Соседка

            Я боевой офицер и генеральские звезды заслужил не  за работу в штабах, хотя и не без этого, когда необходимо было разрабатывать военные стратегии. Однако,  выйдя в отставку,  мне показалось, что в жизни у меня уже не будет того,  ради чего я жил. Семейная жизнь  у меня не ладилась, хотя было два брака, был сын Виктор, тоже офицер-летчик, погиб при выполнении задания. Поэтому и распался мой первый брак с женщиной, которая прошла со мной трудный путь становления от лейтенанта до полковника. Я редко бывал дома и даже сына видел в промежутках между одной войной и другой. Вторая жена была моложе меня намного, почти девочка,  не смогла жить жизнью жены военного, влюбилась в другого,  молодого мужчину и ушла к нему. Вот и получилось, что я выигрывал войны и проигрывал в семейных баталиях.  Думать об еще одном браке мне не хотелось. Я, конечно, не был монахом и в моей жизни были женщины и умные,  и красивые, но для меня – случайные.


           И теперь в свои шестьдесят с большим хвостиком, мне не столько думалось о любви плотской, хотя я не имел в этом плане проблем. Мне хотелось женской теплоты душевной, заботы… Хотелось, чтобы рядом была женщина, которую можно было бы обнять у  горящего камина, ощущать запах ее волос, тяжесть ее головы на моем плече и слышать как бьется ее сердце, ощущать ее ладонь в моей ладони и  молчать. Нет, не просто молчать – говорить душами, теми волнами,  флюидами, которые идут от сердца, которые не имеют материальной составляющей и телесной  потребности. Я человек военный, привык к конкретике, поэтому навряд ли,  точно описал свои мечты. Я понимал,  что это  во мне говорит одиночество, о котором я даже не подозревал.


            Уже три месяца я живу на своей даче. Пытался писать мемуары, ведь моя военная служба имела множество событий, достойных  описания. Но, перечитав написанное, понял, что может я и генерал, однако, писатель из меня никакой! Оделся и вышел во двор. Снег валил целое утро и к обеду пушистым ковром покрыл весь двор. Надо поразмяться и двор прочистить. Закончив работу, я вышел за калитку, чтобы и там прочистить дорожку и увидел, что в даче напротив из трубы идет дымок, а я знал, что молодые хозяева в данный момент прибывали  в Испании, где оба и  муж и жена, работали в посольстве. Я решил проверить, кто же там обитает. Оставив лопату во дворе,  я отправился к соседской даче.


            Здесь уже были прочищены дорожки, неширокие, неровные, видно, что их прочистила либо женщина, либо старичок. Я позвонил. Дверь мне открыла женщина, моих лет, невысокая, с красиво уложенными в прическу волосами, плечи которой нежно обнимал белый,  пуховый, ажурный платок. Я поздоровался, представился. Потом спросил, кто она и почему здесь находится.

          - Проходите в дом, Николай Викторович! Я кофе заварила, выпить еще не успела, вы позвонили в дверь. Вот выпьем кофе и, за одно, познакомимся«.  Она провела меня на кухню, где был накрыт стол на один прибор и вазочка с печеньем и зефиром. Женщина поставила еще  чашку для кофе мне и наполнила чашки ароматным кофе.

            - Пейте кофе…. Вот, пожалуйста, печенье, зефир. А я вам расскажу о себе. Зовут меня Тамарой Петровной, фамилия – Алехина. Моя подруга, мама Игоря – хозяина дачи,  попросила меня до лета присмотреть за домом. Да и мне на природе легче, город в нашем возрасте, уже кажется очень шумным, беспокойным. Вот я и согласилась. Из семьи у меня никого нет, кроме фотографий и памяти о прошлом».


              Я пил кофе, слушал свою собеседницу и, чего греха таить,    рассматривал ее. У нее были красивые, серые глаза, такие чистые и добрые, певучий, нежный голос и улыбка, почти детская, с ямочками на щеках. Она была полненькой при ее росте, но не толстой. Волосы, уложенные, витеевато заплетенной косой, были чуть волнистыми. Но, самое главное, я почувствовал себя рядом с ней так спокойно, как-то по-домашнему тепло и уютно, мне было рядом с нею и, я поймал себя на мысли, что не хочу уходить…


            Я стал навещать Тамару Петровну каждый день. Помогал ей, когда нужны были мужские руки, сопровождал за покупками. Иногда вечерами у нее мы смотрели вместе  телевизор. Много говорили. Она оказалась довольно интересным собеседником, не по-женски разбиралась в вопросах политики, хотя всю жизнь проработала библиотекарем в институтской библиотеке.


            Шли дни за днями, и я уже не называл ее Тамарой Петровной, а просто Тамарой, но она меня продолжала величать  по имени отчеству.  Однажды, когда  я пришел к ней с первыми подснежниками, я спросил, почему она  не  предпочитает более близкого общения, я увидел, как в ее глазах появилась сталь и, повернувшись ко мне спиной, она спросила:

          - Что вы имеете в виду, Николай Викторович?
Я  ответил, что мы знакомы уже четыре месяца, нам хорошо вместе и, я очень хотел бы прожить остаток своей жизни с такой женщиной, как она, если конечно, она согласится.

           - Я благодарю вас, Николай Викторович, за искренность, но это невозможно. Поверьте,  я не хочу вас обидеть, это вызвано не вашей внешностью или еще чем-то. Вы прекрасный человек, умный мужчина, вы достойны лучшей женщины, чем я. Я не пытаюсь «набить себе цену»! Но, это невозможно!


            Во мне забурлило цунами! Это еще, почему же? Чем я не подхожу этой женщине. Я  - не работяга какой-то, генерал все-таки! Вся грудь в орденах! Да, что она о себе думает?


             Она, как будто прочитала мои мысли, повернулась ко мне и сказала:

              - Вы ведь ничего обо мне не знаете, Николай Викторович! Жить с мужчиной, значит дарить ему внимание,  заботу, любовь! А в моей душе только пепел, развалины – на камнях не растут розы! – она опустила голову и по щекам потекли ручейки слез. Я расскажу вам о себе и вы, надеюсь, поймете меня…


               Я окончила школу с золотой медалью и легко поступила  в институт на факультет журналистики, потому, что я была просто создана для этой работы. На втором курсе на спор с однокурсниками я решила взять интервью у одного знаменитого человека. Я не буду называть имен, хотя его уже нет ни в этом мире, ни в моем сердце. Этот поступок стоил мне многого. Этот человек  захотел меня. Он имел неограниченную власть и возможности. Когда я узнала об этом, едва успела написать записку родителям и умчалась в такую Тьму-Таракань, в надежде,  что он меня не найдет. Но, он нашел! Я уже не думала об институте, потому что он меня туда просто не пускал. Ко мне была приставлена охрана. Я не могла отлучаться из его дома. Но не это самое страшное! Он истязал меня! Ночами он рвал мое тело, а утром просил прощения, клялся в любви, осыпал драгоценностями. Так продолжалось пять лет, которые мне казались вечностью. Потом он стал заставлять меня пить спиртное, чтобы, как он говорил «разогнать мою кровь, чтобы я не была жабой в постели». Потом стало еще хуже. Он пропадал где-то на неделю-две, возвращался злой, пьяный, грязный… Бил меня чем придется, что под руку попадет. Однажды, шнуром от торшера, он обмотал мне шею, во время секса и сказал, что когда я буду задыхаться, я «словлю кайф».


          Я очнулась в багажнике автомобиля, грязном, пахнущем бензином и пылью. Было очень душно и жарко, значит, был день. Мне повезло второй раз, что машину нашли сотрудники ГАИ   и открыли багажник. Я пролежала две недели в больнице, восстанавливаясь от побоев. Но, как только меня выписали, я отправилась в родительский дом и  узнала, что мои родители сгорели в этом доме, в тот же день, когда пропала и я.  Мои нервы не выдержали. Еще год я провела в психоневрологическом диспансере.


          Доктор,  который меня патронировал, помог мне устроиться в институтскую библиотеку, и  я получила комнату в коммуналке. Постепенно я приходила в себя. Там, в институте за мной стал ухаживать молодой аспирант Никита. Нам обоим было по тридцать лет и, так случилось, как и должно было случиться – мы полюбили друг друга, сыграли свадьбу. Я помогала ему в написании диссертации,  и он успешно ее защитил. Я брала работу на дом – переводы научных статей, потому, что моя мама была переводчицей с английского языка и с пеленок учила меня английскому. Мы уже не жили в коммуналке, потому что Никита получил квартиру. Десять лет пролетели как один день. Я очень любила мужа. Никогда и в мыслях не было, чтобы в чем-то его упрекнуть, или унизить ревностью. Потом он стал преподавать в институте. У него были вечерние лекции, он приходил усталый, раздраженный, все чаще и чаще он мне выговаривал, что стыдно кому сказать, что у него жена – библиотекарша. А спустя полгода – потребовал развод.


           В нашу квартиру он привел свою студентку с годовалым ребенком и, приказал мне в двадцать четыре часа, собрать вещи и покинуть квартиру.  Если на работе, я скажу хоть слово, он меня опозорит, что я – яловая баба, которая гуляет на право и налево и мои бывшие соседи-алкоголики подтвердят, что и в браке с Никитой, я спала со всеми, кто просил…


            Я ушла, ушла и с работы. Развод я ему дала, уехала  в ту свою Тьму-Таракань, в которой пряталась от своего первого воздыхателя. Меня там помнили и помогали. И оттуда я уехала, когда  директор лесопилки стал настаивать на встречах. Я не хотела больше боли, предательства, больше не хотела! Так я оказалась в вашем городе. Познакомилась с Ириной Львовной, мамой Игоря, хозяина этой дачи. Тогда он был еще ребенком. Ирина помогла мне и с работой, и с жильем. Вот так я прожила одна до настоящего времени…


            Поймите меня, Николай Викторович! Поздно мне цвести вишневым цветом, когда уже жизнь прошла. Я буду очень счастлива быть вашим другом,  если вас это устроит. Простите меня!»


             Она стояла у окна. Ее чудный, белый, ажурный платок упал с плеч и лежал маленьким сугробом у ее ног. Я сидел  у стола, сжав до побеления косточек кулаки! Господи!  Как же мы, мужчины, жестоки, бездушны, самолюбивы! Мы считаем себя защитниками женщин, их хозяевами! Ломаем их жизни, судьбы, тела и души! Внутри меня клокотал вулкан ненависти к нам, мужикам и чувство огромной вины, перед этой маленькой женщиной, за тех, кто выжег каленым железом ее душу.


             Я поднял ее платок с пола и аккуратно надел на плечи.

             - Хорошо, Тамара Петровна! Я все понял. Я сочту за честь быть вашим другом, только прошу вас, не лишайте меня своего внимания! Я не буду назойливым…


                Она повернулась ко мне лицом. В ее серых глазах уже не было стали. В них стояли слезы и мне показалось, что ей стало легче от этой непростой исповеди.