Козёл-6

Козёл-6

Мы приспособили под пастбище заброшенный соседний участок, заросший молодыми сосенками, клёнами и одичавшей малиной. Козье стадце в первый же год освободило свою территорию сперва от малинника (колючие кусты оказались самыми соблазнительными), затем от клёнов. У сосенок же козы лениво обгрызали нижние ветки, но большого усердия в этом деле не проявляли. Сосна пользовалась успехом зимой.

На второй год выпаса малинник и клёны были изведены окончательно, что называется, на корню. Стоило молодым побегам только показаться из земли, как они тут же оказывались на крепких зубах молочных красавиц. Расчистив таким образом своё пастбище от, казалось бы, неистребимых кустов, в дальнейшем козы мирно пощипывали густое разнотравье и закручивали свою верёвочную привязь так, что выпутывать их ноги мне приходилось едва ли не ежечасно.

Услышав пронзительные крики, коими мои подопечные призывали меня на помощь, я брала ведёрко с водой и шла на зов. Надо сказать, что в половине случаев призыв оказывался ложным, и скандалистки бежали ко мне вприскочку, вполне довольные жизнью и моим появлением. Сойтись вместе они не могли, не пускала привязь.

Я ставила ведёрко сначала перед одной из своих красавиц, и та пила, злорадно поглядывая одним глазом на исходившую от зависти и ревности подругу; затем я переносила ведёрко ко второй, и теперь уже только что утолившая жажду преисполнялась ревности. В последнюю очередь я несла воду козлу. Он, как правило, бывал привязан дальше всех.

Козёл неизменно встречал меня задорным наклоном головы и боевым скоком, норовя боднуть и, если удастся, сбить с ног, в крайнем случае хоть выбить из рук ведро. Привыкшая к его манере, я останавливалась там, докуда едва хватало длины его верёвки. Тогда козлу приходилось притормаживать, чтобы не упасть самому, и вытягивать шею. Только после этого я пододвигала ведёрко к его морде. Чаще всего он не пил, шлёпал пару раз губами да мочил бороду. Но если я не подходила к нему, он принимался кричать, да так обиженно, что у меня обрывалось от жалости сердце. Упрекая себя, мол, поленилась сделать несколько шагов, я несла ему воду, лишь бы только не терзаться совестью.

Если же кому-то из козьего стадца удавалось запутаться в петлях лихо закрученной верёвки, то тут разыгрывалось целое представление.

Жертва коварной верёвки для начала принималась испускать крики, исполненные такого страдания, что впору было зарыдать всей улице. Едва я являлась на зов, несчастная закатывала глаза, пыталась вскочить, падала, как подраненная на охоте косуля, и снова начинала подниматься. Я останавливала её, раскручивала верёвку и выпутывала попавшую в ловушку ногу, а пострадавшая прижималась ко мне боком и дрожала. Однако же стоило ноге оказаться на свободе, как все муки в тот же миг предавались забвению. Возвращённая к жизни страдалица, готовая минуту назад пасть жертвой тяжких испытаний, тут же уносилась прочь – бодро, как новокупленная.

Но однажды козёл и правда примотался так, что мы едва успели его спасти. Меня окликнул сосед, подошедший к нашей калитке.

– У вас там козёл запутался, – сказал он.

Я прислушалась. С пастбища не доносилось ни звука. Тем не менее мы с сыном пошли проверить: мало ли что!

Козы привычно побежали к нам. Козёл же остался стоять, приподнявшись на задних копытах и передними, как мне показалось, опираясь о тонкий сосновый ствол. Он всегда так делал, когда объедал сосновые ветки. Я позвала:

– Насреддин!

Обычно он откликался и бежал навстречу, но тут остался стоять, только дёрнулся как-то странно. Мы с сыном бросились бегом.

Насреддин запутал свою верёвку между сосновыми стволиками и туго примотался к одному из них. Причём одна петля захлестнула ему шею. Господи, да так и специально не примотаешься!

Мы с Валеркой схватились за верёвку, пытаясь ослабить её. Козёл захрипел, и его глаза подёрнулись мутной плёнкой. На этот раз он не притворялся.

Я принялась отвязывать от ствола верёвку, а затем распутывать её, перекрученную, между деревцами. Валерка переводил испуганный взгляд с меня на Насреддина. Он видел, что это будет трудно и долго. И он нашёл другой выход. Он вцепился козлу в ошейник, дрожащими руками начал расстёгивать тугую пряжку.

Да ведь он был прав!

Я бросилась помогать ему, мы сняли ошейник. Верёвка ослабла, я скинула петлю с горла Насреддина.

– Ну давай же, дыши! – едва не заплакал Валерка.

И Насреддин задышал. Сперва хрипло, затем всё свободнее. Мы наконец-то распутали верёвку, и козёл тяжело лёг на траву, уронил голову. Валерка сбегал за ведёрком с водой, которое мы и подставили под его морду. На этот раз он пил с жадностью.

– Давай-ка уведём его с солнца, – сказала я.

Мы принялись поднимать Насреддина на ноги. Он встал, и мы вцепились в его длинную шерсть, но он и не подумал убегать. Он медленно поплёлся, куда мы его повели. В стайке он снова лёг. Но мы видели, что выглядит он бодрее, ему явно полегчало.

После этого случая я принялась выяснять другие способы выпаса и наткнулась на информацию об «электрических сторожах». Но купить и установить их я не успела. К этому времени у меня стало сильно падать зрение, и с козами пришлось расстаться. Впрочем, это уже другая история.

***
К полудню на пастбище поднималась жара, и в воздухе появлялись пауты. Эти чудовища вились вокруг моих рогатых и комолых, садились на них и жалили так, что козы начинали метаться и совершенно по-детски плакать. Не выдержав, я уводила их с пышного, залитого солнцем пастбища в прохладу и полутьму стайки. Козьи макушки, как раз между ушами, оказывались искусаны настолько, что просто не было живого места.

Обрызгивать коз «Рефтамидом» я не решалась, они часто выкусывали свою шкуру и могли нализаться этой отравы. В поисках выхода я попробовала однажды средство, здорово развеселившее моих соседей. Помимо обычного ведёрка с водой, я принесла на пастбище три белых ситцевых косынки в синенький цветочек и повязала всем троим на головы поверх рогов и ушей. Получилось довольно удачно, по крайней мере доступ к накусанным местам для паутов оказался закрыт, а все три козьих морды стали похожи на козочек из детских мультиков. Ох, и наслушалась же я шуточек!

– Соседка, а что это у тебя козы-то в головных уборах?

– Макушки печёт! – отшучивалась я.

– Ты бы козлу-то хоть мушкетёрскую шляпу надела! Что он в платочке?

Но долго это средство не продержалось. Мои модницы не оценили удобств «головных уборов» и вскоре научились снимать их, шоркаясь о засохшие кленовые стволы и помогая себе копытами.

Так что в самые знойные часы приходилось моим красавицам сидеть под крышей, за закрытой дверью. Они обиженно блеяли, не понимая причин своего заточения, и возвращались на пастбище, уже когда спадала жара. Здесь они жадно набрасывались на траву, демонстративно давясь и поглядывая на меня с упрёком, явно подразумевая:

«Одумайся! Мы должны были ощипывать эту траву весь день, вон ещё сколько пастбища! Мы же до ночи не управимся!»

Но я не поддавалась и на самые знойные часы продолжала уводить их в стайку.