Алгоритм революции. Брестский мир 16-1 СГКМ

16 (1)
Выписка из книги "Ленин. Алгоритм революции и образ будущего"
автора Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Глава 16 (часть первая, частей две) .
Доводы и противоречия относительно Брестского мира

Взяв власть под лозунгом «мира без аннексий и контрибуций», Советы начали переговоры с Германией о мире, и 3 марта 1918 г. был подписан Брестский мирный договор с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Как и предвидел Ленин, длительного правового действия этот мир не имел и был официально аннулирован советским правительством 13 ноября 1918 г.

Но сам процесс развития решения выйти из коалиции в I Мировой войне и заключить сепаратный мир создавал острые противоречия в обществе и между политическими организациями, в международных отношениях и даже внутри партий (в том числе в партии большевиков). Логика и формы объяснения в советском руководстве и самого Ленина стали очень полезным уроком истории. Это был очень тяжелый диалог.

Коротко отметим изменения ситуации с момента Февральской революции.

Организация этой революции в России была во многом определена интересами коалиции Антанты. Ленин писал уже в марте 1917 года то, что было тогда известно в политических кругах: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и “связями”, давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать сепаратным соглашениям и сепаратному миру Николая Второго с Вильгельмом IV, непосредственно организовывали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова» [178].

Еще в начале января генерал Крымов, приехав с фронта, выступил перед Родзянко, депутатами Думы, членами Госсовета и Особого совещания: «Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, других средств нет» [173].
И октябристы (правые), и кадеты с меньшевиками ориентировались на Запад и требовали продолжать войну. Но почти от всего населения Временному правительству было выставлено три требования: «Земли! Мира! Хлеба!». Все эти требования были взаимосвязаны. В формальном соглашении Временного правительства с Советом они назывались «триединой программой революции».

К концу 1916 г. в армию было мобилизовано 14 млн человек, село в разных местах потеряло от трети до половины рабочей силы. Тем не менее, по всей России посевная площадь крестьян под хлеба выросла на 20 %, а в частновладельческих хозяйствах уменьшилась на 50 %. В 1916 г. у частников вообще осталась лишь четверть тех посевов, что были до войны. Общинный крестьянин, трудом стариков и женщин увеличив посевы хлеба для России, еще и сдавал хлеб втрое дешевле, чем буржуазия.

Вот вывод раздела «Сельское хозяйство» справочника «Народное хозяйство в 1916 г.»: «Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью».

С вопросом о земле был тесно связан вопрос о мире. После
свержения монархии идея немедленного прекращения войны овладела массами солдат еще и потому, что на селе началось стихийное решение земельного вопроса. Те, кто в этот момент был на фронте, оказывались отстраненными от участия в переделе земли. Пришвин, будучи в деревне, пишет о переделах: «Солдатки, обиженные и ничего не понимающие, пишут письма мужьям: “Тебя, Иван, тебя, Семен, тебя, Петр, мужики обделили. Бросайте войну, спешите сюда землю делить”».

В апреле военный министр Гучков заявил на большом совместном заседании правительства, Временного комитета Госдумы и Исполкома Петроградского Совета: «Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи». Из-за этого между Временным правительством и Советами, солдатами и крестьянами быстро начались столкновения. В ответ на заявление Гучкова 21 апреля в Петрограде прошла демонстрация против этой политики правительства, и эта демонстрация была обстреляна — впервые после Февраля. Как писали, «дух гражданской войны» повеял над городом (см. [174]).

Чтобы загнать солдат в окопы, летом пришлось снова ввести военно-полевые суды, попытаться начать репрессии. Это предельно озлобило солдат, к концу лета число дезертиров достигло 1 миллиона.

Огромная тяга к миру, возникшая сразу после Февральской революции, означала не только стремление к выходу из империалистической войны — люди надеялись на мир в самой России, в ее «мире». Пришвин записал в дневнике 31 марта 1917 г.: «Многим непонятен призыв к миру Совета, думают, что этот мир значит слабость, а на деле это призыв сильный, более сильный, чем “Война!”: мир всего мира — то, о чем молятся только в молитве “О мире всего мира!”, — это признается рабочими».

О том, как преобразовалась Мировая война в гражданскую, Пришвин, живший в деревне и бывший уполномоченным от Госдумы, так записал в дневнике 21 мая 1917 г. (через три месяца после революции): «По городам и селам успех имеет только проповедь захвата внутри страны и вместе с тем отказ от захвата чужих земель. Первое дает народу землю, второе дает мир и возвращение работников. Все это очень понятно: в начале войны народ представлял себе врага-немца вне государства. После ряда поражений он почувствовал, что враг народа — внутренний немец. И первый из них, царь, был свергнут. За царем свергли старых правителей, а теперь свергают всех собственников земли. Но земля неразрывно связана с капиталом. Свергают капиталистов — внутренних немцев».

Взяв курс на продолжение войны «до победного конца», Временное правительство столкнулось с созданными им самим трудностями — армия стала неуправляемой. В городах вооруженные солдаты втянулись в политическую жизнь и входили во все более непримиримый конфликт с Временным правительством. В деревнях дезертиры организовывали крестьян на передел земли.
В представлениях об армии Временное правительство допустило фатальную ошибку. Любая революция, которая разрушает прежние государственную, политическую и идеологическую системы, не может опереться на старую армию. Она должна быть демобилизована и создана новая, революционная армия. А долгая и тяжелая война соединила царскую армию, всю эту огромную массу людей, в сплоченную организацию, причем организацию коммунистического типа (это смысл старого понятия военный коммунизм).

К концу лета стало ясно, что старая армия не могла воевать. Член Исполкома Петроградского Совета меньшевик Н.Н. Суханов в своих «Записках о революции» вспоминает, как 21 сентября 1917 г. на заседании Совета прибывший с фронта говорил: «Солдаты в окопах не хотят ни свободы, ни земли. Они хотят сейчас одного — конца войны. Что бы вы здесь ни говорили, солдаты больше воевать не будут». Как пишет Суханов, на это послышались возгласы: «Этого не говорят и большевики!». Но офицер продолжал твердо: «Мы знаем, и нам неинтересно, что говорят большевики. Я передаю то, что я знаю и о чем передать вам меня просили солдаты» [136].

Последний военный министр Временного правительства генерал А.И. Верховский незадолго до Октябрьской революции, 18 октября на заседании Временного правительства выступил за заключение мира с Германией, но не получил поддержки. Он обратился к верхушке партии кадетов, но его отвергли, даже агрессивно. 20 октября он сделал на объединенном заседании Комиссий военных и иностранных дел Предпарламента тот же секретный доклад о положении в армии: «Я сказал прямо и просто всему составу Вр. правительства, что при данной постановке вопроса о мире катастрофа неминуема… В самом Петрограде ни одна рука не вступится в защиту Вр. прав., а эшелоны, вытребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков… Действия правительства ведут к катастрофе» (см. [175].

Верховский был отправлен в отставку. Суханов писал: «Среди “правителей” Верховский был не только ответственным, но и добросовестным человеком.

И он с конца сентября забил тревогу не только в качестве военного министра, но и в качестве патриота. Он тоже видел, что армия не выдержит и воевать больше не может. И он поднял голос не только о ее усилении, о ее избавлении от голода, но и о прекращении войны» [136].

Декрет о мире выпустила Советская власть. Об этом много написано, но для нашей темы лучше представить объяснения, статьи и заявления самого Ленина, поскольку он в разных формах и в разных аудиториях создал целостную и убедительную картину столкновений мнений относительно Брестского мира. Эта картина до сих пор актуальна.

Критика большевиков, согласившихся на мир с Германией, была доктринальной — и внутри России, и в западном левом движении. И с самого начала этой информационной войны Ленин отвечал на критику ясными доводами, опираясь на здравый смысл и на продуманную логику.

Вот пример: уже в декабре 1917 г. немецкий республиканец Г. Фернау, живший в Швейцарии, в открытом письме обвинил Ленина в том, что он пошел на переговоры с военщиной Германии, вместо того, чтобы «довести до конца дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс от всякого рабства». Ленин ему ответил тоже открытым письмом, в котором говорилось: «Мы хотели бы спасти наш народ, который погибает от войны, которому мир абсолютно необходим. Требуете ли Вы, чтобы, если другие народы все еще позволяют губить себя, наш народ делал бы то же из духа солидарности?» [64].34
(сноска 34 : Было опубликовано в «La Nation». Geneve, 1917. № 31. 30 dec.)

Этот довод понятен и убедителен, хотя многие люди такие доводы просто игнорируют — и тогда, и сейчас.
Но самые тяжелые дебаты начались в форме конфликта в руководстве партии большевиков. Ленин подготовил тезисы — «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». Это большой подробный материал, предназначенный для руководства партии. Его опубликовали через месяц острых споров и даже нарушений партийной дисциплины. В газете «Правда» этот материал он назвал «К истории вопроса о несчастном мире» [171].

О начале этого конфликта в партии относительно Брестского мира в 35-м томе Сочинений Ленина есть примечание: «Тезисы были оглашены В.И. Лениным 8 (21) января 1918 года на совещании членов ЦК с партийными работниками. Всего на совещании присутствовало 63 человека.

Из выступления Ленина на заседании ЦК 11 (24) января известно, что за ленинские тезисы голосовало 15 участников совещания, 32 человека поддержало позицию «левых коммунистов» и 16 — позицию Троцкого.

Тезисы были опубликованы только 24 февраля, когда большинство ЦК встало по вопросу о подписании мира на ленинскую позицию [172].

Из этого видно, какие глубокие расхождения вызывали в руководстве партии и как сложно было Ленину в небольшом меньшинстве убеждать опытных, умных и мотивированных и верных людей.

Ленин обращается к разным общностям с теми доводами, которые являются приоритетными для каждой общности. Эти доводы — представления, которые формулируют оппозицию в диалоге в обсуждении важной ценности конкретной общности. Таким образом, суждения Ленина сразу привлекают внимание соответствующей группы, активизируют рефлексию и вызывают внутренний диалог в этой общности. В этих суждениях Ленин не убеждает группу множеством доводов, а говорит о главном в группе товарищей, попутчиков, оппонентов или противников. Другие доводы, важные для других групп, они обдумывают позже.35

(Сноска 35 :
Вот пример рассуждений крестьян. Пришвин записал в дневнике 2 июня 1918 г.: «Вчера мужики по вопросу о войне вынесли постановление: “Начинать войну только в согласии с Москвою и с высшей властью, а Елецкому уезду одному против немцев не выступать”».)

Как пример, приведем обращение Ленина к левым большевикам, которые считали долгом Советской России начать революционную войну против Германии, чтобы поддержать немецких коммунистов, а не заключать «похабный» мир с империализмом. Вот фрагмент его статьи «О революционной фразе» 8 февраля 1918 г.:

«Революционная фраза есть повторение революционных лозунгов без учета объективных обстоятельств, при данном изломе событий, при данном положении вещей, имеющих место. Лозунги превосходные, увлекательные, опьяняющие, — почвы под ними нет, — вот суть революционной фразы…

О необходимости готовить революционную войну — в случае победы социализма в одной стране и сохранения капитализма в соседних странах — говорила наша пресса всегда. Это бесспорно.
Спрашивается, как пошла на деле эта подготовка после нашей Октябрьской революции?

Эта подготовка пошла так, что нам пришлось армию демобилизовать, мы были вынуждены это сделать, вынуждены обстоятельствами столь очевидными, вескими, непреоборимыми, что не только не возникло “течения” или настроения в партии против демобилизации, но и вообще ни одного голоса против демобилизации не поднялось. Кто захочет подумать о классовых причинах такого оригинального явления, как демобилизация армии Советской социалистической республикой, не окончившей войны с соседним империалистским государством, тот без чрезмерного труда найдет эти причины в социальном строе мелкокрестьянской отсталой страны, доведенной после трех лет войны до крайней разрухи. Демобилизация многомиллионной армии и приступ к созданию на добровольческих началах Красной Армии — таковы факты.

Сопоставьте с этими фактами слова о революционной войне в январе-феврале 1918 года, и вам станет ясна сущность революционной фразы.

Если бы “отстаивание” революционной войны, скажем, питерской и московской организацией не было фразой, то мы видели бы с октября по январь иные факты: мы видели бы решительную борьбу против демобилизации с их стороны. Ничего подобного не было и в помине.

Мы видели бы посылку питерцами и москвичами десятков тысяч агитаторов и солдат на фронт и ежедневные вести оттуда об их борьбе против демобилизации, об успехах этой борьбы, о приостановке демобилизации.
Ничего подобного не было.

Мы видели бы сотни известий о полках, формирующихся в Красную Армию, террористически останавливающих демобилизацию, обновляющих защиту и укрепление против возможного наступления германского империализма.
Ничего подобного не было. Демобилизация в полном разгаре. Старой армии нет. Новая только-только начинает зарождаться.
Кто не хочет себя убаюкивать словами, декламацией, восклицаниями, тот не может не видеть, что “лозунг” революционной войны в феврале 1918 года есть пустейшая фраза, за которой ничего реального, объективного нет. Чувство, пожелание, негодование, возмущение — вот единственное содержание этого лозунга в данный момент. А лозунг, имеющий только такое содержание, и называется революционной фразой.
Дела нашей собственной партии и всей Советской власти, дела питерцев и москвичей большевиков показали, что дальше первых шагов к созданию Красной Армии из добровольцев пойти пока не удалось. От этого неприятного факта, но факта, — скрываться под сень декламации и в то же время не только не препятствовать демобилизации, но и не возражать против нее, значит опьянить себя звуком слов.

Характерным подтверждением сказанного является тот факт, что, например, в ЦК нашей партии большинство виднейших противников сепаратного мира голосовало против революционной войны, голосовало против и в январе и в феврале. Что значит этот факт? Он значит, что невозможность революционной войны общепризнана всеми, не боящимися глядеть правде в лицо» [166, с. 343-345].

(Конец выписки)
Отклик в
http://proza.ru/rec.html?2023/08/12/548


.