Моцарт в тумане. Сумерки гастарбайтеров

   
   ..Как самое романтическое время, вспоминаются мне теперь те четыре месяца, что я провела в вагончике в каринтских Альпах, работая без выходных уборщицей на заброшенной австрийской танкштелле.
    В вагончике я жила одна, без всяких коллег-нравоучительниц и (или) стукачек, как позже, летом в менее красивых областях Австрии вокруг Линца и Граца. Здесь же я с первого рассвета была очарована красотой пейзажа, горного амфитеатра, вверху - блистающими на солнце ледяными вершинам, ниже - прорисованным китайской тушью еловым лесом, из которого то тут, то там выглядывала карандашная кирха, и, ещё ниже, в долине неглубокой речки Глан, наш "Автогрилл" и деревня, народ из которой приветствовавший друг друга "GruS Gott!" и "Via dich!" тоже иногда заходил к нам выпить чашечку кофе или чего покрепче и, в сонечный день, полюбоваться сквозь высокие стекла, красотой пейзажа, - который, впрочем, сразу после первого волшебного утра, на долгие зимние месяцы затянулся густым туманом.
    Работа у меня была непыльная: с утра я мыла туалеты, и потом до обеда сидела на высоком, обитом красной кожей стуле,
попивая капучино гранде со штруделем (особенно мне нравился абрикосовый, испечённый Алоизом), или у столика рядом с туалетами, полистывая журнал "Spiegel" и наблюдая за неспешным течением местной деревенской жизни.
     У меня было много поклонников из дальнобойщиков, местных жителей и сердобольных туристо итальяно, приносивших мне кофе к моему "служебному посту" за столиком у туалетов, - не знавших, что я питаюсь за счет "Автогрилла", а моя получка составляет "eine kleine Spende", которые я насобираю за месяц на тарелку, так как официально туалеты в Австрии бесплатные.
    За месяц у меня набегало в среднем 300-400 евро. Немецкие знакомые, которым я об этом рассказывала, отказывались мне верить. Бритый брюнет, с мягкими, вкрадчивыми кошачьими манерами и бархатным баритоном,гордый тем, что является земляком Гитлера, - которого он, впрочем, презирал, и войну с Россией не считал проигранной,- кельнер Алоиз то верил, то сомневался в этом, до самого конца моей "каденции". "Ты врешь! Твой шеф должен платить тебе минималку!" - говорил он. "Должен, но не обязан", - пожимала я плечами, и тогда Алоиз впадал в сочувствие:"Ты сама виновата, что зарабатываешь так мало! Вставала бы на час раньше, приходила к открытию, когда в "Автогрилл" врывается толпа замерзших дальнобойщиков, и драла с них по 50 центов!" - "Алоиз, ты, может, забыл, что я заканчиваю в десять вечера, а встаю в шесть? Ты предлагаешь мне вставать в 5 утра? - ну нет. Вот и Иржи говорит - сон продлевает молодость".
    Иржи был пожилым чехом, владельцем конной фермы, уже 20 лет живущим в Австрии, очень милым, нежным, седым и румяным, как спортсмен, с красным шарфом, закинутым длинным концом за плечо дубленки.
    "Иржи...смотри, сколько у тебя поклонников. А ты с ними спишь бесплатно. А брала бы с каждого по 20 евро за ночь - миллионершей бы стала!" - "Ни с кем я не сплю!"- " А Штефан?"- "Где тот Штефан, скажи мне?" - "Сама виновата, что упустила его, - отсосала бы - он бы остался с тобой!"
   Алоиз считал, что в этом было все дело. Но мне казалось - либо я перегрузила Штефана своим прошлым негативом, либо, что скорее, - его не устраивало мое социальное положение. А кого бы оно устроило, включая меня саму? - но пока я не видела другой перспективы, а предложения о работе в семье, которые мне вначале делали из сочувствия некоторые посетители, и добросердечная кельнерша Джузи (вообще её звали Йозефа, наши почему-то окрестили Джессикой, а сама она любила, чтобы её называли Джузи), легкомысленно отвергала, считая, что раз обещала своему нюрнбергскому шефу, Саше Айзингеру, пробыть здесь до Нового года, - значит, должна выполнять обещанное.
   Кстати, и Алоизу я обещала какие-то отношения, только если он поможет мне с устройством на приличную работу. И как раз на утро субботы, 17 декабря, мы договорились поехать в гостиницу, к его знакомому, попробоваться посудомойкой, - но Алоиз благополучно забыл об этой договоренности и явился лишь к своей смене, в два часа пополудни, когда я уже была по уши влюблена в Штефана.
    Которого, увидев тем субботним утром в зале "Автогрилла", приняла было за платного учителя общительной и всегда готовой выучить к новому языку Джузи, - так увлеченно она повторяла за ним фразы на испанском, сидя за столиком у окна, залитого солнцем, и забыв о своем кофе и булочке, как и ее черноволосый лет 40-ка, подтянутый, в рыжем замшевом пиджаке и сером пуловере, "учитель испанского" забыл о своем недопитом апельсиновом соке.
    Больше никого этим безмятежным солнечным утром в ресторане не наблюдалось, и я, закончив свою работу, тут же пристроилась к "кружку отчаянных полиглотов", а Штефан, который, представляясь мне, осторожно взглянул на меня своими светлыми до прозрачности глазами, оказался простым фернфарером, то бишь дальнобойщиком. Не простым, конечно, но Алоиз с его необязательностью сразу был отставлен. Ещё даже не зная, что у него есть постоянная подружка, я испытывала недоверие к его "пылким чувствам" в отношении меня, тем более, что он был младше на десять лет. А теперь поняла, что и его обещаниям о работе грош цена.
    Но другом он был неплохим, весёлым и забавным, - только он, и фантазерка Джузи: плотная, невысокая, с сияющими карими глазами, - длинным светлым хвостом и оптимизмом похожая на восьмиклассницу, - и скрашивали мои скучные сент-вайтские будни. После обеда, в зависимости от наплыва туристов, я либо сидела у тарелки, либо помогала Алоизу на кухне, либо шла гулять. Наш "Автогрилл" располагался вдали от главной дороги, на отшибе, в глубокой долине, где протекала под деревянным мостом запорошенная снегом речка Глан, а вокруг амфитеатром высились горы, почти всю зиму плотно скрытые туманом.
     Лишь в конце февраля, после моей неудачной попытки улететь в Англию, - доехать туда на автобусе мне даже в голову не пришло, так я была, в свою очередь дика и наивна в свой первый приезд в Германию, - солнце иногда пронизывало туман, и пейзаж был так прекрасен, что любоваться им можно было часами.
    Что я и делала, пешком топая в Сент-Вайт и обратно. Хотя дорога в этот маленький городок занимала не меньше часа или даже двух, но туда меня часто подвозил кто-нибудь из кельнеров, у которых в 2 часа дня был пересменок. А обратно я уже возвращалась пешком, первый раз заблудившись на автобане, и возвратившись назад в уже ночной город и вызвав такси от главной площади. Впрочем, какая площадь там была главной? - для меня та, где находился Raffenbank, в котором я обычно меняла заработанную за месяц на тарелке мелочь на бумажные деньги.
    Дорогу в Сент-Вайт (или Санкт-Файт, по-немецки) я открывала сама, как следопыт, не имея ни навигатора, ни приличной карты. На карте и рекламных проспектах "Автогрилла" были указаны лишь известные высокогорные лыжные курорты. Даже замка Хохостервиц, привидевшегося мне после Нового года, когда я заблудилась на автобане в первый раз, на карте не было (я узнала его название лишь позже, тогда почти поверив, что меня морочили этим нереальной красоты высящегося на одинокой, обвитой серпантином крепостных стен и уходящей прямо в закатное зимнее небо скале замком горные тролли или что я перебрала шампанского "Sisi" с Алоизом на работе). 
    Теперь же, после трех месяцев пребывания в Блинтендорфе (говорящее название!) и неудачного побега в Вену, знала дорогу наизусть. Если свернуть направо, через старинный каменный мост над железнодорожными путями, то можно выехать на автобан, ведущий в Клагенфурт, Грац и Вену.
    А если идти прямо, по грунтовке, мимо едва видной речушки, заснеженных полей и редких ферм, а с другой стороны - железнодорожной станции, на которой останавливались похожие на игрушечные, двухвагонные поезда, - как в австрийском фильме "Визит старой дамы", - гаражей, какого-то завода, элеватора, - а слева - холмисто-песчаного сосняка, то можно за час дойти до деревянной мини-часовни с иконой Мадонны,а там уже, снова через мост над железной дорогой, мимо конной фермы Иржи, с двумя-тремя скачущими во дворе лошадками, полуразрушенного и потемневшего дома в староанглийском стиле, каких-то технических сооружений, гаражей, усадеб и дач, мимо шлагбаума, - открывалась, наконец, дорога на сам город.
    В тот раз меня подвозила толстушка Сильвия, высадила у Raffenbanka. Я с неохотой толкнула его стеклянную дверь, и сразу пошла к монетному аппарату, который здесь был более современным и пересчитывал монеты куда быстрее, чем в нашем нюрнбергском туалетном офисе, - где и без того нервную обстановку усиливало ожидание приговора от медленно и кое-как работающей счетной машины, - много ты собрал денег на тарелку или нет.
    В Сент-Вайте мне это было до звезды, так как все собранные здесь деньги были моими, и оставалось лишь отдать полученный от аппарата чек с суммой банковскому служащему - выцветшему, седовласому пожилому мужчине в солидном костюме и галстуке, - тоже будто из фильма "Визит старой дамы", - получить от него купюры и расписаться.
    Потом надо было пройти мимо "Макдональдса" (где работал wi-fi, но у меня не было ноутбука), вверх по Фризахерштрассе к почтовому отделению, более светлому и просторному, чем банк, с кадкой зеленеющего фикуса на полу. Отправить денежный перевод по western-union домой, в Эстонию, чтобы соседка заплатила за квартиру, и с чувством исполненного долга пойти гулять по Сент-Вайту, на желтовато-серой крепостной стене и продолговатой маленькой барочной площади которого играло весеннее солнце, резко поднимая мое настроение от отчаяния к надежде.
    Честно говоря, после Литомышли, Праги, Нюрнберга и того же Клагенфурта, где я уже побывала трижды, Сент-Вайт казался провинциальным и невзрачным, но это была особая, альпийская провинциальность. Весенний ли воздух, четырехмесячное ли одиночество на этой "точке", где посланцы моего шефа, Саши Айзингера, навестили меня лишь один раз (по счастливой случайности не застав на рабочем месте) вызывали у меня в этот день, субботу 3 марта, настоящую эйфорию.
    К тому же, у подножия фонтана, увенчанного средневековым мейстерзингером с маленькой лирой, молодой музыкант увлеченно исполнял на гитаре американский кантри-блюз. Аритмичные гитарные пассажи, взлетающие к фонтанным струям, ударили мне в голову. Я подошла и положила в его раскрытый коричневый футляр 5 евро. "Mersi, madam!" - сказал музыкант с чувством, не поднимая глаз, прикованных к струнам и продолжая играть.
    "Mersi!" - это было что-то новое.
Городской музей Сент-Вайта, куда я хотела попасть, уже закрылся, и мне оставалось лишь бродить по магазинам, покупая нужные и ненужные вещи на остаток "тарелочной получки". Так я купила нитки и иголки в галантерейной лавочке пассажа, английско-немецкий разговорник и уцененный детектив некоей Штеффи Вульф в книжном. Он стоил 2 евро и назывался "Свинский праздник". Должно быть, я его купила по созвучию с именем своего дальнобойщика,
Штефана, которого давно простыл и след, затерявшись, по работе, где-то в Дании, а по месту проживания - на южном побережье Испании.
    Раскрыв в книжном магазине карту Испании, я злилась на себя за то, что не могу вспомнить, как называется тот
испанский город, который он упомянул, как место своего жительства, - только помнила, что название начинается на букву "Ф", а заканчивается на "ла" или "а".
    И что? Даже если бы вспомнила, поехала ли бы я искать его в этом городе, иголку в стогу сена? После того, как Джузи отказалась дать мне его телефон. "Я не имею права это сделать без его разрешения, - аргументировала свой отказ Джузи, - или ты хочешь, чтобы я ему позвонила?" - "Нет, не хочу".
    Не могла же я объяснить Джузи, что вовсе не собираюсь ему звонить.
Чтобы позвонить Штефану, мне надо сначала добраться до Англии, сделать там карьеру, а потом, будто бы невзначай и от скуки, - мол, у меня случайно затерялся твой телефон, - позвонить. Может быть. Если в Англии не встречу кого-то более солидного и подходящего. Джузи бы всего этого не поняла, как она не поняла моего первого бегства в Англию, думая, что это из-за мужчины, а не потому, что меня не устраивает моя работа на туалетах в "Автогрилле".
    Я, впрочем, не обижалась ни на Джузи, ни на Алоиза. Они были моими единственными друзьями в этом медвежьем углу и они же меня спасли, когда в один январский вечер снегопад окончательно вывел из строя электропроводку в моем вагончике, что грозило мне остаться ночью без отопления. Алоиз позвонил Джузи, и та приехала за мной в 12 ночи и отвезла в Клагенфурт. Можно ли было требовать от них большего?
    Но на себя я злилась из-за того, что все еще жду "предателя Штефана", вот и купила ему назло эту книжку. Да и надо же что-то читать, почему не уцененный немецкий детектив? Художественные книги в нашем "Автогрилле" стоили дорого (их никто не покупал), а журналы и газеты мне читать надоело. Пусть этим занимаются Сабина (дамский глянец)
и Алоиз (автомобили, статьи о текущей политике, истории и, особенно им любимые, о русской мафии и русских отмороженных преступниках).
   
    Но, поскольку я еще не совершила все запланированные на сегодня покупки, а субботнее настроение лишь набирало обороты, я решила сходить не в "Billa" или "Penny", которые были по пути, а свернуть налево, на Volkermarkterstrasse в сторону большого "Interspar" в еще более огромном торговом центре. Там я и провела остаток этого весеннего дня,
купив жестяную банку соленого арахиса, и запивая его кофе на деревянной лавочке уютного кафе в деревенском стиле: обшитые деревом стены, вышитые скатерти, букеты скромных цветов в жёлтых вазочках.
    Скоро-скоро Джузи будет менять интерьер "Автогрилла" с зеленого венка в честь Святого Патрика на Пасхально-вербно-яично-зайчиковый, но пока до этого далеко, и я смотрю в огромное стекло кафе на розово-оранжевые сполохи закатного альпийского неба, и праздничное настроение не хочет уходить, хотя детектив Штеффи Вульф, который я читаю, рассказывает о некоей гамбургской ночной таксистке, из-за подозрительного пассажира, отказавшегося платить наличными (а терминал у нее, как назло, сломался) попавшей в настоящее логово местной мафии. Потому и название такое -"Свинский праздник".
    Я захлопываю книжку, поднимаюсь из-за стола, так как впереди еще - путь домой, и, хоть дорога мне хорошо известна, но возвращаться в полной темноте не очень хочется. Надо успеть дойти, пока садится солнце, где-то там, за итальянскими Альпами.
    На мне легкая замшевая куртка, и я забыла дома шапку, и, пройдя половину пути, чувствую, что совсем замерзла. Все же март в горах это еще не совсем весна, особенно когда уже село солнце.

    Не помню, заболела я на следующий день или через несколько. Но весь март превратился для меня в какой-то "Свинский праздник", поскольку больничный мне давать никто не собирался, у меня попросту не было австрийской страховой медицинской карточки.
    Утром я мыла туалеты, потом до обеда лежала пластом в вагончике, с высокой температурой и непрекращающимся кашлем, потом мне снова приходилось идти мыть пол в ресторане, так как
блинтендорфцы приносили с раскисших весенних полей много грязи. И уже тогда я наорала на одного типа, который не желал отряхивать ботинки на решетке перед входом, - и на кельнершу Сабину, которая встала на его защиту, - мол, клиент всегда прав, и кто я вообще такая.
    Естесственно, Сабина тут же настучала на меня шефине, похожей в своем растянутом свитере на толстую, наповортливую утку, с прической "одуванчик в химической завивке", фрау Ристлинг, а та - моему шефу.
    С моим нюрнбергским шефом отношения у меня и так были на грани разрыва после всех моих "художеств" и постоянных жалоб. Я извинилась перед Сабиной, думая, что это чему-то поможет. Я немного оклемалась, температура упала, но кашель не проходил. И новое роковое происшествие не заставило себя ждать.

   . . . . . . . .

    М о ц а р т   в   т у м а н е.

   (С у м е р к и   г а с т а р б а й т е р о в. ч. IV)

    "Словно любовник, который не успел сказать ей всего, чем полнилось его сердце, окрестный пейзаж не давал ей уехать". Милан Кундера "Бессмертие"

   "Каринтия отличается красотой пейзажа: горы, окружающие Каринтию, придают ей сходство с гигантским природным амфитеатром".
    
   (Путеводитель по Австрии, le petit
                fute.)

   
   С феста в Байройте, где я проходила недельное "боевое крещение" на туалетах, меня привез обратно в Нюрнберг шофер Айзингера на то время, хмурый, набыченный амбал, бывший военный, молдованин Саша. Рядом с ним сидел его тезка, щуплый, непоседливый и общительный паренек в белой кепке, возвращавшийся со своей "точки". К тому же по дороге мы заехали в аэропорт, встретить Валю, пухленькую шатенку средних лет, интеллигентную и общительную, бывшую служащую закрытой литовцами Игналинской АЭС, а теперь одну из лучших работников на туалетах.
   Она прилетела из Англии, куда ездила к дочери посидеть с внуком. Валя открыла нам красивую коробку конфет, а другую такую же потом вручила Саше в офисе, - она знала, как подсластить сердца сурового туалетного начальства, - и почему я неделю назад не догадалась  угостить их печенюшками вальдемской Роз-Мари, все съела сама... 
   Мы четверо плюс ещё двое приехавших-подошедших: неразлучные литовки Ирма и Раса, толстый пожилой русский немец Саша, его ровесник и тезка, - Господи, одни Саши! - удивилась я, - сам директор Саша Айзингер, невысокий, коренастый, с узким прищуром темно-карих глаз и жесткими черными волосами, молодой человек; друг Сашиного недавно умершего отца, вечно молодой ерник и хохмач, бывший танцор знаменитого в СССР молдавского ансамбля "Жог" Саша Ройзман, и только неизменно бритый и хмурый гешефтфюрер Лепейко у компьютера - Сергей, - долго мариновались на кожаных диванах в ожидании прихода Айзингера. Кто ждал наказаний, кто щедрот, а кто - просто нового распределения по "точкам". Я, будучи новенькой, понятия не имела, чего мне ждать, но, на всякий случай, приготовилась к худшему.
   Наконец шеф явился и сразу попросил какого-то счастливчика последовать за ним в кабинет. Не помню, какой была моя очередь, но я вошла, гордо неся двойные, запечатанные пластиковые пакеты с собранными за неделю на байротском фесте деньгами, которые и протянула шефу, сама усевшись на стуле возле его стола. 
   Распечатав, Саша засыпал их содержимое в черный, громоздкий, видавший виды счётный аппарат, стоящий в соседней комнате, и тот начал послушно их пересчитывать, так что 5-7 минут до нас доносился лишь звон монет.
   - Ну что, - сказал шеф, возвращаясь и садясь за свой стол, - 500 евро за 7 дней, как вы думаете, это много или мало?
   - Не знаю, - пожала я плечами, - мне самой казалось, что это немало, но, судя по его тону, я поняла, что, наверное, заблуждалась.
   - Алла собирает в два раза больше! -
подытожил Саша.
   - Ну Алла давно там работает, а я первый раз, - начала было я оправдываться, но, мимоходом взглянув на его недовольное лицо, подумала, а стоит ли? - Рассказывать ему про то, как я мёрзла в аллиной курточке без рукавов, как нарезала круги по осеннему ночному городу? - он этого просто не поймет, а я просто снова влипла!
   - Вот и подумайте, выгодно ли нам вас держать и платить такую зарплату? - вещал между тем Айзингер, - и я усиленно начала думать, но не о Сашиных выгодах, а о своих: выгодно ли мне оставаться дальше в такой нечестной фирме или лучше поехать домой? - но проблема была в том, что дома я сдавала квартиру, и о своем возвращении должна была предупредить сьемщиков хотя бы за две-три недели. А где жить в это время? - получался какой-то замкнутый круг.
   Видя мою подавленность и уныние, шеф внезапно сменил тон на более доброжелательный:
   - Есть у меня одно местечко, сборы там маленькие, но я ничего с него не имею, все, что соберёте - ваше. Обещаю, что меньше 400 евро не будет, - оптимистично заявил он.
   - 400 евро - не зарплата для меня, - пробурчала я, добавив про себя:"но, к сожалению, у меня нет выбора", а вслух:"Ладно, я согласна!"

   И вот Валины английские конфеты съедены, общий инструктаж пройден, и мы снова грузимся в машину, на этот раз - синий микроавтобус, за рулём которого не бычара Саша, а симпатичный, улыбчивый Сережа, - тоже, впрочем, бывший военный.