Курочка Ливли 1 Игры подростков

=== Предисловие ===

Жизнь иногда случайно сводит и разводит совершенно разных людей и причудливо объясняет исторические события, которые, казалось бы, навечно разделены временем.

=== Детские игры ===

   В полусонном провинциальном городке в 60 году прошлого века наступило обыкновенное лето. Оно всегда начиналось, как только красный столбик единственного уличного термометра на окошке учительницы Янины, которая вела историю в какой-то латышской школе, доползал до + 20 по Цельсию. А это значило, что пацаны многонациональной Пожарной улицы исчезали на полуостров озера Ковш. Здесь солдаты воинской части, расположенной на противоположном берегу озера, смастерили купальню, имитирующую 25-метровый плавательный бассейн с вышкой для ныряния.

   Сюда не ходили разве что три человека – неугомонный затейник нашей компании Валя Зелтиньш, который прилежно учился играть на скрипке и, как многие считали, именно поэтому часто болел, послушный Феликс Чернобров (ему заботливая еврейская мама запрещала водиться с «плохими» мальчиками), да бледный Беня Ано, который добровольно заточил сам себя дома, так как с утра до ночи изучал схемы в журналах радиолюбителей, разбирал ломаные радиоприемники, а из деталей паял и перепаивал приёмники собственного производства.
 
   На озеро детвора обычно играли в «бедни»*. В теперешние времена компьютерных игр как не вспомнить эту игру в пятнашки, когда водящий игрок (бедня) догоняет и пытается дотронуться ладонью до другого игрока, тем самым передавая ему повинность догонять и пятнать участников старинной игры. Первого «бедню» назначали считалкой. Знатоки интересных считалок пользовались особым уважением в детских ватагах:

«Жмот раз золото искал,
Штаны до ж..ы разодрал!
Горько плачет: «Чем зашить?»
Что ты встал, тебе водить».

   В нашем варианте игры допускалось пятнать на кладках, в воде и под водой. Температура воды при этом не имела особого значения. Ребята гонялись друг за другом по кладкам купальни, прыгали с них в воду, спасались от «бедни» вплавь, ныряли и плыли под водой, прятались под кладками, но строго запрещалось убегать на сушу. Не обходилось и без шуток. Можно было зазевавшегося товарища столкнуть с кладок в воду, даже не будучи водящим, или трусы стянуть, поднырнув под плохого пловца. Мастером подводного ныряния и подобных шуток был отчаянный Вовка Израелит, тогда мы ещё не знали, что настоящая его фамилия Ермолаев, и он приёмный сын дяди Абы, городского архитектора, уважаемого дяди Абы, но который в отличие от солидного приёмного отца всегда был заточен если не на драку, то на постоянный поиск приключений на свою и на наши задницы.

   Игра в бедни на озере бывала довольно опасной, и не только для тех, кто плохо плавал. Человек мог и сам запросто поскользнуться на мокрых досках, растянуться на них, содрав при этом кожу. А однажды я был свидетелем сцены, как кто-то из игроков пробежал мимо щупленького, но долговязого парня, который с интересом наблюдал за нами, но сам участия в игре не принимал, и столкнул его в воду в глубоком месте. Хлопец барахтался в воде рядом с кладками. Мне подумалось, что он слабак и не может выбраться из воды так как обычно это делали мы, зацепив край кладок, которые возвышались над водой всего-то на какие-то полметра, и сделав некоторое подобие выхода на гимнастической перекладине.

   Пока я раздумывал, Лёня Зелтинь догадался, что с мальцом что-то не так, схватил протянутую руку и вытащил парня из воды. Надо было видеть, как юноша изъявлял благодарность: оказалось, что он глухонемой и может изъясняться только знаками. Он прижимал ладони к сердцу, сжимал кулачки на груди и пытался обнять Леонида. Мы тогда совсем не знали, что такое толерантность, и в мужской среде середины прошлого века обнимашки, поцелуи и прочие телячьи нежности брезгливо отвергались, и Лёня едва не столкнул счастливого молодца обратно в воду.
 
   Мы вскоре забыли о глухонемом и продолжали игру и бултыхались до тех пор, пока не появились пупырышки гусиной кожи и не начинали лязгать зубы. Теперь надо было скорчиться на берегу в комочек и согреться спиной к солнцу. Когда задубевшая в воде компания уселась на берегу в кружок на корточках и выбивала мелкую зубовную дробь, крепыш Лёня Зелтинь поделился новостью:

- А к нам из Архангельска приехал наш родственник дядя Витя, он рассказывал много интересного: там у них зимой день всего часа 4, сугробы и лёд не тают до конца апреля, а в небе с сентября по март с берега реки видно северное сияние. Сейчас там белые ночи стоят, солнца вроде бы и нет, но светло так, что можно книжки читать.

- Подумаешь, удивил! – презрительно фыркнул Гринька Петров, который хотя и имел рост от горшка два вершка, но был коренаст, отличался несговорчивым и задиристым нравом, презирал и высмеивал всех, кто читает книжки и знает больше его. - А где этот Архангельск?

- На Северной Двине, неподалёку от Белого моря. Там у них даже в июле, когда у нас самая жара, редко бывает теплее 20 градусов, а вода холодная и никто и не купается.

– Какая ещё Северная Двина? – высокомерно блеснул незнанием географии Гринька– Двина через Двинск течёт и впадает в Балтийское, а не Белое море.
 
   Спорить с Гринькой было бесполезно: даже уличённый во вранье он никогда не сознавался, а переводил стрелки на того, с кем спорил, быстро переходил на злословие, и обычно начинал донимать человека сравнительно безобидной фразой: «Что ты можешь знать, дурак дураком, уши холодные, а в голове вместо шурупов гвозди!»  Если человек ему возражал, в ход шла тяжёлая артиллерия, вплоть до оскорблений матерными словами: «Все знают, что твоя мама – б….» Побить его на улице никому не удавалось, был он вертляв и скорёхонько заскакивал в свой двор под защиту старшего брата Тимки, который недавно вернулся из армии.
Все это знали и с ним не спорили, хотя, если по правде, мне до сих пор непонятно, почему становилось обидно, когда Гринька ставил диагноз. Чем шурупы в голове лучше гвоздей?

- В теннис хорошо играет? – перевёл разговор Вовка, носитель благозвучной еврейской фамилии Израелит. – Вечером проверим!

   Здесь требуется прояснить ситуацию. По весне в спортивный отдел городского универмага завезли 3 или 4 комплекта для игры в настольный теннис, и их никто не брал, так как никому в городке игра была неизвестна. Ушлый Валентин, не знаю уж как, но разузнал правила игры и подбил нас на подвиг: всю весну мы, будучи юными пионерами, ходили по дворам, собирали металл, тряпки, кости и сдавали этот хлам не не школьной пионервожатой для соревнования пионерских отрядов, а старьёвщику Нагле. Не знаю, фамилия это был или имя, но так все звали этого невзрачного и серого с виду, но зажиточного еврея, который жил в единственном каменном доме нашей Пожарной улицы, почти напротив деревянного дома Зелтиней.

   Этот низенький еврейчик охотно принимал не только металл, но и тряпки, добытые на огородах, а также собранную бумагу и обглоданные воронами кости. После взвешивания на подкрученных весах мы разносили собранные сокровища по кучам, а он исчезал в своём каменном доме, якобы за деньгами, и не появлялся в надежде, что юные ленинцы не дождутся мелочи и уйдут со двора не солоно нахлебавшись. Но здесь он ошибался: нашей целью было не социалистическое соревнование пионерских отрядов, а вполне внятное меркантильное желание - сбор денег на покупку комплекта настольного тенниса.

   И Вовка Израелит, который из нас был самым настырным, барабанил в закрытые двери старьевщика до тех пор, пока из щели приоткрытых дверей чуток пониже дверного замка не высовывалась рука, которая милостиво отсыпала в Вовкину ладонь какие-то сущие копейки. Мы замечали, что он беспощадно дурит нас при взвешивании добычи, придерживая клювик весов, а вот насколько обманывал при расчёте, нам было неизвестно, так как прейскуранта тряпичника никто не знал. Накопление нужной суммы поэтому шло крайне медленно до тех пор, пока мы для защиты наших интересов не выбрали далеко не лучшую модель поведения. Противоядием против торгового жульничества стало воровство.

   Со стороны дома, где жил Беня Ано находился огород, который примыкал к глухому и высокому забору Нагли. Мы вытащили из подгнившей доски пару нижних гвоздей, отодвигали доску в сторону, затем наш длинный и худой товарищ Вовка боком умудрялся просочиться через щель во двор старьёвщика и из отсортированных куч подавал нам через дырку в заборе ветошь или металл. Таким образом, преодолевая некоторые угрызения совести, мы сдавали Нагле одну и ту же добычу, собранную на огородах, несколько раз. Совесть при этом нас не сильно и не долго мучила, так как в конце концов мы собрали необходимую сумму для покупки заветного набора и увлеклись новой для нас игрой.

   Настоящих столов для тенниса в те годы никто не видел и нам пришлось мастерить стол из досок. Да и то сказать, мастерить! На деле рачительный отец двойняшек имел в хозяйстве запас струганых сухих досок, их то он и разрешил нам брать для оборудования подобия стола, при условии, что вечером доски надлежит возвращать на место в сарай. Мы смастерили козлы и каждый день с утра накладывали поверх них доски плотно друг к другу по размеру сетки из комплекта настольного тенниса, купленного в результате нашей предпринимательской деятельности. Доски были разной длины, давали кривизну, пластмассовый шарик на неровной поверхности скакал как хотел, совсем неожиданно меняя траекторию полёта, но мы упорно каждый день раскладывали «стол», а потом собирали и прятали доски, так как игра всецело захватила нас.

   Детей после войны рождалось много и во дворе Зелтиней собиралась большая компания. Для вступления в игру новому человеку надо было принести шарик и выстоять в очереди. А потом играй навылет хоть допоздна, пока не разлетится вдребезги последний шарик. Валентин освоил игру лучше всех и проигрывал редко. Я же играл хуже некуда, мог изредка случайно выиграть только у Флюгера, а остальным всегда проигрывал, и поэтому обычно сидел в очереди.

   Оказалось, что гость с Севера играть не умел совсем, но охотно наблюдал за игрой сидя на скамейке рядом со мной. Ближе к вечеру к нам подсел плотный и степенный латгалец Андрей, отец двойняшек Вали и Лёни, и между ними состоялся взрослый разговор, которым меня заинтересовал, и я волей-неволей его подслушал. Взрослые в разговоре коснулись революционного прошлого страны. Что-то я понял, что-то не совсем, но какие-то обрывки их беседы запомнились, поскольку в них было нечто новое, о чём никогда не рассказывала на еженедельных политинформациях учительница и не писали в «Пионерской правде».

- Нет, ты мне скажи, все вокруг говорят Ленин, Ленин, а как мог он организовать революцию, если в России он год сидел в тюрьме, 3 года провёл в ссылке на неплохом государственном обеспечении – 6 рублей в месяц. А потом где только не отсиживался, то в Лондоне, то три с половиной года в Париже, десяток лет в Швейцарии, пару лет в Германии, а в России только в апреле 17 года появился. Нет, ты мне скажи, когда ему было революцией заниматься? Я так думаю, что всё организовал кто-то другой, а все говорят Ленин, Ленин…

   Мне, как юному пионеру стало обидно за вождя мирового пролетариата, и появилось несогласие с крамольными речами дяди Андрея. Северный гость Виктор старался угомонить оратора дядю Андрея:
 
- Тише ты, вдруг кто-то услышит! Кто как не Ленин разработал теорию всемирной социалистической революции?

- Здесь одни мальчишки, им не до нас, доносить некому. А многие ли знали какой он теоретик? Кто его труды читал в неграмотной-то России? И скажи мне, Виктор, когда же случилась мировая революция? Так какой же он теоретик, если на практике мировая революция и не состоялась?  – не унимался Андрей, но крамольные вопросы стал задавать немного тише...

Продолжение: http://proza.ru/2023/09/02/292

Фото из интернета в свободном доступе