Очарование

    Одинокая станция Мансанита резко и неприглядно выделялась на фоне
острого февральского солнца. В миле отсюда, в ложбине пустыни, лежал город,
жалкое скопление каркасных зданий, бесформенных, за исключением одного на
главной улице, которая быстро терялась с обоих концов в лабиринте кустов чолла, опунция и прекрасного, сияющего золотом розео.
Насколько глаз мог видеть, пустошь была усыпана яркими блёстками, для редкого,
когда шли дожди, и все кактусы радостно цвели, от алого пятна окатиллы, до бледного, мечтательного цветка юкки. Накладные расходы неба сияли суровой безмятежностью, голубой эмалированный купол, сквозь который неугасимые огни казались увеличенными, отбрасывая резкие тени на Землю; но на юго-западе тучи сгущались и мрачно скрывались
знак того, что буря заключила перемирие.

    С востока на запад вдоль хребта, ограничивающего нижнюю часть пустыни, шла железная дорога,линия столь же резко бескомпромиссная, как холодная математика
инженеры, нанесшие его на карту. На север простирался непостижимый лес
кустарниковой сосны и пиньона, поднимающиеся то тут, то там в более высокие заросли. Это, как если бы человек своим властным вмешательством установил эти тонкие
стальные параллели как нерушимая граница взаимным посягательствам
леса и пустыни, дерева и кактуса. Одинокая, извилистая тропа пробралась в лесной массив. Можно было предположить, что это с надеждой, пусть и слепой, петляя к благородной горной вершине, мерцающей в белом великолепии, таинственном и чудесном, в шестидесяти милях отсюда, но кажущемся в этом прозрачном воздухе, чтобы созерцать всю разнообразную прелесть ниже.
   Хотя на бойких станционных часах пробило девять часов, ещё оставался запах ночного холода. Станционный смотритель вышел, со стулом, который он поставил в самом солнечном углу Платформы. На вид он был не больше мальчика, но крутой и крепкий,
самоуверенный. Черты его лица были правильными, светлые волосы слегка
волнисты, а в его выражении было любопытное и нелепое внушение оседлости, принятия, удовлетворения жизнью как он столкнулся с этим, что было бы трудно заметить наблюдателю за людьми. примириться с его молодостью и явной интеллигентностью лица. Его глаза были скрыты коричневыми очками, потому что он был на литературных занятиях, посмотрите на толстый том в бумажной обложке под его рукой.
Настроив стул на удобный угол, он откинулся на спинку под стену и сделал предварительный вход в свою книгу.
Каким монументальным произведением было то, что в наполненных сокровищами тайниках
молодой исследователь был немедленно потерян для внешнего мира! Нет человека
потребность, но может найти в ней свое удовлетворение. Распространение в его
заманчиво иллюстрированных страницах была вся вселенная, сведенная к
покупаемый. Это был совершенный и детализированный микрокосм мира
торговля, космогония торговли в ретро. Стиль был кратким, содержательным,
беременная; иллюстрации - о, чудо из чудес! - безошибочно
текст. Тот, кто сидел на старой Дамасской дороге, дивясь, как
мимо пыльно катились караваны с «изумрудами и пшеницей, медом и маслом».
и бальзам, виссон и вышивка, железо, кассия и аир, белая шерсть, слоновая кость и чёрное дерево», не видел и не догадывался о таких чудесных подношениях, которые были здесь собраны, собраны и представлены для покровительства этого наследника всех веков, между пестрыми обложками большой полугодовой каталог заказов по почте Sears-Roebuck. Это счастливо владельцу нужно лишь скрестить талисман с готовой магией почтового денежный перевод и быстрые духи транспорта, рабски
на его зов, чтобы доставить заветные сокровища к его дверям.

Но юный читатель не делал покупок в этом огромном рынке печати.
 Скорее, он праздно путешествовал, предаваясь
дилетантским духом, играя в игру наугад, ища оракулов в тех, кишащих страницах. Поэтому он не обратился к розовой вставке, олицетворяющей алфавитный каталог (от брюшных полос до струн цитры), но открыл наугад.