Джозеф из Нью-Йорка
История взаимоотношений Бродского с английским языком для меня, перво-наперво, об одном. Никогда не верьте полиглотам, гордящимся тем, что они «знают» 15 языков. Потому что, как правило, средней продолжительности человеческой жизни недостаточно, чтобы постичь один – свой родной.
В этом разница между «постичь» и «освоить». Тождественная между глаголами «выучить» и «понять». Тот, кто выучил и освоил, способен уверенно изъясниться и прочесть газету или беллетристику, различить слова в песне. За этим общедоступным знанием, стяжаемым прилежанием и практикой – стена. За стеной – носители языка. В их круг не войти в силу объективных причин, а не из-за его снобизма или элитарности.
Бродский взваливает на себя неподъёмную ношу – время от времени писать стихи на английском. Это добротные стихи, но именовать его «американским поэтом» попросту невозможно.
Человек года, скорей, Никто –
не Уэллс, не Стриндберг – ни сё, ни то –
не Уайльд, не Швейцер – никто, иной –
так больше тайной ещё одной.
<...>
1907-й. Никакого движенья.
Родился Оден! Его рожденье –
в прологе века. В России Павлов
собачек режет: слюна и сало.
За дверью слева сидит в испуге
Д. Менделеев, его заслуги
в таблице мало, – сам был под мухой.
В делах кубистов пока что глухо,
как в Оклахоме, вошедшей в Штаты.
Новозеландские ребята
готовы к драке. Луи Люмьер
берёт очередной барьер,
раскрасив плёнку (ему – ура!).
О модернизме сказал «мура»
сам Папа Римский (два пальца в рот).
4:0 – победил Детройт
Чикаго, восторженный вой толпы:
Gloria mundi и стук копыт.
«Германский Кайзер и Николай
за чашкой чая» – статья мала.
Место для Каламазу осталось.
Карл Хагенбек в зоопарке старость
встретит, как птички, львы и моржи,
готовые жрать и жить по лжи.
(Фрагмент из «Истории ХХ века» (1986), авторизованный перевод с английского Евгения Финкеля).
Бродский абсолютно верно ухватывает нерв не провинциальной Америки: вне ежедневной событийности, будь то спортивный матч, рок-шоу или дебаты политиков её не существует. Он пишет преимущественно короткой строкой, ещё сильней спрессовывая и без того фонетически лаконичные звукоряды. Это набор твиттеровских постов задолго до эры соцсетей и никаких «Сад громоздит листву».
А сегодня Александр Генис вспоминает, что стихи Бродского на английском не снискали массовых тиражей в США ещё и потому, что как сказали ему литературоведы Нью-Йорка, «у нас в рифму уже никто не пишет лет сто».*
Здесь «Джозефа» постигает крупнейшее фиаско, если говорить о творческой ипостаси. Бродский-личность, Бродский-лит. переводчик, Бродский-эссеист (на обоих языках), Бродский, как русский поэт – это всё признание по обе стороны океана, а позже и неумная мифологизация. Но не Бродский, как поэт англоязычный.
Почтовая марка 2012 года – не поэтическая награда, а свидетельство того, что обобщённо именуют «масштаб личности», вкладывая своё смысловое наполнение в это словосочетание. Бесспорно одно: мы говорим о личности. Чья география привязанностей не укладывается в Америку и космополитичную столицу мира по имени Нью-Йорк. Это и Ленинград (именно так, а не Санкт-Петербург), и Стокгольм, и Рим – и, разумеется, Венеция. «Американский поэт» – такой же оксюморон, как судить о человеке по записям в паспорте о регистрации и прописке.
Но подлинность Бродского ещё и в том, что он действительно отдал должное приютившей его стране. Мы знаем сотни примеров, когда эмигранты живут диаспорами и отчаянно цепляются за любые признаки утраченной жизни, от уклада и языка до метафизики творчества. Бродский делает английский язык своим вторым языком, интегрируясь в неизвестное пространство, насколько это возможно. И даже обращаясь к стихам – наивысшей ипостаси любого языка.
*Становится очевидным, что фобия и вирус современных авангардистов – принципиально избегать рифм и гладких звукорядов – выдаваемый за «современную поэзию», не является уникальным ноу-хау из России. Америка подхватила его как минимум на полвека раньше.
Свидетельство о публикации №223081401019
--------
Это верно для простых смертных, но бывают исключения, которые способны не 15, но два-три языка освоить в совершенстве. Пример -- Набоков. Я о нём написал заметку
http://proza.ru/2021/10/10/1784
Леввер 14.08.2023 16:09 Заявить о нарушении
Я, само собой разумеется, обожаю русский язык, однако английский превосходит его в отношении удобства — в качестве рабочего инструмента. Он изобильней, богаче своими нюансами и в сновиденческой прозе, и в точности политической лексики»… (Владимир Набоков)
Всё верно. Не о чем спорить, как мне видится – ни с вами, ни с Набоковым. Дело в том, что «язык предков» формирует и мышление. Расширяя его границы, мы отталкиваемся тоже от языка. Сравнивая язык с иными, мы опираемся на свой. И даже подмечая, что тот же английский более удобен, как «рабочий инструмент», мы используем его в сугубо литераторских целях, как средство, ибо он не родной.
Став «французом» или «англичанином», Набоков мог убедить в этом других, но не себя. В этом смысле, язык схож с первым жизненным опытом – влюблённость, близость, создание стихотворения или что-то иное, выбивающееся из ритма будней. То есть, вторая любовь чаще всего осознанней первой, близость – искушённей, произведение – глубже. Но не получится обмануть самого себя относительно Логоса (языка).
Константин Жибуртович 14.08.2023 19:13 Заявить о нарушении
Но опять же, мне кажется, возможны исключения -- гении, которые преодолевают и биологические, и культурные барьеры.
Леввер 14.08.2023 19:28 Заявить о нарушении
Константин Жибуртович 14.08.2023 21:44 Заявить о нарушении