Месяц на сборы. 5. Бунт

Начало здесь:
http://proza.ru/2023/08/05/1576

  БУНТ (М/С)
  * * * * 5 * * * * * *

     Полевую форму получали на том же складе, что и палатки, в соседнем блоке.
     Старшины с заранее подготовленными списками вошли в склад, а мы остались мокнуть. Ждали довольно долго. В какой-то момент дождь так зарядил, что пришлось разбегаться и прятаться где можно.
     Наконец началась выдача обмундирования. Вызывали по одному, выкрикивая фамилии в алфавитном порядке. Зашёл, проверил этикетки на соответствие с заявленным размером, подхватил в охапку комплект, повесил через плечо связанные бечёвкой сапоги и вышел. Даже расписываться не надо, просто старшина ставит галочку и, когда ты уже в дверях, говорит:
– Аникеев, Арутьяна позови.
     Аникеев выходит с добычей во двор, прикрывает за собой дверь и кричит Арутьяну:
– Гриша, тебе просили передать, что в армии таких размеров не бывает, иди, разбирайся.
     Грикор Арутьян, невысокий, но гордый кавказец вскочил, поправил большим и указательным пальцами густые чёрные усы, хлопнул огромными ресницами и быстрым шагом направился к складу. По пути размахивал над головой рукой и что-то кричал. Различим только конец фразы – «...может хан». Какой хан, почему хан? И что он может? Или могет?
     При росте в метр шестьдесят, размер его головного убора – шестидесятый. Природа удружила парню – в строю он замыкающий, но, когда взвод сидит в аудитории на занятиях, его голова на одном уровне с Аникеевской. Встанут – и птичка на фуражке Арутьяна ниже погонов на плечах Аникеева.
     Между тем, получившие уже форму начинают её примерять.
– Да, это же галифе! Сколько ж они здесь пролежали?
– С войны, наверное.
– Коняка, ты у нас самый умный, все книги поперечитал. Когда галифе в армии отменили?
– Ну, я не знаю.
– Нашёл, у кого спрашивать! Ты ещё спроси, кто победил под Аустерлицем в восемьсот двенадцатом.
– Не знаю когда отменили галифе, мой дед и сейчас в них ходит, – в разговор вступает Петька Кайданов, – а вот сражение под Аустерлицем, было не в восемьсот двенадцатом, а в восемьсот пятом.
– Врёшь и не сплёвываешь! Толстой об Отечественной войне восемьсот двенадцатого писал.
– Толстой писал роман, в нём большой промежуток времени – и война, и мир.
– Да, Наташа Ростова за это время два раза замуж успела выйти.
– Не два, а три! Болконский, Пьер и этот, как его... какой-то Анатолий. Поручик Ржевский, короче.
– Куракин! – поправил Кайданов. – Ростова вышла замуж один раз. За Пьера Безухова. С Болконским она была помолвлена, но не сложилось, а Анатоль Куракин был просто мимолётным увлечением.
– Ох и умник! «Мимолётный», «не сложилось», «увлечение»! Понабрался словечек! Мы, слава капэ-эсэс, не в пансионе благородных девиц учимся. Шёл бы тогда лучше в артисты или в писатели, чего ты в авиации забыл?
– Технику литература нужна только, чтоб до верхних полок дотянуться. Вон Гришану; без «Войны и мира» туго придётся.
– Ему ещё трёх мушкетёров и двух капитанов на помощь звать!
     Синяя курсантская масса постепенно зеленела. Кому требовалось, бегали на склад менять размер. Менялись и между собой. С сапогами, как и ожидалось, проблем было больше всего. Наши старшины, нашившие на погоны тёмно-красные лычки и превратившиеся в сержантов, учили правильно наматывать портянки. Однако, жизнь показала, что уроки эти не всеми были усвоены.
     Наконец всё утряслось. Даже Арутьян остался доволен, ему тоже форму подобрали. Единственное – брюки были длинноваты, казалось, Гришаня наш вместо штанов надел меха от гармошки. Ну, да ладно, не на танцы собрались, прокатит.
     Первый раз построились в полевой форме. Два взвода – второй и третий оказались в центре запланированной лужи. Но это ерунда, мы же теперь в сапогах!
     Приказали прикрутить проволокой к своим чемоданам, сумкам и рюкзакам заготовленные заранее фанерные таблички, написать на них фамилию и номер взвода. Из багажа предписывалось забрать мыльно-рыльный комплект – зубные щётки, бритвы, помазки. Позволялось взять книги, если у кого были – все посмотрели на Коняку, и запрещалось оставлять продукты – все посмотрели на Пирогова.
– А деньги с собой брать? – вылетел вопрос из четвёртого взвода.
– Уржанов, ты чё, совсем дурак? – ответил строй голосом Лежняева.
– Деньги? – Турсун наклонился к уху краснолицего пузатого прапорщика – начальника склада, что-то сказал ему и, получив ответ, подтверждённый тремя кивками головы, продолжил – Мы находимся в армии, с этого дня состоим на довольствии и полном обеспечении. Проживание в лагере, баня, турники и прокат лопаты – бесплатно. Можете взять пару рублей на сигареты и коржики. Крупные суммы с собой брать нежелательно.
– Это получается – под надзор прапорщика этого бабки в чемодане оставлять?
– Что-то мне его лицо хитрое не нравится, доверия не внушает.
– Тебе, Уржанов, оставить в чемодане дешевле получится – просадишь, билет в Алма-Ату не на что купить будет.
– Прекратили разговоры в строю! Нам будет выделен сейф.
– А ключ у кого?
     Уржанов внешнее был похож на артиста Толоконникова, сыгравшего Шарикова в «Собачьем сердце» несколькими годами позже, являлся его земляком, а манерой общения напоминал сам этот персонаж. Сейчас, когда доводится смотреть этот фильм, всегда Уржанова вспоминаю. Забавный был парень. Добродушный и бесшабашный. Всегда улыбка на лице. Он обладал редким даром – оказываться в центре всех негативных событий.
     В первый день, сразу после мандатной комиссии, распределившей свежий набор по пяти ротам курса, при одном из первых построений, происходившем на плацу перед казармой под высокими старыми тополями, ему удалось угодить под добрую порцию вороньих экскрементов. Одеты мы тогда были ещё по-гражданке. Как ни затирал Серёга вороний подарок, а светлая клякса на плече его коричневого пиджака всё равно осталась. Но большой беды в этом не было, ходить по гражданке оставалось два дня. Сколько всяких шуток было отпущено на этот счёт! И генеральская звезда ему теперь светит, и же;нится он непременно первым в роте. Но отличиться ему довелось в другом. Первая самоволка, первый наряд вне очереди, первая двойка, первый синяк под глазом, первая потерянная фуражка – в автобусе забыл. Все эти лавры прибрал Уржанов.
     На отчисление он тоже попал первым. В конце второго семестра, в мае вместе с Пилипенко Андрюхой пришли они выпившими из увала и прямо на КПП нарвались на замначальника военного цикла, целого гвардии подполковника. Стали с ним пререкаться, хотя могли бы проскользнуть незамеченными – козырнули бы, дыхание задержали и всё. Да ещё и слово «гвардии» не добавили при обращении по званию. А Житинский этого не прощал! Все знали, что он млел, когда курсанты отвечали правильно: «Так точно, товарищ гвардии подполковник!» Принималась и лесть, когда добавляли звезду на погоны: «Есть, тврщ гварди плковник! Разрешите идти?»
– Идите, товарищ курсант! И следите, чтобы верхняя пуговица была всегда застёгнута!
     Серёгу тогда спасать прилетел отец из столицы Казахстана. Он трудился большой шишкой в тамошнем Аэропорту. С Андрюхой попрощались, его отмазать было некому.
     А то место под тополем, где вороны свили гнездо мы заметили, это было легко – оно всегда изрядно выделялось светлыми кляксами на асфальте, и в дальнейшем, при построении, делали технологический разрыв между третьим и четвёртым взводами с поправкой на разлёт и ветер.
     Чемоданы сдали и полегчало. Не нужно теперь их таскать всюду с собой, от дождя прятать. Самые сообразительные припрятали футболки. На всякий случай. Просто надели их на себя под гимнастёрку и по уставу застегнули все пуговицы, чтобы не спалиться. Позже, когда ходили в самоволки, эти футболки очень пригодились, на них образовалась очередь.
     Оставалось последнее – парадка. Сдать её полагалось туда же, куда и чемоданы.
     На складе ничего не знали о плечиках и вешалках. Нам предлагалось сложить парадки, ботинки, сорочки, фуражки и галстуки в гофровые коробки из-под макарон и прочей снеди, заблаговременно принесённые из продовольственного склада. Коробки следовало подписать и сдать на хранение. Некоторые уже приступили к упаковке, как вдруг, в недрах копошащейся курсантской массы родился первый возглас недовольства:
– А не пошли бы вы на хер, отцы командиры!
     И тут сразу всем стало очевидно, что действие, которое нам предлагалось произвести в отношении собственных новых парадок, не влезало ни плашмя, ни боком ни в какие рамки приличия и здравого смысла. Как можно абсолютно новую форму, в которой предстояло съездить на каникулы, проходить весь третий курс и выйти на дембель, сложить мокрой и грязной в такой же мокрый ящик и обречь её истлевание!
– Мужики, она же сгниёт к чёртовой матери за месяц, плесенью покроется!
– Точно сгниёт, мокрая, а на складе и ;кон-то нет, не просохнет.
– А потом мы в жёваных штанах поедем домой? Здесь же ни розеток, ни утюгов нет.
     Нас пробовали успокоить, убедить. Однако, аргументы были откровенно слабыми. Потом решили надавить – это, дескать, приказ и он не обсуждается, но маслом огонь не погасить. Бунт начался с истошного крика Ланцета:
– Су-ка-а-а! Они нам ящики из-под тушёнки дали! У меня фура вся в солидоле!
– Па-ли-и-ин, и у меня китель в этой дерьме!
     Это пострадал Борька, наш азиатский товарищ Бархан Ауэзов.
     Бархан был мне симпатичен с первого курса. Красивое, в меру скуластое лицо. Густые чёрные волосы. Всегда опрятен, прилежен. Хорошо учился, схватывал на лету и предметы и социальные моменты. Пользовался, между прочим, успехом у барышень.
     Первое время веселил взвод своим жутким акцентом. Ему даже прилепили погоняло из собственного лексикона – «Нахым Пилят». Я никогда не подтрунивал, но именно от него абсолютно незаслуженно получил удар. После летних каникул, с которых Ауэзов приехал с золотым обручальным кольцом, парня как подменили. Стал раздражителен, злобен. Это теперь догадываюсь о причине, скорее всего наркота. Но тогда не был готов к жестокости и пропустил увесистую плюху. Кольцом он рассёк мне губу. В долгу я, понятно, не остался, но было неожиданно и обидно, поскольку повода не было совсем.
     К дембелю он уже грамотно и чисто общался на русском. Практически без ошибок писал, лучше многих русаков! С акцентом справился, только иногда, если нервничал, мог запутаться в падеже или применить не тот род…

     Оказалось, что ещё, как минимум, у пятерых случилась такая же неприятность. Что тут началось! Кто уже упаковался, стали извлекать свои вещи из коробок, осматривать их со всех сторон. Гофру стали пинать сапогами. Все существующие в русском языке бранные слова в немыслимых конфигурациях собирались в многоэтажные конструкции и обрушивались на головы прапорщиков, а также офицерского состава авиационного полка и всех их родственников, преимущественно по материнской линии.
     На шум заглянул какой-то майор, явно не славянской внешности, проходивший мимо по своим майорским делам. Он пробрался через стайку наших старшин к своему прапорщику, который, увидев его, в одно мгновение созрел до состояния спелого помидора. Майор выслушал доклад, снял фуражку, протёр платочком лысину, надел фуражку, засунул платок в карман брюк, повернулся лицом к беснующейся толпе и поднял руку.
     Шум заметно стих, но совсем не прекратился. Стали отчётливо слышны причитания Арутьяна, оплакивавшего свою парадку, безвременно погибшую от подлого нападения горюче-смазочных материалов. Скорбно глядя в небеса, он произносил ни то молитву, ни то проклятье на своём родном наречии.
     Майор повернул голову в сторону Арутьяна и громко произнёс всего одно непонятное никому слово. Грикорчик заткнулся. Замолчали и остальные. Стали слышны карканья ворон в кронах вязов и далёкий рёв двигателей заходящего на посадку транспортника.
– Товарищи, курсанты! Я заместитель командира полка. Моя фамилия Гюрза. Приношу вам свои извинения за техническую оплошность, возникшую по вине лиц, наказанием которых я займусь лично. Сейчас вам предлагается забрать парадную форму и повесить её в палатках на просушку. Мы обязательно решим этот вопрос. Сегодня же вам будут выданы бензин, ветошь, стиральный порошок и тазы. В некоторых особо сложных случаях можем организовать услугу городской химчистки. Вопросы есть?... Вопросов нет. Хорошо. Командуйте старшина!
     Не худой, неплохо сложенный, но слегка сутулый Гюрза повернулся спиной и пошёл в сторону складов. Откровенно толстый невысокий и краснолицый прапорщик засеменил за ним.
– Винни Пух и Пятачок, – хлопнув меня по плечу, показал на уходящих Кайданов.
– Похожи.
– А по какой части он заместитель, запомнили? – поинтересовался Колька Вострик.
– Наверно, по хозяйственной.
– Да, мужик серьёзный.
– И хозяйственный.

                22. 01. 2017.

Продолжение здесь;
http://proza.ru/2023/08/09/1647