Записки гипнозитера. 21 глава

     Выходить из кафе мы не стали, просто сидели за столом, пили кофе и горячий чай.
     - А давайте возьмём пару бутылок вина и выпьем за то, что мы возвращаемся домой. Все вместе, - предложил Вадим.
     Переглянувшись, мы пожали плечами, никто не возражал.
     - А я бы пивка выпил, - сказал Виктор.
     - И я пива выпью, - присоединился к нему Слава.
     Заказав две бутылочки вина и четыре бутылки пива, тихо разговаривая, мы просидели в кафе часа четыре. Потом вернулись на вокзал, забрали вещи из камеры хранения и прошли в свой вагон. С событиями последнего дня, мы все очень устали, перекусив в купе купленными в кафе мантами и выпив горячего чаю, решили лечь пораньше. Я вышел из купе покурить и смотрел в окно, на мелькавшие за окном пейзажи, правда кроме степей, почти ничего не было видно.
     - Андрей, как ты? Бровь кажется воспалилась, на ночь надо мазь наложить и пластырем залепить, - раздался позади меня голос Лидочки.
     Я повернулся к ней, глаза у неё были печальные.
     - Что с тобой? Почему грустишь? - спросил я.
     - Скоро мы приедем домой и ты вернёшься к себе, а я к себе, - ответила она.
     - Боюсь, у меня теперь и дома то нет. Придётся съёмную квартиру искать, - сказал я, вспомнив последний разговор с женой по телефону.
     - Правда? Может ко мне поедешь? У меня две большие комнаты, правда... - запнулась Лидочка.
     - Что правда? Ты маму имеешь в виду? - спросил я.
     - Да, маму. Она у меня добрая, ты не думай, просто болеет часто, - ответила Лидочка.
     - Спасибо тебе, конечно, но как ты себе это представляешь? Здрасьте! Я пришёл к Вам жить? А в каком качестве? В качестве квартиросъёмщика? - спросил я.
     - Нет конечно... но... ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, - ответила девушка.
     - И как ты ко мне относишься? - слукавил я, зная, что она ко мне неравнодушна.
     - Я люблю тебя и ты это знаешь. Давно уже, как только в первый раз тебя увидела, - потупив взгляд, ответила Лидочка.
     - Прости, только я так не могу. Сначала надо решить, что задумала моя жена. Мы же с ней пока ещё женаты, да и дочь у меня, - ответил я.
     - Вот поэтому я никогда и не показывала своё отношение к тебе. Просто хотела, чтобы ты знал, - сказала Лидочка.
     - Ладно, пошли спать, глаза закрываются. Столько бессонных ночей, да и дни были тяжёлые. Ты мне бровь обработай, что ты там хотела сделать? - спросил я, взяв её под руку и уводя в купе.
     Эдик и Таня, обнявшись, спали на верхней полке. Улыбнувшись, я сел напротив.
     - Ну вот, видишь? Две верхние полки свободны, - сказал я, устало улыбнувшись.
     - Они наверное скоро поженятся. Таня очень любит его, - сказала Лидочка, доставая из сумки мазь, бинт, трёхпроцентную перекись водорода и пластырь.
     - Что ж, у них профессия одна на двоих, им легче, - ответил я, подумав о Ксении.
     Лидочка обработала мне рану на брови перекисью водорода и намазав мазью собственного приготовления, залепила пластырем.
     - Спасибо, дорогая, - поцеловав ей руку, сказал я.
     - Не стоит. Ты не снимай пластырь, дома снимешь, - ответила Лидочка.
     Я взял её за руки и привлёк к себе, крепко обнимая, а она обхватив мою голову руками, прижала к своей упругой груди. Я чувствовал биение её сердца.
     - Может ляжешь со мной, здесь? - спросила Лидочка, показывая на нижнюю полку.
     - Не думаю что это хорошая идея. Тесно, да и не выспимся мы. Ложись одна, спокойной ночи, - ответил я, поднимаясь наверх.
     - И тебе спокойной ночи, - ответила она, снимая ветровку и кроссовки.
     Проезжая мимо станций, где поезд делал небольшие остановки, мы покупали съестное и напитки, девушкам шоколад и печенье. Дорога утомляла, днём мы правда собирались в одном купе и по свежим воспоминаниям, делали записи в журнале о днях, проведенных в экспедиции. 
     - Интересно... что же всё-таки представляет из себя этот густой туман? Он ведь нас с Виктором подхватил, словно пушинок и понёс. Это было реально страшно. Я всё думал, вот сейчас мы упадём и насмерть разобьёмся о скалы. Но нет. Мы и в пещере, словно плыли, правда приземление было жестковатым. И вот вопрос... что из себя представляет этот туман? То, что это органическое живое существо, или... как его назвать... некое скопление сильной энергетики, это факт, - говорил Слава.
     - Но мы не сможем это выяснить. Или хочешь опять рискнуть, побывав в пещере, где в темноте своих рук не видишь? - спросил я.
     - Нет конечно. Но мы хотя бы сделаем тщательный анализ куска от чёрной скалы. Может быть и прояснится что-то таинственное, - сказал Вадим, держа в руках отколотый кусок породы чёрного цвета.
     - Вы со Славкой не видели того, что мы с ребятами увидели, - нахмурив свои красивые брови, сказал Эдик.
     - И чего мы со Славкой не видели? Это ты о пещере говоришь? - спросил Виктор.
     - Ну да, о пещере. Там человеческие скелеты и черепа. Так что... если бы мы вас там не нашли... сам понимаешь, следующие скелеты были бы ваши, - ответил Вадим.
     - Вот и интересно, от чего там в пещере умирали люди? От голода или этот густой туман как-то их убил? Может быть он забирает жизненные силы и энергию людей? Всё это очень странно, - сказал Виктор.
     Мы внимательно посмотрели на кусок чёрного камня и тут заметили, что он меняет цвет, от буро-серого, до коричневого, в зависимости от света, падающего на него.
     - Разберёмся, - сказал я, внимательно осматривая камень.
     Когда мы доехали, был уже вечер. На вокзале, тепло попрощавшись, мы разъехались каждый в свою сторону. Камень я оставил у себя, завернув в свою футболку и засунув глубже в рюкзак. Сказав Лидочке, что позвоню ей, я сел в такси и поехал домой, в дом своей жены. Ехал домой с тяжёлым сердцем, зная, что там меня никто не ждёт, кроме маленькой Лизоньки. Дверь открыла Мария Григорьевна.
     - Здравствуйте, - лишь и нашёлся я, что сказать.
     - Вернулся, значит? Ну здравствуй. Проходи сразу в ванную комнату, потом к дочери зайдёшь. Она правда спит уже, - ответила мне тёща.
     - Конечно. А Ксения дома? - спросил я.
     - А Ксении нет. Она переехала к... к коллеге по театру, - запинаясь, ответила Мария Григорьевна.
     - Понятно... я думал, что она хотя бы меня дождётся, - пробормотал я, вешая на вешалку в шкаф свою ветровку и снимая кроссовки.
     - А зачем дожидаться? Ксения уже всё решила и думаю, сделала правильно, - ответила тёща.
     - Андрей? Вернулся наконец! Ну заходи, что в прихожей встал? - радостно воскликнул Всеволод Константинович, выходя из большой комнаты.
     - Здравствуйте, Всеволод Константинович. Да... вот вернулся, - смущаясь, ответил я.
     Кажется, тесть и правда был рад моему возвращению. Я зашёл в комнату и присел на диван.
     - Ты же хотел ванну принять? - сказала Мария Григорьевна.
     - Оставь его, Маша. Видишь, он устал с дороги. Дай человеку отдышаться, - строго посмотрев на жену, сказал тесть.
     Мария Григорьевна недовольно пожала плечами и вышла, прикрыв за собой дверь.
     - Ну как прошла экспедиция? Нашли что-нибудь интересное? - спросил Всеволод Константинович, чтобы поддержать разговор или для приличия, понимая, что разговор предстоит серьёзный.
     - Нормально прошла. Кое что нашли, но над этим надо ещё поработать, - ответил я.
     - Ты наверное голоден? Пошли на кухню, выпьем по стопочке, поговорим, - предложил Всеволод Константинович.
     Я молча встал и пошёл за ним. Всеволод Константинович не стал звать жену, он сам поставил на стол хлеб, нарезал помидоры и огурцы, в тарелки положил гарнир и котлеты. Потом вытащил из холодильника початую бутылку водки и налил в хрустальные, с узором, стаканчики.
     - Давай выпьем, Андрей. За твою работу, за то, чтобы ты наконец достиг желаемого, - сказал Всеволод Константинович, чокаясь с моим стаканом.
     Мы выпили и я стал есть, потому что был голоден и в плохом настроении.
     - Ты на мою дочь не обижайся, Андрей. Женщины, они такой народ... чуть муж далеко и надолго уехал... - мужчина замолчал, не зная, как подобрать слова, чтобы яснее объяснить мне поступок своей дочери.
     - Не надо, Всеволод Константинович. Я всё понимаю. Только... любящие жёны, не уходят. Ни при каких обстоятельствах не уходят. А как же жены моряков? Ведь многие из них месяцами ждут своих мужей, - ответил я, не дожидаясь, когда он продолжит говорить.
     - Да, конечно ты прав. Но ты можешь жить здесь, с нами, - вдруг сказал Всеволод Константинович.
     - Спасибо конечно... но в каком качестве я буду жить у Вас, если моя жена, даже не дождавшись меня, ушла к другому? - захмелев, спросил я.
     - И правильно сделала! - вдруг заглянув на кухню, произнесла Мария Григорьевна.
     - Маша! Прошу тебя, уйди! - грозно сказал Всеволод Константинович.
     Мария Григорьевна тут же закрыла дверь.
     - Всеволод Константинович, Вам не нужно ничего говорить. Вы позволите мне остаться на ночь? А с утра я пойду искать себе жильё, - спросил я.
     - Хочешь меня обидеть? Зря ты так. Ты ведь знаешь, Андрей, как я к тебе отношусь. Ты мне, словно сын. Твоя дочь здесь и ты можешь приходить в любое время, чтобы навестить Лизоньку, - ответил Всеволод Константинович.
     - Спасибо. Конечно, Лизонька моя дочь и я её очень люблю, - ответил я.
     Сидя на кухне, мы с Всеволодом Константиновичем проговорили до полуночи, выпив эту начатую бутылку. Потом он открыл ещё одну бутылку, мы выпили ещё полбутылки, пока совсем не опьянели. Всеволод Константинович пытался оправдать поступок своей дочери.
     - Может быть она перебесится да вернётся к тебе, а? И вы помиритесь?  - спрашивал он.
     - Она может и вернётся, только я уже не вернусь, - ответил я.
     - Понимаю... оно конечно. Она баба-дура. Такого мужика не оценила, - еле ворочая языком, проговорил Всеволод Константинович.
     - Вы не правы... здесь и моя вина тоже есть. Не уделял я должного внимания своей жене. Вот она и нашла утешение в объятиях другого, - в тон ему, отвечал я.
     Наконец, когда глаза уже слипались и языки у нас еле ворочались, извинившись, я ушёл к себе в спальню, так и не приняв ванну. Просто сил на это у меня не было. Говорят, когда человек расстроен, он пьянеет быстрее, чем когда настроение у него хорошее. Сегодня я в этом убедился.
     Утром, проснувшись, я первым делом направился в туалет, затем прошёл в ванную комнату, взяв с собой чистую одежду и своё банное полотенце, которое, кстати, мы покупали вместе с Ксенией. Себе она купила нежно розовое, а мне зелёное. Из головы не выходила Ксения. Я хотел понять, жалею ли я, что всё вот так вышло и попытаться ли её вернуть?
     - Сломанную чашу не склеить. Кажется, я даже не хочу её видеть... - пробормотал я, стоя под струёй тёплой воды.
     Искупавшись, я насухо вытерся и бросил полотенце в стиральную машинку. Потом побрился перед зеркалом и сложив бритвенный набор в коробку и взяв свою зубную щётку, занёс всё в спальню и положил в сумку. Вещи решил собрать позже. Когда я вышел на кухню, там сидели Мария Григорьевна и Лизонька, которую она с ложечки кормила кашей.
     - Папа! - воскликнула малышка, протягивая ко мне свои белые ручонки.
     - Доброе утро, Мария Григорьевна. Лизонька! Иди ко мне, родная! - сказал я и хотел было взять ребёнка на руки, но Мария Григорьевна не позволила мне этого сделать.
     - Доброе. Пусть ребёнок спокойно доест, - ответила она.
     Но Лизонька стала капризничать и проситься мне на руки.
     - Дайте мне дочь! - громко сказал я, очень удивив этим тёщу.
     Но промолчав, она передала Лизоньку мне. Я крепко обнял её и стал целовать в пухлые щёчки, вдыхая детский аромат, прижавшись лицом к шейке малышки, ни с чем не сравнимый аромат, продолжая целовать пухлые ручонки. Мария Григорьевна демонстративно встала и вышла из кухни, оставив меня с дочерью наедине. Я сам докормил её и немного поиграв с ней, сказал, что мне пора идти на работу.
     - Мама усля, ты усёль, а я одна с бабой остялясь, - картавя, лепетала Лизонька.
     - Прости, малышка. Папа работать должен и мама много работает. А баба хорошая, она тебя кормит, играется с тобой, - ласково говорил я дочери.
     - Баба бяка, бабайкой пугает, Лизя боися и спать не хотет, - слёзно лепетала малышка.
     Ещё немного поиграв с ней, я вынес её к Марии Григорьевне.
     - Вещи свои я заберу, как только найду подходящее жильё. И ещё, не нужно ребёнка пугать, это плохо влияет на детскую психику, - сказал я ей.
     Оставив тёщу с удивлённым лицом, я оделся и вышел на улицу, не зная, в какую сторону идти.