О артистах одного немаленького театра

    В. Илюхов (Коньков).

ШОТЛАНДСКАЯ ЗАСТОЛЬНАЯ

Эту историю рассказал мне друг юности Николай Н., солист одного очень немаленького оперного театра. Как и его приятель, и коллега Анатолий Б.,  Николай был басом. Только бас Анатолия был легкий и подвижный, серебристого баритонального тембра, а бас Николая был темный, густой и необыкновенно глубокий. И оба голоса были удивительной силы и красоты.
Как разнились голоса, так были не похожи друг на друга и их обладатели. Анатолий был белокур, высок и не то чтобы строен, а, пожалуй, даже несколько тощ  из-за постоянно донимавшей его язвы. Николай же был роста среднего, черняв, чуть-чуть не в меру упитан, постоянно весел и добродушен. Они как бы дополняли один другого. Как дон Кихот и Санчо Панса. И в путешествиях, и приключениях  всегда оказывались рядом.
- В 1990 году, - начал свой рассказ Николай, - наш театр был на гастролях в Шотландии. Отпели мы с Анатолием свои спектакли выпала нам свободная неделя. За пару дней мы облазили весь Глазго и собирались уж было скучать до следующего спектакля, как, свалился на нашу голову немецкий шурин Анатолия. Брат его жены. Он приехал из Германии по делам своей фирмы и был очень рад встрече со своим русским родственником…
Он и предложил нашим друзьям:
- Хотите, я вас познакомлю с настоящей Шотландией? Тогда собирайтесь, едем в горы.
Немецкий шурин посадил их в свою машину и, на пару суток, увез из города, в путешествие по горной Шотландии с посещением её древних замков, руин и дольменов, священных рощ и озер.
Через двое суток, воскресным вечером, усталые, но довольные путешественники возвращались в Глазго. Когда до города было не более часа езды, закапризничал Анатолий: у него заныла язва, утомленная дорожной пищей, и он стал настоятельно требовать, чтобы его срочно где-нибудь покормили.
Немецкий шурин, вняв его стенаньям, остановил машину у придорожного кафе, больше похожего на небольшой самолетный ангар. Таковым кафе оказалось и изнутри. Только вместо самолета в нем было полно мужчин в национальных костюмах. Все они сидели за столами, сдвинутыми в форме огромной буквы «П», и с умилением взирали на невысокую эстрадку, где мужик в юбке самозабвенно играл на волынке что-то сугубо шотландское.
К нашим путешественникам тут же подошёл хозяин заведения и сообщил им, извиняясь, что его кафе закрыто на спец обслуживание:  в нем проводится общенациональный фестиваль волынщиков.
Немецкий шурин объяснил ему, что перед ним русские путешественники, приехавшие специально ознакомится с красотами Шотландии и её культурой, что у одного из них заныла язва, что ничего особенного им готовить не надо, что им будет достаточно бутерброда с чаем, и стаканом молока для больного. Хозяин, глянув на физиономию Анатолия, сказал:
- Одну минутку. Я должен спросить разрешения у старосты фестиваля. Через некоторое время он возвратился со старичком в юбке, который, выказав русским гостям уважение, разрешил им остаться и предложил на выбор занять место или за общим столом, или отдельным столиком.
Путешественники выбрали отдельный столик.
А выступления волынщиков шли своим чередом. Из-за общего шотландского стола время от времени кто-нибудь вставал и выходил на эстраду со своей волынкой.
- А вы знаете, - сказал Анатолий, - их волынки очень благотворно действуют на мою язву, она перестала ныть.
- По-моему тут и без твоей язвы есть кому поныть. – заметил немецкий шурин, глядя на очередного волынщика, изо всех сил дующего в свою волынку. Русские заметили на это немецкому шурину, что он просто глух к  народной музыке и  чуждой ему национальной культуре. Немец же посетовал, что он как раз не глух а сыт этой национальной культурой по уши, и если язва Анатолия тоже сыта, то он готов её везти дальше.
Только они собрались уходить, как к ним подошел фестивальный староста и, восхищаясь происходящими в Союзе переменами, попросил русских гостей в связи с тем, что у них теперь тоже гласность, спеть для участников фестиваля что-нибудь исконно русское. Им, шотландцам, очень бы хотелось послушать русскую песню.
Ребята смутились. Староста, видя их смущение, истолковал его по-своему:
- О! – воскликнул он, - не смущайтесь. Нам неважно ваше исполнение. Нас интересует только мелодия. Прошу вас – спойте хоть что-нибудь! Как можете…
Анатолий с Николаем обернулись к столам – волынщики смотрели на них доброжелательно и простодушно.
- Ну что, Толя, споем? Как можем…
- Что будем петь?
- «Вниз по матушке по Волге». Ты первым голосом – я – вторым.
Немецкий шурин объявил песню. Русские ребята вышли на эстраду, отставили микрофоны, запели…
Их могучие голоса заполнили пространство «ангара» и словно накрыли собой всех участников фестиваля, утопили их  в своей мощи и красоте.
- Нам пелось как никогда, - вспоминал Николай. – Словно мы стояли на берегу Волги, и её широкое раздолье заливало весь мир.
Песня кончилась. Певцы умолкли, и наступила тишина. «Что это? Провал?» - подумал Николай. Ребята глядели на зрителей. 
Десятки глаз с немым восторгом, смешанным с мистическим ужасом, взирали на них. По суровым лицам шотландских волынщиков катились слезы, капая на клановые цвета их килтов. Через долгую паузу раздались первые аплодисменты.
- Я своему званию так не радовался, как этим рукоплесканиям в придорожном кафе, - признался Николай.
Шотландцы окружили русских, что-то наперебой им говорили, обнимали.  Последним подошел к ним староста фестиваля. Все умолкли. Староста обнял Анатолия. Потом Николая, сказав ему с каким-то истовым изумлением:
- Надо же, такой маленький, а такой громкий.
Все засмеялись. Староста оборвал смех, торжественно произнес:
- Вы русские, - великий народ! Если простые проезжие могут так петь свои великие песни, значит, у вашей земли – великое будущее!
- Разубеждать мы их не стали, - закончил свой рассказ Николай.

1997г.