Всё будет хорошо, мы все умрём! Глава 15

СЕАНС РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Сеансы бывают разные. Медицинские и ужасные. А иногда они соединяются, и приключается один сплошной кошмар. Мне пришлось испытать это на себе. Нет, слава богу, я не заболел и к нашим эскулапам в лапы не попал. И вообще – все остались живы. Но когда вы узнаете, что со мной произошло, то будете плакать и смеяться одновременно. Мне же остаётся только плакать. Короче, мы уговорили Гену пройти реабилитацию для возвращения его в обычную жизнь. Причём оказалось, что для этого не надо помещать человека в какое-то замкнутое пространство, где он с такими же бедолагами будет мучиться ломками, а ломовые медбратья будут удерживать их на привязи к кроватям и колоть успокаивающее.

Нет, всё гораздо проще. Тебя положат в обычную московскую больничку, на нормальную белую кроватку и с нормальным медперсоналом сострадательного женского пола. Только вот чтобы попасть туда, надо быть знакомым с главврачом этой самой больнички. А такой, благодаря Андрею Гусеву, у нас случился. И он сам, главврач, взялся присматривать за Геннадием Притыкиным.
 
И Генка теперь лежал на взбитых подушках, в головах у него стояла подвешенная на блестящем металлическом шесте капельница с прозрачным шлангом и воткнутой ему в руку иглой на конце, а на подносе, что покоился на белой же тумбочке стояли и лежали баночки и коробочки с разными лекарственными снадобьями. Уважают всё-таки Гусева, несмотря на его тараканов! А главное – и просить его не пришлось. Просто я как-то в разговоре обмолвился об угасании моего таганского товарища, и Андрей спросил:
– А что ж вы его не положите вылечиться в больницу?
– Так это ж надо в какое-то медицинское спецподразделение, – ответил я.
– Сейчас всё проще, – ответствовал Гусев. И чтобы не быть голословным, на следующий же день поговорил со своим знакомым главврачом. Вот и все дела. И я теперь хожу раз в неделю навещать по вечерам моего другана, принося ему дежурные апельсины и всякие другие бананы.

В этот раз в его палате оказалось многолюдно. Они лежали там вчетвером. И у одного из его товарищей по несчастью случился именно в этот вечер день рождения. А надо сказать, что лежащие с Геной в палате были вовсе не алкоголиками, а лечились от каких-то своих желудочных недомоганий. Главврач строго-настрого приказал и Андрею, и Гене держать в тайне истинную причину попадания больного Притыкина на белую койку его медучреждения. Медперсонал, конечно, всё знал, но медперсонал под главврачом как под богом ходит.

В общем все обходы и процедуры уже закончились, а к Гениному сотоварищу заявились трое его друзей и принесли с собой известно что. Помимо водки, которая, если употреблять её в меру, только в пользу идёт, но никак не во вред, были ещё какие-то соки и лёгкая закуска. Но водки было больше по объёму. Хорошо, что в это время я оказался в палате. Глаза у Генки заблестели и, если бы не моё присутствие, он бы не удержался от соблазна. Ведь добрые товарищи наливали всем присутствующим. И тосты говорили быстро и последовательно.

Генка, глядя на всех слезящимися глазами (только я знал причину слёз), гордо отказался от предложенной чарки, так как у него открылась язва, а мне сказал:
– Лёха, а ты-то чего? Давай, друган, и за меня, и за того парня.
Под этой строчкой из песни он, видимо, имел в виду того больного, у которого случился день варенья. И я дал. Как-то хорошо пошло в такой дружной компании. Более того, когда к нам в палату заглянула дежурная медсестра, погрозившая нам пальцем, мы все дружно заприглашали её к нашему столу. Она осуждающе покачала головой и сказала:
– Вы тут потише. Сейчас дежурный врач спать пойдёт, – она оглянулась и продолжила, – и я к вам загляну.

И действительно – минут через 20-30 она присоединилась к нашему застолью. Мне она ещё в первый приход показалась очень даже ничего себе, так как во мне сидело уже грамм триста. А теперь она оказалась вообще красавицей. Белый халат обтягивал тугую грудь. Рыжую копну стягивал пластмассовый красивый ободок. Вызывающе ярко краснели губы. Подведённые ресницы хлопали, как паруса на ветру. Мы быстро прониклись взаимной симпатией. И уже выходили курить не в туалет, а в какой-то её особый закуток.

Я тут же приобнял её и потянулся к ярким губам. Она приложила свой перст к моим устам и сказала тихо, но многообещающе:
– Не здесь и не сейчас.

А я уже был готов на всё. Не зря говорят, что у мужиков одновременно из двух головок может работать только одна. Верхняя у меня уже не работала. Мы вернулись в весёлую компанию и снова сели за импровизированный праздничный стол. А когда водка кончилась, Люда (да-да, её Люда звали!) принесла чистого медицинского спирту. И тут уже веселье пошло всерьёз. Скоро один из пришедших уже не стоял на ногах, и мы уговорили ещё стоящих его друзей отвезти товарища домой. А Люда сказала мне, что скоро закончится её смена, и мы можем делать что нам заблагорассудится.

Я честно дождался окончания её смены, приткнувшись и похрапывая в уголке палаты на маленьком стульчике. Она звала пересидеть время где-то у неё, но я сказал, что не брошу товарища, и буду ждать её здесь. И дождался. Он потрясла меня за плечо, и я встрепенулся:
– Уже идём? А скока время?
– Двенадцатый. Ты идти-то сможешь?
– А то!

Я пожал руку спящему Генке, и мы двинулись в осеннюю темень. Холодный воздух меня взбодрил, но в метро я вновь слегка раскис. Оказалось, что она живёт на той же ветке, что и я, только на конечной. В вагоне я пытался шутить, развлекая Люду, а она легко смеялась, и только когда я сказал, что объявили следующей мою станцию, она посерьезнела и вдруг произнесла:
– Лёша, может, ты домой пойдёшь?
– Ни-ко-гда и ни-за-что! – весело ответствовал я.

Дом её был рядом с метро, и мы скоро оказались в квартире. Она была уютной и тёплой, вся в цветах и вишнёвых абажурах на ножках, придающих всему затемнённый красный цвет. Люда пошла ставить чай, а я развалился на диване. Когда она поставила поднос с чаем на стол, я протянул руку и обхватил её коленку, притягивая женщину к дивану. Мне было не до чаю. Она присела на краешек, но придержала мои ласкающие её грудь через ткань и бюстик ладони.

– Лёша, то, что ты увидишь, может тебя напугать. Подумай, хочешь ли ты продолжения?
Не зря говорят: бабу членом не напугаешь. А чем она меня может напугать? Вот ещё! Я притянул её:
– Иди сюда!

Она приникла ко мне. Я быстро запустил руку в вырез на её халате. Сначала нужно «разогреть» её, а потом уже расстёгивать пуговицы. Но... а где же сиськи? Пышный бюст оказался совсем не её грудью, а особым бюстгалтером с толстыми, набитыми чем-то чашечками. Титьки вообще не прощупывались. Правда, соски были, но на абсолютно плоской грудной клетке. Такого я ещё не видывал, вернее, не щупывал. Люда сама расстегнула халат и, приподнявшись, скинула его. А я расстегнул крючочки бюстика и стянул его с приподнявшей руки женщины. На абсолютно ровной как степь грудной клетке выделялись два тёмных кружочка с пупырышками посередине.

– Ну вот, – как-то грустно сказала она.
– Ну ничего, бывает, – я собрал остатки своего благородства.

Между кружевными трусиками и лифчиком у неё оказался ещё надет корсет. Но всё было элегантно, всё подобрано в тон друг другу. И я продолжил экскурс в интимные области её тела.

– Ой, а как расстегнуть этот жилетик? – дурашливо спросил я, имея в виду зашнурованный на спине корсет.
– А может, не надо? – как-то обречённо сказала Люда.
– Надо, Люда, надо, – ответил я цитатой из «Приключений Шурика» и приступил к операции. Причём я развязывал её завязки как бы приобнимая её, то есть заведя свои руки ей за спину и нащупывая очередной виток толстого шнурка, и при этом глядя снизу вверх в её глаза. А она их как-то отводила и даже не положила мне своих рук на плечи, что было бы естественно. Они свисали у неё как плети, мешая мне расплетать корсет.

Вы продевали когда-нибудь шнурки в ботинки? А приходилось ли вам вынимать шнурки из ботинок? Представьте, что ботинок у вас стоит сразу несколько в ряд, и вы должны их все расшнуровать. Дело это совсем не такое простое, как кажется. Одной только монотонностью убивается всякая романтика. Тут надо что-то говорить, чтобы поддержать сексуальный настрой. А у меня было так же сухо во рту, как и в мозгах. Процесс затягивался. А я начинал нервничать. И когда дело подошло к концу, я уже был на взводе.

Вытащив шнурок из последнего отверстия, я театрально, как занавес в театре, стал разводить края корсета. И вдруг... я до сих пор не знаю, как описать то, что я увидел. Вместо тугого животика моим глазам предстала какая-то ужасная картина. Как будто клубок змей телесного цвета переплёлся под грудями (которых, кстати, и не было!) моей «подруги». До меня не сразу дошло, что эта мешанина рубцов с дыркой пупка в середине и есть что-то такое, что должно быть привлекательным и даже, я бы сказал, завлекающим.

Я непроизвольно вскочил, отдёрнув руки с корсетом. Его «пола» зацепила цветной ободок, державший её пышную причёску, и сбила его. А вместе с ним и саму «причёску», которая оказалась банальным париком. На голове Людмилы коротко топорщились реденькие волоски. Видимо, ужас, возникший в моём мозгу, читался на всём моём лице.

– Ну вот, – обречённо проговорила мгновенно постаревшая женщина, – я же предупреждала...

Я только сглатывал слюну, чтобы протолкнуть вниз подкатывающий к горлу комок. И рухнул опять на диван, сжимая в руках твёрдый, будто картонный, корсет. В голове не возникло ни одной мысли, мозг охватил панический ужас – бежать, бежать! Но надо что-то сказать...

– Людмила, – сразу протрезвев, произнёс я, – наверное, мне надо домой...
– Да ты теперь никуда не сможешь уехать, – тихо ответила она, – метро уже закрыто. Если только на такси...

Денег у меня не было. Просить у неё не хотелось. Ведь придётся снова встречаться с ней, чтобы отдать долг.
– Знаешь, Лёша, – она чуть придвинулась, – а ты попей чайку. У меня настоящий, я из Индии привезла.

Чайку, чайку, отдалось в моей голове.
– Хорошо, – кивнул я.

Мы сели к столу, и я с наслаждением втягивал в себя по глоточку действительно вкусный, чуть уже подостывший янтарный напиток. Я потихоньку отходил от шока. Наверное, надо применить давно испытанный способ...

– Людмила, а у тебя водка есть?
– Ты забыл, Лёша, я же работаю в больнице. У меня только спирт. Разведёный.
– Спирт тоже пойдёт.

Она быстро поднялась и ушла на кухню. Вернулась с запотевшим графинчиком, видимо, он уже стоял приготовленный в холодильнике, и нехитрой закуской. На тарелочках были разложены нарезанные колбаса, сыр и незаменимые солёные огурчики. Хлеб само собой. Стопочки она достала из книжного шкафа, где томики можно было пересчитать по пальцам, а основное место занимали рюмочки, фужерчики, бокалы с пустыми экзотическими бутылками впридачу и различнейшие безделушки. Наверное, подарки коллег и подруг на всякие мелкие праздники типа Дня медицинского работника и прочих Дней независимости от работы.

Первую выпили молча. Потом я звякнул своей стопкой о её посудинку:
– За тебя, Людмила! – мне вдруг стало жаль её. Как она живёт такой? – Ты извини... Давно это у тебя?
– Мне делали кесарево, занесли инфекцию. И ребёнка не спасли, и меня еле откачали после. Несколько месяцев была на грани. Муж ушёл. Живу давно одна.

Да, в каждом дому по кому. Однако спирт делал своё благородное дело. После пятой мне пришла в голову мысль: ведь надо как-то приласкать бедняжку. И потом – зачем же я приехал? Может, её поставить на коленочки и... Я поднялся, подошёл к ней и погладил по голове. Она заплакала.
– Ну-ну! – сказал я. – Может, попробуем...

Она всё сразу поняла. Смахнула быстрым движением руки слёзы и расстегнула ремень и молнию на моих джинсах, спустив их вместе с трусами до колен. Погладила свисающий хоботок. Но он не отозвался. Тогда она обхватила его твёрдыми пальцами и начала работать с ним, как доярка с отростком на коровьем вымени. Но всё было бесполезно.

– Может, в ротик возьмёшь?
Она кивнула и спросила:
– В ванную сходишь?
– Конечно.

Когда я вернулся, диван уже был разложен и застелен красивым постельным бельём. Свет пригашен. Только в дальнем углу остался гореть один абажур. Люда сжалась у стенки, натянув на себя разрисованную простыню. Я приподнял её край и нырнул в постель. Подсунул руку под голову Людмилы, стараясь не глядеть на неё. Она сначала положила ладонь мне на грудь, будто собираясь обнять, а потом её рука скользнула вниз. Помяв беспамятный член, который никак не отреагировал на её ласку, Люда спустилась под простынью и обняла его ртом.

Она всё делала умело. Стянула кожицу с головки и ласкала её языком, то подсасывая, то ритмично двигая головой вверх-вниз. Но мой дружок, паразит, не отзывался. Ну да, нельзя же столько пить! Сколько раз говорил себе, что после двухсот грамм мой вечный двигатель приходит в нерабочее состояние. А я сегодня сколько в себя влил? Да я уже со счёта сбился! А может, это последствия шока, который на меня сегодня свалился кирпичом по башке... Люда подняла голову, откинув простынь:
– У меня рот устал.

Я понял, что сегодня ничего не получится.
– Ладно, давай поспим.
– Мне с тобой остаться?
– Как хочешь... – мне, честно говоря, не хотелось, чтобы она оставалась, но сказать об этом казалось неудобным.

Она подползла мне под мышку и затихла. Чёрт, как Наташка! Где она сейчас, моя жена с твёрдыми принципами? А где Лина? Где они все, чёрт возьми! Я потихоньку сполз с постели от уже засопевшей Людмилы и вышел на кухню. Остатки нашего стола были сложены в одну тарелку и спрятаны в холодильник. Я достал их и вынул с полочки высокий и тонкий, похожий на бутылку графинчик. Налив половину чайного стакана тонкого стекла, который я вытащил из подстаканника, я залпом выпил. И зажевал, сложив вместе, куски сыра и колбасы.

Через несколько минут по груди растеклось тепло. Тело обмякло. Ну вот, теперь можно идти спать. Я потихоньку, чтобы не разбудить Людмилу, скользнул под простынь. И скоро провалился в сон. Мне снилась Лина, которую я вёз куда-то на своей машине. Но на заднем сиденьи вдруг оказался Демон со своими сотоварищами. Они хохотали, и мне казалось, что они смеются надо мной и Линой. Обернувшись, я хотел им сказать что-нибудь хлёсткое, чтобы они замолчали, но... вдруг проснулся.

В окнах темень, но светящиеся часы показывали: 6.07. Значит, метро уже открыто. Я потихоньку поднялся с постели и так же тихо оделся. Не буду Люду будить. Дверь за мной заперлась на защёлку, и, выйдя из подъезда, я со вздохом облегчения глотнул в себя обжигающий утренний воздух. Голова была как ватная, да и ноги тоже. Но метро было рядом. Дома я рухнул опять на кровать и проспал до обеда. Больше я Гену навещать не ходил. Да его как раз скоро и выписали, и он, посвежевший, начал искать себе работу.

Наступил уже ноябрь. Я решил, что ждать больше нечего, и стал звонить Бежицкому:
– Здравствуйте, Евгений Николаевич! Не отвлекаю? Это Алексей Круторогов.
– А-а, Алексей, э-э, Витальич! Здравствуйте, здравствуйте! Слушаю Вас внимательно.
– Евгений Николаевич, тут такая ситуация. Я хочу сам сходить в семьи моих вымогателей, чтобы поговорить с их родственниками. Может, они помогут раскаяться этим преступникам, и тогда их не надо будет содержать за решёткой. Вы же этого тоже хотите? Вы не подскажете их имена, фамилии и адреса, по которым они проживают?

Какую пургу я несу! Но ничего лучшего мне в голову не пришло.
– Алексей, э-э, Витальич, я в курсе Вашей ситуации. Мне позвонил Панибратов и предупредил, что Вы будете звонить по этому поводу.

Вот влип, чёрт побери! А я тут распинаюсь, идиота из себя корчу. Ну, Панибратов! Значит, решил-таки подстраховаться и подставил меня по полной программе.
– Вы извините, Евгений Николаевич! Я...
– Ничего, ничего, – перебил Бежицкий. – Я Вас понимаю. Давайте так договоримся. Вы мне не звонили, а я Вам ничего не говорил. Сейча-ас, – протянул он, видимо, копаясь в своих бумагах. – Записывайте. Кононов Юрий Николаевич, 13 января 1978 года рождения, улица Плеханова, дом 14, корпус 1, квартира... – он продиктовал номер квартиры моего «вежливого» шакала, а потом данные злобного коротышки, который, как оказалось, был прописан не в Москве, но не очень далеко от столицы.

Я еле успел схватить блокнот с ручкой и судорожно нацарапать всю информацию. И с чего это Бежицкий решил мне дать их данные? Какие у него цели? Да чёрт их, этих ментов, разберёт! У них, по-моему, всегда идут какие-то свои внутренние разборки, и какие цели каждый из них преследует, непосвящённому человеку ни в жисть не понять. Я не стал забивать себе голову. Ведь я решил огромную проблему. Такая информация, можно сказать, сама приплыла в руки. Надо теперь умело ею распорядиться.

Написать-то я напишу, это не проблема. Но куда потом статью пристроить? С Панибратовым, похоже, всё отпадает. Да и не хочется уже мне к нему обращаться. Если просто разослать копии по всем газетам и журналам, вдруг где зацепится? Нет, тут холостых выстрелов делать нельзя. Ладно, будем думать. А пока не побомбить ли мне? Деньги вновь уже на исходе, скоро опять за квартиру платить, ну и все остальные периодические, как женская менструация, ежемесячные платы. Телефоны, интернеты и прочие «приветы» от заинтересованных организаций.

Теперь я, прежде чем тронуться с места, несколько минут прогреваю движок. Холодрыга уже наступает. Днём, если солнце, ещё ничего, но ночью... Бррр! Руль холодный, надо перчатки надевать. Сиденье без подогрева, естественно. Задница отмёрзнет, пока салон нагреется. Ладно, двинули. Только выехал, стоят две бабы, руки тянут, но при этом активно общаются друг с другом и по сторонам не смотрят. Причём одна негритоска! Откуда она взялась в нашем пролетарском районе? Я притормозил и, перевесившись через пассажирское сиденье, приоткрыл дверцу.

– В центр поедем? – спросила, полуприсев, русская.
– Хоть на деревню к бабушке, – я был настроен игриво.
– Мужик, нам в центр надо, а не в деревню! – так, с чувством юмора у них туговато.
– Как скажете, девушки! Для вас, – я хотел сказать «хоть на край света», но вовремя заткнул свой фонтан, опять ведь непонятки пойдут, и сказал первое, что пришло в голову, – готов сделать скидку.
– Ты чего это? У нас деньги есть! Скидки малоимущим делай! – возмутилась русская, а негритоска всё это время наших препирательств тоже не молчала, а продолжала с «моей» говорить, хоть та её и не слушала.
– Хорошо-хорошо! – глядишь, ещё откажутся. – Повезу куда прикажете.

Русская влезла первой в салон на заднее сиденье, за ней юркнула худенькая чернопопочка, всё не перестававшая говорить. Я с изумлением понял, что она строчит на русском языке! И при этом я ни слова не понимаю, потому что лопочет она со скоростью скорострельного пулемёта. Я тронул и потихоньку покатил в сторону центра – к шоссе Энтузиастов.

– Куда там, в центре-то? – но эти две подружки-болтушки меня уже не слышали.
Похоже было, что они спорят. Но они говорили на каком-то птичьем языке, да ещё перемежая свою русскую речь, кажется, английской. Я-то когда-то французский учил... Похоже, спор у них разгорался не на шутку! Черномазая вдруг дёрнула ручку двери и высунулась на ходу из машины, будто собираясь выйти. Хорошо, мы ехали пока потихоньку! Я ударил по тормозам, и она действительно выскочила и быстро пошла по тротуару. С моей стороны вышла и бросилась за ней русская. Они шли и продолжали, эмоционально жестикулируя, каждая убеждать в чём-то другую.

Я какое-то время катил рядышком в надежде, что они договорятся и вернутся в машину. Но метров через сто плюнул. Чего я за ними прусь как влюблённый? Надоело это бабьё! Если у мужчины есть корень, который пускает в женщину, в нашем случае, не побеги, а семена, то у женщины в том же месте не всегда бывает благодатная почва, а ждёт эти семена чёрная дыра, в которой всё исчезает. Если бы я и решил когда-нибудь трахнуться с соской-негритоской, то это, наверное, был бы мой последний акт.


(Продолжение следует)

Купить книгу можно, зайдя на сайт писателя Сергея Амана: www.sergaman.ru