Вечера давно минувших дней

                             
    Да, что не говори, покаместь не было телевизоров, народ был куда более душевным и промеж собой общался чаще и проще, можно сказать запросто. Взять хотя — бы нашу улицу, то бишь небольшую округу…

    В летнее время, когда все работы по домашнему хозяйству завершены, а огороды политы, жители этого небольшого закутка обираются, как обычно по вечерам — на перекрёстке. Женщины — около Галаевых. Сидят на скамеечке и табуреточках, что прихватили с собой, и калякают о своём. У них разговоров — не переговорить… А то и песняка затянут — заслушаешься… Вот голоса — то были!. А сами песни?… Вся глубина и широта русской души таилась в них.
    Бабульки, несмотря на всевозможные запреты, поголовно были верующими, а значит притчи, сказки и всевозможные страсти — мордасти крутились возле веры и сил, ей противоборствующей. Вот мы, их — то, пацанва босоногая, страсть, как любили слухать Ухи развесим и ни — ни-и-и-и… 

    Конечно доставалось и местным модницам, которые нет — нет, старались поскорее прошмыгнуть мимо бдительного ока всезнающих бабок. Ведь в то  время, низ края юбчонок, только — только взлетел до коленей, а то и малость выше. Ну а далее, сами знаете… Только на язык попади...
    Чуть не забыл… В моду, у девушек той поры, едва — едва начала входить высокая причёска. Как её умудрялись выпендрить, до сих пор не ведаю.
    Сильно продвинутые пацаны вещали, что под волосы подкладывали, ни много — ни мало, трёхлитровую банку — мол сами видели… Думаю, что врали стервецы этакие... — хотя…
    Вообщем, доставалось сполна последователям веяний загнивающего капитализма.

    …Супротив — через дорогу, на огромном бревне, опять — же скамье, табуретах и более надёжном — полене, восседали мужики. Дым от самосада коромыслом висел над их половиной перекрёстка. Играли в карты, шахматы и лото. Без разговоров, тоже ни куда, тем паче воспоминания лихолетья прошедшей войны были свежи. А под кружечку — другую бурдофанчика, так у нас называли брагу, подвиги постоянно менялись и обрастали новыми героическими подробностями и фактами. 
    Конечно не последнюю очередь занимали байки. Их мы тоже проглатывали с удовольствием.
    В отличии от женщин, мужики  не судачили во след модницам, а старались давить косяка, при этом восхищённо цокая языком.

    Наш городок был небольшим, и все знали друг о друге, как облупленные — всё! Поэтому было о ком и о чём всласть языки почесать.

    ...Появилась очередная жертва. Напустив на себя независимость, она горделиво процокала высокими каблучками, не забыв поздоровкаться с обоими половинами. 
    Аккуратная юбочка красиво оголяла округлые колени. Стройная и ладненькая фигурка вызвала неподдельное восхищение обеих сторон. Но со стороны «сильной», более того — восторг.
    На голове красавицы, если верить малолетним знахарям, также горделиво покоилась банка, быть может размерам малость поменее.

     — Нет, Настакай… — выждав, когда прошла девушка, пробормотала всезнающая Прасковья соседке, — Хоть и хороша Алёнка — Матрёны дочка, но ни какого толку с неё не выйдет. Та ещё бездельница и цаца… Ей — бы только танцульки. Вон, уже и музычка на летней танцплощадке зазывает. Может девоньки и мы махнём, чай тоже не страхолюдины? Или свои устроим… а-а-а?...
    Женщины рассмеялись.
    — Паша… — вклинилась в разговор, совсем ещё не старая и довольно красивая женщина. И как вы уже догадались, это была моя мама — кладезь шуток, прибауток, стихов и различных историй.
    — Паша… — вновь повторила она, — У нас в Поволжье говорили малость иначе. 
    — Эт как, Тань?… — воззрились женщины.
    — А этак… Мол толк выйдет, а бестолочь останется. Хотя времечко покажет, кто чего стоит. А устроить танцы, так это мы запросто… — задорно подмигнув оком.
    Женщины смеялись громко и от души, на что мужики, вновь, но только теперь удивлённо давили на них косяка — уж не с них — ли смеются развесёлые жёнушки и бабульки.

    Сгущающиеся, тёплый вечер, в очередной раз грозил вылиться во всеобщее веселье...