Критика чистого разума

                Ну вот, теперь я к Канту в карман залез. Просто клептомания. Не могу пройти мимо красивого заголовка, чтобы его не прихватить. Беда лишь, что незаметно не получается. Приходится расшаркиваться перед гипотетическим читателем. Тень Канта, надеюсь, меня простит, уж очень разные у нас с ним масштабы.

                Было у меня два товарища и оба большие умники и в обоих я разочаровался и не то что бы поссорился с ними, а ускользнул. Одного из них я уже неоднократно упоминал в своих рассказах. Алик Винер один из моих главных антигероев. Я ему обязан и по жизни, ибо он своим примером многому меня научил, и он же обогатил мою литературную продукцию своим в ней присутствием. Жизнь – в той или иной степени эксперимент. А без ингредиентов эксперимент невозможен. Хотя я разочаровался во многих людях, с которыми был знаком, но понимаю, что они часть моей жизни и судьбы, и если бы я с самого начала забился в кусты от всех, в ком позже разочаровался, судьбе просто не осталось бы ведущих ко мне нитей, за которые она дёргала, то придерживая меня, то поворачивая в нужную сторону. Да и сам я далеко не пример для подражания. Хорош гусь, так сказать, сам понимаю. Ленка, Лешкина жена, женщина, которую мы оба любили и на которую я никогда не обижался, то есть обижался конечно, но деваться от неё мне всё равно было некуда, как от себя самого, и которой я позволял говорить мне такие вещи, за которые любого другого загрыз бы наверное, однажды меня огорошила и рассмешила. За что-то она меня ругала, а я сказал, мол, у каждого свои недостатки. Она задумалась на мгновение и ответила, что не может ведь быть, чтобы человек состоял из одних недостатков. Так что мои претензии к людям носят не столько осуждающий, сколько, если можно так выразиться, физиологический характер. От некоторых меня начинает тошнить и я уже не в силах с ними общаться. Я не знаю, может они даже лучше меня. Тут дело не в лучше или хуже. Ленка однажды мне сказала, что я не встречал по-настоящему злых людей, а то бы не стал так харчами перебирать. Но хватит оправдываться, тем более, мои оправдания никому не нужны.
               
                Алика Винера я знал с детства, он дружил с моей старшей сестрой. Потом я надолго потерял его из виду. Он старше меня на девять лет и мы не пересекались до середины восьмидесятых, когда я погрузился в богоискательство. Я уже описал многие свои эволюции, связанные с Аликом, и в своём романе «Предание» и во многих рассказах. Алик обладал отличной памятью и ненасытным интересом к различным аспектам метафизики. По образованию физик-теоретик, он был изгнан из НИИ, где работал, за неудачную попытку эмиграции, как раз началась война в Афганистане и границы Совка захлопнулись, а неудачники, попавшие в отказ, изгонялись с работы, то есть с квалифицированных должностей. Дворников или сантехников никто не трогал, но я что-то не припомню дворников и водопроводчиков, стремившихся в эмиграцию. Обычно, попавшие в отказ инженеры, делались дворниками и котельщиками. Алик подрабатывал репетиторством и пудрил мозги ученикам теософией и прочей метафизикой. Интересы Алика этим не ограничивались. Он в молодости писал стихи, участвовал в харьковской поэтической студии и даже имел признание в среде харьковской оппозиционной молодёжи. Качество стихов Алика я не проверял и не собираюсь. Есть у меня опасения, уж очень хорошо я его изучил. Дружба наша закончилась тем, что я сделал свои выводы и унёс ноги. Потом мы оба оказались в Америке, но в разных городах. Возобновилось наше общение в середине десятых годов, когда Алик прочитал мои стихи и очень ими заинтересовался. Этот его интерес оказался мне как нельзя кстати и морально меня поддержал. Я уже несколько лет ничего не писал, отчаявшись хоть как-то продемонстрировать людям своё творчество. Я снова начал писать, выставил стихи и прозу в интернете и напечатал несколько книг в Москве небольшими тиражами. Возобновив отношения, я пару раз приезжал к Алику в гости, пока опять не получил по лбу теми же граблями и отполз восвояси.

                Алик всегда утверждал, что хорошо ко мне относится, привязан ко мне, и при этом начинал высокомерно поучать и хамить, стоило мне высказать взгляды, отличные от его точки зрения. Меня удивляло сочетание в нём эрудиции, пусть и несколько хаотической, с полной неспособностью к творчеству, собственным оригинальным мыслям и идеям. При этом он утверждал, что постоянно находится в размышлениях на разные животрепещущие темы. Не только впрочем это. Он к примеру напористо требовал от меня, чтобы я давал ему редактировать свои стихи и очень злился, когда я отвечал молчаниям. «Ты должен учитывать мнение читателей» - заявлял он мне. Имелось в виду, что мнение читателей – это мнение Алика. То, что он величал себя во множественном числе, Алик не замечал. Вообще, в нем чувствовалась некая примитивность, которую  я ощущал, но не мог ясно сформулировать даже для себя. И дело не в том, что Алик был падок на женщин и до отъезда в Америку себе позволял. В Америке, куда он попал за пятьдесят, эти его интересы развития не получили по причине новых обстоятельств. Мало ли бабников, само по себе это ни о чем не говорит. Тут что-то другое. Да и его отношение ко мне походило несколько на привязанность, ну скажем, к говорящему попугаю. Приятно, когда попугай умеет говорить и повторяет то, чему ты его учишь. Но если попугай вдруг начинает с тобой спорить и ловить на противоречиях или на раздутом самомнении, это раздражает и хочется приказать попке заткнуться.

                С Костей Малиновским я познакомился благодаря Алику. Костя тоже физик теоретик, но из Киева. Костя приезжал в Харьков специально для обсуждения с Аликом разных религиозно-теософских вопросов. Костя один из самых оригинальных и странных людей, встреченных мной в жизни. Я им очень заинтересовался и дело тоже кончилось в конце концов отступлением на заранее подготовленные позиции. Как и Алик, Костя удостоился погостить в моих опусах, хотя и в меньшей степени, так что кое-где придётся повториться. В отношении эрудиции в области философии и метафизики Костя превосходил даже Алика. Что до литературы и поэзии, там у Кости тоже имелись интересы, и не сказать, что он мало читал. Но взгляды у него были какие-то дубовые, скорее рассудочные. Он однажды написал мне длинное письмо, в котором высказывал свои соображения: где писатель или поэт является проводником добра, а где зла. То есть собственно понимание искусства подменялось интеллектуальным морализаторством. В остальном, у меня сложилось впечатление, что при огромной эрудиции в сфере философии, у Кости отсутствует главное, как мне кажется, и необходимое философу качество: непосредственное ощущение таинственности базовых параметров бытия: сознания, жизни, собственно бытия, их связи. Он, к примеру, ничего загадочного в сознании не усматривал: так, вообще способность реагировать и только. В буддизме сознание - это одна из дхарм в их потоке, переходящем из одной жизни к другой, и ничем таким уж особенным от прочих дхарм не отличающаяся. По моему глубокому убеждению человек с таким подходом, кроме геометрических схем на бумаге, ни до чего в философии не дойдёт. И действительно, Костя очень любил метафизические теософские и оккультные схемы, рисовал мне теософские схемы восхождения души и схему плеромы из учения Валентина. Во всём этом, то есть в Костиной ментальности, ощущалась мной некая параноидная составляющая. К теософии Костя пришёл через христианство и тибетский буддизм, преподавал в Америке в Институте тибетского буддизма физику, имел два буддистских посвящения, потом переехал в Калифорнию, где нашёл работу в библиотеке университета Беркли и сделался секретарём калифорнийского теософского общества. Я пытался с ним обсуждать теософию, но вскоре понял, что не могу разделить его серьёзного к ней отношения. Костя большой поклонник Елены Рерих. Для меня Николай Рерих интересен как талантливый художник. Но этим мой интерес к их семейной паре ограничивается. После того, как они привезли в Россию в 1926 году послание Гималайских Махатм Махатме Ленину, по моему мнению, в вопросе о величии Махатм можно поставить точку. Жаль конечно, что опоздали. Но могли бы ещё успеть передать послание Махатме Гитлеру.

                Ещё меня удивила приверженность Кости конспирологическим теориям. Он очень любил подозрительные сочинения и художественные и нехудожественные о тайных орденах, направляющих исторический процесс. Для меня это тоже показатель небольшого ума, что в Костином случае сочеталось с огромными нешуточными знаниями в области метафизики. Гармонично одаренных людей писателю анализировать неинтересно, а вот такие искаженные варианты, как Алик или Костя – ну просто находка, перебрать им косточки так руки и чешутся.

                Семья у Кости тоже в своём роде. Жена большая фантазерка, умудрявшаяся наблюдать сказочных существ буквально по пути на работу. Недавно она умерла. Дочка явно страдает каким-то психическим недугом, живет одна в другом городе, почему-то без документов и без работы. Костя регулярно высылает ей деньги и пытается убедить её сделать хотя бы удостоверение личности. Только сын производит на меня впечатление нормально человека. Впрочем, и он удивляет местами. Женился он на мексиканке, с которой познакомился на автобусной остановке. У них трое детей. Мексиканка отличается неуравновешенным характером с истерическими всплесками и регулярно уходит от него к родителям, прихватив детей. Родители так же регулярно отправляют её обратно. С Костиных слов, сын относится к этому философски и живёт преимущественно в подвале, где оборудовал себе нору на всякий случай. Дом, надо сказать, тоже удивляет. В романе Кафки «Америка» описывается гигантский недостроенный особняк, в который попадает герой романа. Большая часть недостроенного здания не освещена, найти в нем нужную комнату очень трудно и героя обычно сопровождает слуга с факелом. Костин дом мне очень напоминает этот особняк. Он очень велик, трёхэтажный, но в более или менее доделанном и пригодном для жизни виде находится только первый этаж и примерно треть второго, на второй и третий этаж ведёт узкая шаткая и крутая деревянная лестница, с которой упасть раз плюнуть. Костя купил этот дворец при переезде из Беркли в Чикаго. Дом продавался очень дёшево, учитывая его совершенно нежилое состояние. Костин сын лелеет мечты привести дом в порядок, но ему одному не справиться, а Костя страдает артрозом коленных суставов и ему не помощник. Он большую часть дня проводит в своей комнате, изучая и систематизируя теософскую литературу.

                Расплевались мы совершенно для меня неожиданно. Я переслал Косте какую-ту российскую оппозиционно-либеральную статью. Костя ответил мне такой яростной бранью по поводу либералов вообще и данной статьи в частности, что я убоялся гораздо и больше мятежного Костю не тревожил.

                Интересно, что когда я пытался втянуть Алика в коллективное обсуждение некоторых метафизических вопросов, связанных кажется с буддизмом, Алик под разными предлогами уклонялся. Подозреваю, что на фоне Кости ему трудно было поддерживать руководящую роль всезнайки.