Дядя Саша

Мы идём с Александром Николаевичем по тихой гатчинской улочке, он читает стихи «На смерть Фёдора Абрамова». Стихи белые, явно не законченные, но какова экспрессия! Фёдор Абрамов — любимый писатель моего двоюродного брата. Идём медленно.

Александр Николаевич то и дело взмахивает рукой, его крепко сбитое тело пышет здоровьем. В модной рубашке, в светлых брюках, с зачёсанными по моде назад волосами, он выглядит гораздо моложе 50 лет. Последние годы не пьёт, врачи запретили. Что делает русский человек при таком раскладе? — Александр выбрал сочинительство.
За жизнь сменил несколько специальностей. В годы войны пас колхозных коров, после службы на флоте работал столяром, монтажником, плотником. Как писателя его никто всерьёз не воспринимает, даже в семье относятся к увлечению снисходительно. Александра Николаевича такое отношение к творчеству не останавливает. Напротив, имея с детства упёртый характер, он ищет новых слушателей и читателей. Его речь так изобилует юмором, метким словцом, к месту рассказанным анекдотом, что слушать его одно удовольствие.

Мы подошли к дому, где живёт мой старший брат Юрий. Спустя 20 минут я пью чай на кухне, Александр читает рассказ о военном детстве. До службы в армии они с Юрием жили в одной деревне подле Белого озера. С интересом наблюдаю обсуждение прочитанного отрывка. Возникла пауза. Лица двух взрослых мужиков светлеют, они сейчас там, в родной деревеньке Верегонец. В приоткрытую форточку влетела муха. Словно боясь помешать, села на занавеску. Братья с печальной улыбкой смотрят куда-то вдаль. Чай в кружках остыл. Тишина.

Наконец, Александр, стесняясь нахлынувших эмоций, нарочито весело выдал знакомую с детства прибаутку:

— Ну что, не пора ли гостю к лешему?

Разговор перешёл на общие темы, через пару часов Александр Николаевич засобирался домой в Приозерск. Вообще-то, правильное название — «Приозёрск». Но так говорят только местные жители. Провожаю брата до железнодорожной платформы.

Жаркий воскресный день, до прихода электрички на Ленинград около 30 минут. Сворачиваем в низину, под спасительную прохладу берёзовой рощицы. От неё осталось десятка полтора деревьев, стоящих вдоль железной дороги. Трава вокруг истоптана. Садимся на высохший чурбак, рядом с ним валяется пустая водочная бутылка и стопарик с треснутым ободком. Не сговариваясь, разворачиваемся к берёзкам. Дочитываю очередной набросок будущего рассказа. Он написан убористым почерком в ученической тетради на 36 листов. Лёгкий ветерок, шелестение листьев и отдалённые голоса пассажиров усиливают впечатление от переживаний десятилетнего пацана в том далёком сорок втором.

Александр Николаевич выжидательно посматривает, мне льстит непривычная роль редактора. После двух-трёх одобряющих фраз я перешёл к критике:

— Дядь Саш? - разница у нас в 25 лет, как ещё я мог его называть? — Вот у тебя здесь написано: «Утром я вывел Чапая из конюшни».

— А что не так?

— Чапаев у нас кто? — Герой Гражданской войны. А ты его в конюшню.

— Из конюшни.

— Ещё хуже. Легендарный комдив всю ночь в конюшне провёл.

— Это же правда, был у нас в колхозе мерин по кличке Чапай.

— Господи! Он ещё и мерин. Не подкован ты политически, дядь Саш. А ещё коммунист.

Вспорхнула стайка воробьёв, испуганно охнула мимо проходящая тётенька, бросила на ходу: «Алкаши окаянные!»

Смех дяди Саши столь заразителен, что удержаться невозможно. Я и не удерживаюсь.

— Дядь Саш, ты в воспоминаниях привираешь?

— Какое там! Я же простой как валенок. Что видел, то и пишу.

— Меня брат по-другому называет.

— Как?

— Турок ты вологодский.

Опять смеёмся. Дядя Саша задумчиво произнёс:

— С кличкой промашка вышла, да. Эдак поди и не опубликуют. Привезу ещё один рассказ. Похахаете.

Его зарисовки о деревенской жизни печатали в приозёрской газете, дядя Саша мечтал о книге. Ездил на Вологодчину к Василию Белову с предложением сделать литературную обработку воспоминаний. Соглашался на соавторство. Простота в общении и отсутствие всякого лукавства, видимо, покорили маститого писателя. Тот даже позвонил Валентину Распутину. Разговор трёх литераторов получился весёлый, дядя Саша вернулся домой окрылённый. Василий Иванович от соавторства отказался. Судя по тому, что дядя Саша в Иркутск не поехал, советы по писательскому мастерству он получил.

Мы встречались всё реже, девяностые годы изменили размеренную привычную жизнь. Последний раз дядя Саша приезжал на похороны моей мамы.

В сельской церквушке собрались на отпевание родственники, человек семь. День выпал на Державную, на улице морозно, по старому стилю первые дни весны. Гроб с мамой стоит на скамье посреди церкви, его привезли с вечера по совету настоятеля. В храме малолюдно. Вторая неделя Великого поста.

Полдень. Когда закончится литургия Преждеосвящённых Даров, никто из нас не знает, терпеливо ждём. Женщины в чёрных косынках рассматривают убранство храма, священника, изредка подходят к маме поправить цветы. Дядя Саша и ещё двое мужчин переминаются с ноги на ногу. Свечница Раиса Афанасьевна бросает недовольные взгляды, её возмущает наша безучастность к литургии. Хор запел «Жертву Вечернюю»:

— Да исправится моли-итва моя-я,

яко кадило пред Тобо-ою...

Раиса Афанасьевна пробормотала:

— Ну сейчас-то...- и строго прикрикнула:
— На колени!

Все повалились на пол: мужчины рухнули сразу, женщины медленно опустились сначала на одно колено, потом, озираясь, на второе.

— воздеяние руку мое-ею,

жертва вече-ерняя.

О чём думает человек, преклонив колена на жёсткий пол деревенской церкви? О скоротечности жизни, о личной судьбе, о своих грехах, наконец? Или выполняет положенный ритуал, думая: «Скорей бы уж всё закончилось?» Щемящее чувство потери близкого человека вынуждает задуматься о вечном.

Служба между тем подошла к концу. Местные бабушки крестятся, отдавая дань покинувшему сей мир. Вскоре прихожане ушли, гулкие звуки заупокойных молитв заполнили церковь. Иеромонах Никита проводит отпевание неспешно. Среднего роста, с редкой бородкой и в чёрном облачении, он излучает какое-то неземное спокойствие. В миру работал врачом скорой помощи, в этом году заканчивает духовную академию. В наш дом приходил несколько раз. Вспоминаю уважительные слова мамы после врачебного осмотра:

— Один правду сказал.

Потрескивают свечи, огонь от лампадок освещает строгие лики на иконах. Солнечные лучи из окна, запах ладана и малознакомые слова молитв напоминают о зыбкой границе двух миров. О том, другом мире, в повседневной жизни мы стараемся не думать. Человеку свойственно страшиться неизвестности.

Священник в девятый раз читает молитву:

— В месте светле, в месте злачне, месте покойне, отнюдеже отбеже болезнь, печаль и воздыхание.

Кажется, что смурные лица собравшихся светлеют. Хор трижды пропел «Вечную память», отпевание закончилось. Дядя Саша с мужиками выносят гроб. После церковного полумрака глаза слепит искрящийся на солнце снег. Краснокирпичные столбики ворот с шапками снега, как часовые пропустили нас к дороге.

Мы едем в автобусе на кладбище. На окнах тёмные занавески, в проходе стоит гроб, обитый красной материей. Отец Никита с тремя женщинами из церковного хора в течение поездки стройно поют «Трисвятое»:

— Святый Бо-о-же, Святый кре-епкий, Святый Бессме-ертный, поми-илу-уй на-ас.

Родственники сидят молча, но ощущение, что поют все. Они бывали на отпевании, но сопровождение церковного хора видят впервые. Минут через сорок зимняя дорога, не доезжая до деревни, свернула к кладбищу. Лавируя между могил по расчищенной тропке, процессия подошла к месту захоронения. После заупокойной литии и прощания гроб опустили в землю. «Вечную память» пропели все, священник сказал краткую проповедь. Холодный ветер затянул небо облаками, народ озяб. Обратно едем молча. В голове звучат красивые слова молитвы, от них веет торжественностью и вечностью.

Ближе к вечеру собрались у меня дома за столом. Хор пропел молитву, по традиции помянули рабу Божью Анну киселём. Народ после переживаний оживился, спиртное и закуски зазывали отдохнуть от печальных мыслей. На диване, — на нём ещё недавно лежала мама, — сидим мы с дядей Сашей. Он заметно повеселел, отец Никита отвечает на его вопросы. В конце трапезы дядя Саша с несвойственной серьёзностью обратился к священнику:

— Я с 18 лет в партии, а сегодня первый раз в жизни молился!..

Через три года у дяди Саши вышла первая книжка «Благословение». В 70 лет он стал членом Союза писателей России, а на 75-летие издательство «Русь» опубликовало четвёртую книжку, роман «Нечаянная любовь». Вот такой валенок.

Много раз я слышал сократовскую фразу: «Кто хочет — ищет возможности, кто не хочет — ищет причины». На деле правоту её показал Александр Николаевич Копылов, мой двоюродный брат. Дядя Саша.