25. 01. 2023. Маринуары. Про семью

         Итак, я  росла в небольшом поселке, в центре России, в самое что ни на есть советское время,  в обычной, среднестатистической советской семье.
         В детстве у нас был фулхауз: бабушки с дедушками с обеих сторон, мама-папа, тети- дяди, родные брат и сестра мамы, родной брат папы. Не хотелось бы расстраивать никого, кто рисует советский быт или слишком  примитивным или слишком низменным,но семья у нас была крепкая: семьи родителей  моих родителей дружные,  дети нормально себя ведущие, косяки случались везде, но не портили основной канвы, определяющей, что семья — это самая важная опора в жизни.
          Кровей в нас каких только не было намешано.
          Мой дед со стороны матери был поляк. Или белорус?  Мамина мама была  белоруской. Или русской? Из троих их детей наливной славянской красоты не было ни у кого: старшая дочь( моя мама) была жгучей брюнеткой с карими глазищами и губами , как у неродившейся еще к тому времени Анджелины Джоли,  младшая дочь была рыжей, кудрявой, с тонким носом с интеллигентной горбинкой, сын-  больше шатеном с волнистыми вихрами.
         В паспортах все были записаны русскими, но  каждого покидало по географии: дед родился на территории Польши, которая  в 1939 стала территорией Беларусии.  Ребенком во время войны был угнан в Германию, жил там и работал на семью немцев. Выучил  немецкий, говорил на нем  хорошо, после войны не говорил на нем принципиально. Маме моей, которая  учила в школе именно немецкий  и обожала   этот язык, дед  не помогал. Бабушка  родилась где-то под Смоленском (?)  Потом ее забросило под Питер. Потом-  на наш Красный Май.
          Со стороны папы волна прилетела из Самары. Там жили родители моей бабушки,  в семье их  было пятеро детей, она младшая.
          Свою родную мать моя бабушка почти не помнила, она умерла, пока бабушка была маленькой, отец женился на другой. Та, другая,  была  бездетной, но «благородного» происхождения по мужу, директору какого-то местного завода,  этот брак для нее был второй.
          В лучших традициях страшных сказок мачеха была   с детьми сурова, могла за грязные сапоги приложить этими грязными сапогами по мордасам ( что не очень вяжется, конечно, с   изящными замашками бывшей  директрисы, но может, за это и пострадала) .
         Бабушка вспоминала свое детство с ужасом и грустью, с темной тоской по  рано умершей матери и бедности многодетной семьи. Но, возможно именно трудное детство и сдружило их на всю жизнь, а  грозная мачеха  вложила не только страх перед неродными,  а еще и привила удивительное чувство вкуса и стиля, совсем не характерное для русской глубинки и всегда выделявшее для меня квартиру бабушки из всех квартир, что я видела в детстве вокруг. 
        Дед,  папин отец, припылил откуда-то из под Уфы и по семейным преданиям был башкир. По внешнему виду этот башкир больше подходил на интеллигентного жителя Вены начала прошлого века, но с документами не поспоришь. В документах было написано «токарь какого-то там разряда». Дед был призван на срочную службу в конце весны 1941, дивизия их была где-то там под Брестом.  Как раз   в паре сотен километров от места, где жил  в то время другой дед, мамин отец — и совершенно точно эти два пацана были на   одной , пусть и большой, территории, может, даже проходили   друг мимо друга или  случайно пересекались , совершенно не подозревая о том, что  лет через двадцать их дети переженятся друг на друге. Дед встретил войну там, попал в плен, вышел, опять пошел на фронт, опять попал в плен, довоевал до конца. И тоже не любил вспоминать .
           Думаю, наша семья в этом плане — маленькая  проекция огромной интернациональной России, где все уже давно перемешались, сплели гены в единое и неделимое, и всем даже интересно- что из всего этого получится. Никто  никогда не поднимал вопросов национальностей, никого никогда не делил  по хорошим  или плохим чертам , присущим народностям. Да, бабушка могла в сердцах сказать «Вот карел!», но общая ласкательная интонация  сводила на нет  ругательство, хотя   в целом эмоциональный посыл высказываний до провинившегося долетал. 
           Братья второй бабушки жили  в глубине России, родная сестра  с мужем — в Таллине, поселившись там задолго до того, как они придумали писать две  буквы Н  в конце слова. Мамин  брат уехал после учебы в Рязань, сестра — в Севастополь. Жена папиного брата была из Ярославля. Я все детство хотела огромную карту  мира, чтобы повесить ее на стену и отмечать что-нибудь.  Вот, забавно было бы поотмечать кто откуда родом, кого куда занесло и кто где оставил свои следы от лица нашего семейства.
          Если у читателя складывается слишком идеальная картинка — не обольщайтесь.  В каждом дому по кому, а в котором и два — любила говаривать моя бабушка. У нас тоже были подводные течения, краеугольным камнем  которых стал союз моих родителей : свекровь недолюбливала маму, теща недолюбливала папу. Обе стороны были не сильно согласны с выбором своих детей, но дети друг друга любили безумно и  против  этого торнадо никто не посмел выступить. Надо сказать, все стороны вели себя очень дипломатично, никто  вслух ничего не говорил  ( только мелко гадили/зачеркнуто/). Внешние приличия блюлись, никто не поливал грязью открыто друг друга, не выносил сор из избы, между городами постоянно сновали родственники, приезжая в гости то к одним, то к другим.
               Какое-то , очень долгое время, бабушка  собирала всех на воскресный обед к себе.  Очень часто к ней приезжал кто-нибудь из ее  пяти братьев/сестер  со своими сыновьями/внучатами  и мы всем колхозом, в маленькой двухкомнатной квартире , на маленькой 6 метровой кухне ( как мы там все умещались-то?)  лепили пельмени на огромной разделочной доске,специальной, для теста, может, 80*80 см, казалось, большей, чем сам стол. Бабушка пекла пироги в промышленных масштабах  (одна- две загрузки духовки  по 2-3 противня — это был  скромный  вариант).  Из серванта доставался неимоверно красивый чешский сервиз, белый,  отороченный золотом  и  сервировался, как  на хорошем  аристократическом приеме,  ну, разве только без свечей и живых цветов.            
        Время шло, пироги стали  изредка перемежаться   с  новомодным тортом Наполеон ( который я почему -то после пирогов вообще не воспринимала, как вкусный) потом пиццей. Ветер правильного питания не успело докатиться до наших болот и все испортить. Те времена останутся в памяти, как  застольно-хлебосольные, несмотря на   пустые магазинные прилавки. 
              Пиццу бабушка училась делать в те времена, когда про интернет еще не слыхивали.   Прочитав в газете принцип, она повторила его на русской кухне: в результате   основой было обычное тесто, дрожжевое. Такое, из которого делают пироги,  а сверху — итальянское наполнение в русском  варианте, потому как … ну, потому как и колбасы, и сыры,  и помидоры у нас русской закалки. Но, нужно сказать, что   вкуснее пиццы ( да простит меня обожаемая Италия), чем у бабушки тогда, я не ела. Более того, когда я впервые столкнулась с тонким, чуть толще газетного листка тестом для пиццы , я долго не могла понять — что это за недоразумение и как эта жирная салфетка может   быть опорой для  всего того, что на  ней находится. Ну, и вообще- как это все есть, если оно не держится…
          В общем… а, ну  еще у нас толком и не пили. Всем иностранцам с байками о водке большой привет. Женщины за столом — ну, может, глоток другой, полбокала вина. Мужчины — водку да, но в символических  каких-то количествах. В особо торжественных  случаях, или когда звезды встали  криво и кто-нибудь из мужчин семейства выпивал лишнего, это лишнее влияло только, пожалуй, на желание спеть слишком громко или вести себя слишком игриво. Но , как-то все списывалось на праздник и на завтра  заканчивалось легкой головомойкой с  женской стороны и головной болью с мужской.
         Но в мужском взгляде было столько  страданиий и переживаний, что и дамы понимали, что их пилеж -лишнее и  мужчины были согласны, что вчера  были неправы.
          Все благополучно мирились  и продолжали  долгую, счастливую, размеренную жизнь.