de omnibus dubitandum 33. 262

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ (1668-1670)

Глава 33.262. ОСОЗНАЛА, ЧТО СТРАСТНО ЗАНИМАЮСЬ ЛЮБОВЬЮ…

    Тут я осознала, что действительно страстно занимаюсь любовью. Что сама двигаюсь навстречу члену, входящему во влагалище. Что с упоением сосу другой член. Что руками, которые никто давно уже не держит, поглаживаю член и живот мерзавца, стоящего около моего лица.

    Ну и что мне было делать? Совсем перестать шевелиться и улечься, как бревно? Можно себе представить, как они тогда разозлятся. Поэтому я сделала вид, что это действительно они меня так завели и продолжала двигаться так же интенсивно. И тут я еще почему-то только сейчас подумала: Как хорошо, что у меня позавчера уже закончилась менструация. Ведь если бы эти мерзавцы увидели мою грязную прокладку, да еще кровь во влагалище, то они бы меня должно быть совсем убили.

    А тем временем они перевернули меня на бок, и вдруг я почувствовала, как что-то холодное и скользкое ковыряется у меня в попке. Сначала я даже не сообразила, в чем дело. А потом вспомнила, как еще в детстве меня несколько раз осматривал немец-гинеколог.

    Тогда, чтобы не нарушить девственность, она таким же холодным скользким навазелиненным пальцем залезал в анальное отверстие и через него ощупывал внутренние женские органы. Это было неприятно, но терпимо.

    Так что, кто-то из этих подонков тоже врач? Что он хочет? Осмотреть меня? Так они же уже вовсю и насмотрелись, и натрогались, да во влагалище, да со свечой. А тем более сейчас у меня внутри находился член главаря. И не просто находился, а интенсивно работал.

    Но тут я почувствовала обжигающую боль и все поняла. Кто-то пытался проникнуть в меня через заднее отверстие. Боже, и это ему удавалось! Но было очень больно. Когда же это продвижение закончится? В конце концов ягодицами я почувствовала его теплый живот и поняла, что уже все. Я оказалась наколотой на трех членах. Двое были в моей промежности и мне касалось, что через тонкую перегородку их члены соприкасаются. А еще один находился в моем рту, переполненном слюной и чужой спермой.

    Мне казалось, что я вся превратилась в какое-то огромное влагалище, распахнутое всем и для всех. И, как ни странно, я даже начала получать от этого какое-то странное извращенное удовольствие.

    Что я так бесстыдно лежу совершенно голая, что совсем не стесняюсь, что полностью раскрыта, что каждый из них может иметь меня куда угодно. Я испытывала именно психологическое наслаждение, не сексуальное. Может быть потому, что мне было больно, уж слишком много они в меня засунули. Хотя чувства тоже вроде бы начали пробуждаться.

    Тут один из них, стоявший в это время в стороне, засмеялся и говорит:

    - Ребята, что же это вы ее трахаете вразнобой? Она от этого удовольствия не получает. Давайте в такт, - и начал мерно хлопать в ладоши. Остальные тотчас присоединились и даже начали громко считать:

    - Раз, два. Вперед, назад. Раз, два. Вперед, назад...

    А тем, кого я обслуживала, это видно понравилось. Они начали входить и выходить из меня одновременно. В промежности стало намного больней. Мне даже сначала показалось, что они там все разорвут. Но потом меня начала заливать какая-то сладкая волна и о боли я забыла. Хотелось, чтобы это продолжалось и продолжалось, чтобы никогда не заканчивалось. А потом сладкая волна начала спадать, и я со страхом подумала, что мы ужасно шумим. И что, не дай Бог, проснется и прибежит сюда моя малышня. И увидит меня в такой позе. И увидит, что со мной делают. И увидит, что мне это нравится, что я совсем не сопротивляюсь. А потом подумала, что почему же это я одна должна терпеть надругательство этих подонков, а малышня может мирно спать. Это нечестно. Уж если под одной крышей живем, то все поровну должно быть.

    Видно накликала я беду своими мыслями. Что-то скрипнуло, и краем глаза я увидела, как приоткрывается дверь и в комнату входит 16-летняя Софья в своей длиннющей белой ночнушке, со сна еще вся взлохмаченная. Ну все, попалась пташечка - подумала я.

    А воспитанница моя младшенькая еще щурится от яркого света, но как увидела этих мерзавцев, да без портов, с огромными торчащими вперед членами, то сразу застыла, как вкопанная. Насколько я знаю, она вообще никогда живьем мужские органы не видела.

    А подонки эти тоже не ожидали, что кто-то явится, перестали хлопать в ладоши и во мне перестали двигаться. Но двое тут же к ней подбежали и схватили за руки. Тут она, наконец, меня в распятой позе увидела. Глаза у нее округлились, рот открылся, но даже закричать она не сумела, только что-то сдавленно прохрипела.

    Дурочка она у меня все-таки. Вместо того, чтобы тихонечко в комнату заглянуть, увидеть весь этот кошмар и дворню вызвать, она сама сюда заявилась. Так что сама виновата. А главарь меня сразу спрашивает:

    - Кто это?

    А я даже ответить не могу - во рту очередной отросток. Так вначале только промычала что-то. Рот тогда мне освободили и я сказала:

    - Воспитанница.

    - А еще дома есть кто-нибудь?

    Я молчу. Врать не стоит, хуже будет, а правду сказать никак не могу, прибьют ведь всю мою малышню. А он видно понял, что еще кто-то дома и сразу своим на дверь кивнул. Почему они раньше все комнаты не проверили, я так и не поняла. Должно быть, со мной слишком увлеклись. Так что трое или четверо сразу кинулись дом обшаривать, а один из тех, кто Софью держал, одним рывком ночнушку с нее содрал.

    И вот стоит моя бедная воспитанница перед этими подонками голая, испуганная вся, грудки свои детские ручками прикрывает. А темненький треугольник между ног как на ладони, даже ****енка внизу видна. Я тут подумала, что ****енку свою она должно быть для Фридриха готовила. Небось предполагала, что что-то с ним у нее будет. Ну что ж, если она такая развратная, то ей же и хуже будет. А они гогочут, рассматривают ее снизу доверху. Потом один говорит:

    - Давай-ка руки опусти. Мы на твои сиськи посмотреть хотим, - и ножик ей ухмыляясь показывает.

    Вот ведь скоты какие! Нет, чтобы самим ей руки заломить и смотреть тогда сколько влезет. Так им нужно, чтобы она сама им все показала! И вроде, как добровольно. А рот-то ей все-таки на всякий случай зажали, чтобы даже пикнуть не смогла. Какое же это свинство так над девочками издеваться!

    Ну а Софье-то моей делать нечего. Так что руки она опустила, только покраснела очень. А те, что ее держали, тогда по комнате стали водить. И перед каждым останавливали. И каждый за грудки ее нежные трепал и говорил что-то вроде Молодец! или Ох, до чего у тебя сиськи хорошие!.. И смеялись при этом.

    А сама Софья не на них, а только на меня с ужасом смотрела. Как меня полностью раскрыли и во все три отверстия обрабатывают. А я даже не сопротивляюсь совсем, а даже наоборот им помогаю, двигаюсь навстречу. Должно быть представляла себя на моем месте. Ну да она всегда только о себе и думает, воспитательнице никогда не посочувствует. Так я на нее из-за этого разозлилась, просто словами не передать! Ну, думаю, ты еще попляшешь перед своим Фридрихом в чем мать родила. Надо сказать, так оно потом и случилось.

    А тут ее к главарю подвели. Он до этого только на пару секунд приостановился, когда Софья появилась, а потом опять продолжил со мной любовью заниматься. Но только медленнее и на нее поглядывал.

    А как воспитанница оказалась около него, то до грудей ее даже не дотронулся. Сразу ей руку в промежность запустил и щупать ее там стал. Но от меня при этом не отрывался, а даже еще сильнее стал входить.

    Софья до того двигалась как сомнамбула, а тут вдруг напряглась и очень громко, визгливо так закричала. Должно быть только сейчас до нее дошел ужас всего, что происходит. Они даже вздрогнули от такого визга. Но тут дверь широко распахнулась и в комнату втолкнули обоих мальчишек. Так что вся малышня была теперь в сборе.

    Толком посмотреть на них я не могла, мешали эти подонки. Так что я только скосила глаза в ту сторону и кинула один взгляд. Но и этого было достаточно. Вид у мальчишек был еще тот.

    Во-первых, они были совсем голые. Почему, я так и не знаю. Может быть, зачем-то разделись на ночь. А скорее, эти мерзавцы сорвали всю одежду просто для того, чтобы их унизить, во всяком случае тогда я так подумала. Во-вторых, мальчишек избили. И здорово. У Андрея была расквашена губа, а у Фридриха из носа шла кровь. Так что они оба были порядком перемазанные. Может, они рванулись на помощь, когда Софья так завизжала, а сволочи эти их поэтому побили, не знаю. Но если это и так, то очень глупо мальчишкам сопротивляться, когда их ведут здоровенные парни. Ну да что с них взять, малышня - она малышня и есть.

    Как мальчишки появились, то все в комнате сразу переменилось. От меня все трое оторвались, к ребятам подскочили и крепко выкрутили им руки за спину. А я так и осталась лежать с задранными и разведенными в стороны ногами. Я чувствовала, что оба мои отверстия внизу широко открыты, что видны все мои внутренности, до отказа заполненные спермой, и что эта мерзкая жидкость из меня вытекает.

    Я уже никого не стеснялась и стесняться не хотела. Наоборот, мне было даже приятно, что на меня смотрят, что все у меня можно увидеть, даже самое сокровенное. Хоть меня никто уже давно и не держал, ноги я сама подхватила и не отпускала. Пусть, думаю, на меня посмотрят, как мне досталось от этих выродков. И пусть все смотрят, и сволочи эти, и Софья, и Андрюшка с Фридрихом. Пусть посмотрят, что они со мной делали, во что меня превратили. Сами-то в это время спали, самим-то все это время хорошо было. А я страдала, меня грубо насиловали. Надо мной издевались, а я ничего не могла сделать, даже на помощь позвать.

    Только, правда, на минутку эти подонки на меня отвлеклись. Вынули две свечи из красивого подсвечника на столе, подарка Артамона, и в меня засунули. Одну во влагалище, а другую в задний проход. И глубоко так, до боли. Сказали только при этом:

    - Это чтоб пока нас не забыла, да не сжалась. Так и лежи. Только двигай их потихоньку, - и опять все рассмеялись.

    Ну а мне-то делать нечего, пришлось действительно их двигать. Только ту, которая в попке, я не трогала, двигала только переднюю свечку. Надо сказать, что-то в этом было. Особенно заводило меня то, что делать это пришлось у всех на глазах, и у малышни, и у мерзавцев этих.

    Да, так вот, Софья, как мальчишек втолкнули, то сразу вся сжалась, ноги сдвинула, одной рукой грудки свои обхватила, а другой темный треугольник загородила. Сразу, негодница, как ребята наши появились, то вспомнила, что она не одета. А до этого все равно ей что-ли было? Теперь же недотрогу и скромницу из себя изображает.

    Мальчишки же, как нас с Софьей увидели, а особенно меня в такой позе и в таком виде, то сразу вырываться начали. Помочь, глупенькие, должно быть нам захотели.

    Но я тут подумала, что это не потому, что они такие уж хорошие и самоотверженные, а это просто у них инстинктивное: если женщина в опасности, то мужчина просто обязан ее спасать. Так что тоже хороши...

    Ну а эти подонки, заметив смущение Софьи, сразу заржали, на нее пальцами показывать стали, а мальчишек ко мне подвели:

    - Кто это? - и на Андрюшку показывают.

    - Пасынок,- отвечаю.

    - А этот тоже пасынок?

    Ну а я тут так на Софью, да и на мальчишек рассердилась, что и брякнула, не подумав:

    - Кавалер воспитанницы.

    Потом-то уж, конечно, пожалела, что так сказала, да поздно было. А они, как услышали это, опять заржали:

    - Кавалер, говоришь? Ебарь, значит?

    - Да нет, - отвечаю, - она еще девушка, они только целовались, - а только потом подумала, что что-то я нехорошо делаю и добавила:

    - Судари, я вас очень прошу. Со мной вы уже по-всякому играли. И лучше еще поиграйте, если хотите, но воспитанницу не трогайте. Пожалуйста... Я вас очень прошу...

    - Ну, конечно, мы тебя послушаемся, - отвечают и ухмыляются при этом. А сами Фридриха к Софье подводят и говорят ей:

    - Что же это ты, красавица, перед нами ходила, всем себя пощупать предлагала, а кавалера своего сразу застеснялась? Давай-ка ручки убери от своих прелестей.

    Она зарделась вся, но послушалась. А Фридрих голову в сторону повернул, чтобы на нее не смотреть, не смущать. Они же не унимаются:

    - А теперь обними его, да поцелуй покрепче.

    Мне показалось, что Софья даже облегченно вздохнула от этого приказа - все-таки он не сможет ее раздетую разглядывать. Фридрих тоже к ней повернулся, обнял и они стали целоваться. А воспитанница, как обняла его, то сразу громко заплакала. И он тоже, хоть и парень. Крепился должно быть долго, а потом не выдержал. Размазня он все-таки, настоящие мужчины не плачут. И как можно сразу и реветь с подхлипываниями, и целоваться, я не понимаю. Должно быть, это только у малышни получаться может.

    - Ну хватит, - один из мерзавцев этих сказал, - присосались. Давай-ка сиськи ей потрогай, которые она нам всем показывала, а от тебя прятала. Небось, еще ни разу ее не щупал. Так что пользуйся, что мы добрые.

    Фридрих от Софьи оторвался, только за плечи ее держит. А сам опять голову в сторону отвернул и не шевелится.

    - Хочешь, чтобы тебе яйца отрезали? - другой спрашивает, огромный свой нож ему показывает и вниз наклоняется. - Кому сказано!?

    А Фридрих молчит и по-прежнему не двигается, рук с Софьиных плеч так и не убирает. Глупый он все-таки. Какой смысл этим подонкам сопротивляться, все равно они настоят на своем. Гонор свой дурацкий только показывать, да их озлоблять.
Мерзавец же этот с ножом тогда нагнулся, Фридриху мошонку оттянул и грозно так спрашивает:

    - Ну?!!

    Тут уж Софья не выдержала, испугалась должно быть:

    - Погладь меня. Мне даже приятно будет.

    Он послушался и стал нежно-нежно легкими прикосновениями дотрагиваться до Софьиных бугорков. Тут я заметила, что от этих поглаживаний член Фридриха, до сих пор висевший, как тухлая сосиска, начинает приподниматься. Никакого все-таки сострадания к другим у этой малышни нет! Так тут над нами с Софи издеваются, особенно надо мной, а он только о своем думает. Эти сволочи тоже заметили, как Фридрих на Софьины грудки прореагировал и засмеялись:

    - Ребята, посмотрите на этого щенка. У него уже вставать может!

    - Да плохо еще.

    - Ничего, она сейчас поможет.

    Тут ей тот, кто с ножом и говорит:

    - Давай-ка поласкай своего кавалера. Потрогай, что у него между ног, - и ножом своим ей попку кольнул.

    Софья чуть взвизгнула, но, видно, уже тоже решила, как и я, что особо сопротивляться не будет, а может укол помог. Но только она сразу руку вниз протянула и в ответ на ласки Фридриха тихонечко так его член поглаживать стала.

    Фридрих сразу покраснел, может от стыда, а скорее от возбуждения, и губу закусил. А член его сразу вырос и прямо в ****енку упираться стал. Эти же подонки еще пуще развеселились:

    - Смотрите, он ее трахать уже захотел!

    - Может быть, дадим?

    - Так ее же сначала разогреть надо.

    - Вот пусть он и разогреет. И нам покажет.

    А Софья моя бедная стоит ни живая, ни мертвая, застыла вся. Кажется, и не дышит совсем. Ну вообще-то сама виновата, что так глупо попалась. Тут ей и говорят:

    - Давай-ка на стул залезай, чтоб лучше видно было.

    Делать ей нечего, сразу на стул встала. Прямо посреди комнаты, животом прямо к Фридриху. Как будто не могла хоть отвернуться от него. Но это должно быть для того, чтобы он смог на ее промежность посмотреть, понюхать. А Фридрих голову в сторону уже не отворачивает. Прямо на промежность и уставился, на темненький треугольничек с расщелинкой. А потом обнял ее за талию и лицом прямо ей в живот уткнулся. По-моему, опять заплакал, только тихо. Но член все равно стоит, почти вертикально.

    Тогда главарь ему говорит:

    - Раз трахать ее хочешь, то давай начинай.

    А другой добавил:

    - Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. - И они все опять засмеялись.

    А Фридрих еще крепче к Софьиному животу прижался и только плечи у него вздрагивают. Точно, плачет. Тогда тот, кто с ножом, главарю говорит:

    - Опять он нас не слушается. Кастрировать его что-ли? - и опять Фридриха за мошонку взял и к себе ее потянул.

    Софья же опять за своего любимого испугалась (дурочка она у меня все-таки) и предлагает:

    - Давайте, я сама ему, помогу.

    А главарь сразу строго так говорит:

    - Нет!! Он тебя разогреет! А то без яиц останется!

    И Софья тоже с ним соглашается, Фридриху тихонько так говорит:

    - Лучше ты поласкай, чем они.

    Ее Фридрих сразу послушался, провел пальцем по промежности, а чтобы никто ничего из Софьиного хозяйства не увидел, сразу к ней прижался, а попку даже руками обхватил. Малышня, она малышня и есть все-таки. Трудно что-ли понять, что не для того ему разогреть ее велели, чтобы потом ничего не увидеть. Мог бы и сам сообразить, даром что-ли член у него уже как каменный стоит. Так что ему не только отойти велели, но и ногу Софьину задрать, чтобы уж совсем было все, как на ладони.

    Ну а тут уже ему делать нечего, пришлось. Софья стоит на одной ноге, за его голову держится, чтобы не упасть, а он, как велено было, ее ногу себе на плечо положил.

    А эти мерзавцы Софьины стати обсуждают вовсю. Да так, что как будто она не человек, а лошадь какая-нибудь. И то, какие у нее грудки, и какие ляжки, и какая задница, и какая щелочка, и поросль какая редкая, и как у ухажера стоит на нее, и все такое. Софью саму и Фридриха совсем в краску вогнали, стоят они пунцовые, как раки вареные. А сами же виноваты, что до такого довели.

    Да, забыла сказать, что я уже давно ноги опустила и лежу спокойно, только на них поглядываю и свечкой передней шевелю, как эти мерзавцы велели. А какой смысл лежать в раскоряку, если на меня внимания никто не обращает, ни наша малышня, ни эти мерзавцы - все только Софьей и Фридрихом заняты. И те, кто ими командует, и тот, кто Андрюшку держит. Даже обидно немного.

    А тут эти подонки Фридриху на меня показывают и говорят:

    - Слушай, кавалер. Тут воспитательница ее утверждала, что твоя сучка еще целочка. Давай-ка щелку ей раскрой и нам покажи. Может тогда и не тронем.

    Фридрих от этого по-моему еще больше покраснел, хотя, казалось, больше уже некуда. И застыл в нерешительности. Я так поняла, он думал, что с одной стороны хорошо, если ее не тронут, а с другой стороны он им не верил ни на грош. Но в общем-то выбора уже не было, это он понимал.

    Так что взялся он за губки Софьины, наверх их поднял и в стороны чуть раздвинул. И как ему не стыдно было это делать, ведь даже сам немного в сторонку подвинулся, чтобы этим мерзавцам лучше видно было. Вот ведь предатель какой!

    Из Софьиной щелки венчик малых губок показался. Розовый такой, нежненький. А они только минуту-другую на это полюбовались и опять недовольны:

    - Не видно же ничего, - говорят, - давай-ка, воспитанница, на стол ложись, а ты, кавалер, ей ноги задерешь. И не бойся, ничего плохого не будет. Видишь, как мы старшую завели. Сама себя дрочит без передыху.