Моцарт в тумане. Сумерки гастарбайтеров

   
   ..Как самое романтическое время из моих "Сумерек", - если, конечно, не считать Пфеффенхаузена, но это было во втором сезоне, и летом, - вспоминаются мне те четыре зимних месяца, что я провела в вагончике в каринтских Альпах, работая уборщицей туалетов (и, по совместительству, ресторана) на заброшенной австрийской танкштелле.
    В вагончике я жила одна, без всяких коллег-нравоучительниц и (ил8и) стукачек, как позже, летом в не таких красивых местах возле Линца и Граца. Здесь же я с первого рассвета была очарована красотой пейзажа, горного амфитеатра, вверху - блистающими на солнце ледяными вершинам, ниже - прорисованным китайской тушью еловым лесом, из которого то тут, то там выглядывала карандашная кирха, и, ещё ниже, в долине неглубокой речки Глан, наш "Автогрилл" и деревня, народ из которой приветствовавший друг друга "GruS Gott!" и прощавшиеся словами "Via dich!", - тоже иногда заходил к нам выпить чашечку кофе или чего покрепче и, в солнечный день, полюбоваться сквозь высокие стекла, красотой пейзажа, - который, впрочем, сразу после первого волшебного утра, на долгие зимние месяцы затянулся густым туманом.
   
     Работа у меня была непыльная: с утра я мыла туалеты, и потом до обеда сидела на высоком, обитом красной кожей стуле, попивая капучино гранде со штруделем (особенно мне нравился абрикосовый, испечённый Алоизом), или у столика рядом с туалетами, полистывая журнал "Spiegel" и наблюдая за неспешным течением местной деревенской жизни.
     У меня было много поклонников из дальнобойщиков, местных жителей и сердобольных туристо итальяно, приносивших мне кофе к "служебному посту" и не подозревавших, что я питаюсь за счет "Автогрилла". Получка же моя состояла из множества "eine kleine Spende" (одно маленькое пожертвование), которые я насобираю на тарелку, так как официально туалеты в Австрии бесплатные.
   
     За месяц у меня набегало в среднем 300-400 евро. Немецкие знакомые, которым я об этом рассказывала, мне не верили. Бритый брюнет, с мягкими, вкрадчивыми кошачьими манерами и бархатным баритоном, гордый тем, что является земляком Гитлера, - которого он, впрочем, презирал, как личность, и считал проигранную войну с Россией чистой случайность, - кельнер Алоиз говорил мне, возмущённо раздувая ноздри:
     "Ты врешь! Твой шеф должен платить тебе минималку!" - "Должен, но не обязан", - пожимала я плечами, и тогда Алоиз впадал в другую крайность, в сочувствие , как он его понимал:"Ты сама виновата, что зарабатываешь так мало! Вставала бы на час раньше, приходила к открытию, когда в "Автогрилл" врывается толпа замерзших дальнобойщиков, и драла с них по 50 центов!" - "Алоиз, ты, может, забыл, что я заканчиваю в десять вечера, а встаю в шесть? Ты предлагаешь мне вставать в 5 утра? - ну нет. Вот и Иржи говорит - сон продлевает молодость".
   
     Иржи был пожилым чехом, владельцем конной фермы, уже 20 лет живущим в Австрии, очень милым, нежным, седым и румяным, как спортсмен, с красным шарфом, закинутым длинным концом за плечо дубленки.
    "Иржи...смотри, сколько у тебя поклонников. А ты с ними спишь бесплатно. А брала бы с каждого по 20 евро за ночь - миллионершей бы стала!" - "Ни с кем я не сплю!"- " А Штефан?"- "Где тот Штефан, скажи мне?" - "Сама виновата, что упустила его, - отсосала бы - он бы остался с тобой!"
   Алоиз считал, что в этом было все дело. Но мне казалось - либо я перегрузила Штефана своим прошлым негативом, либо, что скорее, - его не устраивало мое социальное положение. А кого бы оно устроило, включая меня саму? - но пока я не видела другой перспективы, а предложения о работе в семье, которые мне вначале делали некоторые посетители и добросердечная кельнерша Джузи (вообще её звали Йозефа, наши почему-то окрестили Джессикой, а сама она любила, чтобы её называли Джузи), легкомысленно отвергала, считая, что раз мы договорились с шефом Reinigung-GmbH Сашей  Айзингером, что я пробуду в Сент-Вайте до Нового года, - значит, я не должна его подвести.
   
     Но к середине декабря мое терпение начало давать сбои, и, когда настырно клеившийся ко мне Алоиз пообещал устроить меня на работу посудомойкой в гостиницу приятеля, если я с ним пересплю, я тут же согласилась, но с условием: сначала - гарантированное трудоустройство, потом - перепихон, "вечером деньги, утром стулья".

     И как раз на утро субботы, 17 декабря, мы договорились поехать в эту гостиницу, попробоваться и посмотреть, - но Алоиз благополучно забыл о нашей вчерашней договоренности и явился лишь к началу своей смены, в два часа пополудни, когда я уже была по уши влюблена в Штефана.
     Которого, увидев тем субботним утром в зале "Автогрилла", приняла было за платного учителя общительной и всегда готовой к овладению новым языком Джузи, - так увлеченно она повторяла за ним фразы на испанском, сидя за столиком у окна, залитого солнцем, и забыв о своем кофе и булочке, как и ее черноволосый лет 40-ка, подтянутый, в рыжем замшевом пиджаке и сером пуловере, "учитель испанского" забыл о своем недопитом апельсиновом соке.
    Больше никого этим безмятежным солнечным утром в ресторане не наблюдалось, и я, закончив свою работу, тут же пристроилась к "кружку отчаянных полиглотов", а Штефан, похожий то ли на Клинта Иствуда (но с черными волосами), то ли на Томаса Андерса, но со светлыми до прозрачности глазами, которыми он осторожно взглянул на меня, представляясь (Джузи почему-то не удосужилась нас друг другу представить), оказался простым фернфарером, то бишь дальнобойщиком.
     Не простым, конечно, но Алоиз с его необязательностью сразу был отставлен. Ещё даже не зная, что у него есть постоянная подружка, я испытывала недоверие к его "пылким чувствам" в отношении меня, тем более, что он был младше на десять лет. А теперь поняла, что и его обещаниям о работе грош цена.
      Но другом он был неплохим, весёлым и забавным, - только он, и фантазерка Джузи: плотная, невысокая, с сияющими карими глазами, - длинным светлым хвостом и оптимизмом похожая на восьмиклассницу, - и скрашивали мои скучные сент-вайтские будни. После обеда, в зависимости от наплыва туристов, я либо сидела у тарелки, либо помогала Алоизу на кухне, либо шла гулять. Наш "Автогрилл" располагался вдали от главной дороги, на отшибе, в глубокой долине, где протекала под деревянным мостом запорошенная снегом речка Глан, а вокруг амфитеатром высились горы, почти всю зиму плотно скрытые туманом.
    
     Лишь в конце февраля, после моей неудачной попытки улететь в Англию, - доехать туда на автобусе мне даже в голову не пришло, так я была, в свою очередь дика и наивна в свой первый приезд в Германию, - солнце иногда пронизывало туман, и пейзаж был так прекрасен, что любоваться им можно было часами.
     Что я и делала, пешком топая в Сент-Вайт и обратно. Хотя дорога в этот маленький городок занимала не меньше часа или даже двух, но туда меня часто подвозил кто-нибудь из кельнеров, у которых в 2 часа дня был пересменок. А обратно я уже возвращалась пешком, первый раз заблудившись на автобане, и возвратившись назад в уже ночной город и вызвав такси от главной площади. Впрочем, какая площадь там была главной? - для меня та, где находился Raffenbank, в котором я обычно меняла заработанную за месяц на тарелке мелочь на бумажные деньги.
    Дорогу в Сент-Вайт (или Санкт-Файт, по-немецки) я открывала сама, как следопыт, не имея ни навигатора, ни приличной карты. На карте и рекламных проспектах "Автогрилла" были указаны лишь известные высокогорные лыжные курорты. Даже замка Хохостервиц, привидевшегося мне после Нового года, когда я заблудилась на автобане в первый раз, на карте не было (я узнала его название лишь позже, тогда почти поверив, что меня морочили этим нереальной красоты высящегося на одинокой, обвитой серпантином крепостных стен и уходящей прямо в закатное зимнее небо скале замком горные тролли или что я перебрала шампанского "Sisi" с Алоизом на работе). 
    Теперь же, после трех месяцев пребывания в Блинтендорфе (говорящее название!) и неудачного побега в Вену, знала дорогу наизусть. Если свернуть направо, через старинный каменный мост над железнодорожными путями, то можно выехать на автобан, ведущий в Клагенфурт, Грац и Вену.
    А если идти прямо, по грунтовке, мимо едва видной речушки, заснеженных полей и редких ферм, а с другой стороны - железнодорожной станции, на которой останавливались похожие на игрушечные, двухвагонные поезда, - как в австрийском фильме "Визит старой дамы", - гаражей, какого-то завода, элеватора, - а слева - холмисто-песчаного сосняка, то можно за час дойти до деревянной мини-часовни с иконой Мадонны, а там уже, снова через мост над железной дорогой, мимо конной фермы Иржи, с двумя-тремя скачущими во дворе лошадками, полуразрушенного и потемневшего дома в староанглийском стиле, каких-то технических сооружений, гаражей, усадеб и дач, мимо шлагбаума, - открывалась, наконец, дорога на сам город.
   
     В тот раз меня подвозила толстушка Сильвия, высадила у Raffenbanka. Я с неохотой толкнула его стеклянную дверь, и сразу пошла к монетному аппарату, который здесь был более современным и пересчитывал монеты куда быстрее, чем в нашем нюрнбергском туалетном офисе, - где и без того нервную обстановку усиливало ожидание приговора от медленно и кое-как работающей счетной машины, - много ты собрал денег на тарелку или нет.
    В Сент-Вайте мне это было до звезды, так как все собранные здесь деньги были моими, и оставалось лишь отдать полученный от аппарата чек с суммой банковскому служащему - выцветшему, седовласому пожилому мужчине в солидном костюме и галстуке, - тоже будто из фильма "Визит старой дамы", - получить от него купюры и расписаться.
    Потом надо было пройти мимо "Макдональдса" (где работал wi-fi, но у меня не было ноутбука), вверх по Фризахерштрассе к почтовому отделению, более светлому и просторному, чем банк, с кадкой зеленого фикуса на полу. Отправить денежный перевод по western-union домой, в Эстонию, чтобы соседка заплатила за квартиру, и с чувством исполненного долга пойти гулять по Сент-Вайту, на желтовато-серой крепостной стене и продолговатой маленькой барочной площади которого играло весеннее солнце, резко поднимая мое настроение от отчаяния к надежде.
    Честно говоря, после Литомышли, Праги, Нюрнберга и того же Клагенфурта, где я уже побывала трижды, Сент-Вайт казался провинциальным и невзрачным, но это была особая, альпийская провинциальность. Весенний ли воздух, четырехмесячное ли одиночество на этой "точке", где посланцы моего шефа, Саши Айзингера, навестили меня лишь один раз (по счастливой случайности не застав на рабочем месте) вызывали у меня в этот день, субботу 3 марта, настоящую эйфорию.
    К тому же, у подножия фонтана, увенчанного средневековым мейстерзингером с маленькой лирой, молодой музыкант увлеченно исполнял на гитаре американский кантри-блюз. Аритмичные гитарные пассажи, взлетающие к фонтанным струям, ударили мне в голову. Я подошла и положила в его раскрытый коричневый футляр 5 евро. "Mersi, madam!" - сказал музыкант с чувством, не поднимая глаз, прикованных к струнам и продолжая играть.
    "Mersi!" - это было что-то новое. Городской музей Сент-Вайта, куда я хотела попасть, уже закрылся, и мне оставалось лишь бродить по магазинам, покупая нужные и ненужные вещи на остаток "тарелочной получки". Так я купила нитки и иголки в галантерейной лавочке пассажа, английско-немецкий разговорник и уцененный детектив некоей Штеффи Вульф в книжном. Он стоил 2 евро и назывался "Свинский праздник". Должно быть, я его купила по созвучию с именем своего бесследно пропавшего дальнобойщика Штефана.
    Раскрыв в книжном магазине карту Испании, я злилась на себя за то, что не могу вспомнить, как называется тот испанский город, который он упомянул, как место своего жительства, - только помнила, что название начинается на букву "Ф", а заканчивается на "ла" или "а".
    И что? Даже если бы вспомнила, поехала ли бы я искать его в этом городе, иголку в стогу сена? После того, как Джузи отказалась дать мне его телефон. "Я не имею права это сделать без его разрешения, - аргументировала свой отказ Джузи, - или ты хочешь, чтобы я ему позвонила?" - "Нет, не хочу".
    Не могла же я объяснить Джузи, что вовсе не собираюсь ему звонить.
Чтобы позвонить Штефану, мне надо сначала добраться до Англии, сделать там карьеру, а потом, будто бы невзначай и от скуки, - мол, у меня случайно затерялся твой телефон, - позвонить. Может быть. Если в Англии не встречу кого-то более солидного и подходящего.
     Джузи бы всего этого не поняла, как она не поняла моего первого бегства в Англию, думая, что это из-за мужчины, а не потому, что меня не устраивает моя работа на туалетах в "Автогрилле".
     Я, впрочем, не обижалась ни на Джузи, ни на Алоиза. Они были моими единственными друзьями в этом медвежьем углу и они же меня спасли, когда в один январский вечер снегопад окончательно вывел из строя электропроводку в моем вагончике, что грозило мне остаться ночью без отопления. Алоиз позвонил Джузи, и та приехала за мной в 12 ночи и отвезла в Клагенфурт. Можно ли было требовать от них большего?
    Но на себя я злилась из-за того, что все еще жду "предателя Штефана", вот и купила ему назло эту книжку. Да и надо же что-то читать, почему не уцененный немецкий детектив? Художественные книги в нашем "Автогрилле" стоили дорого (их никто не покупал), а журналы и газеты мне читать надоело. Пусть этим занимаются Сабина (дамский глянец) и Алоиз (автомобили, статьи о текущей политике, истории и, особенно им любимые, о русской мафии и русских отмороженных преступниках).
   
    Но, поскольку я еще не совершила все запланированные на сегодня покупки, а субботнее настроение лишь набирало обороты, я решила сходить не в "Billa" или "Penny", которые были по пути, а свернуть налево, на Volkermarkterstrasse в сторону большого "Interspar" в еще более огромном торговом центре. Там я и провела остаток этого весеннего дня,
купив жестяную банку жареных соленых орешков, и запивая их кофе на деревянной лавочке уютного кафе в деревенском стиле: обшитые деревом стены, вышитые скатерти, букеты скромных цветов в жёлтых вазочках.
    Скоро-скоро Джузи будет менять интерьер "Автогрилла" с зеленого венка в честь Святого Патрика на Пасхально-вербно-яично-зайчиковый, но пока до этого далеко, и я смотрю в огромное стекло кафе на розово-оранжевые сполохи закатного альпийского неба, и праздничное настроение не хочет уходить, хотя детектив Штеффи Вульф, который я читаю, рассказывает о некоей гамбургской ночной таксистке, из-за подозрительного пассажира, отказавшегося платить наличными (а терминал у нее, как назло, сломался) попавшей в настоящее логово местной мафии. Потому и название такое -"Свинский праздник".
    Я захлопываю книжку, поднимаюсь из-за стола, так как впереди еще - путь домой, и, хоть дорога мне хорошо известна, но возвращаться в полной темноте не очень хочется. Надо успеть дойти, пока садится солнце, где-то там, за итальянскими Альпами.
    На мне легкая замшевая куртка, и я забыла дома шапку, и, пройдя половину пути, чувствую, что совсем замерзла. Все же март в горах это еще не совсем весна, особенно когда уже село солнце.

    Не помню, заболела я на следующий день или через несколько. Но весь март превратился для меня в какой-то "Свинский праздник", поскольку больничный мне давать никто не собирался, у меня попросту не было австрийской страховой медицинской карточки.
    Утром я мыла туалеты, потом до обеда лежала пластом в вагончике, с высокой температурой и непрекращающимся кашлем, потом мне снова приходилось идти мыть пол в ресторане, так как блинтендорфцы приносили с раскисших весенних полей много грязи. И уже тогда я наорала на одного типа, который не желал отряхивать ботинки на решетке перед входом, - и на кельнершу Сабину, которая встала на его защиту, - мол, клиент всегда прав, и кто я вообще такая.
    Естесственно, Сабина тут же настучала на меня шефине, похожей в своем растянутом свитере на толстую, наповортливую утку, с прической "одуванчик в химической завивке", фрау Ристлинг, а та - моему шефу.
    С моим нюрнбергским шефом отношения у меня и так были на грани разрыва после всех моих "художеств" и постоянных жалоб. Я извинилась перед Сабиной, думая, что это чему-то поможет. Я немного оклемалась, температура упала, но кашель не проходил. И новое роковое происшествие не заставило себя ждать.

   . . . . . . . .

    М о ц а р т   в   т у м а н е.

   (С у м е р к и   г а с т а р б а й т е р о в. ч. IV)

    "Словно любовник, который не успел сказать ей всего, чем полнилось его сердце, окрестный пейзаж не давал ей уехать". Милан Кундера "Бессмертие"

   "Каринтия отличается красотой пейзажа: горы, окружающие Каринтию, придают ей сходство с гигантским природным амфитеатром".
    
   (Путеводитель по Австрии, le petit fute.)

   
     С феста в Байройте, где я проходила недельное "боевое крещение" на туалетах, меня привез обратно в Нюрнберг шофер Айзингера на то время, хмурый, набыченный амбал, бывший военный, молдаванин Саша. Рядом с ним сидел его тезка, щуплый, непоседливый и общительный паренек в белой кепке, возвращавшийся со своей "точки".
     Не доезжая до города, мы свернули в аэропорт, встретить еще одну нашу, Валентину, миловидную упитанную шатенку средних лет, приятную в общении, интеллигентную, позитивную и с ч/ю.
     Бывшая инженер закрытой литовцами Игналинской АЭС, она числилась в Luna-GmbH одной из лучших работников, сейчас же прилетела из Англии, где неделю-другую сидела с маленьким внуком.
     Валя тут же открыла нам красивую коробку английских конфет, а другую потом вручила Саше Айзингеру, - она знала, как подсластить сердца сурового туалетного начальства... 
    
     В офисе мы четверо плюс ещё двое приехавших-подошедших: неразлучные литовки Ирма и Раса, толстый пожилой русский немец Саша, и его ровесник и тезка, друг недавно умершего отца Айзингера, бывший танцор знаменитого в СССР молдавского ансамбля "Жог" Саша Ройзман, неизменно бритый и хмурый гешефтфюрер Сергей Лепейко у компьютера, - долго мариновались на кожаных диванах в ожидании прихода Айзингера, тоже Саши.
     Кто ждал наказаний, кто щедрот, а кто - просто нового распределения по "точкам". Я, будучи новенькой, понятия не имела, чего мне ждать, но, на всякий случай, надеясь на лучшее, приготовилась к худшему.
    
     Наконец шеф явился и сразу попросил какого-то счастливчика последовать за ним в кабинет. Не помню, какой была моя очередь, но я вошла, гордо неся двойные, запечатанные пластиковые пакеты с собранными за неделю на байротском фесте деньгами, которые и протянула шефу, сама уверенно усевшись на стуле возле его стола. 
   Саша взял их и, пройдя в соседнюю комнату, распечатал и высыпал содержимое пакетов в черный, громоздкий, видавший виды счётный аппарат, начавший послушно их пересчитывать, так что 5-7 минут раздавалось лишь монотоннное урчание и глухой перезвон падающих монет.
   - 493 евро, - объявил шеф, возвращаясь в комнату и садясь за свой стол, - и, помедлив, спросил в лоб, - ну и как вы думаете, 500 евро за 7 дней - это много или мало?
   - Не знаю, - пожала я плечами, - мне самой казалось, что это немало, но, судя по его тону, я поняла, что, наверное, заблуждалась.
   - Алла собирает в два раза больше! - подытожил Саша.
   - Ну Алла давно там работает, а я первый раз, - начала было я оправдываться, но, мимоходом взглянув на его недовольное лицо, подумала, а стоит ли? - Рассказывать ему про то, как я мёрзла в аллиной курточке без рукавов, как, чтобы согреться,  нарезала круги по осеннему ночному городу? - он этого просто не поймет, а я просто снова влипла!
   - Вот и подумайте, выгодно ли нам вас держать и платить такую зарплату? - вещал между тем Айзингер, - и я усиленно начала думать, но не о Сашиных выгодах, а о своих: выгодно ли мне продолжать работать в такой нечестной фирме или лучше поехать домой? - но проблема была в том, что дома я сдавала квартиру, и о своем возвращении должна была предупредить сьемщиков хотя бы за две-три недели. А где жить в это время? - получался какой-то замкнутый круг.
   Видя мою подавленность и уныние, шеф внезапно сменил тон на более доброжелательный:
   - Есть у меня одно местечко, сборы там маленькие, но я ничего с него не имею, все, что соберёте - ваше. Обещаю, что меньше 400 евро не будет, - оптимистично заявил он.
   - 400 евро - не зарплата для меня, - пробурчала я, добавив про себя:"но, к сожалению, у меня нет выбора", а вслух:"Ладно, я согласна!"

     И вот Валины английские конфеты съедены, общий инструктаж пройден, и мы снова грузимся в машину, на этот раз - синий микроавтобус, за рулём которого не бычара Саша, а симпатичный, улыбчивый Сережа, - тоже, впрочем, бывший военный.
     Впереди - Раса, Ирма и молодой Саша в белой кепке. Сзади - я, Валя и пожилой немец Саша, с большим животом и одышкой, - его-то куда везут? - недоумевала я.
     Вначале литовки делятся впечатлениями о поездке домой, потом Валя смешит нас рассказами из туалетной жизни, подытоживая их невеселым библейским изречением:"у кого ничего нет, у того отнимется и последнее.."

     И тут как плотину прорывает любимой темой эмигрантско-гастарбайтерских разговоров: все наперебой спешат сообщить, какие эти немцы тупые, неразвитые, некультурные, и какие мы, русские, по сравнению с ними умные, образованные, разносторонне развитые и т.д."Вы посмотрите на их музыку, их развлечения - ниже плинтуса!..И что бы они без нашей дешевой рабочей силы делали? - ну пропали бы, конечно же!..."
     Мне лень добавлять, что они нашли бы дураков другой национальности (как в 50-е нашли турков), я слушаю эти стенания вполуха и больше смотрю в окно, на указатели (привычка, выработанная в Германии на случай обратного бегства), но после Мюнхена меня начинает клонить в сон.

     Мой кобальд подмигивает мне лампочками в длинных тоннелях, каждый из которых мы проезжаем не меньше двадцати минут, - кто-нибудь предупредил меня о том, что Австрия - горная страна? - на посиделках в офисе Luna-GmbH рассказывали о чем угодно: тяжёлой, неблагодарной работе, больших денежных сборах с тарелок, притеснениях со стороны австрийского начальства и их зависти к красоте наших девушек. Но только не о географии "точек", где предстоит работать.
     - Первая остановка будет Сент-Вайт, интересно, кого туда пошлют? - говорит водитель Серёжа.
     - Наверное, тебя, - толкает меня в бок пожилой Саша, - тебе ведь сказали, что поедешь в Сент-Вайт?
     - Вроде бы, - отзываюсь я без энтузиазма, - вылезать из теплой машины в холодную темень и неизвестность не хочется от слова совсем.
     - Там не так уж плохо, - успокаивает меня Саша, - там есть такая классная кельнерша, Джессика, да и другие ничего...

     Меня ссаживают возле вагончика на отшибе у смутно видимого в темноте большого здания ресторана "Автогрилля" и огоньков танкштелле (автозаправки).
     Из вагончика выходит с вещами хмурый пожилой мужчина, Яков, а мои вещи молодой Саша заносит в вагончик. "А вы мне покажете туалеты?" - спрашиваю я у Якова. - "Как? Ресторан уже закрыт, да ты сама утром их увидишь!...вот ключ от душа, - протягивает он мне большой ключ на черно-зеленой тесемке, - отдашь его утром Сабине".
     Внутри вагончика воздух спертый, пропахший луком, на неопрятном столе на блюдце лежат две луковицы и подгнивший помидор. Я открываю держащееся на скотче окно, чтобы проветрить свое будущее жилище. "Что ты делаешь?! - возмущается пожилой Саша, - я прошлый раз с таким трудом его залепил, теперь тебе будет холодно!"
- "Что это за условия?" - возмущаюсь я в ответ и выкидываю во тьму луковицы с помидором.
"Да ладно, это ещё ничего!" - утешает меня маленький Саша, - у нас как-то был вагончик с одной стенкой из фанеры, вот нам ветер дул!..." - "Не будь ребёнком!" - говорит мне шофер Серёжа, а Саша-немец лишь обиженно сопит. Потом все четверо садятся в машину и, пожелав мне удачи, уезжают. Им ещё всю ночь предстоит разъезжать по Австрии, раскидывая на "точки" одних работников, и забирая оттуда других, - и только на рассвете возвратиться домой.

     Я стою посреди тускло освещенного огнями соседней танкштелле вагончика, не зная, что предпринять: взять чемодан и топать по дороге, как я привыкла, - но куда? И далеко ли я дойду ночью, в незнакомой местности, с 10 евро в кармане? (Из того, что мне заплатил Айзингер, 100 евро ушло за аванс, и 5 - на сигареты. Он обещал, что меня здесь будут бесплатно кормить).
     Пока я так стояла, в расстроенных чувствах, в вагончик кто-то настойчиво постучал. Я открыла дверь: плотная, слегка растрепанная блондинка в раскрытой зимней куртке поверх рабочей одежды кельнерши, - белой блузки, чёрной юбки, длинного красного передника, - затараторила, что её зовут Йозефа (хотя она предпочитает, чтобы её называли Джузи), что она тут работает, но сейчас уходит в отпуск на неделю.
     - А как тебя зовут? Надолго ты приехала?
     Я назвала свое имя, и, не чувствуя подвоха во втором вопросе, в сердцах выложила неожиданной гостье все, что думаю о своем приезде сюда, об условиях проживания, и о своем шефе Айзингере в частности! - мой немецкий никогда не бывал так хорош, как в моменты переполняющих меня эмоций, в которые не задумываешься ни о лексике, ни о морфологии, ни о синтаксисе!..
     Но Джессику, - а как я потом сообразила, это была именно она, - не так-то просто было сбить с толку, она щебечет в ответ, что вобще-то у них все прекрасно и замечательно, завтра я сама это увижу, и, пожелав мне "Спокойной ночи", покидает вагончик.

     Только тут до меня доходит, что я натворила. "Настучит ведь, как недавно румын Сорин, как пить дать, настучит!" - запоздало понимаю я, но мне уже все равно. Запихнув чемодан в угол и кое-как раздевшись, я устраиваю себе постель из одеял (простынь, естессно, нет) и ложусь спать.
     Уже в 6 утра меня снова разбудил стук в дверь: это была пришедшая на работу другая кельнерша, симпатичная румяная брюнетка Сабина. Она, как и предупреждал меня Яков, взяла у меня ключ от душа, - который надо было по утрам открывать для дальнобойщиков.
     Приведя себя в порядок, в 6.30 я вышла из вагончика и направилась в темноте к дверям "Автогрилла". (Так у меня и повелось потом - раньше 6.30 я не могла заставить себя выйти, т.к. возвращалась поздно, в 22.00, а когда и в 22.30).

     Туалеты произвели на меня унылое впечатление: походу, в них лет пять не проводили основательной уборки, - что, впрочем, естесственно, если учесть, что Айзингер посылал сюда одних мужчин-пенсионеров, то Сашу, то Якова, - подумала я и засучила рукава.
     Чистящих средств было по минимуму, - если честно, лишь маленькая канистра жидкого мыла, предназначавшегося для наполнения сенсорных умывальников над раковинами. Но я старательно махала шваброй, тряпкой, всем, что нашла в подсобке, оттирая пыль и грязь, в течение часа, - и вскоре обнаружилась красота раковин из матового белого камня, искрящихся черных плиток пола, металлических поверхностей кранов и т.д.
     "Чисто сработано!" - похвалила я себя, и, довольная результатом, вышла на улицу, на площадку перед рестораном. У меня ещё оставалось больше полпачки сигарет. Закурив, я стряхнула пепел на решётку высокой чёрной урны у входа и огляделась.

     Был ранний рассвет, розовый и солнечный, - мне показалось, что я грежу наяву, и, на всякий случай, я встряхнула головой и закрыла глаза, чтобы прогнать наваждение той чудесной красоты, что предстала им, - и снова открыла.
     Словно в глубине сцены бескрайнего амфитеатра я стояла в окружении сказочных, безмятежных, залесенных на первом ярусе, с выписанной тонкой кистью каждой веточкой высоких елей; с выглядывающим из-за горы контуром карандашной церкви или деревенского домика на втором; и блестящих, словно политых глазурью, белоснежных вершин на третьем, омытых розово-голубыми отсветами неба...
     "И это все - мне?" - было первой мыслью, когда я вновь обрела способность мыслить и сделать новую затяжку. - "Ну как, нравится? Не зря я приволок тебя сюда за шкирку?" - хихикнул мой довольный кобальд, то ли со спины, то ли из глубины сказочного пейзажа. - "О да!"...

     "Как же здесь красиво.." - сказала я, подойдя к Сабине, ибо больше поделиться переполняющим меня восторгом было не с кем. Румяная темноволосая красавица только снисходительно улыбнулась в ответ.      
     "Сабина, мне сказали, что я могу попросить у вас из еды все, что захочу", - перевела я разговор в практическую плоскость, тем более, что уже проголодалась. - "Да, конечно, что ты хочешь?" - поначалу мне казалось, что немцы нарочно говорят мне "ты", чтобы подчеркнуть низкий социальный статус, и я обижалась, пока не поняла, что это обращение - в обычае у них; Сабина говорила мне "ты" как коллеге, и я могла бы отвечать ей тем же, но мне это было непривычно. - "Кофе и булочку какую-нибудь.."
     Сабина неторопливо сварила кофе в блестящей кофеварке, и, поставив кружку на блюдце, лениво  подтолкнула ко мне, немного расплескав. На соседнюю тарелку она положила выбранную мной булочку.
     На высоких стульях, за высокими красными круглыми столиками уже сидели первые посетители, один из которых, похожий на пожилого ковбоя в своих обтянутых джинсах и коротких сапогах, подозрительно взглянул на меня исподлобья.   
    
     "Ну прям Дикий Запад!" - подумала я, усаживаясь со своей чашкой за такой же высокий столик в стороне от витрины и стойки и надрывая сахарный пакетик с надписью "Wenn Sie nicht in Italien aufgewacht sind, dann mit Italien".*
     А вот как раз и ковбойские шляпы на стеллажах с сувенирами: обычные и шуточные, из пластмассы, с висящими прозрачными трубочками для пива.
Здесь, направо от высоких стеклянных дверей входа был небольшой магазин, с ценами чуть не вдвое выше обычных: освежительные и спиртные напитки, чипсы, печенье, неизбежные шоколадные конфеты "Моцарт" с фисташковой начинкой (в упаковках разного размера и формы, вплоть до небольшой скрипки), альпийские колокольчики на зелёной вышитой тесьме (опять же - всех размеров, до огромного колокола), стеклянные шарики, при встряске осыпающие снегом то игрушечные горы с крестьянской избушкой и поющими йодль тирольцами, то - старую Вену, исполняя маленькую ночную серенаду; открытки 3D, пушистые игрушки (я сразу купила и отнесла в вагончик рыжего кота, чтобы меньше скучать по оставленному дома Матроскину), книги, глянцевые журналы, карты и проспекты с обозначением туристических троп.
     У самого входа стояли прямоугольные брикеты сена и старинные деревянные тележки, где в искусственных золотистых завитках того же сена утопали разноцветные бутылки виноградного уксуса и оливкового масла "prodotto dall'Italia". И прилавок, и тележки, и столики,  и "чудо-дерево" в другом конце ресторана были украшены ярко-желтыми кленовыми листьями, желудями, золотистыми фонариками физалиса, - и всю эту красоту, как я потом поняла, наводила та самая Джессика, что ломилась ночью в мой вагончик.

     На следующее утро в коридорчике, ведущем к туалетам, нарисовался сменивший Сабину Алоиз: невысокий бритоголовый брюнет лет тридцати, со жгучими карими глазами, мягкими, вкрадчивыми кошачьими манерами и выразительным бархатным голосом.
     Мы познакомились, и теперь уже он готовил мне "капучино гранде", ставя его на блюдце так резко, что неизменно расплескивал, и иногда мастерил из пенки то розочку, то заваливающуюся набок башенку. Но больше всего я любила испеченный им творожно-абрикосовый штрудель, заготовку которого он, как и остальные кельнеры, ранним утром привозил из дома.
     Когда я и с Алоизом поделилась восторгами по поводу местного пейзажа, он только фыркнул, и его темные глаза мрачно сверкнули, когда он сказал:"Я ненавижу эти горы!" - "Но почему?" - удивилась я. - "Ich wurscht sie!" - в переводе с баварского диалекта это означало:"Меня от них тошнит!" - я только пожала плечами и отошла со своей чашкой и пирогом на любимое место за высоким красным столиком, недалеко от входа.
     Но горы, словно исполнив вчера свою миссию - предстать передо мной во всей красе, - сегодня уже окутались таким густым туманом, что об их присутствии за высокими, от пола, стеклянными стенами ресторана, можно было только догадываться, и продолжали эту игру в прятки почти все три зимних месяца.

     У меня как раз начались критические дни, и, после первой уборки и перекура, стало так плохо, что, закрывшись в комнате для пеленания младенцев и инвалидов, я решила отлежаться на полу, прямо в белой пушистой кофте из полиамида (вкупе с плотной бордовой жилеткой, это была единственная рабочая одежда, найденная в шкафу Luna-GmbH).
     Когда же я немного отлежалась, оклемалась и поднялась, то не обнаружила на своей белой кофте ни единого пятнышка, - что, опять же, доказывало высокое качество проделанной мной работы!
     Одев куртку, я пошла в вагончик, и на вопрос Сабины:"Гулять идёшь?" - ответила:"Угу". Сама же позавтракала второй раз, - у меня имелся электрочайник и отданные вчера Алоизом просроченные булочки (если бы не я, их бы просто выкидывали).

     Здесь не надо было, как в Байройте, стоять в баварской шляпе, под которой склеивались волосы на затылке, и, тем более, мёрзнуть на улице: я сидела с книжкой или журналом за столиком возле женского туалета, почти всегда идеально чистого, - разве что после автобуса с итальянскими, румынскими, реже - польскими и китайскими туристами, я слегка прибиралась в нем.
     Мужской туалет пачкали больше, но, опять же, и мужчин в течение дня заходило к нам не слишком много: дальнобойщики с утра или к вечеру (их пик приходился на пятницу, когда они отбывали домой на выходные), да местные жители, желающие выпить кофе или обсудить последние новости.

     Наш "Автогрилл" находился на отшибе, в стороне от автобана, ведущего из Клагенфурта в Сент-Вайт и Вену: водителям нужно было сделать большую петлю, съезжая вниз, а затем поднимаясь наверх, под железнодорожным мостом.
     И редкие туристические автобусы вызывали здесь ажиотаж, подобный испытываемому жителями захолустного городка из "Безымянной звезды" Михаила Себастьяна, когда мимо их полустанка проносился экспресс "Бухарест-Синая", - правда, в более меркантильном смысле: это был единственный шанс хоть что-то заработать и для кельнеров с их восторженным"GruS Gott! Was mochten Sie, bitte?", и для меня, с грозным взглядом встававшей у туалетной тарелки, куда простодушные, сбитые в очередь иностранцы послушно клали свои пятидесятицентовые монеты.
     Такой "тариф" был у нас установлен для "eine kleine Spende". ** Впрочем, тоже не всегда. У бедных, закутанных в чёрные платки  румынок денег просто не было, а местные туристы если и клали мне что-то на тарелку по доброте сердечной (в предрождественскую неделю я получила от одного подвыпившего парня целых 20 евро!), то редко и мало, - они знали, что в Австрии туалеты бесплатные.
    
     Иногда нас "осчастливливали"  группы старших школьников, путешествовавшие с учителем. Эти вели себя весело и отвязно, сразу напяливая баварские шляпы и пластмассовые каски с трубками для пива.
     Кто-то из парней предлагал мне пройтись в туалет вместе с ним, кто-то кричал на прощание:"Чуус, папа!" - и только потом до меня доходило, что "па-па" - это "bye-bye!" Девушки, конечно, вели себя приличнее, но ни те, ни другие и не думали оставлять деньги на тарелке, - хорошо уже что многие заказывали кофе, и Джузи с Алоизом метались по залу, как заводные, обслуживая их. Мне же от шумных тинейджеров не было никакого проку, кроме уборки после их нашествия.

      
     Наша шефиня, фрау Ристлинг, полная женщина в свитере, с постным, унылым лицом, осветленными, в химзавивке "облетающий одуванчик" волосами, и с утиной походкой, вперевалочку, - держала сент-вайтский "Автогрилл" как довесок к более выгодно расположенному файстрицкому, и, хотя отстегивала Саше за работу уборщиков, как мне потом объяснили, приличную сумму, я получала свой заработок лишь с тарелки.
     А из чистящих средств мне выдавалась ею раз в месяц лишь канистра с жидким мылом для наполнения сенсорных кранов, все остальное я покупала на свои деньги, когда отправлялась,  пешком или на попутной машине, в расположенный от нас в 10 км Сент-Вайт.
    
     В принципе, эти средства должна была привозить мне моя фирма, но "сосланных" в Сент-Вайт Сашины сподручники навещали редко, за все четыре месяца моего пребывания здесь машина приехала только один раз, - и, естесственно, на месте меня не застала (видимо, Саша решил, что я - прикованная цепью к туалетам и вагончику его рабыня).

     Алоиз, с которым мы быстро подружились, не мог поверить, что мой доход - это деньги с тарелки, которых в лучшем случае набегало 300-400 за месяц, в худшем же - 250-270, прям как моя нарвская зарплата швеи. "Ты врешь! - возмущённо раздувал он ноздри, - ты же моешь и туалеты, и ресторан, не может быть, чтобы тебе не платили за это!"
     Должно быть, он работал здесь недавно и не знал всей предыстории мытья нами ресторана: раньше это делали сами кельнеры (уж не знаю, как они справлялись), но одна туалетная дама из наших, - кажется, ее звали Света, - однажды, изнывая от скуки, помыла им пол. И кельнерам, и фрау Ристлинг это так понравилось, что они с тех пор вменили мытье полов в нашу обязанность, согласившись взамен нас бесплатно кормить (да ещё доплачивать Айзингеру, - хотя он-то был вобще не при делах, и, получается, раньше наши работники платили за еду в "Автогрилле", которая стоила в два раза дороже, чем в обычной закусочной? - вобщем, все было туманно и непонятно, как всегда в Luna-GmbH).

     "У вас всегда так мало посетителей?" - спросила я сменившую в два часа дня Алоиза полную, с закрученными на затылке темно-русыми кудрями толстушку Сильвию, всегда спокойную, улыбающуюся и добродушно-снисходительную (такой я представляла себе свою украинскую бабушку в молодости, когда она работала в колхозе трактористкой,  живая иллюстрация пырьевских "А ну-ка девушек", с граблями на плечах шагающих на посевную). - "Всегда", - улыбнулась она. "А в выходные?" - "По выходным ещё меньше!" - рассмеялась она от моей наивности, показав ямочки на щеках. "И вам не скучно?" - "Нет".
     Действительно, трудолюбивой, как пчёлка Майя и бесшумной, как эльф, Сильвии скучать не приходилось: она всегда была занята либо готовкой, либо уборкой, либо расставлением товара на полках. На ней держалась вся невидимая, чёрная работа в "Автогрилле", а Джузи отвечала за дизайнерское оформление и техобслуживание. 
    
     Почему-то наши назвали ее Джессикой, хотя по паспорту она была Йозефа (так ее именовали, впрочем, только Сильвия и фрау Ристлинг), сама же она просила называть себя, на итальянский манер, Джузи.
     Уроженка Вены и жительница Клагенфурта, она, несмотря на свои пятьдесят и плотное телосложение, действительно напоминала итальянку своей восторженностью, быстрыми перепадами настроения и весёлыми, с чертовщинкой, карими глазами.
     Выйдя из отпуска, она тут же наполнила кипучей энергией, заливистым смехом и потоком слов все немалое пространство "Автогрилла", носясь по нему, как электровеник, и только длинный светлый хвост бился по её широким плечам. Красный передник, открытая белая блузка, светлый хвост волос, который она то и дело перекидывала через плечо, и живые карие глаза восьмиклассницы. 
     Мы с ней подружились на почве полиглотства, она показала мне листочек, записанный предшественником Якова на туалетах, пенсионером Сашей-пузаном, учившем её русскому языку:"масло - butter, бочка - fass, что такое? - was ist das?"
     Я подарила ей чешско-немецкий разговорник, она мне - немецко-итальянский, и, ближе к Рождеству, по моей просьбе принесла мне бумагу, конверты и наклеивающихся на конверты ангелочков (об ангелочках я не просила, это была её собственная инициатива), чтобы написать письма родственникам.

     Сабина и Алоиз, напротив, делали лишь необходимый минимум, а в остальное время сидели: первая - на высоком стуле вместе с сигаретой, глянцевым журналом, женихом или подружкой; второй - за низким столиком у окна, тоже с сигаретой или чашкой кофе, погруженный в чтение общественно -политических, криминальных и автолюбительских журналов и газет.
     Два раза в неделю, в понедельник и четверг, как только перед высокими окнами останавливалась машина фрау Ристлинг, они мгновенно выходили из этого расслабленного состояния и тоже начинали носиться по ресторану, в поту иив мыле имитируя бурную деятельность и преданно заглядывая Одуванчику в глаза, - так что последняя пребывала в уверенности, что эти двое - её лучшие работники, а две другие - так себе, ни рыба, ни мясо. Хотя на самом деле все обстояло с точностью до наоборот.
    
     Джузи иногда впрягала и меня в свои затеи: то натягивать рекламный транспорант на проволочную ограду перед въездом на танкштелле, то менять рулоны бумаги у бензоколонок.
     "Посмотри, какую красивую ёлку Джузи нарядила вместо Осеннего дерева!" - как-то сказала я Алоизу, когда мы, пообедав, курили в дальней части ресторана, ближе к тусовке вечерних любителей преферанса и летней площадке с уличными столиками и качелями, за которой парковались фуры дальнобойщиков. "Какого Осеннего дерева?" - удивился Алоиз, - он его даже не заметил!
     Но у него было одно,  даже два, несомненных достоинства: он прекрасно готовил, постоянно изобретая, дома или в ресторане, новые блюда, и с ним интересно было поболтать.
     Его кофе был самым вкусным, и, когда он дулся на меня, наливал большую кружку капучино-гранде, с размаху ставя его на блюдце, чтобы пена перелилась через край.
     "Расскажи о вашей русской кухне", - как-то попросил он, а я толком и не знала, что сказать:"Да нет никакой "русской кухни", борщ - украинское блюдо, пельмени - сибирское, в переводе с языка коми - "пель нянь" - "хлебное ухо"!...Лучше ты объясни, почему у вас на доске написано "Alles Pasta"? Разве у вас есть блюда из макарон?" - "Ай, да что они понимают!" - презрительно фыркнул мой собеседник. 
     Никого здесь не волновало, что я вобще-то из Эстонии, - если даже выходцы из других регионов бывшего СССР её постоянно путали с Латвией и Литвой, то что говорить об австрийцах, - меня считали русской, и Алоиза это возбуждало. Он дал мне прозвище "Калинка" и часто пытался спеть и протанцевать передо мной этот танец, что получалось не ахти.

   - Я русский миллионер Роман Абрамович, - с пафосом объявлял он, появляясь с утра в коридоре, где я дремала над тарелкой и будя меня, - ты согласна стать моей женой, Калинка?
   - Я подумаю, - отвечала я, - только ты не Роман Абрамович, а Алоиз Кауфман. И, пожалуйста, не шатай мой столик.
   - Да, я Кауфман, - тут же соглашался он, убирая руки со стола, - я расчетливый и циничный, и родился в Граце, на родине Гитлера.
   - Кажется, тебе это льстит? - допытывалась я.
   - Да, хоть Гитлер и сволочь, но мне это льстит. А то, что вы, русские, выиграли Сталинградскую битву, было чистой случайностью!..
   - Ага, конечно...(Сталинградская битва была, что называется, "больной мозолью" немцев, о не менее значимой, но более долгой и кровавой Нарвской, они вряд ли знали вобще. И это снова подчеркивало отличие моего менталитета как от немецкого, так и от русского. Хотя мой папа был как-раз с Волгоградской области, и в два года чуть не погиб от пролетевшего между ним и его трехлетней двоюродной сестрой, купаемыми бабушкой в одном корыте, снаряда, - тот ударился в стену сарая). 
    
     В расчетливости Алоиза я ничуть не сомневалась, ведь даже покупая лотерейный билет за 1 евро, он просил меня добавить 50 центов, - дескать, ему жаль одному бросать на ветер такую бешеную сумму! Вместо сигарет он покупал готовые темно-коричневые гильзы, засыпая в них табак; и ни разу не рискнул бросить одноевровую монетку в автомат с краном, цепляющим мягкие игрушки, - я же от скуки просадила в нем за четыре месяца не менее 50 евро, поняв принцип работы и вытащив, наконец, две игрушки: Смешарика и Винни-пуха, 
     Я выучила от Алоиза много слов баварского диалекта и дурацких присказок типа:"Warum? - banane drum" или "Halli-hallo, wer sitz am Klo? - der Krampus und Der Nikollo". Но надо было видеть, с каким непроницаемым лицом, в белой рубашке с закатанными рукавами и черных брюках, он стоял за прилавком, высокомерно-небрежно, быстро и ловко обслуживая покупателей.
     Иногда, тоже от скуки, я помогала ему и так избаловала этим, что не получала своей чашки кофе, сосисок по-дебреценски или картофельного салата, пока не подмету, не помою пол у них на кухне или не отвезу грязную посуду в комнату с большой посудомоечной машиной (и не опущу её вовнутрь громоздкого металлического куба).

     Как я говорила, наш "Автогрилл" располагался на отшибе, в стороне от автобана, и, возможно, поэтому его облюбовали для своего отдыха дальнобойщики, останавливаясь здесь в четверг и пятницу, перед выходными, моясь в душе (это стоило 2 евро) и просиживая до позднего вечера в ресторане .
     Алоиз советовал мне приходить в ресторан к открытию, к 6-ти утра, чтобы содрать с замерзших фернфареров побольше, но для этого надо было встать в 5, - а, если учесть, что я ложилась в основном в 22.00, то можно представить, хотелось ли мне постоянно недосыпать. (Потом в Luna-GmbH я нагляделась на таких "героев" и "героинь труда", спавших по 3-4 часа, с полностью съехавшей крышей и разрушенной психикой. Отсюда, кстати, и росли ноги стукачества и подсиживания, ибо несчастные, озлобленные жертвы стремились хоть на ком-то отыграться за свои непризнанные страдания. Я же предпочитала меньше зарабатывать, но сохранить здоровье, в том числе психологическое).
     И, несмотря на постоянный шум и огни фар подъезжающих и отъезжающих от танкештелле LKW за возле моего вагончика, спала крепко и сладко.

     Как-то утром невысокий бритоголовый и сероглазый паренек в темно-красной футболке спросил меня на ломаном немецком, сколько стоит душ, и когда я ответила:"2 евро", - отозвался по-русски:"не понял". Так завязалось наше знакомство с дальнобойщиком Серёжей из Штутгарта.
     Пока он мылся в душе, ему, - как позже и Штефану, - пришло в голову, что он в меня влюбился, о чем он не преминул мне сообщить. Когда же мы, слово за слово, разговорились, он показал мне паспорт, и выяснилось, что у нас день рождения в один день (о том, что я старше на 11 лет, я благоразумно промолчала), Серёжа вобще решил, что я послана ему самой судьбой, - ведь, как он выразился, "встретить в австрийском захолустье русскую девушку, родившуюся в один день с тобой, - такое возможно только в сказке!"
     При этом молодого человека не смущало, что в Штутгарте его ждут жена и двое детей. Я, в свою очередь, беззастенчиво воспользовалась его дружбой, стреляя сигарету за сигаретой (так как деньги у меня закончились), но благоразумно отказалась от предложенной им целой пачки и двадцати евро, - не то что в качестве аванса, скорее от широты беззаботной души.

     "Ваш шеф вас просто на..бывает!" - возмущенно раздувая ноздри, как прежде Алоиз, сообщил мне Сережа, когда я рассказала ему о своей тарелочной зарплате. - "Я знаю, - согласилась  я, - а что мне делать? У меня долги за квартиру, домой возвратиться не могу, а работать где-то надо".
     Сидя в кабине его LKW и нещадно дымя, мы рассказывали друг другу истории своей жизни: он - как с женой, казахской немкой, эмигрировал в Германию, как, заступившись за девушку друга, подрался с арабом и отсидел несколько месяцев в тюрьме; я - как работала в Греции, летала с контрабандой в Англию, и за последние полгода была уволена за профнепригодность из трех немецких семей.
     Серёжа слушал меня, раскрыв рот, как когда-то в Чехии - Виталик, но прокомментировал мой рассказ скорее в духе контрабандиста Стаса Забойченко, чем того чешского приятеля:"Да, вот не думал, что кто-то здесь ещё в большей ж..пе, чем я!" - но я нисколько не обиделась на него за этот комментарий.
      С благоразумным чешским Виталиком мы были на равных, К Серёже же я испытывала только нежность и сочувствие, как к случайно обретенному младшему брату и как к Рыбе, в которой не может быть злости к миру по определению, а только доверчивость, любопытство и мальчишеское безрассудство.
     На следующей неделе он опять приехал, и мы снова долго болтали в кабине его LKW (так что Алоиз уже начал меня ревновать), и вечером он намылился было ко мне в вагончик, но я ему не открыла, услышав через стену его вздох и слова:"Вот так всегда!" - он обиделся на меня, и долго не появлялся, приехав только к нашему общему дню рождения.   

     Хотя весь декабрь снега не было, в вагончике становилось все холоднее, из-за отклеенного в первую ночь в сердцах скотча в окно поддувало, и допотопный электрообогреватель в виде батареи справлялся со своей работой слабо, я спала в куртке и шапке, и как-то, после мытья волос, простыла (вдобавок чем-то отравившись).
    
     В субботу 24-го декабря, через неделю после отъезда дальнобойщика Штефана, с которым у меня случился мимолетный роман, - когда "Автогрилл", по случаю Рождественских праздников, работал до 18.00, я, кое-как убрав с утра ресторан и туалеты, остальное время лежала пластом в своем вагончике, куда ко мне перед уходом постучала Джузи, спросив, не хочу ли я кофе или каких-нибудь таблеток от простуды, и уж не беременна ли я часом.
     Видимо, Алоиз ей все рассказал, и теперь они беспокоились за меня вдвоем, что, несмотря на моё плохое состояние, сильно меня рассмешило. На следующий день я уже встала и вышла на работу, первый приступ этой неопознанной болезни был коротким.
     31-го ресторан тоже закрыли в шесть вечера, и я совершила свою первую вылазку в Сент-Вайт, потому что просидеть весь новогодний вечер в вагончике на отшибе спящей деревни, слушая издали праздничный шум и взрывы салютов, было бы совсем тухло.

     Я пошла пешком в раскрытой красной куртке (сломалась молния) и шерстяной белой шапке и шарфе вдоль двухполостного шоссе, и за сорок минут добралась до небольшой деревянной часовенки со статуей мадонны у подножия лесистых холмов. Мне навстречу попадались весёлые компании молодёжи, и Сент-Вайт уже лежал передо мной внизу, в долине, словно на ладони, призывно мерцая огоньками, но в темноте было непонятно, как туда спуститься, и я, устав и замёрзнув, повернула назад.
     1 января Клаус, тот самый мужчина средних лет с внешностью прожженного ковбоя, что исподлобья смотрел на меня в первый день приезда, узнав о холоде в моем вагончике, вызвался свозить меня в магазин бытовой техники на подъезде к Сент-Вайту. И тогда я увидела, как от часовни со статуей Мадонны можно добраться до города.
     В магазине бытовой техники скучала и куталась в пуховик приятная и услужливая продавщица, с готовностью предложившая нам несколько моделей электрообогревателя, и, когда мы выбрали, заполнившая на него какие-то бумаги со своей и моей подписью. Платила, разумеется, я, но все равно была благодарна Клаусу, сделавшего мне, словно Санта-Клаус, такой новогодний подарок. Правда, на моё "спасибо" прожженный ковбой только процедил сквозь зубы:"пожалуйста", едва взглянув на меня, позволив мне сделать вывод, что он, действительно, помог мне бескорыстно, от чистого ковбойского сердца.

     Совсем другое дело - Алоиз, который клеился ко мне с первой недели знакомства, то ли потому, что, начитавшись конспирологических журналов, считал "опасной русской штучкой", то ли - от скуки, которая мучила его и Сабину в отсутствии посетителей. Он сам себя убедил, что влюбился в меня, - хотя, как потом доложила Джузи, у него имелась постоянная подружка, - но тут приехал неведомый Штефан, и увёл меня у него из-под носа.
     Ревность Алоиза вылилась в то, что он начал подозревать меня в связях с каждым проезжающим дальнобойщиком, и даже советовал брать с них за интимные услуги побольше денег. Но она быстро прошла, - тем более, что Штефан никак не давал о себе знать, и сам Алоиз уверенно сказал мне:"Забудь его, vorbei***, он не вернется!" - и приставания возобновились.

     В вагончике же у меня стало жарко, как в тропиках, - тонкая батарея мгновенно распространяла тепло и автоматически отключалась.
Вместо Штефана на Новый год приехал его испанский коллега, старый и страшненький, словно сошедший с картин Босха, Марчелло. Он подарил мне целую сетку апельсинов, сказав что-то о "большой любви", - и я долго обманывала себя, что, мол, это подарок от Штефана.
     Но когда Марчелло явился с апельсинами во второй и третий раз, а после мне подарил сетку апельсинов другой испанский дальнобойщик, молодой и привлекательный Рафаэль, а после - у меня появились работающие в Испании друзья-молдаване, Володя и Мила, тоже с апельсинами, - я поняла, что скорее заработаю диатез от испанских апельсинов, чем дождусь своего Штефана.

     После Нового года мне нужно  было поменять собранные монеты на нормальные деньги и отправить почтовый перевод соседке, чтобы она заплатила за квартиру.
     Сначала я хотела пойти в Сент-Вайт пешком, так как уже примерно знала, как до него добраться, но Алоиз, после окончания своей смены в два часа дня,  вызвался довезти меня другой дорогой до торгового центра "Interspar", в котором, по его словам, находились и почта, и банк.
     Мы ехали в его стареньком сером "форде" по автобану Клагенфурт-Вена, и я, как всегда, внимательно запоминала дорогу, так как идти обратно предстояло пешком, и, не имея прежде такого опыта, я даже не задумалась, как, собственно, пойду пешком по автобану.
    
     Пока я делала почтовый перевод, Алоиз, бритоголовый, в кожаной куртке, сидел в соседнем кафе и с высокомерным видом тинейджера уминал слоёное пирожное. Я подсела к нему.
   - Хочешь доесть? - спросил он, с отвращением глядя на пирожное, - я больше не хочу.
   - Зачем же купил? - спросила я, с удовольствием доедая остатки, - может, ты беременный?
   - Беременная - ты, - парировал Алоиз, - первый месяц пошёл. - Это уже стало у нас дежурной шуткой.
     И, убедившись, что я сделала все свои дела, и он больше мне ничем не обязан, мой коллега укатил домой.
     Я же, от нечего делать, еще походила по магазинам, купив две весенних куртки, одну рыжую, под замшу, как у Штефана, но с белым искусственным мехом воротника, другую - простую, из темно-синего нейлона, безрукавку с коричневым мехом капюшона и полосатым поясом с пряжкой; заставив продавщиц дотошно пересчитывать 1 и 2-евровые остатки моих тарелочных денег.
     В книжном, лишь оказавшись у кассы, я обнаружила, что мне не хватает 5 евро на одну из книг, английско-немецкий разговорник. Я уже хотела её отложить, но стоявшая за мной фрау решительно положила за меня на тарелку пятиевровую купюру со словами:"Надо учиться!" - я, несколько ошарашенно, поблагодарила её...

     Но потом начались приключения, и обратная дорога оказалась не такой простой, как я предполагала. Выйдя с поворота от "Interspara" на автобан я поначалу радовалась, что пойду по нему прямиком до самого дома, - не тут-то было, машины проносилилсь мимо на бешеной скорости, едва не задевая меня, и, шарахнувшись к железной ленте ограждения от первой, второй и третьей, я поняла, что четвёртая меня просто раздавит, как насекомое, оставив на оградительном железном листе только мокрое пятно, - и свернула  на тропинку, полого ведущую в горы.
     Я подумала, что если идти по этой горной тропинке параллельно автобану, то можно, в конце концов, прийти к "Автогриллу". Но опять просчиталась: тропинка уводила меня все выше и выше в горы, мимо безлюдных деревенек, лесов, полей с озимыми, на которых резвились рыжие косули, и некого было даже спросить дорогу.
     Единственная женщина, которая попалась мне на пути, ничего не знала ни про Блинтедорф, ни про "Автогрилл". Я тщетно читала указатели или пыталась остановить изредка проезжающие мимо машины.

     Между тем, уже смеркалось, и, взойдя достаточно высоко, я ясно увидела внизу, на темном маленьком пятачке горного амфитеатра светящийся огоньками крошечный "Автогрилл", но как к нему спуститься, не имела понятия, - тем более что ноги по инерции несли меня только выше и выше по горной тропинке.
     И вдруг я остановилась, остолбенев и, как в первый день приезда, открыв и закрыв глаза, ущипнула себя за руку, - у меня снова перехватило дыхание, но, на этот раз, не столько от красоты, сколько от полумистического страха перед внезапно возникшей на розовом закатном горизонте высокой и одиноко стоящей скалой, обвитой серпантином зубчатых стен и гордо устремленной всеми уступами и острыми башнями замка ввысь, так что казалось - это дорога в потусторонний заледеневший мир фантазий и несбыточных снов...и, стоит мне лишь взмахнуть рукой, слегка оттолкнуться от черной, еще не покрытой снегом земли, и я, словно птица, унесусь и растворюсь в разреженном воздухе прозрачной, бледно-голубой закатной выси, и дивный матово мерцающий замок примет меня в свои объятия...

     Что-то подобное я испытывала потом, лишь когда летела над Швейцарией и смотрела из иллюминатора вниз на так же матово мерцающие на закате ледяные отроги Альп, но, конечно, не с той силой и мистическим восторгом, как в то православное Рождество. 
     Спустившись обратно по тем же тропинкам к "Intersparu", я поднялась от него по мосту в город, а там уже спросила, как добраться до центра, а потом, у проезжающей мимо на велосипеде женщине - где найти стоянку такси.
     Остановившись, она сказала, что такси здесь можно вызвать лишь по телефону. - "А у вас нет телефона?" - Я, как назло, забыла взять с собой свой или он сел, не помню. - "Нет, но я вам помогу", - оставив велосипед у дверей аптеки, она вошла вовнутрь, и попросила телефон у продавщицы аптеки. Второй раз за этот день мне бескорыстно помогла местная женщина.
     Потом я узнала, как назывался этот замок, построенный в 9 в. - Хохостервиц, - и купила открытку с его изображением, правда, в летнем варианте.

      .     .     .     .

     Вернувшись в "Автогрилл", я объяснила Сильвии свое долгое отсутствие и пошла мыть туалеты. Однако вскоре явились мои друзья-молдаване и позвали в свой LKW отметить Рождество и свой отъезд в Испанию. Разумеется, я приняла их предложение.
     Кабина их LKW показалась мне более просторной и уютной, чем у Сережи и Штефана, - сказывалась женская рука красавицы-смуглянки Милы, которая, впрочем, путешествовала с мужем в первый раз.
     "Мне стало дома скучно, и я попросила Володю взять меня с собой", - "А разве это разрешается?" - удивилась я, вспомнив, что Штефан отказал мне, когда я обратилась к нему с подобным предложением. - "А почему нет?" - улыбнулась Мила. - "И мне лучше, - добавил Володя, - всегда накормлен, обстиран и так далее".
     Весь вечер мы пили армянский коньяк, слушали русскую попсу и травили анекдоты.
     Так что последующая уборка ресторана далась мне нелегко: надо было опираться на швабру, чтобы удерживаться на ногах. Кое-как закончив с рестораном, я пару раз прошлась шваброй по туалетам и вернулась к себе в вагончик.

     Январь запомнился малым количеством посетителей и обилием выпавшего снега, украсившего и так нереально красивый пейзаж.
    
     .    .    .    .    .
    
         
      
 - - - - - - - - - - -
 * "Если вы проснулись не в Италии, то с Италией"
 ** - одно маленькое пожертвование.
 *** - это прошло.