de omnibus dubitandum 32. 204

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (1665-1667)

Глава 32.204. ВЕНЧАНИЕ…

    Двадцать второго января по всей столице колокольный звон. Венчается раб божий Алексей на рабе божией Наталье. Огласили! Царица оглашена! Был царь вдовцом, стал богатым купцом. Выбрал, стало быть.

    В Успенском соборе все паникадила зажжены, густ дух вощаный, перебивает его дух ладанный. Обряд совершил духовник царя, Благовещенский протопоп Андрей Савинович*

    Мф.19:5. И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью,

    Мф.19:6. так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.

    Трижды перекрестившись у дверей храма, зашли во внутрь, а навстречу нам вышел мой духовник, Благовещенский протопоп Андрей Савинович.

    - Доброго здоровья, святой отец.

    - Доброго здоровья, раб божий Алексей.

    - Вот приехал, как и обещался, с невестой, - чуть подтолкнув Наталью вперед.

    - Она покрылась пятнами румянца.

    - Ну, что ж, раз приехали то, пойдемте, приведете себя в порядок с дороги,- сказал Андрей Савинович, провожая нас в часовню при церкви,

    - Не задерживайтесь, жду вас на исповедь.

    - Хорошо, мы недолго.

    Протопоп Андрей Савинович направился обратно.

    Необычное для меня состояние, но судя по всему, нужно привыкать.

    - Я не ожидала, что это случится так быстро, тем более венчание, и тяжелая я - Наталья нервно перебирала маленькими пальчиками шаль, накинутую на ее плечи.

    - А смысл ждать? – подходя к ней вплотную, грудью касаясь ее груди, ладонью, обхватив ее затылок, чувствуя внушительный живот ее, сближая лица, губами практически касаясь ее губ, - мне кажется, что я ждал тебя всю жизнь, а это очень долго, так что, решайся.

    Глядя мне в глаза, как будто ища там ответ и находя его, она сделала вдох и на выдохе:

    - Я согласна, я тебе верю, - пальчиками, обхватив мою ладонь и сжимая ее изо всех сил. Приподняв ее холодную ручку, прикоснулся губами к ее пальчикам, успокаивая, и стараясь передать свою уверенность в нашем будущем.

    Приведя себя в порядок, мы отправились обратно в Храм. После исповеди и причастия, началось то, ради чего мы сюда приехали.

    Введя нас с Натальей в Храм, протопоп Андрей Савинович, начал читать молитву. Я ободряюще пожал, ее пальчики, с улыбкой глядя на нее, она, улыбнулась мне в ответ чуть подрагивающими губами.

    Началась служба.

    Протопоп читал молитвы, певчие пели.

    В Храме на меня нашло какое-то успокоение, время замедлило ход, секунды превратились в минуты, минуты в часы. Я наслаждался умиротворением, которое казалось можно потрогать пальцами, и радостью, которая окутала меня, когда Наталья сказала мне «да».

    Служба продолжалась:

    - …Боже вечный, разстоящаяся собравый в соединение, и союз любве положивый им неразрушимый: благословивый Исаака и Ревекку, и наследники я Твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, раба Божьего Алексея и рабу Божию Наталью, наставляя я на всякое дело благое.

    Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков…

    Наталья, закусила губку, явно нервничая. Кончиками пальцев, касаюсь кончиков ее пальцев, в мимолетной ласке, но судя по тому, как она расслабила напряженные плечи и разжала зубки, это пошло ей на пользу.

    Протопоп взяв кольца, надевает сначала мне, и трижды осеняя меня крестообразно:

    - Обручается раб Божий Алексей рабе Божией Наталье во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

    Потом надевает кольцо Наталье, также троекратно осеняя ее:

    - Обручается раба Божия Наталья  рабу Божиему Алексею во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

    Затем он трижды меняет наши кольца, мое надевая Наталье, а кольцо Натальи одевая мне и наоборот.

    Ощутив кольцо на пальце, понял, что все! теперь она моя, сердце забилось быстрее, кровь забурлила в венах, создавалось ощущение, что чем дальше таинство, тем легче и свободнее становится душе, как будто оплетая нас кольцами, какой-то груз давившего меня вдовства сваливался и разрушался.

    Протопоп читал:

    - Господи Боже наш, отроку патриарха Авраама сшествовавый в средоречии, посылая уневестити господину его Исааку жену, и ходатайством водоношения обручити Ревекку открывый. Сам благослови обручение рабов Твоих, сего раба Божиего Алексея, и сею рабу Божию Наталью, и утверди еже у них глаголанное слово: утверди я еже от Тебе святым соединением. Ты бо из начала создал еси мужеский пол и женский, и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо Господи Боже наш, пославый истину в наследие Твое, и обетование Твое на рабы Твоя, отцы наша, в коем ждо роде и роде избранныя Твоя. Призри на раба Твоего Алексея, и на рабу Твою Наталью, и утверди обручение их в вере и единомыслии, и истине, и любви. Ты бо Господи показал еси датися обручению и утверждатися во всем. Перстнем дадеся власть Иосифу во Египте; перстнем прославися Даниил во стране Вавилонскей; перстнем явися истина Фамары; перстнем Отец наш Небесный щедр бысть на Сына Своего: дадите бо, глаголет, перстень на десницу Его, и заклавше тельца упитаннаго, ядше возвеселимся. Сама десница Твоя, Господи, Моисея вооружи в Чермнем мори; словом бо Твоим истинным небеса утвердишася и земля основася, и десница раб Твоих благословится словом Твоим державным, и мышцею Твоею высокою. Сам убо и ныне, Владыко, благослови перстней положение сие благословением Небесным, и Ангел Твой да предыдет пред ними вся дни живота их.

    Яко Ты еси благословляяй и освящаяй всяческая, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков.…

    Вывели нас за двери где, вручили зажженные свечи и вновь, следуя за священником с кадильницей, вернулись в Храм, где встали на разостланный, на полу белый плат перед аналоем.

    Андрей Савинович читал:

    - Имаши ли, раб Божий Алексей, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию, рабу Божию Наталью, юже зде пред тобою видиши?

    - Имею, честный отче.

    Протопоп продолжил:

    - Не обещался ли еси иной невесте?

    - Не обещался, честный отче.

    Обращаясь к Наталье Андрей Савинович продолжил:

    - Имаши ли, произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего раба Божиего Алексея, егоже пред тобою зде видиши?

    - Имею, честный отче.

    Протопоп продолжал:

    - Не обещалася ли еси иному мужу?

    - Не обещалася, честный отче.

    Снова появилось желание петь, душа и сердце рвались на свободу, радуясь, обретенному, я с нежностью смотрел, на свою избранницу, радуясь, что нашел ее и принял верное решение.

    Протопоп продолжал:

    …благослови брак сей, и подаждь рабом Твоим сим, рабу Божиему Алексею и рабе Божией Наталье, живот мирен, долгоденствие, целомудрие, друг ко другу любовь в союзе мира, семя долгожизненное, о чадех благодать, неувядаемый славы венец. Сподоби я видети чада чадов, ложе ею ненаветно соблюди, и даждь има от росы Небесныя свыше, и от тука земнаго; исполни домы их пшеницы, вина и елея и всякия благостыни, да преподают и требующим, даруя купно и сущим с нима вся яже ко спасению прошения.

    …Благословен еси Господи Боже наш, иже тайнаго и чистаго брака священнодействителю, и телеснаго законоположителю, нетления хранителю, житейских благий строителю. Сам и ныне, Владыко, в начале создавый человека и положивый его яко царя твари, и рекий: не добро быти человеку единому на земли, сотворим ему помощника по нему; и взем едино от ребр его, создал еси жену, юже видев Адам, рече: сия ныне кость от костей моих, и плоть от плоти моея; сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия. Сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится жене своей, и будета два в плоть едину; и яже Бог сопряже, человек да не разлучает. Сам и ныне, Владыко Господи Боже наш, низпосли благодать Твою Небесную на рабы Твоя сия, Алексея и Наталью; и даждь рабе сей во всем повиноватися мужу, и рабу Твоему сему быти во главу жены, яко да поживут по воли Твоей…

    …Помяни, Господи Боже наш, рабы Твоя уневестившияся, сшедшияся в радость сию. Помяни, Господи Боже наш, раба Твоего Алексея, и рабу Твою, Наталью, и благослови я. Даждь им плод чрева, доброчадие, единомыслие душ и телес; возвыси я яко кедры ливанския, яко лозу благорозгную. Даруй им семя класяно, да всякое самодовольство имуще, изобилуют на всякое дело благое и Тебе благоугодное; и да узрят сыны сынов своих, яко новосаждения масличная окрест трапезы их; и благоугодивше пред Тобою, возсияют яко светила на небеси, в Тебе, Господе нашем. С Тобою же слава, держава, честь и поклонение, безначальному Твоему Отцу, и животворящему Твоему Духу, ныне и присно, и во веки веков.

    ...Боже Святый, создавый от персти человека, и от ребра его возсоздавый жену, и спрягий ему помощника по нему, за еже тако годно бысть Твоему Величеству, не единому быти человеку на земли: Сам и ныне, Владыко, низпосли руку Твою от святаго жилища Твоего, и сочетай раба Твоего сего, Алексея, и рабу Твою сию, Наталью, зане от Тебе сочетавается мужу жена. Сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, даруй има плод чрева, благочадия восприятие.
Яко Твоя держава и Твое есть Царство, и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков.

    Протопоп взяв венец, ознаменовал им крестообразно меня и дал мне поцеловать образ Спасителя, прикрепленный к передней части венца.

    Служба продолжалась:

    - Венчается раб Божий, Алексей, рабе Божией, Наталье, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.

    Благословив таким же образом Наталью и дав ей приложиться к образу Пресвятой Богородицы, украшающему ее венец, протопоп продолжил:

    - Венчается раба Божия, Наталья, рабу Божию, Алексею, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.

    Андрей Савинович читает молитву, певчии поют. Мы с Натальей переглядываемся как подростки, смущенно улыбаясь друг другу. Интересно, она понимает, что сейчас происходит? О чем она думает сейчас? Чего желает?

    Принесли чашу с красным вином.

    Протопоп продолжал:

    …и чашу общую сию подаваяй сочетавающимся ко общению брака, благослови благословением духовным.

    Протопоп, чашу сначала подал мне, я сделал три глотка, затем Наталье.
Затем, соединив наши правые руки, покрыл их епитрахилью и поверх нее положил свою руку. Проведя нас трижды вокруг аналоя. После чего снимая с меня венец, Андрей Савинович продолжил:

    - Возвеличися женише якоже Авраам, и благословися якоже Исаак, и умножися якоже Иаков, ходяй в мире, и делаяй в правде заповеди Божия.

    Снимая венец с Натальи:

    - И ты, невесто, возвеличися якоже Сарра, и возвеселися якоже Ревекка, и умножися якоже Рахиль. Веселящися о своем муже, хранящи пределы закона: зане тако благоволи Бог.

    …Боже, Боже наш, пришедый в Кану Галилейскую, и тамошний брак благословивый, благослови и рабы Твоя сия, Твоим промыслом ко общению брака сочетавшияся: благослови их входы и исходы, умножи во благих живот их: восприими венцы их в Царствии Твоем, нескверны, и непорочны, и ненаветны соблюдаяй, во веки веков…

    Склонив головы мы внимали тому что Андрей Савинович читал:

    …Отец, Сын, и Святый Дух, всесвятая, и единосущная, и живоначальная Троица, едино Божество и царство, да благословит вас, и да подаст вам долгожитие, благочадие, преспеяние живота и веры, и да исполнит вас всех сущих на земли благих: да сподобит вас и обещанных благ восприятия, молитвами Святыя Богородицы, и всех святых, аминь…

    - Можешь поцеловать новобрачную, - с улыбкой обратился ко мне Андрей Савинович.

    Повернувшись к Наталье и нежно обхватив ладонями ее лицо, не отрывая взгляда от ее губ, прижался своими губами, совсем по детски, чувствуя ее живот и полуобморочное состояние, стараясь не разжигать огонь страсти в Храме. У нас впереди вся жизнь. Все еще будет…

*) На рис: Венчание царя Алексея Михайловича. Декоративное панно работы Е. Криваксиной из церкви Григория Неокесарийского в Москве.

    Андрей протопоп, либо же священник Андрей Савинов Постников, духовник Алексея Михайловича, пользовался всеми щедротами царской милости. Он был образованным человеком и мудрым советником... однако, в конце концов, его заклеймили как врага Церкви и предали анафеме. Было ли дело в «разгульном образе жизни» и других прегрешениях Савинова — или же в сведении личных счетов и борьбе за влияние?

    О юных годах протопопа Андрея Савинова ничего толком неизвестно. Сведения о нем появляются только тогда, когда он уже сблизился с царем Алексеем Михайловичем и (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.) после опалы Патриарха Никона стал духовником государя. Многие полагают, что мягкий по натуре — «Тишайший» — царь просто нуждался в образованном доверенном лице с сильным характером. А Андрей Савинов был намного образованнее многих тогдашних московских священников. Да и твердостью характера Господь его не обделил. Таким образом:

    «лета 1666 (1665 - Л.С.) года месяц марта, в 25 день, на праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы в Ея же пречистом храме, у государя... поставлен в протопопы Ея Пречистыя церкви Благовещения Пресвятыя Богородицы священник Андрей Савин от церкви святителя Григория Чудотворца Неокесарийского, что за Москвой рекой»

    После этого имя царского духовника часто упоминалось в различных государственных документах. Он участвовал в заседаниях Собора, ставил свою подпись под его решениями, подносил царю Евангелие, которое тот целовал в знак верности договору, заключенному в 1668 году с послами польского короля... И, как уже упоминалось выше, венчал Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной, а потом крестил их детей. Государь же, в знак расположения к своему духовнику, особым указом распорядился выдавать протопопу Андрею Савинову из казенного имущества все, что он только пожелает, будь то ткани, меха, драгоценности.

    Любопытно, что до этого близкие к царям священнослужители призывали строго соблюдать домостроевский уклад. Андрей Савинов же не видел ничего предосудительного в том, чтобы самодержец временами «отвлекался» от государственных дел и пировал с боярами. И даже нередко сам бывал приглашен к государеву столу. В одной из разрядных книг сохранился интересный рассказ о таком празднестве:

    «Царь в потешных хоромах угощал бояр своих... да у кушанья же был у Великаго Государя Благовещенский протопоп, духовник Великаго Государя, Андрей Савинович... А после кушанья изволил Великий Государь себя тешить всякими играми... и в органы играли, и в сурну, и в трубы трубили... и по литаврам били... Да Великий же Государь жаловал протопопа, своего духовника, и бояр, и дьяков думных, вотками, ренским и всякими разными питиями, и пожаловал их своею государевой милостию: напоил их всех пьяных».

    Эта, как мы сказали бы сейчас, вечеринка, явилась, видимо, последней каплей в чаше терпения тогдашнего Патриарха (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.) Иоакима (Никона - Л.С.). Он давно питал неприязнь к Андрею Савинову и через полторы недели после описанного выше пира, воспользовавшись отъездом Алексея Михайловича из Москвы, арестовал протопопа и посадил его на цепь.

    Государь пытался уговорить Патриарха сменить гнев на милость, но тщетно. Лишь через два месяца Савинова выпустили на свободу. Примерно в то же время бывший (пока не бывший, а действующий - Л.С.) Патриарх Никон, писал Андрею Савинову, чтобы тот помог ему снова наладить отношения с государем. Это (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.) дошло до ушей Патриарха (Никона - Л.С.)  действующего, которого такая перспектива явно не устраивала. И как только Алексей Михайлович умер (в 1676 году), патриарх Иоаким припомнил царскому духовнику все.

    На Соборе Патриарх выдвинул против него обвинения в разгульном образе жизни, в блуде, в том, что он «церковь себе воздвиже без патриаршего благословения» и что Савинов якобы «возбуждал вражду» между царем и Патриархом и даже намеревался убить (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.) Иоакима, заручившись поддержкой нескольких сот царских воинов. Выслушав все это, Собор, разумеется, постановил, чтобы:

    «сего непокорнаго, гордаго и не боящагося Бога иерея Андрея» лишить сана, предать анафеме и отправить в Кожеозерский монастырь, без права входить в церковь. Причем, судя по всему, «подсудимый» протопоп Андрей Савинов на соборе не присутствовал и не мог ничего сказать в свое оправдание.

    Это было существенным нарушением и заставило впоследствии многих исследователей предполагать, что столь строгий суд был скорее актом мести со стороны Патриарха (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.) Иоакима, чем актом правосудия.

    А Андрей Савинов ссылки не пережил, скончавшись в Кожеозерской обители.

    Черным да белым духовенством полон собор. Торжество великое. Несколько лет (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных продолжателей современных дипломированных горе-историков - Л.С.)(около года - Л.С.) вдовел государь, не бывало такого на Руси. Нашел, наконец себе избранницу по сердцу.

    Кончился церковный обряд.

    Вернулись во дворец. Червонцами и хмелем из решета, по обычаю, осыпали новобрачных.

    Все за столы уселись. Царица Наталья только переодеться успела. Вместо венца — богато расшитая царская кика, украшенная драгоценными каменьями, у нее на голове. И не так уж давит ей голову, как сияющий венец. Ризы тоже другие одеты, и оплечья, и мантия. Все сверкает и горит самоцветами. Но уже не приходится царице сгибаться под трехпудовою тяжестью царских сокровищ, равных по тяжести своей тем цепям и веригам железным, какие носят порой угодники и старцы святой жизни.

    За особым столом в большой Столовой палате сидят новобрачные. Родня царя и царицы, первые вельможи, царевичи, князья и бояре тут же, за другими столами «без чинов» расселись.

    У входа, за двумя поставцами, оба дворецкие сидят, царя и царицы: Богдан Хитрово и князь Борис Голицын. Они принимают блюда от «путных клюшников», получающих блюда с поварни. Отведав, посылает Хитрово блюдо на стол царю, а Голицын — царице. Тут же, по назначению царя, и Матвеев принимает участие, тоже отведывает кушанья и напитки, какие подаются на царский стол.

    Стольники, молодые юноши и постарше: князья и бояре — у царского стола, разносят блюда с поставца, куда следует, передают царским крайчим; разливают напитки, наполняют и подают кубки и чарки.

    В других покоях, даже в сенях, тоже столы поставлены для всей свиты царской, для всех обитателей кремлевских дворцов. Убогие, юродивые и нищие старцы, которые имеют приют «в верху», особо кормятся.

    Не забыл царь и остальных бедняков своего престольного града.

    На Воздвиженке, в новом здании на Аптекарском дворе устроены тоже столы для царских певчих «стаек» (хоров), для приказных победнее и для всех московских нищих. По триста и более человек на каждую смену там садится за простые деревянные столы попраздновать ради свадьбы царя.

    Нисшая челядь дворцовая, стрельцы караульные, рейтары и драбанты — все пируют, где кому место указано.

    Целый ад огня и чаду в пекарнях и поварнях кремлевских. День и ночь, не покладая рук, там пекут, варят, жарят. Двери подвалов то и знай скрипят на тяжелых петлях, и оттуда не только выносятся сулеи с медами и винами, а целыми бочонками и бочками выкатываются различные напитки и настойки.

    Едва темнеть стало, тысяцкие вместе с дружками проводили на покой новобрачных в особую опочивальню, «сенник», где было устроено ложе из сорока необмолоченных снопов, искусно уложенных и покрытых шкурами, дорогими мехами и ткаными покровами.

    Московское царство — царство земледельческое больше всего. И это выражается в устройстве парадного брачного покоя.

    Верхом на конях дружки царя и царицы охраняют сон новобрачных, обьезжая вокруг уединенной небольшой избы, где устроена опочивальня.

    А пир во дворце тянется непрерывно, до зари… И на другой, и на третий день шел пир горой. Счастлив и доволен Алексей, что первый раз в жизни ему в таком важном деле, как своя женитьба, удалось все сделать, как он хотел. И, щедро одаряя своих друзей и родню молодой новобрачной, он даже не забыл заведомых ослушников, противников его царской воли.

    Хитрово со всеми ближними и Милославские были одарены в эти радостные дни.
Только Ивану Михайловичу Милославскому пришлось удалиться в почетную ссылку. В Астрахань воеводой назначил его царь и указал, не мешкая, часу не пропуская, ехать на воеводство…

    Все три дня были заперты кремлевские ворота. Ни сюда, ни отсюда никого не пропускали без особого приказа царя. И все время заведовал караулами Артамон Сергеевич Матвеев, которого вместе с Кириллом Нарышкиным царь пожаловал и вотчинами, и деньгами, и чином дворянина думного и «комнатного», то есть приближенного к себе постоянно. Тут же Матвееву был передан в обереженье Посольский приказ вместо старика Ордын-Нащокина, которому давно пора было уйти на покой.

    Еще с одной ослушницей решил свести счеты царь: с надменной и упорной боярыней Федосьей Морозовой. Но отложил это, на после.

* * *

    Бам-м, бам-м, бам-м… Надрывается Иван Великий, за ним, как подголоски, соседние колокольни: бом-м, бом-м, бом-м, бим-м, бим-м, бим-м…

    Галки, вороны, голуби полнеба закрыли — то ли праздник у них, то ли великий переполох. Летят снежные искры с крестов, с крыш, с труб, будто осыпают новобрачных радужным серебром, будто возлагают на них серебряные ризы, сотканные из тончайшей парчи.

    И день-то выдался какой — радостный да светлый. Народ облепил Успенский собор, Ивановскую площадь растекся по храмам Благовещения, Архангельскому и многим другим, ибо храмов в Кремле видимо-невидимо. Глянешь в небо — золотые маковки сверкают да кресты огнем горят… Святая красота в небо просится.

    А Торговые ряды на Красной площади знай себе торг вершат. Будто им до царской свадьбы дела нет.

    Рынды [Рынды — оруженосцы-телохранители при великих князьях и царях Московской Руси в XV–XVII вв. Набирались из юношей знатного происхождения; рынды сопровождали царя в торжественных выездах и военных походах] царские показались, а за ними стрельцы в воротниках из собачьей шерсти. Верховые с пиками сопровождают царскую золоченую карету. За нею соборное духовенство кадилами размахивают; певчие разливаются на всякие голоса, а уж за ними простой народ.

    — Куды?

    — Сказывают, в Измайлово…

    — Бреши больше! В Коломенский дворец, новодельный. Красы, сказывают, неописанной. Там пировать станут.

    — Верно. Нашенские-то бояры туда покатили. Провождать все Крещенье.

    Спафарий чувствовал себя в толпе по-сиротски. Ни одного знакомого лица. И вдруг налетел посольский возок, знакомый кучер Илья ухватил его за шиворот, свалил на подстилку. А там уже полно: приказные.

    Облапили его:

    — В Коломенское катим. Глядишь, и вам отломится.

    — Столов понаставили. Ломятся от снеди. Цельные кабаны зажаренные, медведи…

    — Разболтались, мужики. Лба не перекрестили, а мимо святынь едем.

    В самом деле, потянулись стены Ново-Спасского монастыря. Усыпальницы князей да государей московских. Народ приумолк, закрестился.

    Еще диво дивное миновали: Крутицкое подворье. Сверкает изразцами, словно драгоценными каменьями. Теремки да галдареи — загляденье!

    А кругом — снежная равнина с черными толпушками дерев возле черных же, утонувших в сугробах изб, и снег ослепительно бел, как немыслимая драгоценность, сверкающая под солнцем.

    — Экая красота! — восхитился один из подьячих.

    — Попади сюда ночью — страху не оберешься.

    — А что? — простодушно спросил Спафарий.

    — Словно божьи светлячки, волчьи глаза горят. Куда ни глянешь — они. Домашнюю скотину караулят, собак опять же. Человека перестали опасаться. Дьявольский зверь: дух железный чует. Коли человек с железом — не тронет. Медведь опять же, росомаха. Днем человека опасайся, а ночью зверя, — заключил рассказчик.

    Как-то совсем неожиданно, почти сливаясь с снежной равниной, из горизонта выплыл, становясь все больше, девичий столп храма Вознесенья. И близ него рубленая сказка, цветная, словно бабьи подолы. Среди снега пылали, розовели, голубели, желтели, горели всеми цветами художеств.

    Угрюмство, налипшее на лицах, тотчас сдуло. Какие там волки, какие росомахи! Вот она, сказка человечья, вот она, сила людская, кою никакому зверю не одолеть. Расцвели лица под стать теремам, заулыбались.

    — Эка радость! Чего только наш руский мужик не сотворит. Из древес, из праха, из земли самой.

    — Рукаст да головаст, верно!

    — Дай ему токмо волю, — неожиданно сказал кучер Илья. — Он с волею управиться может широко, лестницу в небо взведет, к самому Господу.

    — Так тебе Господь и позволил в его небесные владения да без спросу залазить, — засмеялся веселый подьячий Анфим. — Он тебя сбросит — костей не соберешь. Там у него дедушка Илья на страже стоит, моленьями да громами заведует.

    — Воля, воля, — пробурчал приказный Анпилогий. — Эвон, взял себе Стенька Разин волю. И что учинил с нею? Разбой да смертоубийство. Вот тебе и воля. Волю надобно в узде держать, ровно лошадь. А без узды да направления она понесет. Да и занесет Бог знает куда: в овраг, в яму, в пропасть…

    — Да кто говорит, — примирительно сказал Илья, повернувшись в сторону Анпилогия. — Волею управлять надо по-божески, по-христиански. Тогда она большую силу наберет.

    Подъехали к теремам, а навстречу скоморохи да гудочники. Крики, взвизги дудок, ржанье лошадей. Снег возле утоптан, желт от конской мочи и от дымящихся либо закаменелых конских яблок.

    У Спафария голова кругом пошла. Взлез на гульбище, все выше, горкою, и попал в пахучие сени. Травы сушеные к потолку подвешены. Поневоле замедлил шаг, вдохнул в себя пряный запах лета, лугов, цветочных полян. В слюдяные окошки солнце посверкивает; рисует цветные узоры.

    Голоса впереди послышались, будто знакомые. И впрямь, Анфим с дружками каким-то чудом сюда пристали.

    — Вы откуда? — удивился Спафарий.

    — А мы с другого боку. Боков-то у хором — несчетно. Блудили, как ты, гречанин, да вот и встренулись.

    — А куда идти?

    — А мы сами не знаем. Где более шумства, туда, стало быть, надо править.

    А шумство слышалось со всех сторон. Неотчетливо, то вспыхивая, то замирая. Где-то там пировальные столы: аппетитные запахи плыли со всех сторон. Только сейчас он почувствовал щемящее чувство голода. С утра маковой росинки во рту не было. Маковая росинка — это образ, а мне подавай сейчас поросенка жаренного в собственном соку, я и с ним бы справился.

    И он пошел, пошел, втягивая ноздрями пряный воздух, на запах жареного.

    Далеко ходить не пришлось. В небольшом дворике меж хоромами стояли простые рубленые деревянные столы, уставленные всякой снедью.

    Они, как видно, предназначались для челядинцев и всех Добрых людей, кто пожелает выпить и закусить за здравие и благополучие царя-батюшки и его молодой супруги, царицы Натальи.

    Колокола продолжали трезвонить. Волна за волной накатывали волны звона — ближние, те, что рядом, и, смягченные снегами, дымами, в версте, и совсем дальние, словно треньканье бубенцов либо колоколец поддужных.

    Вдруг откуда-то из-за храма Вознесенья бабахнуло, и в небо, серое от зимних сумерек, взлетел диковинный огненный шар. Спафарий эдакого навидался. А Анфим задрожал, мелко-мелко закрестился и упал на колена.

    — С нами крестная сила! — бормотал он, инстинктивно закрывшись ладонями, но, мучимый любопытством, видя, что Спафарий спокоен, осторожно раздвинул пальцы.

    Шар между тем рассыпался огненными брызгами и потух.

    — Что это? А, Николавра?

    — Огненная потеха. По-немецки фейерверк. Артамон Сергеич выписал ради свадебного торжества. Скоро, говорит, и сами научимся такое действо творить. Нехитрое дело. Никакого заморского зелья не надобно, порох да сера.

    — То-то, я чую, серным духом запахло. Аки нечистый пролетел. А ты, вижу, сей огненной потехи навидался?

    — Как не навидаться, коли она в обычае при королевских да княжеских дворах.

    — Тебя, вижу, Никола-гречанин, ничем не удивишь. Ты всего навидался.

    — Не удивишь, верно: Я, Анфим, уже, почитай, полсвета прошел. А все тянет и тянет. Мир огромен, в нем великое множество диковин есть, о чем я в разных книгах читывал. Есть люди, ликом нам подобны, а совсем черные…

    — Мурины, — подсказал Анфим. — Святой был человек.

    — Есть люди желтые, красные, коричневые. Есть горы, досягающие до неба, говорят, там живут сонмы ангелов божьих. Есть змеи в пять сажен, морские чудища… китоврас, тот, что Иону проглотил. Охота всему самому надивиться, потрогать.

    — Что ты, что ты, Бог с тобой. Уволокут, сожрут!

    — А я хоть издали.

    — Ну-у, — и Анфим покрутил головой, — отчаянный же ты! Тут из деревни в деревню, на полсотни верст, опасаешься, а ты на тыщи верст замахнулся.

    — Я ведь не замахнулся, я уж много тысяч верст проехал, прошагал, проплыл.
Важно!

    Анфим махнул рукой — отпетый-де, и скрылся в хоромине.