Тёмные воды души моей. Продолжение 25

          Пропажа. Продолжение. (Апрель 1953г. Норильск).

  Генерал Ясенев взяв под локоток бывшего политрука, отвел его в сторонку. Обернулся к оставшейся стоять в молчаливой растерянности, публике: - «извините, товарищи», - выдавил с трудом из себя подобие улыбки: - «на минуточку» …  и склонившись к лицу старого товарища переспросил негромко: - «тот самый?

-   Так точно, Николай Павлович.
-   Кто убитые?
-   Формально слесари- ремонтники обогатительной фабрики, они же члены нашего месткома, фактически мои помощники по спецоперациям.
-   Семейные?
-   Нет, идейные одиночки, фанатично преданные воровскому кодексу.
-   Есть предположения кто и зачем? Может быть банальный разбой?
-   Маловероятно. Автомобиль приметный, известный. Кому принадлежит все знают. Парни молодые, не блистали умом и не отличались рассудительностью, но были достаточно опытные, чтобы позволить так легко разделаться с собой. Слишком вызывающе. Дерзко. Сработал профессионал. Боюсь милиции это не по зубам. Возможно надо подключить Комитет?

-   Нет. Пусть пока потолчётся молодой начальник милиции. А расследованием мы займёмся сами. Местной службе безопасности пока доверия нет. Надо найти замену из своих. Пока присматриваюсь.
Сколько напомни там было?
-   Пол миллиона рублями и десять платиновых монет на ту же сумму, по мнению ушлого завхоза.
-   М-да! Не успели. Нужна экспертиза.
-   Но, теперь уж поздно.

   Николай Павлович отрицательно покачал головой, - нет, друг мой, найдём. Такой товар долго не утаишь. Тем более его источник… Двенадцати рублёвые говоришь, монеты были?
-   Ну, да. Там было, насколько я помню, в центре: - «12 рублей на серебро». Почему-то так. А по периметру указывалась некая доля, не помню, чистой уральской платины.
-   Да-да, - кивнул головой генерал, медленно втянув в себя морозный воздух, - если это «квадрупли» императора Александра II, то они могут стоить гораздо дороже, ведь отчеканены они были ограниченной партией с 1830 по 1845 годы и да, на реверсе этих монет указывали долю чистой платины, поскольку для чеканки использовалась самородная уральская, не очищенная от примеси сопутствующих металлов.
-   Восхищаюсь, Николай Павлович, Вашим кругозором!
-   Да, перестаньте, Кирилл Никифорович, прошлый раз Вы по телефону мне описали эту монету, а я позвонил в Москву, старому приятелю нумизмату. Вот и весь мой кругозор.
   Да, однако, откуда они могли здесь взяться? ... Вот, что, дорогой мой, давайте-ка, мы пока об этом никому не скажем. Поищем ответы самостоятельно. Монеты ведь могут оказаться фальшивыми.
   И кстати, говоря, удивительный факт истории! С 1846 года чеканка платиновой монеты в Российской Империи не проводилась из-за странного опасения появления фальшивок. Зато вся платина, скопившаяся на Петербургском монетном дворе, а это целых тридцать две тонны, в том числе около половины в виде монет, другая половина в необработанном виде, были проданы, кому бы Вы думали? – вездесущим британцам, в результате чего последние, не добывая ни одного грамма платины, на долгие годы, превратились в монополиста отрасли. Каково? Молодцы ребята!
   Им не важно Империя мы или страна Советов. Держат нас за дурачков и поныне.

-   Эй, товарищ, - высунул голову наружу из заморского авто новый начальник милиции, - как тебя там? ... гражданин Седой?

   Мило беседующие в сторонке генерал с бывшим политруком одновременно обернулись на резвый призыв.

-   Смотрите-ка, Николай Павлович, как Ваш протеже быстро оперился, - улыбнулся седой собеседник генерала, - чего доброго скоро и Вам тыкать станет, - это я, товарищ лейтенант, только почему же так невежливо? ... со мной, как видите, разговаривает генерал, а Вы довольно таки бесцеремонно встреваете…
   И почему же сразу гражданин? ... меня зовут Кирилл Никифорович Лузиков и Вам, уважаемый блюститель, это доподлинно известно. К тому же, хоть мы с Вами и сидели почти за одним столом, но кажется на брудершафт не пили, и было бы справедливо говорить мне: «Вы».

-   И действительно, Виктор Николаевич, Вы офицер… Мундир обязывает быть беспристрастным и вежливым даже с преступниками, - поправил генерал молодого милицейского начальника, - а Кирилл Никифорович, да будет Вам известно, имеет воинское звание старшего военно-политического состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии – старший политрук, что соответствует званию капитана. Но дело даже не в этом…
-   Я всё понял, товарищ генерал. Приношу свои извинения старшему политруку…
   Я, видите ли, просто хотел попросить Кирилла Никифоровича разрешить мне вскрыть спинку сидения его дорогого автомобиля, с тем что бы достать пулю. Она должно быть застряла в глубине дивана… и задать пару вопросов, если Вы не против?
-   Конечно, лейтенант, извинения принимаются. Если надо вскрыть обивку сиденья, пожалуйста. Можете, собственно забрать автомобиль для проведения необходимых процедур, теперь я в него вряд ли захочу сесть. И вопросы Ваши я готов выслушать, пожалуйста.

   Начальник милиции достал из кармана складной нож и ловко выбросив острое лезвие вонзил его в красную кожу переднего сиденья.
   Кирилл Никифорович вздрогнул от неожиданности, - я вообще то думал вскрыть не обязательно означает разрезать…
-   Что, простите? – вновь высунул голову из кабины увлеченный милиционер, запуская руку в разрезанную кожу спинки дивана.
-   Да, ладно, что уж теперь, - удручённо махнул рукой бывший политрук, - делайте что хотите. Николай Павлович Вы собирались в больницу, захватите меня, а то я теперь безлошадный.
-   Разумеется, Кирилл Никифорович! Прошу в мою машину, Иван Дмитриевич вы с нами. Навестим вашего летуна.
   Только надо забрать гостинцы для больного. В ресторане на кухне приготовили по моей просьбе. Там и для Вашей подруги, политрук, коробочка заготовлена.
-   Спасибо, товарищ генерал, только она мне не подруга, агент. Хороший агент.
-   Да, Вы не смущайтесь, все мы живые люди.

-   Нашёл! Вот она милая! – из кабины автомобиля выбрался улыбающийся широко и радостно лейтенант Караулов, рассматривая на ходу смятый кусочек металла, - похоже опять Он.
   К нему поспешили, окружив плотным кольцом Братья Горины, генерал Ясенев и политрук Лузиков, - кто он?
-   Стечкин, товарищ генерал, - вот, - Виктор достал из кармана ещё три пули и протянул ему на ладони.

   Николай Павлович не стал их забирать посмотрел не прикасаясь, - почему Стечкин, а не Макаров, например? И почему их три плюс одна?
-   Сила удара существенно выше, товарищ генерал, посмотрите, как их сплющило? И потом вот, - он позвал рукой сержанта с большим чёрным портфелем, -  вот, - достал из недр его тяжёлый АПС с глушителем.
-   Тот самый?
-   Так точно.
-   А пули?
-   Вот эта из комнаты Фёдоровых.
-   Фёдоровых? Кто это?

-   Фёдоровы, Николай Павлович, - поспешил вмешаться Иван Дмитриевич, - это моя жена Галина и её матушка Анастасия Михайловна, с ней Вы тоже знакомы. Вчера ночью в окно их комнаты в соцгороде стреляли. Я Вам докладывал.
-   Да-да, я помню. Виктор Николаевич есть подвижки в расследовании?
-   Пока нет, товарищ генерал, но думаю теперь продвинемся. Сопоставим, сравним. Возможно все пять окажутся выпущены из одного пистолета, этого, - указал он на АПС из портфеля.
-   А где пятая?
-   Пятая, товарищ генерал, ещё в теле метрдотеля, достанем сегодня.
-   А что третья и четвёртая?
-   Третья, вот она – лейтенант взял двумя пальцами очередную пулю и поднёс к глазам рассматривая её на свет от окна ресторана, - она пробила насквозь грудь той самой дамы, в больницу к которой так стремится сейчас уважаемый старший политрук. Четвёртая вот – из тела убитого майора Мамедова - моего предшественника. Проверим на кого зарегистрирован? Найдём, товарищ генерал.
-   Выполняйте, лейтенант.
-   Есть товарищ генерал! Разрешите несколько вопросов Старшему политруку?
-   Пожалуйста, не возражаю.

   Горин –старший выдвинулся ближе к лейтенанту Караулову, - позвольте взглянуть, Виктор Николаевич, - протянул ладонь Иван Дмитриевич, - а была же ещё гильза, кажется Вы нашли её под окнами Галины Михайловны?
   Начальник милиции пересыпал в ладонь Горина сплющенные кусочки свинца и перевёл своё внимание на задумчивого владельца экзотического Кадиллака, - Кирилл Никифорович, Вы можете предположить за что убили ваших поде… ваших подчинённых, да ещё и в Вашем автомобиле?

-   Нет, уважаемый Виктор Николаевич!
-   У Вас есть враги? То есть я хотел спросить Вам кто-нибудь угрожал?
-   Нет, товарищ лейтенант.
-   Были ли у Вас в автомобиле какие-нибудь ценности?
-   Ну, что Вы лейтенант, какие у меня могут быть ценности?
-   Я не знаю, может быть деньги? Драгоценности?
-   Нет, товарищ лейтенант, не было.
-   Чем занимались ваши убитые товарищи?
-   Слесарили на обогатительной фабрике и помогали мне с работой в месткоме.

   Хлопнула входная дверь ресторана и тучный повар в накрахмаленном колпаке вынес две картонных коробки обвязанных бечёвкой, - как просили товарищ генерал – гостинцы для больных, качество гарантирую.
-   Спасибо, дружище! Иван Дмитриевич, не в службу, примите пожалуйста провиант и поставьте в машину.
   Горин вернул использованные пули, - думаю, Виктор Николаевич не все выпущены из одного оружия. По крайней мере вот эта отличается от остальных, - указал он на кусочек металла извлечённый только что лейтенантом из автомобиля бывшего политрука.
-   Думаете? Что ж… Вы, Иван Дмитриевич, человек опытный, так что вполне можете оказаться правым. Но я уверен в обратном.  А гильзы? Их у меня даже две. – Вот, - он достал из кармана латунные цилиндрики, - эта была недалеко от нашего дома, напротив окна Галины Михайловны, а эта из-под окна ресторана.
   Обратите внимание на вмятины бойка, разбивающего капсюли – они идентичны.
 
-   Ну-ка, - к ним подошёл Николай Павлович, по-хозяйски забрал гильзы из рук милиционера и покрутив в руке, констатировал – согласен с Вами лейтенант, не только следы от ударника, но и царапины на корпусе гильзы и даже форма деформации дульца от крепления пули очень похожи. Разберитесь! И чем быстрее, тем лучше. Нужна будет помощь? Не стесняйтесь – звоните. А сейчас позвольте Вас оставить. Дела. Иван Дмитриевич, Кирилл Никифорович прошу за мной.

-   Николай Павлович, может мне всё-таки сопроводить Вас, - преградил дорогу генералу начальник службы безопасности, - не спокойно нынче как видите…
-   Нет, полковник, давайте уж как договорились. Забирайте Владимира Дмитриевича, его команду, в вахтовку и на объект. А мы навестим больных и в след за вами. Не беспокойтесь Александр Васильевич, со мною Горин и Лузиков, отобьёмся, в случае чего, вспомним фронтовую молодость и лихость.

   Через десять минут Генерал с сотоварищами в сопровождении главврача двигались по длинному коридору в палату к молодому горняку Карагинову, живо рассуждая о том каким чудом, пролетев около тридцати метров вниз, этот везунчик остался жив и даже цел.

-   Может он вовсе и не падал в этот ваш рудоспуск, а просто спустился туда, «принял на грудь» и заснул, - рассудил здраво бывший политрук, удерживая на ходу в руках коробку с вкусными гостинцами,- а потом придумал для вас красивую сказку.
    Горин-старший тоже нёс в руках картонную коробку с продуктами и задумавшись остановился на мгновение, -   нет, Кирилл Никифорович, этот парень не из тех, кто будет врать, выкручиваться, - не согласился он с фронтовым товарищем, - Казбек человек прямой и честный, водку не употребляет, трудолюбив, доброжелателен, уважителен к старшим – горец.

-   Ну, мы собственно пришли, товарищи, - сообщил доктор посетителям, - вон его палата.
-   Николай Павлович, я тогда с вашего разрешения пройду дальше… к моему… соратнику. С вашим коллегой я не знаком и думаю буду там лишним. Вы поговорите уж сами, не буду вам мешать.
-   Как скажете, Кирилл Никифорович, - понимающе улыбнулся генерал, - как скажете, привет от нас передавайте Вашему… соратнику и пожелания скорейшего выздоровления. А вашу просьбу найти медицинское светило для… соратника я уже передал по инстанции и думаю мы его найдём. Если только он… в наших… местах.

-   Позвольте, товарищи, Вы сейчас это о чём, я не понял, - с обидой в голосе поинтересовался сопровождающий главврач, - какое светило и зачем? У нас тут вполне квалифицированные врачи, кандидаты и даже профессор есть. Мы вполне справляемся с…
-   Нет-нет, - перебил его генерал Ясенев, - не беспокойтесь, мой друг, это мы о своём, девичьем. Всё в порядке.
-   Ну, хорошо… тогда давайте пройдём к вашему горцу, прошу, - подойдя тихонько к двери, доктор приложил палец к губам, - только потише пожалуйста, он может спать.

   Кирилл Никифорович, понимающе кивнув головой товарищам, молча проследовал дальше, к знакомой палате. Поставив коробку с продуктами на пол, приложил ухо к двери, поскрёб пальцами белую, крашенную поверхность и прислушался. Никто не ответил. Тогда он медленно приоткрыл дверь и просунул осторожно голову в щель.
Кровать, где вчера лежала его Станислава была пуста.
   И даже не просто пуста – она была аккуратно заправлена. И поверх верблюжьего одеяла на продавленной панцирной сетке, по центру, наискосок, белела полоска свёрнутой в широкую ленту застиранной хлопковой простыни.

-   А это что? – растерянно произнёс седовласый посетитель, - где? ...
   Однако его вопрос растаял в воздухе. Пугливая пациентка на соседней койке замерла, накрывшись с головой одеялом.
   Он приблизился к соседке по палате и требовательно постучал костяшками пальцев по никелированной спинке кровати. – Эй, товарищ… Антонина, как Вас? … простите забыл по отчеству… Петровна кажется? Куда делась Ваша соседка? Вчера я заходил она спала, помните?
   Одеяло слегка сползло с головы затаившегося тела, едва приоткрыв припухлый в жёлто-синем ореоле глаз, подозрительно просверливший вопрошаемого. -  А – а, это Вы? – удовлетворённо произнёс низкий голос обнажив полностью, увлажнённое тусклое лицо, - я Вас узнала, я всё вчера передала Вашей даме как Вы просили.
-   Где она сейчас?
-   Да почём я знаю? Забрали её.
-   Кто забрал? Куда?
-   Ну – у, - полнолицая дама поджала губы и закатив глаза, повернулась навстречу нетерпеливому собеседнику. Кровать отозвалась громким скрипом. – Пришли двое в форме, переложили на носилки и унесли, а командовал ими третий, строгий такой. Командир сразу видать. А уж куда? ... мне никак не ведомо.
   Кирилл Никифорович резко развернулся и кинулся вон из душной палаты, выговаривая что-то на ходу, острое и злобное.
-   Эй, товарищ! – крикнула ему вслед больная, протягивая руку, - а как же это?
-   Что? – затормозил посетитель на пороге и обернулся, - о чём вы?
-   Я говорю, это… очень ей понравились вчера пирожные… зазнобе твоей.
-   Пирожные? Какие пирожные? А-а… да-да, вот, - он вышел в коридор и прихватив оставленную коробку, вернулся, - вот, возьмите пожалуйста, поставил на прикроватную тумбочку, - здесь, кажется, тоже есть пирожные… и что-то ещё… вкусное. Угощайтесь, не стесняйтесь. А мне пора, извините. Поправляйтесь.

   В это время трое посетителей соседней палаты расположились у изголовья молодого горного мастера Карагинова. При этом генерал -  на добротной табуретке, прямо напротив бледного в черно-синих потёках и многочисленных порезах, лица.
   Горин-старший облокотившись на металлическую спинку кровати рассматривал с сочувствием перевёрнутый лик подчинённого.
   Доктор стоял неподалёку, сложив руки на груди скептически улыбаясь, - у Вас, мой дорогой, типичное расстройство, характеризующееся частичным забвением памяти на фоне недавних важных событий. У нас это называется амнезия.

   Молодой пациент отрицательно тряс головой в белых бинтах, - наоборот я всё ясно помню… до того момента… кода вдруг исчезает опора под ногами, и ты… не чувствуешь своего тела… паришь.
 
-   Казбек Георгиевич, - генерал говорил тихо и медленно, нарочно, чтобы больной успевал воспринимать речь на слух, - Вы уверены, что Вас никто не подтолкнул? Незаметно? Исподтишка? 
-   Совершенно уверен, товарищ генерал. Моя вина. Задумался и свалился.

-   Дело в том, дорогой товарищ, - вмешался опять доктор, что человек не птица и парить не может. Он видите ли камнем падает вниз. А падение с высоты в тридцать метров заканчивается всегда летально. Остальное – нонсенс. Ну или чудо. Лично я в чудеса не верю.
 
   Генерал прищурившись хмыкнул и покачал головой, - вот тут, доктор я бы с Вами поспорил. На фронте нам приходилось видеть настоящие чудеса… бывало, и пуля не брала, и мертвые восставали, и танки испарялись, и кони летали… вон хоть Ивана Дмитриевича спросите он подтвердит.

-   Доктор! - с грохотом отлетела дверь, спружинила, ударившись о косяк и врезалась в предплечье возбуждённого политрука, даже не заметившего удара, - что тут у Вас творится? Пациентов воруют средь бела дня, извините, Николай Павлович, - сбавил тон возмущённый соратник, уткнувшись в крепкую спину генерала.
 
   Обернувшись и осмотрев ворвавшегося нарушителя спокойствия снизу верх, невозмутимый доктор констатировал, - Вы вероятно переутомились, мой дорогой! И чрезвычайно расстроены! Но всё же, должен заметить, выбранный Вами тон не очень уместен. А гиперкинетическое поведение и вовсе вызывают у меня озабоченность! Мигрени, звон в ушах, нарушение сердцебиения? Наблюдаете за собой в последнее время? Беспокойство, раздражительность? Бессонница не мучает?

   Кирилл Никифорович сделал глубокий длинный вдох и шумно выдохнул, - да, извините, что-то я взвинтился…

-   Думаю, дружочек, у Вас нервное истощение. Надо взять отпуск на недельку другую, съездить на природу, порыбачить, погулять по зимней тундре, сходить в театр, отоспаться в волю, побыть, в конце концов, с любимой женщиной. А я, вот сейчас, распоряжусь сделать Вам волшебный отвар. Выпьете и через десять минут почувствуете, как чудесно меняется мир, становится мягким, милым, тёплым и безобидным. Рецепт старый, секретный, но Вам откроюсь: берёте в равных долях по одной столовой ложке валерьяны, цвет липы, мелиссы, пустырника и мёда; заливаете литром воды; доводите до кипения; настаиваете один час и…

   Бывший политрук, не дослушал, развернулся и ушёл молча.
-   Обиделся, - справедливо констатировал доктор, провожая его взглядом.
-   Думаете истощение? – генерал устало поднялся с табуретки, стряхнул несуществующую пылинку с рукава, - выздоравливайте молодой человек, - протянул он руку притихшему пациенту, - мы Вас ещё навестим, - затем приблизился к доктору и о чём-то с ним пошептавшись, позвал Горина, - пойдёмте Иван Дмитриевич, труба зовёт.

   Улица вдоль поликлиники была неплохо освещена, однако густой снегопад мешал рассмотреть быстро удаляющуюся тёмную фигуру разгорячённого политрука.
-   Резвый! - покачал головой озабоченный Ясенев, - не натворил бы чего сдуру...  Ладно, что-нибудь придумаем, садись за руль.

   Иван Дмитриевич обошёл припорошённый командирский газик стряхнул меховой перчаткой налипший снег с лобового стекла, обстучал ботинки о переднее колесо и забравшись в кабину терпеливо ждал пока генерал умостится на соседнем кресле.
 
   Что-то пошло не так в этот день.  Он догадывался, что эта пуля предназначалась не метрдотелю. Кому? И зачем так демонстративно? Послание? О чём? Ничего не предвещало? Как же?  Что-то случилось с его жизнью. Последние несколько дней словно перевернули её с ног на голову… или наоборот. События происходили так стремительно, одно за другим, безостановочно, круглые сутки и каждый раз словно последний, как на краю. Смутное, глубинное ощущение каких-то надвигающихся глобальных событий, тектонических сдвигов. Предчувствие цунами. Уловимый только нутром, низкочастотный гул земли. Что тут его незаметная, маленькая, одинокая жизнь, затерянная в холодном космосе?
   Так… короткая вспышка спички на ледяном ветру.
 
-   Что ты сказал? – угомонился наконец Ясенев, найдя удобное положение в тесной кабине, - какая такая вспышка?


   Галина попросила молодую подругу и Магомеда не травмировать чувствительную матушку историей о происшествии в ресторане, а также повременить до завтра с переездом в новую квартиру. Надо всем немного успокоиться, отвлечься, пережить как-то этот день и предстоящую ночь.
   Анастасия Михайловна встретила нежданных гостей с немым удивлением.
 
-   Мам, мы пройдём как-нибудь, -  попросила дочь застывшую на пороге матушку.
-   Да-да, извините, - отступила та в сторону тревожно сложив ладони на груди, - что-то случилось? Почему вы вернулись так рано? И где-же Иван Дмитриевич?
-   Всё хорошо мама, не волнуйся. Ты то как? – Галина старалась говорить спокойно и уверенно, - малыш не сильно донимал?
-   Нет, что ты, заснул недавно, а что же вы…

   Галина нежно обняла маму и поцеловала в щёку, - а Зарочка и Магомед сегодня побудут с нами, здорово, да? Пообщаемся, посекретничаем. С ночёвкой.
-   Конечно, я очень рада, чайку попьём, а как же…
-   Прекрасно, тогда все к очагу.
 
   Новобрачная деликатно, но настойчиво увлекла всех на кухню, - Зарочка набери пожалуйста в чайник воды, а Вы Магомед присаживайтесь к столу, - мамочка у нас плюшки ещё остались?
   Не дожидаясь ответа распахнула дверцы буфета и сбросив льняную салфетку прикрывавшую хрустальную вазу с домашними ватрушками выставила её перед притихшими гостями, - красота какая, да? Зарочка что же ты, девочка моя, не стесняйся будь как дома, и Вы угощайтесь пожалуйста, - подвинула гору выпечки поближе к смущённому юноше.

   Анастасия Михайловна удивлённо наблюдала за странной активностью дочери, немного неестественной, нарочитой.
-   А знаете, что - загадочно оглядела присутствующих, порозовевшая лицом, молодая, - а давайте ка мы все немного выпьем. У нас же на такой случай сохранилась бутылочка сладкого церковного вина. Но оно кажется прячется в гостиной. Пора ему на свет божий. Я сейчас.

-   Деточка, моя, - подошла Анастасия Михайловна к юной подруге дочери, когда та удалилась, -  вы похоже сегодня с Галочкой пригубили шампанского? Только ей же нельзя, - продолжила она шёпотом, - молоко пропадёт.
-   Нет, что Вы, мы с Галочкой совершенно не прикасались к алкоголю.
-   Да? Нет, ты не подумай, я не ханжа… глоток хорошего вина даже полезен, расслабляет. Просто… мне кажется она немного… не в себе.
-   Может быть, но сегодня же не обычный день…
-   Да-да, это верно… и всё же что-то случилось… я вижу… и чувствую. Но если мне не положено знать, настаивать не буду.

-   О чём это вы тут шепчетесь? На чём, мамочка настаивать не хочет? Магомед Вас не затруднит немного поухаживать за дамами, - Галина торжественно поставила на стол тёмную бутылку вина с золотистой этикеткой, достала три хрустальных фужера.
-   Доченька, ты кажется разучилась считать, нас четверо.
-   Я не буду мамочка, но поддержу вас мысленно.
-   Да, я тоже мысленно с вами, - подтвердил скромно юноша, разливая осторожно тёмно-гранатовый напиток, - извините, - добавил он, устремившимся на него удивлённым взглядам, - я не употребляю алкоголь, совсем.
-   Ничего-ничего, Магомед, мы понимаем, - успокоила его Анастасия Михайловна, - Вера!
-   Нет, не то чтобы… я же комсомолец, правда меня потом исключили, когда… ну, то есть после того случая… не важно. Потом, я же спортсмен, хотя тоже бывший, да и за рулём, вообще-то…
-   Что ж, похоже мне одной достанется этот приз…

-   А, я, дорогая Анастасия Михайловна, составлю Вам компанию с удовольствием, - вмешалась неожиданно Зара, - да-да Магомед, не смотрите на меня так, я совершеннолетняя и уже довольно давно.
-   Ну, что Вы Зара, я совершенно Вас… никак… пожалуйста, если хотите.
-   Ладно, хорошо, значит мы с Зарочкой насладимся вдвоём этим волшебным напитком, за что поднимем бокалы дорогая моя?
-   Как же? За счастье молодых, конечно! Ура!
-   Согласна! – Они звонко чокнулись бокалами изящно удерживая их двумя пальцами за гранённую ножку.

-   И всё же, доченька, - сделав небольшой глоток, матушка, прикрыв один глаз, внимательно всматривалась в тревожно-улыбчивое лицо дочери сквозь хрустальный бокал, - ты счастлива?
-   Да, разве может быть иначе? Конечно! Конечно я сегодня самая счастливая! Почему ты спрашиваешь? - подхватив матушку она закружилась с ней в танце.

   Её младшая подруга подвинула к себе бутылку заинтересованно разглядывая этикетку, - Кагор Южнобережный, - прочитала она выразительно, как школьница у доски, - Массандра, один, два, три… восемь золотых медалей и две серебряных, 1933, ого! Да оно драгоценное!
-   Что ты сказала, девочка моя? – подошла к ней, прерывисто дыша, Анастасия Михайловна, - ух, давно так не танцевала, запыхалась, какая драгоценность?
-   Да, вот вино это драгоценное 1933 года.
-   А-а, нет, моя дорогая, цифры означают, что производится оно именно с этого года, а разлито пять лет назад. А до этого хранилось в специальных дубовых бочках, тебе понравилось?
-   Очень, а Вы знаток вин?
-   Нет, что ты, просто именно это вино, для здоровья конечно, мне рекомендовала моя старая подруга – учёный биолог, ещё в те - старые добрые времена. Она пела в церковном хоре и знала всё, как ни странно, о церковной жизни, о монахах, о святых. И это вино считала эликсиром, в микродозах, разумеется. Технология его рождения, говорила она мне, особенная! Из винограда сорта Саперави с нагреванием и настаиванием дроблёного винограда перед сбраживанием. Букет вина сложный, сортовой с тонами сливок и чёрной смородины.   
-   Да, красиво! А вот мой папа любитель и знаток, ещё бы наверно добавил великомысленно: - вкус полный, экстрактивный с мягкой терпкостью и очень долгим приятным послевкусием, - засмеялась юная девушка, пригубив ещё глоточек дивного напитка.
   Лёгкая улыбка тронула лицо Анастасии Михайловны. Она присела устало и оглядев присутствующих констатировала с грустью: - какие же вы у меня хорошие, девчонки – плакать хочется!


-   Вспышка? – Горин едва отвлёкся от укатанной белоснежной колеи вопросительно уставившись на пассажира, как командирский «Газик» лихо подпрыгнув скользнул в сторону и уткнулся в снежный вал на обочине, звякнув чем-то металлическим.
   Генерал едва успел ухватиться руками за скобу на передней панели автомобиля, предотвратив столкновение с лобовым стеклом.
   Неловкую паузу заполнил его тихий, можно даже сказать ласковый голос, - ну да, ты сказал: - «вспышка».

   Иван Дмитриевич настороженно рассматривал заветренное лицо командира, -  кажется там что-то свалилось, я посмотрю?
-   Да, сиди уж, домкрат там под сиденьем, ничего страшного, -остановил его Ясенев, и продолжил, как ни в чём не бывало - «короткая вспышка на ледяном ветру». Что это значит?
-   Мне кажется я ничего не говорил. Ну, разве что подумал? Вы, Николай Павлович, читаете человеческие мысли?
-   Разумеется, друг мой. И не только человеческие.
   Однажды мне довелось встретиться со стаей волков во французских Альпах. Я был ранен и пытался уйти горами в Италию. Зимой. Наткнулся на стаю голодных волков и…
-   Как? Эту часть своей биографии Вы от нас утаили. Когда же Вы успели?
-   После войны.  Ну, это длинная и до сих пор тёмная история, связанная с неоднозначной деятельностью Леопольда Треппера.
-   Постойте, Треппер? Это, «Красный оркестр»? Дирижёр?
   Насколько я знаю, … отбывает… Ещё с сорок четвёртого… как вернулся из Парижа в Москву?
-   Да. Большой шеф «Красной капеллы». Так его называли немцы.
-   Вел радиоигру с Москвой в сорок втором под контролем немецкой разведки?
-   Не всё так просто.
   Он сумел сообщить Центру о радиоигре. А позже бежал и продолжил разведдеятельность.
   Я не верю в его предательство. Однако мои доводы не были услышаны.
   Вот уже девять лет он отбывает наказание за то, чего не совершал… Но, ладно, ты меня не уводи в сторону, а то я и сам рад углубиться в бурную молодость.
   Сейчас не менее острая фаза наших взаимоотношений с Западом, мы практически стоим на краю… И мне как никогда нужны, твои: выдержка, профессионализм, аналитические возможности, твёрдость духа и вера.
   Могу я на тебя положиться?

-   Так точно, товарищ генерал…  Но всё же… что там с волчьей стаей?
-   А что со спичкой на ветру?

   Иван Дмитриевич, включив пониженную передачу попробовал выбраться из снежного плена, да не тут-то было. Мотор форсировано ревел, но машина не трогалась с места.
-   Я помогу, - предложил генерал, открыв дверь, - только включи передний мост.
   Он втиснулся в щель между снежным валом и автомобилем, упёрся руками в капот, - давай в раскачку.

   После некоторых усилий автомобиль дрогнув откатился назад.
-   Ну вот видишь ещё могу, - удовлетворённо констатировал раскрасневшийся командир, выставив ноги наружу, постучал туфлями друг об друга, - а ты говоришь…

-   Вы извините меня…
-   Да, ладно, чего тут… бывает.
-   Не припомню чтобы генерал толкал застрявшую машину. Вы бы, переобулись, Николай Павлович, зима всё-таки, несмотря на приближающийся Первомай. Туфельки то не по сезону.
-   Это, да. Но не мог же я явиться на свадьбу друга в валенках. Кстати о Первомае! Не за горами уже.  Когда? В пятницу? Надо будет организовать торжественную линейку. С флагами, транспарантами.
   А где у нас завхоз? Что –то я его сегодня не видел. Впрочем, да. Вы же в контрах.
-   Да, нет, в каких контрах? Так… недоразумение. И он был среди приглашённых. Но я, правда, тоже… не видел его.
-   Ладно, найдётся. Такие не пропадают.
   Мы можем презирать их, но Система в них нуждается. Потому что они глаза и уши её. И служат не за совесть, кому она нужна, а за страх, значит управляемы и предсказуемы. Не то что мы.

   Горин не ответил, он крепко держал в руках ребристую «баранку», всматриваясь отвлечённо сквозь тронутое инеем лобовое стекло в монотонную белую целину, выхваченную ярким светом фар. 
   Генерал поглядывал периодически на сосредоточенное лицо боевого товарища, сочувствуя его переживаниям. Ещё недавно он был уверен – беззаветная служба Родине и Семья несовместимы. Эмоциональная привязанность отвлекает, ослабляет, делает тебя уязвимым. Да, так он думал, пока в его жизни не появилась Зара.

   Четвёртого мая сорок пятого. Тёплый, солнечный день. Мы, за четыре года непрерывной войны, привыкшие к грохоту ствольной артиллерии, визгу реактивных снарядов, бились в полуразрушенном Берлине за каждый дом как в последний раз. Бесконечная стрельба, разрывы гранат, клубы поднятой пыли, хруст под ногами строительного мусора от разрушенных, некогда архитектурных шедевров германской столицы, нескончаемый стрёкот стрелкового оружия, непрерывный свист пуль над головой, остервенелое сопротивление врага, всё вдруг стало необычайно возбуждать, заиграло яркими красками. Предчувствие финиша в этой затяжной бойне, ощущение неминуемого скорого победного конца, поднимало дух на невообразимые высоты, бодрило как старое доброе вино, вселяло веру, обезболивало раны. Хотелось жить.
   Военврач второго ранга – синеокая Катюша Андреева выбиваясь из последних сил тащила волоком в укрытие бесчувственного бойца. Короткими рывками подтягивала тело на несколько сантиметров, делала паузу в несколько секунд, набирала ртом горький воздух и вновь совершала рывок на себя. Ей оставалось не более метра до чёрного проёма в толстой кирпичной стене, как раздалась совсем рядом пулемётная очередь, прошившая её хрупкое тело насквозь.
   Она упала на красноармейца, которого пыталась спасти и удивлённо повернула голову в сторону стрелявшего.
   Из проёма соседней стены, бросив опустошённое оружие, медленно, спотыкаясь о разбросанные кирпичи и куски штукатурки, вышел пошатываясь худенький мальчик лет двенадцати на вид. Остановился в полуметре от своей жертвы.
   Светлолицый, русоволосый, голубоглазый. Смотрел вдумчиво, с сочувствием на молчаливую Катюшу, не отводящую взгляда от его воскового лица.
   Опустившись рядом на колени, достал из кармана небольшую коробочку, в которой оказались шприц и игла.
   Заученным жестом сняв предохранительный колпачок одел на шприц иглу и примерился уколоть раненную, но рука его зависла безвольно, потому, что кто-то в этот момент выдернул из его чёрной портупеи на левом бедре, церемониальный нож с инкрустированной эмалевой эмблемой гитлерюгенда на массивной рукояти, прямое, плоское лезвие которого с травлённой надписью: «Baldur von Schirach», легко вошло в его плоть по самую гарду.

   Тело немецкого мальчика-воина свалилось рядом. Лицом к лицу. Его яркие небесные глаза несколько секунд виновато всматривались в её смертельно красивый лик. Рука с зажатым шприцем неестественно вывернута. Губы едва заметно двигались. Он что-то пытался сказать.
   Она не поняла, - совсем ещё ребёнок, - прошептала в ужасе, - сверстник моей… как же так?
-   Ничего не говори, - офицер в новой военной форме с погонами, - осторожно перевернул тело военврача на спину, - береги силы, я сейчас…
-   Не надо, Николай Павлович… мне уже не помочь, - она говорила короткими фразами, судорожно хватая ртом воздух, - здесь… в кармане…, - её рука болезненно потянулась к нагрудному карману гимнастёрки, - вот, - протянула ему побуревшую фотографию, шесть на девять, с кружевными краями, - это моя дочь… Зара…
-   Перестань, Катюша, всё будет хорошо, ты молодая сильная…
-   Помоги ей… пожалуйста. У неё больше никого не осталось… Пообе…

   Она не успела закончить фразу, глаза её потускнели и остановились.
   Полковник с каменным лицом ещё долго сидел рядом. Отрешённо. Отвернув голову в сторону, словно не желая признавать случившееся. – Обещаю… я найду её. Не переживай…, и она не будет одинокой. Слово офицера.

-   Ich nicht… ( их нихт), - застонал раненый мальчик из гитлерюгенда, - ich nicht…
   Хмурый полковник обернулся на невнятный звук, медленно поднялся, не отрывая взгляда от распластанного в пыли юного любителя фюрера, и достав из кобуры тяжёлый «Стечкин» холодно выстрелил ему в голову. Вытащил шприц из цепкой руки последнего, подобрал валявшуюся рядом коробочку – метамфетамин.
-   Зара. Где же тебя искать?

-   Что Вы сказали? Николай Павлович? Зара? Она же осталась с женщинами.
-   На дорогу смотри капитан, а то опять съедем в сугроб. Я всё помню.

   Визгливый звук рации вывел генерала из оцепенения, он поднял трубку, - Ясенев, что у Вас? Что? Когда? Где он сейчас? Созвонитесь немедленно, скажите я буду через час.

   Горин резко затормозил и остановил автомобиль в белоснежном чистом поле, - что-то случилось?
-   Да, разворачиваемся. Едем на гору. Там наш старший политрук разбушевался. Бараки разносит в шестом отряде. Дуралей.