Глава 7
Ждать пришлось недолго. Минут через пять к их столику подошел официант. Без вызова – что не могло не навести на вполне определенные мысли. В руках сей le garcon держал весьма неожиданный предмет. Некую чашу, средних размеров, наполненную странными бумажками. Каждая из них была свернута наподобие свитка, в трубочку и перевязана цветной ниткой.
- Мы хотели предложить Вам, как явному знатоку итальянской кухни, некий презент, - сообщил он темной личности, улыбаясь особенной загадочной улыбкой. – Гадание о судьбе.
- Ага…
Флоранс и Лиза обменялись многозначительными взглядами.
- Какой кошмар! – темная личность перешла на иронический шепот. – Итальянское заведение… Католические традиции… А предлагают откровенное волхвование! Между прочим, здесь за столом присутствует девочка, которую обучали в католической школе!
- Рождество состоялось! – тут же нашелся официант. – Как Вы помните, младенца Христа посещали волхвы! Так что… Все в пределах традиций! К тому же, предложение личное, только для Вас!
- Хорошо, что я придерживаюсь широких взглядов, в отношении таких серьезных вопросов! – усмехнулась Флоранс. – Если Лиза не возражает…
Еще один взгляд, брошенный на девочку – ироничный и вопросительный, с нотками-оттенками торжества.
- Никаких возражений! – немедленно произнесла адресат того самого взгляда и пресловутых традиций католического воспитания. – Можешь выбирать!
- Охотно!
Флоранс запустила руку в чашку, пошебуршила там пальцами и поймала крохотный свиток.
- Вы свободны! – сказала она, подмигнув заместителю волхвов. – Кстати, можете прибрать за нами. Плачу наличными! Чаевые будут!
- Благодарю!
Официант поклонился и, прихватив с собою пару тарелок в свободную руку, удалился восвояси. Когда представитель итальянского кулинарного мира скрылся из виду, Флоранс протянула крохотный свиток Лизе.
- Разверни ты, - попросила она. – Так будет правильно.
- Хорошо!
Девочка сдернула нитку, развернула бумажку и прочитала следующее:
«Ваши настоящие интересы всегда в приоритете».
Лиза протянула предсказание своей компаньонке. Темная личность тоже прочитала этот текст. Неопределенно хмыкнула и положила предсказание в карман.
- Как-то двусмысленно! – сказала она. – Но это тоже ответ. Не находишь?
- Вполне наглядный ответ, - согласилась Лиза. – Вот только… Знать бы эти самые… настоящие интересы!
- Не помешало бы, - вздохнула Флоранс. – Впрочем, мы их в любом случае узнаем.
После чего снова обратилась в том самом направлении, чуть повыше левого плеча своей компаньонки.
- Принято, - произнесла она без улыбки. Впрочем, и без раздражения в голосе. – Но имей в виду. Я держу ситуацию под контролем. И учти, что Лиза на моей стороне!
Внятного ответа не последовало – ни сразу, ни после. Официант появился без каких-либо дополнительных сообщений. Он воздержался от разговоров и споров по вопросам сути и смысла предсказаний, просто собрал на поднос остатки посуды, принял деньги наличными – согласно счету и несколько сверх того, так сказать, на карман. После чего выдал некую тихую и краткую речь о том, что их ждут в этом заведении снова. Возможно, в этом была его дань элементарной вежливости.
Возможно.
Компаньонки поднялись в свой номер, где Флоранс тут же запросила себе права на первую очередь, в посещении душа. Лиза не возражала, только попросила пустить ее вымыть руки и умыться, прежде чем переменить одежду, на условно домашнюю. Флоранс тут же вызвалась ей помочь – впрочем, без особенного энтузиазма, памятуя предыдущие случаи. Лиза, разумеется, предпочла справляться сама. И с мыльно-рыльными делами туалетного свойства, и с прочим. Темная личность охотно вошла в понимание и не стала настаивать на этих самых… услугах темного свойства.
В конце концов, время у них было. Времени было более чем достаточно.
Лиза переменила одежду, не стесняясь своей компаньонки, параллельно с ее, так сказать, разоблачением для водных процедур. И даже помахала темной личности ручкой, когда та, раздевшись и накинув на плечи местный, отельный халат, направилась в ванную комнату. В конце-то концов, у каждого могут быть свои предпочтения, по части гигиены и предпосылок для хорошего настроения. Если Флоранс предпочитает вымыться сразу по приходу – это ее право!
В общем, оставшись, так сказать, в гордом одиночестве, Лиза даже немного заскучала. Книг с собою она не взяла, плеер на телефоне отсутствовал. А что касается телевизора в номере… Большого такого, с плоским экраном…
Этот роскошный аппарат располагался в той самой общей комнате, которая в их гостиничном номере заменяла гостиную – пардон за тавтологичность! Стоял на особой тумбе, кажется, специально изготовленной под его габариты. И дожидался, когда им воспользуются.
Лиза, разумеется, его включила. Пришлось, между прочим, ознакомиться для этого с инструкцией, объемом в несколько страниц, лежавшей на той самой тумбе. Оказывается, для активации этого аппарата требовалось произвести целую кучу манипуляций цифрового свойства. Девочка выполнила все пункты алгоритма, описанного в том самом печатном гостиничном руководстве. Она выбрала режим максимального доступа – а чего там стесняться и мелочиться? Набрала с пульта необходимые коды, после чего прогулялась по программам.
Новостной канал. Какие-то крикливые деятели местного политикума. Наверное, уровнем не свыше губернаторского. Суть их взаимных претензий, на неком подобии дебатов, состояла то ли в обличении коррюпции друг друга, то ли в ее, коррюпции, рекламе, как общественного явления, свойственного всем политиканам. В общем…
Скучно!
Бизнес-канал… Цифры, сводки, цены на акции… Индекс одних акций упал. А других, напротив, вырос – причем, непонятно, от чего. Да и не суть, и не важно! Листаем дальше!
Так… Здесь у нас спорт… Какие-то бесконечные лыжные гонки, трансляция с чемпионата в Калгари.
Лиза никогда не была фанаткой зимних видов спорта. В результате, она заскучала на третьей минуте этого бегового шоу и снова переключила канал.
В этот раз, телевизор выдал ей канал о природе. Вернее, о животных. Точнее, о членистоногих. В общем, фильм был про пауков.
Нет, всякого рода сегментированных тварей с хитиновым покровом Лиза не боялась. Но и никакого ярко выраженного интереса к восьминогим созданиям никогда не имела. Поэтому, как только диктор начал ей подробно объяснять специфику копуляции у некоторых особенно экзотических видов…
Короче, девочка снова взялась за пульт. Проблемы… э-э-э… половой жизни членистоногих – так корректно? – ее не занимали от слова совсем. Так что…
Юная исследовательница телевизионного контента провела, своего рода, эксперимент. Набрала на пульте произвольную комбинацию из трех цифр – не глядя, наугад! И получила…
Н-да… Результат ее спорадического выбора оказался еще тот! Телевизионный канал транслировал некое подобие исторического фильма. Вот только сущность сцен, которые предстали глазам юной зрительницы, можно было обозначить понятием «эффектный натурализм». В каком-то смысле.
Впрочем, все по порядку.
Фильм, поначалу, не предвещал ничего такого… специфического. Действие кинокартины происходило где-то в России. Давно, то ли в XVII, то ли в XVIII веке. В какие-то бунташные времена, из тех самых, «костюмных» эпох. На экране происходило очередное противостояние пресловутых «царских властей» и «народных мстителей». Героиня по сюжету была крестьянской девушкой, блондинкой невысокого росточка, осьмнадцати лет от роду - хотя невооруженным глазом было видно, что кастинг проводили так себе, без претензий на реалистичность и разного рода историчность. В результате, на вид актрисе было явно, хорошо за двадцать!
Так вот, героиня происходила, так сказать, «из гущи народной». Но при этом, имела вполне себе «городские» манеры. И ее, какой-то очередной помещик-самодур, приговорил к телесному наказанию. Прямо так и проорал своим гайдукам-приспешникам: «В розги ее! На конюшню! Пороть без жалости!» Свирепо вращая при этом глазами и произнося русские слова с чудовищным европейским акцентом.
Кажется, фильм снимали вовсе не русские. Соответственно, попытки актерски обыграть чужую жизнь, выходили не то, чтобы очень. Ближе к слову «никак». Однако…
Как говорится, натурализьм не пропьешь! В отличие от профессионализма. Особенно за продюсерские деньги.
Похоже, сценарист и режиссер – а с ними и вся съемочная группа! – всерьез увлеклись этим самым… натурализьмом. Во всяком случае, конюшня, куда прислужники царского сатрапа – слово-то какое припомнилось! - силой влекли упирающуюся героиню, выглядела снаружи вполне себе реальной. Правда…
Видно было, что эта самая конюшня вполне современной постройки. Кажется, где-то на стене даже мелькнули электрический провод, чуть замаскированный наспех приколоченной доской. Можно сказать, киноляп. А внутри…
Внутри конюшенного здания оказалось помещение, где не было никаких лошадей – вот ведь, неожиданность! И еще, это самое помещение было неправдоподобно просторным и… светлым.
В смысле, хорошо освещенным – разумеется, под нужды киносъемки.
Хорошее освещение. В конюшне. В эпоху… Задолго до начала применения электрического освещения домов и прочего! Ага-ага!
- Ого!
Этот возглас раздался у нее прямо под ухом – синхронно с ее, Лизы, мыслями. От неожиданности девочка подпрыгнула на диване и выронила пульт.
- Чего ты так переполошилась, моя девочка? – картинно удивилась Флоранс, которая, разумеется, подкралась к своей компаньонке как можно тише, и в этом таки преуспела. – Решила, что я поймала тебя «на горячем»? Так что с того? Вот уж, я точно не стану тебя упрекать в то, что ты смотришь подобного рода… комедии! Не мой стиль!
Темная личность подобрала телевизионный пульт и уселась слева от девочки, на тот же самый диван. После чего, с энтузиазмом кивнула в сторону действа на экране.
- Интересно? – задала она вопрос. Более чем риторический.
- Э-э-э… Да, - смогла выдавить из себя ее компаньонка.
- Тогда давай смотреть вместе! – с воодушевлением предложила темная личность. – Будет над чем посмеяться! Как минимум, мне!
- Хм…
Лиза скептически посмотрела на свою коллегу по выездным приключениям.
- Я не нарочно, - виноватым голосом объяснила она. – Не выискивала ничего… такого!
- Охотно верю! – темная личность кивнула ей, без тени улыбки на лице. – Как ты заметила, количество разнообразных случайностей, совпадений и прочего у нас на сегодня зашкаливает. Причины нам известны. Так что…
Здесь она снова усмехнулась, указывая рукой на экран. И добавила одну фразу:
- Продолжаем наблюдать!
Произнеся эти слова, Флоранс подмигнула девочке. Лиза опять смутилась ее шутками-прибаутками, в серьезном тоне и не очень. И попыталась уклониться от беседы на весьма щекотливую тему. И не нашла для этого ничего лучшего, как вперить свой взор в экран. Сделав вид, будто бы ей и вправду интересно.
Впрочем, там, в телевизоре, действие отнюдь не стояло на месте. Там двое гайдуков уже успели разоблачить главную героиню. В смысле раздеть ее. Полностью. То есть, совсем. Невзирая на все попытки брыкаться и сопротивляться этому явному насилию над ее закрепощенной личностью. Попытки были так себе, вялые. Соответственно, ни к чему внятному не привели.
Успеху гайдуков явно способствовал тот факт, что действие исторической кинокартины происходило летом. Так что одежды на жертве их крепостнического произвола оказалось не так уж и много. Всего-то ничего: передник, сарафан подпоясанный, да рубаха-исподница. Даже лапти с онучами снимать с нее не пришлось, поскольку героиня действия была боса – наверное, для большей трогательности восприятия со стороны зрителей. В общем, центральная персона этой части киноповествования оказалась в сугубо натуральном, сиречь обнаженном виде. Даже без фигового листка – чай, не статуя, какая, античная!
В итоге, все ее немногочисленные предметы одеяния были небрежно отброшены куда-то в угол – в смысле, за кадр. А саму героиню, в полном, так сказать, negligee*, подвели к широкой деревянной скамейке. Оператор – согласно сценарию, ну или же по собственной своей инициативе – вдоволь наигрался с планами и ракурсами съемки. Показал главное действующее лицо женскаго полу и так, и эдак. И спереди, и сзади… И чуть сверху, и чуточку снизу… И частями – демонстрируя, изрядные весьма по формам, прелести актрисы, в подробностях. И в полный рост, переходя съемкой прямо в общий план, отъезжая камерой, беря обстановочный контекст центральной снимаемой им фигуры.
В общем, оператор показал себя матерым профессионалом, по части обилия приемов и ракурсов съемки. Брал он кадр действительно, по-разному, рот этом показывая центральную фигуру во всей ее красе, привлекая взгляды зрителей к обнаженному телу актрисы.
Глядя на все это, Флоранс откровенно заулыбалась.
- Hal-tu-ra! – произнесла она по-русски краткую свою оценку сущности эпизода.
К чести Лизы надо отметить, что она прекрасно поняла смысл этого слова… И всех дальнейших слов и терминов, которыми темная личность изволила охарактеризовать постановку.
- Haltura полная! –Флоранс продолжила общаться с девочкой на своем специфическом диалекте, где вокруг русскоязычных понятий строились фразы, в которых вольно присутствовали английские слова, обозначающие характеристики, дополнения и прочее. – Нет, ну за кого эти олухи Царя Небесного держат зрителей?
- Линия бикини подвела? – поинтересовалась Лиза. – В смысле, незагорелые места на груди и, пардон, ниже? – смущенно уточнила она.
- И это тоже! – кивнула Флоранс.
И сразу же пустилась в объяснения.
- В те времена, женщины, вообще-то, целенаправленно не загорали, - напомнила предполагаемая очевидица подобных событий – в прошлых ее воплощениях. – На пляже там… Или, как сейчас, в соляриях. Солнечный свет… Считалось, что он портит кожу. В принципе, все так и было - для большинства белых женщин. Все так и осталось. Просто медицина и косметология, sojuzno с парфюмерией, научились преодолевать… Ну, или, хотя бы смягчать это вред. Сейчас загорелое женское тело – это спортивно и интересно мужскому взгляду. А тогда, белая женщина под одеждой оставалась белокожей. Ведь даже пресловутое декольте – вырез в платье сверху, в основном на груди – положено было прикрывать косынкой. Но дело не только в том, что эти киноделы не догадались ровно выбелить ей тело гримом. Здесь вообще, полно дуростей по ходу этой части фильма. Причем, с самого начала!
Лизе стало любопытно.
- Какие еще ошибки киношников ты заметила? – поинтересовалась она.
- Ну, смотри, - темная личность, усмехнувшись, перешла к разъяснению киноляпов. – По сюжету, героиня – простая дворовая девка. Без претензий на родство с семьей своего барина и уж, тем более, на подлинное благородство своего происхождения… Или, хотя бы, на близость с хозяином дома или его родственниками, на правах poljubovnitsi. Обычную девку на конюшню гайдуки не провожали – слишком много чести, и нет, обычно, соответствующего повода! Сама шла к конюхам. Сама говорила, чем, сколько и как. Обманывать тогдашних и тамошних экзекуторов смысла не было – прибавили бы вдвое, если не строже!
- А… Сбежать куда-нибудь, по дороге? – осторожно поинтересовалась Лиза.
- Куда сбежать? – усмехнулась Флоранс. – Это здесь, в Америке, говорят, были аболиционисты и их «подпольная железная дорога». Сеть явок, на которые доставляли беглых рабов. И люди, настоящие богобоязненные люди, которые обслуживали эту нелегальную транспортировку беглецов… Рискуя жизнью и свободой… А там…
Флоранс пренебрежительно махнула рукой в сторону экрана, где зрителям был явлен еще один персонаж. Конюх, он же кат-палач. Весь из себя такой представительный, лет сорока, никак не моложе. С окладистой бородой и стриженными «в кружок» русыми волосами. При этом сам он был из себя такой мрачный, и с эдаким угрожающим выражением на морде лица своего. И еще, с веревками в руках – на них оператор сделал особый акцент, явно намекая на то, что эти путы-вервия скоро окажутся на теле жертвы!
Одет тот самый конюх, который кат-палач, был в красную шелковую рубаху. Как будто именно такая одежда способствовала его основному занятию – работе с лошадьми, существами грязноватыми и несколько… пахучими.
- Kljukva! – прокомментировала его появление Флоранс. – Развесистая kljukva!
После чего, вернулась, зачем-то, к недосказанному ранее.
- Насчет побегов, - сказала она. - Там, в России, никто беглецам не помогал… И, между прочим, из-за границы им тоже не было никакого содействия! Это неграм в Америке сочувствовали, сопереживали, вкладывались в распространение идей о безнравственности порабощения человека. И реально спасали их, помогая бежать в северные штаты и Канаду. Даже вывезли часть чернокожих обратно в Африку. За счет благотворителей. А в России… Там не было ничего подобного! Крестьяне и крестьянки крепостного состояния были лишены возможности куда-то всерьез сбежать. Даже… на тот свет!
- В смысле? – опешила Лиза.
- Я хорошо помню твою дискуссию с Элли, о проблемах самоубийства, - напомнила ей темная личность. – Церковный аспект этих проблем наша воцерковленная католическая тихоня разъяснила тебе целиком и полностью. Однако она умолчала о первой ступени этой манипуляции, которая длится на протяжении жизней многих поколений человеческих существ, много веков подряд. Так вот, история эта началась много раньше, и идет от самого Савла, римского мытаря, сиречь сборщика налогов, принявшего имя Павел.
- А с ним-то, что не так? – удивилась Лиза. – Он же, по сути, создал Церковь Христову! Во всяком случае, нас так учили, - добавила она.
- Создал Церковь… Ну, это как сказать! – с прежней иронией отозвалась Флоранс, для которой, похоже, никаких религиозных авторитетов не существовало в принципе! – Во всей библейской истории он выглядит неким zaslannim kazachkom… Субъектом, которого заслали Сильные Мира Сего, в исходную Свободную Церковь, которая сама собой создавалась свободными людьми, внявшими проповеди Христа. Он как бы поддерживал иллюзию свободы среди тех, кто создавал первые общины. Но постепенно прибирал их к рукам, в интересах организованной верхушки новых эксплуататоров, обновивших систему властвования над простонародьем. Главная его заслуга перед власть имущими состоит в том, что он внедрил в сознание масс важнейший паттерн, на котором до сих пор основана идейная власть в этом странном мире. «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу!»** Вот та самая первая ступень манипуляции, исключающая возможность сопротивления подчиненной, простонародной стороны – в том числе и средствами побега. Как же, ведь получается, будто сам организатор Церкви это запретил! А его воля – это почти что воля самого Господа Бога! Во всяком случае, в устах церковных интерпретаторов это звучало именно так! Звучало столетиями! Без попыток какого-либо опровержения! А история с запретом на самоубийство кладет окончательный барьер попыткам выбраться из глухой инфернальности окружающего бытия. Туда нельзя… Сюда нельзя… Сопротивляться… Ни Боже мой! На тот свет тоже не пробьешься, поскольку это тоже запрещено духовными властями! И все! Ловушка захлопнулась!
- Но ведь это было не только в России! Примерно все, то же самое, творилось и в Европе, и в Штатах тоже! - напомнила ей Лиза. – Отчего же, в других частях мира, где тоже победило христианство, все пошло иначе?
- Степень развития повлияла... исходная, - ответила Флоранс. – Да, деревня в Средние века везде была забитой и бесправной. Но в Европе рядом был город. Всегда. С иной системой возможностей. Ключевые слова: «был», «рядом» и «иной».
- А что, в России город был не город? – удивилась Лиза.
- По сути… да! – ответила ее многознающая собеседница. – Степень влияния деревенской архаики и крепостничества была совершенно иной. Там.
Темная личность снова позволила себе жест, в сторону экрана. Туда, где героиню, за всеми этими разговорами об историческом прошлом, уже успели разложить на скамейке. И теперь приматывали к деревянной плоскости – при вялом сопротивлении жертвы.
- Там, в России, - продолжила Флоранс, - воздух города никогда не делал человека свободным. Никого и никогда! На заводах Урала трудились крепостные мастера – представь себе такое в Европе! А уж расстояния…
Она вздохнула.
- Дистанции огромного размера сыграли с той страной злую шутку, по части консервации архаики, - с горечью произнесла темная личность. – В Европе крестьянин бежал на расстояние в пару десятков миль, не дальше! Там, в Европе, бывали и дожди, и снега, не без того! Но достичь места с иной организацией социальной системы было вполне реально! А там, в России… Снег глубже, морозы куда как крепче! Дистанции – в разы длиннее… С высокими шансами окочуриться по дороге, от голода и переохлаждения. А в финале – все та же крепостническая мерзость, без малейших шансов на улучшение своей подневольной судьбы.
- Как же они все-таки умудрились выбраться из всего этого? – спросила Лиза. – Ведь в прошлом… В прошлых наших с тобою воплощениях, - уточнила она немедленно, - мы не обнаружили там ничего подобного! Какое чудо могло случиться, для того, чтобы все переменилось там, в лучшую сторону?
- Понятия не имею! – пожала плечами Флоранс. – В прошлой, общей нашей жизни, мы с тобой вовсе не заморачивались проблемами исторических трансформаций социума, а принимали все случившееся, как данность. Пользовались, так сказать, историческими результатами этого чуда. А случилось это все… Без нашего присутствия. Сорри!
- Понимаю! – сдержанно отозвалась девочка.
- Кстати, смотри!
Флоранс опять и снова привлекла ее внимание к происходящему на экране.
- Сейчас, похоже, начнется самое интересное! – сказала она весьма многозначительным тоном.
Действительно, к этому моменту времени, привязывание героини к скамейке, наконец, завершилось. Равно, как и показ ее в лежачей позиции, с разных ракурсов – опять-таки, сверху, снизу… Сзади, со стороны ног - сведенных вместе, для определенной степени благопристойности. И спереди тоже – оператор умело выхватил-показал искаженное страхом лицо.
После этого, кинокамера взяла планы справа и слева – во всю длину обнаженного тела, расположенного на плоскости деревянной скамьи. Примотанного «на три точки». То есть, за плечи – вернее, за подмышки – а также, за щиколотки и за талию. Отдельно оператор акцентировал внимание зрителей на области целевого воздействия – так сказать, пониже спины.
И, наконец, после всех этих приготовлений жертвы – параллельно с которыми, в кадре оказывались руки, выбирающие прутья в деревянной кадке – на авансцену съемочной локации вышел сам кат-палач-конюх, вооруженный ивовым прутом. Тем самым, который он так заботливо выбирал, чуть ли не минуту драгоценного экранного времени. Именно его руки так активно показывали по ходу привязывания героини – перемежая этими кадрами яркую обнаженную картинку. Наверное, для пущего контраста видеоряда.
Теперь он был, так сказать, во всеоружии. И в полной готовности исполнить свои палаческие обязанности. Весьма немудреные – во всяком случае, на первый взгляд.
Действительно… Чего там может быть сложного? Прут в руку, шаг к скамейке. Примериться этим прутом к объекту воздействия – сиречь, к нижним-мягким частям тела возлежащей жертвы. Ну, а потом… Стегануть, в определенной манере.
Кстати, вот здесь и начинаются разные тонкости. Можно просто класть лозу, с размаху и сверху. Можно завершать финальную часть удара скользом, как бы потягивая, проводя, с силой и на скорости, прутом по воспаленной коже. Можно параллелить красные полосы. А можно перечеркнуть серию параллельных следов эдакой диагональю, оставив на пересечениях полосок яркие красные точки, с просинью. Которые чуточку кровят…
С некоторых пор, Лиза хорошо представляла себе механику посекательного действа. И по личному опыту получения горячих, сразу от двух персон, хотя и через одни руки. И по воспоминаниям о совместных играх такого рода в прошлой жизни, ее и Флоранс. Когда Лиза, будучи взрослой, выступала на главенствующей стороне. Так что…
В общем и целом, для нее никаких оригинальностей, в действии на экране, не предвиделось.
Их и не произошло. Кат-палач ожидаемо шагнул к скамейке, коснулся кончиком своего гибкого инструмента той самой целевой области – вполне себе округлой и эстетичной. Примерил удобство манеры и дистанции к розгоприложению. И резко взмахнул прутом, положив на обнаженные ягодицы первый удар. Это было показано весьма эффектно - крупным планом тех самых нижних-мягких, на которые обрушилась жгучая лоза.
Этот удар вызвал сдавленный крик беззащитной жертвы. Лиза вздрогнула – примерив, так сказать, ситуацию на себя. И покосилась на свою компаньонку.
Зрелище шокировало ее не меньше, чем картинка с экрана. Темная личность улыбалась, едва ли не до ушей. Не иронически, не скептически, а…
Едва ли не торжествующе!
«Я знала! Я знала! - говорило это, весьма небанальное выражение ее лица. – Я всегда это знала!»
Юная зрительница не рискнула уточнять, что именно ее коллега по просмотру весьма занятного кино – в дополнение ко всем другим приключениям этого дня! – знала заранее. Сосредоточилась на том, что происходило на экране. А там – в смысле, на экране телевизора – все было как-то… логично, понятно и предсказуемо. Сцена своим смысловым разнообразием не радовала. Правда, операторская работа была недурна. И монтаж тоже.
Тупо-злобное лицо ката, выстегивающего героиню – несчастную и беспомощную – было показано крупным планом. Так же, как его рука с лозой, на замахе. Не менее эффектно было показано нагое тело актрисы, на котором длинный прут оставлял темные полосы. Изредка, в кадре появлялось лицо жертвы – разумеется, искаженное страданием. В общем, ярко, красочно и в чем-то даже стильно!
Да, это была прекрасная киношная работа! Девочка ее оценила!
Лиза снова краешком глаза посмотрела в сторону своей коллеги по просмотру этой исторической кинокартины. Улыбка Флоранс становилась все шире и откровеннее. Завершилась эта сцена игры комической мимикой, вполне логично. Флоранс откровенно расхохоталась. Игнорировать такое откровенное проявление эмоций было уже невозможно. Лиза повернулась к своей компаньонке с молчаливым вопросом на лице. Дескать, что именно тебя так развеселило, в этом грустном зрелище?
Отсмеявшись, темная личность соизволила удовлетворить это ее любопытство.
- Видишь ли, моя девочка, - сказала она, вытирая слезы со своих щек – эффектный жест, что и говорить! – Я всегда подозревала, что киноделы совершенно не представляют специфику такого рода… ситуаций. Скажем прямо, болевого воздействия. И эмоционального тоже! – добавила она.
- Но все выглядит логично и правдоподобно! – отозвалась на ее пассаж Лиза. – Ну… в принципе.
- Вот именно, что «в принципе»!
Флоранс снова махнула рукой в сторону телевизора. Который не баловал разнообразным содержанием изобразительных идей. Разве что, ракурсами съемок обнаженного тела героини, на котором, уже прибавилось темных полосок – причем, изрядно!
Акустическая составляющая действа к этому времени обогатилась новыми экспрессивными тонами криков жертвы. Они стали ярче - в части громкости и страдательности. Но не то, чтобы сильно.
- Я всегда знала, что кино это просто собрание спецэффектов и разных иллюзий, - продолжила ее многомудрая собеседница. – Короче, все это обман, имитация, морок. Но все можно подать профессионально и… не очень! У нас здесь, как ты видишь, второй случай!
- Но я не вижу ничего такого… непрофессионального, - возразила Лиза.
И попросила компаньонку о том, что показалось ей важным и значимым. На сей момент времени, и в этой конкретной точке пространства.
- Сделай потише, - сказала она. – От этих воплей скоро уши будет закладывать. Да и соседи могут позвонить в полицию. Мол, здесь кого-то режут, убивают, с особой жестокостью!
- Какая ты у меня рассудительная и предусмотрительная, это что-то! – восхитилась Флоранс.
И немедленно исполнила ее просьбу. Убрала громкость, снизив интенсивность звуков от происходящего на экране. С пульта, который она контролировала с самого момента своего появления, на этом сеансе просмотра кабельного телевидения. И не передавала его юной собеседнице. Скорее всего, для того, чтобы продолжать свое утонченное издевательство – над здравым смыслом и собственной компаньонкой.
В итоге, вопли стали звучать куда, как более отстраненно. При этом визуальная составляющая телевизионного спектакля сильно не изменилась. Лиза подумала, что наказательная сцена выглядит чрезмерно затянутой. При всей своей склонности к натурализму, режиссер мог иначе подойти к таймингу своего киношедевра.
С другой стороны…
Лиза понятия не имела, сколько было назначено героине, тем самым сатрапом-помещиком-самодуром из прежней России – тогдашней и тамошней, о которой был снят этот натуралистический фильм. Кат-палач выстегивал свою жертву не торопясь, со вкусом, со смаком. Клал удары размеренно, не частил, давая объекту болевого воздействия вдоволь проораться. Несколько раз менял лозу, отбрасывая очередной истрепанный, использованный прут. Отходил в сторону кадки, выбирал новое орудие наказания – посвежее, погибче. И снова возвращался к своей измученной жертве… Вернее, к своей палаческой работе над нею.
Сколько было уже таких вот подходов со сменой прута – «перемен», как говорили в старину – Лиза не считала. Просто потому, что ей захотелось все это прекратить. Не так, чтобы кто-то там, на экране, ворвался в тамошнюю конюшенную пыточную и спас героиню от продолжения истязания – воля сценариста непреклонна, и переменить ее в законченном произведении киноиндустрии попросту невозможно! Речь шла о другом.
У девочки возникло острое желание нажать на одну кнопочку… Такую красную кнопку дистанционного выключения телевизионного аппарата – там, на пульте. Чтобы стало тихо. Однако техническое средство, для решения этого вопроса – телевизионного, визуального и акустического – находилось в чужих руках. Увы и ах.
Соответственно…
Приходилось ждать и терпеть. Ждать, когда наконец-то темная личность натешит свои садистические комплексы. И…
Попутно терпеть всю эту телевизионную натуралистическую хрень. Которая уже несколько поднадоела, в нервной тягомотине затянутого однообразия визуального содержания сцены.
Флоранс, тем временем, продолжала свои измышления, насчет экранных болевых приключений героини и прочего околовсяческого. Между прочим, начиная эту часть речей своих, она положила пульт на стол. Наверное, чтобы не мешался.
- Начнем с того, - сказала она, - что бывали случаи, когда крестьянка, приговоренная к подобному наказанию, начинала бузить. И ее тогда действительно провожали к месту порки с гайдуками. Но в подобной ситуации никто уже не заморачивался с полным раздеванием такой строптивой девки. И даже с ее привязыванием. Те самые слуги, которые сопровождали очередную жертву крепостничества, силой клали ее на скамейку. Случалось, что и морду лица разбивали ей, при этом - v krovjashku, об дерево. Случайно или нет – не важно! Просто, чтобы заткнулась и не мешала ее лупить! Один из гайдуков садился ей на ноги, и держал за них, чтобы не рыпалась. Другой… Мог усесться спереди, перед мордой возлежащей. Чуть-чуть поодаль… Либо прямо перед ее носом. Смотря, какой длины скамейка была в наличии, на конюшне.
Темная личность на мгновение замолчала, как бы припоминая что-то из прежних времен. Тех самых времен, которые показывали на экране. А после выдала подробности. Как обычно, весьма неприятные – на слух и для воображения.
- Паховый пот у мужчин, на давно нестиранных штанах – их там называли portky! – весьма специфичен! Одно из ярких… И мерзких впечатлений, от подобной ситуации, - сказала она. – Конечно, только поначалу. Потом, когда кат задерет все снизу, оголив задницу и спину, до самых плеч, да взгреет с размаху лозиной… Да с оттяжечкой… Сопли забьют нос, и уже не до запахов. Орешь, как резаная, даже если до этого хорохорилась. Но орешь совсем по-другому. Не так, как… это!
Темная личность презрительно фыркнула и снова махнула рукой в сторону экрана. Где, порядком уже затянувшееся болевое действо, по-прежнему не радовало каким-то разнообразием или…
Хотя бы оригинальностью.
- Фло…
Лиза сокрушенно покачала головой. А что касается взрослой ее компаньонки, то она теперь будто с цепи сорвалась.
В своих откровениях.
- Ты ведь знаешь, как дергается тело – с первого взмаха лозы! Пытаешься ли ты все это стоически терпеть – хотя бы поначалу. Или же орешь в голос, с самого первого удара… Ты можешь вести себя так или иначе, однако тело не обманешь! Это рефлекс, этого не отменить! А уж кожу и подавно!
Флоранс гневно и совсем невежливо ткнула пальцем в сторону телевизора. На экране которого, как по заказу, прямо сейчас показывали целевую область воздействия – нижние-мягкие части тела жертвы, где к этому времени прибавилось еще немало темных полос.
- Уже здесь, в твоей нынешней жизни, ты получала весьма приличные посеканции… Особенно от меня! – темная личность явно была возмущена показанным. И явно хотела, чтобы девочка ее поддержала, в этом эмоциональном всплеске. - Должна была запомнить, что полосочки такого плана суть проявления… Можно сказать, аксессуары лишь самого начала серьезной экзекуции! Прелестное украшение обнаженного тела, когда кожа лишь чуть-чуть припухла, именно в этих местах. И можно полюбоваться розово-красным цветом первых стежков, контрастных к белому фону той части задницы, которая пока еще не затронута ударами гибкого прута. А скажи-ка мне, милая моя девочка, что будет с кожей, на той же самой заднице, спустя какое-то время? То есть, через несколько десятков таких ударов?
Она взглянула на юную свою компаньонку с вызовом. Пришлось отвечать на этот, не самый приятный вопрос.
- Насколько я понимаю, на заднице, к этому самому времени… В общем, там все уже вспухнет, - сказала Лиза. – И там уже не будет таких изящных контуров – снизу и сзади. Ты ведь об этом?
- Именно! – просияла Флоранс.
Она резко повернулась к своей собеседнице. И даже схватила ее за руки, сжав кисти девочки чересчур сильно и резко. Так, что адресат столь экспрессивного жеста поморщилась.
- Ты считаешь, что могла бы их проконсультировать? – осторожно поинтересовалась Лиза. – Ну, по части правдоподобности постановки этой сцены – как минимум!
- Разумеется! – с некой гордостью произнесла темная личность. – Ты знаешь, мне неоднократно доводилось бывать в подобных ситуациях – там и тогда! Я единственный эксперт по такого рода вопросам! Я видела… и даже чувствовала все это на себе! Я знаю все это изнутри! Во всех деталях! Во всех подробностях!
- Да, жаль, что они к тебе не обратились, - вздохнула Лиза. После чего добавила одно только слово. Вносившее, в их разговорную ситуацию некоторую нотку неопределенности:
- Или…
- Или?
Флоранс непроизвольно сжала пальцы своей подопечной. Ожидая от нее чего-то неприятного. В смысле, почувствовав что нечто подобное прозвучит с ее стороны.
Однако девочку это не остановило.
- Ты хотела бы исполнить нечто подобное… со мною в главной роли, да? – тихо спросила она. – Так, чтобы ты была на властвующей стороне, а я на подчиненной. В соответствующих интерьерах. Чтобы закрыть гештальт. Я права?
Темная личность резко выпрямилась, замерев в таком положении – с неестественно прямой спиной. Ненадолго, всего на несколько секунд. Потом отпустила правую руку своей компаньонки, по-прежнему контролируя левую. Подхватила, не глядя, с журнального столика пульт, и нажала на нем пресловутую красную кнопку.
К этому времени, экранная жертва киноделов уже хрипела, неплохо отыгрывая в виртуальном пространстве телеэфира крайнюю степень истерзанности героини, на грани обморока или даже помешательства. При этом, кат-палач на несколько секунд отошел в сторону – в смысле, исчез из кадра.
Вернулся он с ковшом, наполненным чем-то жидким. Бог весть, что это было – не суть, не важно! Однако, что именно сей исполнитель грязных заплечно-палаческих дел предполагал сделать, по ходу развития сюжета - напоить ли секомую ключевой холодной водицей, или просто окатить ее, чтобы та пришла в чувство и продолжала ощущать свои экранные страдания дальше…
Этого Лиза так и не узнала. По понятным причинам.
Вопрос о том, зачем режиссеру понадобилось делать столь продолжительный акцент на сцене столь животного содержания в художественном фильме, так и остался подвешенным в воздухе и никем совершенно не высказанным. Да и Босх, как говорится, с ним, с этим самым вопросом! Кино это просто кино, разновидность искусства.
Не более того.
Что касается Флоранс…
Темная личность отшвырнула пульт обратно на столик. И снова поймала пальцы девочки в свои. Жестко давить не стала – видимо, почувствовала в прошлый раз, как что-то пошло не так. Просто акцентируя внимание на себе.
Впрочем, юной собеседнице и без того уже не на что было отвлекаться.
Повисла пауза, с погасшим внезапно экраном телевизора и полной тишиной – между ними двоими и вокруг. Помолчав, темная личность произнесла одно только слово.
- Нет.
Твердо, четко и однозначно.
Лиза ответила на эту реплику молчанием, справедливо полагая, что ее собеседница сама все пояснит.
Если захочет.
Она не ошиблась.
*Небрежно – пер. с фр. Здесь имеется в виду полное отсутствие одежды.
**Послание к Ефесянам 6:5
Информирую Уважаемых Читателей о важном :-)
http://proza.ru/avtor/tritschen
Свидетельство о публикации №223081101640