Читальный зал. поэмка. часть первая, vii-xiii

                VII

«The first thing you’ll probably want to know…»
Сестра сказала как-то раз: «Попробуй
В любом читальном зале закажи
Роман такой - «Над пропастью во ржи».

Брошюрка мягкая страниц на сотню
В читальных залах в доступе свободном.
Подросток в красной шапке и Нью-Йорк,
Брат старший, утки в парке, Рождество.

СССР застоем, словно пробкой,
Удерживал шампанское вне глотки.
70-х вяжущий кефир
Заклеивал рты хулиганских дыр.

Но дно, доселе твёрдое, трещало.
Мы голышом на глубину ныряли,
Как Ихтиандр, искали жемчуга,
Зажав носы, чтоб всплыть наверняка.

На витязей похожи Черномора,
Копьём границы рисовали моря.
Дрожмя дрожали, видя чуждый флаг,
Баркас, корабль, корвет или фрегат.

Но время выходило из прибрежий.
Косу отчизны подмывало свежим
Течением, фосфоресцировал
Огнями лучшей жизни океан.

Язык русин менялся на английский.
Прожжённый кэп на кокни матерился.
Не с Золотым флаг хлопал Петушком.
Две кости, черепушка. Fuck! Сommon!

С подружкой юной marlboro и scotch,
И первая недевственная ночь.

                VIII 

Открытия прекрасны повтореньем.
Кончаются недели воскресеньем
Несчитанным и каждый раз седьмым,
Неписанным, всё тем же - и другим.

Порой наивно и не специально,
Не зная, что случайность – не случайна,
Полуфилософы в семнадцать лет
Охотно ни во что не верят, нет.

Перебирают словарей скелеты,
Вправляя лихо позвонки фонетик.
На новый и деконструктивный лад
Волтузя рёбра звуков наугад.

Телескопически или матрёшкой
Стыкуются суставы понемножку. 
И постраничный корпус*  молодой
Пронизывает свежим холодком.

Трещит мороз и ледяным жжёт жаром,
Изнанку выворачивая яро
На лицевую сторону знамён
Читательских, библиотечных войн.

В тылу нестроевом, гуманитарном
Кавалергардом, мотом и гусаром,
Печорин и чуть-чуть Наполеон
Проклял Ольховское**  с Бородином.

На нём сидит пиджак москшвейным фраком.
Зализан волос пятернёй, не лаком.
С последней парты Риткин голосок
Манит как княжны Мери шепоток.

И выдуманный книжный высший свет
Дразнится c’est la vie, которой нет.

                IX
Печален инкубатор поколенья
70-х огневодомедных,
Народных мудростей Сим-сим Сезам,
Страны дар зубоскалам-острякам.

Сменил язык шершавистый плаката
Полуслепой шрифт кальки самиздата.
Эзоп вылазил из кривых зеркал,
Дразнился, надсмехался, задирал.

Но мне тот маскарад был непонятен
И непонятностью был неприятен.
Мир прозаичен и предельно строг
Чередованьем слов прямых и строк.

Как часто представляется начало
Открытием великим, небывалым.
Карманный Галилеев телескоп
Ножом бумажным воткнут в небосклон.

Летят тела небесные пороков,
Кометы дураков, поток осколков
Их кретинизма - звёздные дожди
Из пустоты космической глуши.

Полёты юности и безопасны,
И достижимой высотой прекрасны.
Модель машины ясна и проста
От фюзеляжа до рулей хвоста.

Стабильны перемены вертикали.
Измерены углы горизонтали.
Фигуры пилотажа несложны               
И петли мёртвые мне не нужны.

Мой ровен почерк. Фабулы просты.
Турбин и проз заряды холосты.    
 
                X

Друзья мои, Димитрий и Георгий
Меня, как друге, не судили строго.
Чудак, мечтатель, вечный фантазёр.
На этом можно кончить разговор.

Учились трое, как и полагалось.
Росли, умнели и не расставались. 
Раз крепнет дружба, пусть идёт бочком
С улыбкой доброй гостьи за столом.

Профессий грянул гром. Потом работы.
И каждый их осваивал охотно.
Шумела жизнь то прозой, то стихом,
То ровной скачкою, то кувырком.

Женились мы кто позже, кто чуть раньше.
На Оле, на Марине, на Наташе.
Красавицы-девчонки, супер старз
(Кончая низом, начиная с глаз).

Но скоро оказались мы без фарта. 
Я – в чём-то не советском, не печатном.
В науке – Дмитрий, гений без гроша.
Георгий – эмигрантом в США.

Кто меряет часами, тратит годы.
Не время правит, правит всем свобода.
Вернись туда, где ты такой, как был.
Верни всё то, что в прошлом позабыл.

Друзей? Друзей! Всех сразу? Да, не меньше!
Страну? Страну. Девчонок? Взрослых женщин.
Мы снова рядом. Мир в инфосети.
Вацапь. Айфонь.  Порталь. Пиши. Звони.
 
«- Дела? – Нормально». «- Как семья? – Путём».
«- Хабар?***  - Стабильный». «- Сдохнем? – Проживём!»

                XI

Что дальше? Тридцать, сорок, шесть десятков.
Стал снегопад гримасою осадков.
Унылой рожицей. Мордашкой скук.
Дурным капризом радостей и мук.

Метель, пороша, вьюги и сугробы
Ничем не отличались от озноба
Ленивого и праздного ума,
Болеющего оспою письма…

(……………………………….
 ………………………………).

…Но крепок человечий организм.
Одна у жизни ценность – это жизнь...   

                XII 

Рассказы, пьесы, повести, романы
Рождались из какого-то дурмана
Сперм и молок паралитератур,
Написанных для дураков и дур.

Чужое переписывая с тщаньем,
Я думал, что своё пишу. Незнанье
Себя (вот глупость!) от руки моей
Освобождало большинство вещей. 

В газетах и в журналах неизвестных
Их тискали, как на постелях тесных,
Забыв про негатив и позитив,
Предохраненье и презерватив.

Бумага терпелива и развратна,
Бела и подозрительно опрятна.
Обманчива наивностью своей.
Кусачей острых, клювистых гвоздей.

Но вымысел нам подменяет смыслы,
Уродливость вынашивая быстро.
Калечит миражом удачи стыд.
И совесть в гипсе, словно инвалид.

Стол письменный маячил полировкой.
Печатная машинка – букв сноровкой.
Текст ровностью сходил за блеск ума.
И треск клавиатуры – за слова.

Друзьям, но чаще ласковым подругам
Бубнил я, нагоняя чтеньем скуку,
Плоды своих усидчивых ночей
И верил гениальности своей.

 И рукопись устало отложив,
Значительно был мудр и молчалив.               

                XIII

Жизнь - как публичная библиотека.
Хранилище, запасник, картотека.
Каталог судеб и каталог книг.
Познания безмолвный маховик.

Попав туда, ты – добровольный пленник.
Мир вне дешёв, дурён и обесценен.
Смешон серьёзностью банальных драм
В обрезах грубоватых, пошлых рам.

Как странны те, кто были так любимы.
Как древни, словно статуи из Рима.
Венками и слепою галькой глаз
Глядящие из пустоты на нас.

Но очарован разочарованьем
В своём упрямом, преданном писанье
Я был однажды, в руки перед сном
Взяв книжицу изданья «Геликон».

В ней был роман сто сорока страничный,
Мой друг немой, приличьем неприличный.
Я сам признал: какая ерунда
Почти полтос кабального труда.

На добровольном руднике рассказов
И в штольне повестей, на скотобазе
Киносценарных туш, где отруб пьес,
Новелла-вырезка, роман-кострец.

И я захлопнул дверь в читальном зале.
Бежал оттуда прочь. И не догнали
Меня ни свет зелёных ламп, ни тишь,
Ни книжная прожорливая мышь.

«Omnia transit»**** . Этот перстенёк
Кладу в финале части на порог.


                *   *   *


Продолжение следует.


.............................
*Совокупность текстов
**Ущелье под Кисловодском, где стрелялись на дуэли герои романа М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени"
***Добыча в романе А. и Б. Стругацких "Пикник на обочине"
****Всё проходит (лат.)