Вудсток

Как-то раз мне приснилось… пригрезилось даже, что мы с Лоттой снова молодые. Скажем, это 1980 год. Мы заканчиваем первый курс. И вдруг каким-то чудом оказываемся в Англии. Мы спешим на рок-фестиваль Вудсток. С нами ещё Полина, таллинская подруга Шарлотты, которая теперь, в XXI веке, живёт то ли в Непале, то ли в Индии - на границе с Непалом. Организовала там ашрам для православных хиппи.  А там, в этом моем сне мы непозволительно, просто хулигански молоды, и все зубы у нас еще в порядке! А груди и попы (не у меня, но у моих спутниц) тоже такие что ууух!. А я, да я же… Аллилуйя! Я же совершенно здоров!
Как мы добирались? Да из Лондона автостопом! Правда, чуть было нас не постигло на полпути большое, очень даже горькое разочарование. Местные только раскрыли рты, когда мы в моем лице пытались выпытать у них, а где же тут собственно Вудсток проводится? Рок-фестиваль в смысле? Один продвинутый малый начал объяснять нам, то есть конкретно мне непонятливому, потому как Лотта с Полиной, вот ведь нехорошие девушки, определённо они что-то знали, но до поры до времени не вмешивались: дескать, твой сон - ты и расхлебывай! Типичная, кстати, очень даже изощренно бабская позиция! И вот ласково так, понимая, что у меня, наверное, с мозгами что-то не того, парень стал объяснять, что конкретно здесь недалеко Вудсток, конечно, имеется, очень, кстати, любопытный город -- древняя резиденция англосаксонских королей. А еще там очень живописный дворец герцогов Мальборо, где кстати родился сэр Уинстон Черчилль собственной персоной. Только там и слыхом не слыхивали о рок-фестивале. При том, что в прошлом, 79 году, да, был рок-фестиваль. Именно в Вудстоке. Только добираться до него отсюда далековато. Потому что есть Вудсток в Англии, а есть - в Новой Англии! Именно этот, второй вам как раз и нужен! То есть проводится этот Вудсток, конкретно для меня дремучего пояснил он, в США, в штате Нью-Йорк. Да, это оказалось для меня ударом! Вот такого удара судьбы я уж никак не ожидал! Беспомощно оглянулся на девушек. Они тихо давились смехом, утирая слезы. Аборигены же откровенно ржали. Эти уже громко, не стесняясь. А многознающий паренек все тем же ровным голосом, голосом ласкового такого врача-психотерапевта продолжал добивать меня информацией. Когда в следующий раз пройдет фестиваль? Этого он определенно сказать не сможет, но в этом году его уж точно не будет. Нам взгрустнулось. Ехали-ехали, ездили-ездили, и вот на тебе! Приехали! Но тут нас поманил рукой некий рыжий человек. Ну просто совершенно рыжий! Он был рыжеволос. Он носил рыжие бакенбарды. Вот только усы он почему-то очень аккураино брил. Чем-то видимо они ему не нравились. Почему он их сбривал? Какой-то в этом был непорядок. Может быть, они, по какой-то причине были не рыжими? Если такое вообще бывает? Но все лицо его было в рыжих веснушках. Да еще и одет он был в ярко-рыжий комбинезон. Не спеша, с удовольствием смакуя, он допил свое пиво, после кивнул нам:
- Что, возникла проблема? Не отчаивайтесь, мы ее решим! Я вам помогу. Полезайте в мою машину. Подброшу туда, куда нужно! – и повторил: никогда не нужно отчаиваться!
И он указал нам на свой минивэн. И я даже не удивился, что это был даже не наверное, а наверняка самый ярко-рыжий микроавтобус во всей Британии. Ну, а мы что? Вторичного приглашения, конечно, ждать не стали. Мы сели да и поехали.
И было утро…
Сначала наш минивэн мчался по каким-то лесным дорогам. Вернее, дорога была с отличным покрытием, просто вокруг простирались бескрайние леса. Долго мчался микроавтобус по дороге, рассекающей эти леса.
И был день…
 А мы все ехали, ехали. Как-то между делом машин на трассе заметно прибавилось, потом стало очень даже много. Появились даже не пробки, а так, скажем, задержки движения. Но частые! Наш шофёр начал хулиганить, ловко по встречке объезжая машины одну за другой. Разъяренные водители грозили ему скорой расправой и даже демонстрировали из окон не только кулаки, но и увесистые такие бейсбольные биты. Но наш только посмеивался, даже и не думая дуть себе в ус. Коих, то есть  усов никаких у него и не было. Вскоре мы увидели над трассой растяжку «Вудстокская ярмарка музыки и искусств, 15-17 августа 1969 года». Стоп! Что за…хрень! Потом вторая растяжка - точно такая же! Третья! Четвертая! Это что, это really? Я удивлённо обернулся к хозяину минивэна.
- Really, really!, - подтвердил он:
- Не сомневайтесь! Мы теперь действительно на окраине городка Вефиля на первом Вудстоке, и сейчас здесь как раз 15 августа 1969 года.
Меня вдруг обуял смех. Именно это «15 августа» меня отчего-то особенно развеселило. Ведь мы только вчера покинули Лондон и было это «вчера» 15 июня 1980 года! - поделился я феноменальным наблюдением с водителем. Как вы это объясните? - задал я ему каверзный вопрос. Тот хитро улыбнулся:
- всё просто! Парадокс пространственно-временного континуума. Слышали о таком? Наука это до конца ещё не осмыслила... Но уже и не отрицает... Все просто, сэр!
 И был вечер…
 А между тем мы уже ехали по периметру огромного поля – да что там! просто гигантского поля, из числа тех, что прекрасно видны с космической орбиты. Сцены же не было видно вовсе из-за полосы густого серого тумана, плотно окутавшего этим вечером Новую Англию, и вместе с ней скрывшего от наших глаз кумиров моей юности: Дженис Джоплин и Карлоса Сантану, Рави Шанкара, Джими Хендрикса и The Who. Мне впрочем показалось, да нет, я просто был абсолютно уверен в том, что это был все-таки увязавшийся за нашим рыжим минивэном чисто английский туман, преследовавший нас от самого Лондона. Ну и гад же он после этого, этот Лондонский туман! Впрочем, Бог с ним! Слушаем музыку, стараясь определить: во-первых, кто поет,  а во-вторых, с какой же все-таки стороны сцена. Вслушиваемся с нарастающим осознанием своей космической удачи и просто невероятного счастья – мы же на рок-фестивале, черт нас подери! Продираемся сквозь бесчисленные не до конца одетые человеческие тела, сквозь их палатки, костры и повсюду расстеленные спальные мешки. Наконец, зоркая Полина отмечает небольшую проплешину в этом бескрайнем лежбище хиппующих котиков. Кстати, и Полина с Лоттой тоже уже в хипповском прикиде. Когда только они успели переодеться? Ах да, это же сон! Полина теперь в длинном льняном белом платье. Лотта же в брюках клёш из разноцветных лоскутов и в льняной блузке с намеком на принадлежность к племени сиу-дакота. У обеих по две косички, у обеих еще и перышки от птички в волосах – не перышки даже, а длинные перья, наверное, дерзко выдранные из хвоста мимо будто случайно пролетавшего степного сизого орла. Перья были заправлены в лихие банданы, нет, не банданы даже, а головные повязки из кожи, те, что носят обычно индейские скво. В зубах у обеих дымились длинные трубки, трубки мира. Да, выглядели они классно! Видок такой у девушек, что о-го-го! В том смысле, что

Мы, хиппи,
(индейцы?),
Мы мирные люди,
но томагавки
Чуть что под рукой в рюкзаке!

Мда! Не перестаю восхищаться! Отлично обе смотрятся, очень даже эротично!
Достаём из моего рюкзака палатку. Эта старая добрая туристическая палатка из моего детства вызывает интерес и восхищение наших соседей по лежбищу и они начинают к нам подтягиваться и с энтузиазмом помогать мне вбивать металлические колышки и вязать к ним тянущиеся от палатки веревки. Колышки американцы тоже разглядывают с особым любопытством: практически это остро заточенные дротики: таким убить человека - что голову почесать. Хотя скальп снять с их помощью? Нет, это будет, пожалуй, трудновато. Тут я задумываюсь: как же я смог их провести в самолете? Это же готовое холодное боевое оружие! И не лучше ли прикопать их здесь, чем на обратном пути проходить вместе с ними таможенный контроль в аэропорте? Наконец, палатка поставлена. Гордо зову своих спутниц. Дескать, принимайте работу! Те откровенно ржут: наш домик стоит довольно таки кривенько, а все от того, что я, поторопившись, умудрился расстелить палатку частично на моховой кочке. На что он похож? Полине он напомнил домик Элли, как-то ненароком неудачно приземлившийся на голову и все остальное старушки Гингемы. Нет, смеется Лотта: скорее уж, это домик чипполиниевского дядюшки Тыквы! Не смешно! – бурчу я. Где ты тут видишь кирпичи? Домик Дядюшки Тыквы был кирпичным. Ты что? Не помнишь? Это же классика!
Долго не могу успокоиться. Долго еще сержусь и дуюсь. Ну ничего, ничего, стараюсь бодриться я. А девушкам поясняю: ничего! Кочка будет у нас вместо подушки.
Потом сооружаем костёр - пока еще не совсем стемнело. По примеру соседей на растопку собираем коровьи мины. Это все фермерские поля, и такого добра здесь как в Клондайке золота! В смысле, до прихода туда Джека Лондона и прочих золотоискателей. Разогреваем чай и три банки тушёнки. На запах тянутся соседи. Коровьей тушенки, конечно, а не коровьих лепешек. Мины почему-то сгорают без запаха. Может, потому, что американские коровы такие чистые, а, может быть, оттого, что сон. Так или иначе, даём американским братьям и сестрам отведать советский деликатес. Одобряют. Угощают нас своими консервами. Бобами с беконом и чем-то там ещё другим. По кругу пошла бутылка виски. Наконец, организованной толпой идем искать мы водопой. То бишь торговую точку, где запасаемся еще парочкой бутылок виски. Ну и заодно, что пожрать тоже берем. Потом соседи провожают нас к сцене. А там… а там такое!… Да там же сама Дженис! Которая Джоплин! И она живая! ЖИВАЯ! Настоящая! И она поет! Да нет! Это Бог, или кто там создал Вселенную, это он! он играет сейчас на сцене на своем магическом дивном только ему подвластном, только в его руках звучащем инструменте, именуемом Дженис Джоплин! Спасибо Тебе, Бог, что Ты иногда создаешь такое! Перехватывает дух! Мы стоим втроем, подпеваем и раскачиваемся вместе со всеми в такт ее пению и рыдаем, ну, может, не все рыдаем,  может, это я только, это я один такой из нашей маленькой команды – такой донельзя сентиментальный, чуть что от счастья слезы лью! А оно как раз передо мной сейчас, мое счастье. Такое несуразное, такое нос картошкой, такое веснушчатое! Да потому что чудо, а чудо может быть только таким! Чтобы ничто не отвлекало, нет, не от ее голоса – от волшебства извлекаемых Богом из нее звуков! А Дженис пела и пела – вот уже вторую песню, и третью… вот уже и ушла со сцены… а я все стою разинув рот, все стою разинув рот… как жена Лота, которая, ну помните, в соляной столб, ну сразу после того, как оглянулась посмотреть не оглянулся ли Орфей… то есть тьфу ты, оглянулась на Содом, свой любимый город, тот, что с тех пор уже не может спать спокойно… 4000 лет уже не может - после того, как ангелы с такими злыми голосами изрубили в мелкую капусту всех его жителей своими фирменными джедайскими мечами.
А потом на сцену поднялась совершенно незнакомая мне группа. Впрочем, это я судя по всему здесь один такой профан. По тому, каким одобрительным рёвом их встречали, ясно, что группа эта горячо любима и очень даже известна. Долго настраивали инструменты. Объявили первую песню, название которой я не расслышал. Их бас-гитары зазвучали ржаво, но в этом был особенный кайф! Это было даже не завывание двигателей, это было, это было… как будто хозяин мотоцикла или легковушки пригласил автоумельца и теперь с благоговением следит за его работой, прислушиваясь вместе с мастером, что же не в порядке с мотором. Включив зажигание, настройщик мотора слушает рокот, то прибавляя, то убавляя мощность. Старается уловить неверный звук. Но при этом это - настоящая музыка. Странная, какая-то рваная, но музыка! С особой первобытной гармонией. И при всем при том это даже песня со словами. Но слова здесь чисто технические. Как будто музыканты голосом настраивают свои гитары, подбирая верное звучание. Я оглядываюсь вокруг. Рядом со мной парень танцует, электрически дергаясь в такт музыки. Он танцует по своему умению и разумению, блаженно закрыв глаза, только для себя, и, кажется, танцует больше внутри себя. Парень совершенно под кайфом. Причем весь кайф идет исключительно от музыки. Почему-то я на сто процентов уверен, что ему совершенно не понадобилась наркота, чтобы долететь до тех небес, где он сейчас пребывает. А он уже до пояса голый, притом, что явно не хиппи, а скорее ботаник. И еще, а еще он чем-то удивительно похож на меня. А что если ли это я? Который почему-то видит себя со стороны? А, может, это на меня так музыка действует? Возможно, это уже мои глюки? А дальше, а дальше ну примерно метрах в пяти кайфует девушка. Она восседает на шее у своего парня, а, может быть, и верхом. Может быть, она – колдунья? Ведьма, которая, оседлав своего Хому Брута, летит плывет парит в эту минуту где-то в межзвездном пространстве. В такт музыке она то приподнимается, то опускается. Как будто прямо она сейчас занимается сексом в позе наездницы. На лице её ужасно много блаженства и немножко утомления. Которое от слова томление. Она явно получает оргазмы, которые накатывают на нее один за другим… И она вовсе не стесняется того, чем занимается в данный отрезок времени. Потому что все вокруг сейчас в таком же состоянии. Потому что музыка уносит в астрал, потому что много выпито и ещё… ещё царит какой-то странный вечер… да нет! Уже окончательно стемнело. Так что царит уже ночь… как будто ночь на Ивана Купалу. Помните, как у Тарковского в «Андрее Рублеве»? Звучат голоса, кто-то, наверное, скоморохи, чего-то там поют и играют - и одновременно звучит другая, отдельная музыка, которая рождается где-то в среднем ухе, где-то внутри головы. А может, даже и не головы, где-то даже не в извилинах мозга, а в чем-то неясном, зыбком - из чего состоит душа.
А потом музыканты поблагодарили тех, кто их слушал, и ушли со сцены. А вместо них на ту же сцену взобралась какая-то типично штатовская кантри-рок-группа, и стала исполнять на банджо соответственно типичную музыку кантри. И мы пошли домой изрядно покачиваясь. Потому как здесь же у сцены втроем уговорили литровую виски без содовой. Уже у палатки отряд обнаружил потерю бойца. Пропала Мальвина, то есть тьфу ты, боже мой: пропала Полина… она, конечно, никакая не невеста и даже если и невеста, то уж никакая не моя, да и убежать отсюда в чужие края она навряд ли бы смогла, но все равно потерять ее было как-то жалко. Как-то не по-товарищески, что ли. Приехали вместе, а тут на тебе!
- Может, пойдем ее поищем, благо фонарики у нас есть? – неуверенно спросил я. Но Лотта на это только отмахнулась.
- с азимутом у Полины что надо! – отрезала Шарлотта слегка пьяным голосом. Ты за нее не беспокойся! Найдется, найдется твоя Полина!
Я было задумался, это почему это она моя, но разгоряченная Лотта уже тащила меня в палатку. Там без свидетелей она жадно набросилась на меня. И мы любили друг друга, ни о чем ином не думая, и ничего и никого не стесняясь, и это было хорошо и радостно!  А потом Лотта юркнула в мешок, а когда рядом с ней пристроился и я, обняла меня сзади за талию и, припав лбом к моему плечу, сладко и крепко заснула. Сквозь сон я услышал, как пришла очень довольная жизнью Полина, как она не спеша разделась, мурлыча себе под нос что-то из The Who, как протиснулась к нам в мешок, отжав меня отнюдь не немножко своей немалой попой, решительно отвоёвывая себе жизненное пространство. В результате могучая корма её пришвартовалась как раз к моему достоинству, что вызвало его, достоинства, переживания и её, полинино, удивлённое:
- ну ни хрена ж себе? Однако тут, оказывается, тесновато!
И еще прошептала сонно:
- мне тебя жаль, конечно! Только я в этом не виновата! – она широко зевнула – так что придется тебе, бедному, лежать и мучаться! А лично я – спать!
 И она действительно моментально уснула. А я еще долго лежал и слушал Creedence Clearwater Revival. Потом опять пошла трень-брень музыка кантри. Потом кто-то пел битловские песни. Долго пел. Это были, конечно, не сами битлы, но с другой стороны особо они великие песни и не запороли. И в конце концов под «Битлз» перепевы, под завыванья вьюги: то бишь шарлоттиного и полининого легонького, но дружного похрапывания я уснул.
Ночь выдалась беспокойной. Сквозь сон полезла все та же музыка кантри, но в очень странном исполнении. Вместо банджо использовался какой-то другой инструмент, звук которого напоминал нечто типа бу-бу бу-бу. И еще видимо участники группы танцевали и чем-то звенели. Причем звенели совсем близко. Первой не выдержала Лотта. Она высунулась из палатки и тотчас заорала:
- а ну пошёл прочь от нашей палатки! Пшёл, пшёл отсюда!
Сразу вспомнились выезды на дачу в деревню и молодые бычки, возвращающиеся вечером из стада. Как они пытаются дотянуться через палисадник к яблоням, а хозяйки выскакивают и гоняют их кто тряпками, а кто хворостиной. Я почти угадал. Возле нашей палатки звеня шпорами покачивался молодой ковбой. Он был вдрабадан пьян и почему-то поставил себе сверхзадачу отлить непременно на нашу палатку. Однако в этом не преуспел. Разъяренная Лотта выскочила (слава Богу, хоть не нагишом - в трусах и рубашке) и, подскочив к нему сзади, отвесила ему хорошего пинка. От неожиданности он издал что-то похожее на очень обиженное му! И пошатываясь побрел прочь, напевая какой-то кантри-романс под аккомпанемент своих шпор.
- На побывку ик! едет молодой ковбой…, - кажется, именно это  пел он чуть  осипшим голосом. Не по-русски, нет, на чистейшем американском английском, разумеется. Или мне показалось со сна?
Да, Шарлотта страшна в гневе! Запрыгнув в мешок, она также как Полина, устраиваясь поудобнее, отжала меня своей попой, так что мы превратились в некий хот-дог: две сдобные румяные булочки, а между ними я, худая, чуть сморщенная сосиска.
Проснулся я от шума дождя. Не ливень, но неспешный такой дождь стучал по палатке крупными каплями, которые растекались по ее крыше мокрыми кляксами. Забавно, что утром я уже лежал не зажатый двумя попами. То ли мешок растянулся, то ли ночью кто-то из нас зажал его край или складку. Я оглянулся. Полина спала, уткнувшись носом в борт палатки, а Лотта лежала тихо-тихо и широко распахнутыми глазами совершенно не мигая смотрела на меня. Я обнял ее, а она обняла меня. Мы принялись целоваться, сначала одними губами, потом в бой пошли языки. Потом начали целовать друг другу уши, глаза, шею. А затем я нырнул в мешок, чтобы отблагодарить Шарлотту долгим=долгим поцелуем. Хотя бы за то, что она есть. И за то что она рядом со мной…
И все-таки это был сон. А сны всегда кончаются. И без толку кричать: «еще минутку! Ещё минуточку! Дайте хоть досмотреть!». В ответ всегда получишь индейскую избу, которая называется Фиг Вам! И я вздохнул печально и… проснулся.