Рыбалка на Гарее

Давным-давно это происшествие приключилось. Но до сих пор стоит перед глазами как наяву. Итак, когда я учился то ли во втором, то ли в третьем классе, гостил летом вместе с мамой у ее родителей, то есть у моих бабушки и дедушки, в далеком от Казахстана (где мы тогда жили) Татарстане. В обычной такой татарской деревушке Старая Амзя со сплошь деревянными домами и банями на задах, с небольшими фруктовыми садиками-огородиками почти в каждом дворе.

Дом наших предков стоял на невысоком берегу крохотной речушки (недавно при помощи интернета узнал, что называется она Гарей, и протяженность ее целых 18 км!), с которой по вечерам доносился оглушительный лягушачий хор. И которую запросто можно было перейти вброд, а в иных местах, при желании, и перепрыгнуть.

Рядом с домовладением моих предков высился деревянный мост через речку. И по нему изредка с громким тарахтением деревянных, обитых железными шинами колес проезжали колхозники на телегах, туда-сюда сновали пешие, неспешно брели возвращающиеся с пастбища коровы и мелкий рогатый, а также безрогий скот. Такая вот деревенская идиллия.

Я сдружился со своим двоюродным братом-тезкой, тоже приехавшим на лето к деду с бабой из Узбекистана. Только фамилия у него была другая – Гатин, какую носила и моя мама до замужества. И вот два Марата то дружно помогали взрослым поливать огород, пропалывать его, то также дружно сбегали на ту самую речку, с неспешным течением, всю в кувшинках и поросшую по берегам невысоким кудрявым ивняком.

Мы самозабвенно плескались в ее неглубоких теплых водах с другими татарчатами, изъясняться с которыми мне было непросто: многие из них почему-то очень плохо владели русским языком, я же, росший среди русских, почти напрочь забыл татарский. Но мы как-то все же ладили, тем более рядом со мной был брат, и он на удивление одинаково хорошо владел как родным, так и русским языком.

Время от времени я видел плавающих среди водорослей некрупных рыбешек – красноперок. И загорелся желанием половить их на удочку. Опыт-то у меня имелся – как-никак, жил на большом, полноводном Иртыше, не чета мелкому Гарею. Заразил этой идеей и брата, хотя он, как сам признался, рыбаком не был ни разу. Да и других удильщиков я за все те дни, что находился в Амзе, ни разу не видел. Но рыба-то в реке была? Была! Значит, и поймать ее было можно и нужно – так рассуждал я, опытный иртышский рыбак.

Однако для этого нужны были снасти – по крайней мере, хотя бы пару крючков и метров пять лески. Дальше я бы уж сам – и удилище вырезал из прибрежного ивняка, и поплавок смастерил из камышинки, и грузило приладил из какой-нибудь гаечки. Уж меня-то учить не надо, как мастерить удочки. Я даже закидушки к тому времени умел ладить, на три четыре-крючка и метров в сорок-пятьдесят, а то и больше длиной – так далеко их надо было закидывать на Иртыше, чтобы попытаться поймать стерлядку.

Но когда мы с братом собрались ладить удочки, оказалось, что ни лески, ни крючков в сельском магазине нет, потому что на Гарее никто не рыбачит, хотя я сам видел в ней красноперок! Помог наш дед Карим, настоящий такой татарский бабай, в расшитой тюбетейке и рубашке навыпуск, с седой бородкой клинышком и хитрой улыбкой. Он свил нам леску из конского волоса, и показал, как можно сделать крючки, для чего втихомолку утянул из бабушкиной шкатулки с нитками, наперстками и прочими принадлежности для шитья две иголки.

Их надо было нагревать зажженной спичкой докрасна и с помощью плоскогубцев сгибать, чтобы получился крючок. Правда, полагающейся зазубрины у такого самодельного крючка не было, зато ушко – вот оно! Хватило часа, чтобы соорудить две удочки, еще несколько минут ушло на копку жирных червей на огороде, и вот, уже ближе к вечеру, два Марата отправились на рыбалку.

Гарей встретил нас традиционным лягушачьим хором. Я быстренько наживил червя и закинул свою удочку в прогалину между зелеными разлапистыми листьями кувшинок. Рядом сопел и чертыхался брат, не справляясь с извивающимся скользким червем. Только я хотел было помочь ему, как заметил, что в толще зеленоватой воды что-то метнулось к моей наживке, и поплавок из сухой камышинки резко утонул.

Ага! Я тут же рванул удочку на себя и тяжело выворотил из воды отчаянно сопротивляющуюся… крупную зелено-пятнистую лягушку с выпученными глазами. От изумления я выронил удочку, и лягушка шлепнулась рядом с моими босыми ногами. Изо рта у нее торчала леска. Брат захихикал, тыча пальцем в мой улов: «Уху из нее сварим или поджарим?»

Вот так да – квакуша позарилась на моего червяка и попалась на самодельный крючок! Но мне она, конечно, была не нужна ни в каком виде – ни в ухе, ни жаренная с луком: что мы, французы, что ли, какие? Я потянулся к ней и перевернул на спину, чтобы освободить от крючка, впившего ей в уголок большого рта.

И тут лягушка сделала совсем человеческий жест, потрясший меня тогда до глубины души: зажмурила свои выпученные глаза и передними лапками с растопыренными пальцами загородилась от меня, а задними стала скрести по моей руке, силясь высвободиться. Она очень испугалась и, наверное, думала, что я ее сейчас съем!

— Ну что ты, дуреха! – растроганно шмыгнул я носом. – Не трону я тебя! Ну-ка, братишка, отцепи крючок, пока я ее держу.
Я прихватил задние лапки квакуши второй рукой, брат тут же опустился на колени рядом и осторожно вывернул самодельный крючок из лягушачьего рта, благо, что он был без зазубрины. Я повернулся к реке, и только разжал руки, как лягушка тут же оттолкнулась задними лапками, шлепнулась в воду и исчезла под зелеными лакированными листьями кувшинок. Притихшая было речка взорвалась победным лягушачьим ором. Во всяком случае, мне так показалось.


— Что ли, пойдем домой? – вопросительно уставился на меня Марат. – Зачем нам лягушки…
— Ну уж нет, — заартачился я. – Раз пришли на рыбалку, так должны поймать хоть одну рыбку! Вон же они плавают…
Я снова насадил червя и закинул наживку поближе к неспешно дефилирующим в водорослях небольшим красноперкам. Но не успели разойтись круги от качающегося на воде поплавка, как опять из-под большого листа кувшинки метнулась знакомая тень, и поплавок резко утонул.

И хоть я понял, кто там снова безобразничает, все равно чисто машинально рванул удочку на себя. Сочно чмокнув, из реки выворотилась болтающая в воздухе лапками с растопыренными пальцами лягушка. Показалось, что она была даже больше первой и с негодованием таращила на меня свои нагло выпученные глаза.

Братишка мой упал на прибрежную траву и стал с хохотом кататься по ней.
— Ой, не могу! — выкрикивал он, колотя руками по земле. – Ты где так научился лягух ловить, а?

Этого я уже стерпеть не мог. Схватив отчаянно сопротивлявшуюся лягушку, я вывернул из ее пасти крючок, щелкнул ее по носу и со словами: «Пошла вон, дура пучеглазая!», выкинул ее в реку. Лягуха шлепнулась в воду и тут же проворно унырнула под листья кувшинки. Ну а мы, естественно, отправились домой. Ни с чем.

Но зато, когда мы вернулись с мамой через пару недель домой, на Иртыш, уж там-то я отвел свою изголодавшуюся по настоящей рыбалке душу. И никакие лягушки мне там не не мешали.