Ветер с ближнего карьера

Заграница-заграница... Побывал и наразвязку,
Те же бденья, те ж страницы многотомных страшных сказок.
Я бывала там, бывала. Всё б неплохо. Только щемит
грудь в районе диафрагмы... Вспоминается ущелье,

над которым в пору тягот зависала не на шутку.
Думала, на миг присяду, - шли секунды, шли минуты, -
над альпийским и бездонным, сотни лет плющом увитым -
я с тяжелой головою со времён палеолита.

Я, с дурацкой сигаретой и бутылкой родниковой,
пеплом, пеплом, ветром, ветром и дочернею тоскою
вспоминала дом-хрущовку, шесть подъездов, двор, сараи,
крепдешины на верёвках меж рябин, кино, трамваи,
липы, скверы после ливня, клуб, театр с колоннадой,
вагонетки с торфом, сливы, стенды, пыльные плакаты...
 
Луч в ущелье запорошен. Восхищаешься закатом.
А тебя внутри ерошат, утепляя стекловатой.

Понемногу привыкаешь. И эпитеты уходят.
В телефоне много клавиш, там подробно о погоде
в городишке под Москвою, где озёра с камышами,
где оббитое былое быть собою не мешает.

Но родные умирают. По ущелью души бродят,
бренность тела предлагая доломитовой породе. 
Бьются о чужие камни, перекрыв раскаты грома,
и, повиснув на лиане, стонут глухо-безголово.

Как без них мне... были б живы... Одиночка не у места.
Помолилась. Докурила. И - к своим озёрам пресным.
Здесь спокойно. Здесь певуче. И к зиме носки связала:
белые, совсем малютки, и тебе - как обещала.

За окном деревьев кроны в цвет любимого торшера.
И доносит шум моторки ветер с ближнего карьера.