Обида быль

Вчера умер герой этого рассказа...
В память о нём, я публикую эту историю.
--------------------------------

Старик проснулся, как обычно, в 5 утра. Многолетняя привычка позволяла об-ходиться без будильника. В пустом, холодном доме гулко тикали ходики… Ощуще-ние было, словно Катя его ещё жива, и где-то рядом… Схоронив жену 3 недели назад, он просыпался по утрам с ощущением, что она – всего лишь вышла куда-то на минуточку…

Он не торопясь оделся и первым делом растопил печку, чтобы согреться. Когда стали потрескивать в топке дрова и от каменки пошло приятное тепло, жизнь показалась чуточку радостнее… Он согрел себе чаю и не торопясь  позавтракал в одиночестве, доев вчерашнюю варёную картошку… Она у него была своя, отменная! Он вообще привык всё делать не торопясь и как следует: держал корову, поросят, кур, пчёл, картошкой обеспечивал всех своих детей и внуков. Наголодавшись в трудном послевоенном детстве, он ценил свою независимость от всех жизненных обстоятельств: чтобы в подполе всегда был запас картошки, какие-то закатки с лета, чтобы больше никогда не голодать.

В магазине он покупал только хлеб, да изредка – крупы, макароны, постное масло. Потому и небольшой его пенсии (а откуда и взяться большой у того, кто всю жизнь проработал в колхозе, за копейки) вполне ему хватало на жизнь, и он даже помогал детям и внукам.

Сходив на колодец за водой, он приготовил баланду поросятам, покормил их и подоил корову. Заодно пришлось расчищать тропинку от выпавшего за ночь снега.
Вернувшись, он стал собираться на автобус. Соседка сказала, что если он остался один, а пенсия у покойницы была больше, чем у него, то ему должны добавить тысячу, до размера пенсии жены. Тысяча - это много, поэтому он и решил он съездить в Пенсионный фонд.

Синей морозной ночью на всей пустой деревенской улице горел лишь один фонарь. Темно, словно вымерли все. Но он и без света знал дорогу. Прошёл до остановки. Никого. Притаптывая ногами от мороза, минут 10 ждал автобус. Расписание соблюдалось не слишком строго, и тут нельзя было опоздать – потом в город попасть будет не на чем.

Вместо большого автобуса подошла маленькая Газель. Все сидячие места были в ней уже заняты. Ну, ничего, он простоял всю дорогу в проходе, держась за поручень и качаясь на поворотах. Но это лучше, чем если бы даже войти места не хватило, пришлось бы возвращаться домой ни с чем.

В город он прибыл к 8 утра. Расписание было такое, чтобы одни успевали на работу, другие - в больницу, пока талоны к врачам не кончились. Но его Пенсионный фонд открывался с 9, и потому с полчаса ещё дед ходил по улицам, а после ждал у входа, греясь в не отапливаемом тамбуре, вместе с несколькими такими же приехавшими из деревень пенсионерами.

Когда, наконец, двери открыли, он первым делом ощутил тепло и порадовался ему… Даже как-то слегка разморило, когда он ждал приёма, будучи не первым в очереди.

Наконец, молодая девушка с длинными накрашенными ногтями, пришла в свой кабинет откуда-то, видимо, от начальства. Медленно и тихо он попытался объяснить ей свой вопрос, но она, хмурая и недовольная, с первых же слов перебила его. - Дедуль, у нас сегодня не приёмный день! Вам надо было записаться на приём к нам через Интернет и приходить к своему времени! – назидательно растолковала она ему, как глупому.

- Дочка, я из деревни, из Кузьминского, у нас там не то что Интернета нет, но и сотовый ловит с трудом! – неловко оправдывался он… Постеснявшись добавить, что если бы и был в деревне этот Интернет, то он не умеет им пользоваться, да и компьютера у него нет.
Нехотя она выслушала его нетерпеливо и сказала с укоризной, что никакой прибавки ему не полагается и соседи всё это выдумали!

С расстроенным чувством выходил он из казённого учреждения. Напрасно съездил… Чужой и холодный город был вокруг, и надо было ещё целый час ждать своего автобуса. Он сходил в магазин, купил пару буханок хлеба, потому что в авто-лавке хлеб был вдвое дороже, и хуже. Да и погреться заодно можно было в магазине, чтобы не ждать автобуса на улице.

Когда он наконец-то вернулся к себе домой, то вздохнул с облегчением. Здесь не надо было никого ни о чём просить, кланяться каким-то расфуфыренным городским девицам… Ничего, проживёт он и без этой тысячи! Молоко своё есть, картошки в подполе достаточно…

И только Зорьке в хлеву с горечью высказал он все свои обиды, накопившиеся за день: как сложно съездить в город, как горько ощутить себя там просителем, хотя всю свою жизнь он кормил страну, почти не зная выходных и отпусков… Как жаль ему, что за все годы он так ни разу и не съездил с женой к морю… И как вообще ему одиноко, трудно жить без неё, своей любимой и единственной Катеньки… Слёзы не-вольно текли по его высохшим, морщинистым щекам, и Зорька, казалось, понимала его и сочувственно глядела, пуская клубы пара… Большие чёрные глаза её светились дружеским теплом, не то, что холодные и колючие, невидящие глаза той раскрашен-ной модной девицы.

27.01.16 – 05.09.25