Караоке

Была осень. Хмурое небо давно обещало дождь. Косяк гусей низко и неспешно проплывал над тайгой, отражаясь в тёмной поверхности озера. Ветхий дощатый мостик, обросший камышами, уходил в воду. Рядом с ним покачивалась старая лодка, привязанная к колышку.
Чуть поодаль от берега, в подлеске, виднелась охотничья сторожка, едва различимая на фоне темнеющего соснового бора. Неказистый домик с заплатами из разномастных досок как нельзя лучше вписывался в картину   таёжной   заброшенности. Но если бы заплутавший путник в тот час заглянул внутрь этого убогого снаружи жилища, он обнаружил бы там неожиданную роскошь.
На ароматных, обитых кедром стенах гостиной висели в тяжёлых позолоченных рамах великолепные пейзажи. Под ними стояли старинные консоли на   гнутых    ножках    и    серебряные    подсвечники с мерцающими свечами. Паркетный пол устилал огромный персидский ковёр песочных тонов, чей возраст и красота делали его поистине музейным достоянием.
 
В глубине залы гостеприимно пылал мраморный камин. Рядом с ним расположились два кресла, обитых зелёным дамасским шёлком, а меж ними — причудливый столик в форме бабочки. На столике источали аромат разогретые огнём фрукты в фарфоровой вазе и виски в хрустальных стаканах.
В одном   из   кресел   сидела   элегантная   дама в огромных очках-полусферах, закрывающих половину лица. Под ними виднелся вздёрнутый носик и чуть длинноватый капризный рот, который, однако, её ничуть не портил. Изящная головка, обрамлённая   синим   бархатным   ободком,   откинулась на спинку кресла, и было непонятно, то ли дама смотрела на огонь, то ли дремала.
У шикарно драпированного окна стоял невысокий щуплый господин и что-то пристально разглядывал: то ли лес, быстро погружавшийся в сумерки, то ли своё отражение в стекле. Остатки рыжей шевелюры, торчащей в разные стороны, короткие мешковатые брюки из шотландки и коричневая куртка- бомбер, сильно потёртая и великоватая, свидетельствовали о его полном безразличии к собственной внешности.
Судя по мокрым ботинкам, ещё оставлявшим следы на паркете, господин появился здесь совсем недавно. Суетливые движения гостя выдавали нервозность и нетерпение. Он раскачивался с пятки на носок, шумно выдыхал воздух, поправлял рыжие вихры и трогал небритое лицо. Видимо, эта встреча была для него эмоционально значима, а, возможно, он ожидал более радушного приёма.
 
Наконец рыжий господин повернулся спиной к окну и, опустив голову, сосредоточенно уставился на свои ботинки.
— Милая! Прошу, поговори со мной! — чуть слышным, дрожащим от волнения голосом попросил он.
Дама не отвечала.
— Я тебя давно ждал! — чуть громче произнес рыжий.
Но дама в очках была неподвижна, как статуя. Господин нервно затоптался на месте и выдохнул:
— Я знал, что ты здесь, но не хотел тебя тревожить до времени. Ты нуждалась в отдыхе…
— Только не упоминай меня в своих мемуарах или шпионских романах, Формико Фуска (*)! — внезапно сказала дама усталым голосом, не поворачивая головы.
Рыжий господин вздрогнул от неожиданности.
— Мне почему-то кажется, что ты начнёшь их писать, когда устранишься от дел, — задумчиво добавила она. — Боюсь, если я посмотрю на всё твоими глазами, я окончательно разочаруюсь в себе…
— Этого не случится! — с жаром воскликнул Формико, обрадованный её вниманием.
— Чего не случится? Моего разочарования или того, что ты станешь писателем?
Дама резко поднялась с кресла и закрутила головой, разминая   шею.   Огненные   блики   заплясали в очках-полусферах.


(*) Formico Fusca (лат.) — муравей.
 
— И того и другого, — нервно рассмеялся Формико.

Очень высокая, стройная и длинноногая, она была одета в обтягивающую синюю водолазку с металлическим отливом и такого же цвета узкие брюки. Наряд и огромные очки дамы так сильно отражали танцующее в камине пламя, что, казалось, её лицо и тело вот-вот вспыхнут и расплавятся.
Дама, не обращая на гостя внимания, в раздумье ходила по комнате, массируя виски. Во всём её облике тоже чувствовалось напряжение.
— Только ты, Формико, знаешь, что из всех участников той злосчастной миссии выжила я одна, — отчеканивая каждое слово, произнесла она. — Все мои товарищи мертвы. И я предпочитаю оставаться вместе с ними в списке погибших!
— Я сохраню всё втайне, будь спокойна! — пылко пообещал Формико, стукнув себя кулаком в грудь.
— Я знаю, — чуть громче продолжила дама, — что в агентстве ходят слухи о том, как в ту зимнюю ночь ты не впустил меня, холодную и голодную, в свой дом. И что я насмерть замёрзла вблизи того проклятого места.
Челюсти её странно задвигались, будто она готовилась кого-то укусить.
— Что ж… Легенды лучше не придумать. Это мне на руку.. — задумчиво протянула она.
Дама изучающе посмотрела на господина в коричневой куртке.
— Да и тебе тоже, Формико! Уж лучше тебе считаться тупым исполнителем чьих-то приказов, чем предателем. Ведь я была последним свидетелем провала той операции, что случился по твоей вине. — Она помолчала и ледяным голосом добавила:
— Про меня забудут, но тебе, если о твоём промахе узнает руководство, не поздоровится!
— Да уж, — с горечью заметил Формико. — В агентстве о нас с тобой сочинили целую историю. В ней ты — беспечная шпионка, любившая караоке, а я… — тут он усмехнулся, — нервный куратор. Импотент и зануда, угробивший ценного сотрудника. А я и антенной не пошевелил, чтобы опровергнуть хоть слово. Всё сложилось как нельзя лучше. Пусть думают, что ты мертва. Я знал, что так безопаснее для нас обоих. Мы знаем друг о друге слишком много.
Он отвернулся к окну и тихо сказал:
— Ты должна мне верить, Одоната (*). Я всё сделал ради тебя!
Услышав это имя, дама вздрогнула и резко обернулась. Очки-полусферы в упор нацелились на Формико.
— Для всех я — агент Адония Баунсер, погибшая при исполнении задания. А ты, Формико, хочу тебе напомнить, у меня в большом долгу. И я очень надеюсь, что ты отдашь мне этот долг молчанием! — В голосе дамы послышалась глухая угроза.
— Я всегда был предан делу, ты знаешь. Но и тебе я предан тоже. Я безмерно благодарен тебе за проделанную работу! — с жаром воскликнул Формико и чуть тише добавил:
— И теперь я могу снять груз с моей души и обо всём рассказать.


(*) Odonata (греч.) — стрекоза.

 
Одоната выжидающе молчала.
Формико сделал глубокий вздох и медленно произнёс:
— Тот конспиративный дом был раскрыт, а явка провалена… Если бы я позволил тебе туда войти, ты бы погибла!
Одоната хрустнула пальцами.
— Случись с тобой что-то у меня на глазах, — с дрожью в голосе продолжал Формико, — я бы этого не вынес и выдал себя. Поэтому я был с тобой жесток. Но я ни о чём не жалею! Я знал: ты умная и сильная. Я знал, что ты выживешь.
— Ну конечно. Я же Адония Баунсер! — скривила рот Одоната.
— В агентстве были уверены, что ты работаешь на врага! — воскликнул Формико. — Тебя приговорили к пыткам и казни. И я безумно рад, что ты избежала смерти!
— А я рада, что не перегрызла тебе глотку, — злобно ответила Одоната. — Тогда, в лесу, в миг случайной встречи.
Но вспышка ярости тут же погасла, и её голос снова стал усталым и безучастным.
— А может, и не рада. Пока не пойму. За свою жизнь я десятки раз меняла внешность и повадки, и теперь уже не уверена, кто я и чего хочу. Но одно я знаю точно: всё, что мне сейчас нужно, — это движение! Без него я не могу ни пить, ни есть. Я слабею день от дня в этом забытом богом месте!..
— Не гневи судьбу, Одоната! Здесь безопасно. И чистый воздух. И это только временно…
Формико ещё больше занервничал.
 
— Ты просто устала от прошлого, милая, — с нежностью заговорил он. — Этот домик я держал на самый экстренный случай. Никто о нём не знал, только ты. И я рад, что он тебе пригодился.
Формико повернулся к Одонате, и в его взгляде читалось беспредельное обожание.
— Между прочим, несмотря на меланхолию, ты прекрасно выглядишь…
— Неправда! — нахмурилась Одоната. — Я подурнела из-за последнего косметического вмешательства. Эти вынужденные операции по смене внешности… Они превратили меня в сущую образину.
— Для меня ты всегда хороша и неповторима! И кстати, твои новые очки тебе очень идут.
— Брось пустые комплименты, Формико! — холодно ответила Одоната. — Я уже не та. Я больше не бесстрашный пилот военного вертолёта, на лету уничтожавший противника. И даже не роковая обольстительница идейных шпионов. Я сломлена…
Она взяла со столика стакан с виски, сделала большой глоток и, усевшись в кресло, уставилась на огонь.
— Я хочу тебе помочь, Одоната! Ты — любовь всей моей жизни… А кто я для тебя? — в голосе Формико зазвучал упрёк. — Ничем не приметный, всегда в тени героев… Конечно, я понимаю. Ты выбрала его, агента Хоппера! Этого мускулистого красавца, легендарного казанову и… И неисправимого хвастуна!
Последнюю фразу Формико произнёс громко и с наслаждением.
Одоната поморщилась. Последнее, что она хотела слышать, — это признание в любви. Чувства были для неё запретной территорией.
 
— Ты знала, что Грас Хоппер (*), как и ты, был агентом-перебежчиком? — не унимался Формико. — Я понимаю, у вас много общего. Вы одиночки. У вас нет родины. Вы не подвержены влиянию идеологий, не служите ни обществу, ни семье. Для вас шпионаж — лишь ремесло. Им вы зарабатывали на шикарную жизнь. Удовлетворяли тягу к острым ощущениям…

Формико смолк и неуклюже затоптался на месте. Дама безучастно постукивала ногтями по хрустальному стакану.
— А я был рождён частью системы. И на таких, как я, стоит мир! — продолжил собеседник с той же страстью.
Одоната не удостоила его ни словом, ни взглядом.
— И нам без системы не жить! — истерично выкрикнул Формико, но   тут   же   подавил   импульс и дальше говорил тихо и грустно:
— Я всегда понимал и защищал тебя, Одоната. В тебе есть нечто завораживающее: твоя скорость жизни, твой полёт, твоя несокрушимая смелость и первобытная жестокость… Мне не суждено познать этого! Рождённый ползать летать не может…
— Ты сильно ошибаешься, Формико! — прервала его Одоната. — Я и Грас Хоппер никогда не были любовниками. Мы работали над самой секретной частью операции. И об этом никто не знал, кроме двух персон из высшего руководства. Но один из них оказался предателем и Хоппер погиб. К тому же погиб


(*) Grass Hopper (англ.) — кузнечик.
 
так тривиально! Ты знал, что его раздавила сенокосилка?
Она резко повернула голову к Формико. На миг ей показалось, что тот   мстительно   усмехнулся. Но возможно, он знал наперёд, что она скажет, и не хотел слышать её оправданий.
Нервные суетливые телодвижения Формико вдруг прекратились. Он расправил плечи и даже словно немного вырос. Будто смерть соперника могла ему дать хоть какой-то шанс.
— Я знал про вас, Одоната! Это из-за Хоппера ты целое лето не могла приступить к работе и только находила отговорки. Но тем самым ты навлекла на себя большие подозрения!
В его голосе зазвучала неприкрытая холодная ревность.
— Вы развлекались в караоке баре «Мурава». Я видел, как ты обнимала и целовала его. Я слышал, как ты пела. Каждый вечер, переодевшись для маскировки, я туда ходил, чтобы наблюдать за вами. Ты была беспечна. И великолепна, как всегда!
Формико усмехнулся.
— Ты пела… Всё лето пела…
— Я пела, передавая сообщения агентам! Неужели ты не почувствовал, что пела я без души? Это большая разница! — растерянно возразила Одоната. Она презрительно   поморщилась   и    стала    разминать шею.
— В агентстве все были в бешенстве! — не слушая её, продолжал Формико. — Они считали тебя отработанным материалом и хотели убрать… А я всеми силами пытался их остановить!
 
Одоната снова поморщилась, но наконец проявила интерес к беседе: перестала крутить головой и направила на Формико полусферы очков.
— Твоё последнее рабочее имя — Баунсер — означает «попрыгунья». Я уже тогда догадался: тебе дали его потому, что ты меняла хозяев так же часто, как и любовников.
На его лице появилась странная улыбка.
— А твоё настоящее имя Одоната я узнал случайно — твой бывший куратор, Чёрный Курт(*), проговорился. В день твоего визита Курт неожиданно явился в мой дом вместе с подручным по кличке Клещ. Каким-то образом Курт узнал, что ты должна прийти ко мне, как  к последнему ресурсу. Но он не просто решил повидаться с тобой. Курт прихватил с собой пыточный саквояж, в котором лежали ужасные инструменты для твоих прекрасных глаз!
Одоната резко встала с кресла и захрустела пальцами.
— Курт узнал, что ты агент-перевертыш. Он собирался выбить из тебя все сведения, а потом убрать. Ты бы не выжила в его лапах! Поэтому я подсыпал ему и его помощнику снотворное в вино, а пока они спали, сделал так, чтобы ты поскорей ушла. Ты, надеюсь, помнишь, на случай провала в морозильном ларе я держал тело твоего двойника? Так вот… Ещё до рассвета я положил это тело на заднем дворе, и они поверили, что ты ослабела настолько, что не смогла добраться до порога и замерзла.


(*) От Kara Kurt (тюрк.) — паук из рода чёрных вдов.
 
— Ты хочешь сказать, что той ночью выставил меня на мороз, чтобы спасти мне жизнь??. Почему ты мне ничего не рассказал? Ведь они спали! Ты же мог накормить меня и обогреть. Я умоляла тебя дать мне собраться с силой!
Одоната упала в кресло, поражённая услышанным.
— Вслед за Куртом в любой момент могли прийти другие и убить тебя. Я сильно рисковал! Не было времени для объяснений!
Формико волновался так, что сердце едва не выпрыгивало из груди.
Одонату накрыло феромоном тревоги, исходящим от рыжего господина. Память Формико о том событии, к её удивлению, была слишком свежа. Она поняла: он говорил правду.
— Прости меня, Формико! Я не знала. Мне пришлось долго приходить в себя, приводить в порядок тело и нервы. И я не догадывалась о твоих чувствах ко мне. Прости…
Голос её потеплел.
Одоната подошла к Формико и положила руки ему на плечи.
— Мой дорогой Формико! Ты профессионал, каких я не встречала. Но сейчас я вижу, как сильно ты изменился. Самообладание покидает тебя, мой друг, ты стал уязвимым. Пора кончать с этой работой!
— Наверное, я был слишком непривлекательным, раз ты не замечала меня! — с горечью выдохнул Формико.
— Дорогой друг! Не унижай себя и не умаляй своих достоинств! В глубине души я всегда восхищалась тобой. Ты — Формико Фуска! Ты всегда был и будешь лучшим разведчиком и лучшим куратором шпионов всех миссий, известных мне. Тебе нет равных в системе коммуникаций. От твоих решений зависят жизни многих. Ты — легенда!
Одоната обняла Формико так крепко, что тот чуть не потерял сознание. В её порыве ощущался подавленный гнев. И внезапно Формико понял: может, это и к лучшему, что он никогда не был объектом её внимания. Одоната бы сломала, испепелила его своей неистощимой энергией. Она была слишком сильна и слишком хороша для него.
«Рожденный ползать летать не может», — снова пронеслось у него в голове.
Одоната отошла к окну и стала смотреть на пламя свечей, отражавшееся в стекле. Формико чувствовал: она всё ещё не простила его.
— Одоната, мне очень жаль, что я не смог сохранить жизнь твоих агентов! И нашу дружбу… — взяв себя в руки, тихо, но твердо произнёс Формико.
Он подошёл к ней и, загадочно улыбаясь, заглянул в очки-полусферы. Казалось, в его душе закончилась какая-то борьба и ей на смену пришло облегчение.
— Ты помогла мне выполнить миссию, от которой зависела судьба моего народа. И теперь настало время отблагодарить тебя!
Формико взял Одонату за руки и медленно произнёс:
— Я сохранил в тайне местонахождение твоего личного вертолёта. Твои крылья спрятаны в подземном ангаре совсем недалеко отсюда.
 
Он смотрел на Одонату и понимал: настал момент подвига во имя любви. Одоната потеряла дар речи, а Формико деловито продолжал:
— У меня есть ключи от ангара, шифр и коды.
Он торопливо вытащил из кармана схему местности, связку ключей и карточку с колонками цифр и протянул всё Одонате.
— Агентство давно искало эту машину или хотя бы чертежи. Но после гибели конструктора Нефилы(*) все записи бесследно исчезли — я постарался.
Формико взглянул на Одонату торжествующе.
— Между прочим, твой вертолёт до сих пор остаётся машиной будущего. Они так и не смогли сделать ничего подобного, несмотря на весь раздутый военно-промышленный комплекс! — усмехнулся он. — Граница недалеко. Ты сможешь вылететь этой ночью.
Он преданно всматривался в глубину её очков.
— О, Формико! Я так благодарна тебе! Ты настоящий друг! — неожиданно для себя всхлипнула Одоната.
От переполнявших чувств она   вновь   обняла его — на этот раз нежно и чуть неловко. Потом они сели у камина, выпили виски и разговаривали долго-долго.
А когда все слова закончились, Стрекоза и Муравей погрузились в воспоминания. И каждый думал о той злосчастной ночи, когда агент Адония Баунсер


(*) От Nephila (лат.) — род пауков-кругопрядов.
 
постучалась в дверь конспиративного дома на дальней окраине города Челябинска.
В ту морозную ночь Муравей не пригласил Стрекозу в дом, не позволил ни поесть, ни обогреться. Он не только прогнал её прочь, но и посмеялся над ней. Он дал ей совет пойти поплясать! Это было невероятно жестоко.
«Ты всё пела? Это дело. Так пойди же попляши!» — как заезженная пластинка закрутилось в голове у Стрекозы, и её могучие челюсти снова крепко сжались. Ей всегда было сложно прощать — куда проще вгрызаться предателям в глотки.
Она хорошо помнила каждого самца, встречавшегося на её пути. Их были сотни. Слабых она уничтожала без сожаления. Сильные обещали бросить вселенную к её ногам, но она знала: они просто хотели сломить её и сожрать.
«Самцы… Что могут они предложить такой, как я? Ничего, кроме рабства», — и губы Стрекозы кривились в презрительной усмешке.
Её раздумья перекликались с мыслями Муравья.
«Как, как я мог с ней так поступить? „Не доставайся же ты никому“ — эта мстительная логика мужских особей и мне отравила разум. Как я мог позволить первобытной ревности заглушить голос рассудка и милосердия? — горевал он. — Как мог сказать ей: „да работала ль ты лето“, „так пойди же попляши“? Это так низко и жестоко! Ведь я мог с оружием в лапах защитить её. Но теперь всё кончено. Нам никогда не быть вместе. Рождённый ползать летать не может..»
 
А Стрекоза в эту минуту подумала о том, что скорей всего чёрная полоса в её жизни закончилась. Впервые за последнее время она дышала всей грудью.
«Наконец я перестану притворяться и стану собой. Буду развлекаться где захочу и с кем захочу. И никто не посмеет диктовать мне свои условия! — Тут её воображение сделало крутой вираж.
— Выберусь из этой дыры и полечу на тёплые острова. Подальше от этих нудных рабов системы… — мечтала она. — Зайду в первый попавшийся караоке-бар и… Подцеплю какую-нибудь красотку! Выпью с ней мартини и буду петь всю ночь. Но на этот раз — от всей души!»
Одоната сладко улыбнулась, предвкушая мартини и жаркие объятия.
Когда они распрощались и Стрекоза улетела, Муравей в изнеможении упал в кресло. Ему стало предельно ясно: всё случившееся и в самом деле к лучшему. Именно та холодная ночь поставила точку в его карьере. Теперь ему нужно как можно быстрее вернуться домой, в родное Формиканское королевство, где его давно ждали.
Община северных лесных муравьёв, занесённых в Красную книгу, жила в большом городе-государстве. Испокон веков их род формицинов являлся смотрителем тайги: защищал её от вредителей, расселял семена растений и улучшал качество почвы. Без его помощи здоровая экосистема леса представлялась немыслимой.
Великолепный муравейник возвышался в центре солнечной поляны, защищённой со всех сторон столетними елями. А внизу располагались многочисленные подземные уровни: бесконечные ходы, дворцы и катакомбы. Древняя цивилизация со строгой иерархией и порядком, по которой Муравей тосковал. Она всегда была неотъемлемой частью его существа, её позывные звучали в его голове. Формико ненавидел хаос внешнего мира и жестокость шпионской работы.
Но теперь всё кончено. Наконец Формико свободен. Он выполнил свою миссию: предотвратил вторжение опасного врага на родную землю!
В тот район тайги, где лежало Формиканское королевство, должна была пробраться диверсионная группа инвиктов — огненных муравьёв. Инвикты, или Непобедимые, были жестокими убийцами и поработителями племён формицинов.
К    Формико    поступили    секретные    сведения о том, что в одной из закрытых лабораторий учёные вывели новый тип инвиктов, крайне ядовитых и не боящихся холодов. Суперинвикты должны были стать биологическим оружием нового поколения.
Формико горько усмехнулся. Гиганты на двух ногах были гораздо хуже инвиктов. Они несли смерть всему живому:   загрязняли   реки,   вырубали   леса и устраивали ужасающие по масштабу пожары. А на подошвах своих ботинок, в рюкзаках и карманах разрушители приносили в   тайгу   мигрантов из других частей света. Это были вирусы, бактерии и грибки, опасные для местной экосистемы. Подобным образом вместе с двуногими намеревались проникнуть и огненные чужаки.
 
Формико знал, чем могло закончиться нашествие суперинвиктов: уничтожением и рабством формицинов.   Вся   тайга    кишела    бы    пришельцами, и от прежней счастливой жизни не осталось бы следа. Печальная участь ждала лесных муравьёв.
По его просьбе Стрекоза и её агенты устроили пожар в секретной биолаборатории. Все особи суперинвиктов погибли, а вместе с ними сгорели разработки эксперимента, включая документы с генетическими данными.
Теперь трудолюбивый народ формицинов может спать спокойно. Формико спас родную тайгу!
Муравей встал с кресла и в волнении зашагал по дому.
— Да, я герой. По всем правилам герой! — прогнав мрачные мысли, воспрял духом разведчик.
Он встал перед горящим камином и уставился на огонь.
Формико представил, как королева обрадуется его возвращению и какой грандиозный праздник устроит в его честь. Муравьи-фуражиры выкатят из дворцовых подвалов бочонки с медвяной росой и притащат вкусной еды, глашатаи созовут жителей города, и начнется пир. Формико усадят во главе стола рядом с королевой. Разомлевшие муравьи- няньки станут   бросать   на   него   томные   взгляды и шептаться меж собой, восхищаясь его храбростью и заслугами перед народом. В разгар торжеств муравьи-солдаты, напившись крепкого цветочного хмеля, заведут веселую пляску, а потом, сцепившись мускулистыми лапами и поднимая зады, будут пулять кислотой в небо и орать:
 
— Ура-а-а! Ура славному Формико, бесстрашному герою нашего королевства!
Вообразив эту картину, Формико Фуска широко улыбнулся.
— Что ж, вполне заслужено! Вполне, — пробормотал он.
Муравей мысленно пожелал Стрекозе весёлой жизни и удачной охоты на тёплых островах.
— Будь счастлива, Одоната! Пой, милая, от души… И в самом лучшем караоке! — приговаривал он, собирая нехитрые пожитки.
Всю ночь Формико не мог заснуть, предаваясь то грустным воспоминаниям, то светлым мечтам.
«Наверное, это неплохая идея — стать писателем. Мне есть что поведать миру», — думал он.
А наутро, окинув сторожку прощальным взглядом, Муравей закинул за спину рюкзак и отправился в долгий путь домой.