de omnibus dubitandum 33. 264

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ (1668-1670)

Глава 33.264. ОДНО ДЕЛО, КОГДА ВДВОЕМ, А ДРУГОЕ - КОГДА ПРИ ВСЕХ…

    Это они неправду сказали, конечно. Ничего они меня не завели. А свечкой двигала у себя внутри потому, что если бы перестала, они бы наверняка рассердились. Этого же я ни за что не могла допустить, ведь их злость перекинулась бы на малышню. И малышне было бы еще хуже.

    Правда, с другой стороны, мне тоже было приятно свечкой двигать. Только для того, чтобы ощущений было побольше, приходилось ее из стороны в сторону водить. Это должно быть потому, что слишком много жидкости у меня там было - и моя смазка, и, главное, их сперма. А ей я вся была заполнена.

    Обидно было только, что на меня мало внимания сейчас обращали. Мне бы хотелось, чтобы все видели, что эти мерзавцы со мной сделали и во что меня превратили. Сначала я для этого ноги раздвигала, чтобы все на меня смотрели, чтобы все прелести видны были. Теперь даже привстала немножко. Однако все в комнате только на Софью с Фридрихом и смотрели, обидно. Но все равно эти подонки лгали, что меня завели. И еще напрасно обижали при этом.

    Софья, по-моему уже поняла, как и я раньше, что мерзавцам этим сопротивляться не стоит, хуже будет. И еще на нее, думаю, подействовали два укола ножом в попку. Уколы эти весьма ощутимы должно быть были - как Софья повернулась, то я увидела, что по ягодице у нее две струйки крови стекают.

    Но так или иначе со стула воспитанница слезла, вернее, даже не слезла, а сползла по Фридриху, и к столу направилась. И за руку Фридриха своего ненаглядного за собой тащит. Но если раньше красная была, как рак вареный, то теперь побледнела вся, идет пошатываясь и глаза как-то никуда не смотрят, даже на Фридриха своего.

    К столу подошла, сразу спиной на него улеглась и ноги поднимать стала. А главарь говорит, да с улыбкой такой гадкой:

    - Нет, милая, тебе самой тяжело ножки задирать. Это пусть твой кавалер сделает, - и тому, кто с ножом кивнул. А тот опять Фридриха за мошонку схватил, ножом до нее дотронулся и к Софье коленом подтолкнул.

    У Фридриха из глаз слезы льются, но это от испуга должно быть. Предатель, он и есть предатель. Так что взялся он за Софьины ноги, поднял их, в стороны раздвинул. А сам в сторону смотрит, не на Софью, чтобы свою подлость не видеть.

    Они это заметили.

    - Нет, - говорят, - на нее смотри, не видел, небось, раньше. И нам покажи. Щелочку ей раздвинь пошире, - а сами свечу к ней подтаскивают, чтобы исследовать ее, как меня раньше.

    Ну а ему-то на Софью наплевать, только о себе и думает, чтобы свое мужские причиндалы сохранить в целости и сохранности.

    Так что он их сразу послушался, Софьину щелочку перед ними развернул вовсю и сам туда же уставился. А слезы по-прежнему из него текут, должно быть из страха за яйца свои драгоценные. А эти мерзавцы довольны. Свечу на воспитанницу направили, да еще руками в нее полезли. Ну, конечно, убедились, что она девственница и Фридриху говорят:

    - Посмотри внимательнее на ее целочку. Больше не увидишь, - и голову его пригнули пониже, почти вплотную к Софьиным органам.

    Ну а Фридрих и рад ее разглядывать, действительно ведь раньше не видел. Как будто не понимает, что одно дело на нее смотреть, когда они вдвоем были бы, а совсем другое - когда при них при всех.

    А тут кто-то из этой шайки сказал:

    - Ребята, да она сухая совсем, не то, что та, - и на меня показывает.

    А другой добавляет:

    - Конечно, шлюшка-то сразу потекла, а эта вряд-ли. Пусть хахаль ее полижет. И ему в удовольствие и нам работенки поменьше.

    Вот ведь мерзавцы какие. Чуть что, сразу на меня показывают. Как будто я действительно прошмандовка какая-нибудь, а не честная девушка, которая только одного Артамона раньше и знала. И что значит сразу потекла? Это тоже неправда. Вначале ведь мне вообще было ужасно противно. Только потом немножко понравилось, даже не понравилось, а так, что-то вроде того... И ночную рубашку фламандскую я на ночь не одевала, чтобы перед ухажером каким-нибудь в ней крутиться, не то, что Софья. Так что она сама во всем виновата. Да и за яйца свои я не переживала, тем более их у меня и нет вовсе. Так что Фридрих тоже хорош, предатель.

    А ему тем временем голову еще ниже нагнули и стали носом по Софьиной промежности возить. Ну и опять отрезанными яйцами припугнули, как и раньше, так что стал он как миленький ее вылизывать. И видно здорово во вкус вошел, судя по члену его, который поднялся, потолстел, да так кровью налился, что совсем фиолетовый стал. А потом сам ее за ягодицы схватил, видно, чтобы удобней было, и давай ее промежность изо всех сил лизать. И при этом всхлипывает, предатель, и слезы ей во влагалище льет. Софье же, судя по всему, приятно стало, что ее кавалер с ней занимается. Так что глазки она закрыла и лежит такая спокойная-спокойная. Ну а подонкам этого мало показалось.

    - Ты что, не знаешь, - говорят, - где баб лучше всего лизать? Давай, клитор ей языком пощекочи.

    А Фридрих не слушается, и по-прежнему продолжает ей губки и щелку облизывать. Должно быть, просто не знает, где все наше женское хозяйство находится. Так ему голову за волосы приподняли, пальцами прямо перед носом венчик раздвинули и клитор показали. А потом ртом прямо туда и нагнули. Фридрих уже как шелковый стал. Так что безо всяких понуканий стал Софьин клитор обрабатывать. Ей это, видно, здорово понравилось. Так что воспитанница, никого уже не стесняясь, глаза еще крепче зажмурила, чуть громче задышала и даже бедрами немножко задвигала.

    Мерзавцы сразу это заметили, захохотали и приказали Фридриху еще попку ей полизать.

    - А то, - говорят, - она не во всех дырках еще подготовлена. Так что давай попочкой ее займись. А то мало-ли чего нам захочется.

    Ну а Фридрих рад стараться. Носом ей во влагалище уткнулся, а языком ниже орудует. Лижет, старается, предатель. А у самого член прямо лопнуть готов, так кровью и желанием налился. Мне даже показалось, что у него на конце капелька показалась. Я еще подумала: Кончает он, что-ли, над моей воспитанницей так издеваясь? Но кроме этой капельки больше ничего из него не полилось, так что я решила, что ошиблась.

    А тут его со смехом отстранили от Софьи:

    - Хватит, что-то ты больно разошелся, - и велели ему ее ноги еще выше поднять, развести пошире и крепко держать. А к Софьиной щелочке главарь начал пристраиваться. Вот ведь, как будто со мной не натешился вдоволь. Но не просто пристраиваться стал, а решил еще малышню нашу унизить. Велел он Фридриху взять в руку свой мерзкий отросток, по Софьиным срамным губкам поводить, чтобы встал получше, а потом его туда и засунуть. Как будто сам не мог этого сделать.

    А этот дурачок чуть ли не плача:

    - Но вы же обещали не трогать, если вам все покажут... - а те в ответ только смеются.

    Так что пришлось Фридриху самому воткнуть член главаря в свою ненаглядную. Закричала бедная Софья моя от этого ну просто страшно. А Фридрих сам ей ноги раздвигал, да еще держал при этом, чтобы не отстранилась. И сам, надавливая на ноги, задницу ее к главарю пододвигал, чтобы этому бандиту удобней было. А как главарь кончил, Фридрих за ним все аккуратно вылизал, и сперму его, и кровь Софьину. А потом опять клитор полизал. Им все это понравилось. Поэтому после главаря ухажер Софьин и остальных мерзавцев должен был воспитанницей обслужить. Но уже не только во влагалище, но и в попку, и в рот. И после каждого раза Софью очищать языком от их поганых выделений. Но что-то не было заметно, что ему очень противно - член у Фридриха стоял, что надо. И сам он как бы двигался вместе с ними, да еще губы свои, предатель, облизывал почти все время. Только воспитанница моя несчастная время от времени уж очень громко вскрикивала, особенно, когда ее сильно долбили в оба нижних отверстия.

    А в первый раз, когда ей в попку засунули, она так заорала... Но я уж подробно не могла больше все это видеть, потому что эти подонки обо мне и о Андрюшке, сынишке моем приемном, вспомнили.

    Правда, я еще слышала, как они Фридриху еще что-то несколько раз приказали, и довольно угрожающе. Он, видно, послушался, потому что потом я слышала, как он все просил их посмотреть на Софьину ****енку, на ее губки срамные, на все дырочки и нахваливал, какие они нежные, мягкие и розовые. А кунка и анальное отверстие тугие и очень приятные, так он говорил. И еще очень упрашивал их туда забраться своими членами, предлагал, что сам всем поможет, сам засунет, что все уже совсем чистое, потому что он там все хорошо вылизал. А потом благодарил каждого за то, что они так здорово очередную Софьину дырку обработали и сообщал, что сам бы так хорошо не смог. Так что свое нутро предательское он вовсю показал.

    Но всего этого я уже не видела, не могла, только слышала. Ведь я-то уж надеялась, что со мной больше ничего не будет. Наигрались же они во мне так, что дальше некуда. Да и Андрюшка им, вроде, уже ни к чему. Но, к сожалению, ошиблась. Где то трое-четверо еще Софьей с Фридрихом занимались, а остальные ко мне подошли и Андрея подвели.

    Вообще, надо сказать, я даже не ожидала, что у такой малышни, как Андрейка с Фридрихом, уже такие висюльки здоровые отросли. А возбужденные - не меньше, чем у этих выродков, ну если и меньше, то совсем ненамного. Особенно у Андрейки, Фридрих-то чужой. А Андрея я еще совсем недавно в ванной голого как-то застала. Ну и вниз на его органы вроде как бы случайно посмотрела и ничего особенного не увидела. Все совсем еще детское было, маленькое, и волос на лобке совсем еще не выросло. А сейчас у него от всех этих зрелищ член принял уже довольно внушительный вид для его возраста. Еще бы, он ведь все это время не вырывался даже совсем, только смотрел во все глаза. Так что было от чего.

    Вначале у него спросили, будет ли он их слушаться, или ему яйца надо отрезать. Ну а Андрюшка уж на их работу с Фридрихом нагляделся. Так что сразу ответил, хотя и сквозь зубы:

    - Буду...

    - Ну а раз будешь, то берись за ее свечки и орудуй. Да побыстрей и покрепче!
Когда он только начал их двигать в моих внутренностях, меня вдруг охватил такой стыд, что просто словами не передать. Как же так, мой приемный сынок мастурбирует меня у всех на глазах! Но потом я прикрыла глаза и мне опять, как и раньше, стало приятно. Тем более, что Андрюшка возился со мной совсем не так, как они. Они все делали грубо, жестко, а он мягко и нежно. Даже животик мне поглаживал, и ножки. И так все ласково было, что во мне стала нарастать теплая волна. И все сильнее и сильнее. Я уже начала в ответ даже двигать бедрами, но тут услышала его всхлипывания, открыла глаза и увидела, что из него действительно слезы текут. Надо же - двигает в моем влагалище и попке свечками, очень хорошо двигает, и в это время плачет! Малышня все-таки, она малышня и есть. Ну а мне-то что делать? Успокоить ведь его надо, а то никакого удовольствия может и не быть. Так что я ему говорю:

    - Не реви, дурачок. Мне же хорошо от тебя, не то, что от этих. Ну, не реви...

    Он вроде бы от этого замолчал. А я опять глаза закрыла, и опять мне хорошо стало становиться. А тут эти мерзавцы все сбили. Слышу, один спрашивает:

    - Ребята, эту шлюху трахнуть еще кто хочет? Хоть в какую-нибудь дырку? А то она совсем готова, даже жалко, что добро пропадает...

    Никто ему не ответил, тогда он и говорит:

    - Ну коли все воспитанницей ее занялись, то надо и приемному сынку подсобить. А то он весь исстрадался, - и уже к Андрею обращается:

    - Давай-ка ей в рот свое хозяйство вставляй, а то оно лопнет, - и мне говорит:

    - А ты, шлюха, покажи ему, чему мы тебя научили.

    Так что пришлось мне и у Андрейки отсасывать, да с открытыми глазами по их приказанию. Он, бедный, плакал при этом, а я даже не могла его утешить - рот-то был занят. Когда он стал кончать, а это было по нему очень заметно - задышал громко, даже чуть подвывать стал - то они ему велели вынуть член, а мне - открыть рот. Решили посмотреть, сколько спермы из него выльется. Вылилось много, и с расстояния где-то около фута полетело прямо мне в рот. Я хотела было это выплюнуть, сынок приемный все-таки, но они не дали, показали нож и велели все проглотить.

    Потом я должна была как следует возбудить Фридриха. Правда, сделать это было не трудно. Почти сразу, как я до его органа дотронулась, он опять поднялся. Так что не так уж он переживал за меня, похоть его куда сильнее оказалась и показала, чего он на самом деле стоит! Вот так-то! А ему велели вынуть из меня свечки одну за другой и вместо них в каждое мое отверстие по очереди свой член засовывать. А руками меня за груди сжимать. Ну это уж он, предатель, с удовольствием делать стал, даже плакать прекратил.

    Только кончить ему не дали. Как уж совсем возбуждаться стал, задвигался резче, то его от меня оторвали и рядом поставили. Красного, потного, судорожно дышащего. С мокрым, поднятым к животу и подергивающимся органом, с надувшейся фиолетовой головкой. Вид что надо! И никаких переживаний по поводу того, что он со мной делал! Гость, называется! А бандиты к этому времени с Софьей натешились уже вовсю, больше никто из них ничего не хотел должно быть. Так что они на нас на всех переключились. Но парочке нашей так соединиться и не дали, мерзавцы.
Наоборот, Софье встать велели, хоть у нее сил уже никаких не было и кровь вовсю по ногам текла, к нам подойти и самой в меня член своего ухажера вставить. А с ней чтобы Андрей любовью занимался. Так что Фридрих меня, а Андрей воспитанницу обработали вовсю. Во все отверстия. И кончили каждый по нескольку раз. И во влагалище, и в попку и в рот. Да им велели еще каждый раз нас вылизывать, стимулировать клитор, а этих сволочей благодарить за доставленное удовольствие.

    Почти до утра весь этот ужас продолжался. И я, и малышня моя обессилили уже совсем. И уж, конечно, совсем этим мерзавцам не сопротивлялись, все выполняли, что они требовали. Под конец двое из этих бандитов еще разочек нами с Софьей занялись, а мальчишки нам ноги держали. И с удовольствием держали, по-моему. Ну да нам уж все равно было.

    Наконец, они уехали. Я собралась с силами и велела малышне убрать и как следует почистить дом. Так что к приезду Артамона никаких следов в доме от этой банды не осталось. Следы остались только в моей душе, я все поняла насчет малышни. Я поняла, какая у меня Софья вредная дура и какие похотливые предатели Андрейка и Фридрих. Смотреть я на них на всех больше не могла, до того мне они все противны стали.