Улыбка Василия Петровича

Валентина, дочь председателя, по блату устроившаяся в библиотеку, сменив Василия Петровича Чикова, «которому давно пора отдыхать», который и был-то тут только чтоб удержать место для председательской дочки, сидела за столом, скрестив под ним ноги и сцепив пальцы рук, положенных ею на обложку толстой потрёпанной книги. Она выжидательно поглядывала в окно. Из-за куста акации появилась фигура Василия Петровича. «Наконец-то!» – зло подумала Валентина, знавшая, что Чиков подменит её, отпустит «до обеда». Валентина злилась на мужчину за то, что он всё ещё не тут и она вынуждена сидеть средь этой рухляди – библиотечных книг, которые она очень не любила. «Понапишут тут всякого, а мы читай эту ахинею!» – мысленно ругалась Валентина, перебирая книги. При появлении Василия Петровича Валентина подавила свою злобу на него и даже изобразила на лице приветливость.
     – Здрасьте, здрасьте! А я уж заждалась Вас, вот и книжечку Вам припасла. Садитесь на моё место, – указывая на освобождённый ею затёртый стул, пригласила Валентина и с интонацией полупросьбы – полувеления  продолжила, – Вы уж дождитесь меня. Если что, семиклассники, может, подойдут… там у них появилась новая училка, учительница, – поправила себя Валентина, – чего-то просить будут, так Вы уж им выдайте всё. Вот я тут карточки чистые припасла.
   Василий Петрович, остановившийся в дверях, стоял и кротко чему-то улыбался. Эта кроткая улыбка почти никогда не сходила с его лица, за что многие считать его чуть ли ни юродивым и прозвали «Улыбка». В школе, когда проявились необычайная тяга Василия к знаниям и его большие способности в учёбе, когда его имя – Василий Чиков стало звучать на школьных линейках, в местной газете и даже по местному радио, прозвище «Улыбка» постепенно заменилось именем Василий Чиков, произносимым скороговоркой – Васильчиков, а сокращённо – «Васильчик». Это прозвище прицепилось к нему ещё, наверное, и потому, что отец Василия никогда не называл сына полным именем, а звал его всегда Василь, вот и получалось – Василь Чиков – «Васильчик».
Василий Чиков был гордостью села «Прудки» и всего Верхнеполовского района: он был победителем всех олимпиад, на которые направлялся, и шахматных турниров. Школу он окончил с опережением на два года. Родители юноши понимали, что их сыну надо учиться дальше, и директор школы на том настаивал, но они, сами никуда не ездившие дальше своего района, боялись отпускать сына далеко, возраст его казался им мал, да и средств у них не было на его содержание: отец работал конюхом, мать - дояркой. Два выгаданных в школьной учёбе года Василий провёл в деревне: работал с отцом на конюшне и преподавал в школе. Возраст Василия не позволял ему устроиться на работу официально, а потому преподавал он неофициально, замещая заболевших, запивших, и даже просто отсутствующих преподавателей, вместо которых официально числился директор школы. Жалованье Василию, как за работу в конюшне, так и в школе, давалось, как совместителю, в четыре раза меньше, невзирая на то, что работал он в полную смену. Василий никогда не роптал, не высказывал претензий, работал себе и работал. По прошествии двух лет, сравнявшись в возрасте с теми, кто только что окончил десятилетнее обучение, Василий при поддержке директора школы, сумевшего убедить его родителей отпустить сына на учёбу в Москву, поступил в МГУ на математический факультет. Во время учёбы Василий сдружился с рядом студентов, а в одну девушку по имени Инна, с копной пушистых мелко вьющихся чёрных волос, влюбился.
    В Василии Инна сразу узрела незаурядные способности и, поняв его бескорыстность,  стала выказывать ему своё особое расположение, которое Василий принял за любовь. Чистая наивная душа Василия игру чёрных глаз хитрой девушки приняла за отзвуки её сердца, ласковые слова – за душевную ласку, и его душа наполнялось любовью к коварной бездарной Инне. Василия в Инне умиляло всё: её длинные платья, чудная причёска, темноватый оттенок кожи, гнусавость и даже её «математическая отстранённость», так Инна назвала, – а Василий сразу принял это определение, – свою неспособность к наукам. «Ты, Василий, такой умный!» – Часто повторяла Инна, нежно заглядывая в глаза лучшего ученика факультета, тащившего её из курса в курс. Постепенно все стали считать Инну и Василия состоявшейся парой. Эти двое всегда вместе ходили на учёбу и обратно, на всех занятиях сидели рядом, ходили в столовую, часто допоздна бродили по городу.
   На четвёртом курсе в один из предновогодних дней Инна неожиданно вызвала Василия из комнаты, где он жил со своими сокурсниками, в коридор и отвела к окну. Это было необычно. Как правило, они встречались в фойе или Василий поднимался за Инной и вызывал её из комнаты – девушки и парни жили на разных этажах. Инна была чрезвычайно взволнованна, на её лице читалось отчаяние.
   – Если ты не поможешь, – заявила она, хватаясь за борта курточки Василия, – я пропаду!
   – Помогу! – твёрдо ответил Василий. – Чем помочь-то?
   – Понимаешь, Василий, –  всё ещё цепляясь за борта куртки Василия и зачем-то приподнимаясь на цыпочках, сказала с придыханием Инна, – мне надо срочно доказать теорему, чтоб все сразу поняли, что я –  математик!
Василий, не понимая, смотрел на девушку и молчал в ожидании продолжения. Досадуя на Василия за это, Инна продолжила:
    – Ты, – при этом она ткнула своим тонким длинным пальцем в грудь парня,      – докажешь теорему, и скажем, что это доказала я.
   – Какую теорему? – спросил Василий, поняв, что от него требуется. Инна назвала теорему, которую обсуждали на прошлом занятии. Преподаватель признался, что доказательство этой теоремы ищет уже не первый год.
 – Но, – запнулся с ответом Василий, – не знаю, смогу ли я…
 – Сумеешь! – твёрдо заявила Инна. – Ты, Василий, сумеешь!
Василий сразу поверил словам Инны и с этой минуты знал, что теорему докажет. Теперь его волновало другое.
   – Ты думаешь, это спасёт тебя? – спросил он.
   – Да! – твёрдо заявила Инна. – Доказавшего эту теорему не посмеют отчислить из университета.
   – Хорошо, я попробую, – ответил Василий. Инна радостно прильнула к нему и потянулась к его губам с поцелуем. Поцелуй был лёгким, нежным. Потом усилием воли Василий неоднократно в жизни возвращал эти приятные ощущения – прикосновение груди Инны к его груди и нежный поцелуй на губах.
   В ту ночь теорема Василием была доказана. Утром однокурсники Василия, жившие с ним в одной комнате, застали его спящим в одежде прямо поверх покрывала, что было совершенно не свойственно аккуратному Василию. Из-под подушки его торчали листы с математическими выкладками. Вскоре по всему университету прошёл слух, что Инна Гольдман – слабейшая ученица курса, доказала такую-то теорему. Конечно же, Инна была оставлена студенткой курса, более того, основной предмет – математика ей был зачтён.
    Став звездой, Инна стала меньше общаться с Василием: научные советы, конференции, публикации, выступления – всё это захватило девушку, но выказывать своему благодетелю знаки внимания Инна не переставала. В дни, когда по причине своей занятости, Инна не могла встретиться с Василием, она оставляла ему на вахте в почтовом отсеке с буквенным обозначением «Х, Ц, Ч, Ш, Щ» письмецо. Письмо всегда было в незапечатанном конверте и всегда короткое. «Сегодня встреча с корреспондентом журнала «Квант». Завтра приезжает профессор Зябликов. Я забегу вечером спросить кое-что. Не спи, дождись меня».
   Вскоре общение Василия с Инной и вовсе прекратилось. Василий, вызванный отцом домой по причине сильной болезни матери, был вынужден оставить учёбу и уехать. Происшествие, о котором ещё летом, когда Василий приезжал домой на каникулы, рассказывали родители со смехом, сыграло роковую роль в семье Чиковых. Взбрыкнув то ли от укуса осы, то ли ещё почему-то, корова так лягнула мать Василия – доярку, что та кубарем отлетела к другой стене фермы, где вряд стояли и доились другие коровы. Две из них, к чьим ногам свалилась доярка, тоже встрепенулись, и одна, сильно мотнув головой, вонзила свой рог в деревянную перегородку. Дерево было мягким, и рог так глубоко увяз в нём, что корова не могла вытащить его, пришлось просить о помощи мужиков. Разговор шёл о перепуганных коровах, о завязшем в дереве роге, о том, как мужики вытаскивали рог, а о себе мать ничего не говорила. И вот оказалось, что в тот раз больше всего пострадала доярка – мать Василия, получившая копытом коровы сильный удар в печень.
   Любимая поговорка матери «Поболит и перестанет» на этот раз не оправдалась. Ноющая надсадная боль в боку женщины почти не прекращалась, а к весне мать сильно обессилила, дойти до фермы и работать там становилось всё труднее, в один же день она и вовсе упала посреди скотного двора. Обследование показало, что у женщины большая опухоль на печени, и кто-то из сердобольных сестёр сказал отцу: «Готовьтесь к худшему».
  Так в семью Чиковых ворвалось горе. Отец, растерянный перед лицом горя, попросил Василия вернуться, чтобы застать мать живой. Тут же, не раздумывая, Василий кинулся домой. Уезжая, он сунул Инне листок со своим адресом, просил писать. О будущем не говорили. Василий, ставший для больной матери сиделкой, томился переживаниями за  увядающую мать, за внезапно запившего с горя отца и к тому же томился разлукой с любимой Инной. Одно переживание накладывалось на другое, и они не утихомиривались, а отчего-то, наоборот, усиливались. Те, кто помнили Василия в те дни, то есть лет сорок назад, могли бы сказать, что добрая улыбка, которую знали на лице «Васильчика», куда-то исчезла. Губы его были плотно сжаты, волосы, возможно оттого, что он часто запускал в них руки, почти всегда были взъерошены, а глаза горели каким-то нездоровым блеском. Таким его видели односельчане в магазине, у колодца, а больше он нигде и не появлялся.
   Писем Василию Инна не писала. Подождав две недели, Василий, решив, что, может, Инна потеряла оставленный им адрес, написал ей сам. Он вкратце рассказал о болезни матери и много нежных слов написал  своей любимой девушке. Ответа от Инны ждал с большим нетерпением, но не получил. Получил письмо от сокурсников, которые писали, что Инна переводится в университет того города, откуда приехала. Отец её, по слухам, занимает высокую должность в том городе. Сейчас Инна очень занята оформлением документов, писать ей некогда. Она просила передать ему привет. Что явилось для Василия большим горем: смерть матери, понявшей в своём болезненном состоянии страдания сына, или предательство Инны, сказать трудно. Эти два горя одно в опережение другого накатились на Василия волной такой ударной силы, что разум на какое-то время оставил его.  Глядя на мать в гробу, он, по воспоминаниям односельчан, спросил: «А что это мама тут лежит? Ей же холодно. Давайте, я отнесу её на печь». С этими словами он даже пытался действительно переложить тело усопшей на печь. Люди, поняв неладное, насильно влили в Василия стакан водки – извечное русское лекарство.
На похоронах матери Василий вёл себя «достойно», но после похорон пропал.         Отсутствовал Василий три дня. До сих пор никто так и не выведал у него, где же он был это время. Его искали всем селом: и лес прочёсывали лучшие охотники, и пруд прошарили. Обнаружили Василия на третий день, сидящим у могилы матери на откуда-то принесённом чурбане. Обе руки Василия были на его голове, пальцы впущены в волосы. Широкая сгорбленная спина Василия пошатывалась в такт его тихому завыванию. Увидев родственников, Василий встал, и люди, бросившиеся к нему с объятиями, с расспросами, заметили, что на лице его снова появилась улыбка, но она была отлична от той, привычной доброй улыбки. Эта улыбка на осунувшемся лице Василия в столь напряжённых обстоятельствах была так неестественна и так неожиданна. В ней читались кротость и радость.  Последнее особо было непонятно и наталкивало на мысль о безумии. Чему радоваться-то?
   На крыльце послышался топот отряхиваемых от дорожной пыли ног и звонкие голоса. «Пришли!» – подумал Василий Петрович, отрываясь от своего чтения. В помещение библиотеки, чуть толкая друг друга, ввалились семиклассники – четыре мальчика и три девочки.
   – Входите, входите! – поднимаясь во весь свой богатырский рост, пригласил детей Василий Петрович. Лицо его сияло кроткой радостной улыбкой с оттенком виноватости.