Метафоры или крем со всех

эссе

  О.Э.Мандельштам в "Разговоре о Данте" пишет: "цитата есть цикада". Каждый волен сам домыслить, как толковать эту метафору. Может,  хор цикад вступает внезапно и звонко, как должна звучать цитата, чтобы произвести должное впечатление?

 Метафоры в языке существуют с незапамятных времён. Они широко употребляются в обыденной речи, в поэзии и в прозе. Когда мы говорим: "идёт дождь", "он потерял голову", "у неё тяжёлый характер", мы употребляем давно сложившиеся устойчивые словосочетания, которые можно причислить к метафорам, названным  В.М.Жирмунским поблёкшими, т.е. к таким, которые уже не оказывают эмоционального или художественного воздействия. Исключив их из обозрения,  рассмотрим  какую потребность метафора призвана удовлетворить.

 Вспомним строчки из стихотворения Гумилёва "Шестое чувство": "Прекрасно в нас влюблённое вино/ И добрый хлеб, что в печь для нас садится,/ И женщина, которою дано,/Сперва измучившись, нам насладиться./  Но что нам делать с розовой зарёй/ Над холодеющими небесами/... Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать..."

 "Шестое чувство", возбуждаемое прекрасными явлениями, которые нам дарят природа и искусство, ищет выход. И как голод и жажда находят его в еде и питье, так своё восхищение мы  силимся выразить  словами. Восторженное изумление перед "розовой зарей" можно выразить,  сравнив её с чем-то подобным, т.е. употребив метафору. Почему важно сравнить? Очевидно потому, что оценить какой-то предмет или явление значит сравнить его с чем-то известным или эталонным, подобно тому, как мощность двигателей оценивают в лошадиных силах.

  В Википедии  говорится, что слова и выражения употребляются  в метафоре  в переносном смысле на основе какой-нибудь аналогии. Для этого следует найти точки соприкосновения сравниваемых предметов. В биологии есть понятие комплементарности для обозначения сродства  разных молекул за счёт взаимодействия их определённых частей. При сравнении комплементарными могут служить самые разнообразные признаки. Это цвет (серебряные волосы), прозрачность (зеркальная гладь вод), звук или образ действия. Вспомним, как описана вьюга у Пушкина :"то как зверь она завоет, то заплачет как дитя".

Часто, чем глубже спрятаны от глаз комплементарные признаки и чем они неожиданней, тем богаче и интересней метафора. Например, вид розовой зари над холодеющими небесами вызывает у Пастернака неожиданное сравнение : "Как плотолюбив простор на севере зловещем! /Он солнцем давится заглот./ И тащит эту ношу по мху./ Он шлёпает её об лёд/ И рвёт, как розовую сёмгу ".

 А вот  фрагмент из известного философского стихотворения Г.Державина, изобилующего метафорами."Река времён в своём стремленьи/ Уносит все дела людей/ И топит в пропасти забвенья /  Народы, царства и царей,/ А если что и остаётся/ Чрез звуки лиры и трубы,/ То вечности жерлом пожрётся/ И общей не уйдёт судьбы." В этом стихе,  "река" и "время", "пропасть" и "забвенья" имеют явные черты сходства, хоть и не определяемые одним словом,  а с "вечностью" и "жерлом" дело обстоит ещё интересней. Уподобление здесь выражено словом  "пожрётся". Очевидно автор употребляет сниженную лексику неслучайно, т.к. благодаря ней вечность ассоциируется со свиньёй, поедающей своих поросят. В результате отчаяние от тщеты жизни передано в самых сильных выражениях,  всего в восьми заключительных словах.

 В этой связи  вспоминается цитата из Пастернака "воздух лжив, как слой румян", в которой отвращение ко времени, проживаемым поэтом, выражено ещё короче. Но этим я не хочу сказать, что в случае метафоры краткость - единственная сестра таланта,  её более близкими  сёстрами я бы назвала  наблюдательность и воображение.  В чём специфика сравнений, к которым прибегают поэты, сказать и легко и сложно, т.к. метафоры, как мне представляется, составляют главную прелесть лирики.  Образное мышление поэтов,(ставшее  общепринятым клише), как и бесспорная прерогатива поэзии "сопрягать далековатые понятия" призваны объяснить нам почему  поэтическая мысль  не существует без метафоры.

Из ярких запоминающихся метафор Маяковского мне сразу приходит на ум ноктюрн, сыгранный " на флейте водосточных труб" и "облако в штанах". Подобных примеров у него много. Их ещё много больше у Заболоцкого, особенно в "Столбцах".  Чего стоит бездомный кот, названный поэтом "монахом помойного ведра". Конь  в его "Столбцах " "стоит как рыцарь на часах", а у возбуждённых зрителей цирка "во рту навар кудрявый". Какое страшное сравнение для еще не осуществлённого будущего встречаем у А.Тарковского ..."судьба по следу шла за нами,/ Как сумасшедший с бритвою в руке."
Хотела привести несколько примеров из любимой  книги А.Кушнера "Таврический сад" и убедилась, как это трудно - буквально в каждом стихе  одна метафора чудесней другой; вырывая её из  контекста, невольно творишь насилие, от которого самой больно. Всё же приведу случайную выборку отдельных строк:"Небо ночное распахнуто настежь - и нам/ Весь механизм его виден: шпыньки и пружинки,/Гвозди, колки... Музыкальная  трудится там/ Фраза, глотая помехи, съедая запинки." "Ночной листвы тяжёлое дыханье/ То всхлипнет дождь, то глухо хлопнет дверь... Не прочный смысл, не выпуклое слово, /А этот  всплеск и вздох всего важней",  " На паутину похоже с такой высоты/ Море, судёнышки в нём, словно чёрные мухи,/ Вязнут, запутавшись...облачным клочьям под стать/ Пена белеет, как сброшенное оперенье./ Что там, побоище? Может быть, линька в раю?", "Весь день ботаникою занята пчела,/ А зоологию ещё не открывала. /Из класса пятого она не перешла/ В шестой, в шиповнике, в его цветах застряла..."

Авторские метафоры дают нам возможность увидеть в новом ракурсе ночь, море, цветущие кусты... вообще мир божий и позволяют позаимствовать радостное изумление и юмор поэта. Его стихи напоминают мне картины импрессионистов,  для которых цвет и свет были важнее сюжета, т.е. "как" было важнее, чем "что". Ведь штырьки, линька в раю или ботаника, постигаемая пчелой, явно относятся к категории "как".
 В памяти толпятся строки разных поэтов, в которых индивидуальность чувства и мысли выражена метафорами. Хочется привести их побольше, хотя эта жадность и напоминает анекдот про ребёнка, который , глядя на блюдо с пирожными , просит  дать ему крем со всех.Новые ракурсы, или новые смыслы, создаваемые  с помощью метафор, находить легко. Вдумываться в них так же приятно, как замирать перед полотном  художника, стараясь понять, в чём секрет его очарования. 
 Читаем у Пушкина:"Но как вино - печаль минувших дней/ В моей душе чем старе, тем сильней." И силимся понять, с чем такая печаль связана?  Может, с сожалением о невосполнимой потере или непоправимой ошибке? Читаем у Лермонтова "ночевала тучка золотая на груди утёса-великана" и утёс в наших глазах приобретает черты нежности и благородной силы. А встретив у Маяковского "изумруды безумий"  осознаём, что кажущееся в обыденной жизни безумием может быть на самом деле внезапным озарением.  Аллитерация делает это озарение особенно чудным...  Или слушаем  песню Окуджавы : "Когда свинцовые дожди/ Лупили так по нашим спинам /Что снисхождения не жди.../Тогда командовал людьми/ Надежды маленький оркестрик/  Под управлением любви"   и  становится понятно, что полковой оркестр внушает солдатам не равнодушие  к смерти, а надежду на жизнь, и только она помогает выстоять.

 Разумеется,  вглядываясь в метафоры, мы видим разное,  т.к. взгляд взгляду рознь. На эту тему замечательно высказался Чехов : "Пока человеку нравится плеск щуки, он поэт, когда же он знает, что этот плеск не что иное, как погоня сильного за слабым, он мыслитель". Само это высказывание, кстати, вполне метафорично. Стоит отметить к тому же, что переносный смысл метафоры не обязан быть логичным с житейской точки зрения. Заболоцкий в статье "Поэзия обэриутов" пишет: "Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героини и отвёл её в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать."
В этой связи метафоры Мандельштама заслуживают отдельного рассмотрения. Практически в каждом стихотворении встречаем яркие и неожиданные уподобления: "Я - и садовник, я же и цветок/ В темнице мира я не одинок", "Сёстры - тяжесть и нежность - одинаковы ваши приметы", "Виноград, как старинная битва живёт,/Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;"  Кроме  того, можно найти много примеров, когда уподобление уступает место метонимии, при которой один предмет подменяет другой. Так, в стихотворении "Феодосия" читаем: "Идём туда, где разные науки,/ И ремесло - шашлык и чебуреки,/ Где вывеска, изображая брюки,/ Даёт понятье нам о человеке./ Мужской сюртук - без головы стремленье,/ Цирюльника летающая скрипка /И месмерический утюг - явленье/ Небесных прачек - тяжести улыбка."

Нередко ассоциации Мандельштама кажутся, если не алогичными, то по крайней мере загадочными. Это связано с тем, как считает Надежда Яковлевна Мандельштам,  что опыт внешней  текущей жизни он претворял во внутренний, при этом  мало считаясь с читателем.  Чтобы понять иные определения и обороты мандельштамовских метафор, надо напрячь воображение или воспользоваться подсказкой. Часто её можно найти в книге той же Надежды Яковлевны.  Так, в стихотворении "Жил Александр Герцевич" есть строчки " Пускай там итальяночка,/Покуда снег хрустит,/ На узеньких на саночках/ За Шубертом летит ..." По свидетельству Н.Я, имелась в виду молодая покорившая Петербург и рано умершая итальянская певица Бозио.   Сам же Александр Герцевич - музыкант и поклонник Шуберта - тоже вполне реальная фигура. Одно время  Осип Эмильевич жил с ним в одной коммунальной квартире.
 
 А вот  отрывок из стихотворения 31 года. "-Нет, не мигрень, - но подай карандашик ментоловый...  - Нет, не мигрень, но холод пространства бесполого,/ Свист разрываемый марли да рокот гитары карболовой!"    Бесполое пространство и карболовая гитара в отрыве от контекста звучат непонятно. Но в контексте всего стихотворения они создают образ  мира, лишённого человечности, похожего на госпиталь, в котором гитара силится заглушить удушающую атмосферу страдания.   Предчувствие неизбежной гибели присутствует в стихах, посвящённых Марине Цветаевой "На розвальнях, уложенных соломой...". Здесь на  Москву современную, с которой поэта знакомит Марина Цветаева, накладывается Москва допетровская. Главные ассоциации - Марина - Марина Мнишек, Мандельштам - Лжедмитрий. Посвящая Цветаевой это стихотворение , влюблённый в неё Мандельштам пишет:" Моя любовь, пока всё прекрасно. Мы едем, ты показываешь мне Москву. Но мы уже обречены на смерть, как обречён на гибель я, как был обречён на смерть Гришка Отрепьев, влюбившийся в Марину Мнишек."
 
  Встречаются у Мандельштама и такие метафоры, которые едва ли можно объяснить однозначно. Так, стихотворение "Скрипачка" кончается строфой: "Играй же на разрыв аорты./ С кошачьей головой во рту,/ Три чёрта было - ты четвёртый, /Последний чудный чёрт в цвету."  Каких именно гениальных скрипачей, кроме" Паганини длиннопалого",  имел в виду поэт, сказать трудно, да и не к чему.  Тут эффект достигается звукописью . А вот кошачья голова вызывает споры. Скорее всего её напоминает поэту закрученный конец скрипичного грифа.  Как утверждает Надежда Яковлевна, случайных, т.е. бессмысленных слов Мандельштам никогда не употреблял.
  Вспоминаются слова философа Ортеги-и-Гассета :"во всех случаях метафора призвана расширять смысл предмета, слова и действия." 


 Как ни странно, не все поэты с этим согласились. В конце 70-х годов прошлого столетия подпольная группа авангардных поэтов  решила "сбросить метафору  с парохода современности", вместо неё они предложили метаметафору. Идеолог этой группы  К.Кедров заявляет, что метаметафора бесконечно раздвигает горизонты зрения читателя, упраздняя принцип уподобления и изгоняя смысл из стиха. Своё know- how метаметафористы видят в том, чтобы лишённые ассоциации слова объединять связью алогичного характера. Чтобы показать, на что это похоже, приведу по строчке наиболее известных поэтов-новаторов. К.Кедров: "Я вышел к тебе через/  - навстречу - от /и ушёл ПОД, /воздвигая НАД" . И.Жданов: " Пчела внутри себя перелетела". А.Парщиков: "Бездна снуёт меж вещами, как бешеные соболя"

Круто, не правда ли? Но на мой взгляд, о бессмыслице нет смысла  говорить серьёзно. Разве что  приведу английский анекдот.  Лорд велит слуге привести лошадь в ванную. Тот исполняет эту странное поручение, но просит хозяина объяснить, зачем это ему нужно. Ответ лорда таков:" Сегодня я позвал в гости своего знакомого, перед обедом он зайдёт в ванную и скажет:" О! " Вот и я,  сказав" О", перехожу к  следующему интересующему меня вопросу - в чём специфика метафоры в художественной прозе.


 Философ Ортега-и-Гассет полагает, что хотя суть метафоры в уподобляющем сближении двух далёких друг от друга вещей,  прелесть метафоры в том, что в ней уничтожается предмет как образ реального. Она увлекает нас в другой мир, мир фантазии, воображения,  волшебства и... понимания.  М. Пруст пишет об этом же такими словами: "метафора - наилучшее выражение глубинного видения вещей, не останавливающегося на их внешности и проникающего в их сущность." В прозе автор стремится представить нам своих героев максимально живыми и характеризует их внутренний мир( как мы знаем из  школьных учебников), чтобы сделать их максимально понятными. Но мы не всегда отдаём себе отчёт, что ничто лучше метафор не может служить этой цели. По словам Пруста "когда мы входим в настоящую жизнь другого человека - в действительный мир, находящийся внутри мира видимого, мы бываем поражены так, словно проникли в дом, снаружи ничего собой не представляющий, но где полным-полно драгоценностей, отмычек, трупов..."

Я хочу привести несколько примеров из прозы двух великих писателей, про которых,   можно сказать словами Пруста, что их  метафоры способны обессмертить стиль.  Рассмотрим как Пруст и Толстой пользуются метафорами, характеризуя своих героев.
В романе Марселя Пруста " В поисках  утраченного времени" время течёт вспять благодаря воспоминаниям героя и рассказчика в одном лице. Начало романа посвящено детским и юным годам, проведённым в провинциальном городке, Комбре, неподалёку от Парижа. Марсель рассказывает о своей семье, о своих отношениях с  более всего любимыми матерью и бабушкой , а также о других домочадцах и слугах. Среди них особое место принадлежит Франсуазе. Вот что мы узнаём об этой служанке,   бесконечно преданной своей госпоже Леонии, тётке Марселя. Франсуаза ухаживала за ней,  не подпуская никого другого, выполняя любые её прихоти, проявляя при этом чудеса терпимости и доброты. Во время болезни Леонии Франсуаза  дежурила при ней денно и нощно. Быть главной и незаменимой - в этом состояло её величие в собственных глазах. Однако оборотная сторона  её преданности  состояла в том что  Франсуаза "не брезговала хитроумными и беспощадными каверзами".  Судомойку, которая иногда обслуживала Леонию, она заставляла чистить спаржу каждое утро, уверяя что хозяева требуют её на завтрак, зная что та реагирует на спаржу жестокими приступами астмы. В результате бедняга не вынесла мучений и уволилась. Органическую целенаправленную жестокость Франсуазы Пруст уподобляет поведению земляной осы, как его описывает Фабр. Это коварное и расчётливое насекомое парализует своих жертв - жуков и пауков- и откладывает яички рядом с ними, чтобы вылупляющиеся личинки могли питаться беззащитной и свежей пищей.

Пруст вспоминает свои прогулки в Комбре,  удивительно живописном месте. Впечатления оставшиеся от них, говорят нам об удивительной наблюдательности и богатом воображении  юного героя и делают это с помощью метафор, которыми  автор снабжает свои воспоминания. Прогулки в дождь имели свою ценность -"капли падали с неба сомкнутым строем, какой соблюдают перелётные птицы, пускающиеся в путь одновременно... каждая, не теряя своего места в строю, увлекала за собой следующую, и небо от этого становилось ещё темнее, чем при отлёте ласточек." "А иной раз по полуденному небу украдкой, без всякой торжественности, белая, словно облачко, скользила луна: так незанятая в спектакле актриса, надев своё обиходное платье, нарочно тушуясь, чтобы не обращать на себя внимание, забегает на минутку в зрительный зал посмотреть на товарищей." А вот, гуляя по берегу Вивоны, Марсель обращает внимание на кувшинку, " на своё несчастье выросшую в таком месте, где быстрое течение не давало ей покоя, и она, подобно парому, приставала к одному берегу и сейчас же возвращалась к другому. Эта кувшинка была похожа на одного из несчастных, чьи вечные муки привлекли внимание Данте, и Данте, конечно, расспросил бы терзаемого, что именно он чувствует и за какие грехи, если бы Вергилий не заставлял Данте бежать за ним, как приходилось бежать мне за моими родителями."

Метафоры замечательно помогают увидеть разницу между тем, как герои видят себя сами и тем, как они выглядят со стороны. Пруст предостерегает: "никогда не следует говорить о себе, ибо вы можете быть уверены, что на этот предмет у вас с любым собеседником будут разные точки зрения". Приведу такой эпизод. Принцесса Люксембургская , гуляя по Бальбекскому пляжу, встречает знакомую маркизу де Вильпаризи,  в сопровождении Марселя и его бабушки - старинной подруги маркизы. Маркиза представляет своих спутников принцессе и этим ставит её в затруднительное положение. Принцесса чувствовала огромную дистанцию между собой и  бабушкой Марселя, не говоря о нём самом. Но она считала себя демократкой, чуждой  сословным условностям и своим поведением всячески старалась подчеркнуть отсутствие снобизма. Марсель рассказывает, как не зная как лучше доказать свою благосклонность, принцесса купила у разносчика ржаной хлебец, каким кормят уток, и отдав его Марселю, сказала: "Это для вашей бабушки" и с лукавой улыбкой добавила: "Отдайте ей сами", воображая что он получит удовольствие, если между ним и животным не будет посредника. С помощью тут же набежавших других разносчиков принцесса наполнила карманы Марселя ромовыми бабами, трубочками и леденцами... Очевидно  благодаря чуду эволюции бабушка стала уже не уткой, а "беби".

А вот другой пример, характеризующий нравы  обитателей Бальбекского отеля. Пруст описывает  завистливое злонравие буржуазных дам, которые испытывали чувство неполноценности  от соседства с представительницами высшего общества и боялись, что их сочтут недостаточно шикарными. Компенсировали  эти неприятные эмоции они тем, что  нахально смотрели в лорнет на выбранную жертву знатного происхождения "таким изучающим и недоверчивым взглядом, как будто это было блюдо с пышным названием, но подозрительное на вид, на которое... с гримасой отвращения указывают, чтобы его унесли".
О страданиях, возникающих на почве социального неравенства,  говорит ещё один пример. Маркиза де Сент-Эверт страдала от того, что принцесса де Лом не снисходила до общения с ней. "В самой внешности этой мужеподобной, низкорослой толстухи не было ничего величественного - её выпрямили обиды: так деревья, растущие в неблагоприятных условиях, на краю пропасти, вынуждены для сохранения равновесия отклоняться назад."


Невозможно пройти мимо метафоры, говорящей о том, как посторонним бывает трудно понять чувства влюблённого. Знакомая Свана, страдающего от неразделённой любви, недоумевает, как такой умный человек дал себя поработить женщине неумной и неинтересной. Автор замечает. что "люди невлюблённые полагают, что только умный человек имеет право быть несчастным только из-за женщины, которая стоит того; это всё равно, что удивляться, как люди допускают себя до заболевания  холерой из-за крохотной бациллы."

Своеобразие и очарование художника Эльстира Пруст видит в использовании метафоры в живописи."Художник приучил глаз на взморье не различать чёткую границу, демаркационную линию между сушей и океаном... При взгляде на картину возникало ощущение гавани, где море входит в сушу, где суша уже морская, где население - земноводное, а могущество морской стихии проступает во всём... чувствовалось, что моряки с трудом держатся на воде, точно на быстром наровистом  коне, скачки которого, если бы всадники не были так ловки, сбросили бы их на землю."

    С помощью метафоры Пруст показывает, как первое впечатление постепенно  преобразуется в чувство. Художник Эльстир представляет Марселя девушке, о знакомстве с которой он давно мечтал. Вот как Марсель вспоминает об этом событии: "Удовольствие я, конечно, испытал позднее, когда вернулся в отель и опять стал самим собой. Удовольствия -  это всё равно что фотографии. То, что мы воспринимаем в присутствии любимого существа, - это всего лишь негатив, проявляем же мы его потом, у себя дома, когда обретаем внутреннюю тёмную комнату, куда при посторонних "вход воспрещён".

Однако пора перейти к метафорам Толстого, "матёрого человечища", как назвал его Ленин. Матёрым обычно называют крупного зверя, поэтому ленинская метафора говорит о нечеловеческой мощи, ассоциирующейся у меня с древнеегипетскими божествами. Например, женская природа богини Хатхор сочеталась у неё  одновременно с небесной коровой и со свирепой львицей (в этой ипостаси она называлась Сехмет). Кем же мог быть одновременно Лев Николаевич? Невольно приходит на ум высказывание Флобера: "мадам Бовари - это я". Эта метафора, выражающая крайнюю степень уподобления, в полной мере может быть отнесена к Толстому. Он имел все основания сказать: "Анна Каренина - это я", но это же относится и к Алексею Александровичу, и к Вронскому и другим  героям почти всех его романов и повестей.  Я приведу  несколько метафор из романа "Анна Каренина", использованных Толстым для характеристики  своих героев и их взаимоотношений.

 Вспомним место, где Анна от страха за Вронского, упавшего с лошади на скачках, не может скрыть от мужа своего крайнего волнения и тем самым выдаёт свои чувства к Вронскому. При этом она крайне раздражена разговорчивостью мужа, который явно всё понимает, но пытается это скрыть. Чувствуя себя виноватой перед мужем, она невольно ищет повод обвинить его в неискренности и непорядочности. Она убеждает себя, что  лицемерие и лживость его вторая натура. С помощью метафоры Толстой показывает нам её неправоту."Она не понимала, что нынешняя особенная словоохотливость Алексея Александровича была только выражением  его внутренней тревоги и беспокойства. Как убившийся ребёнок, прыгая, приводит в движение свои мускулы, чтобы заглушить боль, так для Алексея Александровича было необходимо умственное движение, чтобы заглушить те мысли о жене... которые требовали к себе внимания. А как ребёнку естественно прыгать, так ему было естественно хорошо и умно говорить."

А вот место, где Китти на водах, вдохновлённая благотворительностью мадам Шталь и её племянницы, решает посвятить свою жизнь служению страждущим. Удивительно, как короткий визит на воды старого князя с его проницательностью и саркастически  меткими замечаниями легко разрушает воздушные замки дочери. "Божественный образ госпожи Шталь, который она месяц целый носила в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймёшь, как лежит это платье. Осталась одна коротконогая женщина, которая лежит потому, что дурно сложена, и мучает безответную Вареньку... И никакими усилиями воображения нельзя уже было возвратить прежнюю мадам Шталь."

  Для того, чтобы показать, как изменила Вронского любовь к Анне, Толстой ввел в роман эпизодическое лицо. Это иностранный принц, к которому Вронский был приставлен, чтобы познакомить его со специфическими  русскими национальными удовольствиями и развлечениями, такими как блины, медвежья охота, тройки, цыгане и кутежи с актрисами и шампанским. Как джентльмен "принц был неискателен с высшими, свободен и прост в обращении с равными и презрительно добродушен с низшими. Вронский сам был таковым и считал это большим достоинством." Однако проведя с принцем неделю, Вронский признаётся Анне: "Я как в зеркало смотрелся, глядя на эту жизнь, и мне неприятно было... Если определить его, то это прекрасно выкормленное животное, какие на выставке получают первые медали, и более ничего... Он, видно, что и образован только для того, чтобы иметь право презирать образование, как они всё презирают, кроме животных удовольствий." К этому Лев Николаевич добавляет ещё более уничижительное сравнение: "несмотря на излишества, которым он предавался в удовольствиях, он был свеж, как большой зелёный глянцевитый огурец".

А вот как пишет Толстой о перемене отношений между Левиным и Китти после того как началась их совместная жизнь. "Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал. На каждом шагу он испытывал то, что испытал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, - надо ещё соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно."

Особый вид метафор, используемый Толстым, призван показать, как меняется сознание героев под действием экстремальных обстоятельств.  Эти метафоры не основаны на подобии, а, напротив,  по Ортеге-и-Гассету,"уничтожают образ реального", поскольку герои перестают адекватно воспринимать действительность.  Так Левин, получив положительный ответ Китти на своё признание в любви под влиянием безмерного счастья  явно находится в изменённом состоянии сознания. Ему кажется, что все встречаемые им люди доброжелательны и тактичны, они разделяют его радость  и стараются сделать ему приятное.

А в последних главах романа мы видим, как меняется сознание Анны. Ревностью и  требованиями, чтобы Вронский постоянно был рядом, подтверждая свою любовь, она только отвращает  его. Анна сознаёт со всей очевидностью "там, где кончается любовь, начинается ненависть... Мы  жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он моё, и переделать ни его, ни меня нельзя". Справиться с этой правдой у неё нет сил. "Смысл жизни и людских отношений открываются ей в новом свете".  Жизнь представляется ей жестокой и отвратительной "Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучать себя и других?" Когда Анна едет на станцию все, кто  по пути попадаются  на глаза, кажутся ей уродливыми и лицемерными. Сторонясь других пассажиров как прокажённых, она слышит смех молодых людей и думает: " Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло!"

В заключении надо бы ответить на вопрос - что следует из всех приведённых выше примеров. По всей видимости то, что  мастерство и Пруста, и Толстого в большой мере  состоит в точности и оригинальности использованных  ими метафор. Но это очевидно, а как сказал Б.Шоу, труднее всего ответить на вопрос, ответ на который очевиден. В данном случае, я, листая страницы любимых авторов и выписывая цитаты,  просто делала то, от чего сама получала удовольствие.  Кстати, Пруст, говоря о произведении модного писателя Бергота, пишет: "единственное доказательство того, что он выстроил нечто полезное и правильное,  - это радость, какую оно доставило в первую очередь ему самому, а потом и другим." В меня, как автора эссе, это вселяет некоторую надежду.