Ночные незнакомцы

Глава первая

1
   Долговязый и нескладный подросток, в красно-синей в клетку рубашке и выцветших от бесчисленных стирок штанах, мертвой хваткой вцепившись в руль старого черного велосипеда и неистово крутя босыми ногами педали, мчался по грунтовой дороге, оставляя за собой  непроницаемую пылевую завесу. Борис, так звали мальчишку, то и дело оглядывался, чтобы вдоволь налюбоваться и от души насладиться полученным результатом. В больших серых глазах на некрасивом и слегка асимметричном лице загорался дьявольский огонек, казалось, готовый вот-вот подпалить копну давно не стриженных и выгоревших на солнце волос; тонкие бескровные губы складывались в некое подобие улыбки, не претендующей, впрочем, на особую веселость.
   Да, Борису безумно нравилось, когда сзади за велосипедом поднимались густые клубы так вероломно потревоженной дорожной пыли. Но сказать, чтобы это его забавляло, веселило, вызывало смех или наполняло сердце радостью, наверное, нельзя. Его вообще давно уже мало что могло по-настоящему развеселить. Очень давно. Целую вечность. Нет, он не веселился, а попросту не мог удержаться от этого немудреного действия – пылить колесами, направляя велосипед как можно ближе к обочине, где в основном и скапливалась необходимая субстанция из мельчайшего песка. Словно таким образом проводил границу между темным прошлым, от которого хотел убежать, и светлым будущим, к которому следовало бы стремиться. Но на самом деле, он не убегал от прошлого (действительно темного и страшного) и не стремился в будущее (каким бы заманчивым и перспективным оно не представлялось). Он всего-навсего поднимал в воздух обычную дорожную пыль.
   Всего-навсего.
   Но все же сегодняшняя пыльная операция не шла ни в какое сравнение с прежними – с теми, во время которых к багажникам велосипедов привязывались свежесрубленные молодые березки из ближайшей рощицы, принесенные в жертву исключительно ради этой цели – поднять в воздух как можно больше серой удушливой пыли. Вот это была буря! Настоящий торнадо. Оказаться внутри такой тучи – участь незавидная. Впрочем, дорога эта почти всегда была безлюдна, и вдруг случившаяся пыльная аномалия вряд ли могла вызвать чье-либо неудовольствие или, не дай бог, раздражение. Поэтому здесь подобное действо издавна считалось среди не шибко избалованных развлечениями подростков (Борис, безусловно, возглавил бы их рейтинг, если бы такой кем-нибудь велся) вполне себе безопасным. Если не злоупотреблять, конечно. Он и не злоупотреблял. За нынешнее лето на его совести ни одного загубленного деревца (а за других, если что, он не в ответе). Причина, конечно, вовсе не в проявленном милосердии – просто подходящей компании, с тех пор как он оставил школу, больше не находилось.
   По обе стороны от грунтовки ни домов, ни построек – лишь золотистые поля, зеленые пастбища с пасущимися стадами, нечастые перелески и опять поля. И так – до самого горизонта. Дорога соединяла две разные части одного достаточно большого по площади, но преимущественно одноэтажного, откровенно провинциального городка, разноцветные кровли домов которого угадывались вдалеке. Уже только по одним крышам легко можно было догадаться, что та часть населенного пункта, со стороны которой ехал (и рядом с которой проживал) Борис, является куда как менее благополучной (сплошь двускатные крыши – серый, унылый шифер), чем та, что виднелась впереди (крыши мансардные, шатровые с фронтонами – яркая, радостная черепица).
   Впрочем, относительно благополучная часть городка Бориса в данный момент (да и, собственно, вообще) совершенно не интересовала – попасть в нее при желании можно было и куда более коротким путем, – направлялся он вовсе не туда.
Подкатив к показавшемуся вскоре справа от дороги небольшому одинокому, явно страдающему от несправедливого местоположения магазину (о том, что это именно магазин, извещала выцветшая вывеска на его фасаде), мальчишка, не снижая скорости, свернул с проезжей части на разбитую, зарастающую густой травой подъездную дорожку. Хорошенько потрясся на ее жутких колдобинах, рискуя пробить колеса, и подрулил к обветшалому зданию с двумя грязными окнами, забранными ненадежными – больше для виду – решетками. Не жалея покрышек, с юзом затормозил. Небрежно бросив велосипед на землю – тот жалобно зазвенел, – бодро направился к входу.
   С трудом открыл тяжелую, на мощной пружине, дверь – всю в ошметках от старых многолетних объявлений (новых давно уже никто не клеил: появились более посещаемые заведения – бар, например). Сверху над дверью тихо и грустно тренькнул миниатюрный металлический колокольчик, предназначенный извещать продавца о возникшей необходимости занять место  за прилавком. Правда, особой надобности в примитивном устройстве, пожалуй, не было: захлопнувшаяся через секунду дверь – опасно задребезжали стекла в окнах – разбудила бы и мертвого.
Покупателей в магазине Борис, как и следовало ожидать, не застал. Неудивительно для этих краев. Здесь свой уклад, свои привычки, свои нравы и свои обычаи – все свое, родное. И ходить за покупками с утра (а 11.00 – это, безусловно, утро, а для кого-то – и довольно раннее) считается тут последним делом. Ну, разве что в случаях, не терпящих отлагательств. Но любые случаи, если и соизволяли время от времени происходить в этом забытым богом местечке, то непременно обладали удобным свойством – добросовестно терпеть, и поэтому небольшой зал магазина после открытия (обычно в 10.00, но раз на раз не приходилось), как правило, долго еще пустовал.   
   Борис зашагал к высокому прилавку, на ходу отсчитывая извлеченную из кармана штанов мелочь, обильно сдобренную засохшими хлебными крошками.
   Не сразу из-под прилавка, кряхтя и охая, материализовался заспанный продавец – усталый полноватый мужчина лет пятидесяти, слегка раздраженный явно не ожидаемым в это время визитом.
   Не сочтя необходимым хотя бы поздороваться, не говоря уж о том, чтобы поинтересоваться этим самым здоровьем, подросток с ходу безапелляционно заявил:
   – Пачку сигарет.
   Продавец поднял на него удивленный взгляд – недоверчиво поползли вверх рыжеватые кустистые брови.
   Только тогда подоспело необходимое для дальнейшего взаимодействия уточнение:
   – Для отца.
   Это прозвучало как пароль. Отзыва, правда, не последовало.
   Мальчишка сильно дунул в ладошку, выметая крошки (продавец брезгливо поморщился), и занес ее над прилавком. Звякнули перекочевавшие из его хрупкой руки в неохотно подставленную мясистую ладонь продавца монеты.
   Пока мужчина тщательно – несколько раз – пересчитывал деньги, Борис от нечего делать принялся разглядывать предлагаемый к продаже ассортимент товаров на покосившихся, готовых не сегодня-завтра обрушиться витринах и возле них. Какой ерунды здесь только не было. Ведра, лейки, кастрюли, сковородки. Интересно, это вообще кто-нибудь покупает? Вот, например, оцинкованный таз – зачем он нужен?… Или алюминиевая стремянка – ну это ладно… Траурные венки – ну да, это, несомненно, нужно, товар всесезонный... Лопаты (ну да, понадобятся венки, могут понадобиться и лопаты), вилы, грабли – всё без черенков. Ага, а вот и черенки – стоят отдельно, в углу. А на одном из них – красный колпак с когда-то белоснежным, а теперь грязно-серым помпоном. Наверное, еще с прошлого Рождества пылится… Он, сам того не желая, вспомнил прошедший праздник, так и не принесший ничего, кроме очередного разочарования. Даже снега не выпало. Что уж говорить про подарки...
   Невеселые воспоминания пресек продавец, положивший на выщербленный деревянный прилавок мягкую пачку самых дешевых сигарет: денег хватало исключительно на них, без сдачи.
   Борис, ни мало не заботясь о сохранности содержимого пачки (сам он не курил и даже не пробовал,  и сигареты действительно предназначались отцу), засунул ее в карман тесных штанов, из которых он давно вырос, развернулся и собрался уходить, но ненароком бросил взгляд на только что включенный продавцом черно-белый телевизор под самым потолком.
   Парнишка остановился как вкопанный.
   По телику транслировали популярное шоу. Его бессменная и безумно красивая ведущая нараспев произносила номер телефона. Дело, по всей видимости, подходило к финалу, и она завлекала в ловко расставленные ушлыми продюсерами сети новых отчаянных участников, наверняка справляясь с этой задачей на сто процентов. Звали красотку Анна, и это простое имя, как ни странно, очень шло ей. Вообще-то, Борис давно знал о существовании этого шоу, когда-то даже смотрел – всего несколько выпусков, но каких! – и с первого взгляда влюбился – и в шоу, и в его сногсшибательную ведущую. Но телевизор в их доме года два как не работал, и с этим приходилось мириться. А сейчас вновь вспыхнуло подзабытое чувство, и он, взволнованный и возбужденный мальчишка, шепотом повторяя заветный номер, старался запомнить его раз и навсегда, чтобы в кои-то веки решиться на поступок и не упустить своего шанса. А что? Он с тех пор достаточно повзрослел, а Анна стала еще краше и еще желаннее. И это ли не веские причины попытать счастья, раз уж такая возможность предлагается ему в данную секунду прямо с экрана? Имелись, конечно, некоторые нюансы, но это дело пятое, как говорит отец (у него давно уже все дела – пятые).
   Продавец неодобрительно посмотрел на застывшего на месте и пускающего слюни юнца и даже громко кашлянул несколько раз подряд. Но тот, окончательно увлекшись телепередачей, не обращал на него никакого внимания, явно предпочитая его обществу сверкающую мало прикрытыми прелестями сексапильную ведущую.
   – Как отец, Борис? – не выдержав, спросил мужчина, хотя  маловероятно, что его могло заинтересовать истинное положение вещей в чужой семье.
   Паренек, услышав такое обращение, несколько удивился – не думал, что продавец знает его имя, – и, хоть и с неохотой, вынужден был оторваться от телевизора:
   – Ничего. Держится. – Он опять повернулся к экрану, но на всякий случай – ведь передача все еще продолжалась, а пульт находился в руках продавца, – кинул через плечо: – Привет вам передавал.
   – Ну-ну… – не поверив, закивал продавец, не находя слов для новых вопросов: он не имел чести быть знакомым с отцом мальчишки лично. И вряд ли когда-нибудь стремился или будет стремиться к такому знакомству. Слухами земля полнится, как говорится. И этих слухов вполне достаточно, чтобы у не пренебрегающего ими сложилось мнение о любом пришлом. А Борис и в первую очередь его родитель именно таковыми – пришлыми, заезжими, не нашего прихода, чужаками – и являлись. Данные статусы – как и не отличающиеся разнообразием мнения аборигенов об их обладателях – с годами не менялись, так уж тут заведено, ничего не попишешь.
   К этому времени телепередача то ли закончилась, то ли просто на время прервалась громогласной рекламой новейших моющих средств, и Борис, к огромному облегчению продавца, наконец вышел из магазина. Мужчина, убавляя пультом звук орущего телевизора, с жалостью смотрел подростку вслед, на секунду допустив крамольную мысль: может, ребенок не так уж и виноват. Затем от греха подальше вовсе выключил телевизор и с явным удовольствием снова скрылся под прилавком: следующий покупатель заявится еще не скоро (если вообще заявится) – можно вздремнуть часок-другой, а там – пора и закрываться.
   На улице Борис подошел к лежащему на земле велосипеду и первым делом, достав из набитого ключами и всякой дребеденью подсумка небольшой гвоздь, нацарапал им только что услышанный номер телефона прямо на черной раме. Вряд ли он когда-нибудь забудет заветную комбинацию, но все же так будет вернее. Набрав в легкие побольше воздуха и шумно сдунув с рамы кусочки отколовшейся краски, Борис некоторое время любовался корявыми цифрами. Затем выбросил разом ставший ненужным гвоздь, пытаясь при этом попасть в сидящую неподалеку облезлую одноглазую кошку. О том, что кошка, несмотря на свой жалкий вид, не была бездомной и жила в магазине, он, конечно, знал, но это его не остановило. Гвоздь опасно просвистел над звериной головой. Напуганное животное выгнуло взъерошенную спину и устрашающе зашипело. Довольный мальчишка, великодушно оставив кошку в покое – живи, я сегодня добрый, – поднял с земли обреченно застонавший велосипед, проворно оседлал его и погнал обратно, в сторону той – менее благополучной – части города, рядом с которой с определенного времени вынужден был прозябать вместе со своим никудышным отцом. Даже не в менее благополучной части зачуханного заштатного городка, а всего лишь рядом с ней.
   Всего-то лишь…
   Весело (да-да, вот теперь именно весело) напевая что-то невнятное, Борис быстро набрал максимально возможную скорость. Казалось, что старый велосипед яростно протестует. Он, как человек-оркестр, умудрялся одновременно извлекать из своих состарившихся деталей целый сонм разнообразнейших – пусть и не слишком музыкальных – звуков: дребезжал неплотно прикрученными, болтающимися крыльями, лязгал разбитыми шатунами педалей, бренчал подсумком с ключами, гайками и гвоздями и, конечно, позвякивал плохо закрепленном, болтающимся на руле никелированным звонком. В общем, просил пощады. Но юный хозяин был безжалостен и скорость не снижал. Он то и дело отпускал руль, поднимал руки вверх и отчаянно махал ими, приветствуя пасущихся вдалеке коров, овец и коз; снимал с педалей и вытягивал вперед длинные тощие ноги. И при всем при этом, не переставая, что-то кричал –  торжествующее, но невразумительное.
   Быть счастливым. Нет, не так. Быть почти счастливым.
   Такое он мог позволить себе нечасто. Только здесь, на этой дороге. Да и то не всегда. Только утром, когда никто не увидит. Почему именно здесь, почему не дома, например? Потому что дома он, несмотря на то, что был предоставлен самому себе,  почувствовать себя хоть капельку счастливым при всем желании не мог. Да, посторонних глаз вроде бы не было (отец не в счет) – это так, но… Казалось, что сам умирающий дом, злобный и ворчливый, внимательно наблюдает за ним бесчисленными проницательными глазами. Следит из каждого угла, из каждой щели, поставив себе цель непременно пережить несносного мальчишку. И на том лишь и держится, не разваливается. Хотя, разрушившись, мог бы погрести под собой ненавистного жильца, но, видимо, хочет еще пожить напоследок в тишине и покое. Чем, собственно, не угодил деревянному брюзге относительно тихий Борис, неизвестно, но, вне всяких сомнений, так это и было.
   Но, возможно, все скоро изменится. Начало положено. Сегодня. Только что.
   Славное, хотелось бы думать, начало.
   Он задрал голову и долго, подвергая себя риску сокрушительного падения, смотрел в высоченное летнее небо. В манящей, но недоступной синеве крались в неведомые края невесомые облака, во всех направлениях черно-белыми молниями то и дело проносились сумасшедшие ласточки. Казалось, ничто не предвещает беды. И только высоко-высоко, почти невидимой точкой застыв на месте, хладнокровно наблюдал за земной суетой и подыскивал себе в мутных водах местной реки очередную жертву одинокий безжалостный хищник.
   Скопа.
   Борис опустил голову, чуть снизил скорость и дал отдых уставшим ногам. Велосипед под ним затих и лишь благодарно шуршал по грунтовке изношенными покрышками.

   У входа в здание небольшой одноэтажной школы, уютно расположившейся в окружении старых деревьев – кленов, вязов и лип – почти у самой дороги, стояли парень и девушка.
   Ник и Кэт.
   Его, Бориса, одноклассники.
   Теперь уже бывшие.
   Он решил промчаться мимо них незамеченным.
   Но, похоже, поздно.
   – Борис! Привет! – радостно закричала Кэт, подпрыгивая на месте, и помахала рукой.
   Мальчишка, проигнорировав обратившуюся к нему девушку, привстал с сиденья велосипеда и со всей дури нажал на педали. Это была непростительная ошибка – растянутая цепь тут же предательски звякнула, слетев со звездочки.
   – Борис! Борис! – продолжала вопить Кэт.
   Он, поняв, что попытка скрыться обречена на провал, попробовал притормозить ногой, но скорость пока оставалась слишком большой и велосипед почти не замедлился. Засаднила оцарапанная о грунтовку пятка. Ситуация становилась унизительной. Поравнявшись с влюбленной парочкой, покрасневший от стыда Борис сделал над собой усилие и посмотрел на Кэт. К ней он относился хорошо. Когда-то она ему нравилась до чертиков, но признаться ей в этом он, конечно, ни за что бы не отважился. Да и было это давно, задолго до того, как он безнадежно втюрился в красотку Анну. Но, в любом случае, неприязни к Кэт он не испытывал. А вот к Нику совсем наоборот. Ник – тот еще засранец. Удивительно, и как только она могла с ним связаться? Впрочем, выбор парней в их школе был невелик – данный факт  любой мог подтвердить. Но Ник!.. Это было за гранью.
   – Борис! Ты когда в школу вернешься?! – чересчур громко, на всю округу, поинтересовалась Кэт. И хотя в ее голосе явственно звучала неподдельная искренность, Борис невольно поморщился: опять про чертову школу, будь она неладна, ну сколько можно…
   – Или, может, работать начал? Нет? – встрял Ник, вложив в вопрос всю язвительность, на какую был способен и коей безмерно гордился. – Я слышал, на скотобойню забойщики требуются. (Значит, подумал Борис, отец Ника – жуткий пьяница и семейный тиран – до сих пор не в тюрьме и по-прежнему трудится – в свободное от запоев время – на скотобойне, иначе откуда бы Нику знать о тамошних вакансиях.) – Как тебе такая перспективка? Могу замолвить за тебя словечко, если что.  – Ник неприятно заржал.
   – Да так… – промямлил Борис. – Увидимся еще. Привет классу. – Он неопределенно махнул рукой – приветствуя и прощаясь одновременно; мучительно медленно проехал мимо нелюбимой школы и наконец спрыгнул на землю. Теперь, стоя к вопрошающим спиной и считая общение законченным, он почувствовал себя увереннее. Быстро набросил цепь на звездочку, приподнял заднее колесо и прокрутил педали – готово! Вытер испачканные солидолом руки о штаны. Запрыгнул на велик и, уже аккуратно, плавно, без рывков – дабы не оконфузиться вновь – нажимая на педали, стал постепенно разгоняться. На Ника и Кэт он больше так и не посмотрел, хватит с него позорища на сегодня. А вскоре, вспомнив, почему он так торопится домой, в радостном предвкушении и вовсе забыл об одноклассниках. До поры до времени.

   – Вот чудило, – презрительно сплюнул Ник вслед удаляющемуся недругу и усмехнулся.
   Он подозревал, что этот бросивший ни с того ни с сего школу неудачник (хотя дело было явно не в учебе – учился Борис значительно лучше Ника) неровно дышит к Кэт. Об увлечении Бориса телезвездой по имени Анна Ник, разумеется, не догадывался. Впрочем, даже если бы и догадывался, то вряд ли изменил бы свое к нему отношение: хлюпиков он не переваривал, а Борис в его глазах выглядел именно таковым. Да плюс ко всему и с приветом, на пару со своим затворником папашей. Вот уж семейка.
   – Недоносок, – резюмировал Ник, используя одно из обращений, частенько применяемое к нему самому собственным отцом.
   – Не надо так, – одернула его Кэт, – пойдем. – И распахнула дверь школы. Паренек недовольно пожал плечами – реакция девушки показалась ему почти оскорбительной, но открыто возражать он не осмелился –  и пошел следом за ней.
   – Еще столько бы его не видеть, – лишь проворчал он напоследок.
   Если бы Нику сейчас кто-нибудь осмелился сказать, что уже совсем скоро ему придется лицезреть непутевого бывшего одноклассника не где-нибудь (в школе, например, или просто на улице), а в компании его, Ника, лучших друзей, он бы, пожалуй, расхохотался и плюнул такому провидцу в лицо, кем бы тот ни был. Вот взял бы и плюнул, честное слово. Но такого предсказателя, естественно, найтись не могло, а вот встреча не переносящих друг друга на дух мальчишек была уже не за горами.
   Не подозревал о ней и Борис.

2
   Дом, в котором вместе с отцом проживал Борис, одиноко притулился у дороги. Здесь же она, дорога, и заканчивалась, что было весьма символично в свете преследовавших их в последние годы неудач и разочарований. Ближайшие участки находились не так уж и близко – еле виднелись серые крыши вдалеке (разноцветных отсюда и вовсе не разглядеть). Сам дом – небольшой и приземистый – представлял собой жалкое зрелище: был не ухожен, требовал большого ремонта и вообще выглядел заброшенным и нежилым. Хибара, а не дом. Лачуга. Территория, обнесенная ветхим, сплошь покрывшимся лишайником заборчиком, подверглась самому безбожному захламлению: рассохшиеся доски, битые кирпичи, мотки ржавой проволоки и даже истрепанные покрышки от грузовиков. Украшал унылую местность, пожалуй, только огромный дуб, росший чуть в стороне. А вот старый вяз у самого дома давно засох и грозил разрушить эту халабуду к чертовой матери – нужен лишь ветер покрепче, а такие в этих местах не такая уж и редкость. Но спилить опасное дерево отцу и в голову не приходило. Наверное, он полагался на снисходительность, какую стихия, по его мнению, просто обязана была проявить к нему за все перенесенные невзгоды. И Бог, надо признать, пока миловал. И это несмотря на то, что церковь отец своим посещением не обременял, хотя таковая, как ни удивительно, имелась неподалеку.
   Мальчишка лихо подъехал к непрезентабельному жилищу и, не изменяя привычке, бросил железного коня на землю. Поспешил к покосившейся двери, скрылся за ней, но почти сразу же вернулся обратно. Отыскал нацарапанный на раме велосипеда номер телефона, любовно погладил шершавые цифры кончиками пальцев, на всякий случай дважды повторил номер про себя, довольно кивнул и вновь побежал к дому.
   Он вошел в большую комнату (в доме была еще и маленькая), почти пустую и от этого очень неуютную и кажущуюся холодной даже в самый жаркий летний день. В ней из мебели находились только узкая железная кровать с растянутой панцирной сеткой да две табуретки, на одной из которых стояло чайное блюдце с белой парафиновой свечкой, рядом с ней лежал обломок простого карандаша. К дощатой стене криво, но зато намертво прибита примитивная деревянная вешалка для одежды. С потолка, обитого вздувшимися от сырости фанерными листами, свисал витой электрический провод, но патрон с лампочкой отсутствовали. Грязно-желтые обои на неровных стенах частично ободраны, а уцелевшие – разрисованы цветными фломастерами: зеленым, красным и синим. А вот кем и когда – оставалось загадкой. По крайней мере, за собой Борис такого греха не припоминал. Да и грех ли это? В разных местах комнаты на деревянном, крашеном коричневой краской полу разбросаны потрепанные книги, иные даже без обложек. Окна в комнате – их было два, и выходили они на дорогу – ничем не завешены. Впрочем, стекла в рамах были настолько грязны, что на первый взгляд казались матовыми, так что в занавесках окна особо и не нуждались.
   Борис приблизился к спартанской кровати и, опустившись на колени и задрав край свисающего лоскутного одеяла, заглянул под нее. Порывшись среди всевозможного хлама, извлек на свет черный телефонный аппарат, сдул с него толстый слой пыли, чихнул и обтер потускневшие бока телефона рукавом рубашки. Сидя на полу у кровати и осматривая старый аппарат, он с удивлением обнаружил, что цифры под его плексигласовым диском стерты и практически неразличимы. Тогда, взяв обломок карандаша с блюдца, на котором стояла свечка, он проставил сквозь отверстия в диске новые цифры вместо исчезнувших, начиная с нуля. Затем, безмерно волнуясь, подключил аппарат к дышащей на ладан розетке. И чудо! Телефон работал! Это здорово воодушевило мальчишку – его лицо засияло от радости. Значит, все получится. Хороший знак.
   Борис плотно прижал трубку к уху и набрал вызубренный номер. Волнение незамедлительно вернулось и непослушным комом застряло в горле, ни в какую не желая покидать его. Он испугался, что не сможет и слова из себя выдавить, если ему сейчас ответят. Но в ухо впивались только пронзительные длинные гудки. Борис положил трубку. Ну и слава богу. Вряд ли бы он смог достойно представиться, если бы трубку все-таки сняли. Надо взять себя в руки.
   Потом он позвонил еще раз. И еще раз. И еще.
   И всякий раз, не дождавшись ответа, обреченно клал трубку на место.
   Наконец, глубоко вздохнув, Борис принял непростое решение остановиться и попытался заставить себя успокоиться и понапрасну не расстраиваться. Всё впереди
– отчаиваться нельзя. Взять себя в руки. Хватит раскисать.
   – Подготовлюсь пока, времени же навалом, – пробормотал он вслух и, не вставая с пола, выбрал из кучи книг, лежащих рядом с ним, энциклопедический словарь; не разуваясь, забрался на кровать, открыл наугад страницу и приступил к ее изучению. Во что бы то ни стало необходимо было отвлечься, не поддаться подкрадывающемуся унынию. Но содержание словарных статей этому ожидаемо не способствовало. И вскоре он с облегчением сменил словарь на книжку попроще.
   Наступил вечер. Комната постепенно погрузилась в сумерки.
   Борис, лежа на кровати, все еще шуршал пожелтевшими страницами: чтиво оказалось на редкость занимательным. У изголовья на табуретке, потрескивая, горела свеча – иногда пламя без видимой причины тревожно колыхалось. Приноровившись почти не отрываться от книги, Борис вел разговор с отцом, который недавно вернулся со двора и находился в другой комнате. Отца звали Джоном, и после смерти жены, матери Бориса, он целыми днями сидел дома, нигде не работал.
   – Правила простые. Надо, во-первых, дозвониться, ответить на вопросы, ну типа, викторина на заданную тему. Еще выбрать, кто из звезд к тебе приедет. Чем круче выбор, тем больше испытаний, – уткнув палец в только что прочитанную строку, увлеченно рассказывал Борис отцу. Того нечасто что-то могло по-настоящему заинтересовать, и мальчишка  радовался выдавшейся возможности немного поболтать.
   Комната, занимаемая Джоном, была очень маленькой, можно сказать, крохотной. В ней с трудом разместились продавленный диван, шаткая этажерка с истрепанными книгами и подшивками рваных журналов да небольшой журнальный столик. Все эти вещи были старыми, а этажерка, пожалуй, – антикварной. Над диваном на длинном грязном проводе, отвратительной змеей свисающим с потолка, болталась тусклая лампочка в черном патроне. Единственное окошко в комнате закрыто дырявым серым покрывалом, безжалостно прибитым разнокалиберными гвоздями прямо к стене.
Джон, лежа в одежде на диване, читал рассыпающуюся в руках книжку, откладывая прочитанные страницы в сторону, и в то же время умудрялся поддерживать разговор с сыном.
   – Что за испытания? – расправившись с очередной страницей, спросил Джон.
   – Ну, перед тем, как эта знаменитость к тебе пожалует, сначала приезжают специальные люди. Ну, в общем, делают, что хотят в твоем доме. Их цель, чтобы ты отказался, проиграл, короче. Еще съемочная группа с ними – камеры, свет, все дела.
   – Съемочная группа?
   – Ну да. А как же? Они же снимают всё. Интересное шоу, я много передач видел. А в нашем доме, что они могут такого сделать? Разве что, прибраться.
   Джон грустно усмехнулся:
   – А дом они нам не сожгут?
   В глубине души Борис мечтал именно об этом, но откровенничать не решился, а вслух сказал:
   – Нет, у них там лимит на причиняемый ущерб. Но многие пытаются обмануть: выдают неисправные телики за новые, ну и наоборот. В этом и суть. Выиграть с минимальными потерями. Но там специалисты – их не так-то легко провести. А на экране в углу циферки щелкают. Сломали дверь – сотня, разбили телик – еще пара сотен, порезали картину – еще… ну, сколько там она стоит… по-разному.
   – У нас картин нет.
   – Это я к примеру.
   – Я понял.
   – Такие вот правила, в общем.
   – А где ты смотрел? У нас же телевизора давно нет, а ты говоришь, что это новое.
   Борис вздохнул и закрыл книгу. Немного помолчав, промолвил:
   – Ну, так…
   – Где? – не расслышал Джон.
   – У знакомых.
   – У одноклассников?
   – Бывших… Да сейчас в каждом магазине телевизоры, пап.
   – У нас не так уж и много этих магазинов.
   – Я образно, пап.
   – Понятно. Скучаешь по школе? – Дежурный вопрос.
   – Да нет. Все нормально, пап. Чего там в этой школе…
   – Ну да.
   – А с друзьями я и так встречаюсь… иногда.
   – Все наладится. – Дежурная поддержка.
   – Конечно, пап. Уже скоро. – Борис положил книгу на пол и шумно задул свечу.
   В наступившей темноте прозвучал его голос:
   – Спокойной ночи, пап.
   – Спокойной ночи, сынок. – Дежурное пожелание.
   А ведь когда-то было иначе.

3
   На следующий день, вернувшись с начинающей входить в привычку велосипедной прогулки (к этому располагала напрочь позабывшая о дожде погода), Борис застал отца на улице возле дома. Джон сидел на ящике и, вооружившись ржавым инструментом, что-то чинил. Но Борис знал, что результат отца нисколько не заботит – лишь бы руки были заняты. Ну и, может быть, мысли.
   – Привет, пап!
   – Привет, сынок.
   Казалось, разговор на этом и закончится. Но нет. Неожиданно для Бориса Джон все же нашел в себе силы проявить ненавязчивый (дежурный?) интерес.
   – Ну как, дозвонился вчера?
   Борис остановился.
   – Не-а.
   – Ну и ладно. Не расстраивайся. Может, оно и к лучшему.
   – В следующее воскресенье точно дозвонюсь.
   – Не нравится мне эта затея, сынок. – Джон отложил инструмент в сторону и печально посмотрел на сына.
   – Да ладно, пап, все получится, – бодрился тот. – Когда-нибудь.
   – Ты где пропадал так долго?
   «Что это с ним?» – слегка занервничал Борис – он давно отвык о проявлении какого-либо более-менее искреннего беспокойства о своей персоне со стороны отца, но виду не подал.
   – Да так… В библиотеке, телик смотрел.
   Джон не поверил. И не потому, что в библиотеке не могло быть телевизора.
   Может, он там и был… когда-то. Да только вот сама библиотека лет пять как закрылась. А в ее здании теперь бар. И если сын об этом не знает – что ж, можно лишь порадоваться за такого сына. Джон растрогался и украдкой смахнул слезу. Снова принялся за починку никому не нужного старья.
   Слегка озадаченный и даже несколько смущенный непривычным поведением отца, Борис  швырнул велосипед на землю и поспешил скрыться в доме.

4
Неделю спустя
   Сидя на табуретке и держа телефон на коленях, Борис привычно набрал номер и на сей раз неожиданно для самого себя дозвонился.
   – Да? – как гром среди ясного неба раздался в трубке суровый мужской баритон.
Вот те раз.
   – «Ночные незнакомцы»? – еле слышно пролепетал Борис враз севшим голосом – вообще-то, он был почему-то уверен, что ответить должна женщина.
   – Кто вам нужен? – баритон звучал грубо и бескомпромиссно.
   Борис оцепенел. Захотелось немедленно положить трубку. Но цель есть цель. А сексапильная Анна – та еще цель. А кроме прочего, Борис не хотел считать себя трусом. Нет, конечно, он много чего боялся. Боялся до смерти. Пауков, например. Или крыс. И тех и других в старом доме хватало. Но нельзя сказать, чтобы он не боролся с этими страхами, не сопротивлялся им. Боролся и сопротивлялся. Как мог. Выметал веником, а зачастую, сорвавшись, с остервенением давил мерзких пауков (меньше их, однако, не становилось). Ставил крысоловки (но умные твари не спешили опробовать на себе хитроумное устройство, лишь изредка в ловушку попадались менее осторожные мыши). И все-таки он боролся. В отличие от отца. Тот умудрялся и бояться, и в то же время все пускать на самотек. Крысы? Какая гадость! Но не нападают – и ладно. Пауки? Фу! Вот мерзость. Но они же не ядовитые, правда? Хорошо хоть не пил. Тоже, наверное, боялся. Или, может, ленился. Или и то и другое. Борис меньше всего на свете хотел походить на отца. Внешне-то мальчонка с малых лет был, слава богу, полной противоположностью ему, а вот над характером стоило как следует потрудиться.
   – «Ночные незнакомцы»? – прокашлявшись и чуть осмелев, повторил мальчишка.
   И вдруг – длинная пауза.
   Молчание длилось так долго, что Борис совсем было растерялся и уже собрался малодушно положить трубку.
   – Да, – наконец соизволил согласиться невидимый собеседник (теперь его голос звучал почти вежливо, настолько, насколько может быть вежливым голос у крестного отца из фильмов про мафию, например). – И первый вопрос вам только что задан. Кто вам нужен? А кроме того, представьтесь… пожалуйста… и назовите ваш адрес.
   – Мне нужен… Мне нужна Анна! – внезапно расхрабрившись, выпалил Борис. – А адрес… Адрес: тридцатая, дом один. Он там всего один.
   – Неплохой выбор, – усмехнулся собеседник, – но в этом случае…
   – Я согласен! – бесцеремонно перебил Борис, не справившись с захлестнувшими его эмоциями.
   – …но в этом случае ожидайте прибытия съемочной группы не только в следующую пятницу, но и во все другие дни в течение… месяца. Если вас не будет дома – вы проиграли. Надеюсь, это понятно?
   – Я не проиграю, – пробормотал мальчишка.
   – Ах да, – спохватился мужчина, – теперь ответьте на несколько вопросов. Без этого ничего не выйдет, так что не подкачайте... пожалуйста. Итак, вопрос первый…
   Борис вскочил с табуретки, снова уселся, опять встал – давненько он так не нервничал. Но на все вопросы ответил верно и без запинки. Окончив разговор и спешно попрощавшись с интервьюером, с размаху брякнул телефонную трубку на аппарат, рискуя расколоть и то и другое разом. Сбросил телефон с колен и ловко отфутболил его под кровать – когда еще пригодится. Борис ликовал. Был почти счастлив. И где? Не на пыльной дороге, а у себя дома! В кои-то веки! Как все оказалось просто, проще пареной репы.
   И вдруг замер.
   – Я же не представился, – произнес он растерянно, – тьфу ты.
   Впрочем, если это обстоятельство и выбило его из колеи, то совсем ненадолго, буквально на какую-то секунду. Ведь он назвал адрес – этого вполне достаточно.

   В тот самый момент, когда Борис так неблагодарно обошелся с телефоном, мужчина на другом конце провода положил трубку. Обхватил длинными сильными пальцами стоящий рядом с телефонным аппаратом и наполненный виски хрустальный стакан, поднес его к искривленному в злорадной усмешке рту и залпом выпил.
   – До свидания… Борис. – Да, мальчишка, сошедший с ума от счастья, имени не назвал, но это и не требовалось: его имя мужчина и так уже знал. Пустой стакан вновь наполнился красно-коричневой жидкостью. Быстро. Опасно. До краев.

5
Две недели спустя
   Борис, полон тягостных дум и не утихающих ни на секунду переживаний, лежал на провисшей чуть ли не до пола кровати и никак не мог заснуть. На стоявшем на табуретке блюдце неровно горела свеча, вернее, то, что от нее осталось. Огарок. Борис поднял с пола дешевые наручные часы с разорванным ремешком, посмотрел время на них, положил обратно. Хотел погасить мечущееся в лужице парафина пламя, но передумал. Вздохнул и перевернулся на другой бок. Немного погодя свечка вполне ожидаемо погасла сама. Комната погрузилась во тьму.
   Прошло полчаса. Уже шелестели где-то рядом теплыми крыльями надвигающиеся сновидения, с призывной улыбкой присаживалась на кровать обнаженная Анна, как вдруг комната осветилась светом от фар приближающегося автомобиля. Сон как рукой сняло. Еще бы! Ведь мимо машина проехать не могла: дальше пути не было. Она должна либо развернуться, если заплутала в ночи и очутилась здесь по ошибке, либо остановиться. И это значит... Борис не мог поверить своему счастью. Вскоре раздался и шум подъезжающего к дому автомобиля. Теперь-то уж точно до заветной мечты рукой подать. Борис оживился, радостно приподнялся на противно заскрипевшей кровати, чутко, как охотничья собака, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Он услышал, как мощный двигатель, взревев напоследок, замолк. Свет фар за окнами погас. В комнате снова стало темно. Намного темнее, чем прежде. Чересчур громко хлопнула дверца машины, и с улицы долетел мужской пьяный голос. Борис в ужасе замер, боясь посмотреть в выходящее на дорогу окно в изголовье кровати.
   Пьяный!
   Этот страх усмирить не получалось уже не один год. Это тебе не крысы с пауками.
   И все же он заставил себя посмотреть из окна на улицу.
   Высокий худощавый мужчина, пошатываясь и чертыхаясь, направлялся от брошенного посреди дороги автомобиля – марку было не разглядеть – к дому (а куда ему еще направляться?) На пути незваного гостя оказалась калитка на хлипком запоре. Но он не смог справиться с ним. Да и не особо пытался справиться. Просто сильным рывком выдрал щеколду и теперь уже беспрепятственно продолжил путь. А двери в самом доме давным-давно не запирались изнутри: красть в нем, как и во дворе, было нечего.
   Борис, окаменев от страха, остался лежать в кровати. Он слышал, как незнакомец зашел в дом, прямиком прошел в маленькую комнату и, матерно ругаясь, с грохотом потащил, по всей видимости, пытающегося сопротивляться отца на кухню.
   – Пойдем, сукин сын, пойдем! – злорадно приговаривал незнакомец.
   – Не надо, прошу вас!
   – Вперед! Шустрее давай! Вот так вот. То-то же...
   На миг стихло. Неожиданно из кухни донесся звон стаканов, послышалось бульканье разливаемой из бутылки жидкости.
   – Пей!
   – Мне нельзя, у меня…
   – Пей, сука! Пей! Не зли, говорю!
   От нахлынувшего ужаса Борис не мог даже пошевелиться. В движение – помимо воли – пришли лишь волосы на голове. И мелко стучали друг о дружку зубы.
Прошлое вернулось. Хотя и заставило себя ждать целых десять лет.
   И он понял, что все это время, все долгие десять лет, он действительно ждал. Ждал и боялся. Боялся и ждал.

6
Десять лет назад
   Образцовая территория у большого коттеджа, красивого и ухоженного, не только радовала глаз добропорядочных граждан, но нередко вызывала и зависть проходящих мимо зевак-бедняков, бессовестно крича в их любопытствующие лица о непостижимом достатке и изысканном вкусе нынешних владельцев дома.
   Так оно и было до этого жаркого летнего и, казалось бы, не предвещающего беды дня.
   На идеально подстриженной лужайке с разбросанными островками заботливо сохраненных незабудок играл мальчик с золотистыми кудряшками. Сегодня ему исполнялось шесть лет. Родители виновника торжества с раннего утра в приподнятом настроении суетливо носились по дому – готовились к празднеству. По этой уважительной причине ребенок был деликатно выпровожен на свежий воздух. Мальчик не противился и в томительном ожидании непременного чуда послушно копошился в ящике с многочисленными и слегка надоевшими игрушками. У самого входа в дом лениво развалилась огромная, неизвестной породы черная собака с белым воротником, ленивая, разморенная солнцем.
   Неожиданно калитка невысокого забора, испуганно скрипнув, резко распахнулась – на лужайке появился худой высокий человек лет тридцати. Он был пьян и агрессивен. И угрызений совести по поводу нарушения неприкосновенности частной жизни, похоже, не испытывал. Незнакомец, не замечая ребенка, как ни в чем не бывало направился к входу в дом. Собака – верный добрый Рольф – вскочила со своего места и с яростным лаем бросилась к чужаку. Тот посмотрел на нее без опаски, но с нескрываемым раздражением.
   – Ну, давай… – Незнакомец недобро ухмыльнулся, в его руке (словно у фокусника) из ниоткуда появился нож, которым он, хладнокровно выждав нужный момент, уверенно нанес Рольфу один-единственный удар, резкий и короткий. Выверенный удар. Отработанный многократно. До автоматизма. И наверняка не в цирке. Пес пронзительно взвизгнул и упал замертво.
   Наблюдавший за происходящим мальчик, выронив из ослабевших ручек заводную машинку (она тут же застряла в густой траве и, буксуя, громко трещала механическим двигателем), попытался крикнуть, позвать на помощь, но только замычал, вмиг потеряв голос. Незнакомец, по-прежнему не замечая ребенка и не обращая внимания на трескотню игрушки, зашел в дом. На звук открывающейся двери обернулся счастливый отец, сервирующий стол к праздничному обеду. Незваный гость не моргнув глазом застучал каблуками пыльных ботинок по сверкающему чистотой дубовому паркету.
   Мальчонка сидел на земле, у трупа поверженного друга, и беззвучно плакал. Протянул к неподвижному собачьему телу ручку, но сразу же в страхе отдернул ее. Когда-то белоснежный, галстук на груди пса стал алым. Ребенок с трудом отвел глаза от собаки и несмело посмотрел на дом, в большое панорамное окно.
   Незнакомец тем временем уверенно направлялся к побледневшему при его виде мужчине в ярком нелепом фартуке поверх дорогой шелковой сорочки. А со второго этажа с большой подарочной коробкой в изящных руках спускалась молодая красивая женщина. Самая красивая в мире – считал мальчик. Его мама.
   – Надо позвать Бориса… – Она осеклась, заметив, что супруг не один, и, присмотревшись к постороннему, в ужасе замерла на месте.
   Ребенок, почувствовав неизбежное, в панике отвернулся от окна – взгляд его вновь остановился на остывающем собачьем трупе, черной горой лежащем на зеленой траве в окружении беспечных незабудок. Мертвый, Рольф стал похож на большую мягкую игрушку, случайно, по досадной оплошности, испачканную красной краской. Не отмыть. Дальнейшая жизнь мальчика будет напоминать именно такую игрушку, на вид мягкую, но неживую, непоправимо запятнанную кровавыми последствиями преступной небрежности когда-то горячо любимых и до последнего любящих родителей. Игрушка или труп – сразу и не разберешь.

7
   Борис и незнакомец сидели за покрытым драной клеенкой столом напротив друг друга. Скрюченное тело Джона лежало на полу, рядом с вытянутыми из под стола ногами незнакомца, обутыми в тяжелые ботинки. Борис, несмотря на прошедшие годы, узнал эти ботинки, бесцеремонно топтавшие чистый пол в их доме в тот роковой день, когда погиб Рольф, – в день его, Бориса, рождения. Такой вот подарок.
   Незнакомец взял стоявшую на столе бутылку – из нее в стакан громко забулькало спиртное. Поставил стакан перед Борисом. Выжидательно посмотрел на подростка. Борис молча взял стакан и отчаянно, не раздумывая, выпил. Задохнулся, беспомощно глотая спертый воздух и выпучив наполнившиеся слезами глаза. Потом замер, словно прислушиваясь к зарождающимся в нем незнакомым доселе ощущениям.
   – Эдди, – представился гость, руку, однако, не протянул. – Обычно меня кличут Полтора Эдди. А ты Борис, верно?
   Борис пока еще не мог разговаривать и только кивнул.
   – Нет, сынок, я не обманывал тебя. Ты выбрал Анну, и я решил привезти ее тебе, сюда. Я дал твой номер телефона своей дочке. Сказал, что по этому номеру она сможет вдоволь поболтать с Анной, что это подарок от меня. Я мало ей делал подарков – она живет с матерью. А сегодня она дома совсем одна. А у нее день рождения сегодня. И вот сейчас она должна позвонить. Кто ответит ей, скажи? Эта сука в отказ пошла, а я хотел ее привезти, доставить в чистом виде, так сказать, хотел сделать подарок дочке, понимаешь?
   Борис снова кивнул. И, опасаясь, что мог потерять голос, как уже было десять лет назад, попытался ответить.
   – Да… по… понимаю, – еле слышно пробормотал он. Соврал, конечно. Ничего он не понимал. Ну, почти ничего. А может, просто не хотел понимать. Отказывался.
   – Я узнал ваш номер сразу, у меня определитель, – похвастался Полтора Эдди, – только вот никак не мог понять, кто это названивает мне раз за разом?
   Борис молчал, понимая, что вопрос, заданный Полтора Эдди, ответа не требует и, кажется, называется риторическим. Также он почему-то подумал о том, что вряд ли такими познаниями обладает сам Полтора Эдди.
   – Только твоя мать знала мой номер, только она. Я, сынок, жутко испугался тогда, жутко. Чуть не обделался со страху, да...
   Полтора Эдди замолчал, выуживая корявыми пальцами папиросу из пачки. Закурив, продолжил:
   – Трубку не брал… Ведь она померла, так?
   Борис опустил глаза.
   А потом решил, что она тебе все растрепала и это ты звонишь.
   – Да... Я...
   – И это оказался ты! Надо же… – Он глубоко затянулся и выпустил едкий дым прямо в лицо.
   – Но звонил-то ты не мне! – развеселился Потора Эдди. – Во как!
   «Да уж не тебе», – подумал Борис.
   – Я вот и не понимаю, – продолжал, вдоволь насмеявшись, Полтора Эдди, – как это ты звонил в «Ночных незнакомцев», а попал ко мне? Номера попутал? А я ведь тоже звонил на телевидение, дочке подарок хотел сделать.
   – Перепутал…
   Перед глазами Бориса завертелся диск телефона со стертыми под ним цифрами. Кажется, кое-что он начинал понимать. Как минимум то, что ожидать приезда съемочной группы более не следует. Ни в пятницу, ни в какой-либо иной день недели.
   – А вопросы у них? Да я и слыхом не слыхивал про этот Тринидад, будь он неладен. Я же не ответил ни на один. Только трубку положил, а тут опять ты. Ну, думаю, надо брать, чего уж. И в точку! Даже про чертов Тринидад не успел позабыть. А ты молодец. Хотя откуда мне тогда было знать, правильно ли ты ответил? Ты ведь, я слыхал, не учишься?
   – Нет… не учусь.
   – В меня пошел. – Полтора Эдди наполнил стакан вонючей жидкостью.
   Выпил.
   – Я тогда решил проверить сразу. Звоню опять. А вопросы – другие. Вот черт! На двенадцатый раз повторились вопросы. Или на тринадцатый. Повезло, да?
   Борис опустил подбородок, то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение.
   – Нет, не понимаю я чего-то, – вдруг разозлился Полтора Эдди, – ну, ты, сынок, сам мне все растолкуешь. Правда ведь, сынок? Время у тебя будет. Будет времечко. С лихвой. Хватит, чтобы рассказать. – Он плеснул из бутылки в стакан, подвинул его по столу к Борису.
   Тот выпил. И в этот раз – увереннее.
   Полтора Эдди закурил новую папиросу. Курил и молчал, рассматривая мальчишку. К этому моменту Борис под действием алкоголя выглядел иначе, совсем не так, как раньше. Он уже не казался испуганным – наоборот, это в его лице появилось что-то пугающее. Похоже, Полтора Эдди такие изменения в мальчишке не понравились: кому как не ему знать, что взгляд, направленный внутрь себя, непредсказуем и уж точно не предвещает ничего хорошего. Он впопыхах потушил папиросу об стол и скомандовал:
   – Пойдем, поможешь мне, вытащим эту суку из багажника, положим рядом с твоим папашкой-самозванцем – пусть развлекаются. – Первым поднявшись из-за стола, он продолжил, почти дружелюбно: – А мы им мешать не будем, ведь так? А чтобы не замерзли, надо и лачугу вашу прогреть. Бензин у меня имеется, не боись. А опосля в гости поедем. Я тебя с дочкой познакомлю, сестра она тебе все же. Я же не изверг какой, чтобы… – Речь Полтора Эдди оборвалась, и его нескладное тело с грохотом упало на пол, рядом с телом Джона. Из впалой груди незваного гостя торчала рукоятка ножа, когда-то беспощадно загнанного в преданное сердце бедняги Рольфа.

8
   Возле погруженного во мрак дома Бориса царила полночная тишина. На густом темном небе сияли звезды, вселяя в каждого, кто сподобится поглядеть на них, удивительное душевное спокойствие и придавая уверенности в любых своих устремлениях и начинаниях. Но для того чтобы увидеть звезды и заручиться их волшебной поддержкой, необходимо хотя бы выйти на улицу и задрать голову. Борис же в силу сложившихся обстоятельств дом пока не покидал и потому на помощь далеких звезд рассчитывать не мог.
   Он находился на кухне и разглядывал распростертое на полу тело Полтора Эдди. Разглядывал задумчиво и без неприязни. И неприязнь, а до нее и страх (да что там – ужас) куда-то исчезли. То ли их растворило крепкое пойло, то ли сам Полтора Эдди каким-то образом, сам того не зная, способствовал этому исчезновению. Борис подошел к телу вплотную – носки кроссовок коснулись рукава кургузого пиджака, – наклонился и пошарил по всем карманам; нашел в одном из них связку ключей и забрал себе. После чего, приблизившись к столу, он налил в стакан спиртное из бутылки. Кажется, это был виски. Впрочем, целомудренный юноша в крепких напитках не разбирался, а этикетка на бутылке была безбожно ободрана (возможно, экономный Полтора Эдди приобретал непрезентабельный товар со скидкой). Борис долго смотрел на полный стакан, но так и не взял его в руки. После этого он так же долго глядел на отца. Неожиданно для самого себя пнул безжизненное тело Джона ногой.
   – А еще отец называется! – крикнул мальчишка и зашелся в истерике.
   Он целую вечность бил бездыханное тело Джона ногами. Рыдал, захлебывался слезами и бил, бил. Затем, переведя взгляд на тело Полтора Эдди, замер, крепко задумавшись о чем-то неведомом. Через несколько минут, сбросив оцепенение, решительно двинулся к выходу.
   Покинув дом, он направился прямиком к автомобилю Полтора Эдди. Это был красный «мерседес». «Мерседес-Бенц-W-123», если точнее. Борис открыл багажник машины. В нем, как и следовало ожидать, находилась девушка. Блондинка. Непонятно, живая она или мертвая. Слегка нахмурив высокий лоб, мальчишка хладнокровно рассматривал ее, по-видимому, размышляя о дальнейших своих действиях и незавидной судьбе некогда желанной красавицы. Наконец он потряс головой, словно отгоняя какие-то навязчивые воспоминания из теперь уже прошлой жизни, захлопнул багажник и направился к дому. По дороге сложился пополам, засунул в рот пальцы и извергнул настойчиво рвущееся наружу содержимое желудка. Посмотреть на небо Борис так и не удосужился.

Бесплатный фрагмент закончился.
Продолжение:
https://litmarket.ru/books/nochnye-neznakomcy
https://bookriver.ru/reader/anatoly-baranov-nochnye-neznakomtsy