За околицей метель. Часть вторая. Гл. 5

                Глава пятая
                Неожиданный поворот.
                ***
Анна Петровна Анисимова, в простонародье «Рябушка», жила рядом с Барышевыми  Александром Афанасьевичем и Анной Григорьевной, дом её находился на противоположной стороне улицы, и Барышевский огород хорошо просматривался из её окон. Она, конечно, слышала, как буянил дома Александр. Видела, как вылетают стёкла вместе с рамами на дорогу, и напугалась, такого даже она  не ожидала от, всегда спокойного, слегка нелюдимого бригадира. Видела она и то, как Анна Григорьевна, с ребятишками, выскочив из дома,  скрылась за воротами Гулевской Хавроньи. 
- Что же произошло? – гадала «Рябушка».  - Как же они теперь будут жить после такого?
Затем через некоторое время вышел Александр Афанасьевич и пошёл через огород к речке.
- Неужели топиться пошёл? – мелькнула глупая догадка. - Да нет, такого быть не может. Ни такой он мужик, чтобы пройдя всю войну, сводить счёты с жизнью. – И она, облокотившись на подоконник, стала следить за тропинкой, ожидая увидеть возвращающегося любимого человека.
 Нет! Она и не подумала злорадствовать разладу в их семье, но какая – то слабая надежда, помимо её воли, маленьким червячком, заворошилась в её, истосковавшихся по мужику, мыслях.
Прошёл час, два. Александра всё не было. Начало смеркаться, затем постепенно навалилась тьма.
- Утопился! – теперь уже окончательно уверовала, в такой оборот, она. Быстро накинув фуфайку, по вечерам осенью начинало уже примораживать, Анна Петровна выбежала на улицу, перелезла через барышевский плетень, и устремилась к речушке…
… Жизнь вроде длинная штука, а пролетает, кажется мгновенно, тем более мысль. Сидя на берегу Чиндата, подогреваемый выпитой водкой, Александр Афанасьевич, казалось, мгновенно охватил весь период своей жизни. Пережитые, те давние,  события вспоминались настолько ясно, что ему казалось, всё,  что он вспомнил, произошло вчера. Но выпитая бутылка водки, как то сразу, взяла верх над его мыслями. Последнее до чего он дошёл, в своих воспоминаниях, это была счастливая женитьба его на Вареньке, за которой теперь не нужно было далеко ходить. Она жила у его родителей, и вернувшись из Новокузнецка, протянув, для приличья, четыре месяца, они соединились. Как же счастливо они жили!!! В любви и согласии родили двух мальчиков. И вот война. Ну ладно война войной, а что же случилось с его Варенькой? Почему она оказалась в тюрьме? И почему там умерла? Никто толком сказать ему не мог. Мысли его сначала закрутилась волчком, затем затуманились и растаяли. Прислонившись к кустарнику, побеждённый, наконец, выпитой водкой, он уснул…
…Пробежав стремглав огород, не обращая внимания, на бившие по лицу ветки, Анна Петровна выскочила на брег. Темно, ничего не видно. «Утонул» - пронзила мысль, и она готова была уже закричать, но вдруг у самых её ног кто – то невнятно забормотал. Опустившись на колени, Анна Петровна прикоснулась к его голове, погладила по плечам и затем, подхватив под мышки, приподняла на ноги Александра Афанасьевича, он не сопротивлялся, а наоборот инстинктивно пытался ей помочь.
- Пойдём, пойдём, мой  хороший, домой, - шептала Анна.
- Анна! – вдруг вымолвил он. - Ты меня простила?
- За, что? За сегодняшнее? – догадалась она о том, что зовёт – то он не её, а свою Анну. - Да, простила. «Будь, что будет, - решила «Рябушка» - Куда я его поведу? К ним в дом? Там всё перебито, стёкла битые кругом. Поведу к себе, ничего, переночует, а утром пораньше я его выпровожу».
Дома раздев Александра до нижнего белья, Анна Петровна, положила его на свою кровать, укрыв одеялом, сама притулилась рядом, на лавке.
- Анна ты где? - далеко за полночь, вдруг, позвал он, видимо свою Анну. - Иди ко мне.
«Что же делать? Начать рассказывать всё, как произошло, как он оказался у меня? Глупо!» - заметалась мысль, и вдруг успокоилась, - «теперь уже всё равно». И Анна Петровна откинув одеяло, обняла давно любимого человека, он тоже развернулся и крепко её обнял. «Ну, вот, наконец – то я получила то, о чём мечтала с девичьих лет» - расслабленная, отрешенно подумала она.
«Странно, какая – то она не такая, - почти протрезвев, думал Александр, - уж очень ласковая и в любви неудержимая, какая – то. Что с ней случилось?» И тут он вспомнил вчерашнее: «Не может быть, чтобы Анна Григорьевна после всего, что произошло, со мной так обращалась» Александр руками стал ощупывать тело рядом лежащей женщины: «Да это же не она, не Анна»
- Ты, кто? – выдохнул он.
- Анна.
- Какая?
- Анисимова.
- Анисимова! А как же я к тебе попал? И почему ты со мной…
- С тобой потому, что ты меня позвал сам. А я, вот мил друг не могла отказать. А ко мне попал, я тебя с реки привела.
На улице стал пробиваться рассвет.
- Собирайся скорее, не горюй, от тебя не убудет. Хороший ты мужик.
Но собраться и уйти Александр не успел, только он хотел натянуть брюки,  дверь неожиданно открылась, видимо Анна забыла запереться, на пороге стояла Гулевская Хавронья.
- Вот ты где касатик, а я всё оббегала, тебя искала, думала, не случилось бы чего. А ты оказывается при месте, и без штанов. Ну, ты Анька и сука! На чужом горе хочешь в рай заскочить! – хлопнула дверью Хавронья.
- Ну, вот и всё, - обречённо сказал Александр, - идти мне не куда, буду у тебя милиционеров дожидаться. Перебил, ведь я вчера в доме всё.
- Что же я, дура, наделала, - заплакала Анна, - подвела я тебя, тебе и так нелегко теперь будет.
- Не плачь Анна, сам я виноват во всём. Одно меня тревожит, куда я теперь детей своих дену, после всего случившегося,  Анна жить со мной не будет.
- Об этом не тужи, детей я заберу, и тебя вместе с ними, если ты не против.
                ***
- Ну, что ты теперь скажешь Трофим? –  осклабился  Овсянников, приоткрыв дверь в комнату председателя сельсовета Алёхина.
- А, что я тебе должен сказать? – уловив ноту злорадного удовлетворения, в голосе парторга, нахмурился Трофим Кириллович.
- Ты, что не слышал, что ли? Любимчик то твой, Сашка Барышев, вчера дома все окна переколотил, а ночью к соседке своей, Нюрке Анисимовой, ушёл.
«Окна он перебил, из –за тебя, сволочь! Какой же ты поганый человек!» - кипело всё внутри Трофима Кирилловича. Он бы обязательно всё высказал этому подонку, и, даже, может быть, плюнул в его наглое лицо. Но своим неожиданным уходом к соседке, Барышев выбил все козыри из рук  Алёхина, крыть было не чем.
- А, ты то, чего радуешься, думаешь, Анна жаловаться к тебе прибежит, не надейся, не такой она человек, да и ты не тот за кого себя выставляешь, чтобы к тебе за защитой идти. Дрянной ты человек, Овсянников, - не вытерпел Трофим Кириллович, - правильно Сашка сказал, что ты всю войну в штабе просидел, если бы хоть раз на передовую вылез, тебя бы свои солдаты пристрелили.
- Ну, ты говори, говори, да не заговаривайся, за такие слова можно и в карцер  загреметь.
- Свидетелей у тебя нет. Никто не слышал. Да после вчерашней подлости, вряд ли кто, к тебе в свидетели согласится пойти.
Трофим Кириллович встал, прихватил, стоящие рядом, костыли, и заспешил к выходу.
- Что, к председателю торопишься, Сашку отмывать? Не ходи, бесполезно. Я уже сказал, чтобы Барышева из бригадиров выставили, и из партии попрём, через два дня партийное собрание. Я пригласил секретаря райкома Бондарева Василия Семёновича, так, что круговой поруки у вас не получится. А там и из колхоза выставим.
Ничего не ответив, Алёхин вышел из помещения. Забрался в дрожки, стоящие у коновязи, и, щёлкнув лошадь по спине вожжами, заспешил на  склад. Получив у кладовщика Воронцова ящик стекла, заехал в столярку.
- Семён Ипатьевич, - обратился он к бригадиру, - выдели мне одного столяра, да штук шесть оконных рам.
Вся деревня знала уже о происшествии, Семён просьбу Алёхина  выполнил молча. Помог погрузить рамы в возок.  Подъехав к дому Анны Григорьевны, мужики застали её за уборкой битого стекла и обломков рам.
- Что Аннушка, боевые действия проходили на твоей территории, - невесело пошутил Трофим Кириллович, - вот принимай нас в свою компанию, приехали и мы, последствия битвы устранять.
 Ребятишки в школу не пошли, и тоже, по мере своих сил, помогали подметать полы и собирать осколки на улице. Целый день Алёхин и столяр Аким подгоняли рамы, стеклили стёкла. К вечеру изба приняла божеский
вид.
- Ну, вот хозяйка принимай работу, - устало опускаясь на лавку, выдохнул Аким.
- Спасибо вам мужики, мне и заплатить – то вам не чем, да и обедом скудным я вас накормила.
- Не переживай Анна Григорьевна, всё это я оформлю за счёт сельского Совета. Работу мы тебе тоже найдём подходящую, с голоду не умрёте. Детей в ясли устроим.
- Коля ещё маленький.
- Ничего подрастёт, - улыбнулся председатель, - ишь, оно, как всё не ладно – то бывает, - вздохнул он. - Ладно, скажи мне, что с Сашкиными – то детьми собираешься делать?
- А, что я могу сделать, - огляделась кругом Анна: «Не слышат ли дети?» - Ребятишки не мои, как он скажет, так и будет, я уже к ним привыкла, и они ко мне тоже.
                ***
Утром Александра Афанасьевича вызвали к директору. Стыдливо озираясь, надвинув картуз на глаза, он робко постучал в дверь конторы.
- Кто, там, - оторвал от бумаг голову Георгий Дмитриевич, - а, это ты герой, - нахмурился он, увидев Барышева, - ну проходи, присаживайся. Что же ты теперь собираешься делать?
- Работать буду, - пробурчал Александр.
- Кем?
- Кем скажете.
- Ну, браток, после всего, что ты натворил, я не могу придумать, куда тебя отправить. Вот до партсобрания, два дня, поработаешь разнорабочим. А там уж коммунисты будут решать, что с тобой делать. Что ж, ты нас так подвёл, мы тут до райкома дошли, тебя защищая, а ты мало того, что дома переколотил всё, ещё и по вдовам двинулся. Ты, что кобель, что ли? Нервы не в порядке, лечиться надо, а не кидаться на всех. Анна Григорьевна, женщина хорошая, матерью твоим детям стала. А ты чем отплатил ей?
- Знаешь, что Георгий Дмитриевич? Нечего мне сказать в своё оправдание, пойду я.
- Иди, да на собрание веди себя смирно, может быть ещё и обойдётся. С Анной помирись, плюс тебе будет.
-Нет, не примет она меня, я её характер знаю.
Вечером раздевшись, Александр начал на ночь устраиваться на лавке.
- Ты это, что придумал? – удивлённо вскинула Анна Петровна глаза. - Ложись на кровать, чего уж нам, невинность разыгрывать. Я теперь своё возьму, не отвертишься.
Примерно, через часок, Александр встал, закурил папиросу, и присев на край кровати, спросил:
- Анна, я, когда на фронт уходил, ты работала дояркой, вместе с моей Варварой, не знаешь, как  она в тюрьму попала, за что?
- Знаю, только про это все боятся говорить.
- Это почему, что она шпионом, что ли была. И кого боятся – то.
- Кого? Парторга Овсянникова. Что ж, я тебе расскажу сейчас всё, что знаю, только ты на него с ножом не прыгай, а то я опять без мужика останусь. Когда ты ушёл на войну, месяца через два, приехали к нам НКВДэшники, с проверкой, нет ли у нас в колхозе врагов народа. Овсянников в погонах тогда был, бравый такой, наган на боку. Зашли они к нам на ферму, он как увидел твою Варвару, в лице изменился.  И сразу к ней кинулся, и она, как увидела его, побледнела и остолбенела, словно ноги у неё отнялись. Мы близко подойти боимся, а Овсянников схватил её за руку и всё что – то говорит ей, говорит. Сначала улыбался, а потом, вдруг в лице изменился, рот его перекосило, и он начал орать, да так, что все коровы перепугались.  А тут Варвара, как бы, очнулась, схватила вилы и кинулась на Овсянникова, тот видит, что шутки плохи, выскочил в дверь и в машину. Уехали они, а через две недели в вашем доме, в бане оперуполномоченный мешок пшеницы нашёл. Варвару забрали сразу, прямо с фермы. А после нам сказали, что дали ей три года строгих лагерей. А ещё через полгода мать твою вызвал Трофим Кириллович и сообщил о том, что Варя погибла. Алёхин сам целый день плакал, он тогда только из госпиталя вернулся, без ноги. Ваньку Беклемищева на фронт забрали, а Трофима за него председателем поставили. Люди говорили, что видели, как Гришка Сёмин тащил мешок пшеницы вам в дом. Он тогда в НКВД опером служил. На побегушках у Овсянникова был, исполнял всё, что тот ему прикажет. Видимо тот то и заставил Гришку, эту пшеницу в вашу баню подкинуть.
- Ладно, - сжал кулаки Александр, - всё к одному, сочтёмся, - прошептал он, и, выбросив окурок в печь, попросил:
- Ты Анна сходи завтра к Анне Григорьевне, забери детей, зачем они ей, теперь.
                *** 
Утром Анна Григорьевна собирала детей в школу. Ребятишки, напуганные действиями отца, никак не могли понять, что же произошло, почему. Дома было всё нормально, отец с мачехой не ссорились. Володя совсем привык к новой мамке, и всячески старался к ней приблизиться. Качал в люльке новорожденного брата, играл с Фёдором. Называл её мамой почти с первого дня совместной жизни. Андрей, хоть и с осторожностью, с кажущейся неохотой, всё чаще, как  бы забывшись, называл её матерью. И вдруг всё перевернулось. Все, постепенно налаживающиеся, отношения рухнули.
И конечно отсутствие отца насторожило старшего  Андрея, он понимал то, что отец – то родной, а мать чужая и никакого отношения, до прихода её в их дом, к ним не имела. Ему казалось, что эта, совсем недавно, незнакомая для них тётка, скоро откажется от них, и выгонит за порог. «Куда нам идти? – думал он. - Отец  ушёл в соседний дом, и к ним больше не приходит. Что же, получается: он нас бросил?»
Во дворе залаяла собака.
 «Кто там? – насторожилась Анна. - Кого это несёт такую рань?» После случившегося разлада, она ни  с кем встречаться не хотела. И хотя в том, что произошло, её вины, вроде бы и не было, но она чувствовала не преодолимый стыд перед людьми.
- Можно войти? - к великому удивлению Анны Григорьевны, в полуоткрытую дверь заглядывала Нюрка «Рябая». Усилием воли, преодолев растерянность, Анна ответила:
- Зашла уже, чего спрашивать, проходи! – неохотно предложила она.  «Надо же, припёрлась, ни стыда, ни совести» - подумала она, а вслух с вызовом спросила: 
- Чего  пришла, за тряпками Александра, а может за помощью, не можешь одна с мужиком справиться?
- Ну, это ты зря, уж, чего - чего, а с мужиком – то я совладаю, тебя ещё научу. Да и тряпки мне его не нужны, свои наживём. Хотя, зачем они теперь тебе, так для памяти только.
- Хватит, - сдерживая накапливающуюся неприязнь к хамству соперницы, положила конец, начавшейся перепалки, Анна, - говори, зачем пришла?
- Пришла за детьми, что им теперь у тебя делать, отец родной ждёт их, соскучился, - и, повернувшись к детям, распорядилась, - Андрюшка, Володька, ну ка, идём к отцу.
Дети в нерешительности замерли, поглядывая то на мачеху, то на тётку. Анна Григорьевна тоже оцепенела, пристально глядя на детей, готовая вот – вот расплакаться. Затем пересилив нарастающую душевную боль сказала:
- Андрюша, Володя, я вас силой держать не имею права. Сами решайте, там отец ваш родной, но и я вам уже не чужая, если хотите, оставайтесь, для меня вы стали родными.
- Хватит подмазывать! Не чужая она! Одинаковые у нас с тобой права на них. Ребятишки не слушайте её, пошли, отец ждёт.
И вдруг Володя, отстранив вздорную тётку, загораживающую ему проход, кинулся к Анне Григорьевне:
- Мамочка, я никуда не пойду! Я тебя люблю, - он обнял её обеими ручёнками, и, прижавшись к груди её, заплакал.
Андрей не знал, что же ему делать. Понимая то, что оставаться у мачехи при живом отце, который не отказывается от него, а ждёт, это не правильно. Но прожив больше года с этой не родной матерью, которая всячески старалась угодить ему, несмотря на то, что  он часто противился этому, без всякой на то причины. И большую часть времени, Андрей всё - таки находился с ней, а не с отцом, он только сейчас понял, что привык к ней, а может быть и полюбил.
- Мама, - первый раз Андрей произнёс это слово, раньше Анну он называл «мать» - а можно, я тоже останусь с тобой.
 Он сделал несколько шагов к Анне и, в нерешительности, остановился рядом. Анна, держа одной рукой Володю, другой схватила Андрея за плечи, крепко прижала к груди, и слёзы градом полились из её глаз. В данный момент, она поняла, что все её старания, не прошли даром. Упорством и лаской она сумела проникнуть в душу этих маленьких, обиженных судьбой, ребятишек. И смогла, может быть и не совсем, заменить им родную мать.
- Вон, оказывается, как? – воскликнула, забытая, уже  всеми, «Рябушка» - Значит вам родной отец не нужен? Ну, Анька,  не зря говорит твоя свекровь, что ты колдунья. Дети – то маленькие, они ещё ничего не понимают, добром не хочешь их отдать, через сельсовет заберём.
- Пошла вон из нашего дома! –  решительно заявила Анна Григорьевна. - И ему передай, чтобы ноги его здесь не было.
- Да ты сильно не командуй, дом – то не твой, - пятясь к двери, ухмыльнулась «Рябушка»
- Дом наших детей, - решительно заявила Анна, и, отпустив детей, тихо сказала, - в школу вам пора, деточки мои.
Когда дверь за детьми закрылась, Анна Григорьевна прошла в горницу, где мирно спали ещё два сына, в качалке Коля и на кроватке Федя. Поправив каждому одеяльце, она, взглянув на икону Божьей Матери, перекрестилась:
Спасибо тебе Матушка, заступница, ты наша!
                ***
Узнав о том, что дети  отказались идти в дом его сожительницы, Анны Анисимовой, Александр, почему – то не сильно расстроился.
«Детская душа ласку любит, - думал он, - а уж куда  ещё ласковее с ними обращалась Анна, родная мать, возможно, так не ласкала»
Какая – то несбыточная надежда затеплилась в глубине его души: «Возможно, ещё всё наладиться, вся эта измена произошла помимо моей воли, - утешал он сам себя, - хотя, что же я телёнок, что ли какой, накинул на рога верёвку и веди куда хочешь»
Волновало его сейчас больше другое, партийное собрание, которое состоится завтра: «Какой приговор мне вынесут коммунисты? Где я буду работать теперь? Выгонят из колхоза, куда пойти? В посёлок, на лесозавод, всё начинать заново? Как бы судьба не обернулось, детей я не брошу!» – поставил он точку в размышлениях.
Попытался заснуть, но сон не приходил, и Александр Афанасьевич промотался всю ночь, ходил из угла в угол, так не привычной и неуютной для него избы. Выходил на крыльцо, искурил пачку папирос. И лишь к утру, упав на лавку, вздремнул часок…
…В помещении собрались местные члены партии, парторг Овсянников и секретарь райкома Бондарев Василий Семёнович.
Собрание особой активностью не отличалось, коммунисты, в основном механизаторы, народ не очень разговорчивый, пламенные речи произносить не привыкшие. Большую часть времени отмалчивались, на их лицах было написано, скорее недоумение, чем осуждение. Они знали, что ими управлял надёжный, любящий технику и хорошо разбирающийся во всех её узлах товарищ, всегда готовый прийти на помощь в трудную минуту. Фронтовик и, судя по его наградам, и ранениям, храбрости в боях ему было не занимать. Поэтому выступали не многие, вину за разгром собственного дома, пытались свалить на его контузию, а вот уход к другой женщине, объяснит было трудно, и они этот момент из своих, немногословных,  высказываний выпускали. В душе же сами удивлялись этому поступку, предлагая  объявить Барышеву самое минимальное наказание: выговор, без занесения в учётную карточку.
Наконец слово взял парторг совхоза «Путь Ильича» Овсянников Михаил Терентьевич.
- Товарищи коммунисты! Мне, как истинному коммунисту, пламенному борцу за дело Ленина и Сталина, трудно понять вашу беспринципность.
При этих словах, секретарь райкома Бондарев Василий Семёнович, поморщился и отвёл глаза в сторону.
- Советский гражданин,- продолжал парторг, - состоящий в рядах самого гуманного в мире социалистического  общества, коммунист, который должен подавать пример добропорядочности молодым и беспартийным гражданам, свято бороться за честь и славу нашей партии. Чтить и уважать основную ячейку советского общества, семью. Напившись пьяным, разгромил гнездо этой ячейки, собственный дом. Перепугав при этом маленьких детей и жену. Мало того он бросил эту униженную им женщину, четверых детей и удалился под бок, всем известной вдовушке, Анисимовой Анне Петровне.
- Сам к ней клинья подбивал, - послышался с задних рядов шёпот.
- Мало того, - продолжал Овсянников, - совсем недавно в доме коммуниста Барышева Александра Афанасьевича прошло крещение ребёнка./ В избе все  стали переглядываться - это им было неизвестно/  Всё наше передовое общество борется с религиозными предрассудками, а у нас в доме коммуниста, которому партия доверила  руководство передовой тракторной бригадой, местная само наречённая попадья, бабка Марья проводит обряд  «погружения»
            - Что ж, по вашему молчаливому согласию, я понял то, что вы с одобрением относитесь ко всем противозаконным и антипартийным действиям члена вашей ячейки Барышева. Давайте тогда все возьмём иконы в руки и устроим крестный ход, а после, пойдём к бабке Марье, крестит своих детей. Затем напьёмся, переломаем все рамы дома, разгоним жен и детей и двинемся по вдовам.
В зале прокатился смешок: «Одному надоело по вдовам ходить, нас приглашает»
- Я давно знаю Барышева, мы когда – то с ним жили по соседству, на хуторе. В то время он являлся пособником врагов Советской власти, из семьи казаков, дядя воевал против красной армии, отличался особой жестокостью, отец сидел в тюрьме.
- Это к делу не относится, - попытался остановить его секретарь райкома.
- Как это не относится? – стал на дыбы Овсянников, он решил идти до конца, разом покончить со своим соперником .- Очень даже относится, я считаю все эти выходки Барышева, это вызов нашему обществу, вражеский вызов. Своё прошлое происхождение он не забыл, и наше общество не уважает.
Александр Афанасьевич, сидя на скамье «повинившегося», сжал кулаки.
- Он воевал за Советскую власть,- послышались выкрики с мест,- ордена имеет, израненный весь.
- Ну, вот, что товарищ Овсянников, достаточно ты тут наговорил. По - твоему, прямо сейчас, нужно вывести Барышева во двор и расстрелять, как это вы раньше делали, так, что ли?
- А вы что же Василий Семёнович, тоже считаете, что его надо простить, за всё содеянное?
- Нет, не считаю!  Но и прошлое ворошить не позволю. Не известно ещё, товарищ Овсянников, какой хвост за вами тянется из прошлого. Я понимаю всех сидящих здесь коммунистов, они знают Александра Афанасьевича только с положительной стороны, он их товарищ, варится с ними в одном, трудовом котле. Случились события совершенно непонятные для них, совершены проступки, которые они не ожидали увидеть от своего товарища. Проступки тяжкие, скорее всего вызванные его контузией на фронте. Но я подозреваю, что до такого состояния, до такого нервного срыва, его кто – то довёл. И я постараюсь это выяснить, в скором времени. Я никак не оправдываю Александра Афанасьевича, проступки непростительные, не достойные звания коммуниста, но учитывая боевые и трудовые заслуги Барышева, предлагаю объявить ему строгий выговор с занесением в учётную карточку. От обязанностей бригадира тракторной бригады, предлагаю директору Михайлову Георгию Дмитриевичу, Барышева освободить и перевести его в эту же бригаду трактористом. Но с одним условием, в течение недели он должен вернуться в семью.
Орловские коммунисты не посмели перечить секретарю райкома. Проголосовал за это предложение и парторг Овсянников, поняв из слов Бондарева то, что до него тоже скоро доберутся.
Всё бы кончилось, так, как решило партийное собрание, но судьба распорядилась иначе. Выйдя на крыльцо сельсовета, Александр Афанасьевич, нос к носу, столкнулся с парторгом Овсянниковым, который наклонившись к уху Барышева прошептал:
- Ну, что белогвардейская сволочь, доволен, зря не радуйся, это только начало, я до Крайкома дойду.
 Что произошло дальше, Александр Афанасьевич помнит смутно. Его кулак со всей мощи втиснулся в переносицу Овсянникова, тот рухнул с крыльца, переломав перила, и затих.
Овсянникова кое – как реанимировали в районной больнице. Александра Афанасьевича увезли тоже в посёлок, но сначала в милицию, а затем в Мариинск, он получил два года лагерей, за злостное хулиганство.
Наталья Фёдоровна, узнав  о том, что произошло с сыном, слегла, отказалась принимать пищу, и через две недели умерла.