Я из Питера!

(Реальная история, при написании которой автор ни разу не заглянул в карту Петербурга; представляет интерес в основном для коренных жителей города)

…Элегантный, чопорный, простой,
Романтичный, строгий и радушный.
Несгибаемый, действительно святой…
Сдержанный, но никогда не скуШный!

Петербург отравленной стрелой,
Сладким ядом в сердце мне вонзился.
Питер, Ленинград – ты мой герой,
Город, где когда-то я родился.

                О.Лобода

Я родился в СССР. В Союзе советских социалистических республик – кто не знает – чем и был чрезвычайно горд двадцать один год своей жизни. Не только гордился, но и любил свою страну, а поступив в военно-морское училище, твердо решил отдать, если возникнет в том надобность, свою жизнь за ее процветание. Но в 1991 году группа преступников, ранее захвативших высшую власть в стране, украла у меня мою большую Родину, раздербанив ее на несколько более мелких площадок – бывших республик. Теперь я стал жить в Российской Федерации – полукриминальном прокапиталистическом образовании, где на полках магазинов не было почти никаких продуктов, в километровых очередях за спиртных то и дело вспыхивали кровавые драки, шла перманентная гражданская война, уносящая десятки тысяч жизней соотечественников, отсутствовали какие-либо нравственные и моральные устои и убеждения. Понятия патриотизма, чести, совести и достоинства высмеивались, а героями нового времени вместо космонавтов и врачей стали банкиры и юристы, по сути своей являющиеся первые – ростовщиками и банальным ворьём, вторые – ушлыми пройдохами и рвачами. Межнациональные отношения ранее дружной семьи народов обострились до ненависти друг к другу. Медицина и образование были сведены на нет, а профессия военнослужащий стала настолько не популярной, что офицерам рекомендовали выходить за пределы части только в гражданской форме одежды – по-другому можно было и в морду получить.
Я не любил эту Россию тогда, не люблю ее и теперь, хотя с приходом к власти Владимира Владимировича Путина обстановка стала меняться в лучшую сторону – во всяком случае, во внешней политике. И хотя за нее на Россию ополчился почти весь западный мир со своими гнилыми ценностями и Америка с политикой двойных стандартов и милитаристической сущностью, но тут как говориться: «Если тебя хвалят, значит, ты еще не на своей дороге», или как сказал Сталин: «Если нас ругают наши враги – значит, мы все делаем правильно». Внутренняя же политика по-прежнему была направлена если и не на истребление собственного народа, то и не на улучшение его жизни точно. А может, я просто слишком нетерпелив, не все сразу и надо немного подождать… наверное, еще 25 лет.
Впрочем, украв большую Родину, малую-то оставили. Мой многострадальный город, в 1991 году в очередной раз поменяв название, перестал именоваться Ленинградом и вновь стал Санкт-Петербургом. Мне это было неприятно, но здесь довольно быстро отыскался компромисс: Санкт-Петербург 1703-го, Петроград 1914-го, Ленинград 1924-го и С.-Пб нового времени всегда в народе называли просто – Питер. Будем знакомы – Я из ПИТЕРА.
Ленинград – город особый. Спросите жителя Москвы, Парижа, Нью-Йорка, Токио, Лондона: «Какой город вам нравится больше всего?», и не факт, что они назовут именно тот, где проживают. Но если задать такой вопрос жителю Петербурга, в ответе можно не сомневаться – ПИТЕР! И неважно, коренной это житель или приезжий из Пензы, Сыктывкара, Мариуполя, Саратова, Йошкар-Олы, Воронежа и т. д. – раз появившись в городе на Неве, влюбляешься в него на всю жизнь. Представляете, как мне повезло: я родился и без малого пятьдесят лет живу здесь. Никогда не покидал его больше чем на полтора месяца, разве что летом, когда был школьником, уезжал на три месяца к бабушке и деду в деревню, да и та была в 56 километрах. Меня не манила чуждая мне Европа и загадочная Азия, жаркая Африка с Сомалийскими пиратами, далекая населенная потомками английских каторжников Австралия и таинственные подледные озера морозной Антарктиды: достаточно было на три недельки махануть в Крым, или на месяц уехать на практику в Североморск – и я уже сходил с ума без моего Ленинграда, а по возвращении хотелось лечь на бетон вокзальной платформы и поцеловать теплый, мокрый или заснеженный (в зависимости от времени года) асфальт. И я бы лег, да так можно было и в милицию загреметь, или – что еще хуже – в сумасшедший дом. Прежде чем перейти к основному сюжету этого повествования, добавлю лишь одно: состариться в Питере – это огромное счастье. Про «умереть» не скажу, пока не доводилось.
Так вот, любовь к родному городу у меня гармонично сочеталась с любовью к прогулкам по нему. И если в молодости такие променады носили ярко выраженный направленный характер (в гости, в кабак, по делам, на свидание и т. д.), то в более зрелом возрасте в большинстве случаев это были бесцельные походы в неизвестность, но в пределах городской черты. Воспоминания, раздумья и мечты наполняли километры пройденных дорог. А если в руках еще оказывалась бутылочка светлого пива, то прогулка превращалась в сказочное путешествие, в конце которого путешественника почти гарантированно ждал пир в какой-нибудь из многочисленных придорожных кафешек, чебуречной или шашлычной.
Я знал город настолько хорошо, а сам находился в столь прекрасной физической форме, что мог запросто пройти его насквозь – от Купчино до Парнаса. Впрочем, это я маханул – далековато для одного перехода. Но от этого самого Купчино до Садовой я ходил. И кольцевой «пробег» Малая Балканская – Олеко Дундича – Бухарестская – проспект Славы – Белградская – М.Балканская частенько крал у меня пяток часов наполненного скукой выходного дня. Однажды прошел от ул. Трефолева до метро Петроградская, а в юности, проехав остановку м. Технологический институт, шел три с лишним часа ночью от Кировского завода до все того же Купчино, где я, собственно, и живу последние двадцать лет.
Любимый маршрут: Гренадерский мост – улица Чапаева – потом налево до Нахимовского училища – направо через Троицкий перейти Неву, насквозь «проткнуть» Марсово поле по диагонали до Инженерного замка, а далее по Садовой до Невского, где уже по желанию – либо сразу в метро, либо опять налево до площади Восстания и в подземку уже там, – я проходил десятки, а может и сотни раз.
Я исходил весь исторический центр города, весь Васильевский остров – тут не было мест, куда бы ни ступала моя нога. Мне были известны все подворотни, все входы и выходы, сквозные парадные и проходные дворы, ходы, забранные решетками и то, как их преодолеть, дыры в заборах и даже коды на дверях некоторых домов. Я запросто мог пройти дворами от Московского вокзала до Адмиралтейства, выныривая на широкие авеню лишь для того, чтобы форсировать реки Фонтанку и Мойку, обойти Гостиный двор.
Но и спальные районы я не оставил без своего внимания; не стану утомлять читателя подробностями, скажу лишь, что в Выборгском и Калининском районах я купил и продал больше двадцати гаражей и несколько квартир; здесь тоже было мало мест, где я бы не отметился своей пружинистой вразвалочку походкой. А про Фрунзенский район, основанный в 1936 году, я уже писал, когда упоминал Купчино. Вот только правый берег Невы я знал плохо, точнее, почти совсем не знал. Ну, не входил он в сферу моих интересов, но даже там я спокойно мог найти дорогу от моста Александра Невского до Уткиной заводи.
Все, что было написано выше, подразумевало мой уже не иллюзорный 46-летний возраст, а та коротенькая история, которую я хочу поведать, произошла – дай Бог памяти – году в девяностом прошлого века. Точно не помню, исполнилось ли мне уже двадцать, но если и нет, то к этому шло – день рождения у меня в сентябре. Учился я тогда на третьем курсе славного военно-морского училища имени Ф.Э.Дзержинского, образцовой дисциплиной командный состав факультета не баловал, но и не переходил ту грань, за которой вопрос об отчислении и отправки на флот превращался из риторического во вполне себе реальный. Средний балл по изучаемым предметам был чуть выше четырех, физическая подготовка – отличная, увлекался боевыми единоборствами, спиртное употреблял редко и в меру, при этом соблюдал осторожность и никогда не попадался. В самоходы , правда, частенько бегал – был грешок. Девушка у меня была – краси-и-ивая, а я молодой и горячий – как тут усидишь в четырех стенах. Никакие заборы с колючей проволокой меня не останавливали. В общем, самый обыкновенный курсант конца 80-х начала 90-х годов.
Да, так вот – непосредственно по теме. Осень была – это точно, помню, что уже в бушлатах моряки ходили. Но не холодно – градусов пять-семь выше нуля, может и повыше. И вот одним таким осенним вечером подошел ко мне Серега Куваев из параллельного взвода.
– Сань, – говорит, – дело есть. На сто рублей!
Я удивился: мы с ним никогда близко не общались.
– Денег не дам, – сразу обозначил я границы, за которые его дело переходить не должно.
И думал, что дальнейших вопросов не последует – обычно «дело на сто рублей» и было, собственно, просьбой эти сто рублей занять. Но на этот раз все оказалось сложнее.
– Мне и не надо, – он хитро прищурился, – это я тебе дам, и именно столько.
С большим недоверием я относился к таким предложениям, от них за версту попахивало разводом. Дело в том, что месячная получка обычного курсанта в то время составляла 22 рубля, выходило, что он мне предлагал денежное довольствие за четыре с половиной месяца! Это что же он от меня хотел взамен получить? И почему, кстати, от меня? В таком духе я вопрос и задал.
– Не ссы, – он выставил вперед раскрытую ладонь; видимо этот жест, в его понимании, должен был снять все мои сомнения, – верняк дело.
Он взял меня за рукав робы и увлек в дальний конец кубрика, где никого не было. Сели на койку.
– Значит так, – начал Куваев, – слушай…
Ничего особо нового и интересного я не услышал. Время было такое, что полки магазинов стремительно пустели, как собственно и карманы граждан, и получалось, что покупать было нечего и не на что. Но разного рода спекулянты и барыги уже повылазили из своих нор и, пользуясь тем, что народу все равно жрать и одеваться надо, втридорога втюхивали ему привезенную из-за бугра турецкую и китайскую дребедень. Была эта дребедень красочно упакована и выглядела соблазняюще – очень хотелось купить. Вот и шустрили кто, как мог, чтобы деньги на эти покупки достать. Курсанты исключением небыли: одни играли в карты, другие торговали военной формой одежды, кто-то, имевший доступ к измерительной и вычислительной технике, потрошил внутренности приборов, выпаивая золотосодержащие детали, тащили и продавали цветной металл (особой популярностью пользовалась медь), да и откровенным криминалом не гнушались. Серый же протоптал дорожку в новом направлении: он вытряхнул на темно-синее одеяло с тремя черными полосами в ногах штук тридцать золотых червонцев с Николашкой на аверсе.
– Они примерно по восемь грамм весят, – объяснял он, – тут с четверть килограмма золота почти технической пробы! Три девятки!
Я взял в руки монету. Была она какая-то слишком новая, что ли, блестит, будто асидолом надраили. По весу, вроде, нормальная – тяжеленькая.
– На самом деле, здесь содержание золота примерно 78 процентов, – бросил обратно, стараясь не попасть в россыпь других – знал, что высокое содержание желтого драгметалла делает их легко деформируемыми.
– Какая разница, – Куваев махнул рукой, – я их как лом сдавать не собираюсь – это же коллекционные монеты. Любой нумизмат с руками оторвет. Или ювелир какой…
Теперь мне понадобилось осмотреть несколько штук. Все они были 1900-го года выпуска – обычный год, ничего интересного. Таких пруд пруди.
– Вся их коллекционность состоит лишь в том, что они золотые и дореволюционные, а монет этого года выпуска было отчеканено десятки, а может и сотни тысяч. Так что возьмут их у тебя именно по цене лома.
– Скажи еще миллионы, – курсант несколько растерялся, было заметно, что он разочарован и расстроен.
– Может и так – я точно не знаю.
С видом знатока (в детстве коллекционировал монеты с отцом) откинулся на железные прутья спинки кровати.
– Хотя, должен признать: по нашему уровню – богатство у тебя серьезное. И откуда ж такое?
– Оно тебе надо? – Неприятно ощерился курсант. – Меньше знаешь, крепче спишь.
– Я на криминал не подписываюсь.
Парень замахал руками.
– Какой криминал, Санек! Считай, что от бабушки досталось.
Я усмехнулся.
– От меня-то чего хочешь?
– Как чего? Как чего? – Засуетился Сергей, – ты что – не понял? Подстрахуешь меня на встрече – деньги-то немалые. Ты ж у нас каратист, вступишься, если что.
– Что – «если что»?
– Мало ли, – уклончиво сказал Куваев, – сейчас жулья всякого развелось… Вдруг, кинуть захотят?
– И ты мне стоху за это дашь?
– Без базара!
Я помолчал, прикидывая все «за» и «против». Наконец решился.
– Хорошо, только ты меня знаешь: мне наплевать, как там твои торги пройдут – я эти сто рублей у тебя по любому получу.
– Заметано, брателла! – Было заметно, как он обрадовался, видимо, все другие, к кому обращался, отказались.
Так я и оказался в 22.30 этого же дня в очередном самоходе недалеко от площади Восстания, рядом с входом в видеосалон, чуть сбоку от Московского вокзала. Это место освещалось всего одним фонарем, сиротливо притулившимся у будки импровизированного кинотеатра. Оттуда раздавались громкие крики и звуки ударов – крутили боевик с Джеки Чаном.
Однако ожидание затягивалось. Сергей зябко ежился в своем стареньком спортивном костюме и легкой ветровке, мне было не слаще, но я хотя бы надел военные брюки и намотал на шею кашне. Наконец, появились покупатели. Было их трое – не кавказцы, постарше нас, среднего роста, коренастые, коротко стриженные, у двоих профессионально деформированные стертые уши. «Борьбой занимались, – отметил про себя, – похожи, как близнецы».
– Ты, что ли Серый? – Безошибочно обратился к моему товарищу тот, у кого уши были нормальные.
Куваев кивнул.
– Я Мытарь, – представился покупатель и кивнул в сторону своих сопровождающих, – Хорь и Анекдот. Товар с собой?
Я заскучал: похоже, это вовсе не коллекционеры, не зубные техники и не ювелиры, а самые настоящие бандиты новой волны – жестокие, безжалостные, не признающие не только законов государства, но и воровских законов. Много я про них слышал, но вот столкнуться пришлось впервые. «С руками оторвет» брошенное в нашем разговоре Сергеем, приобретало зловещий и вполне себе определенный смысл.
– Да, – Куваев достал мешочек с монетами, но отдавать не спешил, – а вы деньги принесли?
Мытарь щелкнул пальцами и один из «близнецов», выйдя на передний план, показал содержимое большого полиэтиленового пакета. Столько денег я никогда не видел, а у Серого аж слюна потекла из раскрытого рта.
– Монеты давай, – бандос был предельно конкретен.
– А… а вы деньги… сначала… – Замямлил продавец.
Мытарь кивнул и в руках у Серого оказался заветный пакет.
Получив золото, главарь подошел поближе к фонарному столбу, достал лупу и несколько монет. Минуты две он изучал товар, потом с каким-то по-детски удивленным выражением лица посмотрел в нашу сторону, опустил руки, мешок выскользнул из разжавшихся пальцев и с глухим стуком упал на землю.
– Слышь, Анекдот, это ж анекдот! – Обратился он к подельнику – то ли пошутил, то ли так совпало, – фраера сопливые нам фуфло голимое прогнать хотят. Это не рыжьё  – это х… знает что!
Три пары глаз непонимающе уставились на нас. Пока непонимающе, через пару секунд взгляд стал колюче угрожающим, а еще чуть погодя стало ясно, что нам трендец. Я еще толком ничего не понял, как мой товарищ вдруг резко сорвался с места и, не выпуская из рук пакета с деньгами, бросился к Лиговскому проспекту.
– Куда, сука! Стоять!!!
Я вышел из ступора и, надо сказать, вовремя. Меня схватили за ворот куртки, потянули. Поднырнув под руку, державшую воротник, и крутанувшись на 90 градусов, развел плечи до хруста лопаток и освободился от захвата, оставив ветровку у нападавшего – применительно к ситуации не велика потеря. Легко ушел от прямого удара в лицо, чуть отклонив голову в сторону, дернулся было вперед, но дорогу мне преградил один из «близнецов», по-моему, Хорь. Он широко расставил руки, словно голкипер в рамке ворот перед пробитием одиннадцатиметрового, и, очевидно, собирался поймать меня вместо мячика. Я качнул корпусом влево-вправо и неожиданно (даже для себя) с вертухи зарядил ему ногой в грудь. Вряд ли, с учетом разности массогабаритных показателей, этот удар мог причинить хоть какой-то вред борцу, но, пытаясь поймать меня в объятия, он присел, и вместо грудины подошва армейского ботинка врезалась ему в губы. Брызнула кровь, а сам бандит отшатнулся в сторону – путь был свободен!
Я бросился в направлении, где уже на другой стороне Лиговского мелькала фигура моего подельника.
– Лови гадов!!! – Услышал я вслед.
Меня чуть не сбила машина, но повезло – водила вовремя успел вывернуть руль, едва не врезавшись в ограждения пешеходной зоны. Несколько секунд и я уже был на другой стороне Лиговки. Серый, рванувший было в направлении метро площадь Восстания вдруг резко развернулся и заметался по тротуару. Только тут я заметил, что со стороны Невского к нам бегут еще двое бойцов, очевидно из команды Мытаря. Основные силы бандюков были уже на середине Лиговского проспекта. Бежать по направлению к Обводному каналу было бесполезно, мы слишком забрали вправо и Мытарь с командой легко накроют нас наперерез.
– Сюда! – Заорал я, – Серый, сюда!
Он услышал и рванулся ко мне. Я толкнул его в спину и мы, чуть взяв влево, стартанули в Лиговский переулок. За минуту добежав до Пушкинского сквера, Куваев было повернул в сторону Кузнечного рынка, но я скорректировал его движение в другую сторону по Пушкинской улице. Метров через сто резко свернул налево и скрылся в подворотне. Серый следовал за мной, как привязанный. Вперед, чуть свернуть, потом в другую сторону, и опять вперед, только вперед. Через несколько минут мы выскочили на улицу Марата. Перебежав проезжую часть, остановились. Тяжело дыша, оперлись руками о колени.
– И… идиот, – несмотря на отличную физическую подготовку я задохнулся, – ты что… что творишь? Брось пакет.
Он помотал головой в отрицательном жесте.
– Смы… смысла нет, – он вообще был плох, дышал часто-часто и, казалось, сейчас свалится без чувств, – они же не видят… все… равно… на нас повесят. Надо… что б… видели.
Несколько минут мы приводили дыхание в порядок, но сделать это до полного восстановления сил не смогли: из подворотни, откуда пятью минутами ранее выбежали мы, показался сначала Мытарь, потом Хорь и Анекдот, за ними еще двое. Осмотрелись, заметив меня и Сергея, стали указывать пальцами в нашу сторону, но с места в карьер не сорвались – видимо, тоже устали.
– Теперь видят, – цинично заметил я, – бросай пакет, придурок.
Но Куваев не шевелился – залип от страха. Я выхватил мешок у него из рук, помахал им в воздухе.
– Вот ваше бабло! – Заорал. – Отстаньте, мы сами ничего не знали.
И бросил кулек в сторону музея Арктики и Антарктики. Сам же, сильно хлопнул товарища по щеке, толкнул его в бок, и побежал в противоположную сторону, к бане на углу Стремянной. Серый последовал-таки за мной. У бани, срезав угол, выбежали на улицу, за две секунды оказались на другой ее стороне. Слабая была надежда, что даже после возврата денег, нас оставят в покое, а потому где-то между Поварским и Дмитровским переулком, я увлек временного компаньона в очередную подворотню и, немного попетляв, мы оказались на правой стороне (если направление считать от Адмиралтейства) Невского проспекта, и уже спокойно пошли в сторону училища Дзержинского.
– Кажись, оторвались? – То ли спросил, то ли констатировал Сергей.
В его голосе почему-то звучали просительные нотки, он явно нуждался в том, чтобы его успокоили. Я этого делать не собирался, но и все разборки решил оставить на потом. Мы просто шли по направлению к Гостинке, робко надеясь, что бандиты потеряли наш след. Напрасно: едва мы перешли Владимирский проспект, сзади, буквально в пятидесяти метрах в районе «Сайгона»  появились запыхавшиеся бойцы Мытаря, во главе с ним самим. Не зная сквозных проходов, они на удачу пробежали всю Стремянную и свернули на Владимирский к ресторану Москва. И не ошиблись! Меня и Сергея они заметили не сразу, что дало нам дополнительную фору, и лихо уворачиваясь от машин – благо их в те годы было не так много, как сейчас, да и время позднее было – мы перебежали Невский по диагонали.
– Троллейбус, – Серый тронул меня за рукав – похоже, пришел в себя и начал мыслить адекватно.
Это было большой удачей: после одиннадцати вечера ходили они довольно редко, и успей он вовремя подойти на остановку, рассказывать дальше было бы нечего. Но, как на грех, загорелся красный, и электрический транспорт встал перед абсолютно пустым Литейным проспектом.
– Вон они!
Нас, наконец, заметили. Ждать дальше было бесполезно – через минуту-полторы преследователи будут здесь, троллейбус за это время едва с места тронется. А пока доедет, откроет двери, постоит для порядка в ожидании припозднившихся пассажиров… У-у-у! Опять начались бега. Слава Богу, мы хоть немного отдохнули, а вот у бандосов времени перевести дух было немного. Но, видимо, спиться-скуриться они еще не успели, или их спортивное прошлое позволяло пока поддерживать хорошую форму – не знаю – как бы там ни было, но далеко они не отстали. Странно это, наверное, выглядело: по почти пустынному Невскому проспекту прогулочной трусцой (сил на большее не было ни у нас, ни у них) бегут двое, а в ста метрах за ними еще пятеро. Это напоминало растянувшийся забег марафонцев.
Пересекли Садовую, машин не было, и нырять в подземный переход не пришлось – хорошо, силы экономит, а то там подъем градусов сорок. Силы, кстати, были на исходе, но это касалось не только нас, а потому, если мы в таком неторопливом темпе доберемся до училища и нырнем на КПП , нас уже никто не достанет. Тут как раз с точностью до наоборот: главное – быстро проскочить мимо вахты, а там мы сами этих гадов в землю вобьем, поднимем полроты курсантов и отмудохаем до потери пульса!
Но бандосы оказались совсем не дураки. Вероятно, определив по характерным признакам в нас вояк, а по направлению, куда мы стремились убежать, возможное училище, в котором служили, они все сделали правильно, организовав настоящую облаву. Потом мне это виделось так: трое продолжали преследовать нас, а двое сели-таки на тот троллейбус, на который не успели мы и, проехав остановку вперед, вышли и двинулись нам навстречу. При этом вероятно несколько ранее, они связались со своими и подтянули дополнительные силы, перекрывшие подходы к Адмиралтейству со стороны Дворцового проезда. Это стало ясно несколько позже, а сейчас я вдруг обнаружил, что путь вперед нам отрезан – Хорь и Анекдот шли от улицы Желябова прямо на нас. Планы надо было резко менять. Благо мы находились рядом с Петропавловской церковью, в то время в ней, кажется, располагался бассейн. Нырнув по направлению к нему и стрелой промчавшись мимо вековых стен, влетели в подворотню и выскочили уже на Желябова, полностью разрушив планы преследователей. Перебежали проезжую часть, держа направление на знаменитую Питерскую пышечную, и помчались направо мимо ДЛТ . На время бандиты нас потеряли, но когда, пробежав метров двести, я обернулся назад, то обнаружил, что бойцы Мытаря и он сам уже напали на наш след, найдя проход через подворотни.
– Давай сюда, – сказал, забирая влево.
Мы скрылись за металлическими воротами очередного проходняка под вывеской «Капелла». Один двор, другой, третий… выскочили на широкую площадку, огороженную впереди высокой решеткой; справа располагался вход в концертный зал. Через калитку выбрались на Певческий мост – когда-то здесь снималась сцена из фильма «Невероятные приключения итальянцев в России». Прямо по курсу Дворцовая площадь – пересечь ее и до нашего КПП останется рукой подать. Появилась вполне оправданная надежда на благоприятный исход этой гонки. Понеслись, наискосок пересекая покрытое брусчаткой пространство. Вот и проезжая часть, отделяющая нас от бокового фасада Адмиралтейства, и тут-то мы и заметили «патруль», карауливший пересечение Дворцового и Адмиралтейского проездов. Что мы вовремя его обнаружили – это хорошо, но плохо, что и он заметил нас. Трое бойцов дернулись вперед. Ничего не оставалось, как свернуть на мост через Неву на Ваську .
Пожалуй, так быстро я никогда не бегал. Куваев, впрочем, тоже. Слава Богу, Дворцовый был еще не разведен, его четверть километровую длину мы покрыли за две минуты. Свернули налево на Университетскую набережную, перебежали ее и мимо Зоологического музея и Кунсткамеры рванули в сторону Съездовской линии, которая сегодня переименована в Кадетскую. Сзади нас в зоне прямой видимости топали соединившиеся группы бандитов – восемь человек, растянувшиеся на пару десятков метров. Это была настоящая травля.
«Что же им нужно? – Думал я на бегу».
Но было ясно, что не руки нам пожать. Погоня опять превратилась в бег трусцой. Время неумолимо приближалось к началу нового дня, транспорт уже не ходил, и повторить «маневр охвата» преследователи не могли. Так и шаркали ногами по асфальту в полутора сотнях метров позади. Но рано или поздно, все это должно было чем-то кончиться – либо мы оторвемся, либо они нас догонят. Что будет в случае второго варианта, думать не хотелось. И хоть бы один мент встретился! Но нет, по закону подлости никаких нарядов и ППС  нам не попадалось, а может, видя все детали погони, они нас старательно не замечали.
И тут у меня возник план! Посмотрел на часы – почти двенадцать ночи. Я точно знал, что метро Василеостровская закрывается в 00.15, причем закрывается с пунктуальной точностью . Теперь все зависело именно от этой пунктуальности.
– Нам… на… Василе…остров…скую надо, – задыхаясь, сказал я Сергею.
Он едва переставлял ноги и держался за левую сторону туловища; у меня тоже нестерпимо кололо в боку.
– Угу, – буркнул он, не уточняя зачем; было заметно, что он на последнем издыхании.
Больше мы не разговаривали – сил не было.
«Господи, – мелькнула жутковатая мысль, от которой я весь покрылся мурашками, – неужели у них нет машины? Давно бы догнали и все кончилось».
Свернули на Съездовскую линию, переволоклись через дорогу на первую. Можно было тупо двинуть по Большому проспекту до шестой-седьмой, а там свернуть к метро, но я, обернувшись назад, увидел, что преследователи сократили расстояние между нами на треть. Так они нас, пожалуй, еще до метро догонят. В принципе, я мог легко оставить их далеко позади, но приходилось подстраиваться под Куваева. Господи! Как мне хотелось его бросить! Сука – это он втянул меня в этот смертельный марафон, вот пусть сам и расплачивается. Но мы учились в одном военно-морском училище, на одном факультете, в одной роте. Спали в одном кубрике, и даже койки у нас были почти рядом. Русские моряки своих не бросают.
– Быстрее, тюфяк, – я толкнул его в спину, – догоняют.
Быстрее он бежать не мог, но хотя бы понял, что останавливаться нельзя, а мне казалось, что именно это Серый и собирался сделать.
Пересекли Большой.
– Давай, милый, – взмолился я, – еще две-три сотни метров и свернем в подворотню, там легче будет – я их запутаю.
Между Кубанским и Двинским  переулками (на другой стороне улицы), когда расстояние между нами и догоняющими сократилось уже метров до восьмидесяти, действительно нырнули в арку очередного спасительного двора. Чуть влево, вправо, широкий двор перед самой узкой улицей Ленинграда – улицей Репина. Здесь взять чуть в сторону… Посмотрел на часы – пять минут первого. Куваев встал, оперся руками о бедра, наклонился. Его вырвало.
– Если метро закроется, – спокойно сказал я, – нам пи-ц.
Но прозвучало страшно.
– Я в норме, – он выпрямил спину, – двинули.
Вовремя: в глубине двора раздался топот ног и ругань – преследователи приближались, а василеостровские дворы очень удобное место для расправы. Побежали дальше. Выскочили на вторую-третью линию, здесь взять вправо и опят вперед, через подворотни. Бац! Мы остановились перед железной решеткой, калитка с кодовым замком была заперта. Я знал обходную дорогу, но для этого надо было возвращаться назад, а судя по тому мату, который был слышан сзади, путь был отрезан.
– Господи, Господи, Господи, – взмолился я, сложив ладони у груди и подняв голову к небу, – не оставь милостью своей…
И Он пришел на помощь. Дело в том, что на первой линии жила моя девушка, та самая – краси-и-ивая, показавшая мне все эти дворовые проходы. Она и код от этой калитки называла. Напряг память – вспомнил! Набрал четыре цифры, дернул – не открывается. Чуть было не запаниковал, но быстро взял себя в руки и, чиркнув зажигалкой, склонился над замком. Нет, все верно – кнопки, отмеченные именно этими цифрами, были светлее – стерты постоянными нажатиями, остальные ржавые. В чем же дело? Ругань догоняющих стала громче – им тоже было нелегко ориентироваться в темноте, но они настойчиво продвигались к своей цели. Похоже, среди них был знаток старого Питера – я это понял сразу, иначе мы бы давно оторвались.
Еще раз осмотрел кнопки – вот эта, кажется, тоже светлая. В свете малюсенького язычка пламени трудно было оценить точно. Попробовал. Есть! Мы, невольно отдохнувшие во время моих манипуляций с замком, рванули, что есть мочи, даже не захлопнув калитки – промашка. Впрочем, в условиях реального боя, все оценивается по-другому. Четвертая-пятая линия остались позади. Бандиты не отставали – им-то с замком возиться не пришлось.
Время… Сколько времени? 00.11! Только бы успеть.
– А теперь, Серый, – я сплюнул в темноту, – очень-очень быстро.
Это был вихрь! Бежали так, что уши заложило и стало сводить икры, но за минуту до закрытия метро выскочили на шестую линию. У тяжелых стеклянных дверей Василеостровской уже кто-то возился. Мы успели в последнюю секунду.
– Молодые люди, – дородная тетка перегородила нам дорогу своим телом, – метро закрывается.
– Тетенька, – мы обтекли ее с боков и буквально просочились в помещение, – пустите, мы последние…
Куваев упал на пол, задыхаясь. Я, хоть и дышал, как лошадь после дерби, но оставался на ногах.
– За нами… гонятся… бандиты… Закрывайте скорее.
– Какая я вам тетенька? – Работница метрополитена была искренне возмущена.
Она хотела еще что-то добавить, но тут из подворотни, откуда минутой ранее пулей вылетели мы, по очереди выбежало человек пять – остальные, видимо, отстали или заблудились во дворах. Пятеро устремились к все еще не запертым дверям. Это и решило исход дела – стекла были заблокированы, поползли вниз железные жалюзи.
– Спасибо, девушка, – я развел руками в неумелом книксене и тоже опустился на мраморный пол. Снаружи послышался приглушенный толстым стеклом дверей стук по металлу.
Мы сидели на холодном мраморе, молчали и тупо смотрели перед собой.
– Повезло вам, – «девушка» не зло усмехнулась, – спускайтесь вниз, а то на последний поезд опоздаете.
Она пропустила нас без оплаты, запустила уже остановленный эскалатор, а мы сели на ступеньки и несколько минут просто наслаждались тишиной и покоем. Спустились, прошли немного вперед по пустынному холлу.
– А здорово мы их сделали! – Вдруг весело сказал Куваев.
И так меня разозлили эти слова! Так ненавистна стала рожа этого дебила, из-за которого нас чуть не убили – а все к этому и шло.
– Мы?!
– Нет, – он смутился, – в первую очередь, конечно, ты, но ведь…
– Жуликов, говоришь, много развелось? Кинуть могу?
Я ударил без замаха – прямым в живот – он согнулся, и крюком в подбородок. Парень сполз на пол по ребристой панели стены.
– А ну, – услышал я вдруг, – что тут происходит?! В обезьянник захотели?
Как в плохих голливудских фильмах, полиция всегда появляется в последний момент, когда она уже совсем не нужна. При просмотре таких кинолент у меня всегда складывалось впечатление, что правоохранители заграницей выполняют роль дворников – всю работу за них сделали герои, а им осталось лишь подмести. Но сейчас мент появился реально некстати: закроет в клетку, потом переведут в комендатуру, выйдет на училищный уровень – отчислят, не разбираясь, кто прав, кто виноват. А мы тут кругом неправы – драка в самоходе! Жуть!
Сереня, слава тебе Господи, сознание не потерял, да и совесть тоже.
– Товарищ милиционер, – он с трудом поднялся, – не надо в обезьянник… Это мы на спор… Поспорили, что Санек с двух ударов меня на пол не уложит. Проиграл я.
Он полез за пазуху, достал оттуда пачку купюр, отсчитал сто рублей и протянул мне. Я машинально взял. Столько же он вложил в раскрытую ладонь милиционера. Тот довольно хмыкнул.
– Смотрите у меня, – сказал блюститель порядка, пряча деньги в брючный карман.
В этот момент подошел поезд, двери открылись и мы вошли внутрь пустого вагона. Через три минуты были на Невском, а еще через полчаса перелезли через Восточные ворота училища и незаметно пробрались в кубрик. Вырубились мгновенно, от дикой эмоциональной и физической усталости мы, казалось, не заснули, а потеряли сознание.
В семь утра, когда нас разбудил крик дневального: «Р-рота подъем!», молодые организмы уже полностью восстановились: молодость – не устаю это повторять – вообще, великая сила. А сто двадцать человек, стоящих плечом к плечу в едином с тобой строю на утренней поверке, были гарантией того, что никакие бандиты тебя не достанут, а если у них и хватит смелости замаячить на горизонте, то все будет с точностью до наоборот.
Я потом анализировал детали ночного забега. Получается Куваев, эта жадная ехидна, пока метался по Лиговке с пакетом, набитым деньгами, успел переложить пачку себе за пазуху. Но вряд ли последовавший за этим марафон был вызван именно этой финансовой потерей бандосов, да и времени у них пересчитывать возвращенное не было. Вероятнее всего, хотели проучить обнаглевших сопляков – убить – не убили бы, а вот инвалидами сделать могли. Хотя, после того, как мы их два часа по городу мотали – кто знает…
Прошло без малого три десятилетия с момента тех событий, о которых я рассказал. Город сильно изменился: разросся, обзавелся огромным количеством новых домов и зданий, старые же были частично снесены, оставшиеся отремонтированы и приведены в порядок; количество станций метрополитена увеличилось почти вдвое, автомобильные потоки порой наглухо закупоривают транспортные артерии мегаполиса. В моем любимом Купчино, где я раньше мог запросто при желании выспаться на проезжей части, теперь машин больше, чем в 90-е на Невском. А я по-прежнему люблю ходить пешком: по десять, пятнадцать, а то и больше километров. Иногда я прохожу тем маршрутом, которым мы убегали от жаждущих расправы над 19-летними мальчишками бандитов. Сейчас такой забег был бы невозможен – люди понаставили решеток во дворах, и моя попытка пройти от первой линии Васильевского острова до метро Василеостровская, закончилась в первой же подворотне.
От этого мне немножко грустно. От кого мы отгораживаемся, зачем запираем сами себя в клетки? Но это ничего, просто веяние нового времени… Оно пройдет. Только вот когда? Но я все равно люблю свой город, люблю до безумия, до какого-то исступления. И когда меня спрашивают: «Ты откуда?», гордо отвечаю: «Я из ПИТЕРА!»