Вслед за Мерсо. О Постороннем Альбера Камю

      Художественная ценность повести Альбера Камю довольно спорная: критики стали в один голос называть «Постороннего» философским манифестом. Произведение замечательное, талантливое, затрагивающее тему «лишнего человека».
      Противостояние личности и общества — извечный конфликт не только в литературе, но и в философии, социологии, культурологии и т. д. Гармоничный сюжет наполнен тонкими психологическими деталями. Например, главный герой, от лица которого ведется повествование, говорит об общем полотенце. Он любит вытирать руки утром, потому что в конце рабочего дня полотенце становится неприятным и мокрым. Такими «мелочами» наполнена каждая страница книги. Здесь, кажется, нет ни одной лишней сцены, ни одной лишней мысли, образа или слова.
      Однако отношение писателя к читателю не выглядит внимательным, с первых же строк автор начинает вводить его в заблуждение. Нам представляют неординарного героя, чьи поступки не до конца ясны и внушают недоверие, реальность происходящего сложно представить. Но всему должно быть объяснение или нет?
      Закрадывается надежда, что рано или поздно объяснения дадут, что недосказанность — часть художественного приема, как в детективах. Автор выдерживает интригу, чтобы мы, мысленно предвкушая развязку, сами разобрались в мотивах и причинах. А если этого делать не хочется, то мы докопаемся до истинных причин поведения героя с помощью автора. И спойлер — «нет». Об отсутствии рефлексии у главного героя читатель узнает к концу текста.
      В какой-то момент я поймал себя на мысли, что довольно странно читать произведение о преступлении, об убийстве, в котором повествование ведется от лица человека, лишенного чувств и способности рефлексировать. В конце Мерсо вспомнит своих родителей — это будут последние страницы книги. Но как он к ним относится, как отец и мать относились к нему, мы так и не узнаем. Автор представляет, что это не существенно для восприятия произведения. Будто намеренно умалчивает он и о прошлом своего героя. Возможно, поэтому некоторые стали воспринимать Мерсо как некий конструкт, искусственное существо, художественный прием.
      Но у Мерсо есть прошлое, есть точка в его биографии, когда он был еще конгруэнтен с миром и обществом, когда разделял ценности людей, он об этом говорит. Герой не просто болванчик, сотканный из идей и философских представлений. Поэтому его жалко. Так же, как жалко его жертву, о которой, кстати, мы не узнаем ничего, кроме того, что это был мужчина араб.
      Образ убитого не запечалится перед глазами главного героя, он его толком и не разглядит. Это, опять же, — воля автора, а не африканское солнце. Ведь произведение — не про гуманизм, не про преступление и наказание, оно — о противостоянии личной и общественной идеи.
      В основе книги лежит криминальный сюжет. Главный герой Мерсо, будучи соседом Реймона, человека преступных наклонностей, сближается с ним и обещает помочь отомстить его любовнице. Несмотря на то, что герою тридцать лет, он совершенно не разбирается в людях, границах морали, не чувствует разницы между добром и злом. На этом этапе ничто не смущает Мерсо: ни криминальное прошлое, ни жестокие наклонности Реймона. Видит ли Мерсо жестокость как часть человеческой природы? Мы это не знаем и не узнаем: автор не дает такой возможности. Нам остается только предположить, что герою безразлично как проявление любви, так и проявление насилия.
      Мерсо помогает составить письмо любовнице соседа. Так Реймонд заставляет ее вернуться, после чего избивает. В это время Мерсо все слышит, понимает и не осуждает поведение своего знакомого, к тому же он сам находится со своей любовницей.
      Вскоре главный герой, его девушка и Реймон отправляются отдыхать. Тогда Мерсо узнает, что на его «друга» устроили охоту братья той несчастной, которую Реймон регулярно колотил. Мерсо встает на сторону негодяя и насильника. Они отражают нападение арабов. Но позднее у Реймона появляется пистолет для самообороны, ведь в последней стычке его сильно ранили, и он не хочет в следующий раз быть убитым. Мерсо вызывается помочь знакомому и берет пистолет. После этого встречается с одним из арабов и стреляет в него, думая, что тот собирается напасть первым. Важно, что Мерсо не просто стреляет в человека, а стреляет несколько раз в уже неподвижное тело, будто желая утвердиться в своем поступке, другими словами — убивает осознанно.
      У текста — три акта. В первом читатель узнает, кто такой Мерсо. Во втором случается эта криминальная трагедия. В третьем Мерсо судят, и он сидит в тюрьме, ожидая казни. «Постороннего» принято называть романом, но по событийности и объему — это все же рассказ, пусть и необычайно длинный. Я бы назвал эту «книгу абсурда» криминальным рассказом или повестью.
      Если опираться на первоначальный замысел Камю, черновую идею создания истории о человеке, который не хочет оправдываться перед большинством, — идея интересная, реализованная в том или ином виде и в произведениях других авторов, но не какая-то новая, неизведанная. Несогласных с большинством осуждают, гнобят, но сильная воля превращает таких индивидов в героев, в иконы, в титанов, способных до конца отстаивать правду даже ценой собственной жизни. Но «Посторонний» — не о таком человеке. «Посторонний» — о человеке, потерявшем социальную идентичность.
      «Тоже важная тема», — подумал бы я, если бы автор вскрыл трагедию на сцене. Но не устану повторять, что причин, почему Мерсо стал Мерсо, нам не назовут, это «не важно» для выражения замысла.
      Какие же тут мысли? Их много: релятивизм ценностей и гуманистические начала общества, свобода выбора и воли в обществе, их место и многое другое — в обертке абсурдизма. Звучит увлекательно, но все эти мысли, на мой взгляд, должны располагаться вокруг судьбы персонажа. И вроде тут это должно быть или даже есть, но на самом деле нет.
      У Мерсо свой собственный мир, который существует параллельно общественному — вот основная трагедия героя. Миры не находят точек соприкосновения друг с другом, а значит, попытки Мерсо оправдаться, быть понятым окружающими не имеют ни малейшего шанса. Мерсо — идеологическое меньшинство, притесняемое большинством, которое верит в несуществующего бога, чтит бессмысленные традиции, живет в клетке выдуманных ограничений, бесполезно суетится каждый день для достижения корыстных целей, лицемерит и унижает других ради самоутверждения и превосходства. Мерсо — над этим или под, или за пределами всего. Герой счастлив каждым мгновением (или ему это кажется, ведь счастье — это такое проявление глубокого субъективизма или изменчивая персональная иллюзия).
      В то же время, если спросить его о жизненной цели, он, скорее всего, разведет руками и скажет, что особых целей у него и нет. Ему нравится отдыхать, иногда ходить на работу, плавать в море, лежать на песке, пить хорошее вино, вкусно есть — вполне потребительские стремления большинства людей на этой планете. Этим Мерсо не отличается от всех нас. Его возраст — обычно время расцвета карьеры для мужчины — но не для Мерсо. Почему? Ему не хочется прикладывать огромные усилия. Он не видит смысла в амбициях, ленится идти вверх, хотя достаточно успешен в работе, ему даже предлагают повышение и переезд в Париж.
      Мерсо нравится его жизнь, ему не хочется переезжать в другой город: в Париже грязно. Герой признается, что испытывал в начале карьеры честолюбие, хотел чего-то достичь, но однажды понял, что в этом нет смысла. Это было бы похоже на просветление, но в пассивном работнике, не стремящемся изменить свою жизнь, легко узнать миллионы других людей. В этом нет ничего неожиданного: не все готовы что-то менять в своей жизни. Переезды, дополнительная ответственность на работе нас пугают.
      Мерсо — противопоставление ренессансному человеку, человеку-творцу, находящемуся или стремящемуся быть над миром, изменять природу, подчинять ее себе. Мерсо сосредоточен на пассивном сиюминутном счастье. Воздух героя — его честность с самим собой, с другими людьми. Когда для прочих — ложь и лицемерие основной элемент выживания в этом мире. Приспосабливаться к обстоятельствам, говорить то, что от него ждут, Мерсо попросту не может. Несмотря на абсурдность личности, его поступки более осмыслены, чем у других людей. Говорю «более», потому что даже Мерсо не все понимает в себе, так как сам является частью сообщества, с которым никогда не станет единым целым.
      Мерсо — трансформированный тип «лишнего человека». Он, конечно, не Печорин, не Раскольников, не Рудин. Сдержанный, уравновешенный, будто его ничто не трогает. Это — молчаливый бунт, нежелание примыкать к «стаду». Но на самом деле героя волнует собственная жизнь. Однако понять, что собственная жизнь всегда была в руках «стада» он не в состоянии. Как и каждый из нас, кто живет, будто в тумане, думая, что наша жизнь здесь и сейчас принадлежит только нам. Человеку кажется невероятным, что может сложиться такая ситуация, когда незнакомые люди придут за ним, лишат уюта, свободы или даже жизни только лишь за идейные взгляды.
      Сартр в эссе о «Постороннем» высказывает похожие мысли: он сравнивает Мерсо с Дон Кихотом и князем Мышкиным. Мне нравится сравнение с Мышкиным, с таким не совсем умственно здоровым человеком, потому что с этой точки зрения, поступки главного героя нельзя оценивать как нормальные. Если Раскольников убил, его мотивы ясны. Причины преступления, совершенного Мерсо, непонятны. Алжирское солнце светило ли, разум героя помутился ли, ему показалось, что араб хотел напасть на него — и произошла роковая случайность, которой, возможно, он не хотел.
      На самом деле хотел. Как Раскольников хотел убить Старуху, так и Мерсо хотел убить этого бедного человека. Он стрелял из пистолета, который до этого попросил у своего знакомого. Выстрелил раз, а потом еще трижды в уже обездвиженное тело. И сделал это нарочно. В кровожадности героя можно даже не сомневаться, особенно после его воспоминания об отце, когда Мерсо приходит к выводу, что если бы такое было возможно после освобождения, он хотел бы посещать казнь людей. Конечно, его восприятие смерти отличается от обычного, ведь Мерсо — необычный человек, а точнее, психически нездоровый. Это видно практически сразу. Таким образом, произведение, которое начинается, как абсурдный социальный памфлет о Дон Кихоте, заканчивается, как «Преступление и наказание», где вместо Раскольникова — своего рода князь Мышкин, только вразумительных выводов тут можно не искать.
      Несмотря на то, что рассказ передается через мысли главного героя, личный пересказ событий, мы вряд ли соберем и пригоршню его размышлений, чувств, эмоций. Мерсо признается, что у него отсутствует воображение, а значит, и искусство ему чуждо и не вызывает в душе никакого отклика. Он — прилежный работник, но не карьерист, отличный товарищ, но не сердечный друг, прекрасный любовник, но не пылкий романтик.
      Если представить литературного героя через его профиль в произведении, в тексте легко обнаружится след мыслей и чувств даже самого второстепенного персонажа — реакция на явления и процессы, происходящие в мире, окружающем его. Пропала собака — он испуган, растерян и опустошен. Его бросила женщина — он злится и хочет отомстить. Вокруг этого горячего ядра чувств, действий, эмоций крутятся мысли человека, мысли порождают чувства и толкают на действия, которые, в свою очередь, порождают новые мысли, эмоции, переживания.
      В том месте, где переживания, чувства, мысли или намек на них, у Мерсо ничего нет. В первую очередь, поэтому у меня возникло предположение о психическом расстройстве героя. Даже далекий от психиатрии или психологии человек может ясно разглядеть, что у Мерсо — проблемы с выражением собственных чувств. «Она спросила, люблю ли я ее. Я ответил, что слова значения не имеют, но, кажется, любви к ней у меня нет»(1). Эта проблема вскроется в самом начале истории и станет очевидной во время суда. Неумение выражать эмоции, переживания, неспособность понять чувства окружающих, отличить нравственные поступки от безнравственных, склонность к насилию, асоциальность — вот ряд характеристик, с которыми сталкивается читатель, наблюдая за поведением Мерсо.
      Еще раз повторю: расстройство личности не интересует писателя. Если бы Камю обратил внимание на эту тему, мы имели бы чуть больше информации об истории Мерсо, о его отношении со сверстниками, с матерью и отцом. Но и сам Мерсо будто не хочет говорить о прошлом, так как там находится эпицентр его отчужденности. Мерсо, которого хочу представить я, — герой с эмоциональной недоразвитостью, с самого детства испытывающий трудности с выражением собственных переживаний и чувств. В ребенке постепенно растет непонимание окружающих, от близких — до коллег и вовсе не знакомых людей. В какой-то момент герой старается мимикрировать, но ему это плохо удается, и он выбирает жить так, как ему удобнее, жить со своим недугом. Мерсо — эмоциональный калека. Это — билет в мир лишних людей. И судят его именно за это. Но разве не абсурдно судить колясочника за то, что тот не умеет ходить? Однако именно так и происходит в третьей части текста.
      Суд признает Мерсо виновным, и тут начинает разыгрываться карта Достоевского. Причем, идет настолько реферальная мысль «Идиота», что кажется, герой в прошлом    читал этот роман и теперь проживает судьбу того приговоренного, о котором говорил князь. Сначала Мерсо не понимает, что его судят за убийство, не верит в происходящее. Затем он не может понять, почему его судят еще и за ненормальное, с точки зрения общества, поведение. И в конце, когда приговор объявлен, и казнь неминуема, Мерсо продолжает надеяться на обжалование решения суда.
      Как бы ни наслаждался герой своим «счастьем везде», он думает о побеге, о том, что ему могли бы дать хотя бы лазейку, надежду избежать гильотины. У Достоевского: «...это не моя фантазия, а что так многие говорили? Я до того этому верю, что прямо вам скажу мое мнение. Убивать за убийство — несоразмерно большее наказание, чем самое преступление. Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения. Примеры бывали, что уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит. А тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно...»(2) И у Камю: «Я полагал, что очень важно оставить приговоренному некоторый шанс на спасение. В одном-единственном случае на тысячу — этого было бы достаточно — это уладило бы очень многое. Так мне казалось. Можно было бы найти химическое соединение, которое убивало бы пациента (я так и говорил мысленно: “Пациента”) в девяти случаях из десяти. Пациенту это было бы известно (условие обязательное). Ведь хорошенько поразмыслив и глядя на вещи спокойно, я приходил к выводу, что гильотина плоха тем, что ее нож не оставляет никакого шанса, совершенно никакого. В общем, гильотина — это верная смерть. Это дело решенное, комбинация определенная, установленная раз и навсегда и бесповоротно»(1). Отнимать жизнь за жизнь — вопрос гуманизма. В любом случае князь — «гуманист, он знает лишь блага этого мира»(3), в отличие от Мерсо. Князю бог не дал ума. Мерсо он не дал чувств и воображения.
      Для читателя, возможно, было бы лучше, если бы автор «Постороннего» оказался бездарным литератором, но Камю — талантливый писатель и пользуется этим. Есть объективные элементы даже в самом субъективном занятии. Если взять карандаш и попытаться нарисовать невиданного зверя, то это новое, фантастическое животное будет чем-то похоже на существующее в природе. Так и в случае с любым произведением. «Посторонний» — не исключение. Как бы ни хотел Камю сотворить из Мерсо человека-идею, персонаж-символ, миссию нового времени, все же главный герой являет собой психотип, хотя и редкий, но, без сомнения, встречающийся в обществе.
      «Посторонний» — не из разряда «Робинзона Крузо», не о попаданце из другого мира. Такое можно было бы предположить, если бы Мерсо перемещался во времени, или существовал бы намек на духовный поход героя, из которого он вышел тем человеком, каким мы его встречаем уже на первых страницах книги. Автор притягивает Мерсо к образу — символу времени. Если вначале этого не видно, то чем ближе к финалу, тем больше это заметно. Так, неожиданно выглядит последнее желание Мерсо, чтобы на его казни присутствовало много людей и все ненавидели бы его. Ничего до этого религиозного, культийского в поведении героя не замечено, он и сам говорит о своем неверии. Но в то же время хочет поиграть в Христа (герой или писатель?). В отместку священнику, который перед казнью стал уговаривать его принять бога? Думаю, для Мерсо было бы естественней просто уйти из жизни и следить за процессом собственной казни, как будто со стороны, узнав в собственном палаче себя.
      Или другой пример. Один из допрашиваемых на суде вдруг заявляет, что Мерсо — человек. Так и декларирует: «Мерсо — человек». У кого в зале суда обнаружилось сомнение по поводу того, что на скамье подсудимых — лютый зверь, а не живой человек и это нужно срочно засвидетельствовать, неизвестно. Но писателю эта сцена нужна. Без нее непонятно, зачем Мерсо находится здесь. Без нее непонятно, что Мерсо — символ освобождения, природы, часть вещества, которое не смешивается с обществом. Акцент сдвигается незаметно, чтобы сложилось впечатление, что героя судят за то, что он пил кофе на похоронах матери, а не за хладнокровное убийство. При этом читатель остается под действием волшебного таланта Камю и забывает, что Мерсо, несмотря на свою отстраненность, на психические отклонения, абсурдность, — вовсе не посторонний. Он — часть этого мира, он — порождение этого общества, но не лучшая его часть, если такие категории вообще применимы к подобным людям.
      Не хотелось бы говорить банальностей, вроде «в каждом есть частичка Мерсо». Имеет смысл двигаться в сторону улучшения самого себя, а не оправдывать свои не самые блестящие поступки тем, что «все так поступают», «многие так живут» или, наоборот, тем, что «я такой, какой есть, примите меня таким». Сартр оправдывает Мерсо. Главного героя он описывает как человека абсурдного: «гуманист, он знает лишь блага этого мира». Мерсо наполнен многим, но не гуманизмом. Как не наполнена гуманизмом природа. Природе безразлично, человек перед ней или камень, ей плевать на наши чувства. Оправдывать или обвинять природу тоже бесполезно. Мерсо не способен осудить себя, не способен к раскаянию или переосмыслению. Такие люди не нужны обществу, в котором живут, такие люди для этого мира — посторонние.
      Если существование Мерсо абсурдно и пронизано его нежеланием сливаться с обществом, рано или поздно трагедия должна была разыграться. Общество равно в своей абсурдности герою, и это — условие их взаимодействия. Иначе сложно было бы в полной мере прочувствовать глубину бесполезности действий. Действия Мерсо бесполезны, герой не способен ни на что повлиять, даже выбрать себе невесту. Было бы, наверное, абсурднее, если бы Мерсо не удалось убить араба. Да ему и все равно, убил он араба или не убил, он и в этом не видит смысла. Ни одно его действие не имеет мотива, причины, кроме сиюминутного желания.
      Мерсо бесполезен для общества. У общества – другие принципы, правила и законы, и оно следит, чтобы каждый его участник им следовал. Без общественных норм, ограничений, договоренностей человечество далеко не ушло бы. Но в этой маленькой коробочке с культурными, социальными, правовыми ограничениями томится, как джин в бутылке, вольный дух мятежа. Общественной воле всегда будет противопоставляться воля индивидуума. Но если начать разбираться, откуда что берется, то скоро мы поймем: обществом управляет индивидуальная воля ограниченного круга людей — касты.
      Та или иная формальная или неформальная кастовость существует практически в любом обществе. Общество неведомо или ведомо для себя управляется некими личностями — такими «Мерсо», которые находятся над всем и всеми, следовательно, законы, нормы персонально их не касаются. В этом смысле общественную волю нельзя назвать злом, палачом индивидуализма. Стремление индивидуума к безопасности, желание управлять другими людьми, обогащаться и самоутверждаться за счет них и т. д. порождает стремление людей объединяться в систему, общество, где блага получают не только его заглавные представители, но и прочие, ибо от уровня процветания целого общества зависит процветание его касты. Эта мысль не нова, но, как мне кажется, ее нужно вспомнить, когда речь заходит о противостоянии личности и общества. Мерсо не встанет во главу общества, он — не функционер, а напротив, созерцатель.
      Чтобы не уходить дальше в социо-философские размышления, приведу как пример умозрительный эксперимент. Представьте себе сообщество, которое вы яростно отвергаете — это могут быть веганы или любители огнестрельного оружия, борцы за права сексуальных меньшинств, экоактивисты или сторонники мужского шовинизма, коммунисты, в конце концов — что-то максимально противоположное вам по духу и образу мыслей. А теперь, сколько хватит вашего воображения, представьте, что вы изо дня в день живете в этой среде — учитесь, ходите на работу, общаетесь. И никакой другой среды вокруг нет, не было и никогда не будет. Как вам такая жизнь — немного смахивает на жизнь в аду, не правда ли? Может, теперь вы лучше понимаете Мерсо? Единственное, что вас, вероятно, будет иногда утешать, это природа и животные — то, что не смешивается с обществом и не напоминает его.
      Посмотрите на некоторых ЛГБТ-активистов, посмотрите на спортивных фанатов, на экоактивистов. Среди них встречаются личности, переполненные ненавистью к обществу. Живя в чуждом обществе с чуждыми ценностями, согласитесь ли вы их принять, сможете ли мимикрировать полностью? Ведь вам не остается ничего другого: либо склонить голову перед ненавистным обществом и жить как все, либо пойти вслед за Мерсо.



1. Альбер Камю. «Посторонний» //  Перевод c французского Норы Галь
2. Достоевский Федор Михайлович. «Идиот».
3. Сартр Жан-Поль. Объяснение «Постороннего» // Перевод c французского Л. Андреева и Г. Косикова.