Мария

Мария














Я.
«Из всех преступлений самое тяжкое — это бессердечие.»
 Конфуций

В клетке было тесно, но её прутья хоть как-то защищали от летящих гнилых овощей и коровьева дерьма. Мария не прятала глаза, она уже ничего не боялась и знала наперед, что её ждет. Из толпы на нее смотрело множество безумных глаз, ненавидящих и фанатически горящих. Только изредка её взгляд встречался с случайными спокойными и грустными глазами, глядящими на неё с тоской и жалостью, глазами провожающими Марию на костер.
Шел 1628 год от рождества Христова. Город Бамберг, Германия. Марию с матерью арестовали два дня назад. Мать по доносу обвинили ведьмой. Когда за ней пришли, отца не было дома. Был вечер, поужинав, они собрались спать и тут в дом вломились четверо. В таких случаях обычно ничего не объясняют. Мария за свою короткую жизнь не раз видела, как людей хватали прямо на улице или посреди дня вытаскивали из домов. Она хваталась за мать, бросалась на уводящих ее людей, кричала, плакала и в итоге кто-то из мужчин сказал: «Девку возьмем тоже!». Марию схватила крепкая мужская рука. Она забилась, пытаясь вырваться, но мужчина сильно ударил её в живот, тело обмякло, и она больше не могла сопротивляться. Их привезли в «дом для ночных духов» и кинули в камеру. Это было страшное место, насквозь пропитанное болью, страхом и ужасом. Из каждого угла дома доносились стоны и крики, пытки не останавливались даже ночью. Пытаясь угодить епископу, его прислужники работали не покладая рук.
Мать сидела на грязном от крови сене у стены, она больше не плакала, просто молчала и смотрела в противоположную стену. Мария сидела рядом, а потом положила голову ей на колени и тихо заплакала. Немного погодя мама начала гладить её волосы и Мария, еще немного посопев, уснула. Ранним утром щёлкнул засов, скрипнули петли на ржавой металлической решетке, и в камеру вошли двое. Один толстый, с безобразной бородой и уродливым огромным носом, второй длинный и худой, больного вида, с бегающими глазами. Толстый показал пальцем на мать и сказал худому, чтоб сначала брал её. Худой подошел к матери и схватил её за волосы, Мария вцепилась в его руку и начала умолять оставить её в покое. Тогда толстый засмеялся и больно пнул Марию, она отлетела к стене. Попыталась встать снова, но боль была такой острой, что она едва не потеряла сознание. Сквозь боль она услышала, как скрипнули петли, а потом и щелкнул засов. Мать увели. Спустя немного времени Мария пришла в себя, и стала вслушиваться в безумные крики, доносившиеся как будто со всех сторон. Она пыталась услышать голос матери, но в хоре этого безумия невозможно было что-то различить, все голоса сливались. Через пару часов в камеру опять пришел длинный, и забрал Марию. Они спустились по лестнице в пыточную. Мария увидела подвешенную за руки мать, она была совершенно голая, по её ногам стекали капли крови и падали в бордовую лужицу на полу, вся спина была изрублена ударами кнута, она была без сознания. У Марии подкатил ком в горле, она попыталась закричать, но даже слова вымолвить  не смогла, дернулась вперед, но длинный схватил её за волосы и с силой потянул на себя. Толстый посмотрел на Марию и с улыбкой на лице сказал: «Смотри ведьма, сейчас твоя мамаша прейдет в себя и мы продолжим, а чтоб не тратить времени пока займемся тобой». Потом толстый обратился к длинному: «Адлар, готовь эту дрянь и на молитвенную скамью её, посмотрим как она теперь запоет». Длинный кивнул и резким движением развернул Марию к себе лицом, улыбнулся, показав ей свои гнилые зубы, а потом сильным рывком сорвал с нее платье. «Хайнц, смотри у неё отметка дьявола!» – сказал длинный и ткнул в небольшое родимое пятно, которое было у Марии под левой грудью. Мама говорила Марии, что это поцелуй ангела, но эти двое так не думали. Толстый посмотрел на Марию, ей стало не по себе, она попыталась прикрыться руками, но длинный ей не позволил. «Отлично! Значит точно ведьма, сейчас мы с ней быстро закончим, на скамью её!» - сказал толстый. Длинный начал толкать её в противоположную сторону пыточной.
Молитвенная скамья представляла из себя доску с острыми деревянными пеньками. Длинный подвел к ней Марию, ударил ей сзади по ногам, так чтоб они согнулись и надавил сверху, поставив Марию коленями на скамью. Резкая боль, дикая боль, раньше Мария не испытывала такого. Она попыталась встать, но длинный сильно прижимал её плечи сверху.  У Марии закружилась голова и она потеряла сознание. Очнулась она на полу, от того что толстый вылил на нее холодной воды. Колени были все в крови и ужасно болели. Мария не смогла бы встать даже если бы попыталась. Но она и не пыталась, просто лежала и снизу смотрела на этого большого и сильного человека, не понимая, за что с ней так. Толстый начал говорить с ней противным нежным голосом, не соответствующим обстановке вокруг, а вокруг всё стонало и кричало. «Ну что ж ты такая слабенькая? так мы с тобой долго провозимся.» – сказал толстый. Мария кинула взгляд на место где висела мама, её не было. «Что с мамой? Где она? Умоляю скажите!» - взывала она. «Ну что ты, что ты, все будет хорошо» - сказал толстый и добавил: «Хочешь, чтоб маму отпустили домой?». «Да хочу!» - прорыдала Мария. «Ну вот и я думаю, что это какая-то ошибка, но просто так я её отпустить не могу, мне нужно чтоб ты мне помогла, поможешь?» – спросил толстый. «Да, да, конечно!» - обрадовалась Мария и даже попыталась подняться, но не смогла. «А где мама? С ней все в порядке?» - умоляюще спросила она. «Всё нормально, она в камере, и если ты мне поможешь, то с мамой будет всё хорошо!» - сказал толстяк. Он врал. Мария была без сознания около получаса, за это время мать привели в чувства и одели ей на ноги тиски. Длинный с наслаждением стягивал болты и вскоре мать прокричала, что во всем признается. Тогда по команде толстого длинный снял её с крюка, перекинул на плечо и понес в комнату для признаний. Он еще не вернулся. «Что я должна делать?» - спросила Мария. Толстяк улыбнулся и сказал: «Признайся, что ты ведьма, что ты служишь дьяволу и что была на шабаше» - спокойно сказал толстый. «Шабаше? А что это?» - спросила Мария, она не знала этого слова. Ей было одиннадцать. «Какая разница! Ты тратишь моё время! Или ты хочешь чтобы я передумал отпускать твою мать?» – раздраженно сказал Хайнц. «Нет, нет!» - испугалась Мария - «Я во всем признаюсь! Теперь маму отпустят?». «Не так быстро, нужно всё записать, встать сможешь?» - опять перейдя на противный нежный тон проговорил Толстый. Мария попыталась, но не смогла. Тогда толстый куда-то ушел и через несколько минут вернулся с длинным. Длинный взял Марию на руки и отнёс в какую-то небольшую комнату на втором этаже. Там её усадили за стол. Толстый велел принести ей попить и что-нибудь поесть. Мария не ела со вчерашнего ужина, но о еде конечно же и не думала. Длинный поставил на стол чашку с водой и положил перед Марией кусок хлеба. Она быстро съела эту скудную пищу и смотрела на толстого, который сидел всё это время напротив и мерзко улыбался. «Ну что начнем?» - сказал толстый сам себе и начал писать. Писал он пару минут, а когда дописал, с довольным видом начал читать: «Я Мария Хансен, без пыток и по собственной воле признаю, что являюсь ведьмой и поклоняюсь дьяволу, весной сего года вместе с другими ведьмами танцевала на шабаше. Назвать имена других ведьм не могу в силу малого возраста. В адвокате не нуждаюсь, вину признаю.». Мария особо то и не поняла, что он прочитал. «Все верно?» - спросил толстый, посмотрев на Марию. Мария кивнула. Тогда толстый встал и вышел из комнаты, а через несколько минут вернулся с каким-то мужчиной, при котором еще раз прочел вслух признания Марии. Мужчина с безразличием посмотрел на Марию и спросил: «Показания подтверждаете?» Мария кивнула. Мужчина спросил еще раз, а толстый рявкнул на Марию, что нужно сказать голосом. Мария сказала, что подтверждает. Толстый и этот второй вышли, а через какое-то время пришел длинный и унес Марию в камеру. Больше в тот день к ней никто не приходил. Всю ночь Мария пролежала на грязной соломе и проплакала. Все тело ужасно болело, кровь на коленках запеклась и при каждом малейшем движении Мария чувствовала режущую боль. Хоть она была маленькой, но она знала, что делают с ведьмами. В Бамберге это было привычное дело. Епископ Иоганн в охоте на ведьм готов был сжечь весь народ в городе и окрестностях, заодно набивая свои карманы конфискованным имуществом обвиняемых. Мария случайно подслушала это из разговора отца с матерью. Родители запрещали ей ходить на казни. Но так как казни в городе проходили очень часто пару раз Мария случайно все-таки видела это безумие. В первый раз сжигали молодую девушку. Мария гуляла с другими детьми, и они случайно наткнулись на процессию. Тело девушки было истощено и изуродовано, но даже так было видно, что когда-то она была завидной красавицей. Когда огонь вспыхнул Мария, испугалась и в слезах убежала домой. Потом она не могла нормально спать целую неделю и плакала по ночам. В другой раз Мария была с отцом на площади, когда началась процессия и прислужники епископа насильно сгоняли людей смотреть на расправу. В это раз в поклонении дьяволу был обвинен какой-то старик. Перед сжиганием ему отрубили голову. Кто-то из стоящих рядом зевак сказал, что старику повезло. Мария слышала это. Все это было так ужасно. Маленькое сознание не могло понять причин этой жестокости. Она как будто всем телом чувствовала боль этого человека. А когда огонь вспыхнул отец взял ее на руки и прижал лицом к себе. Когда зрителям разрешили расходиться, отец понес ее домой, так и не обронив ни слова.
Ближе к полудню следующего дня за Марией пришли, точнее пришел длинный. Не сказав ни слова, он взял Марию на руки и вынес из камеры. У тюрьмы стояла телега с двумя клетками, в одной клетке уже сидела пожилая женщина, во вторую длинный посадил Марию. Клетка Марии была чуть меньше чем другая, наверное, это была клетка для детей. Места в клетке хватало только чтобы сидеть, поджав к себе ноги. Женщина в соседней клетке молчала. Она была вся в лохмотьях, перепачканных кровью и грязью, с растрепанными волосами из которых торчала солома, и с пустыми глазами. Лишь один раз за всю дорогу она посмотрела на Марию, но быстро отвела взгляд. Телега тронулась, скрипя колесами и бренча железом клеток. На улицах было много зевак и ближе к площади их количество увеличивалось. Люди кидали в пленниц тухлыми овощами, плевались и осыпали их проклятиями. Какой-то толстяк кинул в Марию яблоко, оно попало между прутьев и угодило Марии прямо в висок. Она даже не пискнула, просто посмотрела на него своими детскими глазами. Толстяк отвел взгляд и перестал улыбаться. Люди делали это не из злобы, ну по крайне мере не все. Они боялись, что их тоже арестуют за сочувствие ведьмам. Это было страшное время. В толпе Мария искала взглядом отца и мать, но их нигде не было. Она не знала, что мать казнили еще вчера, а отца в городе больше тоже никто никогда не видел.
На площади все было готово. Сегодня было особенно людно и как будто бы празднично. Сам епископ Иоганн Георг II сегодня приехал смотреть на казни. Он любил это занятие. Мария раньше его не видела. Он сидел на своем троне в окружении стражи и довольно улыбался. Когда телегу провезли мимо него, чтоб он смог получше разглядеть ведьм, мерзкая улыбка на его лице стала чуть шире. Мария посмотрела на него безразличным взглядом: противный - полноват, с уродливой рыжей бородкой, высоким лбом, маленькими глубоко утопленными глазами. Было видно, что он возбужден и получает от происходящего большое удовольствие.
Телега остановилась, пленниц вытащили из клеток крепкие палачи и привязали к столбам. Под столбами уже был приготовлен сухой хворост. Народу нагнали много, вокруг что-то выкрикивали, смеялись, ругались. Потом обвинитель зачитал по очереди признания каждой ведьме и спросил обоих признают ли они вину, обе промолчали, а толпа заревела. Епископ приподнялся, все утихли, он поднял руку и что-то сказал. Со столба Марии не было слышно, что он говорит, да и было уже не важно. Потом епископ покрестился и сел обратно на свой трон. Толпа завизжала с новой силой. Палачи взяли факелы и одновременно запалили оба костра. Огонь начал разгораться. Стало ужасно больно. Мария подняла голову вверх, из глаз катились слезы. Она смотрела на небо, голубое и красивое, в которое с земли поднимался дым с танцующими искрами. Мария вдохнула, закричала что было сил и в последний раз выдохнула.
Епископ Готфрид Иоганн Георг II Фукс фон Дорнхайм в следующие несколько лет сотворил еще не мало зла. Он умер, когда ему было 46 лет в 1633 г. в Австрии. Незадолго до этого у него бы инсульт, от которого он не смог восстановиться. Он так цеплялся за свою жалкую жизнь, готов был потратить все деньги, но деньги не помогли. Одной мартовской ночью, примерно около трех часов, его сердце остановилось, а глаза закрылись.
Он пришел в себя в каком-то просторном кабинете, совсем один. Он сидел на стуле и был как будто бы живой и здоровый, у него ничего не болело. Он попытался встать, но не смог, тело не слушалось. Он мог только говорить, слышать и водить глазами. Он закричал, начал звать на помощь. Тишина. Ему было страшно, по-настоящему страшно.  Не было ни тепло, ни холодно - никак. Он будто подвис в вакууме.  Спустя какое-то время с левой стороны от него открылась дверь и в кабинет вошла маленькая девочка. Она была одета в красивое белое платье, с вышитыми по подолу красными маками. Длинные белокурые волосы были аккуратно убраны в косу. Девочка встала напротив него и смотрела на него большими голубыми глазами. Она молчала. «Кто ты? Где я? Помоги мне!» - начал кричать бывший епископ. Она не понимала ни слова, хотя много раз слышала этот грубый и некрасивый язык. Она ненавидела этот язык. Люди, говорящие на этом языке, принесли ей столько горя и боли, но всё это было позади и казалось будто бы прошло уже много лет. Она просто стояла и смотрела на него. Потом епископ успокоился, а через мгновение заплакал как ребенок. Он понял кто здесь эта маленькая девчушка. Она его судья. Как раньше он вставал судьей над хрупкими и беспомощными людишками, так и она теперь стояла перед ним. Только она не улыбалась ехидно, как это делал он сотни раз в свое время, а просто смотрела на него с безразличием и молчала. Ему казалось, что она смотрит так глубоко, куда он сам никогда не заглядывал. «Я ни в чем не виновен! Простите меня!» - выкрикнул прежний защитник церкви. Девочка молчала. Потом она закрыла глаза и тихонько сказала лишь одно слово: «Виновен». Готфрид Иоганн Георг II Фукс фон Дорнхайм не знал этого языка, он его прежде не слышал. Девочка повернулась и пошла обратно к двери. Епископ хотел что-то закричать, но не успел, жуткая боль поразила его. Он горел, горел живьем, но не умирал и не сгорал дотла, он просто горел и горел…
Шел март 1942 года. Война длилась уже почти 300 дней. Маша с матерью, двумя младшими братишками и бабушкой жила в небольшой деревушке Юрки в Октябрьском районе Белоруссии. Отец и старший брат были на фронте. Новостей от них не было. Жилось тяжело. Маше было одиннадцать, но ей как большой приходилось помогать матери по хозяйству, присматривать за больной бабушкой и двумя братьями – большими баловнями. Но Маша не жаловалась, она была сильной девочкой. Их деревня состояла чуть больше чем из 30 дворов. Все знали друг друга. С начала войны народу в деревне стало не много, почти все мужчины ушли на фронт, остались в основном только старики и дети. В это время на оккупированной территории хозяйничали фашисты. Точнее пытались хозяйничать, но партизанские отряды постоянно успешно напоминали им кто здесь хозяин, что несомненно, беспокоило немецкое командование.
Генерал фон ден Бах-Зелевски требовал решительных и скорейших результатов в борьбе с партизанским сопротивлением на территории Белоруссии. Тогда и появилась идея провести крупную карательную операцию против советских партизанских отрядов и мирного населения оккупированных территорий, а заодно и пополнить запасы. В один из вечеров больной мозг генерала напомнил ему про события трехсотлетней давности в городе Бамберг, операцию было решено начать 20 марта и назвал он её «Бамберг».
В то утро Маша проснулась как обычно рано. Быстро сделала все дела по хозяйству. Настроение было хорошее - у Маши был день рождения. Конечно во время войны трудно чувствовать праздник, но маме так хотелось порадовать маленькую помощницу. Она достала из чулана, купленное еще до войны нарядное белое платьице и чудесные розовые туфельки. Маша прям завизжала от счастья, когда мама перед ней раскрыла газетный сверток и на глаза Маше попалась эта прелесть. Она тут же примеряла платье, оно было чудесное и сидело просто идеально. Его белый цвет так подходил к ее большим голубым глазам и красивым русым волосам, которые Маша ещё с утра аккуратно заплела в косу. Она всегда так делала, чтоб волосы не мешали управляться по хозяйству. По подолу платья были вышиты красивые красные маки. Такие же яркие, как и настоящие, которые каждый год расцветали у них перед домом в июне. А туфельки, ах какие туфельки! Маша не могла оторваться от зеркала. Братья тоже смотрели на нее завороженными глазами, а мама с бабушкой то и дело говорили какая она у них красавица растет. Маша была счастлива.
Фашисты окружили деревню к полудню. Несколько жителей с домов на окраине успели проскочить в лес, остальные оказались в ловушке. Каратели начали сгонять людей из домов. В Машин дом вошли трое с автоматами и затараторили что-то на непонятном языке. Маша уже видела эту форму и слышала такой же странный говор. Она знала, что это враг. Всю семью выгнали из дома и погнали по улице вместе с остальными, а потом их собрали в кучу у сарая на окраине. Одни фашисты начали грабить дома, другие сторожили пленных стариков и детей. Немцы смеялись, шутили, пили что-то из фляжек, играла музыка с такими же грубыми и непонятными словами. Маше было ужасно страшно, мать прижала её и братьев к себе и шептала, что всё будет хорошо. Бабушка сидела на земле рядом и молилась. Многие вокруг молились. Потом какой-то толстый немец что-то крикнул остальным и народ начали пинками и толчками загонять как скот в старый сарай. Когда последний человек оказался в сарае, изверги закрыли двери и подперли их снаружи двумя бревнами.
В сарае было тесно и тяжело дышать. Дети плакали, старики молились. Из детей не плакала только Маша. Ей нельзя она большая и должна показать братьям что нужно быть смелыми. Но братья ревели навзрыд, они прижались к матери и тряслись своими маленькими телами. Снаружи слышался смех и крики. А потом в сарай повалил дым, нелюди подожгли его. Люди в сарае начали кричать и биться в двери, кто-то пытался вылезти через маленькие оконца под потолком сарая, но немцы с наружи встречали таких автоматной очередью. Огонь уже был со всех сторон. Мама притянула Машу к себе, обняла её крепко с братьями и начала целовать по очереди. Было так страшно. Маша закрыла глаза, а через мгновение крыша сарая не выдержала и рухнула. Когда Маша открыла глаза, перед ней было чистое синее небо, обернувшись она увидела красивую дверь, подошла к ней, открыла и зашла в просторный кабинет…
Генерал фон ден Бах-Зелевски после войны был главным свидетелем против военных преступников Германии, хотя и сам являлся таковым. Его жизнь превратилась в ад, так он думал. Скончался он в тюремной больнице в Мюнхене 8 марта 1972 года своей смертью. Когда он проснулся, то обнаружил себя сидящим на деревянном стуле в просторном кабинете. Перед ним стояла маленькая девочка, вся в лохмотьях, и молча смотрела на него. Мария сказала лишь одно слово: «schuldig!», развернулась и ушла.