Туман. книга восьмая. глава восьмая

 



                НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО! АХ, КАК БЫЛО БЫ

                СЛАВНО, ЕСЛИ Б ВРАЖЬЕГО УБЫЛО!


Намечавшийся ужин, как было понятно из минувшей главы, состоялся, что стало понятным из настоящей главы. Но описывать застолье равно, как и наспех приготовленные блюда, было бы лишним, вроде и так всё ясно. Однако же случился один короткий разговор, весьма примечательный для всего нашего повествования, и в той же мере надобный для понимания характера господина стряпчего. Подозреваю, что найдутся такие читатели, кои сочтут это отступление излишним, мол и так всё понятно, подавай-ка нам действие!

Такой упрёк где-то даже приемлем, но уж очень подмывает ответить таким нетерпеливым читателям, что, скажем, малина, в понимании «ягода», сладка и вкусна лишь тогда, когда созреет, а не тогда, когда оную возжелаешь.

Раз у нас не трактат по ботанике, а серьёзное повествование, то надлежит придерживаться канона рассказчика, человека, услышавшего сию историю из уст самих участников того события.

Итак, вниманию читателей предлагается один штрих из застольного разговора. С предысторией.

Во время первого визита стряпчего в нумер гостиницы «Гранд-отель», в коем расположились для беседы наши герои, Владлен Илларионович, он же господин Серебрянский, совершенно без задней мысли упомянул о таковой вещи, как пари, имея в виду лишь способ разрешения разногласий, но никак не раззадоривание Карла Францевича. На деле же смысловые нагрузки того, что имелось в виду и того, о чём не помышлялось, поменялось местами, из-за чего гоф-медик, как истинный приверженец не только изящных, а просто-таки любых споров, ощутил начинавшую угасать удаль настоящего составителя пари! И выражалось сие в неприятной потливости (пардон мадам) подмышечных впадин и в отсутствии всяческого интереса к происходящему в нумере. И если первый из упоминаемых признаков устранялся легко и быстро, то другой стоял насмерть, не желая подчиняться ни доводам рассудка, ни прилагаемым усилиям всего организма.

И вот час расплаты … прошу прощения, вырвалось помимо желания, конечно же час пари, настал!

Сомневающемуся в правдивости рассказов о снах и о предполагаемом «сонном» заговоре стряпчему доктор, постоянно за ужином сдвигавший вилкой терпкий соус, сказал по-настоящему открыто и прямо.

--А не желаете ли, Владлен Илларионович, составить пари?

--О чём?

--О том, что всё, услышанное вами в этом нумере чистейшая правда! И мы на деле докажем вам это, изловив преступников!

--Так уж и преступников?

--Именно так!

--И каков заклад пари?

--Скажем … пять тысяч рублей!

--Ого! Мне ….

--А я поддержу Карла Францевича, - тут же взбодрился штаб-ротмистр и добавил, подавшись всем телом в бок стряпчего, - и добавлю ещё пять тысяч, чтобы вы поняли, насколько мы ….

--Я это уже понял, - перебил господин Серебрянский нарастающий поток самовосхваления, отложил в сторону салфетку, извлёк из кармана часы и, не глядя на циферблат, поднёс их к уху.

--Пари со мною не будет. Я не располагаю такими деньжищами, и ничего поделать с этим не могу. С иного боку, я не хочу отнимать у вас ваши тыщи, поскольку выигрыш в этом пари в любом случае будет в моём кармане, - сказал стряпчий, и постучал перстом по месту, в которое только что нырнули часы. – Если у вас ничего не выгорит, я выиграю в том, что разоблачу вас, как мошенников. Если вы окажетесь правы, я выиграю в том, что такое странное преступление будет либо предотвращено, либо раскрыто. Выиграю даже при том, что раскрыто оно будет не мною. И какой резон мне спорить с людьми, находящимися под … скажу так – под лояльным наблюдением. Это у вас забота заработать право на отъезд из Кисловодска, а не моя поддаваться на пари сомнительного свойства. И ничего поделать с этим вы не можете. Ужин был в прекрасной компании, повар испортил соус, и я отправляюсь отдыхать.

Ну, как вам опус, при помощи которого Владлен Илларионович вышел из предлагаемого спора, оставив в растерянности наших героев?

Подойдя к входной двери стряпчий обернулся, поглядел на молчащих господ и сказал.

--Я не собираюсь вас ни на чём ловить, тем более не намереваюсь портить вам жизнь, просто это мой родной город, и мне хотелось бы порядка в нём. Не знаю почему, но мне кажется, что того же хотите и вы. Позволю себе предложить вам помощь, кою можете оценить, как дружескую. Я пришлю вам пару очень хороших агентов, не побрезгуйте воспользоваться их услугами. Они действительно хорошо, если получат понятное задание. Размышление и анализ не их конёк. Спокойной ночи вам, господа! В свете рассказанного вами за ужином я поостерегусь желать каких-то снов. Увидимся утром!

--Этот стряпчий … совсем не глуп! – С наигранной строгостью в голосе сказал Модест Павлович, хотя, чего уж таиться-то, уважения в голосе было куда поболее, нежели строгости. – А вы что скажете, Кирилла Антонович?

--Пока ничего.  Просто от него веет такой порядочностью, кою при должной сноровке можно и сыграть, чтобы мы не разглядели расставленных силков. Поглядим, как всё сложится завтра. Карл Францевич, а возможно ли ввести человека в состояние сна при помощи ваших снадобий?

--Кири-и-илла Антонович, дорогой мой, - на распев произнёс гоф-медик, - вы и без меня осведомлены о существовании снотворных препаратов!

--Осведомлён … но мой интерес в ином! Возможно ли усыпить пациента любое число раз в течение, скажем, дня? И может ли пациент наблюдать видения?

--Я однозначно могу ввести пациента в состояние, разительно отличающееся от состояния бодрствования! У пациента будут закрыты глаза, замедлится дыхание и почти полностью прекратятся двигательные рефлексы, но на этом – всё! Сможет ли пациент любоваться снами - не скажу!

--То есть в этом деле вы не помощник?

--Для такого тонкого дела, Кирилла Антонович, нужен очень приличный провизор, нужна лаборатория, список препаратов, без которых никто не начнёт таких исследований, не уместится и на трёх листах, а самое важное, чего не будет доставать – времени! Помощника нам надо искать иного, и в ином месте. К слову, чем нам не подходит Ду-Шан?

--Нет времени его искать и уговаривать сюда приехать!

В двери постучали, и единственный, кто отозвался на этот звук, был, разумеется, Модест Павлович, отстранившийся от участия в бесполезном споре.

--А что вы сделаете, господа, если в нашу дверь именно сейчас стучит сам Ду-Шан, а? Свалитесь в обморок, или утратите способность спорить? Готовьтесь встретить чудо – я отворяю дверь!

Жестом настоящего сценического лакея, прошедшего долгий и тернистый театральный путь от имитатора звуков, требуемых в данной сцене до самоличного выхода на сцену по случаю, прописанному в настоящем сценарии, штаб-ротмистр распахнул дверь и впустил в нумер человека, в коем признал того самого возницу нанятой пролётки, отвозившего тела в Хлудовскую лечебницу.

--Чем обязаны, милейший не Ду-Шан? – Кривляясь, спросил вошедшего штаб-ротмистр.

 -– Постой, ты ведь отвозил нас в лечебницу, верно?

--Да, я ….

--Вы знакомы? – Откуда-то из-за спины поинтересовался, судя по голосу, помещик. – Полагаю, что это и есть агент господина Серебрянского. Модест Павлович, обсудите с гостем интересующий нас вопрос относительно гостинец, а мы пока … так вот, Карл Францевич, если принять за основу теорию госпожи Блаватской и вашу интерпретацию, то я ….

--Да, я …, - запинаясь заговорил гость, не понимая пока, к кому именно надлежит обращаться из набора господ, присутствующих в нумере – к тому, кто отворил дверь и стоит молча, либо к тому, кто из глубины комнаты раздаёт указания. Решение пришло быстро – просто представиться и обождать, как устроится разговор.

--Да, я от господина Серебрянского. Тимофей Кушонок. Было сказано, что у вас ….

--…и могу, и должен оказаться в одном месте с нашими противниками, понимаете, доктор, в одном с ними сне!

--…есть нужда в хороших филерах. Каково ожидается ….

--Кирилла Антонович, медикаментозно это сделать настолько сложно, что почти невозможно! Где, скажите на милость, гарантия, что вы увидите сны, а не будете валяться бесчувственным бревном? И вы вот что упускаете ….

--…задание? Мне бы не задерживаться тут, на дворе мой скакун мёрзнет, сами ….

--…из вида – где есть вероятность, что вы и противники, как вы их именуете ….

--…понимаете. Так, что за дело у вас?

Поверите, Модест Павлович весь извёлся! Тихо говорящий гость, как его там …  что прячет в кулачок зевоту. – Кукушкин – Тимофей – Поликарп или чёрт его разберёт, может и без умысла, но заставлял прислушиваться к его филерскому голосу в то время, как Кирилла Антонович и гоф-медик, никак не стеснялись собственной громогласности! Штаб-ротмистру только и оставалось, что вертеть головою в обе стороны, откуда прилетали потоки слов, требующих внимания и по делу, и из любопытства.

--…будут спать в одно время с вами? Представьте себе разбалансировку, кою вы сами ….

--Я спрашиваю, какое у вас ко мне дело?

--Что? А, дело? Так … э-э-э ….

--…устроите – вы, переполненный «снадобьями» спите, а ваш противник бодрствует, и далее в обратном порядке.

--Вот именно! – Вставил своё веское слово в разговор друзей Модест Павлович.

--Чего-чего? – опять тихо … нет, скажу иначе - недостаточно громко спросил гость.

--А … да! То есть – нет! Э-э-э … дело, да? Вот скажи …, - штаб-ротмистр не договорил и снова обернулся на умолкнувших друзей, - как тебя … я запамятовал.

--Кушонок. А по имени я Тимофей.

--Ага, Тимофей, а я Модест Павлович … да, скажи, Тимофей, а сколько в Кисловодске гостиниц?

--Было шестнадцать, осталось четырнадцать.

--Это как понимать? Пожаром смело?

--Вы же были в двух, вот их я и отминусовал от общего числа.

--А как ты … чего отминусовал … погоди-погоди ….

--Вы, с вашего позволения, чего-то ищете по этим отелям. За пару дней сменили два … две … то есть пару. И, чего? А то, что чего-то надобного вам на сыскали. Это я так сам себе меркую. Стало быть, вам осталОсь пройти ещё четырнадцать, ежели не пойдёте по повторному кругу. Но четырнадцать отелей есть в реестре, а на деле одиннадцать. Нынешней замою три не открылись.

--А мне сказали, что у тебя с логикой и анализом плоховато, а видишь, как ты на лету хватаешь саму суть!

--Это не у меня, это у Васьки Щукина плоховато, а я сами видите … так в чём дело-то?

--А дело в том, любезный Тимофей, что нам просто срочно надо, чтобы ты в короткое время обошёл нетронутые нами отели да гостиницы. Цель – узнать, определить, выспросить, вынюхать, выпытать … всё это на твой выбор! Надо узнать, не готовится ли какая гостиница к приёму в ближайшие дни очень высоких гостей. Очень вероятно, что эти гости свой приезд будут держать … едва не сказал «в зубах», нет, в тайне, понимаешь? Тебе понадобится некая ловкость, чтобы разведать кто, когда и куда. Сделаешь?

--За это я возьмусь. Что ещё?

--«Ещё» будет зависеть от того, какой ответ ты нам принесёшь. А-а … Васька Щукин, это есть кто?

--Это второй, которого господин Серебрянский отрядил вам в помощь. Он завтра с утреца к вам заявится.

--Ладно, я понял, - медленно промямлил штаб-ротмистр скорее для самого себя, а не для завершения встречи. – Тогда, Тимофей, жду от тебя вестей. Даже прощаюсь в рифму! Покойной ночи! – Почему-то добавил Модест Павлович, и протянул гостю руку.
Филер, ожидавший от встречи с заезжими чудаковатыми господами чего угодно, с откровенной растерянностью подал в ответ свою руку.

--И вам … того самого … и до утра …. Я пошёл?

--Ступай!

--И, как? – Нетерпеливо спросил помещик, уставший прислушиваться к разговору около входной двери.

--Задание выдано, господа спорщики! Кстати, этот филер намного умнее той характеристики, кою дал на него стряпчий. Завтра поутру познакомимся со вторым агентом. А какие планы у вас на ближайшую ночь?

--Думать и спать. Если повезёт, то дважды думать, - ответил помещик, и сделал вид, что прячет в кулачок зевоту.


                КРАУЗЕ МОДЕСТ ПАВЛОВИЧ,
                ШТАБ-РОТМИСТР.
                И ЧТО С ТОГО, ЧТО В ОТСТАВКЕ?

Со странным внутренним ощущением пробудился штаб-ротмистр в эту отвратительно-неизбежную часть жизни, а в просторечии – утро наступивших суток.

На едва-едва приходящее в себя сознание тут же навалились воспоминания о вчерашнем, слава Всевышнему, завершившемуся дню. Ничего драматического прошлые сутки не преподнесли, тем не менее какой-то мерзкий осадок имелся без какой-либо надежды растворить оный хоть в чём-то.

Подобный осадок не числился в реестре памяти, как однажды давненько пережитый, и потому годящийся для нынешнего в качестве сравнительного образца.

Злодейски улыбавшийся ум сподобился самостоятельно дать определение состоянию, переживаемому в благодушные мгновения пробуждения, как повторное осмысление отвратительного и не прощённого проступка, совершённого накануне вечером. Хотя такового проступка в окружающей природе не существовало.

А ещё в голове вертелись написанные кем-то строчки, потерявшие начало и не торопящиеся отыскать свой финал.

                «Ночная мгла наступит снова,
                Но неизбежен и рассвет!
                Как будто древним уговором
                Себя связали тьма и свет.»

Усевшись на кровати Модест Павлович обречённо понял, что неизбежный рифмованный рассвет наступил, и ничего с этим уже не поделать. Кроме того, это душевное страдание из-за вчерашнего никем не совершённого проступка никуда не денется, пока его, страдание, силком не вытащить из головы.

Для этого вполне подходила буквально пара срочно исполняемых дел – немедленно принять участие в разговоре с друзьями на отвлечённую тему, либо так же немедленно испить крепенького винца. А ещё лучше совокупить эти намерения в одно – заняться винцом Кисловодского разлива под неторопливую беседу. Как там у Лёвушки Пушкина, родного братца известного сочинителя Александра Сергеевича тоже Пушкина? «Пить надобно начинать с самого утра, ни на что, более, не отвлекаясь».
Да, а освободившееся место одного из намерений, ставшего общей целью с намерением иного толка, отдать, к примеру, ежеутренней туалетной процедуре. Или омовение лица пропустить как деяние, отвлекающее от главного?

--Это … алло! – Сказал штаб-ротмистр в горловину рупора телефонного аппарата, пристраивая такую же по размеру трубку к своему уху. – Скажите, милая барышня, а куда я попал?

--А куда вы целились? – Ответила вдавленная в ухо трубка голосом милой барышни.

--В кухню. Или в буфет.

--Сейчас организую попадание! Говорите!

Короткий разговор с телефонисткой, не лишённой признаков чувства юмора, малость раззадорил Модеста Павловича. Сделав заказ, более подходящий для вечернего дружеского застолья, и истребовав слово у представителя кухонного персонала, что заказ будет доставлен в нумер не позже, чем через пять минут, штаб-ротмистр снова подал сигнал на коммутатор.

--Алло, барышня! Меня слышно?

--Слушаю вас!

--У меня к вам просьба.

--Только в рамках моей работы.

--Я хочу, чтобы вы сами прицелились в нумера моих … э-э … попутчиков и передали им, чтобы они срочным образом пришли ко мне.

--Что-то ещё?

--Ещё? Да, ещё вот что, как вас зовут?

--Мы не вступаем в беседы с постояльцами, тем более не знакомимся с ними. Запрещено правилами.

--У вас всех постояльцев-то с трудом три персоны, из которых один кричит в этот раструб. Интересно, а кто узнает об отступлении от правил, если мой интерес к вашему имени ….

--Александра. Вам это что-то дало?

--Надеюсь, этого вы никогда не узнаете, - озадаченно пробормотал Модест Павлович, и повесил на крюк слуховую трубку.

Александра … ни много, ни мало, просто Александра! Именно это имя, названное Ду-Шаном, могло превратиться из простого набора букв в весьма материальную невесту с таким же именем! И, что самое страшное, со временем невеста могла сменить своё обручённое положение на статус настоящей жены, способной всеми способами лишить его привычного бытия.

Нет, она сперва заполнит все уголки его дома шляпками, заколками, чулочками, собачками, духами, платьями, зеркалами и зеркальцами, пудрой и остальной галантерейной мелочью. И только после примется за святое – за свободу, начиная утро с беззаботного «Милый, мне так одиноко и тоскливо», доходя к вечеру до безобразного «А ты обо мне подумал?».

Вот совсем не мысленно, а полностью материально штаб-ротмистр отогнал эти страшные видения несколькими взмахами руки перед своим носом.

--Ну, и где этот официант? Где … она телефонировала Кирилле Антоновичу и доктору? Надобно спросить её, а если нет, то пускай тут же соединяет меня с ними. Да, именно так!

Модест Павлович уверенно снял слуховую трубку, послав сигнал на коммутатор … и побледнел почти до неузнаваемости. В его неженато-офицерской голове кто-то громко и внятно хихикнул, перед тем произнеся имя «Александра».

--Ишь, как лукавый меня окручивает, ишь, как старается! И я сам хорош, едва не сорвался по собственному желанию. Но – нет! Я снова в разумной узде, и провести меня больше не удастся!

Слуховая трубка снова повисла на крючке телефонного аппарата. Правда коммутаторная барышня Александра таки услыхала весь монолог постояльца. Она чему-то улыбнулась, поняв своим женским умом то, что мы, мужчины, не собираемся понимать.

Штаб-ротмистр приказал себе более не пользоваться всякими сомнительными новинками из области техники, а применить ставшие давно привычными ноги, дабы самолично пригласить друзей к почти праздничному столу.

А вот и официант с тележкой и любопытством во всю свою рожу.

--Это … это же не всё! Поторопись, любезный, доставить остальное и принимайся за сервировку стола на троих. Я тут … выйду я по делу, - скороговоркой протараторил Модест Павлович, и принялся стучать каблуками своих башмаков по полу, направляясь к нумерам друзей.

--Доброе утрище, доктор! Я тут заказал кое-что на завтрак и … вы уже знаете?! Так это Александра расстаралась?

--Так-так-так, и кто у нас сия дама? – Голосом, которым хорошо оплаченный лекарь сообщает пациенту, что теперь он здоров аж навсегда, Карл Францевич задал коварнейший из всех существующих вопросов. Коварный для Модеста Павловича, разумеется.

                РЮГЕРТ КАРЛ ФРАНЦЕВИЧ,
            ПРЕВОСХОДНЫЙ ДОКТОР И ПРОСТО НЕ ЗАМЕНИМЫЙ
                СОУЧАСТНИК МНОГИХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ.

После вынужденного отъезда из Вологодской губернии, а по правде сказать – бегства, да по причине, поименованной надворным советником господином Толмачёвым, как «весьма опасной и неопределённой по сроку», Карлу Францевичу доводилось укладываться на ночной отдых в очень разных местах и на очень разных кроватях, что привело к появлению особенной привычки – не привязываться к месту отдохновения, и не сетовать на плохой отдых, непременно случающийся на частенько меняющихся кроватях.

Нынешнее же пробуждение было не то, что совсем из ряда вон, но и не таким уж обыденным, кое желалось поскорее позабыть в утренних хлопотах. В этом самом нынешнем было больше внутреннего удовольствия и приятности, которые ну никак не хотелось выпускать из своего тела.

К моменту написанию этих строк гоф-медик именно этим и занимался – высвободив правую ногу из-под одеяла (кстати, вполне приличного и тёплого) и свесив оную с кровати, доктор болтал ею вдоль матраца. Одноимённая рука было подложена под голову, а левая с выставленный указующим перстом, выписывала в воздухе какие-то символы и плохо читаемые знаки, видимо соответствующие нынешнему благодушному настроению.

Бог весть, сколько времени пролежал бы так доктор, но заложенные родителями правила утреннего распорядка всё же вытолкнули и левую ногу из-под одеяла и усадили остальное тело в позицию, в которой так удобно и сладко можно потянуться.

--Ну, что – зарядка или умывание? – Спросил сам себя Карл Францевич.

И вопрос, и последующие процедуры были столь многажды повторяемы, что на их обдумывание, либо исполнение вообще не тратилось внимание. Тем более, что утренняя зарядка представляла собою только мысленное перечисление упражнений надобных к исполнению, а вот умывание было особой процедурой, тщательной и практикуемой по особому ритуалу, ставшему по сути, заученному повтору прежде совершённых утренних обрядов.

Что ж, день, в смысле синонима новых суток, начался. Задача, приведшая доктора с друзьями в Кисловодск, так и осталась без разрешения. Чем надлежит наполнить этот день? Только одним – запрячься в дела со всем рвением.

А как может разрешиться задача, когда Кирилла Антонович занят созданием сложных для исполнения прожектов, легко осуществляемых на словах, а не на практике.

Модест же Павлович не то, что самоустранился аж до возникновения его любимых опасностей, но и перестал подталкивать к поиску выхода своих товарищей, тем паче, что подобное за ним водится.

--Мне, - продолжал внутренний монолог доктор,- тоже не радостно нырять в мутную водицу не понимая, для чего это нужно, и как это поможет нам.Вот и остаётся нам старый дедовский способ – собраться вместе, запереть дверь и сидеть, пока не изберём нового папу Римского. А лучше придумать план действий.Что ж, решено! Иду будить остальных и усаживать за один стол! Что-то да высидим!

В углу комнаты что-то заскреблось-затренькало и стихло, но через несколько секунд повторилось.

--И … что у нас тут?

Почти на цыпочках гоф-медик приблизился к месту, откуда подавал звуки не настоящий сверчок.

--А, да-да-да, тут же телефонные аппараты в каждом нумере! Господин Серебрянский вчера об этом обмолвился. Так, и как оно … эту к уху, а эту … да, слышу! Доброе утро, барышня! Да, прекрасно слышу! Так … так … да, благодарю! Простите, а откуда вы узнали его имя? Он вам представился? А-а, это обязательная процедура … ну да, мне самому стоило бы догадаться, что имена постояльцев … да, конечно, я вас понял! Благодарю! Так … так … конечно воспользуюсь, конечно! До свидания … нет? По-вашему – отбой? Как в армии, честное слово! Благодарю за сообщение!

--Вот вам и прогресс, - забормотал Карл Францевич, вешая на место слуховую трубку. – Мне-то показалось, что дороговато с нас взяли за нумера, а тут … да! Иду!

Последнее было ответом на стук в дверь.

                ЛЯЦКИХ КИРИЛЛА АНТОНОВИЧ,
                ЧЕЛОВЕК, ИСПОЛНЕННЫЙ НЕВЕРОЯТНЫМ КОЛИЧЕСТВОМ
                ДОСТОИНСТВ.

--Ну вот, без четверти … плохо видно … нет, уже без десяти минут пять, а сна ни в одном глазу! Теперь с особенной странностью звучит словцо «сон». А ещё поразительнее то, что сон вроде бы, как и есть, но его как бы и нет … ох, чудны дела твои, Господи!

Помещик повернулся на правый бок. Стало неуютно, как и на левом боку, как и на спине, а лежание на животе повторило «уютность» правосторонней позы.

А вот дальше началось вообще странное дело – Кирилла Антонович встал с кровати и взял рукою подушку.

--Зачем? – Спросит любопытный читатель, и не дождётся ответа. Эти описанные действия совершало исключительно тело, предлагая рассудку забиться в падучей в поисках толкования подобного самоуправства руки. Собственно, и ноги, поскольку именно они подняли помещика с кровати.

Ей-Богу, Кирилла Антонович не понимал, как это всё творится на самом деле, ведь он и не помышлял о том, чтобы встать с кровати и вооружиться подушкой, кою он тут же … да что тут творится? Кою он положил в ту часть кровати, где ещё недавно отдыхали ноги!

Такое уже случалось ранее … нет не перекладывание подушки, а натуральная возможность глядеть на себя со стороны, при том, не понимая причин происходящего, и не догадываясь о возможном финале подобной манипуляции и постельными принадлежностями!

Нет, без сомнения, было интересно наблюдать за своим телом, укладывающимся на кровать по сути «валетом» с самим собою, но уже становилось зябко от подкатывающей к сердцу боязни за себя, действующего, словно по чьему-то указанию!
Как-то быстро помещик решил смириться с подобной метаморфозой в его сознании, и улёгся в новую позицию, но тут же, приподнявшись на локте, он оглядел сумрачную комнату нумера, и пробормотал.

--Оказывается, со мною ещё и такое бывает!

А дальше и вовсе чудно – Кирилла Антонович, едва опустил голову на подушку, тут же по-настоящему заснул, словно кто-то невидимый, но присутствующий в нумере, задул свечу, дающую энергию бодрствующему состоянию нашего героя.

Спалось, как оказалось, крепко-сладко, потому Кирилла Антонович и не услыхал, как надрывался механический кузнечик, требуя снять слуховую трубку. Но при всём при том этот отдых прервался так же стремительно, как и наступил, и причиною тому был разговор в коридоре.

И снова нагрянуло недавнее ощущение, когда что-то делаешь, не находя тому побуждения в голове. Совершенно не вслушиваясь в голоса, и не пытаясь разобрать слов помещик твёрдо знал, кем были те собеседники за дверью.

Думаю, что метод исключения тут не при чём, мол, а кто ещё мог говорить в пустом отеле, кроме как Модест Павлович и Карл Францевич! Просто пользование любым методом требует времени, а это знание о говорящих в коридоре пришло мгновенно и само по себе, так же, как пришло действие по смене места на кровати.

Вставание было лёгким, зевота и потягивание не беспокоили, и это опять становилось странным.

--Да и Бог с ней, со странностью, - подумал помещик и, дабы не спугнуть появившуюся приятную бодрость в теле, накинул на плечи халат и вышел из нумера.

                СЛЕДОВАНИЕ СОВЕТУ ЛЁВУШКИ ПУШКИНА,
                ИЛИ КАК НАХОДИТЬ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ.

--Конечно, спору нет, это и увлекательно и, я бы сказал, романтично – начать утро в тесном общении с самим Бахусом. Однако, Модест Павлович, тревожность нашего положения требует не растрачивать трезвого состояния. Или даже не так – малость отпущенного времени, а далее вы уже слыхали. Хотя, повторюсь, это заманчивый завтрак!

--Слово предоставляется Кирилле Антоновичу, - провозгласил штаб-ротмистр, наливая щедрою рукою доброго, судя по цвету, вина в бокал. При этом Модест Павлович восседал за столом, тогда как приглашённые к завтраку друзья стояли в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

--Я должен согласиться с Карлом Францевичем! Времени мало для того, чтобы расходовать оное на … столь приятные … э-э … просто мало времени!

--Вот как хотите, - любуясь пустым бокалом ответствовал штаб-ротмистр, - но нет, не убедительно! Давайте о времени и обо всём остальном на чистоту! Дорогой мой Кирилла Антонович, вы, конечно, большая умница, человек слова и всякое такое. Однако критические нотки, проникшие в меня с этим винцом, требуют сказать вам следующее – вы оседлали одного коня, и гоните его во весь опор! Я имею ввиду этой таинственно-мистической скачки. А задайте себе вопрос: «А для чего вам такой резвый конь?», и я отвечу вместо вас – исключительно ради того, чтобы брать препятствия, которые вы сами для себя и городите! Вон, доктор за вчерашнюю беседу отговорил вас от пары препятствий, в кои вы были готовы броситься очертя голову! А везде ли важно, везде ли возможно бороться с этим … непонятно-мистическими методами, которыми вы овладели? А не попробовать ли взяться за это дело по-простому, по-мужицки?

--У вас есть предложение? – Спросил помещик, чувствуя раздосадованность от слов друга.

--Пока только одно – присесть к столу и общими усилиями придумать простой способ борьбы со сном.

--Я позволю себе напомнить ещё раз о времени, которого ….

--Простите-простите! Если следовать моему предложению, то мы растеряем время, а если вы займётесь поиском решения в куче мистики, то время для вас остановится? Или как?

--У вас есть предложение? – Снова повторил свой вопрос Кирилла Антонович.
Не сильно, но, если принюхаться, запах пороха можно было уловить. А сам разговор в таком тоне и с нарастающим накалом гарантировал не одну искорку, а целый сноп искр, благотворно повлияющих на взрывоопасный порошок.

Это, к счастью, понимали все присутствующие господа, понимали и то, что следующей частью разговора станет переход на личности и, как итог, утрата единства среди друзей. Ну, и что прикажете с этим делать?

Зачинщик сего застолья понял, что его затея собрать воедино три ума для совместного поиска решения не с треском, а со звоном бокала рассыпается. И надо что-то ответить другу, и что-то предложить тоже не помешало бы … и уже стало совсем очевидно, что источником недоразумения есть никто иной, как сам штаб-ротмистр, и что теперь будет архисложно вывернуться из положения, созданное им самолично, и в кое благополучно сам же и вляпался. И что предпринять, когда хочется выпить ещё винца, и одновременно хочется, чтобы этого вина вовсе не оказалось на этом столе! Ну, не врать же друзьям о какой-то особой атмосфере … холере … постой-ка, а если ….

--Что вы скажете, дорогие мои на то, что у меня есть план и разрешения этой сонной задачи, и присутствует уверенность в нашей победе? Как любит говаривать Кирилла Антонович – в ВИКТОРИИ?

--Сейчас с нами говорит наш друг Модест Павлович, или тот, кто придумывает отговорки на ходу?

--С вами, мои сомневающиеся друз, говорит величайший штаб-ротмистр Российской империи, одновременно и обладатель сногсшибательного пальто! Извольте, господа, верить сему прекрасному человеку, которого я вам рекомендовал!

--А знаете, Модест Павлович, - заговорил гоф-медик, присаживаясь к столу, - я готов напиться до чёртиков, если у вас действительно имеется план.

--Слово предоставляется Кирилле Антоновичу!

Помещик и сам не на шутку перепугался того нежданного поворота в разговоре, который позволял без помех добраться до ссоры и до настоящей размолвки между друзьями.

Не думаю, что стоит перечислять все мысли, трепыхавшиеся в голове Тамбовского философа, их было довольно числом, и они мало чем отличались от мыслей штаб-ротмистра, когда тот искал способ загладить случившуюся, или почти случившуюся перебранку.

То, как повёл себя Карл Францевич, и обрадовало помещика, и подсказало выход, благодаря коему приспать утреннее словесное недоразумение станет сущей безделицей.

--А я поступлю, как Карл Францевич, но с одним условием, что вы поведаете о своём плане не в конце застолья, когда нас станут подслушивать чёртики, а вот прямо сейчас!

--С превеликим моим удовольствием!

--А какое нынче винцо? – Спросил Кирилла Антонович, разглаживая салфетку. – Неужто наше любимое лафитное?