Постояльцы

  Такси сбавило  скорость  въезжая  во  двор  широкого  двухэтажного  здания,  выстроенного  когда-то  очень давно. Оно представляло собой готический стиль. И напоминало замок  трансильванского  дворянина – страстного любителя чужой крови. Теперь это была гостиница, окружённая мрачной  стеной  леса.  И  только  двор являл собой пустоту и холод, который мгновенно охватил вышедшего из такси мужчину с дорожной  сумкой, широкие лямки которой больно натирали плечи. На нём был серого покроя костюм и чёрные ботинки. На вид около сорока лет: тонкие черты лица с покрасневшими, усталыми глазами, широкий лоб, прямой нос, хорошо очерченные губы и впалые щёки – таким он был. Весь его вид говорил о том, что недавно он пережил  какую-то драму, последствия которой отразились  на  его  лице – бледном,  измождённом,  покрытом  многодневной щетиной; то же можно было сказать о его походке, когда, отпустив такси, он  медленно,  слегка  пошатываясь шёл к зданию. Поднявшись по мраморным ступенькам, он  шагнул  на  крыльцо  и  толкнул  железную  дверь,  что далось ему с большим трудом. Дверь с металлическим скрипом  отворилась,  открыв  перед  ним  простор длинного помещения, тянувшегося в двустворчатые стеклянные двери, которые сейчас были  наглухо  закрыты. Слева, он увидел лестницу с затёртыми перилами и такими же ступеньками, которая,  как  он  понял,  вела на второй этаж, где располагались комнаты.  А  справа  высилась  белая  стойка  администратора,  за  которой никого не оказалось. Пол был застлан протёртым до дыр линолеумом, а с высокого потолка  местами  слезали потемневшие от времени полоски водоэмульсионной краски. Стены были выкрашены  в белый  цвет,  сейчас, местами облупившаяся краска выглядела, как и всё вокруг, потемневшей  и  требовавшей  срочного  ремонта. Возле стены, в дальнем конце холла около двустворчатых дверей стоял широкий диван – такой же грязный  и мрачный.
   Вошедший огляделся, и от увиденного, его и без того дурное настроение, ещё больше  испортилось.  Следовало бы развернуться и уйти, но такси уехало, а до ближайшей станции путь был не так близок. Да к тому же, скоро стемнеет. И он решил остаться, хотя бы на эту ночь. А завтра, будет видно. Может, и привыкну – поду-мал он, и поискал глазами звонок, которым обычно  вызывают  отсутствующего  дежурного.  Звонка  тоже  не оказалось. Зато был телефон, который в данный момент не представлял для него никакого интереса.
   Где-то вдалеке послышалась музыка. И чьи-то голоса, громко спорившие: а может ему это только послышалось. Он опустил сумку на пол, оставив её возле ног, и принялся ждать.
   Голоса всё нарастали: теперь они слышались отчётливее,  сопровождаемые  звонкими  пощёчинами: грубый мужской голос, тонул в визгливом женском. Они как будто раздавались из-за дверей в конце холла.
   Оставив сумку на полу, он медленно, словно крадучись, подошёл к дверям, приложил ухо к холодному стеклу, но больше ничего не услышал. Тогда он опустил ладонь на ручку двери,  и  медленно  приоткрыл  её: это было широкое помещение, служившее столовой, где, как он понял, обедали  постояльцы; по  обе  стороны  от стен стояли белые столики, а напротив него высилось деревянное сооружение с окошечком  внизу – там,  гости получали блюда. А может, оно служило для других целей, пока ему неведомых. Здесь  было  тихо  и  пахло чем-то приторным и неприятным.
   – Мистер Блэйк? – услышал он вдруг раздавшийся сзади голос.
   Вздрогнув, он резко обернулся. Возле стола администратора стоял среднего роста мужчина, на  вид  лет  45-ти, с прямыми чертами лица и заметно проглядывающей лысиной на макушке, вокруг  которой  росли  редкие русые волосы. Мужчина внимательно всматривался в его внешность, словно сравнивая с тем, кого он ожидал встретить здесь.
   – Извините, я приехал снять здесь комнату, – начал стоявший возле дверей, но был перебит.
   – Вы мистер Блэйк? – снова спросил лысоватый.
   – Нет. Моя фамилия Бэйли. Джастин Бэйли, – ответил  гость,  заметно  смутившись,  словно  его  застали  за каким-то непристойным занятием, и теперь, всем своим видом, он старался показать, что «сделал это»  не  намеренно: в порыве нахлынувших на него чувств. Или, что-то в этом роде. Но, именно э т о и читалось во всём облике Джастина Бэйли.
   – А я подумал, вы мистер Блэйк, – произнёс лысоватый и прошёл за стол дежурного. – Закройте дверь, мистер…
   – Бэйли.
   – Да, Бэйли, – проговорил дежурный, причмокнув губами, словно попробовал на вкус эту простую для  произношения фамилию. И человек, носивший её,  был  обычный  и  ничем  не  примечательный: рассмотрев  его ближе, дежурный мысленно покорил себя за то, что спутал с тем, кто должен был уже давно прибыть сюда.
   Исполнив просьбу – плотно прикрыв дверь столовой, Бэйли подошёл к стойке дежурного, который  всё  это время, не отрывал от него своего пристального взгляда. Он продолжал  всматриваться  в  него  и  тогда,  когда тот оказался напротив него, с отрешённым ото всего выражением на бледном лице.
   – Я вас слушаю! – сказал дежурный, чуть прищурив глаза.
   – Я хочу снять комнату, – ответил Бэйли, подняв лежавшую в ногах сумку и перебросив её через плечо.
   – Зачем? – спросил дежурный, теперь всматриваясь в сумку на  плече  стоявшего  напротив,  и  не  дав  тому ответить, добавил. – Не лучше было бы вам убраться отсюда. Это место не для таких как вы, мистер…
   – А откуда вы знаете, какой я? – спросил Бэйли, поражённый тем, что только что услышал.
   – Я бы дал вам хороший совет – отправляйтесь туда, откуда вы прибыли. Если только вы не мистер Блэйк!
   – Нет, я не мистер Блэйк. Я вам это уже говорил. Кто этот мистер Блэйк? Какая-то важная шишка?
   Дежурный минуту помолчал, продолжая буравить глазами сумку, словно пытаясь угадать, что в ней, потом сказал:
   – Мистер Блэйк – наш новый директор. Он будет замещать здесь прежнего, который недавно скончался.
   – А отчего умер ваш прежний директор? – спросил Бэйли, для того, чтобы что-то сказать.
   – Он был убит, – ответил дежурный, обыденным голосом, как если бы речь шла о  какой-нибудь  незначительной детали из его недавнего прошлого.
   – Убийцу нашли? – спросил стоявший у стойки, всё так же безразлично.
   – Вы следователь?
   – С чего вы взяли?
   – А почему задаёте такие вопросы?
   – Просто интересуюсь!
   Дежурный больше ничего не сказал: он снова оглядел собеседника, не забыв вновь пройтись глазами по сумке, и только после этого раскрыл журнал регистрации.
   – Ваши имя и фамилия? – спросил он, зажав в пальцах авторучку с обгрызенным концом.
   – Джастин Бэйли.
   Дежурный записал.
   – Надолго к нам?
   – На несколько дней.
   Больше дежурный ничего не спросил: захлопнув журнал, он снял с гвоздика ключ и протянул  его  новоприбывшему.
   – Спасибо, – поблагодарил тот, принимая ключ.
   – Ваша комната в конце коридора, в углу слева! – объяснил дежурный, махнув головой в сторону лестницы, высившейся за спиной Бэйли.
   Когда Джонатан Бэйли, медленно ступая по грязному линолеуму, пошёл к  лестнице,  стоявший  за  столом, провожал его задумчиво-брезгливым взглядом, который не сошёл с его лица и тогда, когда  новый  постоялец скрылся из виду.

   Поднявшись по скрипучей лестнице, он вошёл в коридор, по обе стороны которого размещались комнаты – по четыре с каждой стороны. Здесь, как и внизу, было  грязно  и  пахло  чем-то  затхлым,  словно  в  одной  из комнат разлагался труп. А может, так оно и было: тело убитого директора,  которое  в  связи  с  затянувшимся расследованием, до сих пор не предали земле. От этой мысли, Бэйли невольно содрогнулся и поёжился.
   Скрип половиц под его ногами, смешался с неожиданно  прозвучавшим  голосом,  донёсшимся  из-за  двери номера. Бэйли прислушался. Определить, откуда доносился голос, было  трудно.  Собственно,  ему  было  всё равно, где говорили: он просто шёл и слушал то, что слышал – рассеянно, ушедший далеко  в  свои  собственные мысли, которых, и без этого голоса, было полно.
   «Эту собаку давно надо было пристрелить, – говорил голос. – Даже маркиза не смогла его  уломать.  А  ведь наша маркиза способна и мёртвого вытащить из гроба своими чарующими  чарами,  ты  же  отлично  это  зна-
ешь…»
   Голос принадлежал одному человеку, и как понял Бэйли, тот разговаривал по телефону.
   Решив, что его это не касается, он подошёл к двери своего номера, вставил ключ и открыл пропевшую  нудным скрипом, дверь.
   Комната, в которую он ступил, перешагнув через грязный половик, была небольшой, как  келья  каявшегося в своих мирских грехах монаха-послушника: узкая кровать, застеленная пыльным покрывалом, тумбочка сбоку и мрачная тишина, прочно засевшая в этом заунывном помещении.  Да,  было  ещё  окно,  давно  сгнившие рамы которого пропускали холод и пыль, тянувшуюся с улицы в знойный  полдень.  В  грязную  раму  бились две мухи, пытавшиеся найти выход из той тюрьмы, в  которую,  по  собственной  воле  заточил  себя  тот,  кто стоял сейчас на пороге, знакомясь с ней, и, испытывая не меньшее отвращение, как если бы на  его  пути  воз-никла грязная старуха-попрошайка, дышавшая в него смрадом своего беззубого  рта.  Ото  всего  увиденного, Бэйли передёрнуло. Он ощутил себя героем романа Достоевского: тем угрюмым ипохондриком, которого нищета и бредовые фантазии, толкнули на двойное убийство.
   Когда он прошёл на середину комнаты, снова  послышались  голоса – кто-то  продолжал  спорить.  Опустив сумку на кровать, Бэйли подошёл к окну, и сквозь грязную раму, всмотрелся в то,  что  открылось  его  взору: стоявшие стеной деревья, кроны которых шевелил  осенний  ветер,  и  как  слёзы,  осыпавшиеся  с  них  сухие жёлтые листья – вот, что видел Джастин Бэйли из окна своей мрачной кельи. При виде всего  этого,  хотелось совершить преступление, чтобы доказать себе, что ты ещё на что-то способен. Среди всего этого  мрака,  грязи и беззакония, совершить хороший поступок, не было ни сил, ни  желания: только  преступление,  влекло  к себе, манило, развращая мозг и размножая чёрные мысли, вползающие в сознание  как  вкусившие  мертвечины черви.
   Всё это, снова заставило его потянуться в карман за сигаретами. Данное себе обещание – бросить, никак  не удавалось выполнить: всё, что навалилось на него за последние  дни,  встало  железной  преградой  на  пути  к этому желанию. Закурив, и сделав несколько глубоких затяжек, он почувствовал вставший в горле сухой ком, от которого стало тяжело глотать и участилось дыхание, как  после  нервного  напряжения.  Откашлявшись  и несколько раз сухо сглотнув, он продолжил травить себя едким  дымом  дешёвой  сигареты,  стряхивая  пепел на пол и как плевок, давя его носком ботинка.
   Задумчиво затягиваясь дымом, он наблюдал за жужжавшей парой, усердно бившейся в раму, что порядком действовало ему на нервы: возникло желание, поднести кончик сигареты к крохотному тельцу и прижечь его. Эта мысль возбудила его нервную систему, он даже почувствовал пробежавший в  груди  холодок: азарт  завладел им, как ребёнком, который мучает животное, прекрасно сознавая, что и оно испытывает  боль.  Особенно, это проявляется у детей, чьи родители  оказывают  эмоциональное  насилие  над  их  только  начинающим развиваться  характером: калеча психику и уничтожая как личность. Такие дети, как бы мстя  всему  их  окружающему, становятся жестоки и эгоистичны. Многие, просто замыкаются в себе. Таким был Джастин  Бэйли, сейчас решавший, какой из двух «предоставленных» ему мух, «отомстить» первой.  Как  палач,  выбирающий себе жертву. Если бы бедные насекомые знали, что находятся в ореоле нависшего над ними  дамоклова  меча. Но их счастье, что они этого не знают: иначе ужас предстоявшего вылился бы на них вдвойне.
   Бэйли распахнул форточку, выбросил в неё выкуренный до самого фильтра окурок, и вдохнул свежего  воз-духа; словно почувствовав его, мухи забились ещё сильнее. С помощью сигаретной пачки, он  принялся  подталкивать их к раскрытой форточке, но глупые создания, никак не поддавались его усердным манипуляциям; отлетали в сторону и вновь продолжали тыкаться в грязное стекло.
Вот так же и человеческая глупость, не даёт  возможности  использовать  свой  шанс – так  подумал  Джастин Бэйли и отошёл от окна.
   Он снова вернулся к кровати, на которой одиноко, словно была кем-то оставленная, лежала его сумка. Потянув молнию, он расстегнул её и сунул ладонь в мрачное чрево, где,  кроме  сменного  белья,  находилось что-то ещё – холодное и заставляющее окунуться вдаль прожитых лет. Это  «что-то»,  он  решил  не  вытаски-
вать, а просто прикоснулся кончиками слегка подрагивающих пальцев и,  резко  вытащив  руку,  вернул  молнию обратно – закрыв тюрьму, в которой покоилось его прошлое.
   Сняв пиджак, и сложив его, он лёг на кровать, отставив сумку в сторону: растянувшись во весь  рост,  снова закурил. Медленно затягиваясь, стряхивая пепел на грязный пол, он, словно в водоворот, окунулся в свои мысли, которые метались в его голове роем диких пчёл; отвратительно жужжа и мешая друг другу.
   Так прошло около часа, во время которого  Бэйли  мучил  свой  воспалённый  от  долгого  напряжения  мозг ненужными мыслями и без конца курил, отчего на полу, выросла горка окурков, щедро присыпанная пеплом.
   Потом, он услышал, как в коридоре захлопали двери, и голоса, принадлежавшие тем, кто выходил из  своих комнат, пересекал коридор и спускался вниз. Он лежал,  прислушиваясь  к  этим  голосам: два  принадлежали женщинам. Судя по тембру, одна была в возрасте,  а  вторая – молодая.  Так  же,  он  слышал  мужской  голос. Принадлежал ли он пожилому мужчине, или, наоборот, молодому, этого Бэйли определить не удалось.
   «Постояльцы решили прогуляться перед сном, – подумал он. А может, пошли ужинать».
   Он решил последовать их примеру и выпить кофе, чтобы взбодриться и промочить горло, которое,  от  сигарет першило, а во рту чувствовалась обжигающая язык горечь. Но, чтобы сделать это,  ему  придётся  спуститься вниз: телефона в комнате не оказалось. Бэйли огорчила эта  неосмотрительность  со  стороны  персонала. Как чудесно было бы, если бы можно было попросить кофе в номер: ему не  хотелось  присоединяться  к  тем людям, шаги и голоса которых, он только что слышал; сейчас он не хотел видеть никого  рядом  с  собой.  Но, ничего не поделаешь – придётся идти вниз.
   Он медленно поднялся с кровати, разминая онемевшее от долгого лежания на одном месте, тело. Глянув  на пол, он ужаснулся, увидев, сколько, за такое короткое время выкурил сигарет.  С  минуту,  он  стоял,  опустив глаза на тот беспорядок, что «сотворил» около кровати.  «Грязью  больше,  грязью  меньше,  не  имеет  значения», – подумал он, и снова надев пиджак, медленно поплёлся к двери, но, неожиданно  остановился  и  обернулся на окно: к двум мухам, по-прежнему  бившимся  в  раму,  присоединилась  ещё  одна.  «Как  неудачник, притягивающий к себе трудности, так запах  гнили  и  грязь,  притягивают  сюда  мух», – мысленно  произнёс Джастин Бэйли выходя в коридор.

   Спустившись по лестнице, он ступил в холл: за столом дежурного никого  не  оказалось,  зато  двери  столовой были широко раскрыты; он услышал голоса и смех, лившиеся изнутри, а запах кофе и  чего-то  жареного, подняли ему аппетит.
   Миновав холл, он вошёл в столовую.
   – …Эти препараты, что доктор Моррисон прописал мне, вызывают у меня приступы клаустрофобии… – говорила сидевшая за столиком справа в середине ряда полная женщина в широком  цветастом  платье,  и  шапкой волос сиреневого цвета: увидев вошедшего Бэйли, она резко прервала себя.
   Кроме этой женщины, здесь находилось ещё трое мужчин и молоденькая девушка; одного, Бэйли  сразу  же узнал – это был дежурный гостиницы, – он сидел в левом ряду за одним столиком с девушкой; с  правой  стороны, рядом с полной дамой, находился высокий худой мужчина  в  синем  костюме; заметив  вошедшего,  он встал и, оседлав соседний столик, принялся внимательно вглядываться в нового постояльца. В том же правом ряду за первым столиком расположился пожилой господин: развернув  перед  собой  газету,  он  внимательно следил за текстом, периодически смакуя из тарелки. Одет он был так, как в Англии одеваются для охоты.
   – Добрый вечер, – сухо поприветствовал Бэйли  присутствующих  и,  подойдя  к  раздаточному  окошку,  из которого торчала женская голова с неприбранным лицом и торчавшими в разные стороны  седыми  волосами, заказал кофе и салат – лёгкий диетический ужин.
   Получив  заказ,  он,  под пристально-оценивающие  взгляды  постояльцев  занял  первый  столик  слева,  сев  к наблюдавшим за ним спиной (они находились через три столика от него), и боком к  старичку: между  ними было разделяющее ряды широкое пространство. Но, на его счастье, упёршийся в газету господин не  обращал на него никакого внимания, казалось, он вообще не с ними. Бэйли приступил к трапезе: он ел торопливо; быстро  жевал,  делал  большие  глотки  из  чашечки,  косясь  в  сторону  игнорировавшего  его  старичка,  ощущая спиной буравившие его взгляды. Это ощущение бросало  его  то  в  жар,  то  в  озноб,  как  бывает  у  нелюдимого человека, оказавшегося среди большого скопления людей,  где-нибудь  в  приёмной  врача,  или  другом похожем месте; где со всех сторон тебя сверлят чужие взгляды. Хотя, на самом деле, это плод твоего  воображения – эти люди, так же как и ты, испытывают ту же неловкость,  оказавшись  в  объективе  твоего  мельком брошенного на них взгляда.
   – Надолго к нам, мистер?.. – услышал он обращённый к нему вопрос. Спросившим, был  высокий  мужчина, что сидел с полной дамой.
   – Бэйли, – представился Джастин, чуть повернувшись, и добавил. – Пока ещё не решил…
   – Вы англичанин? – задала свой вопрос полная дама.
   – Да, – соврал Бэйли, не хотевший вступать в разговор.
   – Вы такой симпатичный, мистер Бэйли! Вы женаты? – это было произнесено приятным фальцетом, принадлежавшим девушке, сидевшей в одном с ним ряду.
   – Нет, мисс, я не женат, – так же, сидя вполоборота, ответил он.
   Он услышал звук отодвигаемого стула, а затем лёгкие шаги, приближавшиеся к нему.
   – Как же так? И вам не тоскливо одному? – спросила девушка, садясь на краешек стола рядом с ним.
   – Нет, мне не тоскливо, – ответил он, подняв глаза, и несколько секунд всматривался в её внешность.
   На ней было платье из голубого атласа, обтягивающее её маленькую грудь  и  свободно  лежавшее  в  талии, стройные ножки были  обуты  в  бежевые  туфельки,  такие  миниатюрные,  что  казались  детскими.  Светлые волосы собранные сзади и стянутые розовой резинкой отливали золотистым блеском, а  прямые  черты  бледноватого личика манили и восхищали. При других обстоятельствах,  Бэйли  возможно  посмотрел  бы  на  неё иначе. Но сейчас, все его мысли находились далеко. Заигрывая с ним, она подбирала  пальчиком  то,  что  ещё лежало в его тарелке, медленно подносила ко рту, откусывала и так же медленно жевала,  издавая  хрустящие звуки, время от времени поглаживая его по голове. Бэйли не противился – ему было всё равно.
   Все, кто находился здесь, с вниманием наблюдали эту сцену. Помещением овладела тишина, которая так же наблюдала то, что происходило между  двумя  представителями  противоположного  пола: один  из  которых, пытался понравиться другому, или делал вид, что пытается, а тот, не проявлял никаких эмоций, словно ничего и не происходило. Мужчина с бокалом бросил взгляд  на  полную  даму,  и  когда  та  посмотрела  на  него,  кивнул  в сторону парочки: дама, не глядя на них, сделала короткий кивок, который был адресован высокому. Затем, он перевёл глаза на дежурного, сидевшего напротив них спиной к стене, и, подняв подбородок, махнул им в сторону всё той же парочки. Дежурный ответил надменной ухмылкой, пробежавшей по его  лицу,  и  тут же  сошедшей с него. Они словно заговорщики «разговаривали» друг с другом при помощи глаз  и  пожатием  плеч.  И только пожилой господин продолжал сидеть, не участвуя в общем «заговоре».
   – Маркиза, отстаньте же от человека, дайте ему спокойно поужинать! – наконец произнесла полная дама.
   Бэйли словно ждал этих слов: резко поднявшись со своего  места,  со  словами  «простите»,  адресованными юной искусительнице, он тут же покинул помещение, оставив кокетку с надутыми губками в обществе постояльцев, которые были поражены его поступком ничуть не меньше своей молодой соседки.
   – Нет, вы видели, – с упрёком в голосе, произнёс высокий. – Так опорочить честь маркизы.
   – Между прочим, мне он сразу не понравился! – вставил дежурный. – Я ещё предлагал ему убираться прочь из нашего…
   – Вы с ним знакомы, виконт? – спросила полная дама, обращаясь к дежурному.
   – Нет, графиня, лично не знаком, – ответил дежурный, задумчиво глядя в  пол. – Я  только  зарегистрировал его в нашем журнале.
   Девушка, спрыгнув со стола, вернулась на своё место.
   – Когда он появился? – спросил высокий, крутя в руке бокал.
   – Часа два назад, граф!
   – А что скажете вы, ваше сиятельство? – спросил, обращаясь  к  старичку,  высокий  с  бокалом,   названный графом.
   Сидевший с газетой, резким движением руки смахнул с глаз очки, и повернувшись, продекламировал:

                Пусть старость мне кровь беспощадно остудит,
                Ты, память былого, мне сердце чаруй!
                И лучшим сокровищем памяти будет –
                Он – первый стыдливый любви поцелуй!

   – Не поздновато ли вам выдавать такие фантазии? – пожурила старого господина полная дама.
   – Это не я, это Байрон сказал! – ответил старичок, снова возвращаясь к газете.
   – Ну, ваше сиятельство, вы как всегда в своём репертуаре! – с восхищением в голосе произнёс «виконт»  дежурный.
   – И вообще, откуда взялся этот субъект? – сетовала полная дама. – Вы заметили, какой он  хмурый  и  нелюдимый. Возможно ли, чтобы среди нас, порядочных людей, находились такие вот…
   – А мне графиня, он очень даже понравился! – вставила своё слово юная «маркиза».
   – Да тебе бы только хвостом покрутить, бесстыжая девчонка, – с нескрываемой злобой в голосе, проговорила «графиня», и одарив юную мечтательницу надменным взглядом, отвернулась.
   – Ну-ну, зачем же так, темперамент нашей юной маркизы ещё послужит нам! – загадочно проговорил  граф, сделав из бокала щедрый глоток.
   – У вас созрел какой-то план? – спросил виконт, резко подняв голову в сторону того,  кому  задал  этот  вопрос.
   – А почему бы и нет? – ответил граф, больше не прикладываясь к бокалу. – Что скажете, леди?
   Маркиза ответила лёгким пожатием хрупких плечиков, в то время как полная графиня едва заметно  вздрогнула, подняв на стоявшего рядом с ней графа вопросительный взгляд. Тот в свою очередь, ответил всё тем же задумчивым кивком, который  использовал  тогда,  когда  рядом  находились  посторонние: в  данном  случае, этим посторонним была та лохматая голова, по-прежнему торчавшая из окошечка раздаточной, не  участвующая в общем разговоре.
   – А я думаю, этого хмырика необходимо как следует  прощупать! – снова  вмешалась  графиня. – А  сделать это, я бы поручила нашему уважаемому инспектору!
   – А собственно, в чём вы его обвиняете? – спросила  девушка,  наматывая  на  пальчик  прядь  своих  белоснежных волос и ёрзая маленькой попкой по твёрдой поверхности стула.
   – Ну, дорогая моя, если же за человека хорошо  взяться,  то  ручаюсь – всегда  отыщется  что-то,  что  он  не прочь скрыть. А если взяться очень хорошо, то можно «открыть» и те преступления, которые  он  только  ещё «планирует» совершить! – тоном мирового судьи, выдал виконт, облизывая взглядом ту молодость, что  сидела рядом с ним, и время от времени с плохо скрываемым раздражением глядел на полную  даму,  посылавшей
ему таинственные куры.
   – А вам не приходит в голову, что возможно, он сам инспектор, прибывший расследовать  убийство  нашего директора? – выдала свою версию молодая неутомимая фантазёрка.
   – Малышка права, об этом мы не подумали! – согласился виконт, посмотрев на графа, будто ища в его  лице поддержки.
   – Не думаю, – не согласился граф. – Полиция поступает  иначе.  Да  и  потом,  какой  из  него  полицейский! Скорее, он беглый каторжник. Обратили внимание на его внешний вид?
   – И тем не менее, он мне сразу не понравился! С первой же минуты,  как  появился  здесь! – стоял  на  своём виконт. – Я ещё, грешным делом, принял его за мистера Блэйка.
   – Блэйка? – снова вздрогнула полная дама, резко  вскинув  голову. – Рэймонда  Блэйка?  Вы  этого  человека имеете в виду?
   – Да, графиня, его самого! – ответил виконт, и как бы для подтверждения своих слов, кивнул.
   В помещении повисла тишина. Четверо, а вместе с ними – старичок и голова  в  окошечке,  прислушивались друг к другу, надеясь услышать поданную идею не прибегая  к  своему собственному  решению,  которое  может в итоге оказаться ошибочным, и таким образом  повлечёт  дурные  последствия.  Но  все  молчали: кто-то трусливо, кто-то – эгоистично, а кому-то было всё равно как развернутся дальнейшие события.
   Наконец, тишину нарушил граф: обращаясь к виконту, он спросил:
   – Что вы знаете о Блэйке?
   – Тсс… – шикнула графиня, боязливо кивнув в сторону старичка с газетой.
   – Да что он скажет, этот старый гусь, – отмахнулся граф. – Отвечайте же виконт, что вы знаете о Блэйке?
   – Только то, что он придёт на место нашего уби… покойного дире…
   – Кто вам это сказал? – не дав собеседнику договорить, спросил граф.
   – Так ведь это все знают, – ответил смущённый виконт, и оглядел присутствующих, как бы ища  поддержки с их стороны, но каждый, был занят своим.
   – Я, например, этого не знал! – твёрдым голосом ответил граф, поставив собеседника  в  ещё  более  затруднительное положение, из которого ему помогла выйти графиня, сказав:
   – Ладно, господа, этот пустой спор ни к чему нас не приведёт. Давайте решать, что делать с тем хануриком. Я настаиваю на том, чтобы вызвать инспектора! Давайте, что ли, проголосуем?
   – Что скажете, виконт? – спросил граф, вперив в дежурного свой непроницаемый взгляд.
   – А вы? – задал тот, встречный вопрос.
   – Я? – произнёс граф и замолчал, желая «помучить» как виконта, так и всех остальных.
   Все, затаив дыхание принялись ждать ответ, словно от него зависела их дальнейшая судьба.
   Но коварный граф не торопился нарушить молчание: он ждал, оглядывая каждого; даже  маркиза,  до  этого смелая и решительная, заметно встревожилась, как и полная дама, левый глаз которой  задёргался  в  нервном тике. И только старый господин продолжал изучать газету – решение его как будто не интересовало.
   – Ну же, граф, не тяните, – торопила графиня, в нетерпении ёрзая по стулу своими пышными  телесами,  которые накалились до такой степени, что готовы были вот-вот воспламениться.
   – Ну, что ж, давайте позовём инспектора! – медленно выговаривая каждое слово, наконец, произнёс граф.
   Все, с облегчением вздохнули. Кроме старичка, который, оторвавшись от газеты, так же, резким движением руки снял очки и, повернувшись к затаившимся в молчании, вонзил в них взгляд безумца.

   Пока внизу решалась судьба Джастина Бэйли, сам он в это время, снова лежал на кровати своего  номера,  в тесных объятиях скребущих мозг мыслей. Когда двадцать минут назад, он вошёл  сюда,  то  первое  о  чём  он задумался, была это небольшая группа постояльцев: ему показалось  странным,  что  их  было  всего  четверо; судя по тишине, которую хранили другие комнаты – больше здесь никого не было. «Что это за история с убитым директором? – думал он. – Если это, конечно, не шутка». Потом, в его  разгорячённое  воображение  ворвалась девушка – так откровенно флиртовавшая с ним, на глазах тех, кто не упуская ни одной детали,  внимательно наблюдал эту щемящую сознание сцену. После, он «переключился» на старичка: вспомнил его  странный костюм и не желание участвовать во всеобщем веселье, которое по своему комментировали постояльцы. Он слышал их голоса, когда медленной походкой уставшего человека возвращался в свой  номер.  И  вот  сей-час, коротко обсудив это с самим собой, он принялся размышлять о своих мучивших его проблемах, на время забыв ту группу, которая осталась внизу, с присущей людям  их  характера  и  мировоззрения,  обсуждать  его скромную персону. Закурив очередную сигарету, пуская дым то в потолок, то в сторону, он,  как  в  бездонный колодец окунулся в водоворот своего сознания, посылавшего ему свою холодную тьму.
   Шаги, послышавшиеся в коридоре, отвлекли его. Он прислушался: как дурные  вести,  шаги  всё  приближались и приближались; медленные, тяжёлые,  словно  принадлежащие  старику.  Через  мгновение  всё  стихло. Теперь послышался стук в дверь – в его дверь.  Бэйли  вздрогнул: он  решил,  что  это  игра  его  болезненного воображения; но, когда стук  повторился,  он  понял,  что  это  происходит  в  реальности – кто-то  настойчиво стучал в его дверь.
   Встав с кровати, он подошёл к окну, выбросил окурок  в  раскрытую  форточку,  а  через  несколько  секунд, уже созерцал стоявшего в проёме открытой двери человека. Это  был  невысокого  роста  пожилой  господин, отличительная черта незаурядной внешности которого выражалась в восторженном блеске  безумного  взгляда. Бэйли показалось, что где-то он его уже видел: не тот ли это  «охотник»,  что  сидел  внизу  с  развёрнутой перед глазами газетой. Только сейчас на нём был не охотничий костюм, а широкие  штаны  серого  цвета,  та-кой же пиджак, истоптанные сандалии, из которых высовывались грязные пальцы  с  давно  не  стриженными ногтями и пепельного цвета  шляпа,  открывавшая  покрытый  морщинами  лоб.  В  левой  ладони  он  сжимал пенковую трубку.
   – Добрый вечер! – произнёс стоявший на пороге, и добавил, вложив в свой сипловатый голос тон  государственного чиновника. – Я инспектор криминальной полиции из Дебоширского полицейского управления!
   – Дербиширского, вы хотели сказать, – поправил Бэйли и отступил назад, давая гостю возможность войти  в его номер.
   Приложив кончик трубки к  губам,  инспектор  переступил  порог,  обдавая  Бэйли  тошнотворным  запахом дешёвого табака, которым была набита  трубка.  После  чего,  осмотревшись  кругом,  он  подошёл  к  окну,  и всмотрелся в стену леса, что окружал здание гостиницы. Бившиеся в раму мухи, так же привлекли его внимание: маленькие зрачки, как два шарика, весело забегали вправо-влево, вверх-вниз. Забава понравилась  ему,  и он повторил её несколько раз, пока Бэйли, наконец, не нарушил молчание, спросив:
   – Вы, вероятно, расследуете убийство директора?
   При слове «директор» инспектор вздрогнул: резко повернувшись к вставшему позади  Бэйли,  он  уставился на него своим безумным взглядом.
   – Директора? – спросил он взволнованно.
   – Директора этой гостиницы, – пояснил Бэйли.
   – Откуда вам это известно? – посасывая кончик трубки,  спросил  инспектор,  и  чтобы  не  выдавать  своего волнения отвернулся к окну, продолжая наблюдать за попавшими в «человеческий капкан» насекомыми.
   – Мне об этом сказал сотрудник гостиницы.
   – Кто именно? – не поворачиваясь, спросил инспектор.
   – Дежурный, который зарегистрировал меня.
   – Что именно он говорил, об убийстве? – всё так же посасывая трубку, спросил  инспектор,  слова  которого как дым из трубки врезались в раму, но доходили до слуха того, к кому были обращены.
   – Да, собственно, ничего. Сказал только, что директор скончался, и на его место ожидают  другого.  Какого-то Блэйка, – говорил Бэйли, пожимая плечами.
   – Блэйка? – переспросил инспектор с непонятным испугом в голосе и во всей  своей  незаурядной  внешности, словно ожидал конца света. – Вы знакомы с ним? С Блэйком?
   – Да нет же, я впервые слышу эту фамилию, и об убийстве знаю только со слов дежурного, – уверял  Бэйли, как бы оправдывая себя в том, в чём его незаслуженно «обвиняли».
   Инспектор молчал, продолжая глядеть то в окно, то на мух, временами прикладываясь к  трубке  и  причмокивая губами.
   – Если вы не расследуете убийство, то зачем же тогда пришли ко  мне? – спросил  Бэйли,  который  начинал терять терпение от этих странных вопросов и задающего их  человека,  манера  которого   «тянуть  резину»  и смаковать ненужные слова, страшно действовала на нервы.
   Отвечать на вопрос тот не спешил: казалось, он  не  понимает  сути  происходящего,  или  намеренно  тянет, желая помучить жертву, облекая её в неведение, как в тяжёлые кандалы, сомкнувшие ноги каторжника.
   Наконец, он, оторвал глаза от окна и, повернувшись к Бэйли, произнёс:
   – На вас поступила жалоба!
   – Жалоба? Не понимаю… От кого? – спросил Бэйли сбитый с толку: ему показалось,  что  он  ослышался,  и инспектор сказал что-то другое.
   – От постояльцев, – продолжал вставший у окна,  растягивая слова  и  игнорируя  собеседника,  так,  как  он делал в столовой, уткнувшись в газету – если это, и правда, был он.
   – И чем же это я не угодил постояльцам? – усмехнулся Джастин Бэйли обведя глазами трубку в  руках  инспектора, которая, как пчёлы на мёд, тянулась к узким старческим губам.
   – Своим поведением, вы оскорбили чувства одной молодой особы! – произнёс он так, как если  бы  обвинял
Бэйли в умышленном убийстве.
   – Моим поведением? – переспросил Бэйли, надеясь, что слова инспектора, это шутка: и вот сейчас, он  мило улыбнётся, а через секунду, они уже вместе будут  весело  хохотать  над  этим  «обвинением»,  и  расстанутся друзьями.
   Но инспектор, как будто не шутил: тем же растягивающим фразы голосом, он продолжал  свою  «обвинительную речь»:
   – Девушка хотела побеседовать с вами, а  вы,  оскорбили  её  лучшие  чувства,  не  желая  вступить  с  ней  в контакт! Я имею в виду – дружескую беседу! Так же, вы поступили и  с  остальными  постояльцами,  которые проявив к вам естественную человеческую симпатию, были отвергнуты вашим эгоистичным поведением!
   – Вы это серьёзно? – спросил Бэйли, поражаясь тому,  что  только  что  услышал: всё  это  казалось  нелепой детской обидой, которая присуща детям, но никак не взрослым людям.
   – Кто вы, и для чего появились у нас? – проигнорировав вопрос, спросил этот ярый «законник».
   – А разве это преступление поселится в  этой  гостинице  и  не  вступать  в  контакт  с  её  постояльцами? – с грустной ухмылкой произнёс Джастин Бэйли, все прежние проблемы  которого  вдруг  отступили,  освободив место тем дурацким обвинениям, которыми сыпал неутомимый в своём идиотизме представитель  чёрт  знает чего; он даже не показал свой значок, а потому, мог быть кем угодно – даже  сбежавшим  из  лечебницы  психом. Последняя догадка заставила Бэйли поёжится и отступить назад.
   – Что с вами? – спросил инспектор, заметив состояние «обвиняемого».
   – Да нет, ничего… Просто я…
   – Вы перенервничали! Успокойтесь! – проговорил «законник» уже более миролюбиво и  не  изъясняясь  как государственный чиновник, в обязанности которого входит соблюдать закон и чтить конституцию. – По  правде сказать, они мне и самому не очень нравятся, эти люди.
   – Вы так говорите, как будто хорошо знаете их.
   – О, если бы вы знали, как хорошо я их знаю, – признался человек у окна. – Уж изучил за все эти годы.
   На это признание, так неожиданно вырвавшееся, Бэйли не знал  что  ответить,  потому  промолчал,  ожидая, что инспектор сам пояснит суть своих слов. На этот раз, он не заставил себя ждать:
   – Собственно, кто они такие? – кучка паразитов, стоящая на пути у истины! Более того – желающие,  чтобы все жили по их законам, выдуманным их безумием и жестокостью. Они развращают нацию,  уничтожают  всё светлое, что было создано человечеством. Они как оруэлловское Министерство правды,  везде  запустят  свои грязные лапы. Даже «большой брат» не в состоянии углядеть за ними! Вот, кто они такие эти люди!
   – Вы это серьёзно? – опешив от услышанного, спросил Бэйли, догадки которого подтвердились – стоявший перед ним был явно сумасшедшим.
   – А вы думаете, я шучу? – ещё шире раскрыв свой до  безумия  бешеный  взгляд,  произнёс  тот,  кто  назвал себя инспектором криминальной полиции. – Вспомните, когда  вы  сидели  в  столовой,  о  чём  говорили  эти люди?
   Бэйли на минуту призадумался: его мысли, как стая пчёл, закружили в голове,  натыкаясь  одна  на  другую; ничего вразумительного ответить он не мог, поэтому, ответил едва заметным  пожатием  плечами,  и  первым, что легло на язык:
   – Да, собственно, не о чём… А, впрочем, я не прислушивался…
   – Что-то вы всё-таки должны были слышать, – допытывался инспектор, барабаня  пальцами  левой  руки  по подоконнику, а правую, с трубкой, не отрывал от пересохших в нервном возбуждении  губ. – Ведь  не  глухой же вы.
   Бэйли снова задумался. И опять ничего, что бы удовлетворило стоявшего напротив, не нашёл, как  бы  усердно не копошился в своём отказавшемся работать сознании.
   – Ко мне подсела девушка, – ответил он, вспомнив вдруг этот незначительный эпизод.
   – Села за столик рядом с вами? – спросил инспектор,  ухватившись  за  слова  Бэйли,  как  за  сухую  корягу, поданную попавшему в зыбучие пески.
   – Нет, она села на стол, и…
   – И…
   – Ела из моей тарелки и гладила по волосам, – смущённо произнёс Бэйли,  как  школьник,  рассказывающий друзьям о своём первом свидании.
   – Что было дальше? – не отступал любитель пенковых трубок.
   – Да ничего, я ушёл. А, да, кто-то из присутствующих сказал: «Маркиза, оставьте же  человека  в  покое…». Да, точно, сказали именно так.
   – Маркиза? Это её имя?
   – Наверно.
   – Странное имя для англичанки. Вам не показалось необычным это обращение?
   – Необычным? Нет, не думаю! – признался  Бэйли  и  добавил. – Странным,  мне  показался  один  старичок, сидевший с газетой. На нём был охотничий костюм.
   – Что ещё в их поведении, или одежде, показалось вам необычным?
   – Инспектор, я никак не пойму, к чему вы задаёте все эти вопросы? Признаться, меня  сейчас  мало  заботит внешность кого бы то ни было. У меня полно своих проблем, которые меня заботят  больше,  нежели  постояльцы этой гостиницы, кем бы они ни были.
   На морщинистом лице инспектора с заострёнными чертами, не дрогнул ни один мускул. Можно было поду-мать, что лицо это превратилось в гранит, тот самый, над которым  трудились  руки  Микеланджело,  а  после Родена. Этот взгляд остановившихся зрачков, направленных на него, смутил Бэйли, и он отвернулся.
   – Инспектор, что с вами? Вы в порядке? – спросил  Бэйли  минуту  спустя,  вновь  повернувшись  в  сторону стоявшего истуканом дербиширского полицейского.
   – Молодой человек, – заговорил инспектор «оттаяв». – Я бы всё-таки попросил  вас,  припомнить  кое-какие детали: взгляды, обрывки разговоров, тонкости поведения, тембр голоса… Здесь, важна любая деталь. Может быть, вам показалось, что эти люди чего-то замышляют, о чём-то договариваются  между  собой.  Подумайте! Хорошо подумайте! Я не тороплю вас!
   Эти слова, произнесённые спокойным, чуть ли не  умоляющим  голосом,  заставили  и  Бэйли  «оттаять»: он задумался, снова поднявшись по скрипучей лестнице своей памяти, и входя в её двери, где в беспорядке  одна на другой, громоздились его мысли, как кипы ненужной бумаги, ожидающие, когда  в  них  наконец-то  будет наведён порядок. Он думал долго: серьёзно и внимательно, будто от этого зависела его дальнейшая жизнь.
   Наконец, он сказал:
   – Вы знаете, вот сейчас, я, кажется припоминаю один странный разговор: когда  я  поднялся  в  свой  номер, где-то из-за двери слышался голос…
   – Голос? – переспросил стоявший около окна возбуждённо, нисколько не  скрывая  своих  эмоций. – Что  он говорил, этот голос? Ну же, не тяните…
   – Дайте вспомнить, – попросил Бэйли, напрягая память. – «Эту собаку  давно  надо  было  пристрелить…» – да, вот так примерно было сказано. И ещё: «Даже маркиза не смогла уломать его…»
   – У вас хорошая память, мистер…
   – Бэйли.
   – Мистер Бэйли. Кому принадлежал голос? – мужчине или женщине?
   – Мужчине. Мне показалось, он разговаривал по телефону.
   – Почему вы так решили?
   – Ему никто не отвечал. То есть, я хочу сказать – другой голос я не слышал.
   – Как вы думаете, что имелось в виду под этими словами? – спросил инспектор, внимательно  всматриваясь в стоявшего в недоумении собеседника.
   – Откуда же мне знать. Может…
   – Что «может»?
   – Может они говорили о том директоре, который был убит? – выдал свою версию Бэйли.
   – Вы так думаете?
   – Не знаю… Возможно…
   – А может, они готовят ещё одно убийство? Это вам не приходило в голову?
   – Знаете, я как-то об этом не задумывался, – признался Джастин Бэйли. – Просто  услышал  разговор,  которому не придал никакого значения.
   – Напрасно. Ведь, как свидетель, вы можете предотвратить убийство! – сказал инспектор, таким  тоном  и  с такой уверенностью, словно, и правда готовилось убийство.
   – Как же я могу его предотвратить?
   – Обратившись в полицию! – был сухой ответ, не терпящий возражений.
   – А если это не правда?
   – Вас это не должно волновать! Полиция сама разберётся! Ваш  долг  честного  человека – помочь  полиции разоблачить преступников!
   – Ну, знаете, так можно и обыкновенную шутку облачить  в  преступление, – проговорил Бэйли,  поражаясь доводам человека представляющего закон.
   – Хорошо, оставим это. Теперь вспомните, что вы ещё слышали или наблюдали в стенах этого здания.
   – Когда я входил в столовую, находившаяся там полная дама,  сказала,  вот,  примерно  следующее: «Препараты, которые мне выписал доктор Морис, вызывают у меня приступы  клаустрофобии…» Увидев  меня,  она резко замолчала.
   – Вы не ошиблись, произнося имя доктора? Не Моррисон ли она сказала? – глядя в пол, переспросил инспектор.
   – Да-да, кажется Моррисон. Вы знакомы с ним?
   Инспектор задумался, посасывая кончик трубки, потом произнёс:
   – Я знал одного Моррисона, он служил при дворе королевы Виктории, и пытался  отравить  её  придворного лакея…
   – Как, простите? – проговорил Бэйли, не понимая того, что только что услышал.
   Но инспектор был занят своими мыслями, видимо обдумывал то, что услышал, а потому, не ответил.
   – Вы знаете, я ещё вспомнил кое-что, – сказал Бэйли, следя за выражением лица собеседника. Но тот,  больше не выказывал тех эмоций, которые владели им ранее: видимо, он узнал всё, что планировал узнать.  И  тем не менее, Бэйли продолжил развивать свою мысль: – Как я уже говорил, среди  этих  людей  был  один  старичок… Так вот он, очень похож на вас, инспектор.
   – На меня?
   – Да, на вас! У вас случайно нет брата-охотника? – пошутил Бэйли.
   И снова скрупулёзный слуга закона оставил вопрос без ответа. Он отвечал только  на  те  вопросы,  которые считал «достойными» ответа, и в то же время, игнорировал те, которые не хотел слышать.
   – Спасибо, мистер Бэйли! Вы очень помогли мне! –  расплываясь в дружеской улыбке,  проговорил  инспектор. – Обещаю вам – преступники будут изобличены! А теперь, давайте обсудим ваши проблемы!
   – Мои проблемы?
   – Вы же говорили, у вас есть какие-то проблемы. Вот и поделитесь ими со мной – уверен,  я  сумею  помочь вам, так же, как вы помогли сегодня мне! Да, и ещё одна просьба: могу я взглянуть на ваши вещи?
   – Зачем?
   – Ну, чтобы уж до конца удовлетворить своё любопытство, и заодно узнать, кто вы!
   – Если вам так угодно, не буду спорить, – произнёс Бэйли, и подойдя к кровати,  высыпал  на  неё  содержи-мое своей сумки.
   Инспектор медленно подошёл к кровати и принялся рыться в том, что выпало из сумки. В  этот  момент,  он был похож на старьёвщика, копошащегося в  помойном  контейнере.  Кроме  сменного  белья,  электрической бритвы, початого блока сигарет Marlboro, запасной зажигалки, взору «старьёвщика» предстала фотография  в рамке, на которой была изображена девушка: с длинными чёрными волосами, мягким овалом лица,  внимательным взглядом больших глаз, курносым носиком и чуть заметной улыбкой.
   – Это ваша дочь? – спросил инспектор, рассматривая державший в руках портрет.
   Бэйли ответил не сразу: он долго смотрел на фотографию, которую цепкий взгляд инспектора  не  выпускал из поля зрения; говорить, или не говорить, то, что было твоим личным, и касалось только тебя.
   Бэйли решил сказать:
   – Это моя девушка! – произнёс он с грустью в голосе.
   – Почему она не с вами?
   – Мы расстались…
   – Это из-за неё вы такой печальный?
   – Она вышла замуж, – ответил Бэйли. – За моего… За человека, с которым я дружил…
   – Вы до сих пор любите её?
   – Да! Я приехал в этот город, и поселился в этой гостинице, чтобы попытаться забыть её.
   Инспектор больше ничего не сказал. Он аккуратно положил портрет на кровать и вернулся к окну. Попыхивая трубкой, он долго о чём-то думал, скребя взглядом готовившуюся  к  рассвету  ночь,  что  чёрной  кошкой притаилась за окном. Потом сказал:
   – Послушайте мой совет, молодой человек. Боритесь за неё! Не отступайте! Боритесь и побеждайте!  Любовь – вот что движет нами и оправдывает нашу жизнь. Но, преодолеть её очень трудно!  Как  сказал  Стендаль: «Любовь можно сравнить с необыкновенной обрывистой и трудной дорогой, которая  начинается  среди  очаровательных боскетов, но вскоре теряется среди острых утёсов.  Мало-помалу  дорога  эта  уводит  в  высокие горы  посреди  мрачного  леса,  огромные  деревья  которого,  застилающие  свет  своими   густолиственными вершинами,  поднимающимися  до  самого  неба,  приводят  в  ужас  души,   не   закалённые   опасностями…»    Помните это, и будьте стойким! Не отдавайте её другому. Станьте на миг  безумным,  но  вырвите  её  у  того, кто отнял её! Любовь – подвластна безумцам, и губительна для хилых,  впечатлительных  душ.  Помните  это. Уезжайте из этого места и немедленно, вам здесь нечего делать. Здесь  имеет  место  пьеса,  в  которой  вы  не задействованы. Вы нужны в другом месте! Действуйте! И прощайте.
   С этими словами инспектор, или кто бы он ни был, покинул номер, оставив Бэйли один на один  с  тем,  что он только что услышал.

   Он шёл по тихому в этот предрассветный час, шоссе, «готовившемуся» к встрече нового дня,  когда  по  его просторам в оба конца будет мчаться суета большого города.
   Бэйли решил последовать совету ночного гостя: собрав разбросанные на кровати вещи, он покинул  английскую гостиницу «по-английски», то место, в котором хотел уединиться, чтобы на время порвать  связи  с  ми-ром, в котором жил, и с людьми, населявшими этот мир.  И  в  первую  очередь,  похоронить  в  своём  сердце любовь: забыть ту, которую однажды полюбил; ввёл в свой мир, наполнив его всем тем, что несёт в  себе  это прекраснейшее из чувств, которое и «оправдывает всю нашу жизнь», – как сказал  его  ночной  посетитель.  А может он этого и не говорил.
   Сейчас, ступая по чуть влажной поверхности тянувшегося в даль шоссе, он вспомнил этого странного чело-века, назвавшегося инспектором полиции (а возможно он им и являлся), а вместе с ним, заскользила в памяти и та группа постояльцев, что так пристально разглядывала его, желая вступить с ним в контакт, но, будучи во власти своих амбиций и предрассудков, он не позволил им сделать этого. А вот сейчас  задумался: кто  они? – обычные люди, на время ставшие соседями? Или, быть может… актёры из недавно закрывшегося  театра,  теперь доигрывающие свои роли в жизни…
   «Почему ты не присоединился к ним? – подумал он. – Так было бы проще пережить ту боль,  с  которой  ты приехал сюда, а теперь, намерен вновь вернуться, чтобы…»
   Бэйли прервал себя, заметив мчавшуюся впереди машину, с весело мигавшими  на  крыше  огоньками.  Она всё приближалась и приближалась, а когда подъехала, его охватил лёгкий холодок – это была полиция.
   Сбавив скорость, машина проехала мимо. Бэйли проводил её взглядом, то же самое, сделали по  отношению к нему двое сидевшие в салоне – один за рулём, другой – рядом.
   Скрип тормозов заставил его остановиться. Он обернулся: машина встала на обочине, и из неё уже выходил высокий, крепкого телосложения мужчина в форме, которая многих заставляет впасть  в  то  состояние,  которое в психологии называется – нервным. Но Бэйли нечего было скрывать, а потому, он не проявил эмоций.
   – Что вы делаете здесь в такое раннее утро, мистер?.. – говорил полицейский, подходя.
   – Я иду на станцию, – ответил Бэйли.
   – Ваши документы, – встав от Бэйли на  расстоянии  одного  шага,  попросил  полицейский,  протянув  свою внушительных размеров ладонь.
   Бэйли сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил паспорт, и протянул  его  жаждавшему  нарушений гиганту, который взяв чёрную книжечку, показавшуюся крохотной в его могучих руках, долго изучал  её, перелистывая и шурша мягкими страничками.
   – Вы из Нью-Йорка. Что вы делаете в Англии, мистер  Бэйли? – спросил  полицейский,  закончив  «осмотр» документа.
   – Приехал… в отпуск, – соврал Бэйли: сказать правду он не мог,  это  показалось  бы  странным  для  такого сильного и уверенного в себе человека, каким казался этот полицейский.
   – Вы были в гостях?
   – Я снимал номер в гостинице.
   – Идёте на станцию?
   – Да.
   – Почему пешком?
   – Решил прогуляться, подышать утренним воздухом. А там, может, поймаю попутку или такси…
   Больше вопросов не последовало. Полицейский  продолжал  внимательно  рассматривать  того,  кого  желал обвинить, ну хоть в чём-нибудь. Но, ничего не мог придумать. Особое  внимание,  он  уделил  сумке,  покоившейся на левом боку «подозреваемого».
   – Вы не заметили ничего подозрительного? – снова спросил полицейский.
   – Подозрительного?
   – Никого не видели на шоссе? Может, встречались какие-нибудь люди?
   – Люди? Да нет, по правде сказать, кроме вас, за последние полчаса, я никого не встретил здесь.
   – Будьте осторожны, мистер Бэйли: вчера утром  из  местной  психиатрической  клиники  совершили  побег несколько пациентов. Мы разыскиваем их. Если за последние сутки вам встречались люди,  ведущие  себя  не совсем нормально, советую вам не скрывать этого!
   – Нет, никого подозрительного я не встречал, – ответил  Бэйли,  стараясь  говорить  убедительно  и  держать себя так, как «принято» у того, кому нечего скрывать.
   – В таком случае, желаю вам побыстрее добраться до Нью-Йорка! – сказал  патрульный,  вернул  паспорт  и направился к своей машине.
   Когда патрульная машина отъехала, скрываясь всё дальше и дальше, Джастин Бэйли продолжил свой путь.
   Он догадался, о каких людях говорил патрульный. Но промолчал. Потому что, не был  до  конца  уверен.  А вдруг, он ошибался… А вообще, пусть каждый занимается своим  делом,  его  это  не  касалось,  у  него  были свои дела, решение которых зависело только от него.
   Он всё шёл и шёл, мерно отстукивая каблуками ботинок тихую мелодию своей грусти, которой  аккомпанировало одинокое шоссе, неся в своей памяти образ той, чей портрет лежал в его сумке.