от меня. Судя по звукам, остановилось и, наверное, принюхалось. Неспешные шаги и шуршание травы, с которой полетели капли, подсказали, что оно пройдет мимо и, если не почует запаха, то… Это было наихудшим ожиданием в моей жизни. Если бы была возможность исчезнуть, физически и навсегда растворившись в мокрой земле, я бы выбрал это. Но зверь прошел мимо. Дождь так долго смывал с меня все запахи, что их почти не осталось. Если не искать специально в высокой растительности неподвижное тело, его можно и не найти.
Сквозь траву и тьму я видел, как он удаляется: только силуэт, тот узнаваемый силуэт из леса, но не более того.

14
Знаете, как в фильмах-катастрофах пострадавшие после бедствия сидят в таких больших, обычно клетчатых пледах, которые им раздают спасатели? Вот я сидел у обочины дороги в таком же. Только это был не плед, а добротное, но старое и побитое молью одеяло из деревни, которое мне принес Емеля. И дал он мне его не потому что я нуждался в успокоении и психологической помощи, а просто потому что я валялся всю ночь в поле под дождем и страшно замерз.
Сейчас был рассвет. Необыкновенно прекрасный: с серебристыми испарениями над травами, с розоватым маревом на востоке, с бирюзовой дымкой вокруг дальних лесов, с кружевными призраками облаков в небе. Очень красивый.
Мы с Емелей сидели возле дороги и молча смотрели, как спасатели несут мимо нас тело Макс-Макса в машину. Как они его смогли выловить, я не знал, потому что близко к провалу никого не пускали, там было опасно.
- А чьи там следы были? – спросил меня Емеля. – Здоровенные.
- Не знаю, - ответил я честно.
- Похожи на лосиные.
- Нет. Не похожи они на лосиные. Но повторяю: я не знаю. Вы их примите там во внимание…
Теперь можно было уезжать. Машину мою уже вытащили. Историю я успел рассказать аж несколько раз. Лишенная подробностей, она была исключительно скучна: Макс-Макс занялся изучением поведения местной популяции одичавших свиней, пригласил меня принять участие, но ночью сбежал, и я не успел его догнать. А то, что Макс-Макс не в себе, почему-то и так уже все знали.
Да, нужно было уезжать.

Я ехал домой с чувством не усталости, а разбитости, морального истощения и мерзкой незавершенности всей истории. Макс-Макса больше нет, а без него история потеряла и смысл, и очарование. Это был его восторг, его тайна и его безумие, без него у меня остался только гнетущий долг начатого дела. Теперь я должен его продолжать, больше некому.
Удивления во мне не осталось, остался сарказм и холодная наблюдательность. Поэтому я и не удивился, когда недалеко от въезда в город увидел бегущую по лугу семейку странных коричневых свиней: впереди самка, почти такая же большая и наглая, какой была Зорька, сзади – долговязые сосредоточенные подростки. Мне даже показалось, что я слышу в открытое окно их характерные позывные. Что ж, это говорит лишь о том, что столкновения людей с этими животными только начинаются.

Рядом коротко зазвонил колокольчик: это на телефон пришло сообщение. Чтобы отвлечься и отключиться от происходящего, я специально остановил машину у обочины и только тогда прочитал его. Сообщение было от Катьки, и оно было вполне в ее стиле. Если сохранить орфографию, оно было таким: «Аааааааа две полоски! Две!!! Полоски!!! Беременность это счастье! Приезжай ко мне. А еще меня взяли в «Лесное»! Там норки, настоящие, наши. Их можно изучать, их можно там сохранить! Несколько сезонов работы. Но это далеко, там надо жить и мы не сможем видеться. Я не могу отказаться!!! Ты знаешь, что никогда, никогда больше не будет шанса. Приезжай ко мне навсегда работать вместе. Я и тебе найду тему! Будем изучать всей семьей. Я люблю тебя!».

Я долго сидел, глядя в телефон. Только что я увидел перед собой два мира. Один был здесь и сейчас. Другой – не параллельный и не второй, и не тот, который «возможен», это был мир, который пройдет мимо и будет продолжаться дальше, но уже без моего участия, если я немедленно не сделаю выбор. И я его сделал.
Я сейчас заеду в университет и оставлю на кафедре флешку с фотографиями, образцы и обстоятельную записку. Пусть ими воспользуется тот, чьи амбиции достаточно сильны, чтобы потягаться с этой ставшей вдруг такой популярной и звездной тайной. Она будет золотоносной жилой для чьей-то карьеры. А потом я напишу заявление об увольнении и куплю билет.

Некоторые существа приходят в наш мир, чтобы принести с собой кошмары. Но чтобы стать кошмарами, им нужно столкнуться с человеческим воображением. Без него это просто события. Так вот, что бы это ни было – это просто события, которым не место в моей жизни. Я сделал выбор. Я выбираю лес, свободу и тощую кучерявую дриаду Катьку.














Термины и определения

Энтелодоны — род крупных вымерших животных, ранее относимых к подотряду свинообразных.

Карст – совокупность процессов и явлений, связанных с деятельностью воды и выражающихся в растворении, выщелачивании горных пород и последующим вымыванием накопленного материала с образованием в них пустот.

Насыщающее скрещивание — многократное скрещивание гибридных организмов в какой-либо комбинации с отцовской исходной формой.

Кубанохерус – род крупных млекопитающее семейства свиней, обитающих 25-10 млн. лет назад на территории Евразии и Африки.

Энтелодонтиды – семейство вымерших млекопитающих отряда китопарнокопытных, существовавшее в Северной Америке и Евразии примерно 37 – 16,3 млн. лет назад.

Палеолитические Венеры – стилизованные статуэтки женщин, датируемые верхним палеолитом.

Неандерталец (человек неандертальский) –вид рода Homo, населявший Европу и Среднюю Азию и вымерший около 40 тыс. лет назад.

Выпуск американских норок из клеток на звероферме – реальные события, одно из которых произошло в Ленинградской области осенью 2006 г. Активисты незаконно проникли на территорию хозяйства "Пионер", открыли около 15 тыс. клеток и выпустили в окружающую среду около 30 тыс. норок.

Американская норка – инвазивный для Евразии вид, который был акклиматизирован во многих местах как пушное животное. Является конкурентом европейской норки и повсеместно его вытесняет. Европейская норка находится на грани вымирания по ряду причин, одна из которых – вытеснение американской норкой.

Популяция - совокупность организмов одного вида, обитающих на одной территории и частично или полностью изолированных от особей других таких же групп.