Хороший конец

               


Вот какой случай произошел с Евгением Павловичем Хрущевским, бывшим на краю гибели, но сейчас совершенно здоровым и счастливым. Случай этот можно было бы назвать забавным, если бы он чуть не стал роковым.
Однажды Евгений Павлович, думая о незаметно прошедших годах, вдруг вспомнил, что его жена не была на море с 1992 года, когда они вместе отдыхали на базе отдыха «Стеклодув» в Феодосии. И вот, как это ни грустно и ни печально, но с того радостного лета прошло ровно двадцать восемь лет. За себя-то Евгений Палыч не переживал, ему и без моря было хорошо,  но жена, его супруга, подруга  дней его суровых, мать их тридцатишестилетнего сынка, бабушка внучат-близнецов,  наверняка страдала без моря, хотя и не подавала виду.
Евгений Павлович, растравляя душу, курил, думая о том, что вот, эта слабая женщина доверила ему свои жизнь и судьбу в надежде на лучшее, оплелась вокруг него как плющ вокруг дуба, ища опоры, а он оказался не дубом, а лежачим забором.
В-общем, долго ли, коротко ли, но мечта отправить жену на море завладела Евгением Павловичем.
Он не был жлобом, или особенным козлом. Но дело в том, что у Евгения Павловича совсем не было, в самом широком смысле, денег.
Отчего так случилось, скучно рассказывать. Никому не интересны драмы из жизни голодранцев. Можно только отметить, что в первой половине жизни, года до 1993-го, денежки на книжке у него водились, была и двухкомнатная, полученная на родном «Медстекле», квартира, и новенькая, сверкающая лаком, «Таврия» - было все, а потом не стало. Конечно, было бы лучше наоборот – бедная молодость и тучная, изобильная старость. Но, чего не было, того не было.
Евгений Павлович, а для руководства просто Жека, работал жалким образом за сто пятьдесят долларов в месяц и этого с трудом хватало на пожрать и заплатить коммуналку. Ну, может, купить жене в «хендерсе» какую-нибудь обновку. Хорошо бы было покупать еще какие-нибудь таблетки – у Евгения Палыча иногда болело и стучало сердце – но это было уже сложно. Тогда пришлось бы выбирать между лечением и курением, а бросать курить он не хотел, потому что получал от этого единственное и может быть последнее, удовольствие. Да он и курил мало, пачку на пять дней, но все же курил и это помогало пережить много плохих минут.
Зато Жека давно уже забыл как пахнет водка. Некоторые в его ситуации только и знали, что трескать паленку, но это был прямой путь в бомжи, к чему Евгений Павлович не был готов с эстетических позиций. Тем более, что кроме него была еще и жена. Так он и продолжал жить, как подпольный миллионер Корейко, бедно, но с достоинством.
Жена Зинаида ничего не имела к мужу, будучи существом, прибитым жизнью, тем, что в народе называется: «наляканэ»*. Она работала няней в богатой семье  и глядела шестилетнее дите за двадцать гривень в час. Ни о каком море она не мечтала и давно перестала о таком помышлять.
Тем более, мысль послать Зинаиду в Затоку или Лазурное крепко завладела воображением Жеки. Он вспоминал, как Зинок плескалась у берега в мутной зеленой воде и как при этом резвилась.
«Хоть перед смертью еще разок искупнется, да подышит йодом, да персиков наестся!» - думал он умиленно.
Не откладывая дела в долгий ящик, чтобы не передумать, Жека стал прикидывать и считать. Сорвав со столба листовку «Море-2020», он ознакомился с ценами и произвел калькуляцию.
Если не пыжить, то поездка Зинаиды в Кирилловку на Азовском море длительностью в семь дней обходилась по двести гривень в день. За эти деньги вам предлагали проезд с кондиционером, койку в 4-местном бунгало, море в километре и удобства во дворе. Да на персики положить триста. Если не ходить по барам и аквапаркам, а сало взять с собой, то можно было шикарно отдохнуть и ни в чем себе не отказывать.
Эту сумму в три тысячи пятьсот  гриваков Жека планировал взять из «черной кассы» - денег, накопленных на коммуналку в зимний период и на, так сказать, ведь жизнь есть жизнь, «гробовые» расходы, если они понадобятся. Может, некоторые и не желают о таком говорить, чтобы не накликать, но в сущности, что может быть естественнее и проще смерти? Жека, например, смерти совсем не боялся и готов был сдохнуть хоть сейчас. Он мог бы зайти еще дальше, если бы не проблема ада, поднятая в свое время Гамлетом.
Короче, коротко ли, долго ли, но деньги, семь новеньких «пятисоток», были достаны Жекой из книги «Юмор серьезных писателей», сало и колбаса куплены, а очумевшая от радости Зинуха бегала по «хэндам», выбирая купальник.
И вот, она уехала. Жека долго смотрел вслед автобусу, похожему на потрепанную в битвах и штормах каравеллу, рассеянно улыбнулся и пошел на работу.
На этом заканчивается лирическая часть рассказа и начинается грустная.
С этого места я хотел рассказать душу леденящую историю, столь же брехливую, сколь и правдивую, как Евгений Палыч, этот несчастливый Жека, попал в инфарктное отделение Первой городской, в лапы доктору Запродажному. Так делают все писатели купринского толка, чтобы нагнать жути и выжать слезу. А я делаю просто так, потому что это вполне могло быть, тем более в наше время.
Есть разные больницы, о которых рассказывают чудеса – и лечат там чуть не даром, и мясо в суп кладут, и чуть ли не провожают с цветами как роженицу. Но Первая городская была не из таких. Недолог был там век бомжа или бедняка пенсионера, подобранных «скорой». Так что Жека со своим закупоренным сердцем у Запродажного не залежался.
И вот, рассказывал бы я, спешно вернувшаяся с морей Зинаида могла только констатировать, что денег из «черной кассы»  осталось только на самое необходимое, а на бальзамирование ценою в три тысячи пятьсот гривень их не было изначально, так что Жека к похоронам конкретно пропах.
Потом бы я стал меланхолически рассусоливать, что все мы были хоть раз на похоронах своих сельских бабушек и дедушек и навсегда запомнили этот ни с чем не сравнимый запах,  смешанный с ароматом церковного ладана. Но, мол,прогресс в похоронном деле настолько силен, что древнее искусство египетских мумификаторов стало доступно не только для фараонов, но и для самых широких слоев покойников,  и т.д. и т.п.
Но  я подумал, что, черт меня  подери, может, хватит этой гиляровщины, этой бедномакаровщины?
И не пора ли взяться за светлые, жизнеутверждающие, хорошие концы?
И хотя в данном случае тяжело было выправить дело, но я постарался и сумел найти выход. По-моему, вышло хорошо. Главное, жизненно:

Стосковавшийся по горячей пище, запаршивевший, встретил жену Евгений Павлович, который и не думал умирать.
Загоревшая, свежая как Цветок Ориноко, напоенная йодом моря и соком персиков, вернулась к мужу Зинуша. Со стороны казалось, что она помолодела лет на двадцать, а то и на тридцать, или что это вообще чужая девушка.
Евгения Палыча это так возбудило, что между супругами произошел секс.
 А вскоре Зинаида перешла на другую работу, смотреть 93-летнего подполковника медицинской службы и стала получать 40 гривень в час. И это при том, что дедок сам ползал в туалет, все соображал, базарил и никакими памперсами там и не пахло.
А тут вдруг возьми да преставься саратовская тетушка Евгения Палыча, какую он видом не видывал, слыхом не слыхивал. Да оставь племяннику состоянье в двести тыщ золотом – шутка ли? Да к нему именьице, незаложенное, с прудами да лебедями, да сельцо Грязноватое, в коем по две ярманки в году, да сто девяносто восемь душ крепостных по последней сказке – худо ли?
Теперь супруги наши живут-поживают, счастья наживают. Внучков холят-нежат, да о душе не забывают, Богу молятся ежечасно.
Блаженствуют они, что и говорить.
Евгений Палыч даже дерзнул себя выставить кандидатурой на выборах уездного предводителя, но его забаллотировала  партия троекуровцев.
Управляющий у Хрущевских знаменит на весь уезд, зверь, а не человек, из выкрестов. Хозяйство все на него оставь, да и забудь.
И возмечталось нашим голубкам на Осенины, после Лукова дня, сделать вояж в Ялту, городок такой, в Тавриде, у самого Черного моря. Внучаткам в солоной водице ножки помочить – говорят, отменно пользительно; самим променады по эспланадам вечерами совершать с публикой важной, столичной. Да доктор Шваббе прописал графинюшке иодом каким-то дышать морским. Да покушать крымских виноградов-персиков – ах, славно!
Дай-то им Бог!
Христос с ними!

  *Наляканэ /укр./ - испуганное.