Модистка

           С модисткой Ниной меня познакомила подруга, сшившая у неё роскошное вечернее платье. Позже подруга беззастенчиво рассказывала всем, что приобрела наряд в фирменном французском бутике, и ей верили.               
          Качество шитья у Нины, как выяснилось позже, полностью зависело от настроения, которое, в свою очередь, было заложником влюблённости: когда модистку захватывал очередной головокружительный роман, шила она так, что любой французский кутюрье позеленел бы от зависти, увидав Нинины произведения швейного искусства. В иные же дни из-под её рук выходил такой ширпотреб, что зеленели добропорядочные дамы-заказчицы. Одной из «позеленевших» дамочек стала и моя подруга, когда модистка испортила ей блузку из роскошной органзы. Подруга громко хлопнула дверью, а я осталась, потому, что терять мне было нечего, – я принесла в починку любимые старенькие джинсы и пару юбок со сломанными «молниями». 
          Нина оказалась весьма приятной в общении: приветливая, улыбчивая, гостеприимная до расточительности, с хорошим чувством юмора. Высмеивала она, в первую очередь, себя, рассказывая с юмором о довольно грустных, подчас, историях из собственной жизни, найдя во мне внимательного слушателя. 
          Модистка была откровенно, вызывающе красива: копна рыжих кудрей, очень светлые нефритовые глаза, виолончельный изгиб талии, длинная шея, персиковая нежность кожи, чувственный рот, стройные спортивные ноги с узкими щиколотками. И не грамма косметики! «Рыжая-бесстыжая Нинка-картинка», – говорила о себе Нина.
Ей было тридцать два года. Она никогда никого не жалела, в первую очередь – себя. Так не жалеет себя бабочка, сгорающая в пламени свечи. При этом модистка была патологической оптимисткой. Не самая плохая патология, по–моему. 
Мы быстро подружились и частенько созванивались, договариваясь о встрече за чашечкой кофе.  Правда, я пила кофе без сахара, но с молоком, а она –  сиропно-сладкий без молока. 
          На момент нашего знакомства у Нины имелся муж Виктор и две дочери-подростка. Жила их семья в уютном доме на тихой зелёной улице. Двор утопал в цветах, преимущественно розах, цветших практически круглый год. Комнаты сияли почти стерильной чистотой, в них пахло ванилью и корицей, – Нина частенько баловала семейство сдобной выпечкой. Да, и хозяйкой она была отменной.
          Первый раз модистка исчезла через полгода после нашего знакомства. Накануне исчезновения из-под её рук вышло несколько настоящих швейных шедевров. «Свер-ши-лось» – выстукивала швейная машинка «Зингер», а Нинка подпевала ей вполголоса и улыбалась. Да, это была любовь. Даже – Любовь! О чём подруга и сообщила восторженным шёпотом во время примерки, делая мне «иглоукалывание» своими булавками. Её любовный восторг требовал материализации, и модистка уговорила меня сшить вечерний брючный костюм, которому по сей день завидуют все сплошь мои подруги.
          Тем утром, когда Нинка-картинка сбежала, телефон взял Виктор и каким-то бесцветным голосом доложил:
          –  Нины нет дома. Уехала.
          – А когда будет? – поинтересовалась я.
          В ответ раздался вздох, и трубку положили. Я пожала плечами и тоже отключилась. А через несколько дней Нина позвонила сама и проворковала, что они с Костиком безумно счастливы, всё о’кей и «больше ничего не спрашивай».
          Объявилась Нина так же внезапно, как и исчезла.  Рано утром она ввалилась ко мне домой: встрёпанная и бледная, с почти прозрачными глазами, но с неизменной улыбкой и заорала, кидаясь мне на шею:
          – Привет, подруга!
          – Привет, Нин, ты откуда в такую рань?
          – Из психушки, откуда же ещё, – беспечно заявила модистка, падая на мой разобранный диван. – Выписалась до утреннего обхода, уговорила эскулапа. Знакомы, чай, не первый год…
          – Почему психушка?  Где твой Костик? И чему ты радуешься?
          – А чего грустить? Костик тю–тю. Я таблеток наглоталась, промыли, откачали.  Начинаю новую жизнь! 
          – В очередной раз, – заметила я с лёгким раздражением, вытаскивая из–под аппетитного Нинкиного зада, а-ля Дженифер Лопес, свой ещё тёплый уютный плед.   
          –  Ну да!  Я закурю, – толи спросила, толи оповестила подруга. – И ещё бы кофейку…
          Я потащилась на кухню варить нам обеим кофе. Модистка шла следом за мной, жадно затягиваясь сигаретой и держа в руке пепельницу.
          – Не кури натощак, сейчас будет кофе. Хочешь, сделаю и тосты?
          – Спасибо, подружка. Я посижу у тебя немного и пойду домой, ладно? Пусть Виктор на работу уйдёт. Не хочу с утра отношения выяснять.   
          Нина вернулась домой начинать новую жизнь. Продержалась она целых полтора года, а потом снова случилась Любовь… Окончилось всё традиционно: пачкой таблеток, психушкой и «возращением блудной дочери». Шутила: «Я в своей жизни нагрешила столько, что легче веру сменить, чем замолить грехи!»
Подрастали дочери. Муж Виктор делал вполне успешную карьеру. Нина продолжала шить и влюбляться – безоглядно, фатально, навечно. Снова собирала вещи и уходила к очередному избраннику, а позже выметала из души осколки разбитой любви и возвращалась к мужу. Он прощал и принимал.
          Однажды она позвонила мне чуть свет и попросила умоляюще:
          – Приезжай прямо сейчас, пожалуйста!  Приедешь? 
          Я пообещала, хотя весь мой организм, отошедший ко сну в три часа пополуночи, ещё крепко спал. В этом мы с Ниной никогда не совпадали.
          Подруга сидела, сгорбившись, в углу дивана, курила и перебирала фотографии. Периодически она слизывала с губ солёные слезинки, которые частой капелью текли по щекам. Те, что она не успевала слизнуть, капали на её загорелые, восхитительно округлые колени.
          – Что за сырость? – спросила я преувеличенно бодро.
          – Не сваришь нам кофейка? – отозвалась подруга.
          На кухне я поразилась её запущенностью: раковина забита немытой посудой, плита в жирных пятнах и пригоревших потёках. С трудом найдя чистые чашки, я разлила кофе и приготовилась слушать очередную любовную историю. По всему видать, грустную.
          Модистка отхлебнула крепкого, сладкого до приторности напитка, и сунула мне в руку фотографию: 
          – Это в Ялте, на набережной. Смотри, какая мы пара красивая.   
          Я взяла снимок и вздрогнула: со старого чёрно-белого фото на меня смотрели юные улыбающиеся Нина и Виктор.
          – Подруга, я не поняла, – что это за ретро биеннале?
          – А это свадебная. Правда, у меня платье суперское? Сама сшила.
          – Какое платье, ты о чём? 
          – А вот это мы в Москву ездили, когда старшей семь лет исполнилось. А младшую с бабушкой оставляли.  Красная площадь…
          – А в ГУМе у фонтана нет? Нина, очнись, что происходит?
          – Ничего не происходит. Всё уже произошло.
          – Да что случилось? –  по-настоящему испугалась я.
          – Витя от меня ушёл. К какой-то добропорядочной домохозяйке. Ты б её видела…
          – А ты видела?
          – А как же! Они вместе за вещами приходили. За что он так со мною, а?  Скажи, подруга.
          – Да ладно, Нина, ты же сама ...   
          –  Ну, что сама? Я никогда такого не делала. Зачем её в наш дом привёл? Это унизительно и подло. Это наш с ним дом, и наших детей. Никогда не прощу!
          Я молчала, подбирая слова утешения, и не находила этих слов. А Нина вдруг откинулась на спинку дивана и расхохоталась. Слёзы враз просохли:
          – Но ты б её видела! Кунсткамера отдыхает! – повторила она, заражая смехом и меня.
          И сквозь слёзы, выступившие уже от смеха, Нина процитировала:
               
          «После мраморов Каррары,
          Как живется вам с трухой?
          Гипсовой?»*
            

*М. Цветаева «Попытка ревности»