Чайка

     А под утро ему приснилась мама…
     Нет, сначала ему приснилась чайка. Не та, жирная и нахальная, какие сейчас расплодились в городах и кормятся на помойках, а совсем другая. Эта, наоборот, была небольшой и грациозной, с ослепительно белым оперением. Она сидела на обрывке старой газеты в изножье его любимого письменного стола и смотрела на него умным, понимающим взглядом. А потом она побежала куда-то в сторону, и он, проводив её взглядом, увидел маму. Маму, которая умерла больше четверти века назад.
     Мама полусидела на кровати, стоящей, почему-то, у стены, где всегда располагались стеллажи с книгами. И вообще, судя по первому ощущению, это была их старая квартира, в которой они жили, когда он был ещё маленьким. Тогда никакого письменного стола у окна не было, да и чаек во дворах не наблюдалось, хоть и жили они в то время на самом берегу реки. Да и кровать, на которой лежала мама, была старая, ещё бабушкина. Эту кровать они с сестрой сдали в металлолом, когда он учился ещё в первом классе.
     – Ну, что ты смотришь? – сказала ему мама, гладя чайку, которая, как кошка, запрыгнула на кровать и устроилась у неё под рукой. – Покорми птицу. Ты что, не видишь, что она есть хочет?
     Он только было собрался ответить, как его взгляд упал на стопку тетрадных листов, лежащих на краю стола. Листы были исписаны мелким каллиграфическим почерком. Он не помнил, чтобы приносил домой такую рукопись. Он вообще старался ничего с работы домой не тащить.
     – Это тебе вчера принесли, – сказала мама. – Вчера вечером. Я тебе хотела сказать, но забыла. Я тебя сильно подвела?
     Он взял листки в руку. На первом, вверху, было написано: «обязательно перепечатать!». Он пролистнул стопку. До середины стопки была рукопись, а потом шли аккуратно отпечатанные строки. Причём напечатаны они были на старом «Ундервуде», который когда-то отдала им тётка, папина сестра, когда купила себе более современную машинку. Этот «Ундервуд» давно валялся у него в гараже, и не был сдан в металлолом лишь потому, что был обещан местному музею. Но тащить его в музей было хлопотно, поэтому обещание по сей день оставалось обещанием.
     – А, это я вчера вечером перепечатала, – сказала ему мама. – Смотрю, написано; «обязательно перепечатать!». Ну, я и перепечатала…
     – Ты же не умеешь печатать! – удивлённо ответил он. – И, вообще, почему на машинке? Перепечатала бы на компьютере…
     – На каком таком компьютере? – удивилась мама. – Мы, чай, не Рокфеллеры, чтобы компьютеры покупать. Никакого компьютера у нас нет. А машинка – есть. Ладно, так ты покормишь Машеньку?
     – Какую Машеньку? – не понял он.
     – Чайку, – кивнула в сторону птицы мама, – я назвала её Машенькой. Правда, ей очень подходит это имя?
     – А откуда она взялась? – спросил он. – Машенька твоя?
     – А прилетела вчера, – пояснила мама, – вечером, когда тебя не было. Кстати, она и рукопись принесла. Теперь её надо покормить. Машеньку, конечно, а не рукопись.
     – Хорошо, – машинально ответил он, – покормлю… – И тут до него дошло: – Подожди, тебя же нет! Тебя же нет уже почти четверть века! Как же ты?!
     – Ой, какая чепуха! – засмеялась мама. – Если я с тобой разговариваю, значит, я есть. А вот тебя ещё нет. Ты ещё не родился. Так что, быстрее делай все дела и убегай. Сейчас бабушка придёт.
     – Какая бабушка? – с ужасом спросил он. – Разве она тоже жива?
     – Конечно, жива, – улыбнулась мама. – Наши родные всегда для нас живы, пока мы их помним. Ты ведь помнишь бабушку?
     – Смутно, – смутившись, признался он. – Тебя помню, отца помню, сестру помню, а бабушку – плохо.
     – Ну, хоть немного помнишь, и то хорошо, – кивнула мама. – Кстати, сестра твоя тоже обещала заглянуть.
     – Но ведь она тоже умерла! – воскликнул он. – Двадцать лет назад!
     – Да что ты заладил: умерла, умерла… Ты ведь, её помнишь? Значит – не умерла. Ты лучше разберись с рукописью. Зря, что ли, птица её сюда тащила?
     – А что я должен с ней сделать? – пожал он плечами. – Перепечатать ты её перепечатала, а дальше?
     – Ну, не знаю, – отмахнулась мама. – Не хочешь ничего с ней делать, не делай. Пусть лежит. Ты птицу покорми.
     И чайка, словно подтверждая её слова, издала громкий гортанный крик…

     От этого крика он и проснулся. За окошком была лёгкая предрассветная мгла, уже разбавленная робкими лучами солнца. Внезапно с улицы раздался громкий крик, и крупная белая чайка пролетела перед самым окном.
     – Господи, – проворчала сквозь сон жена. – Совсем эти чайки обнаглели! Второй раз за утро просыпаюсь от их воплей! Спи, ещё рано…
     Но он не мог заснуть. Он лежал и вспоминал свой сон, который, как это ни странно, запомнился ему в мельчайших деталях. Вспоминал и не понимал, почему он ему приснился.
     «Говорят, умершие снятся, когда зовут к себе. Может, и мне пора уже туда… – Он не смог произнести это слово: «помирать». Вместо этого он прислушался к своим ощущениям. Нигде не тянуло, не болело, даже сердце, которое, порой, под утро щемило, вело себя вполне прилично. – Нет, рано ещё. Ещё поживу.
     И он закрыл глаза, пытаясь заснуть, но тут вновь за окном раздался резкий крик, и большая белая птица скользнула за стеклом.
     – Машеньку покорми, – прозвучал в его сознании мамин голос. А потом его мысли спутались, и всё утонуло в серой предрассветной мгле…