Интервью с Алёной Рычковой-Закаблуковской

Алёна Рычкова-Закаблуковская: «Я тоненький по тебе колокольчик медный»




Алёна Рычкова-Закаблуковская родилась в 1973 году в селе Баклаши Иркутской области, где и прошло детство. Окончила САПЭУ. Живет в Иркутске. Автор книг стихов «В богородский сад», «Птица сороказим» и «Про свет». Член Союза российских писателей. Участник Фестиваля поэзии на Байкале, фестиваля КУБ (Красноярск). Публиковалась в литературных журналах «Плавучий мост», «Байкал», «Юность», «Сибирские огни», в альманахах «Паровоз», «Глагол» и др. Дипломант международных поэтических конкурсов «Эмигрантская лира», «Чемпионат Балтии по русской поэзии», в 2021 году подборка стихов вошла в шорт-лист конкурса «Заблудившийся трамвай».




Л.Б.: Алёна, Вы занимаетесь изготовлением кукол. Известно, что кукла –мистическое существо. Расскажите об этом увлечении, и есть ли связь между куклами и Вашей поэзией?

А.Р.: Неспроста же Всемирный день поэзии и Международный день кукольника отмечаются в один день, 21 марта. Куклы и стихи всегда присутствовали в моей жизни. Это способ моего проявления на физическом плане. Моя подруга, иркутский поэт Надежда Ярыгина, говорила, что во время рукотворного процесса так легко и уютно обдумывать и складывать слова. Буддистские монахи совмещают физический труд и осмысление философских трактатов. Что и нам мешает занять руки работой, а мысли творческим переосмыслением бытия? Но буду честна, прежде всего перед самой собой. По сути я не наигравшийся ребенок. И первые стихи пришли ко мне, как игра. И куклы, и стихи – это и  взаимодействие с миром, и создание своего.
 

Л.Б.: Ваши сетевые страницы обычно предваряет цитата из переписки М. Цветаевой и А. Тарковского: «Всякая рукопись – беззащитна. Я вся – рукопись.» Прокомментируйте её, пожалуйста.
 
А.Р.: Рукописи – это все, что нам остается. Стихи и дневниковые записи. По ним мы и судим. И автор беззащитен перед нашим взыскующим взглядом. Рукопись его единственный свидетель и очевидец. И нет никого больше в этом одиночном самостоянии.
 

Л.Б.: Вы принадлежите к исчезающему поэтическому течению поэтов-почвенников, ощущающих неразрывную связь с родной землёй. Впрочем, исход из деревень неминуемо должен был отразиться на литературе и на культуре в целом. Задумываетесь ли Вы о том, что на сегодня являетесь одним из немногих (возможно, последних) представителей крестьянской поэзии? Видите ли Вы преемников среди современных поэтов?

А.Р.: Я не принадлежу к течению поэтов-почвенников, не исхожу из деревни и не призываю в нее вернуться. Я просто проживаю свою маленькую жизнь, и проживать мне ее проще и легче в единении с природой. Типичный городской житель, сбежавший из города. И я не являюсь представителем крестьянской поэзии. Это одна из сквозных тем, к которой я только прикасаюсь.
Есть прекрасный поэт Майка Лунёвская, живущая в Тамбовской области, пишущая о земле и гусях, и деревенском доме. Но назвать ее почвенником у меня язык не повернется. Это очень узкоколейный критерий оценки ее творчества. Ее поэтика шире и глубже. Просто метафизика поэта, живущего в мегаполисе, отличается от метафизики поэта, живущего на земле. Поэтика Майки ближе к земле, но и к космосу ближе.

 
Л.Б.: Стремление осознать и очувствовать свои родовые корни вызвано ощущением одиночества, с которым Вы таким образом справляетесь, или это нечто более глубокое, связанное с непроизвольным поиском защиты у предков от реалий сегодняшнего мира?

А.Р.: Один столичный литератор ( милый и добрый человек) назвал мои стихи плачем деревенской бабы по своим покойникам. И ведь он отчасти прав. Считается, что монах – это жертва Богу от рода.  Призванный отмолить всех живых и мертвых до седьмого колена. У меня потребность не отмолить, но хотя бы упомянуть.
«Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись!»
Все мы заслуживаем быть упомянутыми.
Нет никакого одиночества. Это иллюзия. Есть родные, близкие, друзья, коллеги. Бог, в конце концов.
Есть мгновения ощущения себя частью человеческой общности, и есть мгновения ощущения себя былинкой на ветру. И одно не отменяет другого.
 

Это странное чувство места,
Где когда-то нам всем лежать...
Л.Б.: Расскажите об это чувстве.

А.Р.: Чувство своего места на земле и в земле. Это неизменно. Если только мир совсем не перевернется с ног на голову.
 

Л.Б.: В Ваших стихах удивительным образом происходит синтез деревенского и мирового. Появление в текстах Будды или Китая, например, продиктованы Вашим интересом к Востоку или это высказанная вслух мысль о том, что всё равно, где живёт человек – мир не вокруг, он – внутри?

А.Р.: Я живу на бурятской земле. Здесь тесно переплетены три религиозных традиции: буддизм, шаманизм, христианство. До Китая рукой подать. Упоминание Китая в стихотворении сродни упоминанию внутренней Монголии.
«во внутреннем моем китае зима»
Я придерживаюсь герметической мысли о том, что внутри, то и снаружи.
 

Л.Б.: В последние годы Вы всё чаще отступаете от рифмы и строгого соблюдения размера и погружаетесь в народно-былинную стихию русского свободного стиха. Это осознанный выбор или подсознательная тяга к словесной свободе и обретению новых поэтических возможностей?

А.Р.: И тяга, и выбор. Верлибр обживает свое пространство, расширяет границы. И в этом тоже развитие поэтического языка. Мне нравится синтез упомянутого вами русского свободного стиха, верлибра и силлабо-тоники. К народно-былинной стихии мои эксперименты имеют все-таки опосредованное отношение. Не всякую мысль можно уложить в жесткие силлабические рамки. Но это не значит, что свободное течение верлибра хаотично. Посмотрите, как структурирован и организован горный поток. Любой предмет, не укладывающийся в его природную суть, немедленно отторгается. Так и всякое слово в верлибре находит свое место, либо исключается, как чужеродное.

 
Л.Б.: Сейчас все, наверное, испытывают угнетающее чувство из-за происходящего в мире. Вслушиваясь в тишину, воздух, свет и почву, что Вы слышите? Что они говорят о настоящем и будущем?

А.Р.: Что и это пройдет. Хватит ли на то человеческой жизни? На это нет никаких пророчеств. Никаких радужных перспектив впереди не вижу. В связи с деструктивными изменениями, происходящими в обществе, рассчитывать на  положительный исход весьма наивно. Картина мира разбилась вдребезги. Сначала пришлось собирать себя по частям. Определять зону своей ответственности. Жить одним днем, выискивая свет внутри, различая его в других, ближних и дальних. Жить по маякам. Сохранить в себе человеческое – это ли не главное в эпоху массового расчеловечевания? Что внутри, то и снаружи.


Беседовала Л. Берёзкина, 2023





***
пришли волхвы и принесли дары
когда взошла звезда над усть-балеем
господь сказал все будет иудея
я никого из вас не пожалею
пока вокруг смещаются миры
господь сказал а после будет рай
мы будем тихо жить своим аббатством
ты только ничего не возжелай
чужой жены и пастбищ и богатства
чужой судьбы не возжелай сынок
а все иное мы переболеем
и горсть за горстью сыпался песок
в разверстый рот земли под усть-балеем
 


***
нет никого я друг мой не спасу
когда вокруг такие тянут бредни
мы встретили на выселках лису
она спешила видимо к обедне
и полыхал обманчивый костер
ее хвоста как чудо-опахало
господь над нами длани распростер
и вся округа вмиг заполыхала
горел очаг и кружка горяча
нам грела руки словно тело птичье
мы привечали нынче палача
он говорил мол не имею личной
претензии и крови не люблю
ни злобы нет ни явной неприязни
я с малолетства головы рублю
и дед рубил
почти до самой казни
 


***
Пустозвонно гудят колосья
До зимы им звенеть, звенеть.
Потянулись скелеты песьи
На нехитрую нашу снедь.
Словно свет из дверного паза
Солнца луч открывает небо.
Ангелочек сидит безглазый
В ожидании нашей требы.
Поселковые встали тесно.
Не иначе совет держать
Между плит и венков.
Над бездной.
Это странное чувство места,
Где когда-то нам всем лежать.
 


***
ну как тебе слива тугого налива
которая нынче упала в траву
а ты без оглядки идешь себе мимо
с одной только мыслью зачем я живу
щетинится слева сухая малина
направо сморода густа и черна
вот ветхозаветная ржавая глина
из глины ты взят и вернешься сполна
в ее ненасытное влажное чрево
куда бы ни шел а придешь на постой
березник направо осинник налево
и ты между ними ты стебель пустой


 
***
Здесь в июле видится простое.
Тишина эпохи травостоя,
В переулке строящийся дом.
Ночь длинее, день уже короче.
За забором худосочный срочник
Выбритым отсвечивает лбом,
Рвет малину в звонкую тарелку.
Воробьи заводят перестрелку
Над иргой. Развесистым кустом
Наклонилась красная сморода.
Нынче праздник будет у народа —
Металлурга достославный день.
И уже настроили динамик,
И плывет наш медленный Титаник
Грузно, не отбрасывая тень.


 
***
Так полвека звякаешь на стене,
В древесину дома вплетая корни.
И теряешь голос когда извне
Налетает ветер сырой и черный.
Остывают мертвые во гробех
И грядет наверное день последний.
Слышишь ли? Я тоненький по тебе
Колокольчик медный.