Хроники нашего лета. 3 глава

Лолита

В тот год в город пришла сырая, на редкость мягкая зима. Снег сыпал большими тяжелыми хлопьями, и тут же таял. Город был серый, монотонно серый. По вечерам, когда в сизой тьме загорались окна, я смотрела на снег, жить которому оставалось неделю, - уже всем сообщили, что приближается оттепель. Елку рождества убрали, но флюиды чуда остались, и мне все казалось, что она там, в гостиной, в углу, стоит тихонько, раскинув лапы. Если сестра принималась плакать, я тут же бежала к ней.
 
По-своему я была привязана к той, кого считала не прошенным гостем в нашем доме, но, глядя на напряженную суету родителей вокруг этого младенца, я втайне желала ее смерти. Детство мое было отравлено опасными ядами ревности и вожделения, и трудно было соскочить с карусели набухших от слез, беспокойных ночей.

В школе я училась не особенно хорошо. Окончив младшие классы и перейдя в средние, учебу я забросила окончательно. Учителя мои твердили в унисон, что я способная, нужно лишь немного старания и чуть-чуть усилий. Для меня же это было немыслимо. В общем, училась я плохо. Алгебру, историю и другие прикладные науки пускала на самотек, отчего вяло плелась в хвосте пятерочных энтузиастов. Но, как ни странно, учителя любили меня причудливой любовью, увлекающей в фиолетовую, обильную грозовую ночь, и, по словам учительницы ботаники, я была «премиленьким бутончиком». В те годы я много читала. В двенадцать лет впервые взяла в руки «Лолиту».

Золотые, чернильно-синие тучи сгущались. В них что-то блеснуло. Это был удар, озноб, ожог узнавания. Лолита, я любила тебя, впитывала тебя с яблочным соком, с ароматом цветущих садов, ветреными рассветами, растерянными тенями в краю беснующегося счастья.

Я страдала сильнее, чем скрипка, если только это возможно, и отзывчивая бездна в россыпи влажных пульсирующих звезд была столь же обнаженной, как некогда я, в огне и муке, в углу равнодушного зеркала, с силуэтами удлиненных вен на голых руках.

С мальчиками своего класса я не дружила. Они волновали меня не больше старого глобуса с дырой на экваторе, мирно доживавшего свой век на запыленном шкафу в кабинете географии. По моему убеждению, все они были глупы, неопрятны, с вечной траурной каймой под ногтями. Меня бесила их манера, проносясь мимо с красными напряженными лицами, задрать юбку какой-нибудь пухлой школьной душечки, чтобы мимолетно скользнуть ехидным глазком по ее девственной ляжке. Однокашники мои были чертовски беспомощны, и оттого так грубы.
 
Я держалась от них на расстоянии, довольно далеко, чтобы игнорировать их плохо скрываемый интерес и томление полового созревания. Иногда в мыслях я видела, как целуюсь с кем-то из стаи, воображение рисовало мокрый рот, тянущийся к моему лицу. Меня охватывало отвращение, и я клялась себе, что «никогда, никогда, никогда не стану обсасывать этих гадких мальчишек».